р. Так вот, поворачивается он, а рядом стоит Хозяин, одетый как какой-нибудь мерзкий бур. Как только увидел Вилли, сразу бежать. Ну, как тебе? Итак, теперь мы знаем: Хозяин и не думал умирать. Просто Перси Аллелайн со своими ребятами потеснил его, и ему пришлось осесть в Южной Африке, благослови его Бог. Ну да ты ведь не осудишь его за это, правда? Нельзя осуждать человека за то, что он хочет спокойно прожить остаток жизни. Я, по крайней мере, не смог бы. Когда до Смайли сквозь обволакивающую его пелену усталости дошла наконец вся чудовищность сказанного, он едва не лишился дара речи. - Да это просто смешно! Это самая идиотская история, которую я когда-нибудь слышал. Хозяин мертв. Он умер от сердечного приступа, после долгой болезни. Кстати, он ненавидел Южную Африку. Он ненавидел вообще все, кроме Суррея, Цирка и крикетного стадиона "Лорда". Право, Родди, не стоит тебе рассказывать подобные истории. Он мог бы еще добавить: я лично его похоронил, в этом мерзком крематории в Ист-Энде, в канун прошлого Рождества, сам. Там еще священник все время заикался. - Ну, Вилли Эндрюорта всегда был самым отъявленным вруном, - невозмутимо размышлял Мартиндейл. - Я ведь ему то же самое говорил: "Полнейшая ерунда, Вилли, как тебе не стыдно". - Родди продолжил, как будто у него и в мыслях не было хоть на секунду поверить в эту глупость. - Я думаю, тот скандал в Чехословакии - вот что загнало последний гвоздь в гроб Хозяина. Тот бедный парень, которого подстрелили в спину и о котором потом писали во всех газетах, тот самый, что, говорят, всегда был не разлей вода с Биллом Хейдоном. Эллис, так мы привыкли его звать, и до сих пор так зовем, разве нет? При всем том, что знаем его настоящее имя не хуже, чем свое собственное. Мартиндейл расчетливо подождал секунду, надеясь, что Смайли как-то отреагирует, но тот явно не собирался ничего отвечать, и Родди попробовал сделать новый заход. - Не знаю, как ты, а я почему-то никак не научусь воспринимать Перси Аллелайна в качестве шефа. Возраст это, Джордж, или мой природный цинизм? Ну скажи же мне, ты ведь так хорошо разбираешься в людях. Мне кажется, трудно быть подчиненным у того, с кем вместе рос. Не в этом ли все дело? Мало сегодня таких, кто способен это выдержать, а бедный Перси ведь такой непредсказуемый, не то что этот змей, Хозяин. Это его назойливое дружелюбие, ну как можно воспринимать его всерьез? Сразу вспомнишь, как он когда-то сидел развалившись в баре "Травеллерз", посасывая свою трубку грубой работы и угощая сильных мира сего; ну, действительно, люди ведь любят, когда их обманывают изящно, разве нет? Или тебе наплевать, что ему это удается? Чем он берет, Джордж, в чем секрет его успеха? - Родди заговорил настойчивее, наклонившись вперед, и в его взволнованных глазах промелькнул жадный интерес. Только еда могла вызвать у него похожие чувства. - Выезжать исключительно на мозгах своих подчиненных; что ж, может быть" теперь это называется руководством. - Ты знаешь, Родди, я ничем не могу тебе помочь, - нерешительно сказал Смайли. - Видишь ли, я никогда не считал Перси большим авторитетом, так, скорее... - Он не мог подобрать нужное слово. - Пробивным, - подсказал Мартиндейл, и глаза его снова блеснули. - Спал и видел себя на троне Хозяина. Теперь он своего добился, и этот сброд его любит. Так кто же стоит за ним? Кому он обязан своим авторитетом? Так и твердят все кругом, как замечательно у него идут дела. Маленькие читальни в Адмиралтействе, маленькие комиссии с какими-то странными названиями, красные ковровые дорожки" расстилаемые перед Перси в коридорах Уайтхолла, заместители министров, получающие особые поздравления сверху, а ведь их никогда не награждают просто так. Знаешь, я все это уже когда-то видел. - Родди, я ничем не могу тебе помочь, - еще раз повторил Смайли, попытавшись встать. - Я слишком далек от всего этого, честное слово. Но Мартиндейл не выпускал его из-за стола, придерживая потной рукой и продолжая говорить все быстрее: - Так кто же этот ловкач? Не Перси, это уж точно. Только не говори мне, что американцы стали снова нам доверять. - Он сильнее сжал руку Смайли. Красавчик Билл Хейдон, наш новый полковник Лоуренс Аравийский, благослови его Бог, да-да, не смотри так, это Билл, твой старый соперник. - Мартиндейл снова облизал уголки рта своим змеиным языком и спрятал его, оставив лишь тонкую улыбку. - Я слышал, у вас с Биллом когда-то было все общее, - сказал он. - Только никогда не был ортодоксом, так ведь? Впрочем, как и все гении. - Что-нибудь еще желаете, мистер Смайли? - спросил официант. - Затем этот Бланд; вечно подающий надежды "краснокирпичник" ("Краснокирпичные" университеты - все университеты так называемого "второго разряда", то есть все, кроме Лондонского, Оксфордского и Кембриджского.). - Родди продолжал удерживать Смайли. - А если эти двое не справляются, то ведь есть кое-кто на пенсии, не так ли? Или делает вид, что он на пенсии? И если Хозяин мертв, кто остается? Кто, кроме тебя? Они стали одеваться. Швейцары уже ушли домой, и им пришлось самим снимать пальто с опустевших коричневых вешалок. - Рой Бланд не "краснокирпичник" - громко сказал Смайли. - Если хочешь знать, он учился в колледже Св.Антония, в Оксфорде. "Помоги мне, Господи, это лучшее из того, что я мог сделать", - подумал Смайли. - Не будь глупым, дорогой, - оборвал его Мартиндейл. Джордж чертовски устал от него и выглядел обиженным и обманутым. Щеки его обвисли, что придавало лицу довольно унылое выражение. - "Св.Антоний", безусловно, не первоклассный колледж, пусть он и находится на той же улице, что и отличные университеты. Бланд был твоим протеже, но это теперь не имеет никакого значения. Я думаю, сейчас он - протеже Билла Хейдона, и не защищай его, я и сам его могу защитить. Билл им всем теперь как отец родной. Они к нему тянутся, как пчелы на мед. Ну, есть в нем какое-то обаяние, что ни говори, не то что у некоторых из нас. Я бы сказал даже, звездность - а это не многим дано. Говорят, женщины буквально падают ниц перед ним, если они вообще способны на это. - Спокойной ночи, Родди. - Поцелуй Энн от меня, не забудешь? - Непременно. - Не забудь. И вот теперь лил дождь, Смайли промок до костей, а Бог, будто в наказание, не оставил в Лондоне ни одного такси. Глава 3 Полное безволие, - заговорил он сам с собой, учтиво отклонив недвусмысленное предложение уличной женщины, спрятавшейся в дверном проеме. - Некоторые называют это вежливостью, а на самом деле это не что иное, как слабость. Ты болван набитый, Мартиндейл. Ты ??????? ??????????, ???? ? ??????????... Джордж широко шагнул, переступая невидимое препятствие. - Слабость, - повторил он, - и неспособность жить в свое удовольствие, не обращая внимания на установленные законы (содержимое очередной лужи аккуратно перекочевало к нему в башмак), и эмоциональные привычки, давно потерявшие всякую целесообразность. Что моя жена, что Цирк, что Лондон... Такси! Смайли ринулся было вперед, но опоздал. Две девицы, накрывшись одним зонтом, хихикая, уже залезали в машину, только руки и ноги мелькнули. Подняв воротник своего черного пальто, хотя это и было бесполезно, пришлось продолжать одинокую прогулку. - Вечно подающий надежды, - яростно пробормотал он. - И другие университеты не хуже... Ты напыщенный, нахальный тип, сующий свой... И тут Джордж, как нельзя кстати, вспомнил, что оставил в клубе своего Гриммельсхаузена. - Ах ты, черт! - возопил он, остановившись, чтобы с большим чувством выразить свое состояние. - Ах ты черт, ч е р т ! черт! Он продаст свой дом в Лондоне, решил он. Отступив под навес, прислонившись к сигаретному автомату и пережидая ливень, он принял это важное решение. Все кругом только и говорят, что недвижимость в Лондоне бешено подскочила в цене. Вот и хорошо. Он продаст, а на часть вырученных денег купит коттедж в Котсуолдсе. Бэрфорд? Там слишком большое движение. Стипл Астон - вот подходящее место. Он создал о себе впечатление как о слегка чудаковатом, непоследовательном, углубленном в себя человеке, но были у него одна-две забавные привычки, например, он любил бормотать себе под нос, когда брел пешком. Пожалуй, несовременно, но кто теперь живет в ногу со временем? Пусть несовременно, лучше быть верным самому себе. В конце концов, в определенный момент каждый человек выбирает, вперед ему идти или назад. Ничего зазорного нет в том, чтобы не гоняться за каждым модным поветрием. Нужно просто знать себе цену, придерживаться определенных принципов, быть достойным своего поколения, И если Энн захочет вернуться, что ж, он даст ей от ворот поворот. А может, и не даст, все будет зависеть от того, насколько сильно она захочет вернуться. Теша себя подобными иллюзиями, Смайли добрался наконец до Кингс-роуд, где он замешкался у перекрестка, будто пережидая транспорт. По обе стороны улицы нарядные магазинчики. Прямо перед ним его привычная Байуотер-стрит, глухой переулочек, ровно в сто семнадцать шагов. Когда он только поселился здесь, эти домики эпохи короля Георга еще хранили скромное очарование старинной ветхости; там жили молодые пары, которым хватало пятнадцати фунтов в неделю, а в цокольном этаже селили жильца, чтобы не платить за него налогов. Сейчас окна нижних этажей закрыты стальными ставнями, а тротуары заставлены машинами - по три у каждого дома. По старой привычке Смайли рассмотрел каждую в отдельности, выделяя знакомые и незнакомые. У незнакомых он обращал внимание на дополнительные зеркала и антенны, отмечал про себя закрытые фургоны, которыми любят пользоваться наблюдатели. Отчасти это была тренировка памяти, как в детской игре, помогающая уберечь мозги от атрофии. Так в свое время он заучивал названия магазинов вдоль автобусного маршрута к Британскому музею. Или, к примеру, он знал, сколько ступенек было в каждом пролете его дома и в какую сторону открывается каждая из двенадцати дверей. Но была и другая причина для этого - страх, тайный страх, который сопровождает каждого профессионала всю жизнь, вплоть до самой смерти. Боязнь того, что в один прекрасный день из прошлого, которое было столь запутанным, что он сам не в состоянии помнить всех нажитых за это время врагов, вдруг появится один из них, найдет его и потребует расплаты. В глубине улицы соседка прогуливала собаку. Увидев Джорджа, она подняла голову, чтобы что-то сказать, но он якобы не заметил ее, зная, что разговор пойдет об Энн. Он перешел дорогу. В его окнах свет не горел; занавески задернуты так, как он их оставил. Он поднялся на крыльцо из шести ступенек. С тех пор, как ушла жена, приходящая домработница тоже больше не появлялась. Ни у кого, кроме Энн, ключей не было. Дверь запиралась на два замка; врезной "Банэм" и трубчатый "Чабб", но, кроме этого, Смайли выстругал две дубовые цепочки толщиной в ноготь, он вставлял их в щель между дверью и косяком над и под "Банэмом". Это был пережиток с тех времен, когда он работал действующим агентом. Недавно, сам не зная почему, он снова стал пользоваться этим приемом; возможно, он не хотел, чтобы она застала его врасплох. Кончиками пальцев Смайли нащупал сначала одну, а затем другую деревяшку. Исполнив этот ритуал, он отпер дверь, толкнул ее и почувствовал, как по ковру заскользила дневная почта. Что там должно прийти? "Жизнь и литература Германии"? Или "Филология"? Он решил, что "Филология", - ее уже давно не присылали. Включив свет в прихожей, он нагнулся и стал просматривать почту. Счет от портного за костюм, которого он не заказывал, но в котором, подозревал он, сейчас щеголяет очередной любовник Энн; счет из гаража в Хенли за бензин (бог ты мой, что они делали в Хенли без гроша в кармане девятого октября?); одно письмо из банка, касающееся предоставления денежных льгот госпоже Энн Смайли в отделении Мидлэнд-банка в Иммингеме. Какого черта, вопрошал он у этого документа, они делают в Иммингеме? Кто, ради всего святого, заводит любовные связи в Иммингеме? И где вообще находится этот Иммингем? Он все еще размышлял над этим вопросом, когда его взгляд вдруг упал на незнакомый зонтик в подставке: шелковый, с кожаной ручкой и золотым кольцом, без инициалов. В ту же секунду в мозгу пронеслась мысль о том, что, поскольку зонт сухой, он стоит тут, как минимум, с шести пятнадцати - именно тогда начался дождь, - потому что и на подставке но было никаких следов влаги. Еще он отметил, что зонт довольно изящный, хотя и не новый, а наконечник едва поцарапан. И поэтому зонтик принадлежит явно подвижному человеку, можно даже сказать молодому, вроде последнего из обожателей Энн. Но поскольку владелец зонта знает о клинышках и знает, как установить их, находясь внутри дома, и у него хватило сообразительности положить почту перед дверью, после того как он потревожил ее и, без сомнения, прочитал, более чем вероятно" что он знает и самого Смайли и никакой это не любовник, а такой же профессионал, как и он сам, с которым они в свое время тесно работали, поэтому-то он и знает его почерк, как говорят на их жаргоне. Дверь в гостиную была чуть приоткрыта. Он мягко толкнул ее. - Питер? - спросил он. Через дверной проем в свете уличных фонарей он увидел пару замшевых туфель, лениво скрещенных и выглядывающих из-за угла дивана. - На твоем месте я бы не снимал пальто, Джордж, старина, - раздался дружелюбный голос. - Ехать нам далеко. Пять минут спустя, одетый в широченную коричневую дорожную куртку - подарок Энн и единственное, что осталось у него сухим, - недовольный Джордж Смайли сидел в продуваемом насквозь спортивном автомобиле Питера Гиллема, который тот припарковал на соседней площади. Целью их поездки был Аскот, славящийся женщинами и лошадьми. Пожалуй, менее известен он был в качестве резиденции мистера Оливера Лейкона, чиновника министерства, старшего советника различных сборных комиссий и наблюдателя по делам разведки. Или, как менее церемонно называл его Гиллем, главного префекта Уайтхолла. А тем временем в тэрсгудской школе Билл Роуч, пытаясь заснуть, размышлял над последними диковинными событиями, с которыми он столкнулся за несколько последних дней, продолжая следить за благополучием Джима. Вчера Джим сильно удивил Латци. А в четверг он украл почту мисс Ааронсон, учительницы по классу скрипки и чистописания. Роуч относился к ней с почтением за ее мягкий характер. Латци, помощник садовника, был ПЛ, так говорила Воспитательница, а эти люди не говорят по-английски или говорят совсем плохо. ПЛ означает "приезжее лицо", пояснила Воспитательница: так, мол, называется иностранец, оставшийся в Англии со времен войны ("Имеются в виду "перемещенные лица" - люди, спасенные из фашистского плена армиями союзников.). Но вот вчера Джим разговаривал с Латци, прося его помочь с организацией автоклуба, и он разговаривал с ним на их "птичьем" языке, на таком, на котором говорят все ПЛ, и Латци тут же словно вырос в своих собственных глазах. История с письмом мисс Ааронсон была еще загадочнее. В четверг утром, когда Билл Роуч после церкви зашел в учительскую за тетрадями своего класса, на конторке лежали два письма: одно было адресовано Джиму, другое - мисс Ааронсон. Конверт Джима был надписан на машинке, мисс Ааронсон - от руки, причем почерком, очень похожим на почерк самого Джима. В учительской никого не было. Только Роуч взял тетради и направился к выходу, как вдруг в другую дверь ворвался Джим, красный и запыхавшийся после своей утренней прогулки: - Ну, ты идешь, Слоник? Звонок уже был, - и нагнулся над конторкой. - Да, сэр. - Так себе погодка, да, Слоник? - Да, сэр. - Ну, ступай скорее. В дверях Роуч оглянулся. Джим снова стоял прямо, облокотившись спиной о конторку, открывая утреннюю "Дейли телеграф". Конторка опустела. Оба конверта исчезли. Джим написал письмо мисс Ааронсон, а затем передумал? Может, он делал ей предложение? Потом в голову Билла Роуча пришла другая мысль. Недавно Джим приобрел старую пишущую машинку - сломанный "Ремингтон", - которую и починил своими руками. Неужели он напечатал на ней письмо самому себе? Неужели он так одинок, что пишет сам себе письма и вдобавок ворует чужие? Роуч уснул. Глава 4 Гиллем выглядел вялым, но ехал довольно быстро. Машину наполняли осенние запахи, светила полная луна, над голыми полями повисли клочья тумана, и холод стоял невыносимый. Смайли задумался, сколько лет Гиллему, и мысленно дал ему около сорока, хотя при свете луны тот казался студентом, плывущим на лодке: он манипулировал рычагом коробки передач так плавно, будто преодолевал сопротивление воды. Как бы то ни было, злорадно подумал Смайли, машина намного моложе Гиллема. Они проскочили Раннимид и начали подниматься к Игэм-Хиллу. Ехали уже минут двадцать, Смайли задал дюжину вопросов и ни на один из них не получил стоящего ответа, и теперь в нем стала просыпаться какая-то навязчивая неосознанная тревога. - Удивительно, что они не выгнали тебя вместе с нами со всеми, - сказал Джордж не очень-то любезным тоном, запахиваясь поплотнее. - Ты обладаешь для этого всеми качествами: хорошо знаешь свою работу, лоялен, неболтлив. - Мне поручили курировать "головорезов". - О Господи! - промолвил Смайли с содроганием и, упрятав свои пышные подбородки в поднятый воротник, предался этому воспоминанию вместо других, еще более неприятных: Брикстон, зловещее каменное здание школы, которое служило "головорезам" штаб-квартирой. Официально они назывались "Отделом путешествий". Это подразделение было сформировано Хозяином по предложению Билла Хейдона еще на заре "холодной войны", когда убийство, похищение людей и жестокий шантаж использовались повсеместно. Первым командиром "головорезов" тогда назначили человека, рекомендованного Хейдоном. Это была маленькая команда - около дюжины человек, и занимались они диверсионными набегами - работой слишком грязной и рискованной для резидентов за границей. "Хороший разведчик, - любил поучать Хозяин, - должен действовать последовательно и неспешно и обладать некой мягкостью". "Головорезы" были исключением из этого правила. Они действовали отнюдь не неспешно и вряд ли были мягкими по натуре, и скорее воплощали темперамент Хейдона, чем Хозяина. Работали они поодиночке и именно поэтому располагались подальше от чужих глаз, за каменной стеной с битым стеклом и колючей проволокой по верхней кромке. - Слушай, тебе что-нибудь говорит слово "латерализм"? - Скорее всего, нет. - Это "доктрина узкого круга посвященных ( ). Мы привыкли к вертикальной, ступенчатой структуре управления. Сейчас она горизонтальная. - И что? - В твое время управление Цирка делилось по регионам: Африка, Восточная Европа, Россия, Китай, так называемая Юго-Восточная Азия, у каждого региона был собственный мудрец-руководитель. Хозяин же сидел в поднебесье и держал в руках бразды правления. Помнишь? - Отдаленно припоминаю. - Так вот, сейчас все операции разрабатываются в одном мозговом центре. Он называется Лондонское Управление. Региональные управления - в прошлом, на смену им пришел латерализм. Билл Хейдон руководит в Лондоне, Рой Бланд его правая рука, Тоби Эстерхейзи бегает между ними, как собачонка. Это отдельная служба в целом Цирке. У них свои секреты, и они не делятся ими с простыми работягами. Этим достигается большая безопасность. - На первый взгляд идея очень хороша, - сказал Смайли, старательно делая вид, что не понимает намека. В его мозгу всколыхнулась новая волна воспоминаний, и он проникся странным чувством, будто он прожил этот день дважды: первый раз в клубе с Мартиндейлом, а теперь - с Гиллемом, во сне. Они миновали молодой сосняк. Лунный свет полосками замелькал между деревьями. - Есть ли что-нибудь новенькое?.. - начал Смайли, затем переспросил менее решительно: - Какие новости об Эллисе? - В карантине, - лаконично ответил Гиллем. - Ах, ну да. Конечно. Не подумай, что я вынюхиваю. Просто интересно, может ли он двигаться, ходить? Он поправляется? Я слышал, спина ужасно коварная штука. - Говорят, он справляется вполне прилично. Я забыл спросить, как Энн? - Хорошо. Все хорошо. В машине стало темно, хоть глаз выколи. Они свернули с шоссе на дорогу, посыпанную гравием. По обе стороны ее чернела живая изгородь; появились огни, затем высокое крыльцо, и, наконец, из-за верхушек деревьев показался треугольный контур здания. Дождь прекратился, но, когда Смайли вышел на свежий воздух, с мокрых листьев не переставая капало. Да, - подумал он, - когда я приехал сюда в первый раз, вскоре после того как имя Джима Эллиса попало в заголовки всех газет, тоже шел дождь". Они вымыли руки и задержались на минуту в прихожей с высокими стенами, с любопытством оглядывая альпинистское снаряжение Лейкона, бесформенной кучей сваленное на старинном комоде. Затем прошли в гостиную и сели полукругом, лицом к пустому стулу. Это был самый уродливый дом на несколько километров вокруг, Лейкон купил его буквально за бесценок. "Беркширский Камелот", назвал он его как-то, словно оправдываясь перед Смайли, построен одним миллионером-трезвенником. Гостиная представляла собой большой зал с витражными окнами метров шести высотой и балюстрадой из сосны над входом. Смайли отметил про себя знакомые вещи: пианино, заваленное музыкальными партитурами, старинные портреты каких-то духовных лиц в церковном облачении, стопка отпечатанных приглашений. Он поискал глазами весло Кембриджского университета и обнаружил его висящим над камином. Горел все тот же огонь, слишком слабенький для такой огромной решетки. Во всем скорее чувствовалась нужда, чем богатство. - Ну как, хорошо вам на пенсии, Джордж? - весело выпалил Лейкон, будто обращаясь к слуховой трубке старой глухой тетушки. - Не скучаете по теплым человеческим отношениям? Думаю, я бы скучал по работе, по старым приятелям. Он был высокий и худой, как жердь, ребячливый и неуклюжий. В нем было намешано и от церкви, и от разведки, сказал как-то Хейдон, известный в Цирке остряк. Отец Лейкона был видным деятелем шотландской церкви, да и мать благородных кровей. Время от времени воскресные газеты, из тех, что по влиятельнее, называли его "руководителем нового стиля" за его молодость. Кожа у него на лице была поцарапана от торопливого бритья. - О, спасибо, у меня все хорошо, - вежливо ответил Смайли. И добавил: - Да-да, правда. А вы?У вас все в порядке? - Больших перемен нет. Все гладко и спокойно. Шарлотта получила стипендию в Роудине, и это очень здорово. - Ну, замечательно. - А ваша жена? Все цветет и прочее? Выражался Лейкон тоже по-мальчишески. - Спасибо. Лучше не бывает, - сказал Смайли, любезно стараясь ответить в тон. Они сидели и смотрели на двойные двери. Откуда-то издалека послышался звук шагов по кафельному полу. Два человека, определил Смайли, оба мужчины. Дверь отворилась, и в проеме возник высокий силуэт. На долю секунды Смайли увидел позади него вторую фигуру, темного маленького и предупредительного человека; но в комнату шагнул только первый, и двери у него за спиной закрыли невидимые руки. - Заприте нас, пожалуйста, - распорядился Лейкон, и они услышали, как щелкнул ключ. - Вы знаете Смайли, не правда ли? - Да, кажется, знаю, - ответил вошедший и стал приближаться к ним из мрака дальнего конца комнаты. - Он, кажется, когда-то дал мне работу, не так ли, мистер Смайли? - Голос был мягким и протяжным, как у южанина, но это был, без сомнения, колониальный акцент. - Tapp, сэр. Рикки Tapp из Пенонга. Блик света из камина выхватил часть застывшей улыбки, образовав на месте глаза черную впадину. - Сын адвоката, помните? Ну же, мистер Смайли, я же у вас начинал. Все четверо встали, представляя собой довольно нелепую картину: Гиллем и Лейкон были похожи на крестных родителей, в то время как Tapp пожимал Смайли руку, затем еще раз и еще раз, будто их фотографировала пресса. - Как поживаете, мистер Смайли? Действительно, очень рад вас видеть, сэр. Отпустив наконец руку, он повернулся и направился к предназначенному для него стулу, а Смайли подумал: "Да, с Рикки Тарром это могло произойти. С Рикки все могло произойти. Боже мой, - пришло ему в голову, - два часа назад я говорил себе, что придется вернуться к прошлому". Он почувствовал жажду и догадался, что это от страха. Десять? Двенадцать лет назад? В эту ночь ему с трудом удавалось правильно определить время. В круг обязанностей Смайли тогда входила проверка новобранцев: ни один не мог быть принят без его одобрительного кивка, ни одного не стали бы обучать без его подписи в плане приема. "Холодная война" набирала обороты, "головорезы" были в цене, резиденты Цирка за границей получили приказ Хейдона подыскивать подходящий материал. Тогда-то Стив Макелвор из Джакарты и прибыл вместе с Тарром. Макелвор был опытным профи, работавшим под "крышей" судового экспедитора. Как-то раз он наткнулся на пьяного и злого Тарра, шатающегося по доку в поисках какой-то своей подружки по имени Роза, которая от него сбежала. Tapp рассказал ему, как он связался с шайкой бельгийцев, занимающихся контрабандой оружия между островами и побережьем. Он не любил бельгийцев, ему наскучило заниматься контрабандой, к тому же он был зол на них за то, что они украли у него Розу. Макелвор посчитал, что он способен соблюдать дисциплину и достаточно молод для подготовки к участию в специальных операциях, которые "головорезы" разрабатывали за стенами своей мрачной школы в Брикстоне. После обычных проверок Тарра переправили в Сингапур, чтобы убедиться, что он подходит, а затем в "ясли" в Саррате - для третьей проверки. На этом этапе Смайли выступил в роли основного экзаменатора в ряде следовавших одно за другим собеседований, не всегда дружелюбных. "Детские ясли" в Саррате были учебным центром, но использовались и для других целей. Отец Тарра был адвокатом из Австралии и жил, кажется, в Пенонге. Мать - актриса на выходах из Брэдфорда. Она приехала на Восток вместе с английской драматической труппой перед самой войной. Отец, вспоминал Смайли, слегка двинулся на религиозной почве и проповедовал в местных молельных домах. У матери были какие-то нелады с законом, но отец Тарра либо не знал об этом, либо ему было попросту наплевать. Когда началась война, семейная пара ради своего маленького сына уехала в Сингапур. Несколько месяцев спустя Сингапур пал, и Рикки Tapp начал свое образование под японским надзором в тюрьме Шанчжи. Там его отец проповедовал Божье милосердие каждому, кто попадался ему на глаза, и если бы япошки не преследовали его, то сокамерники делали бы это вместо них. После освобождения все трое вернулись в Пенонг. Рикки пытался готовиться к экзамену по праву, но чаще всего бросал это занятие, и отец, чтобы выбить из его души все грехи, натравил на него каких-то священников. В конце концов Tapp удрал на Борнео. В восемнадцать лет он стал полноправным членом шайки контрабандистов, постоянно стравливая друг с другом все конкурирующие стороны на островах Индонезии. Примерно тогда-то Макелвор и набрел на него. К тому времени, как Tapp закончил обучение в "яслях", случились известные события в Малайе. Тарра снова внедрили к контрабандистам. Едва ли не первыми, на кого он вышел, стали его бельгийские друзья. Они были слишком заняты поставкой оружия коммунистам, чтобы выяснять, где он пропадал все это время, к тому же им не хватало рабочих рук. Tapp провернул для них несколько операций по отправке оружия, чтобы нащупать связи, а затем однажды ночью, напоив, застрелил четверых, в том числе и Розу, и поджег их лодку. Он мотался по Малайе еще какое-то время, успел выполнить еще два-три поручения перед тем, как его отозвали обратно в Брикстон на переподготовку для специальных операций в Кении - или, говоря простым языком, для охоты за вознаграждение на мау-мау. После Кении Смайли надолго потерял его из виду" но несколько случаев запали ему в память, потому что они могли закончиться скандалом, и Хозяина следовало поставить в известность. В шестьдесят четвертом Тарра послали в Бразилию для подкупа тамошнего министра по вооружению, который, по некоторым сведениям, попал в переплет. Tapp действовал слишком нахраписто, министр запаниковал и выложил все прессе. У Тарра была голландская "крыша", и никто ни о чем не пронюхал, кроме разведки Нидерландов - эти прямо-таки взбесились от ярости. В Испании год спустя, действуя по сценарию, разработанному Биллом Хейдоном, Tapp шантажировал - или, как выражаются "головорезы", "поджарил" одного польского дипломата, который влюбился в танцовщицу. Первый улов был богатым, Tapp заслужил благодарность и премию. Но когда он явился по второму разу, поляк написал покаянное письмо послу и то ли сам, то ли с чьей-то помощью выбросился из окна. В Брикстоне Тарра стали называть невезучим. Когда они уселись полукругом возле слабенького огня, Гиллем, судя по выражению его простодушно-юношеского лица, которое, однако, при более пристальном разглядывании обнаруживало печать прожитых лет, мог бы выразиться куда крепче. - Итак, я полагаю, можно приступать к делу? - любезно произнес Tapp, непринужденно усаживаясь на стул. Глава 5 Это случилось около шести месяцев назад, - начал Tapp. - В апреле, - тут же оборвал его Гиллем. - Будем точны с самого начала, ладно? - Значит, в апреле, - невозмутимо сказал Tapp. - В Брикстоне все было довольно спокойно. По-моему, нас тогда дежурило человек шесть. Пит Сембрини как раз прибыл из Рима, Сай Ванхофер только что отличился в Будапеште. - Он криво ухмыльнулся. - Пинг-понг и бильярд в брикстонской комнате отдыха. Правильно я говорю, мистер Гиллем? - Это был мертвый сезон. И вот, нежданно-негаданно, как сказал Tapp, из гонконгской резидентуры приходит срочный запрос. - К ним в город в поисках электротоваров для советского рынка из Москвы приехала какая-то мелкая торговая делегация. Один из делегатов чересчур увлекся ночными клубами. Звали его Борис, мистер Гиллем знает подробности. Безупречное прошлое. Они наблюдали за ним уже пять дней, русские должны были пробыть там еще двенадцать. По всем прикидкам местным ребятам довольно опасно было самим играть в эту игру, но они посчитали, что решительный "наезд" может принести успех. На какой-то особо богатый улов расчета не было, но что из этого? Может, мы выставили бы его на торги, правильно я говорю, мистер Гиллем? "Выставить на торги" означало продажу или обмен с чьей-нибудь другой разведкой: "головорезы" занимались и торговлей мелкими перебежчиками. Не обращая внимания на Тарра, Гиллем сказал: - Юго-Восточная Азия была вотчиной Рикки. Он сидел без дела, вот я и приказал ему сделать проверку на месте и доложить по телеграфу. Каждый раз, когда говорил кто-то другой, Тарра одолевала сонливость. Он пялил глаза на говорящего, они будто подергивались туманом, и приходилось делать паузу, будто возвращаясь назад, перед тем как начать говорить снова. - Итак, я сделал все, как приказал мистер Гиллем, - продолжил он. - Я всегда выполняю приказы, не так ли, мистер Гиллем? Я ведь на самом деле неплохой парень, хотя и немного вспыльчивый. Он улетел следующей ночью, тридцать первого марта, в субботу, с австралийским паспортом, подвидом торговца автомобилями, с двумя чистыми бланками швейцарских паспортов на случай провала, спрятанными за подкладкой чемодана. Эти документы в случае непредвиденных обстоятельств следовало заполнить - один для Бориса, другой для него самого. Он встретился с гонконгским резидентом в автомобиле неподалеку от своего отеля "Голден Гейт" на Коулуне. В этом месте Гиллем наклонился к Смайли и тихо обронил: - Тафти Тесинджер, этот шут гороховый. Бывший майор, стрелок Африканского королевского полка. Назначен Перси Аллелайном. Тесинджер доложил Тарру обо всех передвижениях Бориса за неделю, сведения о чем были получены на основе постоянной слежки. - Борис оказался настоящим чудаком, - сказал Tapp. - Я никак не мог его раскусить. Он пьянствовал каждую ночь без перерыва. Он не спал всю неделю, и у наблюдателей Тесинджера ноги подкашивались от усталости. Целый день он следовал за своей делегацией, осматривал фабрики, принимал участие в дискуссиях - словом, вел себя как типичный молодой советский чиновник. - Насколько молодой, кстати? - спросил Смайли. Гиллем вставил: - В его анкете указано: "Родился в Минске в тысяча девятьсот сорок шестом году". - С наступлением вечера он возвращался в"Александра Лодж", старое обшарпанное строение на окраине Норт-Пойнта, где поселилась вся делегация. Он ужинал вместе со всеми, затем около девяти часов выходил через боковой ход, ловил такси и несся по направлению к ночным ресторанам в центре, на Коулуне. Его любимым местом была "Колыбель кошки" на Куинс-роуд, где он угощал выпивкой местных бизнесменов и всячески изображал из себя мистера Личность. Он мог проторчать там до полуночи. Из "Колыбели" он возвращался через туннель в Ванчай, в местечко под названием "У Анжелики", где выпивка стоила дешевле. Один. "У Анжелики" - это кафе с притоном в подвальном этаже, куда ходят матросы и туристы. Борис, кажется, любил это место. Он выпивал там три или четыре коктейля и сохранял чеки. Обычно он пил бренди, но здесь для разнообразия заказывал водку. Все это время у него была связь с одной девушкой из Европы, наблюдатели Тесинджера выследили ее и заплатили за рассказ. Она поведала, что он ужасно одинок, и в постели только и делал, что ныл о своей жене, не сумевшей оценить такую личность. Это было уже настоящее достижение, - саркастически добавил Tapp, в то время как Лейкон занялся угасающим огнем, вороша угли и возвращая пламя к жизни. - В ту же ночь я двинулся в "Колыбель", чтобы взглянуть на него. Наблюдателей Тесинджера отправили в постель со стаканом молока. Их совершенно не интересовало, что будет дальше. Рассказывая, Tapp ненадолго замирал время от времени, будто прислушивался к магнитофонному воспроизведению собственного голоса. - Он приехал через десять минут после меня в компании высокого светловолосого шведа с какой-то девицей из Китая. Там было темно, и я пересел за столик поближе. Они заказали виски, платил Борис. Я был метрах в двух от этой паршивой троицы и слушал весь их разговор. Китайская крошка предпочитала помалкивать, тон разговору в основном задавал швед. Они говорили по-английски. Швед спросил Бориса, где тот остановился, он ответил: "В Эксцельсиоре", что было чудовищной ложью, потому что он жил в "Александра Лодж" вместе с остальными членами делегации. Ну, понятное дело, "Александра" на задворках, "Эксцельсиор" звучит гораздо лучше. Около полуночи вечеринка подходит к концу. Борис говорит, что он должен идти домой: завтра у него напряженный рабочий день. Вторая ложь, потому что он и не собирался идти домой, - прямо как этот, как его, из истории о Джекиле и Хайде - ну тот самый, обыкновенный доктор, который переодевается и идет кутить. Кем у нас был Борис? С минуту все молчали, никто не хотел ему помочь. - Хайд, - вымолвил наконец Лейкон, уткнувшись взглядом в красивые ухоженные руки. Он снова сел и сложил ладони на коленях. - Хайд, - повторил Tapp. - Спасибо, мистер Лейкон, я всегда знал, что вы начитанны. Итак, они оплатили счет, а я потащился в Ванчай, чтобы приехать туда прежде, чем он доберется до "Анжелики". Но в это время я был уже почти уверен, что ввязался не в свое дело. Загибая длинные сухие пальцы, Tapp старательно перечислил все соображения. Во-первых, он никогда еще не встречал советской делегации, в которой бы не было пары горилл из службы безопасности, в чью обязанность входит удерживать ребят подальше от злачных мест. Как в таком случае Борису удавалось улизнуть из этого ошейника каждую ночь? Во-вторых, ему не понравилось, как русский направо и налево сорит валютой. Для советского чиновника это противоестественно, утверждал Tapp. - У них просто-напросто никогда не бывает этой чертовой валюты. А если и бывает, то они скорее купят какую-нибудь побрякушку для своей благоверной. И, в-третьих, мне не понравилось, как он врет. Уж слишком бойко он это делал, желая прилично выглядеть. Итак, Tapp ждал в "Анжелике", и, конечно же, через полчаса его мистер Хайд был тут как тут. - Он садится и заказывает выпивку. И все. Сидит и пьет, как проститутка в ожидании клиента. Тут Tapp решил в очередной раз продемонстрировать свою учтивость и обратился непосредственно к Смайли: - Стало быть, о чем это л, мистер Смайли? Чувствуете, что я имею в виду? Эти маленькие детали, которые я подчеркиваю, - доверительно продолжал он, по-прежнему обращаясь к одному Смайли. - Взять хотя бы то, как он сел. Поверьте мне, сэр, если бы мы с вами там оказались, мы не моглибы найти места лучше, чем Борис. Он видел одновременно все выходы и лестницу, в поле зрения попадали и главный вход, и все, что происходит в зале, он правша, а с левой стороны его прикрывала стена. Он профессионал, мистер Смайли, в этом нет абсолютно никаких сомнений. Он ждал выхода на связь, может быть работая "почтовым ящиком", или просто вел себя вызывающе, провоцируя на какую-нибудь выходку лопуха вроде меня. Так что, знаете ли, одно дело "поджечь" какую-то мелкую сошку. И совсем другое - обломать зубы о громилу, натасканного в Центре. Правильно я говорю, мистер Гиллем? Питер ответил: - После реорганизации "головорезы" получили распоряжение "пасти" двойных агентов. Следует сразу же возвращаться в Лондонское Управление. Ребята получили приказ-инструкцию за подписью самого Билла Хейдона. Если есть хоть какой-то намек на противника - отступай. - Он добавил специально для Смайли: - При латерализме нашей автономии пришел конец. - И я уже бывал в этих двойных-тройных играх, - признался Tapp тоном оскорбленной добродетели. - Поверьте мне, мистер Смайли, там сам черт ногу сломит. - Это уж точно, - согласился Смайли, напустив на себя строгий вид и поправив очки. Tapp телеграфировал Гиллему: "Сделка не состоялась", забронировал обратный билет на самолет и отправился за покупками. Однако, поскольку ближайший рейс ожидался только в четверг, он решил перед вылетом хорошенько обчистить комнату Бориса, хотя бы для того, чтобы окупить билет. - "Александра" - это настоящая лачуга, мистер Смайли, в стороне от Марбл-роуд, с множеством деревянных балконов. Что касается замков, право, сэр, они открываются еще при твоем приближении. Поэтому спустя очень короткое время Tapp уже стоял в комнате Бориса, прислонившись спиной к двери в ожидании, когда же глаза привыкнут к темноте. Он все еще не двинулся с места, когда вдруг какая-то женщина заговорила с ним спросонья по-русски. - Это была жена Бориса, - объяснил Tapp. - Она плакала. Я буду называть ее Ирина, хорошо? Мистер Гиллем знает подробности. Смайли сразу стал возражать: мол, это невозможно. Центр никогда бы не выпустил их обоих из России одновременно, они всегда кого-то оставляют дома... - Гражданский брак, - сухо сказал Гиллем. - Неофициальный, но постоянный. - В наши дни у некоторых все наоборот, - заметил с язвительной ухмылкой Tapp, не обращаясь ни к кому конкретно и меньше всего к Смайли, но Гиллем снова бросил в его сторону уничтожающий взгляд. Глава 6 С самого начала этой встречи Смайли словно надел на себя равнодушно-непроницаемую маску Будды, делая вид, что ни рассказ Тарра, ни редкие замечания Лейкона и Гиллема нисколько его н