, который уже почти поравнялся со следующим столбом. - Да, сэр. - Кто же это, а? С виду будто Соломон Гранди (Соломон Гранди - герой детской песенки). - Не знаю, сэр. - Никогда не видел его раньше? - Нет, сэр. - Не из учителей и не деревенский. Так кто же он? Бродяга-попрошайка? Вор? И почему он даже не смотрит сюда, а, Слоник? С нами что-то не в порядке? Неужели ты бы не посмотрел на стайку пацанов, гоняющих по полю на машине? Он что, не любит машины? Или не любит мальчишек? Роуч все еще обдумывал свой ответ на эти вопросы, а Джим уже начал разговаривать с Латци на языке ПЛ, пользуясь приглушенными уравновешенными интонациями, которые внушили Роучу мысль о некоем заговоре между ними, об особых непонятных ему узах. Это впечатление усилилось, когда Латци ответил однозначно отрицательно с тем же непреклонным спокойствием. - Сэр, знаете, сэр, я думаю, у него какие-то дела в церкви, сэр, - сказал Калоша. - Я видел, как он разговаривает с Уэллсом Фарго, сэр, после службы. Викария звали Спарго, и был он очень старым. Тэрсгудская легенда утверждала, что на самом деле это великий Уэллс Фарго, ушедший на покой. Услышав это известие, Джим задумался, а Роуч пришел в ярость, подумав про себя, что Коулшоу, конечно же, выдумал все это. - Слышал, о чем они говорят, Калоша? - Нет, сэр. Они просматривали присутственные списки, сэр. Но я могу спросить Уэллса Фарго, сэр. - Наши присутственные списки? Тэрсгудские присутственные списки? - Да, сэр. Школьные присутственные списки. Тэрсгудские. Со всеми именами, сэр, где кто сидит. "А также где сидят учителя", - тоскливо подумал Роуч. - Кто его снова увидит, скажите мне. Или другую подозрительную личность, поняли? - Джим обращался к ним ко всем, разряжая обстановку. - Неводитесь со всякими странными типами, околачивающимися вокруг школы. В том месте, где я работал до этого, орудовала целая чертова шайка. Вычистили все в округе. Серебро, деньги, мальчишечьи часы, приемники, бог знает чего они не стянули. В следующий раз сопрут "алвис". Лучшая машина, которую делали в Англии, теперь такие уже не производят. Цвет волос, Слоник? - Черный, сэр. - Рост, Калоша? - Где-то метр восемьдесят, сэр. - Калоша всем дает метр восемьдесят, - сказал какой-то остряк, потому что Коулшоу был недомерком. Поговаривали, что его вскармливали джином. - Возраст, Спайкли, лягушонок? - Девяносто один, сэр. Его ответ потонул во взрыве хохота. Роуч получил возможность проехать еще раз и сделал это плохо, и в эту же ночь, лежа в кровати, терзался муками ревности из-за того, что целому автоклубу, не говоря уже о Латци, была скопом пожалована привилегированная должность наблюдателя. И слабым утешением было уверять самого себя, что их зоркость все равно не сравнится с его собственной, что приказ Джима будет забыт на следующий же день или что впредь Роуч должен будет предпринимать более действенные меры для предотвращения отчетливо надвигающейся угрозы. Остролицый незнакомец исчез, но на следующий день Джим наведался на церковное кладбище, куда ходил далеко не часто; Роуч видел, как он разговаривал с Уэллсом Фарго у свежевырытой могилы. Впоследствии Билл Роуч замечал, что лицо Придо подолгу бывало омрачено тревогой, которая временами становилась очень похожей на гнев, возвращался ли он в сумерках со своих ежевечерних вылазок, или сидел на бугорке возле своего фургона, не замечая холода и сырости, покуривая сигаретку и потягивая свою водку, пока сгущались сумерки.  * ЧАСТЬ ВТОРАЯ *  Глава 15 Отель "Айли" в Сассекс-Гарденс, в котором на следующий же день после своего визита в Аскот Джордж Смайли поселился под именем Барраклаф и разместил свою оперативную штаб-квартиру, был очень тихим местом, несмотря на свое расположение, и идеально отвечал своему предназначению. Он находился метрах в ста к югу от Паддингтонского вокзала - один из череды повидавших на своем веку особняков, отрезанных от главного проспекта аллеей платанов и автомобильной стоянкой. Транспорт грохотал, проезжая мимо, круглые сутки. Но внутри, несмотря на режущие глаз пестрые обои и медные абажуры, царил прямо-таки сверхъестественный покой. Не только ничего не происходило в самом отеле - казалось, не происходило ровным счетом ничего на целом свете, и это впечатление усиливалось присутствием миссис Поуп (The Pope ( а н г л . ) - Папа Римский) Грэм, хозяйки, вдовы майора. Ее томный голос внушал чувство глубочайшей усталости мистеру Барраклафу, как, впрочем, и любому другому, кто испытал на себе ее гостеприимство. Инспектор Мэндел, чьим информатором она была долгие годы, утверждал, что ее имя просто Грэм. "Поуп" появилось для придания фамилии значительности или из преклонения перед Римом. - Ваш отец, случайно, не служил в армии, дорогуша? - зевая, спросила она, после того как прочитала "Барраклаф" в регистрационной книге. Смайли заплатил ей пятьдесят фунтов авансом за двухнедельное пребывание, и она поселила его в комнате номер восемь, потому что ему нужно было работать. Он спросил насчет стола, и она дала ему шаткий карточный столик, и Норман, мальчик-рассыльный, принес его. - Это эпохи Георга, - вздохнула она, наблюдая за тем, как вносили предмет меблировки. - Так что обращайтесь с ним аккуратно, ради меня, ладно, дорогуша? Мне бы на самом деле не стоило отдавать его вам, он когда-то принадлежал покойному майору. К пятидесяти фунтам Мэндел добавил из своего бумажника еще двадцать; презренные бумажки, как он называл их и которые он позже взыскал со Смайли. - Без ничего ничего не бывает, не правда ли? - спросил ее полицейский. - Возможно, вы правы, - потупившись, согласилась миссис Поуп Грэм, упрятывая банкноты куда-то в складки своих штанов. - Меня интересует любая мелочь, - предупредил Мэндел, когда они сидели в цокольной комнатке за бутылкой чего-то ее любимого. - Время прихода и ухода ваших постояльцев, контакты, образ жизни и больше всего, - он любил придавать вес своим словам, поднимая палец, - больше всего, важнее, чем вы можете себе представить, мне нужны подозрительные личности, проявляющие какой-то интерес или задающие вопросы вашему персоналу под каким-то предлогом. - Он взглянул на нес своим преисполненным государственной значимости взглядом. - Даже если эти люди представятся героями Гвардейских Бронетанковых войск и Шерлоком Холмсом в одном лице. - Здесь только я и Норман, - сказала миссис Грэм, указывая на робкого юношу в черном пальто, к которому она притачала бежевый бархатный воротник. - А из Нормана они много не вытянут, потому что он ничего не знает. Слишком уж вы мнительны, дорогуша - То же самое и с приходящими к нему письмами, - продолжал инспектор. - Мне нужны почтовые марки и время отправления, если его можно будет разобрать, но не пытайтесь вскрыть или задержать их у себя То же самое с вещами. - Он подождал, пока воцарится тишина, разглядывая солидный сейф, который являл собой главенствующий предмет обстановки. - Время от времени ему будут доставлять кое-какие вещи. Главным образом документы, иногда книги. Есть только один человек, которому можно будет взглянуть на них, исключая его самого. - Лицо полицейского вдруг вытянулось в пиратской ухмылке. - Я. Понятно? Никто больше не должен даже догадываться, что они были у вас. И не вздумайте рыться там, он обязательно заметит, потому что он сообразителен. Рыться нужно опытной рукой. Я все сказал, - подытожил Мэндел. Вскоре после своего возвращения из Сомерсета он сообщил Смайли, что если двадцать монет - это все, что им потребуется, то Норман и его патронесса окажутся самыми дешевыми "няньками" в такого рода деле. Подобное хвастовство было простительно: ведь он едва ли мог знать о том, как Джим завербовал целый автоклуб; точно так же не мог он знать способ, которым Джим сумел вскоре вычислить Мэндела с его осторожными расследованиями, несмотря на всю их аккуратность. Мэндел ведь, как, впрочем, и любой другой, не мог подозревать о том состоянии возбужденной тревожности, до которой довели Придо раздражение, напряженное ожидание и, пожалуй, легкое душевное расстройство. Комната номер восемь располагалась на последнем этаже. Ее окна выходили на парапет. За ним лежал переулок с плохоньким книжным магазинчиком и туристическим агентством под названием "Весь мир". На полотенце для рук было вышито "Отель "Лебедь", Марлоу". В тот же вечер к Смайли крадучись явился Лейкон и принес толстый портфель с первой партией документов из своего офиса. Чтобы поговорить, они сели рядом на кровать, и Смайли включил транзистор, который заглушал их голоса. Лейкону от всего этого было явно не по себе; ему почему-то казалось, что он слишком стар для подобных развлечений. На следующее утро по пути на работу Оливер забрал документы и вернул книги, которые Смайли давал ему, чтобы заполнить портфель. Свою роль Лейкон играл из рук вон плохо. В его поведении проскальзывали раздражительность и грубость; он явно давал понять, что терпеть не может нарушать правила. Похоже, ему все время было стыдно - румянец, казалось, не сходит с его щек. Но Смайли не мог читать эти папки днем, потому что они были постоянно в работе у подчиненных Лейкона и их отсутствие тут же вызвало бы переполох. Впрочем, днем они ему были и не нужны. Он знал лучше, чем кто-либо другой, что времени - в обрез. В последующие три дня этот ритуал почти не менялся. Каждый вечер, перед тем как сесть в поезд на Паддингтонском вокзале, Лейкон заносил свои бумаги, и каждую ночь миссис Поуп Грэм украдкой докладывала Мэнделу, что снова заходил этот долговязый с кислой физиономией, тот самый, который тогда так презрительно смерил взглядом Нормана. Каждое утро, после трех часов сна и омерзительного завтрака, состоящего из недожаренной сосиски и пережаренных помидоров - другого меню здесь не знали, - Смайли ждал, пока придет Лейкон, а затем с облегчением выскальзывал в холод зимнего дня и растворялся среди себе подобных. Эти ночи, проведенные в одиночестве на верхнем этаже отеля, запомнились Джорджу очень необычными. Когда он потом вспоминал о них, хотя дни были почти так же загружены, а внешне даже более богаты событиями, ночи представлялись ему долгим путешествием, совершенным в один сплошной длинный промежуток времени. "Так вы сделаете это? - без тени смущения пропел тогда Лейкон в саду. - Копайте в любом направлении". По мере того как Смайли снова и снова прослеживал каждый поворот в своем прошлом, становилось ясно, что не имеет значения, вперед копать или назад - это было одно и то же путешествие и конечная цель его лежала где-то впереди. В этой комнате не было ни одного предмета среди всего этого гостиничного барахла, который отделял бы его от комнат в его прошлом. Он будто снова был на верхнем этаже Цирка в своем собственном невзрачном кабинете с гравюрами Оксфорда, точно таком же, который он покинул год назад. За дверью располагалась приемная с низким потолком, в которой седовласые секретарши Хозяина - его "мамочки" - тихо печатали на машинках и отвечали на телефонные звонки; и сейчас здесь, в отеле, неизвестный дух в конце коридора днем и ночью без устали постукивал по клавишам. В дальнем конце приемной - в мире миссис Поуп Грэм ему соответствовала ванная комната с предупреждением не пользоваться сю - была дверь без таблички, ведущая в святилище Хозяина: что-то вроде коридора, где по бокам стояли древние стальные шкафы со старыми красными книгами, со сладковатым запахом пыли и жасминного чая. За столом Хозяин собственной персоной, к тому времени уже только оболочка человека, с реденькой седой челкой и улыбкой, приветливой, как у мертвеца. Смайли так глубоко погрузился в эти воспоминания, что, когда зазвонил телефон - за пользование им взималась дополнительная плата наличными, - ему потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить, где он находится. Другие звуки сбивали его с толку в не меньшей степени: хлопанье крыльев голубей на парапете, поскрипывание телевизионной антенны на ветру, стремительное журчание воды в водосточном желобе во время дождя. Эти звуки также относились к его прошлому: в Кембриджском здании Цирка их тоже можно было услышать только на верхнем этаже. Его ухо выделяло их, без сомнения, именно по тон причине, что на фоне этой незамысловатой мелодии протекало его прошлое. Однажды ранним утром, услышав шаги в коридоре возле своей комнаты, Смайли даже направился к двери спальни, чтобы впустить ночного шифровальщика Цирка. В этот момент он был всецело поглощен фотографиями Гиллема, пытаясь на основе этой скудной информации составить представление о процедуре обработки поступившей из Гонконга телеграммы в условиях латерализма. Но вместо шифровальщика он обнаружил босого Нормана в пижаме. По полу было разбросано конфетти, и у двери напротив стояли две пары туфель, мужские и девичьи, хотя никто в "Айли", особенно Норман, не собирался их чистить. - Прекрати вынюхивать и ступай спать, - сказал Смайли. И когда Норман уставился на него, прикрикнул: - Да поди ты отсюда, понял или нет! - и чуть не добавил, вовремя остановившись: "Ты, грязный сопляк". "Операция "Черная магия" - гласил заголовок первого тома, который Лейкон принес ему в первый вечер. "Правила распространения специальной продукции". Остальная часть обложки была заклеена бумажками с предупреждениями и инструкциями по обращению, одна из них довольно забавным образом предписывала случайно нашедшему "вернуть папку НЕ ЧИТАЯ" начальнику отдела регистрации в секретариате кабинета министров. "Операция "Черная магия" - значилось в заголовке второго тома. "Дополнительные сметы, представленные Министерству финансов, особые услуги в Лондоне, особые финансовые договора, премиальные и т.д." "Источник Мерлин" - было написано на третьей папке, связанной с первым томом розовой ленточкой. "Отзывы заказчиков, рентабельность, дальнейшее использование. См. также: Секретное приложение". Но секретное приложение отсутствовало, и, когда Смайли спросил про него, Лейкон посуровел. - Министр хранит его в своем личном сейфе, - сухо отрезал он. - Вы знаете комбинацию? - Конечно нет! - резко ответил Оливер, приходя в ярость. - Как оно называется? - Это не должно иметь для вас никакого значения, я полностью отказываюсь понимать, зачем вы зря тратите время, в первую очередь гоняясь за этими документами. Это совершенно секретный материал, и мы сделали все, что в человеческих силах, чтобы максимально ограничить круг читающих. - Даже у секретного приложения должен быть заголовок, - мягко сказал Смайли. - А у этого нет. - Оно дает идентификацию Мерлина? - Не смешите. Министру незачем это знать, а Аллелайн не стал бы ему этого говорить. - Что означает "дальнейшее использование"? - Я отказываюсь быть допрашиваемым, Джордж. Вы не входите в число посвященных, вы же знаете. По правилам я должен был оформить вам специальный допуск. - Допуск к "Черной магии"?-Да. - А у нас есть список тех, кто получил такой допуск? - Он в папке с "Правилами", - отрезал Лейкон и уже почти захлопнул за собой дверь, но потом вернулся под медленный напев "Куда исчезли все цветы?", объявленный по радио австралийским диск-жокеем. - Министр, - начал он снова, - не любит путаных объяснений. Он любит говорить: "Я поверю только тому, что может быть написано на обычной почтовой открытке". И всегда с нетерпением стремится заполучить то, что всегда можно держать под рукой. На это Смайли ответил: - Вы ведь не забудете о Придо, не так ли? Что угодно из того, что у вас есть на него. Лучше клочки бумаги, чем ничего. После этого Лейкон свирепо уставился на Смайли, а потом снова направился к выходу. - У вас вообще все дома, Джордж? Вы что, не понимаете, что Придо, скорее всего, никогда даже и не слышал о "Черной магии" до того, как в него стреляли, и я решительно отказываюсь понимать, почему вы не можете всецело заняться основной проблемой вместо того, чтобы копаться в... - Последние слова он уже говорил самому себе, выскочив из комнаты. Смайли взялся за последнюю подшивку: "Операция "Черная магия". Переписка со Службой". "Служба" - это один из множества эвфемизмов, придуманных Уайтхоллом для обозначения Цирка. Этот том был составлен из служебных записок между Министром с одной стороны и Перси Аллелайном - безошибочно узнаваемым по прилежному ученическому почерку - с другой, в то время все еще пребывающим на нижних ступеньках Хозяиновой табели о рангах. Очень мрачный памятник такой долгой и жестокой войне, размышлял Смайли, изучая эти потрепанные папки. Глава 16 Это была та самая долгая и жестокая война, основные перипетии которой Смайли теперь переживал вновь, приступив к чтению. В досье содержались лишь скудные записи о ней. Его память хранила гораздо больше. Главными действующими лицами той войны были Аллелайн и Хозяин, первопричины же остались неясными. Билл Хейдон, непосредственный, хотя и не самый заметный очевидец событий, утверждал, что эти двое научились ненавидеть друг друга еще в Кембридже, когда Хозяин какое-то время преподавал, а Аллелайн был студентом. По словам Билла, Аллелайн был учеником Хозяина, к тому же не самым лучшим, и Хозяин часто едко высмеивал его, что было вполне в его духе. Эта история была достаточно гротескной, что позволяло Хозяину ее всячески обыгрывать: "Говорят, мы с Перси кровные братья. Мы даже вместе на речку бегали пацанами, представляете!" Он никогда не уточнял, шутит он или говорит серьезно. К полулегендарным историям подобного рода Смайли мог добавить несколько бесспорных фактов из того, что он сам знал про молодые годы этих двух людей. В то время как Хозяин не мог похвастаться высоким происхождением. Перси был родом из Южной Шотландии, сыном брызжущего энергией пресвитерианского священника, и, хотя Перси не стал таким уж набожным, он, без сомнения, унаследовал способность убеждать всеми имеющимися способами. Он на год или два опоздал на войну и поступил в Цирк из какой-то фирмы в Сити. В Кембридже он был немного политиком (пожалуй, правее самого Чингисхана, говорил Хейдон. который и сам, видит Бог, был отнюдь не бесхребетным либералом) и немного спортсменом. Его завербовал некто Мастон, не пользующийся авторитетом, который на короткое время умудрился свить себе гнездышко в разведке противника. Мастон предсказывал Аллелайну большое будущее, с упоением расхваливая его на все лады, пока сам не впал в немилость. Сочтя Аллелайна обузой, руководство Цирка отослало его в Южную Америку, где он, не возвращаясь в Англию, отбыл два срока подряд под консульской "крышей". Смайли вспоминал, что даже Хозяин признавал Перси исключительно способным. Аргентинцы, которым нравилось, как он играет в теннис и скачет на лошади, по выражению Хозяина, принимали его за джентльмена и считали довольно глупым, в чем сильно ошибались. К тому времени, когда надо было передавать дела преемнику, Перси организовал целую агентурную цепь вдоль обоих побережий и уже уверенно продвигался на север. После отпуска по прибытии домой и двухнедельного инструктажа он был направлен в Индию, где у его агентов он, кажется, слыл не иначе как перевоплощением британского раджи. Он проповедовал им благонадежность, платил какие-то крохи, а когда ему это было нужно, сдавал их. После Индии он отправился в Каир. Это задание должно было стать трудным для Аллелайна, если не сказать невозможным; дело в том" что Ближний Восток в то время был любимой вотчиной Хейдона. Агенты в Каире смотрели на Билла, по выражению Мартиндейла, в тот знаменательный вечер в его безымянном клубе буквально как на второго Лоуренса Аравийского. Они запросто могли устроить его преемнику адскую жизнь. Но Перси каким-то образом сумел поставить их на место, и, если бы только он держался подальше от американцев, он мог бы оставить о себе даже более громкую славу, чем Хейдон. Но вместо этого случился скандал, и началась открытая вражда между Перси и Хозяином. Все обстоятельства дела до сих пор оставались неясными: инцидент произошел задолго до того, как Смайли получил повышение и стал первым гофмейстером Хозяина. Без всякого указания из Лондона, как потом выяснилось, Аллелайн оказался втянут в дурацкий заговор американцев по замене местного царька своим ставленником. Аллелайн всегда испытывал некое благоговение перед американцами. Из Аргентины он с обожанием наблюдал, как они устроили разгром политикам левого толка на всем полушарии; в Индии восхищался тем, с каким умением они сталкивали лбами разные силы, препятствуя их объединению. В то время как Хозяин, аналогично большинству в Цирке, презирал американцев и их работу, в которой он часто пытался им всячески насолить. Заговор провалился, британские нефтяные компании пришли в ярость, и Аллелайн, как это удачно именуется на жаргоне, вынужден был смываться в одних носках. Позже Перси заявил, что это Хозяин сначала подстегивал его, а затем выбил почву из-под ног и даже намеренно "сдал" план заговора Москве. Как бы то ни было, по приезде в Лондон Аллелайн оказался перед перспективой командировки в "ясли", где он должен был приступить к обучению зеленых стажеров. Эту должность придерживали обычно для выдохшихся контрактников, которым оставалось пару лет до пенсии. В Лондоне в те дни было слишком мало мест для людей с выслугой и талантами, как у Перси, объяснил Билл Хейдон, тогдашний начальник отдела кадров. "В таком случае вам, черт подери, придется придумать мне такую должность", - сказал Аллелайн. Он оказался прав. Как Билл дружески признался Смайли немного позже, он недооценил силы его лобби. "Но кто эти люди? - спрашивал Смайли. - Как они могут навязать вам человека, который вам не нужен? " "Любители гольфа", - резко ответил Хозяин. Любители гольфа и консерваторы: Аллелайн в те дни часто заигрывал с оппозицией, и его принимали с распростертыми объятиями, - не в последнюю очередь Майлз Серкомб, ужасно недалекий родственник Энн и нынешний Министр Лейкона. Как бы то ни было, у Хозяина не хватало сил сопротивляться. Цирк переживал депрессию, и ходили смутные слухи о предстоящем тотальном увольнении существующей команды и о том, что нужно начать работу на новом месте, с новой командой. Раньше серии провалов в их работе обычно все-таки чередовались и с успехами, но теперь все затянулось что-то уж слишком надолго. Сбор информации резко упал, к тому же все чаще и чаще сведения оказывались недостоверными. Да и рука Хозяина все чаще оказывалась недостаточно сильной на тех участках, которые начинало лихорадить. Эта временная недееспособность не мешала ему потешаться, когда он составлял проект персонального устава начальника Оперативного отдела Перси Аллелайна. Он называл его шутовским колпаком Перси. Смайли ничего не мог поделать. Билл Хейдон был в то время в Вашингтоне, пытаясь заключить договор о взаимодействии в области разведки с теми, кого он называл фашиствующими святошами американского ЦРУ. А Смайли перевели на шестой этаж, и одной из его задач было выпроваживать просителей, являющихся на прием к Хозяину. Поэтому именно Джордж был вынужден отдуваться, когда Аллелайн стал приходить со своими "почему?", когда он стал захаживать в кабинет к Смайли в отсутствие Хозяина. Он даже пригласил его в свою мрачную квартирку, предварительно отправив любовницу в кино, и стал ему докучать своим жалобным акцентом. "Почему?" Он даже разорился на бутылку солодового виски, которое щедро вливал в Смайли, в то время как сам прикладывался к пойлу подешевле. "Что я сделал ему, Джордж, что я сделал ему такого особенного? Мы ругались пару раз. Ну и что в этом необычного, можешь ты мне сказать? Чего он пристал ко мне? Все, чего я хочу, это место за столом наверху. Видит Бог, мой послужной список даст мне на это право!" Говоря о столе наверху, он подразумевал руководство Цирка, располагающееся на шестом этаже. Устав, проект которого Хозяин составлял для него и который на первый взгляд был очень впечатляющим по форме, давал Аллелайну право проверять все операции перед тем, как их "запускали". Примечание ставило это право в зависимость от согласия оперативных секторов, и Хозяин заверил, что они ни за что в жизни на это не пойдут. Устав предлагал Перси " р а с п р е д е л я т ь р е с у р с ы и п р е с е к а т ь с о п е р н и ч е с т в о м е ж д у р е г и о н а м и " с учреждением Лондонского Управления, и эту концепцию Аллелайну удалось провести в жизнь. Но секторы второго плана, как-то: "фонарщики", "ювелиры", "слухачи" и "пастухи" - отказались открыть ему свои отчеты, а у Перси не хватало власти заставить их. Так что Аллелайн остался на голодном пайке, и в его лотках для бумаг было пусто начиная с обеда. "Я бездарь, да? Мы ведь все должны быть гениями сегодня, солистами, примадоннами! И ни одного чертова хориста!" Аллелайн, хотя это и было ему простительно, все еще оставался слишком молодым, чтобы сидеть за столом наверху; ему предстояло еще лет восемь или десять потолкаться локтями с Хейдоном и Смайли, не говоря уже о Хозяине. А тот оставался непреклонным: "Перси Аллелайн продал бы свою собственную мать за дворянский титул и свою работу за кресло в палате лордов". А позже, когда к нему стала подкрадываться мерзкая болезнь, он сказал: "Я отказываюсь завещать дело всей моей жизни какому-то парадному жеребцу. Я слишком тщеславен, чтобы мне льстили, слишком стар, чтобы иметь какие-то амбиции, и к тому же я уродлив, как краб. Перси совсем другое дело, и в Уайтхолле достаточно умников, чтобы предпочитать его тип моему". Таким образом, Хозяин косвенно, можно сказать, повесил себе на шею "Черную магию". "Джордж, зайди-ка сюда, - как-то раз отрывисто бросил Хозяин через селектор. - Братец Перси начинает действовать мне на нервы. Зайди ко мне, или сейчас здесь "прольется кровь". Это случилось как раз тогда, вспоминал Смайли, когда неудачливые завоеватели возвращались из чужих краев. Рой Бланд только что прилетел из Белграда, где с помощью Тоби Эстерхейзи пытался спасти от краха остатки разваливающейся агентурной сети; Пол Скордено, в то время старший по Германии, только что похоронил своего лучшего советского агента в Восточном Берлине; что касается Билла, то он вернулся из очередной бесплодной поездки, изрыгая проклятия и вскипая от злости из-за заносчивости, идиотизма и двуличности Пентагона, и заявил, что "настало время заключать сделки с этими паршивыми русскими". А в "Айли" перевалило за полночь; в дверь гостиницы звонил запоздалый гость. Придется ему выложить Норману десять шиллингов, подумал Смайли, для которого британская денежная реформа до сих пор оставалась непостижимой. Со вздохом он пододвинул к себе первую папку по "Черной магии" и, снизойдя до того, что аккуратно послюнявил большой и указательный пальцы на правой руке, приступил к работе, сопоставляя официальную память со своей собственной. "Мы г о в о р и л и с в а м и , - писал Аллелайн, спустя всего пару месяцев после той встречи в слегка истеричном письме достопочтенному кузену Энн, Министру, в письме, которое попало в папку Лейкона. - Д о к л а д ы п о " Ч е р н о й м а г и и " п о с т у п а ю т о т и с т о ч н и к а ч р е з в ы ч а й н о з а с е к р е ч е н н о г о . П о м о е м у м н е н и ю , н и о д и н и з с у щ е с т в у ю щ и х м е т о д о в д о с т а в к и , п р и м е н я е м ы х в У а й т х о л л е , н е о т в е ч а е т т а к и м т р е б о в а н и я м . С и с т е м а с д и п к у р ь е р с к и м и в а л и з а м и , к о т о р у ю м ы и с п о л ь з о в а л и д л я " О в о д а " , о б н а р у ж и л а с в о ю н е с о с т о я т е л ь н о с т ь , к о г д а з а к а з ч и к и У а й т х о л л а с т а л и т е р я т ь к л ю ч и ; т а к ж е и м е л м е с т о п о з о р н ы й п р е ц е д е н т , к о г д а п е р е г р у ж е н н ы й р а б о т о й з а м е с т и т е л ь М и н и с т р а о т д а л к л ю ч с в о е м у л и ч н о м у п о м о щ н и к у . Я у ж е г о в о р и л с Л и л л и и з м о р с к о й р а з в е д к и , к о т о р ы й г о т о в п р е д о с т а в и т ь в н а ш е р а с п о р я ж е н и е с п е ц и а л ь н ы й ч и т а л ь н ы й з а л в г л а в н о м з д а н и и А д м и р а л т е й с т в а , г д е з а к а з ч и к а м о б е с п е ч и в а е т с я д о с т у п п о д п р и с м о т р о м с т а р ш е г о в а х т е р а э т о й с л у ж б ы . Ч и т а л ь н ы й з а л и з с о о б р а ж е н и й с е к р е т н о с т и б у д е т и м е н о в а т ь с я к о н ф е р е н ц - з а л о м А д р и а т и ч е с к о й р а б о ч е й п а р т и и , и л и с о к р а щ е н н о - А Р П . З а к а з ч и к а м , и м е ю щ и м п р а в о п о л ь з о в а н и я , н е б у д у т в ы д а в а т ь с я п р о п у с к а , т а к к а к э т о м о ж е т п р и в е с т и к р а з н о г о р о д а з л о у п о т р е б л е н и я м . В м е с т о э т о г о м о й в а х т е р б у д е т о б е с п е ч е н с п е ц и а л ь н ы м с п и с к о м д о п у щ е н н ы х , с в к л е е н н ы м и в н е г о ф о т о г р а ф и я м и з а к а з ч и к о в" . На это Лейкон, постоянно испытывающий сомнения, сообщил Министерству финансов через своего одиозного начальника - Министра, от чьего имени неизменно представлялись его аргументы, следующее: " Д а ж е п р и у с л о в и и , ч т о э т о н е о б х о д и м о , ч и т а л ь н ы й з а л п о т р е б у е т з н а ч и т е л ь н о г о п е р е о б о р у д о в а н и я . П о э т о м у : 1 ) С а н к ц и о н и р у е т е л и в ы р а с х о д ы ? 2) Е с л и д а , т о о ф и ц и а л ь н о и х д о л ж н о п о н е с т и А д м и р а л т е й с т в о . У п р а в л е н и е в п о с л е д с т в и и н е г л а с н о и х в о з м е с т и т . 3) Э т о т а к ж е в о п р о с д о п о л н и т е л ь н ы х в а х т е р о в , п о с л е д у ю щ и е и з д е р ж к и . . . " А еще это вопрос возрастающей славы Аллелайна, прокомментировал Смайли, неторопливо листая страницы. Отовсюду стало видно восхождение новой путеводной звезды: Перси уверенно пробирается в руководство, и дни Хозяина, возможно, уже сочтены. Из лестничного пролета донеслось довольно приятное пение. Пьяный вдрызг постоялец из Уэльса желал всем спокойной ночи. "Черная магия", - снова стал вспоминать Смайли документам ведь чужды человеческие чувства, - "Черная магия" была отнюдь не первой попыткой, предпринятой Перси на его новом посту; она не была первой операцией, которой он попытался дать ход; но так как его Устав обязывал его добиваться одобрения Хозяина, предшествующий опыт был обречен на неудачу. Какое-то время, например, он сосредоточился на прокладке туннелей. Американцы проложили туннели с подслушивающей аппаратурой в Берлине и Белграде, французы соорудили нечто подобное против американцев. Очень хорошо! Под знаменем Перси Цирк выйдет на мировой рынок. Хозяин снисходительно наблюдал за этим, была образована межведомственная комиссия (известная как Комиссия Аллелайна), команда специалистов из Материально-технического отдела провела исследование фундамента советского посольства в Афинах, где Аллелайн рассчитывал на безграничную поддержку недавно пришедшего к власти очередного военного режима, который, подобно прежним, был встречен им с восторгом. Потом Хозяин легким щелчком развалил до основания всю постройку Перси и стал ждать, когда тот придет к нему с чем-нибудь новым. Именно это после нескольких перепалок между ними и сделал Перси в то хмурое утро, когда Хозяин властно пригласил Смайли на представление. Хозяин сидел за своим столом, Аллелайн стоял у окна, а между ними лежала самая обычная с виду закрытая папка ярко-желтого цвета. - Сядь и взгляни-ка на эту чушь. Смайли сел в кресло, а Аллелайн остался у окна, опершись своими массивными локтями о подоконник и разглядывая через верхушки крыш колонну Нельсона и шпили Уайтхолла позади нее. Внутри папки оказалась фотография некоего документа, имеющего претензию быть донесением кого-то из высшего руководства советских военно-морских сил объемом в пятнадцать страниц. - Кто делал перевод? - спросил Смайли, обратив внимание на достаточно хорошее качество текста, что свидетельствовало о том, что это, скорее всего, работа Роя Бланда. - Господь Бог, - ответил Хозяин. - Боженька сделал, не правда ли, Перси? Можешь не спрашивать его ни о чем, Джордж, он все равно тебе не скажет. В те дни Хозяин выглядел исключительно бодрым. Смайли помнил, как он похудел, как порозовели его щеки и как те, кто его мало знал, старались сделать ему комплимент по поводу того, как он хорошо выглядит. Один лишь Смайли, наверное, замечал крошечные бисеринки пота, которые даже тогда, по обыкновению, усеивали его лоб. Документ представлял собой анализ недавних советских военно-морских учений в Средиземном и Черном морях, якобы подготовленный для высшего военного командования, В досье Лейкона он был обозначен просто как отчет No. 1 под общим заголовком "Флот". Уже несколько месяцев Адмиралтейство донимало Цирк из-за отсутствия материалов, касающихся этих учений. Поэтому рапорт представлялся впечатляюще актуальным, что в глазах Смайли сразу сделало его подозрительным. Бумага была довольно обстоятельной, но составитель оперировал такими понятиями, которые Смайли не понимал даже в общих чертах: ударная мощь средств класса "берег-море", усиление радиообмена при выполнении противником мероприятий по тревоге, расчеты по обеспечению баланса сил устрашения, в которых использовалась высшая математика... Если документ подлинный, ему нет цены, но не было ни малейших оснований предполагать, что он таковым и является. Каждую неделю через Цирк проходили десятки так называемых советских документов. Большинство из них были откровенным хламом. Некоторые представляли собой заведомые "утки" союзников, имеющих свой интерес; немногим больше мусора приходило из самой России. Очень редко то или иное донесение оказывалось доброкачественным, но обычно это обнаруживалось уже после того, как было отвергнуто. - Чьи это здесь инициалы? - спросил Смайли, указывая на некоторые карандашные сноски, сделанные на полях по-русски. - Кто-нибудь знает? Хозяин кивнул головой в сторону Аллелайна: - Спрашивай специалиста. Я тут ни при чем. - Жаров, - сказал Аллелайн. - Адмирал Черноморского флота. - Но здесь нет даты, - возразил Смайли. - Это черновик, - услужливо отозвался Аллелайн с более явным, чем обычно, акцентом. - Жаров подписал его в четверг. Окончательный вариант донесения с этими поправками, соответственно датированный, ушел в набор в понедельник. Дело происходило во вторник. - Откуда это пришло? - спросил Смайли все так же безучастно. - Видишь ли, Перси не находит возможным поведать нам, - ответил Хозяин. - А что говорят наши аналитики? - Они его не видели, - сказал Аллелайн, - и более того, вряд ли увидят. В голосе Хозяина сквозило ледяное презрение: - Мой братец во Христе Лилли из морской разведки, однако, уже успел высказать предварительное суждение, не правда ли, Перси? Перси показал ему это прошлым вечером - за бутылочкой розового джина, и было это, Перси, в Отделе путешествий, да? - В Адмиралтействе. - Братец Лилли, будучи каледонцем, то бишь земляком Перси, как правило, скуп на похвалы, однако, позвонив мне полчаса назад, он разве что целоваться не лез. Просто-таки рассыпался в поздравлениях. Он считает документы подлинными и просит нашего разрешения - вернее, разрешения Перси - ознакомить своих приятелей из Адмиралтейства сего выводами. - Практически невозможно, - сказал Аллелайн. - Это предназначалось только для него; по крайней мере, о чем-то говорить можно будет только через пару недель. - Эта вещица такая горячая, понимаешь ли, - пояснил Хозяин, - что нужно ее немного остудить перед тем, как дать ей ход. - И все-таки, откуда это пришло? - повторил Смайли свой вопрос. - О, Перси придумал ему такую кличку, уж будь спокоен. Никогда не испытывали в этом затруднений, правда, Перси? - Ну хотя бы каков допуск агента? Фамилия куратора? - Ты получишь непередаваемое удовольствие, узнав это, - пообещал Хозяин, глядя в сторону. Он был необычайно зол. За всю их совместную работу Смайли ни разу не видел его таким злым. Худые веснушчатые руки старика тряслись, а обычно безжизненные глаза сейчас метали гром и молнии. - Источник Мерлин, - сказал Аллелайн, предварив свою речь едва заметным, но очень характерным шотландским причмокиванием, - высокопоставленный источник, обладающий допуском к самым секретным сферам выработки Советским Союзом политических решений. - И добавил, будто он был принцем крови: - Мы присвоили его информации название "Черная магия". Смайли отметил, что похожими выражениями Перси пользовался и в совершенно секретном личном письме своему покровителю в Министерстве финансов, ходатайствуя о предоставлении ему большей свободы действий относительно денег, немедленно выплачиваемых своим агентам по выполнении каждого конкретного задания. - Сейчас он тебе скажет, что выиграл его по лотерее, - предупредил Хозяин, который, несмотря на свою вторую молодость, страдал характерной для стариков грамматической неточностью в использовании устойчивых выражений. - А теперь попробуй заставить его объяснить, почему он не хочет тебе всего рассказывать! Аллелайн оставался невозмутимым. Более того, он зарделся, но отнюдь не из-за недомогания, а от предчувствия своего триумфа. Перед длинной речью он набрал в широкую грудь побольше воздуха. Перси обращался исключительно к Смайли, бесстрастно, как шотландский сержант полиции мог бы давать показания в суде. - Подлинное имя источника Мерлин - это тайна, разглашать которую не входит в мою компетенцию. Это плод, полученный путем длительной культивации определенными людьми в нашей службе. Людьми, которые обязаны мне, так же как и я в свою очередь обязан им. Людьми, которые отнюдь не в восторге от количества провалов, уже ставших здесь нормой. Слишком много нас разоблачают. Слишком много проиграно, потеряно, слишком много скандалов. Я говорил об этом уже столько раз, но все как об стенку горох: он плевал на меня с высокой колокольни. - Он имеет в виду меня, - прокомментировал Хозяин. - Он в его речи - это я, ты улавливаешь, да, Джордж? - Основополагающие представления о профессионализме и безопасности в этом заведении пошли прахом. Где это видано, хотел бы я знать? Дробление на всех уровнях... Где это видано, Джордж? А сколько подлостей делают за спиной друг у друга в регионах, и все это поощряется наверху. - Снова выпад в мой адрес, - вставил Хозяин. - Разделяй и властвуй - таков сейчас принцип нашей работы. Яркие индивидуальности, которым следовало бы совместно бороться с коммунизмом, готовы друг другу глотки перегрызть. Мы теряем наших главных партнеров. - Он имеет в виду американцев, - пояснил Хозяин. - Мы теряем средства к существованию. Теряем самоуважение. С нас довольно. - Он забрал рапорт и сунул себе под мышку. - Мы сыты по горло, в конце концов. - И как все сытые по горло, - сказал Хозяин после того, как Аллелайн с шумом покинул комнату, - он хочет еще больше. Документы Лейкона снова пришли на смену воспоминаниям Смайли. Атмосфера тех последних месяцев была такова, что для Смайли стало в порядке вещей присутствовать при каком-нибудь начинании, а затем быть начисто лишенным информации о дальнейшем ходе дела. Хозяин презирал любые промахи, так же как и болезнь, а свои собст