он так же, как Шепард, постоянно горел подобострастным энтузиазмом. - Целая куча всяких материалов от БУЧАНА, - объяснял Энди. - Стараюсь привести их в пригодную для отчетов форму. И все срочно, и все надо было еще вчера. - Ну а когда твой БУЧАН получит вознаграждение? - Лондон пока что молчит. Слишком горячие новости для местного употребления, сперва над материалами должны поработать аналитики. И так продолжалось на протяжении недели или больше, как вдруг Энди примчался домой и повез ее в бешено дорогой ресторан на побережье, где за бутылкой бешено дорогого шампанского вдруг сообщил, что готов испытать судьбу. - На прошлой неделе получил наследство от тетушки. Сумма, правда, пустячная. Никакой пользы. Разве что улыбнется судьба и удастся ее удвоить. Только один способ. Он пребывал в самом воинственном настроении. Беспокойные глаза так и сверкали, рыскали по сторонам, точно в поисках достойного противника, с кем можно схватиться не на шутку. - Заказы исполняете? - танцуя с Фрэн, крикнул он руководителю джаз-оркестра. - Что желает мадам, сеньор? - Почему бы нам не прокутить все за ночь? - шепнул он на ухо Фрэн. - Не искушай господа, Энди, иначе нас могут просто убить, - строго сказала она, пока он рассчитывался за ужин влажными пятидесятидолларовыми купюрами, извлеченными из внутреннего кармана нового льняного пиджака, пошитого местным портным. В первом казино он сел за большой стол, но не играл, а просто смотрел, Фрэн стояла у него за спиной. - У тебя есть любимый цвет? - бросил он через плечо. - Зачем спрашиваешь? Все решает судьба. - Но какой выбрать цвет, решаем мы. А уж дальше воля божья. Таковы правила игры. Он выпил еще шампанского, но ставки так и не сделал. "Здесь его знают, - вдруг подумала она уже на выходе. - Он бывал тут раньше. Это заметно по лицам, понимающим улыбкам, прощальным приветствиям с пожеланием заходить еще". - Пока просто примериваюсь, - сказал он, когда Фрэн начала поддразнивать его. Во втором казино охранник, ошибочно приняв их за каких-то других людей, пытался вытолкать за дверь. Скандал разгорался со страшной силой. И дело могло закончиться совсем скверно, если бы Фрэн не показала свое дипломатическое удостоверение. И снова Энди лишь наблюдал за игрой, не принимая в ней никакого участия. Затем две девицы с другого конца стола принялись строить ему глазки, а одна даже крикнула: "Привет, Энди!" - Примериваюсь, - повторил он. Третье казино находилось при отеле, о котором она никогда прежде не слышала, в самой бедной и опасной части города, куда ей советовали не заходить, на третьем этаже в комнате под номером "303". В дверь надо было постучать и ждать. Огромный вышибала фамильярно похлопал Энди по плечу, и тот на сей раз не возражал. И даже посоветовал Фрэн продемонстрировать охраннику содержимое сумочки. Крупье напряглись, когда Энди с Фрэн вошли во вторую комнату; гул голосов стих, все обернулись и смотрели только на них. Впрочем, ничуть неудивительно: ведь Энди попросил выдать ему фишек на пятьдесят тысяч долларов, причем фишки должны были быть достоинством только в пятьсот и тысячу долларов, нет, спасибо, этой мелочи мне не надо, можете убрать, откуда взяли. И буквально через секунду Энди оказался за игорным столом, сидел рядом с крупье, а она снова стояла у него за спиной; и крупье оказалась пухлой вульгарной шлюхой с толстыми губами и в платье с низким вырезом, откуда вываливались большие бледные груди. А ручки у нее были странно маленькие, с хищными красными коготками, и так и порхали над столом, а колесо крутилось. А когда остановилось, оказалось, что Энди стал богаче на десять тысяч долларов, поскольку ставил на красное. Сыграл он, как позднее она вспоминала, еще раз восемь или девять. Перешел с шампанского на виски. Удвоил первоначальную сумму в пятьдесят тысяч долларов, выполнив тем самым изначальный план, затем позволил себе еще один заход, просто для развлечения и выиграл еще двадцать тысяч. Потом попросил сумку для денег и велел подать такси к подъезду, потому что расхаживать пешком по улицам ночного города с сумкой, где лежали сто двадцать тысяч долларов, было рискованно. Уже по дороге к дому заметил, что Шепард может съездить и забрать его машину завтра. А если и не заберет - тоже не смертельно. Он всегда ненавидел эту машину. Но последовательность всех этих событий несколько спуталась в голове Фрэн, поскольку она все это время испытывала примерно те же ощущения, что в далеком детстве, еще девятилетней девочкой. Тогда ее первый пони, которого, как всех пони в мире, звали Мисти, благополучно взяв первое препятствие, затем вдруг понес и промчался мили четыре, не меньше, по автомагистрали к Шрузбери. И Фрэн висела у него на спине, вцепившись в гриву, а вокруг в обе стороны сновали машины, и похоже, никому не было до нее дела. - Сегодня ночью ко мне на квартиру заявился Медведь, - сказала Марта Пенделю, притворив за собой дверь. - И еще притащил с собой какого-то дружка из полиции. Было это в понедельник утром. Пендель сидел за рабочим столом, добавлял финальные штрихи к схеме боевого распорядка молчаливой оппозиции. Он отложил сверхтвердый карандаш и поднял голову. - Зачем? В чем ты провинилась? - Они спрашивали о Мики. - Что именно? - Почему он так часто заходит в ателье, почему звонит тебе по ночам. - Ну и что ты им ответила? - Они хотят, чтоб я за тобой шпионила, - сказала она. Глава 18 Поступление первых материалов от панамского источника под кодовой кличкой БУЧАН ДВА вознесло Скотти Лаксмора на невиданные прежде высоты самомнения. Но в то утро сопутствующая ему эйфория уступила место огорчительной нервозности. Он перемещался по комнате с вдвое большей, чем обычно, скоростью. И наставительная манера разговора тоже дала трещину. Взгляд то и дело устремлялся в окно, он поглядывал через реку, на север и запад, туда, где решалось теперь его будущее. - Cherchez la femme (26), Джонни, мальчик мой, - советовал он изможденному юнцу по фамилии Джонсон, сменившему Оснарда на неблагодарном посту личного помощника Лаксмора. - Некоторые женщины в нашем деле стоят пятерых мужчин. Джонсон, подобно его предшественнику, доведший искусство лести до совершенства, весь так и подался вперед в кресле, давая тем самым понять, что внимательно слушает. - Все они вероломны, Джонни. И при этом еще чертовски хладнокровны и прирожденные притворщицы. Как думаешь, почему она настаивает на том, чтоб работать исключительно через мужа? Она прекрасно понимает, что переплюнет его во всех отношениях. И где тогда окажется он? На тротуаре. Его просто вышвырнут. Откупятся, избавятся раз и навсегда. Так разве она позволит, чтобы это случилось? - Он отер влажные ладони о брюки. - Разве откажется от двух зарплат, разве допустит, чтобы ее мужа выставляли в дурацком свете? Да никогда в жизни! Кто угодно, только не наша Луиза. Не наш БУЧАН ДВА! - Глаза его сузились, точно он увидел кого-то издали, в окне, и узнал. Но речь продолжалась: - Я знал, что делаю. И они тоже. Никогда нельзя недооценивать женскую интуицию, Джонни. А он достиг своего потолка. Он больше не нужен. - Оснард? - с надеждой спросил Джонсон. Вот уже полгода он был тенью Лаксмора, и никакого повышения ему пока что не светило. - Ее муж, Джонни! - раздраженно рявкнул Лаксмор и поскреб согнутыми пальцами бородатую щеку. - БУЧАН ОДИН. О, вначале его деятельность выглядела весьма многообещающе! Но ему не хватало широты видения, им всем не хватает. Масштаба. Чувства истории. Одна сплошная болтовня, стремление раздуть из мухи слона и прикрывание собственной задницы. Теперь я вижу, мы не можем на него полагаться. И она это тоже поняла. Она знает своего мужчину, эта женщина. Знает предел его возможностей лучше, чем мы. И в чем ее сила, тоже знает. - Аналитики немного обеспокоены отсутствием косвенных связей и параллелей, - осмелился вмешаться Джонсон, никогда не упускавший шанса занять пьедестал Оснарда. - Салли Мопурго как-то назвала писанину БУЧАНА ДВА бессвязной и вторичной. Этот выстрел сразил Лаксмора на повороте, он в пятый раз дошел до конца ковра. Он улыбнулся широкой пустой улыбкой человека, напрочь лишенного чувства юмора. - А теперь? Нет, следует признать, мисс Мопурго - человек весьма умный. - Думаю, что и теперь тоже. - А женщины всегда строже относятся к другим женщинам, нежели мы, мужчины. Это аксиома. - Да, верно. Прежде мне как-то в голову не приходило. - Они также подвержены чувству ревности. Нет, в данном случае это скорее можно назвать завистью. А мы, мужчины, защищены от этого природным иммунитетом. Разве не так, Джонни? - Наверное. Нет. То есть да. Я хотел сказать, да. - И против чего именно возражает мисс Мопурго? - спросил Лаксмор тоном человека, восприимчивого к справедливой критике. Джонсон уже пожалел, что раскрыл рот. - Да она просто говорит... что там не просматриваются связи. С реальной обстановкой. Просто словесный понос, так она это называет. Ноль. Никаких дружеских связей, ни слова об американцах. Ни попутчиков, ни союзников, ничего сверх обычного с чисто дипломатической точки зрения. Сплошная "черная дыра". Так она, во всяком случае, говорит. - Это все? - Ну, вообще-то не совсем. - Говори без утайки, Джонни. - И еще она сказала, что ни разу за всю историю разведки не платили так много за столь малое. Но это была всего лишь шутка. Если Джонсон и намеревался подорвать доверие Лаксмора к Оснарду и его работе, то он, надо сказать, был немало разочарован. Грудь Лаксмора раздулась, в голосе снова зазвенели дидактические нотки. - Джонни, - он со свистом втянул сквозь зубы воздух. - Приходило ли тебе когда-нибудь в голову, что то, что сегодня признано негативным, эквивалентно тому, что вчера было признано позитивным? - Нет, кажется, нет. - Тогда позволь мне сперва сделать одно маленькое отступление. Нужен очень изощренный ум, чтоб утаить от глаз и ушей современной технологии даже самое незначительное свое действие, верно? Все эти кредитные карточки, билеты на самолет и другие виды транспорта, телефонные звонки, факсы, банки, отели и прочее. Сегодня мы не можем купить бутылку виски в супермаркете без того, чтоб об этом не стало известно на весь мир. И словосочетание "следа нет" в таких обстоятельствах равносильно доказательству вины. И умудренные опытом люди это понимают. Они знают, каких трудов и усилий стоит оставаться невидимым, неслышимым и неизвестным. - Уверен, что знают, сэр, - поддакнул Джонсон. - Умудренные опытом люди не страдают от профессиональных заболеваний, кои, увы, так часто поражают наиболее ограниченных солдат нашей Службы, Джонсон. Они не копаются в мелочах и деталях, не придают им чрезмерного значения. Они видят лес, а не деревья. И то, что они видят здесь, является на деле крайне опасным политическим заговором, зреющим на юго-востоке. - Салли так не считает, - упрямо возразил Джонсон, видимо, решивший, что если уж пропадать, так с музыкой. - И My тоже. - Кто такой My? - Ее помощник. На губах Лаксмора играла терпеливая улыбка всепрощения. Очевидно, и он тоже умел видеть лес, а не деревья. - А давай-ка попробуем подойти к этому вопросу с другой стороны, Джонни, и тогда, думаю, ты получишь правильный ответ. Зачем и почему существует в Панаме подпольная оппозиция, если там ей некому противостоять? Для чего существуют, пока что в тени, нелегальные диссидентские группы? Причем заметь, Джонни, это не какой-то там сброд, а выходцы из просвещенных и влиятельных классов общества. Чего они ждут? Наверняка не стали бы, если б нечего было ждать. Чем обеспокоены рыбаки? А они - люди хитрые, Джонни, никогда не стоит недооценивать человека моря. Почему человек панамского президента в Комиссии по каналу публично провозглашает одну политику, когда из списка его встреч становится ясно, что на деле он ведет совсем другую? Почему на поверхности он живет одной жизнью, а под ватерлинией - совсем другой, заметает следы, встречается в неурочные часы с весьма подозрительными японскими банкирами? Из-за чего происходят студенческие волнения? К чему это все они принюхиваются и присматриваются? Кто и что нашептывает им на ушко в разных там кафе и дискотеках? Почему слово "распродажа" передается из уст в уста? - Я не знал, что все обстоит именно так, - сказал Джонсон, недоумевая, как это столь сырые разведывательные данные по Панаме оказались на столе его повелителя и начальника, прежде чем прошли соответствующую обработку. Джонсон вообще еще много чего не знал и не понимал. И менее всего то, в чем черпает Лаксмор источник вдохновения. Когда Лаксмор готовил знаменитые одностраничные сводки для своих таинственных заказчиков, он прежде всего заказывал в самом секретном архиве целую кучу досье. Затем запирался в кабинете и не выходил до тех пор, пока документ не был готов. Хотя эти досье - Джонсону удалось как-то взглянуть на них одним глазком - описывали лишь события прошлого, такие, к примеру, как конфликт вокруг Суэцкого канала в 1956-м, а вовсе не те, что предполагались в будущем. Джонсон был необходим Лаксмору в качестве слушателя. Некоторые люди просто не могут обойтись без аудитории. - Знаешь, что самое сложное в такой службе, как наша, Джонни? Заглянуть в самые глубины общественного сознания до того, как по поверхности пойдет рябь. Услышать vox populi (27) до того, как он прозвучал. Достаточно взглянуть на Иран и аятоллу Хомейни. На Египет во время Суэцкого конфликта. На перестройку и крушение "империи зла". На Саддама, одного из наших лучших клиентов. Кто предвидел их приход, а, Джонни? Кто заметил, как сгущаются над горизонтом черные тучи? Не мы. Да господи, чего стоит одна эта история с Фолклендами! Снова и снова одно и то же: молот нашей доблестной разведки способен расколоть любой орешек, кроме одного, самого важного. Загадки человеческой души. - Он расхаживал по ковру с прежней скоростью, соразмеряя шаги с темпом речи. - Именно этим мы сейчас и занимаемся. Пытаемся его расколоть. На сей раз можем и преуспеть. Мы уже многое знаем. Знаем настроения толпы, знаем, как работает ее подсознание, ее потайные слабости. Мы потихоньку учимся предвидеть. Мы можем перехитрить историю. Устроить ей засаду... Тут Лаксмор вдруг схватился за телефон, так быстро, что он едва успел прозвонить один раз. Но это звонила его жена, спросить, не сунул ли он опять ключи от машины в карман, когда уходил на работу. Лаксмор ворчливо признался в преступлении, повесил трубку, подергал полы пиджака и снова принялся расхаживать по кабинету. Квартира Джеффа была выбрана не случайно. Во-первых, Бен Хэтри велел воспользоваться именно ею. Во-вторых, кто как не Бен Хэтри создал самого Джеффа Кавендиша, хотя оба они предпочитали об этом умалчивать. Ну и потом, где как не у Джеффа было бы естественным собраться, поскольку с самого начала это была идея именно Джеффа. В том смысле, что Джефф Кавендиш первым предложил условия игры, а Бен Хэтри сказал тогда: вот и займись этим, мать твою за ногу, потому что именно так привык выражаться Бен Хэтри, крупнейший британский магнат, владелец средств массовой информации, наниматель несметного числа испуганных журналистов, которых он сызмальства ненавидел и презирал. Именно Кавендиш дал тогда толчок воображению Бена Хэтри, если таковое у него вообще имелось. Именно Кавендиш заключил сделку с Лаксмором, всячески поощрял его, подпитывал его бюджет и тщеславие. Кавендиш, который по первому же знаку Хэтри устраивал маленькие ленчи и неформальные брифинги в дорогих ресторанах, лоббировал нужных членов парламента (но никогда от имени Хэтри), разворачивал карту, показывал, где находится это проклятое место и откуда и куда ведет канал, потому что половина присутствующих имела об этом самое смутное представление. Кавендиш, который, когда надо, мог привести в движение потайные механизмы, поднять тревогу в Сити и нефтяных компаниях, приникал к груди самых слабоумных из консерваторов, что было для него плевым делом, всячески обхаживал политиков с имперскими замашками, ненавистников Европы, расистов всех мастей, панксенофобов, а также брошенных и необразованных детей. Тот же самый Кавендиш мог накануне выборов на протяжении одиннадцати часов подряд заниматься изгнанием бесов. Он помог партии тори, подобно фениксу, возродиться из пепла и заставил молиться богу войны. Мог сам превратиться в лидера, закованного в сверкающие доспехи, и быть им до тех пор, пока доспехи не начинали казаться для него великоваты. Кавендиш, который с одинаковой страстью, но на разных языках мог обратиться к оппозиции - дескать, не волнуйтесь, мальчики и девочки, вам совсем необязательно кому-то противостоять или занимать позицию, просто умерьте пока что пыл и объясните своим почитателям, что сейчас не время раскачивать лояльную британскую лодку, пусть даже она плывет в неверном направлении, управляемая лунатиками, и протекает точно дуршлаг. Не кто иной, как Кавендиш, мог привести в волнение большинство, вызвать недовольное ворчание на тему того, сколь разрушительное влияние оказывает нынешняя политика на британскую промышленность, торговлю и фунт. Кавендиш всегда давал понять - именно так он выражался. Иными словами - превращал слухи и сплетни в не подлежащую сомнению реальность. И тем самым держал на коротком поводке зарубежных корреспондентов, работавших на империю Хэтри, а потому не попадавших до сих пор под подозрение в необъективности. Именно Кавендиш способствовал появлению в малобюджетных научных журналах статей, наполненных невнятными угрозами и обещаниями. Затем все сказанное там раздувалось и искажалось в невероятных пропорциях и появлялось уже в больших популярных журналах; ну а дальше снежный ком нарастал, и катился, и докатывался до публикаций в желтой прессе и так называемых низкопробных изданиях. И даже становился предметом поздних ночных дебатов на телевидении, причем не только на каналах, которыми владел Хэтри, но и на соперничающих с ними каналах. Ибо нет ничего более предсказуемого, чем бессмысленное повторение средствами массовой информации своих собственных выдумок, а также боязни, что кто-то может вырвать из-под носа сенсацию. И уж совсем неважным становилось, есть ли в этой информации хотя бы крупинка истины, потому что, если честно, дорогие мои, нам в этих сегодняшних новостных играх не хватает ни штата, ни времени, ни денег, ни энергии, ни элементарной грамотности, ни минимального чувства ответственности, чтобы проверить эти факты. Все средства хороши, но главное - собрать все, что было написано другими поденщиками от литературы на ту же тему, и повторять как заклинание. Кто как не Кавендиш, грузный неуклюжий английский парень в твиде и с голосом комментатора крикетных матчей в солнечный летний день, мог с такой убедительностью пропагандировать через все те же средства массовой информации любимую доктрину Бена Хэтри "Если не сейчас, то когда?". Именно она лежала в основе всего этого трансатлантического выкручивания рук, дерганья за ниточки, интриганства, причем главная идея этой теории сводилась к тому, что Соединенные Штаты могут продержаться в мировых лидерах и сохранять статус сверхдержавы ну максимум еще лет десять, не больше. А что будет потом... тут занавес опускается, как бы давая тем самым понять, что миру предстоит тяжелейшая хирургическая операция. И пусть со стороны она покажется чрезмерно жестокой, радикальной и эгоистичной, зато от этого зависит наше выживание, и будущее наших детей, и выживание империи Хэтри с ее все растущим влиянием на сердца и умы стран третьего и четвертого миров: делай это сейчас, черт побери, пока мы еще пользуемся влиянием! Перестань озираться по сторонам! Бери что хочешь, разбивай вдребезги то, чего тебе не надо! И что бы ты там ни делал или делал, главное - перестань ныть, оправдываться, извиняться, перестань наконец быть тряпкой! И даже если тем самым Бен Хэтри оказывался в одной упряжке с окончательно сбрендившими американскими правыми, а также с их братьями по крови по ту сторону "лужи", даже если именно поэтому он был обожаем военно-промышленным комплексом... - да в фобу я вас всех видал, вот что он скажет в ответ на все эти инсинуации. И никакой он не политикан и всегда ненавидел ублюдков, всегда был реалистом, готов объединиться с любым, кто мыслит и говорит разумно, а не крадется по международным коридорам власти, нашептывая на ушко каждому встречному негру или японцу: "Вы уж извините меня, сэр, за то, что я являюсь белым представителем американского среднего класса. Простите за то, что я такой большой, и сильный, и богатый! Нет, мы верим в достоинство и равенство всех людей, созданий божьих на земле. И не будете ли так добры позволить мне плюхнуться перед вами на колени и поцеловать вашу задницу?" Именно такой имидж неустанно создавал себе Бен Хэтри с помощью своей гвардии, однако всегда понимал при этом, что пока что это должно оставаться между нами, мальчики и девочки, исключительно в священных интересах объективной информации. Ибо разве не ради этого существуем мы на земле, на которую при других обстоятельствах даже ступить было бы противно? - Меня можете исключить, - сказал Бен Хэтри Кавендишу накануне днем своим невыразительным тусклым голосом. Иногда он говорил, вовсе не двигая губами. Иногда его начинало просто тошнить от собственных махинаций и человеческой бездарности в целом. - Вы, мерзавцы, займитесь ими сами, - злобно добавил он. - Как скажете, шеф. Сколь ни прискорбно, но именно таковыми мы и являемся, - ответил Кавендиш. Но Бен Хэтри все-таки пришел, в чем лично ничуть не сомневался Кавендиш. Приехал на такси, потому что не доверял своему шоферу. Мало того, даже явился на целых десять минут раньше, чтоб успеть прочитать выжимки из того дерьма, что последние несколько месяцев рассылал Кавендиш, - словом "дерьмо" он предпочитал называть все виды прозы. Последним в папке оказался "горяченький" отчет на одну страницу, поступивший от "онанистов", засевших по ту сторону реки, - без подписи, заголовка и указания источника, - который Кавендиш назвал алмазом чистой воды, золотом высшей пробы, шеф, истинным перлом. Да люди Вэна просто с ума посходят! - Какой ублюдок это написал? - спросил Хэтри, никогда не упускавший возможности раздать всем сестрам по серьгам. - Лаксмор, шеф. - Та самая задница, что провалил к чертовой матери всю нашу операцию на Фолклендах? - Он самый, шеф. - Да, через цензурный отдел материал не проходил, это ясно. Тем не менее Бен прочел отчет дважды, что было для него совершенно нехарактерно. - Это правда? - спросил он Кавендиша. - Ну, в достаточной степени, шеф, - ответил тот с осторожностью и умеренностью, отличавшей все его высказывания. - Частично правда. Не думаю, что залежится на полке. Прочитав все это, ребята Вэна могут сразу схватиться за оружие. Хэтри бросил ему листок. - По крайней мере, в первый раз будут знать, что им делать, мать их за ногу, - проворчал он и коротко и злобно кивнул Тагу Кирби, третьему убийце, как метко окрестил его Кавендиш. Таг ворвался в комнату, даже не вытерев большие ноги, и тут же принялся озираться в поисках врага. - А что, эти янки еще не прибыли?! - рявкнул он. - Будут с минуты на минуту, Таг, - мягко заверил его Кавендиш. - Опаздывают на собственные похороны, - заметил Кирби. Главным преимуществом квартиры Джеффа было то, что располагалась она в самом сердце Мэйфер (28), имела запасной выход на Клэриджиз, все вокруг было обнесено железной изгородью и строго охранялось, поскольку рядом жили сплошь разные знаменитости, дипломаты и члены парламента, а в самом конце узенького проулка находилось итальянское посольство. И в то же время его отличали столь приятные собравшимся безликость и анонимность. Ты мог быть кем угодно - уборщиком, поставщиком продуктов, курьером, лакеем, охранником, мальчиком-партнером по сексу, хоть командиром всей галактики. Никому не было до этого дела. А Джефф работал открывателем дверей. Он знал, как подобраться к людям власти, как их свести. Имея под боком Джеффа, ты мог расслабиться и ждать, что будет дальше. Что, собственно, и происходило в данный момент: трое британцев и двое их американских гостей сидели за столом, обслуживали себя сами, как было заранее договорено, и поглощали ленч, состоявший из копченой семги, выловленной в окрестностях имения Кавендиша в Шотландии, перепелиные яйца, фрукты и сыр. На десерт подали знаменитый фирменный пудинг Джеффа, приготовленный его старой нянюшкой. А запивали все это чаем со льдом и аналогичными напитками, поскольку сегодня, по словам все того же Джеффа Кавендиша, алкоголь за ленчем считался в Вашингтоне отметиной дьявола. И никто не доминировал за этим круглым столом. Есть куда деть ноги. Стулья такие мягкие и удобные. Телефоны отключены. Уж кто-кто, а Кавендиш умел создать для людей комфорт. И девочки примчатся, если кому-то захочется. Достаточно попросить Тага. - Нормально долетели, Элиот? - спросил Кавендиш. - О, прямо как на небесах побывал, Джефф. Просто обожаю эти маленькие тряские самолетики. И приземление в Нортхолте прошло приятно. Мне нравится Норт-холт. Оттуда на вертолете прямо до Бэттерси, грандиозно! Прекрасная электростанция. С Элиотом никогда не поймешь, иронизирует он или все время такой? Ему тридцать один, южанин, выходец из Алабамы. Медлительный, немного флегматичный парень, за исключением тех случаев, когда переходит в нападение. Он был юристом и журналистом, имел собственную колонку в "Вашингтон Тайме", на страницах которой до недавнего времени показушно дискутировал с разного рода знаменитостями. Высокий и сухощавый, с мертвенно-бледным, худым, сплошь кожа до кости, лицом. Носит очки. Опасен и непредсказуем. - Хотите вечерком побродить по магазинам или сразу домой? - ворчливо осведомился Таг Кирби, всем своим тоном давая понять, что последнее для него было бы предпочтительнее. - К сожалению, Таг, нам сразу же после окончания этого ленча придется вылететь обратно, - ответил Элиот. - Стало быть, не собираетесь засвидетельствовать почтение своему посольству? - с глупой улыбкой спросил Таг. То было шуткой. Таг не слишком часто позволял себе пошутить. Госдепартамент США был последним на земле местом, где должны были знать о визите Элиота или полковника. Сидевший рядом с Элиотом полковник мелко и часто пережевывал кусок семги. - Какие тут могут быть у нас друзья, Таг, - простодушно заметил он. - Кругом одни "голубые". В Вестминстере Таг Кирби был известен под прозвищем Министр с Очень Длинным Портфелем. Частично этим титулом он был обязан своим сексуальным приключениям, но по большей части объяснялось это тем, что ему не было равных по участию в разного рода консультативных советах и руководящих организациях. Остроумцы поговаривали, что не было в стране или на Среднем Востоке ни одной оборонной компании, которая не была бы обязана Тагу Кирби или которой бы этот Таг Кирби не обладал. В нем сразу чувствовалась сила, а в каждом движении сквозила угроза. У него были широкие жирные плечи и густые черные, словно накладные, брови. И маленькие глупые глазки, словно у быка. Даже во время еды его крупные кулаки оставались напряженно сжатыми. - Эй, Дирк, а как поживает Вэн? - спросил через стол Хэтри. Бен Хэтри снова включил свое легендарное очарование. Никто не мог ему противостоять. А улыбка была сравнима разве что с солнцем, выглянувшим из-за облаков. Полковник тут же просиял. Кавендиш был просто в восторге, что шеф сегодня в таком прекрасном расположении духа. - Сэр, - рявкнул в ответ полковник, - генерал Вэн велел передать огромный привет. И поблагодарить вас, Бен, и ваших помощников за неоценимую поддержку и практическую помощь, которую вы оказывали ему последние несколько месяцев, вплоть до настоящего момента. Плечи опустились, подбородок ушел в грудь. Сэр. - Что ж, передайте ему, мы чертовски разочарованы тем, что он не баллотируется на президентский пост, - ответил Хэтри с той же лучезарной улыбкой. - Это просто стыд и позор, что единственному в Америке приличному человеку не хватает яиц противостоять всей этой мрази. Шутливо-провокационные замечания, похоже, не произвели на полковника должного впечатления. Он уже успел привыкнуть к ним в ходе предыдущих встреч. - На стороне генерала молодость, сэр. Генерал умеет заглядывать в будущее. Генерал наделен истинным талантом стратега. - Каждая из этих рубленых фраз сопровождалась энергичным кивком, глаза же смотрели немного испуганно. - Генерал много читает. Он не прост. Он умеет ждать. Другие на его месте уже давно начали бы палить из всех орудий. Только не генерал. Нет, сэр. И когда придет время сменить президента, будьте уверены, генерал его сменит. Он единственный в Америке человек, который знает, как и когда. Таково мое мнение. Да, сэр. Я просто подчиняюсь, говорили карие и добрые, словно у спаниеля, глазки полковника. А немного выдвинутая вперед челюсть говорила: прочь с дороги! У него были коротко подстриженные волосы. И, глядя на его выправку, просто не верилось, что на нем сейчас нет военной формы. И еще казалось, что он немного не в себе. Как, впрочем, и все остальные. Формальностям пришел конец. Элиот взглянул на часы и, недоуменно вскинув брови, покосился на Тага Кирби. Полковник вынул из-за воротника салфетку, приложил к губам, потом швырнул рядом с прибором - жестом, дававшим понять, что Кавендишу пора убирать со стола. Кирби закурил сигару. - Сделайте нам одолжение, уберите это вонючее дерьмо. Пожалуйста, - вежливо попросил его Хэтри. Кирби загасил сигару. Порой он забывал, что Хэтри владеет его секретами. Кавендиш спрашивал, кому кофе с сахаром и не желает ли кто сливок. Трапеза окончилась, началось совещание. Пятеро мужчин, ненавидевших друг друга всеми фибрами души, сидели вокруг хорошо отполированного стола восемнадцатого века, объединенные общими идеалами. - Так вы, ребята, собираетесь что-нибудь делать или нет? - спросил Бен Хэтри, известный своей нелюбовью к преамбулам. - Нам бы чертовски хотелось, сэр, - ответил Элиот с непроницаемым лицом. - Так что вас, черт возьми, останавливает? Все доказательства налицо. Вы управляете этой страной. Так чего ждать? - Вэн хотел бы войти. И Дирк - тоже. Верно, Дирк? Бей в барабаны! Правильно, Дирк? - Само собой, - выдохнул полковник и опустил подбородок на сплетенные пальцы. - Так сделайте это, черт бы вас побрал! - воскликнул Таг Кирби. Элиот сделал вид, что не слышит этого. - Американский народ за то, чтобы мы вошли, - начал он. - Возможно, они пока что сами этого не понимают, но скоро поймут. Американцы хотели бы, чтоб мы вернулись туда, где все по праву принадлежит нам. И считают, что раз уж на то пошло, не следовало бы отдавать с самого начала. И нас ничто не останавливает, Бен. У нас Пентагон, у нас воля и желание, обученные люди, технология, все. На нашей стороне Сенат. И Конгресс тоже. У нас есть республиканская партия. Мы делаем внешнюю политику. Средства массовой информации тоже в наших руках. И никто нас не останавливает, кроме нас самих. Никто и ничто, Бен, и это непреложный факт. За круглым столом воцарилось молчание. Нарушил его Кирби. - Для первого прыжка всегда нужно большое мужество, - ворчливо заметил он. - Тэтчер никогда не колебалась. А вот другие ребята - про них этого никак не скажешь. Снова молчание. - Вот так и происходит потеря каналов, - заметил Кавендиш, но никто не засмеялся, все продолжали молчать. - А знаете, Джефф, что тут на днях сказал мне Вэн? - спросил Элиот. - Что, старина? - откликнулся Кавендиш. - Что у каждого неамериканца есть для Америки роль. По большей части это люди, сами не играющие никакой роли. Одним словом, онанисты. - Генерал Вэн зрит в самый корень, - заметил полковник. - Продолжайте, - сказал Хэтри. Но Элиот не спешил. Задумчиво сложил на груди руки и страшно напоминал в этот момент землевладельца, обозревающего свои плантации и попыхивающего вишневой трубкой. - У нас просто нет для этого предлога, Бен, - признался он наконец. - Ни единой зацепки. У нас есть только условия. Нет дыма, а потому не может быть огня. Никто не насилует американских монахинь. Никто не убивает американских детишек. Одни только слухи. Одни только "может быть". Не созрел момент, не кровоточат еще сердца членов госдепа, не время выходить на улицы с плакатами и кричать "Руки прочь от Панамы!" у ворот Белого дома. Вот когда наступит момент для решительных действий, тогда мы и сможем адаптировать к нему национальное самосознание. Национальное самосознание способно творить настоящие чудеса. И мы можем его подтолкнуть. Вы можете, Бен. - Я ведь говорил, что помогу. Охотно. - Да, но вы не можете дать нам предлог, - заметил Элиот. - Не станете же вы насиловать американских монахинь. Или убивать ради нас детишек. Кирби не выдержал и расхохотался. - Зря вы так уверены в этом, Элиот, - воскликнул он. - Вы еще не знаете нашего Бена! Зато мы знаем. Что? Что? Но вместо аплодисментов он был вознагражден лишь хмурой гримасой полковника. - Да есть у вас этот гребаный предлог, не волнуйтесь, - возразил Бен Хэтри. - Какой же? Назовите, - попросил Элиот. - Отрицания, мать их за ногу, - буркнул Бен. - Какие еще отрицания? - удивился Элиот. - Да полно. Панамцы будут это отрицать. Лягушатники будут отрицать, японцы - тоже. А стало быть, все они лжецы, как и Кастро, который тоже в свое время лгал. Кастро отрицал наличие русских ракет, вот вам и повод. И вы им воспользовались. Панамцы будут отрицать наличие заговора, и вы снова можете этим воспользоваться. - Но, Бен, тогда ракеты действительно были там, - возразил Элиот. - У нас были снимки этих ракет. У нас был "дым". А в данном случае мы ничего подобного не имеем. Американский народ привык, чтоб все было по справедливости. Пустой болтовней тут не отделаться. Нам нужен серьезный повод. Президенту нужен. И пока таковой не появится, президент и пальцем не шевельнет. - Скажите, Бен, у вас случайно не завалялось пары-тройки снимков, где японские инженеры с накладными бородами занимаются рытьем второго канала, а? - ехидно спросил Кавендиш. - Ни хрена подобного у нас нет, - странно спокойным тоном ответил Бен Хэтри. Впрочем, ему почти никогда не было нужды повышать голос. - Итак, что же вы собираетесь предпринять, Элиот? Ждать, пока японцы не поздравят вас по телевизору тридцать первого декабря с гребаным тысяча девятьсот девяносто девятым годом от Рождества Христова? Элиота ничуть не смутил этот выпад. - У нас, Бен, нет ни одного эмоционального сценария, который можно было бы разыграть в теленовостях. Прошлый раз нам просто повезло. Батальоны Норьеги грубо обращались с американками на улицах Панама-Сити. До тех пор у нас были связаны руки. Что у нас было? Наркотики, и мы орали об этом на весь мир. Хамство Норьеги, и мы кричали об этом. Его безобразная внешность, и это мы тоже раздували, как только могли. Многие люди считают, что это аморально - быть некрасивым. Мы работали над этим. Знали о его сексуальных похождениях и увлечении вуду. Разыграли карту Кастро. Но до тех пор, пока на порядочных американских женщин не напали озверевшие латиноамериканские солдаты, у нас не было повода. Только тогда наш президент счел своим долгом послать туда ребят, чтоб поучили этих ублюдков хорошим манерам. - Я слышал, что все это устроили вы, - заметил Хэтри. - Как бы там ни было, а два раза такая штука не пройдет, - ответил Элиот. Тут Бен Хэтри взорвался. Но это были подземные испытания. Никакого хлопка, сопутствующего взрыву. Просто накопившееся раздражение достигло критической отметки и вырвалось наружу в приглушенном свистящем голосе, полном отчаяния и злобы. - Господи ты боже, но ведь этот гребаный канал ваш, Элиот! - Индия тоже когда-то была вашей, Бен. Хэтри не удосужился ответить. Он смотрел на занавешенное окно с видом человека, напрасно теряющего время. - Нам нужен повод, - повторил Элиот. - Нет повода - нет и войны. Иначе президент и пальцем не шевельнет. Точка. Настал черед Джеффа Кавендиша с его манерами и цветущей внешностью вновь сделать присутствующих веселыми и счастливыми. - Что ж, джентльмены, лично мне кажется, в наших подходах много общего. О времени решать генералу Вэну, это несомненно. Никто не собирается этого оспаривать. Может, потолкуем еще немножко? А ты, Таг, не слишком натягивай поводья. Хэтри полностью присвоил себе занавешенное окно. Перспектива вновь слушать Кирби окончательно привела его в уныние. - Эта молчаливая оппозиция, - начал Кирби. - Группа Абраксаса. Вы о ней что-нибудь знаете, Элиот? - А что? Я должен? - А Вэн знает? - Они ему вроде бы нравятся. - Что довольно странно с его стороны, не так ли? - заметил Кирби. - Особенно с учетом того, что парень вроде бы настроен антиамерикански? - Абраксас не марионетка, он не наш клиент, - ответил Элиот. - И если нам удастся и дальше поддерживать временное панамское правительство, пока обстановка в стране не будет достаточно стабильной для проведения новых выборов, что ж, в том есть заслуга и Абраксаса. И либералы не возмутятся и не станут обзывать нас колонизаторами. И панамцы - тоже. - А если вдруг он взбрыкнет, всегда можно сбить его самолет, верно? - ядовито заметил Хэтри. Кирби вновь принялся за свое. - Лично мне кажется, Элиот, Абраксас наш человек. Не ваш. Наш, и сам сделал этот выбор. А, следовательно, и оппозиция тоже наша. И мы должны ее контролировать, снабжать, консультировать. Мне кажется, мы все должны помнить это. И в первую очередь - Вэн. И для генерала Вэна будет крайне нежелательно, если вдруг обнаружится, что Абраксас берет доллары дяди Сэма. Или что его ребята имеют американское оружие. Мы же не хотим подвести бедного парня, прежде времени выставить его подручным янки, верно? Тут вдруг полковника осенило. Глаза его расширились и засверкали. А на губах заиграла радостная улыбка. - Послушайте, мы можем навести их на ложный след, Таг! И даже извлечь из этого определенную выгоду! Сделать так, чтоб все подумали, что Абраксас получает все это из Перу, Гватемалы, Кубы. Да откуда угодно. Нет проблем! Тут вмешался Таг Кирби. - Мы нашли этого Абраксаса, мы и должны его снабдить всем, - твердо заявил он. - Этот человек - прекрасное приобретение. Хотите, можете участвовать в сборе средств, мы с благодарностью примем любую помощь. Но все должно проходить исключительно через нас. Никаких местных телодвижений. Ничего напрямую. Мы ведем этого Абраксаса, мы его и снабжаем. Он наш. А также все его студенты, рыбаки и прочие, кто у него есть. Мы обязаны обеспечить их всех! - закончил он и для пущей убедительности стукнул увесистым кулаком по столу восемнадцатого века. - Только в том случае, если... - заметил после паузы Элиот. - Если что? - спросил Кирби. - Если мы туда войдем, - ответил Элиот. Хэтри оторвал взгляд от окна, резко развернулся и уставился на Элиота. - Только, чур, первый эксклюзивный кусок мой, - сказал он. - Мои телевизионщики, мои писаки отправятся туда первыми. Мои ребята займутся студентами и рыбаками, это их эксклюзивное право. А остальные пусть ед