стал ее домом. Ее присутствие ощущалось, словно аромат духов. - Кажется, что время здесь останавливается. Знаете, Майкл, гавайцы утверждают, будто их герой, Мауи, взобрался на вершину горы Халеокала, протянул руку и схватил солнце. Он заставил светило замедлить движение по небосклону, чтобы его родной остров всегда купался в животворных лучах. Живя здесь, начинаешь этому верить. - Даже в дождь? Они сидели на ланаи, пили чай со льдом. Внезапно у Майкла защемило сердце. Он вспомнил, как открыл глаза в ночь, проведенную с Эа. Они только что занимались любовью. Дождь стекал со стеклянной крыши, и бледные тени струй скользили по сплетенным телам Майкла и Эа. - Да-да, - сказала Элиан, - особенно в дождь. Видите? - Она указала рукой. Величественная радуга простиралась над долиной. Она опиралась на вершины гор, все еще скрытые облаками; и так играла красками, что больно было глазам, - Это значит, что солнце светит даже во время дождя. И тогда Майкл будто заново увидел лицо Эа. Глаза ее были закрыты, лицо абсолютно спокойно. Наверное, она спала. Ни морщинки, ни складочки на лице. А поскольку лицо Эа было лишено какого бы то ни было выражения, Майклу казалось, что он может заглянуть в глубины ее души. - Здесь, - сказала Элиан, - дождь исполнен драматизма. - Как и в Японии. Элиан не повернула головы. - В Японии, - сказала она, - дождь прекрасен, величествен, но он падает на землю и поверхность воды под идеально прямым углом! Здесь, на Гавайях, дождь дикий, насыщенный энергией и светом. Неподвластный никакому принуждению. Лежа рядом с Эа, Майкл понял, что влюбился совсем не в нее. У нее не было ни индивидуальности, ни своей философии, ни идей. Душа Эа была подобна прозрачному кристаллу. Она сияла. Грани кристалла преломляли падающие под разными углами лучи света и окрашивались во всевозможные цвета. Но сам по себе кристалл был бесцветным. Любовь переполняла Эа, и она, открыв глаза, сказала: - Я хочу остаться. Не только сегодня. Не только до утра. Я хочу остаться с тобой навсегда. Он не требовал от Эа невозможного, не пытался обрести в ней свой идеал. Просто он внезапно понял, что ошибся. Кристалл ее души он принял за чистоту души. Оказывается, с горечью подумал Майкл, он все еще пытается найти то, в чем ему уже было отказано. Сейоко давно умерла, а он все не мог забыть ее. И не мог жить лишь одной памятью о ней. Поэтому на следующее утро Майкл в последний раз закрыл за Эа дверь. Она ушла. Остались лишь ее изображения на полотнах. И больше ничего. Это он был во всем виноват. Он терзал себя ее болью. Из ее слез родилась мука неутолимого желания, которая будет сопутствовать ему всю жизнь. - Вы жили в Японии? - спросил он. - Да, много лет, - ответила Элиан. - Но скоро яростная энергия Токио начала нагонять на меня дремоту. "Она похожа вовсе не на Эа, - подумал Майкл, и сердце его учащенно забилось. - Она напоминает мне Сейоко". - А вы не соскучились по Японии? - севшим голосом спросил он. - Меня не тянет в какую-то конкретную страну, - сказала Элиан. - Я свободна от всяких уз. Привязанность к людям изнуряет меня так же, как города. Взаимная ответственность для меня подобна оковам. Вы читали "Путешествия Гулливера"? Я чувствую себя Гулливером, прикованным к земле лилипутами. Я должна быть свободна. Теперь вот Элиан. Ее мистицизм притягивал его. Майклу нравилось ее отношение к силам природы, весьма напоминавшее безоговорочное смирение. В каком-то смысле она была начисто свободна от цивилизации, поэтому не придерживалась условностей, которые так раздражали его. Майкл понял это много позднее, но его тянуло к ней так же, как его отца притягивала тайная жизнь, вести которую позволяла работа в седьмом подразделении, а потом в МЭТБ. Быть обособленным от всего мира. Быть не таким, как все. Но главное - ощущать неограниченную свободу. Всю свою сознательную жизнь Филипп посвятил тому, чтобы иметь возможность жить и действовать, сообразуясь лишь с собственными желаниями, возможность выбора. Он считал это самым большим своим достижением. У Майкла все получалось более естественно. Учеба в Йосино помогла ему. Свобода выбора была для него чем-то само собой разумеющимся. - Солнце, - сказала Элиан. - Посмотрите! Показались вершины гор! Майкл забыл, зачем он здесь. Зачарованный природой, он глазами художника следил за белой дымкой, рассеивающейся над неровной грядой гор. Подобно невидимым пальцам фокусника, порывы ветра убирали с неба барашки облаков. Золотой солнечный свет хлынул на склоны гор, озаряя стволы деревьев, сверкающие каскады водопадов. Запели птицы. Нужно встать. Иначе он никогда не сможет уйти. Но едва Майкл собрался подняться, Элиан повернулась к нему. На солнце ее волосы отливали медью. Вот так ее нужно нарисовать, в этой позе, когда лицо ее лишено маски, которую надевает на себя большинство людей, маски, мешающей уловить движения души, саму жизнь. - Вы можете уйти сейчас, - сказала Элиан. Он знал, что она права. Каждое утро Митико справляла один и тот же обряд. За час до того, как должен был раздаться телефонный звонок, она уже была на ногах. Приняв ванну и одевшись, спускалась в сад, где рядом с ней всегда кто-то был. Непременно мужчина. Обязательно здоровяк со спрятанным под пиджаком пистолетом. Кто-нибудь из людей ее сводного брата Масаси. Он держал зонт у нее над головой. В ясные дни зонт защищал Митико от солнца, в ненастные - от дождя. Она медленно брела по выложенной камнями аллее до большого плоского валуна, от которого в разные стороны разбегались три тропки. Ступив на ту, что вела направо, Митико слушала пение зяблика, свившего гнездо на вишневом дереве возле высокой каменной стены. Весной она любила сидеть под деревом и слушать требовательный писк голодных птенцов. За вишней, у дальней стены сада, стоял потемневший от времени деревянный храм Мегами Кицунэ, богини-лисицы. Храм был перенесен сюда специально для Митико. С помощью своего спутника она преклоняла колени, зажигала палочки дзесс и склоняла голову в молитве. Она всегда молилась о двух вещах: чтобы зазвонил телефон, и чтобы ее внучка была жива. Когда она возвращалась домой после молитвы, ее руки и ноги были холодны как лед. Дома Митико присаживалась к телефону, и ее трясло, как в лихорадке. Она не притрагивалась к еде, как ни увещевал ее повар съесть хотя бы кусочек. Она отказывалась от чая. Она ничего не брала в рот до тех пор, пока не раздавался пронзительный телефонный звонок и Митико, схватив трубку, не слышала с замиранием сердца тоненький голосок своей внучки: - Бабушка? Митико закрывала глаза, слезы катились по щекам. Ее внучка прожила еще один день. - Бабушка? - Голосок был, как у эльфа. - Да, моя девочка. - Как ты поживаешь, бабуля? - Этот такой знакомый ей милый голосок на другом конце провода. Откуда он доносился? Если бы только Митико знала, где Масаси держит ее внучку. - Хорошо, моя маленькая. А ты? Тебе хватает еды? Ты высыпаешься? - Мне скучно, бабуля. Я хочу домой. Я хочу... И разговор каждый раз прерывался на этих словах. Митико ничего не могла с собой поделать. Она каждый день кричала в трубку: "Маленькая! Моя маленькая!" - и глотала горькие слезы. Масаси приказал, чтобы разговор обрывался на середине фразы. Это лишний раз подчеркивало, кто хозяин положения. Он был подобен богу: даровал жизнь или смерть. Три раза в неделю Масаси Таки проводил утренние часы на складе на пристани Такасиба. Расположенная почти посреди западного берега токийской гавани, Такасиба была городом в городе. Здесь днем и ночью шла разгрузка привезенных морем товаров, предназначавшихся для самых разных компаний, разбросанных по всей стране. Одновременно всевозможнейшие грузы отправлялись отсюда практически во все страны мира. А в итоге - неразбериха со встречными поставками, ошеломлявшая даже отлаженную, как машина, японскую таможню. Склад Такасиба был совместным предприятием Таки-гуми и Ямамото. Деятельность, связанная с Такасибой, постепенно становилась для Таки-гуми основной. Это и должно было произойти, думал Масаси. Он всегда встречался с одними и теми же людьми: здоровенным боевиком по имени Дэйдзо, которому Масаси доверил обучение новобранцев; Каэру, невысокого роста советником, оставшимся еще со времен Ватаро Таки. Кожа его была сплошь покрыта татуировками. И с Кодзо Сийной. Когда в конце сороковых годов завершился этап становления и отец Масаси утвердил свою власть, он наложил запрет на те жесткие методы, которые теперь вовсю применял его сын. Ватаро вполне устраивала угроза применения насилия, она гарантировала ему преданность тех, от кого зависело поступление доходов. Масаси был настроен не так благодушно. Кроме того, он желал властвовать. И, как ни огорчала эта мысль, Ватаро Таки оставил неизгладимый след в истории якудзы. Его преемник должен покорить новые высоты, затмить достижения предшественника. Масаси любил проводить встречи в гимнастическом зале, устроенном под одним из пролетов неширокого деревянного мостика, висевшего на головокружительной - сорок пять футов - высоте над подвалами склада. Цокольный этаж был таким просторным, что в нем помещались лаборатория с новейшим оборудованием фирмы "Ямамото Хэви Индастриз", склады, а также мастерские, оснащенные не хуже настоящего завода. В гимнастическом зале, у земляных стен, оставшихся от построек четырехвековой давности, времен сегуната Токугавы, поблескивали тренажеры фирмы "Наутилус". Масаси любил встречаться с людьми обнаженным по пояс. Пот обильно стекал по его лишенной растительности груди. Ведя беседу, он переходил от одного тренажера к другому. У Масаси никогда не бывало одышки, и он не прекращал упражняться, как бы ни затянулась встреча. - Докладывай, Дэйдзо, - велел он, когда все собрались. - Появляются все новые и новые юнцы, - сказал гигант. - Они больше напоминают свору бешеных псов, сами знаете. К нам приходят любители побаловаться травкой, наркоманы, рокеры. - Он усмехнулся. - Они величают себя изгоями. На самом деле это просто шпана. Им не хватает дисциплины. Ха! Они и слова такого не слышали. - Всякое боевое подразделение должно подчиняться дисциплине, - сказал Кодзо Сийна, не глядя ни на Дэйдзо, ни на Каэру. Любуясь игрой мускулов Масаси, он вспоминал те времена, когда и его тело было таким же сильным и гибким. - Как показывает история, даже самые неискушенные полководцы начинают с дисциплины. Иначе войну не выиграть. - Новобранцев обучат, - спокойно сказал Масаси. - Этим займется Дэйдзо. Они ведь как овцы, эти "крутые" парни, нэ, Дэйдзо? Они ничего из себя не представляют, поэтому им нужен вожак, чтобы думал за них. - Он перешел к другому тренажеру. - Где теперь их вожак, Дэйдзо? Гигант ухмыльнулся. - Висит вниз головой в казарме. - Он мертв? - спросил Кодзо Сийна, словно осведомляясь у торговца рыбой, свежий ли у него улов. - Запашок появился, - ответил, смеясь, Дэйдзо. - Они спрашивают, когда я его сниму. Я ответил, что ему еще надо дозреть. Вот решу, что пора скормить его им, тогда и сниму. - Они теперь боятся Дэйдзо, как никогда не боялись своего вожака, - сказал Каэру, пожилой молчаливый человек, по всей видимости, начисто лишенный самолюбия. Он был главным стратегом. Это он изобрел способ провозить в Японию груды импортных товаров и доставлять их на склад без таможенного досмотра. - У них в глазах появился проблеск мысли. Они начинают превращаться в армию. Кодзо Сийна кивнул. Он тоже ценил ум Каэру. Может быть, в этом лысом человеке он нашел родственную душу. Сийна был не из тех, кто недооценивает силу мысли. - Нам отчаянно не хватает пространства, - сказал Сийна. - Это знали наши прадеды, когда шли завоевывать Китай. В перенаселенной стране нам негде развернуться. Мы возимся, будто муравьи, и земля почернела от наших тел. Мы уже ползаем друг по дружке, но нас это не заботит. Мы совершенно невозмутимы перед лицом ужасного будущего, которое вот-вот станет настоящим. Война и первые послевоенные годы показали, что народ способен творить чудеса. И если предоставить ему такую возможность, чудо может повториться. Вот наша цель. Поход будет недолгим, и от тебя, Дэйдзо, требуется превратить этот сброд в боеспособную армию. - Я подготовлю их, - пообещал Дэйдзо. - А как насчет оружия? - спросил Сийна Каэру. - Как вам известно, - ответил Дэйдзо, - ввоз наркотиков позволил использовать ту же сеть и для доставки оружия. Реальная угроза исходит от таможни. Если обнаружат хоть один из этих ящиков, начнется такая кутерьма, что продолжать ввоз и сборку будет практически невозможно. - Более того, - сказал Кодзо Сийна, - армейские подразделения будут прочесывать весь порт в поисках других партий того же груза. - Совершенно верно, - согласился Каэру. - Поэтому, наладив работу сети по доставке наркотиков, я занялся таможней. Существует много способов оказывать давление. Я выбираю самые действенные. - А те чиновники, на которых оказывается давление, - спросил Сийна, - что им известно? - Волшебное слово, - сказал Каэру. - "Опиум". Они понятия не имеют, что на самом деле лежит в этих ящиках. - А Нобуо Ямамото? - спросил Сийна, глядя на Масаси. - Выполняет ли он свои обязательства? - Семьи Ямамото и Таки дружат много лет. - Масаси употребил слово, обозначающее дружбу на всю жизнь, труднопереводимое с японского на другие языки. - Нобуо предоставьте мне. - Без него мы не сможем выступить, - напомнил Сийна. - Я сказал, предоставьте его мне. - Хорошо, - согласился Сийна. - Все идет по плану. Мы будем готовы через десять дней. Для Японии начнется новая эра. Мужчины церемонно поклонились. Дэйдзо бросил взгляд на часы. - Мне пора. Он вышел вместе с Каэру, оставив Масаси наедине с Сийной. - Если бы у меня был сын, - сказал Кодзо Сийна, все еще разглядывая мускулистое тело Масаси, - он был бы похож на вас. - А вы... - отвечал Масаси. В комнате воняло потом. Его руки в черных перчатках сжимали сверкающую хромом штангу. Масаси со стоном нагнулся, потом выжал вес до конца. На выдохе опустил штангу. Он без труда выжимал сто фунтов. - Вы враг моего отца. - Был врагом, - поправил его Сийна. - Ваш отец умер. - Я его наследник, - сказал Масаси. Он облизал залитые потом губы. - Я оябун Таки-гуми. Я то, что осталось после Ватаро Таки. Кодзо Сийна неподвижно смотрел на него. Стоя вплотную к Масаси, он вспоминал, каким сильным было в юности его собственное тело. Теперь у него остался единственный враг - время. Масаси оставил штангу и тренажеры, снял с вбитого в стенку крюка полотенце и на ходу вытерся. Остановившись перед Сийной, сунул полотенце ему под нос. - Вот, - сказал он, - полюбуйтесь, что есть у меня и чего вы давно лишены. - Масаси отшвырнул полотенце в сторону. - Вы стары, Сийна. И слабы. Я нужен вам, потому что я - ваши руки и ноги. Без меня вы просто беспомощный старик, мечтающий о славе. Без меня ваши мечты не сбудутся. - Он наклонился над сидевшим Сийной. - Я хочу, чтобы вы помнили об этом, когда вам опять придет в голову взять верх в беседе в присутствии других. Это мои люди. Они подчиняются мне. Вероятно, вы забыли, что здесь я вас только терплю. - Я вношу свой вклад, - спокойно сказал Сийна, - как и все остальные. - Смотрите, не переусердствуйте с этим вкладом, - пригрозил Масаси. Когда Кодзо Сийна сел в поджидавшую машину, он все еще чувствовал на своем лице жар от тела Масаси. Впервые в жизни он так остро ощутил собственную, унизительную телесную немощь. Сийна дал знак водителю, и машина тронулась. Въехали в город, и Сийна сказал, куда ему нужно. Очутившись в районе Синдзуки, он приказал: - Останови здесь и жди. У меня назначена встреча. Водитель вылез и ступил на тротуар. Народу было много. Сийна посмотрел на часы. Не скоро еще удастся где-нибудь смыть с лица запах пота Масаси. Сийну вдруг захлествнула ярость, которую он старательно сдерживал. Он стиснул кулаки. Даже такой выдержанный человек, как Кодзо Сийна, едва терпел заносчивость Масаси. В юности Сийна не сносил оскорблений. Он вспомнил, как однажды, когда он учился в колледже, кто-то из старшекурсников высмеял его. Тогда Сийна был молод и горяч. Он тотчас набросился на обидчика, и в награду за прыть его вываляли в грязи возле школы. Но тем дело не кончилось. Сийна затаился. Он перебрал множество способов мести. И наконец остановился на самом изящном, а потому самом сладостном. В конце семестра, когда старшекурсник вместе с другими подающими надежды выпускниками должен был держать экзамен, от итогов которого зависело, попадет ли испытуемый в одно из престижных министерств, Сийна перевел стрелки будильника. Парень на три часа опоздал на экзамен, и его исключили. Не помогли даже мольбы могущественного папаши. Карьера сынка была загублена. Но когда Сийна увидел шагающего к машине человека, его кулаки разжались. Он улыбнулся. Грубость Масаси была мгновенно забыта; сладостное удовлетворение изощренной местью наполнило его душу. Водитель распахнул заднюю дверцу. Подошедший заглянул в машину, потом сел рядом с Сийной. Минуту спустя машина влилась в полуденный поток транспорта. - Как я уже сказал вам по телефону, - обратился Сийна к своему спутнику, - я полностью в вашем распоряжении. - Он улыбнулся. - Я знаю один чайный домик. Там очень тихо и удобно. Там мы будем пить чай, есть рисовые лепешки, и вы расскажете мне, чем я могу быть вам полезен. - Вы очень добры, Сийна-сан, - сказал его собеседник. - Думаю, мы сумеем прийти к соглашению, которое отвечало бы нашим обоюдным желаниям. Он подвинулся, и солнце осветило его лицо. Это был Дзедзи Таки. В 8.22 утра Лилиан сняла трубку телефона-автомата на главной улице Джорджтауна. Она набрала местный номер, услышала щелчок, потом гудок, и набрала номер телефона по ту сторону Атлантики, который помнила наизусть. После третьего гудка ответил голос с заметным парижским акцентом. Лилиан назвалась, но не своим настоящим именем. - Мне нужно с ним поговорить, - бегло произнесла она по-французски. - Его нет, - неуверенно ответил мужской голос на другом конце провода. - Тогда свяжитесь с ним и передайте, чтобы позвонил мне, - настаивала Лилиан. Она прочла вслух номер телефона-автомата. - Я пробуду здесь десять минут. - Я попробую, мад... Она резко нажала на рычаг и тут же подняла трубку, незаметно придерживая его. Разглядывая любителей попялиться на витрины, она делала вид, будто разговаривает по телефону. В ожидании звонка Лилиан попробовала успокоиться и собраться с мыслями. Но ни о чем другом, кроме страшной опасности, грозившей сыну, думать не могла. После смерти Филиппа и похищения Одри она и так едва держала себя в руках. А теперь еще Майкл. Не слишком ли? Она закрыла глаза, пытаясь сдержать подступающие слезы. Телефон зазвонил через девять минут. Лилиан вздрогнула от неожиданности, у нее заколотилось сердце. Она отпустила рычаг. - Алло, - на французский лад сказала она. - Бонжур, мадам, - произнес приятный мужской голос. - Как у вас дела? - Я в ужасе, - призналась Лилиан. - Этого следовало ожидать, - сказал голос. - Но вы не передумали? - Я боюсь, - сказала Лилиан. - Впервые в жизни. - Это значит, что вы живы, - ответил голос. - "Праздничный пир ощущений опасностью назван". - Который там у вас час? Никак не могу сообразить. - Начало пятого вечера. А зачем вам это? - Скоро вы пойдете домой к жене, - сказала она. - Я пытаюсь себе это представить. Иногда полезно подумать о неприятном. - Все будет в порядке, Лилиан. - Все будет в порядке у вас. В вашем положении все очень просто. - В моем положении, - произнес голос, - все не просто. Пожалуйста, запомните это. По улице проносились машины. Лилиан казалось, что она смотрит на экран телевизора. Она уже начала отгораживаться от суеты жизни. - Когда к вам попадет то, что нужно? - спросил голос. - Завтра вечером. Почему у нее так стучит сердце? - Но вы все равно далеко. Потому ли, что знала, как опасен может быть этот человек? Конечно, не для нее. Для других. - Вы все сделаете, как надо, - мягко произнес голос. - Я в вас верю. Что касается вашей семьи, еще раз заверяю, что я не причастен к смерти вашего мужа. - Вы что-нибудь слышали об Одри? - Боюсь, что нет. Ее похищение не меньшая загадка, чем гибель Филиппа. Сейчас он говорил совсем как Джоунас. Впрочем, у этих двух мужчин действительно много общего. Лилиан прижалась лбом к стеклу. - Я устала, - сказала она. - Я так устала. - Осталось совсем немного, - произнес голос. - Через три дня мы встретимся и все кончится. Навсегда. - А мои дети? - Я сделаю все, что в моих силах, чтобы уберечь их от беды. Как Бог, простирающий над ними свою длань. - Может, мне тогда уповать на вас? Собеседник непринужденно рассмеялся. - Как, - сказал он, - разве вы еще не поняли? Вы ведь это и делаете. - Ты хочешь очутиться со мной в постели? - спросил Майкл. Элиан рассмеялась. - Возможно. Пожалуй, да. - Они сидели в кухне, Элиан готовила обед. - А почему ты спросил? - Пытаюсь понять, зачем ты пригласила меня сюда. - Затем, что мне так хотелось, - просто и откровенно ответила девушка. Она умела быть откровенной. Подойдя к холодильнику, Элиан достала зелень. - А как же твой дружок? - Что мой дружок? - Она оторвала несколько листьев латука. - Он же из якудзы. Она повернулась, ее руки замерли. - Откуда ты знаешь? Я тебе этого не говорила. - Еще как говорила. Ты упомянула гири, а это слово из языка якудзы. Или гири имеет отношение к твоей прошлой жизни в большом городе? - Что ты знаешь о якудзе? - спросила Элиан, снова принимаясь за зелень. Майкл встал. - Достаточно, чтобы мне стало не по себе, если бы твой приятель сейчас появился в дверях. Элиан улыбнулась. - После того как ты спас меня сегодня, мне трудно представить себе, чем вообще тебя можно напугать. - Пистолетом, - ответил Майкл и положил в рот листик салата. Элиан смотрела, как он ест. - В газетах много пишут о якудзе. Но откуда ты узнал про гири? - Я несколько лет учился в Японии, - ответил Майкл. - Отец послал меня туда. После войны он служил в американских войсках в Токио. Элиан резала зелень. - Чему ты учился в Японии? - Живописи, - ответил он. - А еще? - спросила она. - В твоем "джипе" я заметила катану. Ты умеешь ею пользоваться? - Я многому научился в Японии. Но самое главное - живопись. - И ты этим зарабатываешь на жизнь? Живописью? - Частично. Когда я рисую, я счастлив. Но приходится думать и о хлебе насущном. - Он рассказал ей, что начал печатать репродукции картин. Элиан улыбнулась, продолжая шинковать зелень. - Как это здорово - взять в руки кисть и что-нибудь нарисовать. - Она рассмеялась. - Я завидую тебе. Всякая пустота приводит меня в ужас. Чистые страницы, чистые холсты. Мне все время хочется закрасить их черным цветом. - Но тогда они исчезнут, - сказал Майкл. - Нет, они мне просто больше не будут страшны. - Она отодвинула кучку нарезанной зелени и принялась за грибы. - Заключенная в них анархия становится управляемой или, по крайней мере, удерживается в рамках. - Анархия? - Да. Тебя никогда не пугало пустое чистое полотно? Слишком много возможностей. Это сбивает с толку. - Конечно, - сказал Майкл, - если подходишь к холсту, не зная заранее, что собираешься нарисовать. Элиан нахмурилась. - А ты всегда знаешь, что собираешься делать? Это, должно быть, очень скучно. - Вот ты сама и ответила на свой вопрос. - Майкл улыбнулся. - Я знаю, с чего и как начну... А дальше... - Он пожал плечами. Она явно о чем-то задумалась. - Насколько хорошо ты знаешь якудзу? Ты говорил, что некоторое время жил в Японии. Ты встречал кого-нибудь из них? - Может, и встречал, но мне об этом не известно. Наверное, они не очень отличаются от других людей. - Еще как отличаются, - сказала Элиан. - Они стоят особняком. Японское общество считает их неприглядными, и они наслаждаются этой ролью. Слово "якудза" составлено из иероглифов трех чисел. При сложении получается количество очков, соответствующее проигрышу в азартных играх. Боевики якудзы считают, что обречены быть героями в своем маленьком мирке. - Судя по тому, что я о них знаю, - сказал Майкл, - такой романтизм не очень вяжется с их общественной опасностью. Она кивнула. - Они очень опасны. - Элиан положила нож, включила одну из конфорок и поставила на нее кастрюлю. - Может быть, я зря это говорю,- она одарила его мимолетной улыбкой, - но ты обязан защищать меня до конца моих дней, так ведь? Майкл промолчал, и она продолжала: - Дело в том, что мой приятель действует мне на нервы. Ты прав. Он из якудзы. Знаешь, поначалу мне даже нравилось встречаться с ним. Нет, тебе этого не понять. - Он важная птица, - сказал Майкл. - Сам кахун. Очень даже понятно. - Майкл положил в рот немного зелени. - И что произошло? - Он очень груб, - сказала она, - кичится своим положением, любит ввязываться в драки. Я терпеть этого не могу. Майкл пожал плечами. - Ты скажи ему. Элиан рассмеялась. - Я говорила, а что толку? Он никого не слушает и делает, что хочет. Слишком своеволен. Я ничего не могу сделать - Можешь, - сказал Майкл, - если захочешь. - Пистолет и мне действует на нервы, - сказала она, вдруг вскрикнула, едва не выронив кастрюлю с кипятком, и принялась дуть на обожженную руку. - Черт! Майкл взял ее руку, повернул к себе; кожа покраснела, на месте ожога вздувался волдырь. - Какие-нибудь антисептики у тебя есть? Элиан покачала головой. - И бинтов тоже нет. Ничего, это не смертельно. - Она прижала губы к ранке. Майкл посмотрел на нее. - Так твой друг тебе угрожал? - спросил он, возвращаясь к прерванному разговору. - Размахивал пистолетом у тебя перед носом? - Возможно, - сказала она, снова беря в руки нож, и слегка поморщилась от боли. - Сначала он меня ударил. - Господи, - Майкл подумал об Одри и Гансе. О том, что сотворил с немцем. - Он очень... сильный. Тут бы Майклу сказать: "Сама впуталась в эту историю - сама и выпутывайся", - но он этого не сказал. Почему? А если ее дружок и впрямь работает на Итимаду? Строя из себя ревнивого любовника, Майкл мог бы выиграть время, если его поймают возле дома толстяка. А время ему очень пригодится, когда надо будет выбираться оттуда. Точно, подумал Майкл. Вот оно. Найти повод для вторжения на участок Итимады оказалось детской забавой. - На кого он работает, этот твой дружок? - спросил Майкл. - Что ты собираешься делать? - Если от наемных служащих мало проку, - сказал он, - обратись к начальнику агентства. Элиан рассмеялась. - Какая прелесть. - Я не шучу. - Я тебе не верю. - А ты испытай меня. На кого работает твой дружок? - Есть такой толстяк Итимада. Он главный кахун якудзы на островах. - А где он живет? - спросил Майкл, заранее зная ответ. - Чуть дальше того места, где мы столкнулись. В Кахакулоа, помнишь? - Мне пора, - сказал Майкл, направляясь к двери. - Куда ты собрался? - Она вытерла руки о фартук. - Обед почти готов. - Ты сказала, что я должен оберегать тебя. Она обошла его и приблизилась к двери. - Ты это серьезно? Майкл взглянул на нее. - А ты нет? - Брось. - Она засмеялась, пытаясь обратить все в шутку. - А кроме того, у них пистолеты. Скорострельные. Итимада не любит незваных гостей. Майкл направился к двери. - Замечательно, - сказал он. - Придется избегать линии огня. - За каким чертом ты ввязываешься? - Я тебе уже сказал. - А я ни на секунду не поверила. Во-первых, мы только что встретились. Во-вторых, почему нужно делать это именно сейчас, а не утром, как сделал бы любой нормальный человек? - Утром Итимада меня увидит, - сказал Майкл. - Ты идешь не ради меня, - сказала Элиан. - Тебе самому что-то нужно от Итимады. - Возможно. - Он пожал плечами. - Что из того? - Зачем было лгать мне? К чему вся эта болтовня про заботу обо мне? - Это не болтовня, - ответил он. Элиан удивленно покачала головой. - Не могу понять, шутишь ты или говоришь серьезно. - И не пытайся, - ответил Майкл. - Иногда я и сам себя не понимаю. Увидев, что он все-таки собирается уходить, она сняла передник. - Хорошо, тогда едем вместе. - Ни в коем случае. Она надела жакет, отбросила со лба волосы. - Интересно, как ты собираешься попасть в темноте в поместье Итимады? - Как-нибудь попаду, - сказал он. - Ты уверен? Тебе известно о собаках, проводах под током, прожекторах? - Элиан смотрела ему в глаза. - А кроме того, ты не знаешь, ни как зовут моего дружка, ни как он выглядит. Майкл понял, что без нее ему не обойтись. Он не хотел никого с собой брать, но другого выхода не было. Эта женщина поняла, что он ей солгал, что у него свои причины лезть на участок толстяка Итимады. Если он не возьмет ее с собой, она вполне может тут же позвонить своему дружку. У Майкла не было ни малейшего желания лезть на рожон. - Хорошо, - буркнул Майкл, открывая дверцу. - Садись в машину. Но держи язык за зубами и делай, что я тебе скажу, ладно? - Конечно, босс, - ухмыльнулась Элиан. - Как скажете. - Рука болит? - Не очень. Но он успел рассмотреть ее руку, когда она садилась в машину. Около Лахайны Майкл свернул с шоссе, и дорога очень скоро вывела к аптеке. Он купил бинт, мазь от ожогов, рулончик пластыря и небольшой флакон аэрозольного антисептика. Вернувшись в "джип", Майкл обработал обожженную руку Элиан аэрозолью, убрал флакон в карман. Затем наложил мазь, забинтовал руку и закрепил повязку пластырем. - Ну как? - Лучше, - сказала Элиан, - спасибо. Они тронулись и поехали дальше на северо-запад. Справа от них крепостной стеной высилась зубчатая громада Западных гор Мауи. Слева лунный свет прочертил мерцающую дорожку по темной глади Тихого океана. Маячили черные кресты мачт заякоренных рыбачьих судов. В бухту входил океанский лайнер. Палубы лайнера сверкали цепочками огоньков. Ветер донес звуки судового оркестра. - Думаю, тебе нужен новый друг, - сказал Майкл. - Лучше старый, но надежный, - ответила Элиан. Они проезжали мимо Каанапали, самого большого курорта. Здесь было много отелей, многоквартирных домов, ресторанов и даже единственный на всю округу кинотеатр. Через десять минут уже миновали Капалуа с его площадками для гольфа и приближались к океану. Шоссе кончилось. Проехали мимо небольшого универсального магазина, свернули направо, на стертую дорогу. Скоро они достигнут самой северной точки Мауи. Дорога сделала поворот, и вот они уже едут на юг, в Кахакулоа. Теперь лицо Элиан было в тени, а лунный свет заливал дорогу впереди. Видно было плохо, пришлось сбавить скорость. От напряжения у Майкла болели плечи: дорога в любой момент могла превратиться в грязную кашу. На пятьсот футов ниже волны дробились об острые камни утесов. Миновали Флемминг-Бич. Оставался самый мучительный отрезок пути - вдоль утесов Хонокохау. Майкл выключил фары, сбавил ход. Он был вынужден двигаться с погашенными фарами, иначе машину могли заметить охранники из поместья толстяка Итимады. Склоны Кахакулоа. Машина Элиан упала с обрыва в какой-нибудь четверти мили отсюда. Майкл проехал мимо закрытой калитки и сразу свернул на площадку, специально выдолбленную в скале. Такие площадки были устроены вдоль всей дороги, иначе встречные машины не могли бы разъехаться. Майкл выключил мотор. - Ладно, - сказал он. - Дальше ты не поедешь. Как зовут твоего дружка? - Блуто. - А тебя Оливковое Масло*. Элиан, как его зовут? [* Блуто, Оливковое Масло - персонажи американских комиксов. (Прим. ред.)] - Если я скажу, ты меня оставишь здесь. - Именно так я и сделаю. - Я хочу пойти с тобой, - сказала она. - Зачем? - Если помнишь, ударили именно меня. Неужели ты не понимаешь, что я могу тебе помочь? - Можешь, если скажешь, как его зовут. Элиан покачала головой. - Ты сюда приехал не затем, чтобы при помощи толстяка Итимады приструнить моего дружка. - Но и ты сюда приехала совсем не за этим, не так ли? Она пыталась разглядеть в полутьме лицо спутника. - Похоже, мы оба не доверяем друг другу, - Элиан пожала плечами. - Что ж, так и должно быть. Я тебя не знаю, поэтому не доверяю. Это безумие, подумал Майкл. Я не могу вовлекать в свои дела посторонних. Ему и в голову не пришло, что сам он был вовлечен только вчера. - Оставайся здесь, Элиан. Серьезно тебе говорю. Он взял сумку с катаной и вышел из машины. Подошел к калитке, достал из сумки кусачки и принялся за проводку. Когда проем стал достаточно большим, Майкл протиснулся на территорию владения Итимады. Элиан тихо сидела в машине. Их разделяла сияющая в лунном свете перерезанная колючая проволока. Стрекотали цикады, где-то в вышине пели ночные птицы. - Майкл, - прошептала она, - возьми меня с собой! Он начал подниматься по холму параллельно дороге. - Майкл, - сказала она, вставляя ключ в замок зажигания, - не оставляй меня здесь. - Зажглись фары. - О Господи! - воскликнул он. - Ты что, с ума сошла? Выключи немедленно! - Возьми меня с собой! - Элиан, Христа ради, нас же увидят. - Возьми меня с собой! Я тебе пригожусь. Ты слышал о капканах? Майкл остановился. О капканах он не знал. В досье, что передал ему Джоунас, о них не было ни слова. Она увидела выражение его лица. - Значит, не слышал. Их установили на прошлой неделе. Я знаю, где они находятся. Майкл посмотрел на звезды, взвешивая "за" и "против". Как узнать, правду ли она говорит? - Хорошо, - сказал он наконец. Далеко впереди залаяла собака. Толстяк Итимада заметил свет у главных ворот, когда его вертолет подлетел к дому. Он с утра искал Майкла Досса. Устав от дорог, весь день провел в вертолете, подальше от грязи. И от возможной слежки со стороны Удэ. Толстяка злило, что Майкл исчез, как в воду канул. Пилот, рядовой боец якудзы по имени Вэйлеа Чарли, сказал: - Хотите, я по радио свяжусь с домом, и они спустят собак? Или вы ждете гостей? - Погоди, - Итимада уже прижал к глазам бинокль ночного видения. Он разглядел сидящую в машине женщину. Потом, когда фары погасли, проследил, как она перешла через дорогу и пролезла сквозь умело проделанную в изгороди дыру. Там ее кто-то поджидал. Это был мужчина. - Спустись пониже, - сказал Итимада, - и быстро. Вэйлеа Чарли заложил вираж; желудок толстяка, казалось, провалился в яму. Толстяк сосредоточился, чтобы не потерять мужчину из поля зрения. У бинокля была отличная разрешающая способность, но мужчина стоял спиной. Толстяк отдал приказание, и вертолет опустился еще ниже. Теперь толстяк сумел рассмотреть лицо мужчины получше, и сердце его забилось. О Будда, подумал он. Чтобы узнать этого человека, Итимаде не нужен был фотоснимок. Вылитый Филипп Досс двадцать лет назад. - Забудь о собаках. Приказав пилоту посадить вертолет на площадку в центре поместья, рядом с домом, толстяк подумал об иронии судьбы. Целый день он искал сына Филиппа Досса, а тот собственной персоной пожаловал к нему домой. Гонка закончилась, подумал толстяк, когда вертолет подняв облако пыли, сел на площадку. Я пришел первым. Но когда он, пригнувшись, отошел на безопасное расстояние от продолжавших вращаться лопастей, то понял, что собак кто-то все-таки спустил. По лаю он определил, что доберманы напали на след. Толстяк Итимада побежал на лай. Майкл услышал лай собак. Они с Элиан были еще далеко от дома. Шум вертолета достиг его слуха. - Они знают, что мы здесь! Майкл схватил Элиан за руку и бросился вперед. - Не сюда, - сказала она, увлекая его влево. - Здесь полно ловушек. - Элиан прижалась к нему. - Смотри под ноги. - Она провела Майкла мимо хорошо замаскированного и весьма неприятного на вид капкана. Теперь Майкл был рад, что взял ее с собой. Он достал из сумки несколько небольших комков ваты, бросил их вправо, а сам повернул налево. - Зачем ты это делаешь? - спросила Элиан. По крайней мере, она не запыхалась, подумал Майкл, начиная долгий подъем. Не стала обузой, как я опасался. В тени деревьев они остановились. - Запекшаяся кровь, - сказал он. - Ею пользуются садоводы, чтобы уберечь растения от зайцев. Надеюсь, кровь собьет собак со следа. - Ненадолго, - ответила Элиан. - Мне больше и не понадобится. Пойдем. - Майкл взял ее за руку. Пригнувшись, они двинулись через пустошь, густо засыпанную песком. Впереди, в просветах между деревьями, виднелись освещенные окна дома. Майкл не пошел на свет, а начал забирать влево, подальше от лающих доберманов. Майкл хорошо помнил план участка. Почти все время полета он заучивал и запоминал все, что содержалось в переданных дядей Сэмми бумагах. Он знал, что ему могут пригодиться любые, даже самые незначительные сведения. После того как он нашел находящиеся под напряжением провода, разобраться с ними было несложно. Майкл следил только, чтобы Элиан оставалась у него за спиной и случайно не наткнулась на один провод, пока он отсоединяет второй. Они снова двинулись вперед, огибая дом. Но Майкл провозился с проводами дольше, чем рассчитывал. Лай собак изменился в тональности. Майкл понял, что псы нашли комки с запекшейся кровью. Разочарованные неудачей, доберманы взяли новый след. Не обращая внимания на прожекторы, Майкл увлек Элиан вперед. Поначалу он собирался вывести прожектора из строя, но на это не оставалось времени. Вперед, через газон, оставив позади спасительную тень деревьев. Он слишком поздно понял свою ошибку. Разом вспыхнувшие прожекторы, прочертив во мраке широкие светлые полосы, превратили ночь в день. Майкл с Элиан четко выделялись на фоне белой стены дома. Теперь собаки их просто увидели. Вот звери вылетели на освещенную поляну из темного леса. Три добермана, подумал Майкл. "Это взрослые кобели, - говорил дядя Сэмми. - Они натасканы на людей, сынок. Ты знаешь, что это значит? После того как они слышат команду, остановить их может только смерть. С этого момента у них единственная цель - вцепиться тебе в глотку и разорвать ее". - Что, черт возьми, происходит? - закричал толстяк Итимада. - Кто спустил собак? И тут зажглись прожекторы. О Будда, подумал толстяк. При такой иллюминации у Майкла Досса нет ни единого шанса. Собаки разорвут его на куски. Он увидел одного из инструкторов и заорал на него. - Напрасно кричишь, - произнес кто-то. - Он тебе больше не подчиняется. Толстяк развернулся и увидел вышедшего из темноты Удэ. - И все остальные тоже. - Это мой дом! - закричал Итимада. - И мои люди! - Они были твоими, - ухмыльнулся Удэ. Он прямо-таки блаженствовал. - Я тебе сказал, что Масаси дал мне все полномочия. Я здесь оябун. Теперь я отдаю приказы. Толстяк шагнул было к нему, но остановился, увидев в руке Удэ "Мак-10", небольшой автоматический пистолет. - Не надейся, - предупредил Удэ, - я не намерен подпускать тебя слишком близко. Я хорошо знаю, на что способны твои руки. - Мы можем договориться, - сказал толстяк Итимада. - Заключить сделку. - Да? И что же ты можешь мне предложить? - Деньги. Удэ рассмеялся. - Кто-то пробрался на твою территорию, Итимада. Может, ты мне скажешь кто? - Не знаю. Наверное, кто-то и