зис и Перси Аллелайн хотел бы иметь с тобой срочный разговор. Можешь ты сейчас пойти? Это было бы очень любезно. - и уже возле двери, когда Алвин выпускал их, заметил с официальностью маленького человека, лишь недавно начавшего подниматься по служебной лестнице: - Он просто хочет твое мнение. Он желает посоветоваться с тобой, чтобы узнать мнение. И в этот момент отчаянного вдохновения Гиллем обернулся к Алвину: - В Брикстон днем пойдет "челнок". Ты не мог бы звякнуть в Отдел перевозок и попросить их отвезти туда для меня вот это? - Сделаю, сэр, - отозвался Алвин. - Сделаю. Осторожно, ступеньки, сэр. "И не забудь за меня помолиться", - подумал Гиллем. Глава 21 Наш теневой министр иностранных дел" - так называл его Хейдон. Вахтеры звали его Белоснежкой за цвет волос. Тоби Эстерхейзи одевался как манекенщик, но когда он сутулился или сжимал свои крошечные кулачки, то тут же превращался в уличного бойца. Следуя за ним по коридору четвертого этажа, снова обратив внимание на кофеварку и услышав, как Лодер Стрикленд объясняет кому-то, что к нему сейчас нельзя, Гиллем подумал: "Господи, мы снова в Берне и снова мы в бегах". Он уже готов был воскликнуть это вслух, обращаясь к Тоби, но решил, что сейчас такое сравнение прозвучит неуместно. Когда бы он ни вспомнил о Тоби, ему все время приходило на ум одно и то же: Швейцария восемь лет назад, когда Тоби был еще простым наблюдателем и попутно начинал проявлять талант к тайному прослушиванию. Гиллем в то время томился в ожидании после Северной Африки, и Цирк отправил их обоих в Берн для проведения одноразовой операции: нужно было пощупать двух торговцев оружием из Бельгии, которые использовали швейцарцев для распространения своего товара там, куда немногие его доставляли. Они тогда сняли виллу рядом с домом - объектом своего интереса, и в тот же вечер Тоби вскрыл коммутационную коробку и псресоединил там что-то таким образом, что они могли подслушивать разговоры бельгийцев со своего телефона. Гиллем был назначен старшим и сам выполнял черновую работу: дважды в день он передавал пленки в резидентуру в Берне, используя автомобиль на стоянке в качестве почтового ящика. С подобной же легкостью Тоби подкупил местного почтальона, чтобы тот давал ему просматривать почту бельгийцев перед ее отправкой по назначению, а также приходящую уборщицу, чтобы та установила радиомикрофон в гостиной, где они обычно говорили о делах. В качестве развлечения они ходили в "Чикито". и там Тоби без устали танцевал с самыми молодыми девицами. По вечерам он иногда приводил какую-нибудь из них домой, но к утру они всегда уходили, и Тоби открывал окна, чтобы проветрить комнату. Так они прожили три месяца, но и к концу этого срока Гиллем знал его не лучше, чем в первый день. Он даже не имел понятия, какая страна была его родиной. Тоби был большим снобом и знал, где нужно обедать и где можно показываться. Он сам стирал свою одежду, а на ночь надевал сеточку на свои белоснежные волосы. В тот день, когда к ним на виллу нагрянула полиция и Гиллему пришлось прыгать через ограду позади дома, он нашел Тоби в отеле "Бельвю" жующим пирожные и наслаждающимся зрелищем танцев. Он выслушал все, что сообщил ему Гиллем, оплатил счет, дал на чай сначала руководителю оркестра, затем старшему швейцару по имени Франц, потом повел Гиллема через длинную Цепь коридоров и лестниц в подземный гараж, где у него на случай побега были припрятаны автомобиль и паспорта. Здесь он тоже спокойно попросил счет. ..Если когда-нибудь придется спешно покидать Швейцарию, - подумал Гиллем, - сперва оплати все счета". Те коридоры были бесконечными, с зеркальными стенами и версальскими люстрами, так что Гиллему казалось, что он следует не за одним Эстерхейзи, а за целой делегацией, состоящей из множества белокурых Тоби. Это видение и вспомнилось ему сейчас, хотя узкая деревянная лестница, ведущая в кабинеты Аллелайна, была выкрашена в грязно-зеленый цвет, а о люстрах мог напомнить лишь потрепанный пергаментный абажур. - Повидаться с Шефом, - напыщенно объявил Тоби молоденькому вахтеру, который пропустил их пренебрежительным кивком. В приемной за четырьмя серенькими печатными машинками сидели четыре седенькие "мамочки" в строгих костюмах и жемчугах. Они кивнули Гиллему и проигнорировали Тоби. Над дверью Аллелайна горела надпись "Занято". Рядом - новый несгораемый шкаф в человеческий рост высотой. Гиллем удивился, как вообще пол может выдерживать такую тяжесть. На шкафу стояли бутылки с южноафриканским хересом, стаканы, тарелки. "Сегодня вторник, - вспомнил он. - В Лондонском Управлении - день неофициального совместного обеда. - Передай, если будут звонить, я занят, - крикнул Аллелайн, когда Тоби открыл дверь. - Уважаемые дамы, пожалуйста, если будут звонить, Шеф занят, - старательно повторил Тоби, придерживая для Гиллема дверь. - У нас заседание. Одна из "мамочек" сказала: - Мы слышали. Это было что-то вроде военного совета. Аллелайн сидел во главе стола в своем резном кресле, наводившем на мысль о мании величия, и читал какой-то документ на двух страницах. Когда Гиллем вошел, он даже не пошевелился. Он лишь прорычал: Вон там сядь. Рядом с Полом. В конце стола - и продолжал читать, не отрываясь ни на секунду. Стул справа от Аллелайна был пуст, и по подушечке, привязанной к его спинке тесемками, Гиллем понял, что это место Хейдона. Слева от Аллелайна сидел Рой Бланд и тоже читал, но, когда Гиллем проходил мимо, он оторвался и сказал: "Здорово, Питер", а затем проводил его долгим взглядом своих бесцветных, слегка выпученных глаз. По соседству с пустым стулом Билла сидела Моу Делавэр, женский символ Лондонского Управления; она носила короткую стрижку и коричневый твидовый костюм. Напротив нее - Фил Портес, главный администратор, подобострастный богач, который жил в большом доме в пригороде Лондона. Увидев Гиллема, он совсем перестал читать, демонстративно закрыл папку, положил на нее свои холеные руки и ухмыльнулся. - В конце стола означает за Полом Скордено, - сказал Фил, продолжая ухмыляться. - Спасибо, я и сам вижу. Напротив Портеса сидели "русские" Билла, которых Гиллем недавно встретил в мужской уборной четвертого этажа, - Ник де Силски и его дружок Каспар. Они не отваживались улыбаться, и, как успел заметить Гиллем, им нечего было читать: перед ними не было никаких документов; собственно, только перед ними ничего не лежало на столе. Они сидели, положив свои массивные руки на стол, будто сзади кто-то навел на них пистолет, и смотрели на Гиллема своими карими глазами. Еще дальше, рядом с Портесом, сидел Пол Скордено; в настоящее время, по слухам, он работал на Роя Бланда, руководя агентурой стран Восточной Европы, хотя другие говорили, что он "шестерка" Билла. Пол был жалким и худым сорокалетним мужчиной, с рябым смуглым лицом и длинными руками. Гиллем как-то раз дрался с ним в паре на "курсах молодого бойца" в "яслях", и они тогда чуть не поубивали друг друга. Питер отодвинул свой стул подальше от него и сел, Тоби примостился с другой стороны, будто второй телохранитель. "Какого черта они все от меня ждут? - подумал Гиллем. - Что я, сбегу?" Все смотрели, как Аллелайн набивал трубку, когда вдруг Билл Хейдон перещеголял его по части привлечения всеобщего внимания. Дверь открылась, долго никто не входил. Затем послышалось медленное пошаркивание, и появился Билл, обхватив обеими руками чашку кофе, сверху прикрытую блюдцем. Под мышкой у него была зажата папка с завязанными тесемками, а очки в этот раз сидели на носу, так что, должно быть, он читал эти таинственные документы где-то в другом месте. "Они все читали это, кроме меня, - подумал Гиллем, - а я даже не знаю, что это такое". Ему вдруг стало интересно, не тот ли это документ, который вчера просматривали Эстерхейзи с Роем, и без всяких на то оснований он решил, что так оно и есть, что этот документ попал к ним только вчера, что Тоби принес его Рою и что он, Гиллем, как раз потревожил их в момент первого волнения, если только это можно назвать волнением. Аллелайн по-прежнему не поднимал головы. На противоположном конце стола Гиллем мог видеть лишь его густую черную шевелюру и пару широких твидовых плеч. Моу Делавэр, теребя челку, смотрела в бумаги. Перси был дважды женат, вспомнил Гиллем, когда мысль о Камилле снова промелькнула в его разгоряченном мозгу, и обе его жены оказались алкоголичками, что наводило на определенные размышления. Гиллем был знаком лишь с лондонским "экземпляром". Когда Перси формировал группу "поддержки", он устроил пьянку в своей просторной квартире, обшитой деревянными панелями, в доме рядом с Букингсмским дворцом. Гиллем приехал поздно, и, когда он снимал в прихожей пальто, какая-то бледная блондинка нетвердо шагнула к нему с протянутыми руками. Он принял ее за служанку, спешащую помочь ему раздеться. - Мне имя Джой - Радость! - сказала она театральным голосом, как "Мне имя Добродетель" или "Мне имя - Целомудрие". Ей нужно было не его пальто, но его поцелуй. Уступив ей, Гиллем вдохнул все прелести смеси ароматов " J e R e v i e n s " и дешевого хереса. - Ну что, юный Питер Гиллем, - заговорил Аллелайн, - ты готов наконец к моему обществу или тебе нужно нанести еще пару визитов в мой дом? - Он слегка приподнял голову, и Гиллем заметил два крошечных мохнатых треугольника на его обветренных щеках. - Что замышляешь сейчас в своем захолустье (перевернув страницу) не считая того, что волочишься за местными девственницами, если такие еще остались в Брикстоне, в чем я крепко сомневаюсь - если вы простите мне эту вольность, Моу, - и тратишь деньги налогоплательщиков на дорогие обеды? Это подтрунивание было одним из способов общения Аллелайна, оно могло носить дружеский или презрительный характер, укоризненный или одобрительный, но в конце концов это становилось похоже на постоянные удары по одному и тому же больному месту. - Парочка арабских дел выглядит многообещающе. Сай Ванхофер, похоже, подобрал ключик к одному немецкому дипломату. Вот, пожалуй, и все. - Арабы, - повторил Аллелайн, отодвигая в сторону папку и вытаскивая из кармана трубку грубой работы. - Любой лопух может "поджарить" араба, или я не прав, Билл? И даже за ломаный грош купить с потрохами все их поганое правительство, если только поставить себе это за цель. - Из другого кармана Аллелайн достал кисет с табаком и швырнул его на стол. - Я слышал, ты водишь дружбу с нашим безвременно ушедшим братцем Тарром. Как он поживает? Целый сонм мыслей пронесся в голове у Гиллема, пока он не услышал собственный голос. Он успел подумать о том, что наблюдение за его квартирой не могло быть установлено раньше вчерашнего вечера, в этом он был уверен. Что по крайней мере до прошлых выходных он оставался вне подозрений, если только Фон - сидящая взаперти "нянька" - не вел двойную игру, что, впрочем, сделать было крайне трудно. Что Рой Бланд очень похож на покойного Дилана Томаса; Рой все время кого-то ему напоминал, и вплоть до этого момента он, Гиллем, мучительно пытался понять, кого именно; и что Моу Делавэр, будучи женщиной, только потому прошла отбор, что было в ней что-то мужеподобное, что-то от девочки-скаута. Ему вдруг стало интересно вспомнить, были ли у Дилана Томаса такие же неестественно светлые голубые глаза, как у Роя. Что Тоби Эстерхейзи вытаскивает сигарету из своего золотого портсигара и что Аллелайн, как правило, не разрешает курить у себя сигареты, а только трубки, и поэтому Тоби сейчас надо вести себя поосторожнее. Что Билл Хейдон выглядит необычно молодо и что слухи насчет его интимной жизни могут, в конце концов, оказаться не такими уж смехотворными: поговаривали, будто он работает на два фронта. Что Пол Скордено положил на стол свою смуглую ладонь и большой палец слегка приподнял таким образом, что мышцы на внешней стороне руки напряглись. Еще он подумал о своем брезентовом саквояже: отправил ли его Алвин с "челноком"? Или ушел на обед, оставив в канцелярии, и, как нарочно, какой-нибудь из этих молодых вахтеров, распираемых мечтами о продвижении по службе, проверит, что там внутри? И еще Гиллем не в первый уже раз подумал: сколько времени Тоби пришлось околачиваться возле канцелярии, чтобы перехватить его? Он решил избрать шутливый тон: - Вы правы, Шеф. Мы с Тарром каждый день встречаемся "У Фортнема", чтобы выпить по чашечке чаю. Аллелайн посасывал незажженную трубку, проверяя, хорошо ли она набита. - Питер Гиллем, - произнес он неторопливо, нарочито выпячивая свой акцент, - ты, может быть, не знаешь этого, но я ведь на самом деле по своей сути чрезвычайно снисходителен. Меня просто-таки переполняет великодушие. Все, что от тебя требуется, - это только пересказать содержание ваших с Тарром бесед. Мне вовсе не нужна его голова, равно как и другие части его паршивого организма, и я удержусь от желания лично удавить его. Или тебя. - Он чиркнул спичкой и зажег свою трубку, из которой взметнулся чудовищный язык пламени. - Я даже готов пойти на то, чтобы подумать, не повесить ли тебе на шею золотую цепь и перетащить в этот дворец из опротивевшего тебе Брикстона. - В таком случае я просто сгораю от нетерпения в ожидании, когда он наконец объявится. - Tapp будет прощен, если явится сам. - Я передам ему. Он будет в восторге. Огромное облако дыма выкатилось и повисло над столом. - Ты меня очень сильно огорчаешь, юный Питер. Прислушиваешься ко всяким грубым и вероломным клеветническим измышлениям, сеющим раскол и порождающим распри. Я добросовестно плачу тебе Деньги, а ты наносишь мне в спину один предательский удар за другим. Я считаю это черной неблагодарностью за то, что я до сих пор не дал тебе умереть. Вопреки настойчивым уговорам моих советчиков, заметь это. У Аллелайна появилась новая привычка, одна из тех, что Гиллем часто замечал у тщеславных людей среднего возраста: Перси захватывал большим и указательным пальцами складку под подбородком и массировал ее в надежде, что она со временем исчезнет. - Расскажи нам подробнее о нынешних обстоятельствах жизни Тарра, - сказал Аллелайн. - Расскажи нам о его эмоциональном состоянии. У него ведь есть дочка, не так ли? Маленькая крошка по имени Дэнни. Он о ней что-нибудь рассказывает? - Бывало, что и рассказывал. - Попотчуй нас какой-нибудь историей. - Я не знаю никаких историй. Он очень привязан к ней, это все, что я знаю. - Страстно привязан, да? - Его голос вдруг сорвался в крик: - Какого черта ты мне тут плечами пожимаешь? Я говорю с тобой о перебежчике из твоего сектора, чума тебя забери! Я обвиняю тебя в том, что ты с ним играешь в бирюльки за моей спиной, принимаешь участие в каких-то дерьмовых закулисных играх, не зная, что поставлено на карту, и все, что ты можешь, - это пожимать плечами у меня здесь за столом? Есть такой з а к о н , Питер Гиллем, - не связываться с вражескими агентами. Скажи-ка еще, что ты этого не знал. У меня просто руки чешутся намылить тебе шею как следует! - Да не виделся я с ним! - сказал Гиллем, который решил теперь тоже призвать на помощь свою злость. - Это не я играю в закулисные игры. Это вы. Так что лучше отстаньте от меня. В ту же секунду он почувствовал, как напряжение за столом спадает, потихоньку переходя в скуку, в ощущение того, что Аллелайн выпустил из своей обоймы все заряды, а мишень так и осталась нетронутой. Скордено начал теребить пальцами какую-то безделушку из слоновой кости - талисман, который он постоянно таскал с собой. Бланд снова стал читать, а Билл Хейдон отпил из чашки свой кофе и, видимо, нашел его отвратительным, потому что скривил физиономию, глядя на Моу Делавэр, и отставил чашку в сторону. Тоби Эстерхейзи, подперев подбородок рукой, поднял брови и уставился на красный целлофан, который имитировал огонь в старомодном камине. И только "русские" продолжали не мигая глядеть на Гиллема, как пара терьеров, не желающих смириться с тем, что охота уже окончена. - Значит, он часто болтал с тобой о Дэнни, да? И говорил, что любит ее, - продолжил Аллелайн, снова углубившись в документ перед собой. - Кто ее мать? - Какая-то девушка евразийских кровей. Тут впервые заговорил Хейдон: - Она явно евразийской внешности или могла бы сойти за европейку? - Tapp, кажется, считает, что она выглядит вполне как европейка. Он считает, что и ребенок тоже. Аллелайн прочитал вслух: - "Двенадцать лет, длинные светлые волосы, карие глаза, худощавая". Это Дэнни? - Думаю, это могла бы быть она. Звучит вполне похоже, Воцарилась долгая тишина, и даже Хейдон, кажется, не осмеливался ее нарушить. - Значит, если бы я сказал, - подытожил Аллелайн, особенно тщательно подбирая слова, - если бы я сказал тебе, что Дэнни и ее мать должны были три дня назад прибыть в аэропорт Лондона прямым рейсом из Сингапура, можно было бы ожидать, что ты разделишь наше недоумение? - Да, конечно. - И ты будешь держать рот на замке, когда выйдешь отсюда? Ты никому об этом не расскажешь, кроме двенадцати своих лучших друзей? Откуда-то неподалеку раздалось мурлыканье Фила Портеса: - Источник информации чрезвычайно секретный, Питер. Может быть, тебе кажется, что это обыкновенная утечка информации но это совсем не так. Это сверх, сверхсекретно. - Ах, ну ладно, в таком случае я постараюсь держать рот на сверхзамке, - ответил Гиллем Портесу, и в то время как Фил побагровел, Билл Хейдон опять шкодливо ухмыльнулся. Аллелайн снова заговорил: - Так как бы ты поступил с этой информацией? Ну же, Питер, - снова подтрунивание, - ну, давай же, ты был его шефом, его советчиком, духовным наставником, другом, наконец, где же твоя психология, ради всего святого? Почему Tapp приезжает в Англию? - Вы говорили совсем не это. Вы сказали, что девушку Тарра с его дочкой ждали в Лондоне три дня назад. Может, она навещает родственников. Может, у нее новый дружок завелся. Откуда мне знать? - Не прикидывайся тупым, приятель. Тебе не приходит в голову, что там, где маленькая Дэнни, где-то неподалеку должен быть и сам Tapp? Если он уже не здесь, чему я скорее склонен поверить; это в натуре мужчины - сначала приехать самому, а затем притащить за собой все свое хозяйство. Простите мне эту грубость, Моу Делавэр. Гиллем еще раз позволил себе слегка вспылить: - До сих пор мне это не приходило в голову. До сих пор Tapp был перебежчиком. Администрация вынесла постановление семь месяцев назад. Правильно или нет, Фил? Tapp сидел в Москве, и все, что он знал, должно было считаться проваленным. Правильно, Фил? Кроме всего прочего, это посчитали достаточным поводом для того, чтобы свернуть все в Брикстоне и оттяпать один кусок нашей работы, чтобы отдать его Лондонскому Управлению, а другой "фонарщикам" Тоби. А теперь что выходит: Tapp собирается перебежать обратно, так, что ли? - "Перебежать обратно" было бы чертовски мягко сказано, заметь это на будущее, - резко ответил Аллелайн, снова уткнувшись в бумаги перед собой. - А теперь слушай. Слушай внимательно и запоминай. Потому что я уверен, у тебя, как и у остальных моих подчиненных, память как решето: все вы одинаковы, солисты чертовы. Дэнни и ее мать путешествуют с поддельными британскими паспортами на имя Пула. Паспорта подделаны в России. Третий - у Тарра, хорошо известного мистера Пула. Tapp уже в Англии, но мы не знаем где. Он прибыл сюда загодя другим маршрутом, наши расследования предполагают - тайным. Он проинструктировал свою жену или любовницу - как бишь ее называть? - Он сказал это таким тоном, будто у него не было ни того, ни другого. - Простите меня еще раз, Моу, чтобы они последовали за ним через неделю, чего они, очевидно, до сих пор не сделали. Эту информацию мы получили вчера, так что предстоит еще много побегать. Tapp приказал им также, если вдруг не удастся с ним соединиться, чтобы они вверили свою судьбу в руки некоего Питера Гиллема. У меня есть такое подозрение, что это ты. - Но если они должны были быть здесь три дня назад, почему этого не произошло? - Отложили поездку. Опоздали на самолет. Поменяли планы. Потеряли билеты. Откуда, черт подери, я могу знать? - Или вся ваша информация - "липа", - предположил Гиллем. - Это исключено! - рявкнул Аллелайн. Гиллем no-прежнему разыгрывал оскорбленное самолюбие: - Ну хорошо. Русские запустили его по второму кругу. Они посылают сначала его семью, бог знает зачем, мне думается, они бы скорее оставили его близких в качестве "заложников", а затем посылают его самого. Не слишком ли все это рискованно? Что же это за фрукт такой, что мы не верим ни единому его слову? На этот раз Питер заметил с воодушевлением, что вся аудитория смотрит на Аллелайна, который, как показалось Гиллему, буквально разрывается на части, не зная, что выбрать: дать удовлетворительный, но неизбежно слишком откровенный ответ или промолчать и остаться в дураках. - Да не имеет значения, дьявол тебя задери, что за фрукт! Гнилой фрукт, с червями! Такое дерьмо, что им отравиться могут! Такой, что наступишь на него, поскользнешься и нос расшибешь, когда до цели останется только руку протянуть! ("Его циркуляры тоже были подобного рода, - подумал Гиллем. - Метафоры одна на другой через всю страницу".) Но запомни одно. При первом же шорохе, при первом же намеке, при первом же подозрении на появление его самого, или его дамы, или крошки-дочки, ты, юный Питер Гиллем, тут же приходишь к нам, взрослым и опытным. К любому из тех, кого ты видишь за этим столом. Но больше чтобы ни одной душе. Ты в точности следуешь этому предписанию, понял? Учти, здесь столько шестеренок цепляются одна за другую, что тебе в страшном сне не снилось, не говоря уже о том, что это вообще не твоего ума дело... В какой-то момент разговора все вдруг незаметно пришло в движение. Бланд засунул руки в карманы и лениво прошел через всю комнату, чтобы прислониться к дальней двери. Аллелайн снова зажег трубку и медленным движением руки погасил спичку, пристально глядя на Гиллема сквозь дым: "С кем ты теперь встречаешься, Питер, кто эта счастливая крошка?" Портес аккуратно подвинул Гиллему какой-то лист бумаги, чтобы тот поставил свою подпись: "Это для тебя, Питер, сделай одолжение". Пол Скордено нашептывал что-то на ухо одному из "русских", а Эстерхейзи через дверь отдавал "мамочкам" распоряжения. И только Моу Делавэр не сводила с Гиллема взгляда своих карих невыразительных глаз. - Ты бы хоть прочитал сначала, - вкрадчиво посоветовал Портес. Гиллем уже наполовину пробежал бланк глазами: " Я п о д т в е р ж д а ю , ч т о с е г о д н я б ы л о з н а к о м л е н , с с о д е р ж а н и е м д о н е с е н и я " Ч е р н а я м а г и я No. 3 0 8 " о т и с т о ч н и к а М е р л и н , - гласил первый абзац. - Я о б я з у ю с ь н е р а з г л а ш а т ь н и о д н о г о п о л о ж е н и я э т о г о д о н е с е н и я с р е д и д р у г и х с о т р у д н и к о в С л у ж б ы , к а к и у п о м и н а т ь о с а м о м с у щ е с т в о в а н и и и с т о ч н и к а М е р л и н . О б я з у ю с ь т а к ж е д о к л а д ы в а т ь н е м е д л е н н о о л ю б ы х с т а в ш и х м н е и з в е с т н ы м и ф а к т а х , к о т о р ы е о к а ж у т с я с в я з а н н ы м и с э т и м м а т е р и а л о м " . Дверь по-прежнему оставалась открытой, и как только Гиллем подписал документ, кабинет наводнили сотрудники второго эшелона Лондонского Управления во главе с "мамочками", несущими подносы с сандвичами: Дайана-Акула, Лодер Стрикленд, который от важности, казалось, вот-вот лопнет; девушки из экспедиции и брюзгливый старый конь по имени Хаггард, который натаскивал в свое время Бена Тракстона. Гиллем медленно вышел, пересчитывая присутствующих, потому как знал, что Смайли обязательно поинтересуется, кто тут был. Возле двери, к своему удивлению, он обнаружил, что к нему присоединился Хейдон, который, кажется, решил, что предстоящее застолье не для него. - Паршивое глупое кабаре, - заметил Билл, рассеянно помахав на прощание "мамочкам". - Перси с каждым днем становится все непереносимее. - Это уж точно, - ответил Гиллем в сердцах. - Как поживает Смайли? Часто его видишь? Ты ведь был довольно дружен с ним или я ошибаюсь? Окружающий мир, который только было начал обретать признаки устойчивости, вдруг снова неистово качнулся перед глазами Гиллема. - К сожалению, нет, - сказал он. - По-моему, он вне пределов досягаемости. - Только не говори мне, что тебя сильно трогает вся эта чепуха, - фыркнул Билл. Они дошли до лестницы. Хейдон прошел вперед. - А ты? - спросил Гиллем. - Ты его часто видишь? - Энн в очередной раз сделала Джорджу ручкой, - бросил Билл, пропустив мимо ушей его вопрос. - Смылась с каким-то то ли морячком, то ли официантом. - Дверь в его комнату была широко открыта, на столе валялись кипы секретных документов. - Это справедливо, по-твоему? - Я и не знал, - откликнулся Гиллем. - Бедный старина Джордж. - Кофе будешь? - Спасибо, но мне, пожалуй, пора. - На чашечку чая с братцем Тарром? - Точно. "У Фортнема". Пока. В архивном секторе Алвин уже вернулся с обеда. - Сумку забрали, сэр, - весело сказал он. - Должно быть, она уже в Брикстоне. - Ах ты, черт, - сказал Гиллем, выпуская последний заряд. - В ней лежала одна вещь, которая мне сейчас очень необходима. Его вдруг осенила отвратительная догадка: она казалась такой ясной и такой ужасающе очевидной, Что он мог теперь лишь поражаться, почему она вдруг не пришла ему в голову раньше. Санд - муж Камиллы. Она живет двойной жизнью. Целая вереница обманов открылась ему. Его друзья, его любимые женщины, даже Цирк сам по себе смешались и сплелись в бесконечный узор интриг и махинаций. Ему вспомнилась фраза Мэндела, оброненная им два вечера назад, когда они пили пиво в одной мрачной загородной пивнушке: "Не унывай, Питер, старина. Ты же знаешь, у Христа их было всего двенадцать, а один все равно оказался предателем". "Tapp, - подумал он. - Этот ублюдок Рикки Tapp". Глава 22 Спальня была продолговатой формы с низким потолком, она располагалась на чердаке и когда-то служила комнатой для прислуги. Гиллем стоял у двери; Tapp без движения сидел на кровати, откинув назад голову и прислонив ее к покатому потолку, расставив в стороны руки с растопыренными пальцами. Над его головой было мансардное окно, и с того места, где стоял Гиллем, он мог видеть уходящие вдаль чернеющие равнины Саффолка и вереницу черных деревьев на фоне неба. Стены комнаты были оклеены коричневыми обоями с крупными красными цветами. С черной дубовой балки свисал единственный светильник, отбрасывая на их лица причудливые тени в виде геометрических узоров, и когда кто-нибудь из них шевелился - Tapp на кровати или Смайли на деревянной кухонной табуретке, - казалось, будто этот свет вместе с ними приходит в движение, а затем снова замирает. Будь его воля, Гиллем, без сомнения, поговорил бы с Тарром по-другому. Его нервы натянулись так, что казалось, вот-вот лопнут, и, когда они ехали сюда, он даже не заметил, что стрелка спидометра дрожит уже где-то у отметки 140 км/ч, пока Смайли довольно резко не приказал ему сбавить скорость. Будь его воля, он бы, пожалуй, не устоял перед искушением отделать Тарра так, чтобы родная мать не узнала, и, если бы потребовалось, позвал бы даже на подмогу Фона. Питер вел машину, а перед глазами стояла отчетливая сцена: вот он открывает дверь в комнату, где живет Tapp, и несколько раз со всего размаху бьет его по лицу, с горячим приветом от Камиллы и ее бывшего мужа, достопочтенного мэтра по части игры на флейте. И наверное, Смайли, который не хуже Гиллема ощущал напряжение их поездки, каким-то телепатическим способом увидел ту же самую сцену: то, что он сказал, было совершенно явно предназначено для того, чтобы успокоить Гиллема: - Tapp не солгал нам, Питер. Во всяком случае, ни в чем существенном. Просто он сделал то, что делают разведчики всего мира: не удосужился рассказать все до конца. С другой стороны, он повел себя достаточно умно. В отличие от Гиллема, в эмоциях которого царила полная неразбериха, Смайли держался до того уверенно и даже самонадеянно, что позволил себе привести поучительный афоризм Стнд-Эспри об умении обвести вокруг пальца: что-то насчет стремления не к совершенству, а к преимуществу, что снова напомнило Гиллему о Камилле. "Карла позволил нам проникнуть внутрь кольца", - заметил Смайли, и Гиллем неудачно пошутил о том, что надо не забыть сделать пересадку на станции "Чаринг-Кросс". После чего Смайли замолчал, ограничившись тем, что смотрел в боковое зеркало, и лишь изредка давал указания, куда ехать. Они встретились у Кристал-Палас, в закрытом пикапе, за рулем которого сидел Мэндел, и направились в Барнсбери, где в конце одного мощенного булыжником переулка, полного детворы, располагалась мастерская по ремонту кузовов, куда они прямиком и въехали. Там их со сдержанной улыбкой встретил пожилой немец, и не успели они выйти, как он вместе с сыном тут же снял с пикапа номерные знаки и отвел Гиллема со Смайли в глубь гаража где стоял готовый к поездке "воксхолл" с форсированным двигателем. Мэндел остался с досье по операции "Свидетель", которое Гиллем привез ему из Брикстона в чемоданчике. Смайли скомандовал: "Автомагистраль А12". Сначала дорога была почти пустой, но где-то, не доезжая до Колчестера, они смешались с большим скоплением грузовиков, и Гиллем неожиданно занервничал. Смайли пришлось приказать ему взять себя в руки. Один раз им попался какой-то старик, который еле плелся по крайней правой - самой быстрой - полосе. Когда они стали обгонять его слева, он, то ли пьяный, то ли больной, а может, просто с перепугу, вдруг ни с того ни с сего шарахнулся в их сторону. В другой раз совершенно неожиданно они въехали в облако тумана - казалось, оно просто упало на них откуда-то сверху. Гиллем проскочил через него, побоявшись даже притормозить из-за ледяной корки на дороге. Проехав Колчестер, они стали держаться левее. На дорожных указателях мелькали какие-то названия вроде Литтл-Хорксли, Уорминг-форд и Бэрз-Грин, затем таблички вообще перестали попадаться, и у Гиллема появилось ощущение, что они едут в никуда. - Здесь налево, а затем снова налево. Постарайся остановиться поближе к воротам. Они приехали в какую-то деревушку, но кругом не было ни людей, ни огоньков, да и луна скрылась. Они вышли из машины, холод тут же пробрал до костей. Гиллем почуял запах крикетной площадки, дыма костра и Рождества одновременно. Он подумал, что никогда еще не был в таком тихом и таком холодном, Богом забытом месте. Прямо перед ними выросла церковная башня, с одной стороны тянулся белый забор, а на вершине склона стояло невысокое бесформенное строение, частью покрытое соломой, которое Гиллем принял за дом приходского священника; на фоне неба он сумел различить бахромчатую кромку фронтона. Фон уже ждал их. Как только они остановились, он подошел к машине и бесшумно забрался на заднее сиденье. - Рикки сегодня выглядит гораздо лучше, - доложил он. Очевидно, Смайли регулярно получал от него доклады на протяжении вот уже нескольких дней. Фон был уравновешенным парнем с тихим голосом и огромным желанием угождать, однако остальные члены брикстонской команды, кажется, побаивались его, даже Гиллем не понимал почему. - Не так нервничает, ведет себя более раскованно, я бы сказал. Все утро заполнял эти карточки - уж так Рикки любит тотализатор; днем мы выкопали несколько елочек для мисс Эйлсы, чтобы она могла отвезти их потом на рынок. Вечером мы сыграли в какую-то забавную игру с карточками, а потом он довольно рано ушел спать. - Вы его выпускали куда-нибудь одного? - спросил Смайли. - Нет, сэр. - А телефоном давали пользоваться? - Боже упаси, сэр, ни в моем присутствии, ни, я уверен, в присутствии мисс Эйлсы. От их дыхания стекла машины запотели, но Смайли не стал включать двигатель, и поэтому обогреватель с вентилятором не работали. - Он что-нибудь говорил о своей дочери Дэнни? - Вплоть до понедельника - очень часто. Сейчас он вроде немного поостыл. Судя по его настроению, он просто старается выкинуть все это из головы. И он больше не просил о том, чтобы встретиться с ними? - Нет, сэр. - И даже не пытался поставить условия о встрече, когда все это закончится? - Нет, сэр. - Или о том, чтобы переправить их в Англию? - Нет, сэр. - И не просил, чтобы им сделали необходимые документы? - Нет, сэр. Гиллем раздраженно вмешался в разговор: - Черт возьми, о чем же он тогда говорил? - О той самой русской женщине, сэр. Об Ирине. Он только и делает, что перечитывает ее дневник. Он говорит: когда поймают "крота", я заставлю центр обменять его на Ирину. А затем, мол, мы ее пристроим в хорошее местечко, сэр, как мисс Эйлсу, но только где-нибудь в Шотландии, там, где природа покрасивее. Он говорит, что и обо мне позаботится как следует. Даст мне хорошую работу в Цирке. Он все время уговаривает меня учить языки, чтобы кругозор у меня был пошире. Его монотонный голос в темноте за их спинами замолк, и они так и не узнали, последовал ли Фон совету Тарра. - Где он сейчас? - В постели, сэр. - Постарайтесь не хлопать дверьми. Эйлса Бримли ждала их у парадного крыльца; это была седовласая леди шестидесяти лет с умным решительным лицом. Смайли говорил, что она с давних пор в Цирке, работала шифровальщицей еще во время войны у самого лорда Лансбери; она уже вышла на пенсию, но вид у нее и сейчас был грозный. На ней был элегантный коричневый костюм. Она поприветствовала Гиллема, пожав ему руку, заперла за ними дверь на засов, и, когда он обернулся, ее уже и след простыл. Смайли стал первым подниматься по ступенькам. Фон остался на лестничной плошадке, чтобы по первому же сигналу прийти на помощь. - Это Смайли, - сказал Смайли, постучавшись в дверь к Тарру. - Мне нужно кое о чем с тобой переговорить. Tapp быстрым движением распахнул створку. Он, должно быть, слышал, что они идут, и уже ждал их за дверью. Открыл он ее левой рукой, держа в правой пистолет и вглядываясь в темноту коридора за спиной Смайли. - Там только Гиллем, - произнес Смайли. - Вот то-то и оно, - отозвался Tapp. - Пусть он знает, что кое у кого зубки уже прорезались. Они вошли в комнату. На Рикки были широкие брюки, а на плечах что-то вроде простенькой малайской рубахи. По всему полу были разложены карточки для игры в "Лексикон" (Лексикон" - настольная игра, в которой играющие выгадывают по очереди карточки с буквами так, чтобы они составляли слова), а в воздухе стоял запах карри, которое он готовил себе на электроплитке. - Мне очень жаль докучать тебе, - начал Смайли с выражением искреннего сочувствия на лице. - Но я снова вынужден спросить, что ты сделал с теми двумя бланками швейцарских паспортов, которые брал с собой в Гонконг на случай бегства? - А в чем дело? - спросил Tapp после долгого молчания. От его былой живости за эти дни не осталось и следа. Лицо стало бледным, как у заключенного, он похудел; и когда он сел на кровать, положив на подушку рядом свой пистолет, глаза затравленно бегали от одного к другому, явно выражая недоверие, Смайли продолжил: - Послушай. Я готов поверить в твой рассказ. Ничего пока не случилось. При условии, что ты все расскажешь, мы готовы уважать твое право на личную жизнь. Но мы должны знать все. Это чрезвычайно важно. Все твое будущее от этого зависит. И много чего еще, подумал Гиллем, не переставая наблюдать за Тарром. Насколько он знал Смайли, целая цепочка последовательных расчетов висела сейчас на волоске. - Я же вам уже сказал, что сжег их. Мне не понравились их номера. Я посчитал, что они "засвечены". Воспользоваться этими паспортами было все равно что повесить себе на шею табличку "Разыскивается Рикки Tapp". Смайли вел допрос ужасно медленно. Даже для Гиллема было невыносимо ждать, когда очередной вопрос нарушит глубокую тишину ночи. - Как ты их сжигал? - Какое, к дьяволу, это имеет значение? Но Смайли, совершенно очевидно, не был склонен давать объяснения подобным расспросам; он предпочитал, чтобы молчание делало свое дело, и казалось, что так оно и будет. Гиллему приходилось наблюдать целые дознания, проведенные подобным образом: затянутый допрос, утопающий в целом ворохе формальностей, томительные паузы, пока каждая реплика дословно записывается в протокол, и мозг подозреваемого изматывает своего обладателя выбором из тысяч вариантов ответов на один-единственный вопрос следователя, и день ото дня убывают его силы на то, чтобы придерживаться первоначальной легенды. - После того, как ты купил для себя английский паспорт на имя Пула, - спросил Смайли спустя целую вечность, - ты больше не покупал других паспортов в том же месте? - С какой стати? Но Джордж не собирался давать никаких объяснений. - С какой стати? - повторил Tapp. - Черт подери, я не коллекционер какой-нибудь, все, что мне требовалось, это выкарабкаться из того дерьма. - И защитить своего ребенка, - предположил Смайли с понимающей улыбкой. - А также его мать, если это возможно. Я уверен, ты хорошо поломал над этим голову, - продолжал он вкрадчивым тоном. - В конце концов, ты вряд ли мог оставить их на милость этого назойливого француза, не так ли? В ожидании ответа Смайли сделал вид, что изучает карточки, считывая с них слова по горизонтали и по вертикали. В них не было ничего особенного: случайные сочетания слов. Одно было написано с ошибкой. Гиллем заметил, что в слове "эпистола" две последние буквы стоят не на своих местах. "Чем он там занимается, - недоумевал Гиллем, - в этих своих вонючих третьеразрядных меблирашках? По каким неуловимым признакам ориентируется он в своих расчетах, отгородившись от всего мира легендой о торговле соусом и переговорах со своими коммивояжерами?" - Ну, ладно, - угрюмо заговорил Tapp, - в общем, я взял паспорта для Дэнни и ее матери. Миссис Пул и мисс Дэнни Пул. Что вы теперь намерены делать, подпрыгивать до потолка от восторга? И снова ответом ему было укоряющее молчание. - Ну почему же ты не сказал нам этого раньше? - спросил наконец Смайли тоном отца, огорченного своим чадом. - Мы же не чудовища какие-нибудь. Мы вовсе не хотим им вреда. Почему ты не сказал нам? Мы бы, пожалуй, даже постарались помочь тебе. - Джордж снова стал изучать карточки. Tapp, видимо, использовал два или три комплекта, они лежали рядами на циновке из волокна кокосового ореха. - Почему ты не сказал нам? - повторил Смайли. - Нет никакого преступления в том, чтобы заботиться о тех, кого любишь. Если только они позволяют тебе, подумал Гиллем, мысли которого снова были заняты Камиллой. Чтобы облегчить Тарру ответ, Смайли начал выдвигать ему на помощь свои версии: - Может быть, из-за того, что для покупки этих английских паспортов тебе пришлось раскошелиться за счет отпущенных командировочных? По этой причине ты нам не сказал? Бог ты мой, да кто здесь беспокоится из-за денег? Ты добыл нам жизненно необходимую информацию. Неужели мы будем спорить из-за каких-то жалких пары тысяч долларов? И снова время без всякой пользы отсчитывает уходящие секунды. - Или из-за того, - предположил Смайли, - что тебе стало стыдно? Гиллем замер, забыв о своих собственных проблемах. - В известном смысле тебе, я думаю, было чего стыдиться. Не очень-то, в конце концов, любезно с твоей стороны оставлять Дэнни и ее мать с "засвеченными" паспортами на милость этого так называемого француза, который так настойчиво разыск