- сказал полицейский. - Вот мы и здесь. Это здесь было адом. 5 Коренастая, с каменным лицом, надзирательница с черно-коричневыми крашеными волосами обратилась к новоприбывшим: - Некоторым из вас предстоит пробыть здесь долгое, долгое время. Есть только один способ жить здесь - это забыть мир за этими стенами. Вы можете сделать свое пребывание здесь либо легким, либо тяжелым. У нас здесь определенные правила, и вы должны им следовать. Мы будем говорить вам, когда вставать, когда работать, когда есть и когда идти в туалет. Если нарушите одно из правил, то будете мечтать о собственной смерти. Мы любим держать здесь мирные создания и знаем, как сдержать смутьянов. - Ее глаза стегнули над всеми к Трейси. - Сейчас вы пройдете осмотр вашего физического состояния. После вы пойдете к смотрителям и вас разместят по камерам. Утром вас распределят на работу. Все. Она собралась уйти. Бледная молодая девушка, стоящая рядом с Трейси, сказала: - Простите, пожалуйста, могу ли... Надзирательница повернулась, лицо ее наполнилось злобой: - Заткни свой мерзкий рот. Ты говоришь здесь только тогда, когда тебе можно говорить. Иди за остальными. Тон, так же как и слова, потрясли Трейси. Надзирательница позвала двух женщин-охранниц, стоявших в конце комнаты. - Заберите этих не очень хороших сук отсюда. Трейси вдруг обнаружила себя выходящей в толпе из комнаты и идущей вниз по длинному коридору. Заключенных привели в большую, выложенную белым кафелем комнату, где жирный среднего возраста мужчина в грязном комбинезоне стоял около смотрового стола. Одна из надзирательниц закричала: - Построиться! Женщин выстроили в одну длинную шеренгу. Мужчина в комбинезоне сказал: - Я доктор Гласко, дамы. Раздевайтесь! Женщины посмотрели друг на друга, не понимая. Одна из них сказала: - Как, мы должны раздеться? - Вы разве не знаете, что означает раздеться? Снимайте всю одежду - все полностью! Женщины начали медленно раздеваться. Некоторые безразлично, другие оскорбленно. Трейси - непонимающе. Слева от Трейси стояла женщина, лет пятидесяти, сильно дрожавшая, а справа была трогательная худенькая девушка, которой нельзя было дать больше семнадцати лет. Кожа ее была покрыта прыщами. Врач указал на первую женщину в строю: - Ложись на стол и поставь ноги на скобы. Женщина никак не могла решиться. - Ну же. Ты задерживаешь весь строй. Она сделала так, как он сказал. Доктор вставил расширитель во влагалище. Во время осмотра он спросил: - У тебя есть венерическое заболевание? - Нет. - Скоро мы об этом узнаем. Следующая женщина сменила первую. Когда доктор начал вводить те же инструменты, Трейси не выдержала и закричала: - Подождите минуту! Доктор остановился и с удивлением посмотрел на Трейси: - Что такое? Все воззрились на Трейси. Она сказала: - Я... вы не простерилизовали инструменты. Доктор Гласко одарил Трейси медленной холодной улыбкой. - Отлично! У нас в доме появился гинеколог. Вас волнуют микробы, не так ли? Так отправляйтесь в конец строя! - Что? - Вы что, не знаете английского языка? Отправляйтесь в конец. Трейси, не понимая почему, заняла место в конце шеренги. - А сейчас, если вы не возражаете, мы продолжим, - сказал доктор. Он вставил расширитель в женщину, лежавшую на столе, и Трейси вдруг поняла, почему она была последней в шеренге. Он собирался проверить всех женщин одними нестерилизованными инструментами, и она будет последней из осматриваемых. Она почувствовала, как ярость закипает в ней. Он мог проверять их отдельно, вместо намеренного оскорбления их достоинства. И они могли заставить его подчиниться, если бы протестовали все вместе... Подошла ее очередь. - На стол, мисс Доктор. Трейси заколебалась, но у нее не было выбора. Она взобралась на стол и закрыла глаза. Она чувствовала, как он развел ее ноги, как холодные инструменты внутри зондировали, жали и больно кололи. Она скрежетала намеренно зубами. - Есть у вас сифилис или гонорея? - спросил доктор. - Нет. Она не собиралась говорить ему о ребенке. Не этому чудовищу. Она обсудит это с начальником тюрьмы. Она почувствовала, как инструменты вынули. Доктор Гласко надел резиновые перчатки. - Отлично, - сказал он, - становитесь в строй и нагнитесь. Сейчас мы проверим вашу хорошенькую маленькую задницу. Не сдержавшись, Трейси спросила: - Зачем вы делаете это? Доктор Гласко посмотрел на нее: - Я скажу вам зачем, Доктор. Потому что у задницы превосходные тайники. У меня целая коллекция марихуаны и кокаина, которые я вытащил у таких, как вы, дамочек. Теперь нагнитесь. И он прошел вдоль строя, засовывая пальцы из отверстия в отверстие. Трейси затошнило. Она почувствовала, как горячая слюна заполняет рот, и начала давиться. - Если кого-то вырвет, я ткну ее личико в блевотину, - он повернулся к охранникам. - Отведите их в душ. Они воняют. Держащие одежду, нагие, заключенные были отправлены другим коридором в большую бетонную комнату с дюжиной открытых душевых. - Кладите одежду в угол и идите в душ. Используйте дезинфекционное мыло, - приказала надзирательница. - Вымойте каждый кусочек вашего тела от головы до пяток и шампунем волосы. Трейси ступила с цементного пола в душ. Она скребла себя, думая: Я никогда не буду снова чистой. Что здесь за люди? Так они выбьют все человеческое. Я не вынесу 15 лет. Охранница окрикнула ее: - Эй, ты, время истекло. Вылезай. Трейси вышла из душа, и ее место тут же заняла другая заключенная. Ей протянули тонкое изношенное полотенце, и она кое-как вытерла тело. Когда последняя заключенная вымылась, их привели в большую кладовую, где находились полки с платьем, охраняемые заключенными - латиноамериканцами, и где каждой подобрали и выдали серую униформу. Трейси и остальным заключенным дали по два серых униформенных платья, две пары трусиков, два бюстгальтера, две пары туфель, две ночные рубашки, гигиенический пояс, расческу и пакет для грязного белья. Надзирательницы стояли, наблюдая, как заключенные одевались. Когда они закончили, их препроводили в комнату, где заключенные, пользующиеся особыми привилегиями, сидели на трехногих стульях возле больших фотокамер. - Всем встать напротив стены. Трейси двинулась на указанное место. - Повернитесь лицом. Она стала против камеры. - Налево. Руки на стол. На столе стояло устройство для снятия отпечатков пальцев. Пальцы Трейси положили на скользящую чернильную прокладку, потом прижали к белому картону. - Левую руку. Правую руку. Вытрите руки полотенцем. С вами закончено. Она права, думала Трейси оцепенело. Со мной покончено. Я только номер. Без имени, без лица. Охранница указала на Трейси: - Уитни? Начальница тюрьмы хочет поговорить с вами. Следуйте за мной. Сердце Трейси вдруг взмыло. Чарльз занялся ее делом. Конечно же, он не покинул ее, как и она не смогла кого-либо бросить! У него прошло внезапное потрясение, случившееся перед тем разговором. У него было достаточно времени обо всем подумать и осознать, что он все еще любит ее. Он переговорил с начальником тюрьмы и объяснил ужасную ошибку, которая произошла с Трейси. Она собралась сказать слово "свободна". Ее провели совершенно другим коридором, через двойные тяжелые с огромными замками двери, охраняемые мужской и женской охраной. Когда Трейси допустили через вторые двери, ее чуть не сбила с ног заключенная. Это была гигантского размера женщина, большей Трейси не видела в жизни - талия ее была не меньше 6 футов, весила она около 12 стоунов, с квадратным, изрытым оспой лицом и тяжелыми глазами. Она схватила Трейси за руку, рывком поставила рядом и облапила ее грудь. - Эй, - сказала гигантша охраннику, - мы поймали новую рыбку. Как бы устроить ее со мной? У нее был тяжелый шведский акцент. - Прости, но ее уже определили, Берта. Амазонка хлестнула Трейси по лицу. Трейси отлетела к стене, гигантша захохотала: - Отлично, малышка. Большая Берта встретится с тобой позже. Мы чудненько проведем время. Ты никуда не денешься. Наконец они достигли конторы начальника тюрьмы. Трейси стало плохо от омерзения. Придет ли Чарльз сюда? Или пришлет своего адвоката? Секретарша начальника кивнула охраннику. - Он ждет ее. Подожди здесь. Начальник тюрьмы, Джордж Брэнинген, сидел за видавшим виды столом, изучая какие-то бумаги, лежавшие перед ним. Это был мужчина лет сорока с небольшим, худой, измученный, с нервным лицом и глубоко сидящими светло-коричневыми глазами. Начальник тюрьмы Брэнинген работал в этой должности уже 5 лет. Он пришел сюда, к этим отбросам общества, как современный исследователь и ревностный идеалист, намеривающийся провести быстрые, все сметающие реформы в тюрьме. Но она смяла его, как смяла его предшественников. Тюрьма первоначально была построена с расчетом нахождения в камере двух заключенных. Он знал, что аналогичная ситуация наблюдалась и в других тюрьмах. Все тюрьмы страны были переполнены и недоукомплектованы персоналом. Тысячи преступников слонялись днем и ночью без дела, взращивая свою ненависть и составляя планы мести. Это была глухая, жестокая система, но такова она была везде. Он прогудел секретарше: - Отлично. Пусть войдет. Охранник открыл дверь во внутреннее помещение, и Трейси вошла. Начальник Брэнинген взглянул на стоявшую перед ним женщину. Одетая в грубую тюремную униформу, с утомленным лицом, Трейси все равно была прелестной. У нее было красивое открытое лицо, и начальник Брэнинген удивился, как же оно смогло остаться таким. Он особенно заинтересовался этой заключенной, потому что прочел о ее случае в газетах и изучил ее документы и протоколы. Она впервые совершила преступление, никого не убила, и 15 лет были необычно суровым наказанием. Тот факт, что Джозеф Романо был ее обвинителем, делал ее приговор еще более подозрительным. Но начальник был только стражем. Он не мог противоречить системе. Он сам был частью системы. - Пожалуйста, садитесь, - сказал он. Трейси с радостью уселась. Колени ее подгибались. Он собирался сейчас сказать ей о Чарльзе. И скоро ее освободят. - Я просмотрел ваше дело, - начал начальник. Наверное Чарльз попросил его об этом. - Я вижу, вы собираетесь пробыть с нами долгое время. Ваш приговор 15 лет. Какая-то чудовищная ошибка. - Разве... разве вы не разговаривали с Чарльзом? - от волнения она начала заикаться. Он удивленно взглянул на нее: - Чарльз? И она уже знала. Внутри у нее все помертвело. - Пожалуйста, - сказала она. - Пожалуйста, выслушайте меня. Я невиновна. Я не должна здесь находиться. Сколько раз в своей жизни он слышал эти слова? Сотню? Тысячу? Я невиновна. Он сказал: - Суд признал вас виновной. Лучший совет, который я могу вам дать, это попытаться спокойно относиться ко времени. Вы получили срок заключения, и он должен пройти для вас как можно легче. В тюрьме нет часов, в тюрьме есть только календарь. Я не смогу быть запертой здесь 15 лет, думала Трейси в отчаянии. Я хочу умереть. Господи, помоги мне умереть. Но разве я могу умереть? Разве могу? Тогда я убью своего ребенка. Это и твой ребенок, Чарльз. Почему ты не здесь, чтобы помочь мне? С этого момента она начала ненавидеть его. - Если у вас есть какие-то особые проблемы, - сказал начальник Брэнинген. - Я имею в виду, если я смогу вам помочь, я бы хотел, чтобы вы пришли ко мне. Даже когда он произносил эти слова, он знал, что это ложь. Она была молода, свежа и красива. Все эти тюремные дряни накинутся на нее словно звери. Здесь даже не было спасительной камеры, в которую он мог бы ее определить. Почти каждая камера контролировалась коблом. До начальника Брэнингена доходили слухи об изнасилованиях в душах, в туалетах и просто в коридорах. Но это были только слухи, потому что жертвы всегда хранили молчание или умирали. Начальник Брэнинген мягко сказал: - При хорошем поведении ваш срок, может быть, сократят до 12 лет или... - Нет! - это был крик такого отчаяния и безнадежности, что Трейси почувствовала, как стены офиса валятся на нее. Она стояла, пронзительно крича. Охранник влетел и схватил ее за руки. - Полегче, - скомандовал начальник Брэнинген. Он сидел, беспомощно глядел, как Трейси уводят прочь. Она опять шла коридорами мимо камер, переполненных заключенными всех сортов: белые, черные, коричневые, желтые. Они смотрели на идущую Трейси и звали ее, говоря с различными акцентами: - Ночная рыбка. - Французская жена. - Свежая крошка. - Свежее мясо. Пока Трейси не достигла своей камеры, она не осознавала, что такое подразумевали женщины, крича: "Свежее мясо!" 6 В блоке С размещалось 60 женщин по 4 в камере. Трейси вели по длинному вонючему коридору, и из-за решеток на нее смотрело множество лиц. Они выражали целую гамму чувств: от безразличия до злобы. Она как будто бы шла по какой-то странной подводной стране, совершенно одинокая в медленно разворачивающемся сне. Горло у нее болело после того дикого крика, вырвавшегося из пойманного в ловушку тела. Вызов в кабинет начальника тюрьмы был ее последней слабой надеждой. Теперь не было ничего. Ничего, за исключением дикой перспективы сидеть в клетке этого чистилища ближайшие 15 лет. Надзирательница открыла дверь камеры: - Внутрь! Трейси вошла и огляделась. В камере находились три женщины, молча смотревшие на нее. - Иди! - приказала надзирательница. Трейси заколебалась, потом вошла в камеру. Она услышала, как позади нее захлопнулась дверь. Она была дома. Тесная камера едва вмещала четыре койки, маленький стол с треснутым зеркалом на нем, четыре маленькие табуретки и в дальнем углу туалет без сидения. Ее товарки по камере уставились на нее. Первой нарушила молчание женщина-пуэрториканка: - Поглядите, мы получили новую сокамерницу. Голос ее был грудной и низкий. Ее можно было бы назвать красивой, если бы не синеватый шрам от удара ножом, идущий от виска до горла. Она казалась не старше четырнадцати, если не смотреть на умудренные опытом глаза. Сидящая на корточках мексиканка среднего возраста сказала: - Добро пожаловать. Рады видеть тебя. За что они засадили тебя сюда, подружка? Трейси словно парализовало, она не смогла ответить. Третья женщина была черной, почти 6 футов ростом, с наглыми выжидающими глазами и холодным тяжелым выражением лица. Голова у нее была обрита и череп поблескивал черно-синим отливом в тусклом свете. - Твоя койка - вон в том углу. Трейси через камеру двинулась к койке. Матрас был грязный, выпачканный всякими выделениями Бог знает скольких предшественниц. Она не могла заставить себя прикоснуться к нему. Непроизвольно она выпалила: - Я не могу спать на таком матрасе. Толстая мексиканка усмехнулась: - Ну и не спи, милочка. Yay tiempo. Можешь спать вместе со мной. Трейси вдруг ощутила себя обнаженной. Они подомнут ее, имея физическое превосходство. Три женщины следили за ней, разглядывали, как бы щупали тело: "Свежее мясо". Она внезапно ужаснулась. Я здесь - неправильная, подумала Трейси. О, пожалуйста, дайте мне остаться неправильной." Она обрела голос: - Я попрошу выдать мне чистый матрац. - У Бога? - поинтересовалась чернокожая. - Но он что-то давно не появлялся здесь в последнее время. Трейси повернулась и еще раз взглянула на матрац, который пересекали несколько жирных черных полос. Я не могу оставаться здесь, думала Трейси. Я сойду с ума. Как бы читая ее мысли, чернокожая сказала: - Ты спятила, малышка. Трейси вновь услышала голос начальника: "Лучший совет, который я могу вам дать - это попытаться спокойно относиться ко времени." Чернокожая продолжала: - Я - Эрнестина Литтл. Она кивнула в сторону женщины с длинным шрамом: - Это Лола. Она из Пуэрто-Рико, а это - Паулита из Мексики. Кто ты? - Я... Я Трейси Уитни. Она чуть не сказала: Я была Трейси Уитни. У нее было кошмарное ощущение, что она теряет сознание. Тошнота подошла к горлу, и Трейси вцепилась в край койки, чтобы не упасть. - Откуда ты приехала, милочка? - спросила толстуха. - Простите, но я не могу сейчас разговаривать. Почувствовав слабость в коленях, она опустилась на конец грязной койки и вытерла бусинки пота кончиком юбки. Мой ребенок, думала она. Я должна сказать начальнику тюрьмы, что собираюсь родить ребенка. Он переведет меня в чистую камеру. Возможно, даже позволит мне быть в одиночной камере. Она услышала шаги по коридору. Надзирательница прошла мимо камеры. Трейси кинулась к двери. - Извините, - сказала она, - я должна увидеть начальника тюрьмы. Я... - Я прямо сейчас и пришлю его, - бросила надзирательница через плечо. - Вы не поняли. Я... Надзирательница удалилась. Трейси вцепилась зубами в костяшки пальцев, чтобы не закричать. - Ты больная или еще что-то, милашка? - спросила пуэрториканка. Трейси только покачала головой, не имея сил говорить. Она присела на койку, лишь взглянув на нее, потом медленно легла. Это был акт беспомощности. Она закрыла глаза. Ее далекий день рождения был одним из самых захватывающих дней в жизни. - Мы идем обедать к Энтони, - торжественно объявил отец. Энтони! Это имя сразу воскресило в памяти другой мир, мир красоты, очарования и богатства. Трейси знала, что отец ее не был богат. - Мы сможем позволить себе каникулы на следующий год, - то был постоянный припев в их доме. И сейчас они вдруг собираются пойти к Энтони! Мама нарядила Трейси в новое зеленое платье. - Вы только поглядите на этих двух дам, - похвалил их отец. - Я в окружении двух самых прекрасных женщин Нового Орлеана. Каждый бы не отказался быть на моем месте. Энтони - это было то, о чем Трейси мечтала намного больше. Это была волшебная страна, элегантно и со вкусом оформленная, с белыми скатертями и украшенными блестящими золотыми и серебряными монограммами тарелками. Это дворец, думала Трейси. Держу пари, туда ходят обедать король и королева. Она была слишком взволнованна, чтобы есть, поэтому старательно рассматривала всех этих великолепно одетых мужчин и женщин. "Когда я вырасту, - мечтала Трейси, - буду ходить к Энтони каждый вечер и брать с собой папу и маму." - Ты же не ешь, - сказала Трейси мама. И чтобы ей угодить, Трейси все съела несколькими глотками. Был приготовлен именинный торт с десятью свечами, и их гости пели "Хэппи Бездей", другие посетители ресторана обернулись и аплодировали, а сама Трейси чувствовала себя принцессой. За окнами она могла слышать звуковые сигналы проносившихся по улице машин. Звон был громкий и настойчивый. - Время ужинать, - объявила Эрнестина Литтл. Трейси открыла глаза. Двери камер с хлопаньем открывались. Трейси лежала на своей койке, отчаянно пытаясь вернуться в прошлое. - Эй! Время хавать, - сказала пуэрториканка. От всякой мысли о еде Трейси затошнило. - Я не голодна. Паулита, толстая мексиканка, сказала: - Es llano. Это просто. Их не волнует, голодна ты или нет. Каждый должен идти в столовую. Заключенные были построены в коридоре в одну шеренгу. - Ты лучше иди, или они поимеют тебя в зад, - предупредила Эрнестина. Я не могу двигаться, подумала Трейси. Я останусь здесь. Ее товарки по камере вышли и встали во втором ряду. Приземистая надзирательница с вытравленными перекисью волосами увидела, что Трейси лежит на койке. - Эй, ты! - сказала она. - Ты что, не слышала звонок?! Иди сюда. Трейси ответила: - Я не голодна, спасибо. Я бы хотела, чтобы меня оставили в покое. Надзирательница раскрыла широко глаза, не веря своим ушам. Она ворвалась в камеру и остановилась около койки, где лежала Трейси. - Кто дал тебе право думать, что ты можешь лежать? Ты что, ждешь прислугу? Ну-ка, поставь свою задницу в строй. Я должна буду подать рапорт об этом случае. Если еще раз такое повторится, отправишься в карцер. Поняла? Она не поняла. Она вообще ничего не понимала, что с ней происходит. Она с трудом поднялась с койки и встала в строй за чернокожей. - Почему я должна? - Заткнись! - проворчала сквозь зубы Эрнестина Литтл. - В строю не говорят. Женщины строем направились по узкому коридору через двойные двери в огромную столовую, уставленную большими деревянными столами со стульями. Кроме того, там был длинный сервировочный прилавок с движущейся поверхностью, где заключенные выстраивались за пищей. Меню этого дня состояло из отварного тунца, зеленых бобов, бледного заварного крема и на выбор: разбавленный кофе или фруктовая вода. Порции неаппетитно выглядевшей еды накладывались в оловянные тарелки заключенных по ходу их движения вдоль прилавка, а заключенные, стоявшие за прилавком и обслуживающие остальных, только покрикивали: - Двигайтесь, держите строй, следующая... следующая. Трейси получила свою порцию еды и неприкаянно стояла, не зная, куда ей идти. Она оглянулась, ища Эрнестину Литтл, но та как сквозь землю провалилась. Трейси направилась к столу, где разместились Лола и Паулита. За столом сидели 12 женщин, с огромным аппетитом поглощавшие еду. Трейси посмотрела на то, что было в тарелке, и отставила от себя, так как волна желчи поднялась и заполнила рот. Паулита пододвинула ее тарелку к себе: - Если ты не хочешь, то я съем. Лола сказала: - Если ты не будешь есть, ты долго здесь не протянешь. Я не хочу долго протянуть, безнадежно думала Трейси. Я хочу умереть. Как могут все эти женщины терпеть такую жизнь? Сколько они уже здесь? Месяцы, годы? Она подумала о жуткой камере и омерзительном матрасе, и ей захотелось закричать, завыть. Но она только крепче сжала челюсти, так что ни один звук не вырвался наружу. Мексиканка продолжала говорить: - Если они увидят, что ты не ешь, то посадят тебя в карцер. Она непонимающе взглянула на Трейси. - Это нора, и ты там одна. Тебе не понравится там. Она наклонилась к Трейси: - Ты здесь впервые, да? Я дам тебе совет, querida. Эрнестина Литтл управляет этим местом. Будь с ней хорошей - и все будет отлично. Через тридцать минут после того, как женщины пришли в столовую, прозвенел звонок и они поднялись. Паулита выхватила одну зеленую фасолинку из соседней тарелки. Трейси встала за ней в строй, и женщины промаршировали назад в камеры. Ужин закончился. Было четыре часа дня. Когда Трейси вернулась в камеру, Эрнестина Литтл была уже на месте. Без всякого любопытства Трейси представила, где та провела обеденное время. Она взглянула на туалет в углу. Ей отчаянно хотелось воспользоваться им, но она никак не могла заставить себя усесться перед остальными женщинами. Придется ждать, пока не выключат свет. Она уселась на край койки. Эрнестина Литтл сказала: - Как я понимаю, ты ничего не ела за ужином. Это глупо. Как она узнала? И какое ей дело? - думала Трейси. - Как я могу увидеть начальника? - Ты пишешь требование. Охранники используют его как туалетную бумагу. Того, кто хочет увидеться с начальником, они считают смутьяном. Она подошла к Трейси: - Тута оченно много странных вещей. Тебе нужна подруга, которая оградила бы тебя от всяческих ужасов. Она улыбнулась, показав золотые передние зубы. Голос ее был мягок. - Такую, кто знает всякие пути этого зоопарка. Трейси взглянула в ухмыляющееся черное лицо женщины. Казалось, что оно плывет где-то около потолка. Это была самая высокая вещь из тех, что она когда-либо видела. - Это жираф, - сказал папа. Они находились в зоопарке в Одибон-Парк. Трейси очень там нравилось. По воскресеньям они направлялись туда послушать выступление оркестров, а потом родители вели ее к аквариуму в зоопарк. Они медленно прогуливались, разглядывая животных в клетках. - Они, наверное, ненавидят всех за то, что их посадили в клетки, папа? Отец смеялся: - Нет, Трейси. У них прекрасная жизнь. О них заботятся, их кормят и защищают от врагов. Животные жалостно смотрели на Трейси. Ей так хотелось открыть клетки и выпустить всех. Я бы не хотела быть запертой, как они, думала девочка. В 20.45 прозвенел звонок по всей тюрьме. Товарки по камере начали раздеваться. Трейси не двигалась. Лола сказала: - У тебя 15 минут, чтобы приготовиться ко сну. Женщины разделись и надели ночные рубашки. Надзирательница с перекисными волосами зашла в камеру. Она даже остановилась, увидев Трейси одетую. - Давай раздевайся, - приказала она и повернулась к Эрнестине: - Ты говорила ей? - Ага. Мы сказали. Надзирательница, ища слова, повернулась к Трейси: - Мы ужо найдем способ разделаться со смутьянкой. Ты будешь делать то, что тебе здесь сказали, - или я разобью твою задницу. Надзирательница ушла. Паулита предостерегла ее: - Ты лучше слушай ее, детка. Старая Железные Трусы одна из главных сук. Медленно Трейси поднялась и начала раздеваться, повернувшись к остальным спиной. Она сняла все, кроме трусиков, и натянула через голову грубую ночную рубашку. Она чувствовала на себе глаза женщин. - У тебя по-настоящему красивое тело, - прокомментировала Паулита. - Ух, действительно, красивое, - подхватила Лола. Трейси почувствовала холодок, пробежавший по спине. Эрнестина подошла к Трейси и посмотрела на нее сверху вниз. - Мы твои друзья. Мы будем заботиться о тебе, - сказала она хрипло. Трейси отпрянула: - Оставьте меня. Все. Я... Я не из этого сорта. Чернокожая захихикала: - Ты будешь того сорта, какого мы захотим, детка. - Hay tiempo. Уже много времени. Свет погас. Темнота была врагом Трейси. Она села на край койки, вся в напряжении. Она чувствовала, как остальные ожидают удобного случая напасть на нее. Или это только ее воображение? Она была настолько взвинчена, и ей казалось, что отовсюду грозит опасность. Угрожали ли они ей? На самом деле - нет. Они, вероятно, только пытались быть дружелюбными, а она истолковала их заигрывания как зловещие намерения. Она много слышала о гомосексуальных отношениях в тюрьмах, но чаще это было исключением, а не правилом. В тюрьмах не разрешаются такого рода развлечения. Все еще не проходило назойливое сомнение. Она решила, что будет бодрствовать всю ночь. Если одна из них хотя бы двинется в ее сторону, она позовет на помощь. Обязанностью охраны было наблюдать, чтобы ничего не случилось с заключенными. Трейси успокоила себя, что ничего плохого не случится. Она только должна оставаться настороже. Трейси сидела на уголке койки в темноте, прислушиваясь к каждому звуку. Она слышала, как одна за одной женщины сходили в туалет и вернулись на свои койки. Когда Трейси уже не могла терпеть, она также сходила в туалет. Она попыталась спустить воду, но бачок не работал. Вонь была почти нестерпимой. Она вернулась к своей раскладушке и уселась на нее. Скоро рассвет, думала она, утром я попрошу устроить мне встречу с начальником. Я расскажу ему о ребенке. Он переведет меня в другую камеру. Тело Трейси было напряжено и стеснено. Она прилегла на койку и через минуту почувствовала, как что-то поползло по шее. Она подавила крик. Я должна вытерпеть это до утра. Утром все будет хорошо, думала Трейси - только одну минуту. В три ночи она не могла уже больше лежать с открытыми глазами. Она заснула. Трейси разбудила рука, зажавшая ей рот, и кто-то хватал ее за грудь. Она попыталась сесть и закричать, но тут увидела, что ночная рубашка и трусики содраны. Руки ползали по ее бедрам, раздвигая ноги в стороны. Трейси яростно боролась, стараясь подняться. - Полегче, - зашептал в темноте голос. - Тебе не будет больно. Трейси изо всех сил ударила ногой в направлении голоса. Она почувствовала, что попала. - Carajo! Вмажь этой суке, - задохнулся голос. - Тащи ее на пол. И Трейси получила один удар в лицо, другой - в солнечное сплетение. Кто-то взобрался на нее, пытаясь удушить, в то время как другие руки хладнокровно насиловали ее. Трейси сумела на мгновение выбраться, но одна из женщин схватила ее и стукнула головой о край кровати. Она почувствовала, как из носа потекла кровь. Ее бросили на бетонный пол, а ноги и руки развели в стороны. Трейси боролась как сумасшедшая, но не могла ничего сделать. Она чувствовала, как холодные руки и горячие языки ласкают тело. Кто-то раздвинул ноги и сунул в нее тяжелый холодный предмет. Она беспомощно корчилась от боли, отчаянно пытаясь позвать на помощь. Рука зажала ей рот, и Трейси со всей силой впилась в мучителя. Раздался дикий крик: - Ах ты, сволочь! Удары один за одним посыпались в лицо. Она почувствовала адскую боль и потеряла сознание... Ее пробудил вой сирены. Она лежала на холодном цементном полу, нагая. Три сокамерницы лежали на своих койках. В коридоре раздавался голос Железных Трусов. - Вставайте и умывайтесь. Надзирательница подошла к камере и увидела Трейси, лежавшую на полу, в небольшой луже крови, с разбитым лицом и заплывшим глазом. - Что, черт побери, здесь происходит? Она отперла дверь и вошла в камеру. - Она свалилась с койки, - ответила Эрнестина Литтл. Надзирательница подошла к лежащей Трейси и ткнула ее ногой. - Ты! Вставай! Трейси слышала этот голос откуда-то издалека. Да, думала она. Я должна встать, я должна выбраться отсюда. Но она совершенно не могла двинуться. Тело ее кричало от боли. Надзирательница схватила девушку за плечи и рывком посадила на пол. Трейси почти пребывала в полуобморочном состоянии. - Что случилось? Одним глазом Трейси видела смутные очертания камеры и силуэты своих сокамерниц, ждущих, что же она ответит. - Я... я... - Трейси пыталась говорить, но слова не шли из горла. Она снова попыталась, и какой-то глубоко сидящий древний инстинкт самосохранения заставил ее сказать: - Я свалилась с койки. Надзирательница отрезала: - Ненавижу хитрые задницы, надо тебя в мусорку. Посидишь, пока не научишься вести себя. Это было что-то вроде забвения, возвращения в чрево матери. Она была одна в темноте. В этой тесной подвальной камере совсем не было мебели, только тоненький грязный матрас, брошенный на цементный пол. Вонючая яма в полу служила туалетом. Трейси лежала в темноте, напевая народную песенку, которой ее когда-то научил отец. Она даже не представляла, как близка была к помешательству. Она не была уверена, где она была, но это и не имело значения. Только тупая неутихающая боль. Я, должно быть, упала и разбилась, но мама позаботится обо мне. Она позвала надломленным голосом: - Мама! Ответа не последовало, и она вновь уснула. Она проспала около 48 часов и мучения окончательно отступили, боль заменили душевные страдания. Трейси открыла глаза. Ее окружало ничто. Было настолько темно, что она даже не видела очертаний камеры. Она, наконец, вспомнила. Они потащили ее к доктору. Она слышала его голос. - Сломанное ребро и сломанное запястье. Мы забинтуем их... Порезы и синяки плохи, однако они залечатся. Но она потеряла ребенка... - О, мой малыш, - заплакала Трейси. - Они убили моего ребенка. И она зарыдала. Она оплакивала потерю ребенка, оплакивала себя, оплакивала потерю целого мира. Трейси лежала на тонком матрасе в холодной темноте и ее переполняла такая ненависть, которая, казалось, буквально клокотала в ней. Лишь одна мысль, одно чувство жило в ее сознании - месть. Эта месть не была направлена против трех ее напарниц по камере. Они были такие же жертвы, как и она. Нет, месть для тех людей, которые сделали с ней это, тех, кто разбил ее жизнь. Джо Романо: - Старая леди держалась за меня. Но она утаила, что у нее есть такая красотка-дочь... Энтони Орсатти: - Джо Романо работает на человека по имени Энтони Орсатти. Орсатти держит в руках Новый Орлеан... Перри Поуп: - Признавая себя виновной, вы избежите судебного разбирательства... Судья Генри Лоуренс: - Следующие 15 лет вы проведете в Южной Луизианской Исправительной Колонии для женщин. Вот они и были ее врагами. А потом был еще Чарльз, который даже не выслушал ее: - Если тебе нужны были деньги, это скверно, ты могла обсудить это со мной. Вероятно, я никогда по-настоящему не знал тебя... Поступай с твоим ребенком, как ты считаешь нужным... Она собиралась заставить их заплатить. Каждого. Как - она еще не знала. Но она знала, что собиралась взять реванш. Завтра, думала она. Если наступит завтра. 7 Время потеряло свою ценность. В камере никогда не было света, поэтому не существовало разницы между днем и ночью. Она не имела представления, сколько же времени провела в этом одиночном заключении. Время от времени через маленькое отверстие в нижней части двери проталкивали холодную пищу. Но хотя у Трейси не было аппетита, она силой заставляла себя съесть каждую порцию. Тебе надо есть, а то ты долго здесь не протянешь. Теперь Трейси это поняла. Она знала, что ей нужен каждый кусочек, чтобы иметь силы для того, что она задумала. Она была в таком положении, которое любой мог рассматривать как безвыходное: была посажена на 15 лет, без денег, без друзей, без любой другой поддержки. Но в глубине души у нее был мощный источник силы. Я выживу, думала Трейси. Я посмотрю в глаза моих врагов и моя смелость послужит мне щитом. Она выживет, как выжили ее предки. В ее жилах текла английская, ирландская и шотландская кровь. Она вобрала лучшее от своих предков - интеллигентность, смелость, волю. Предки мои пережили голод, чуму, потоп, и я собираюсь все это пережить. Они были теперь с ней, в этой камере: пастухи и охотники, фермеры и лавочники, врачи и учителя. Призраки прошлого, каждый был частичкой ее прошлого. - Я не дам тебе пропасть, Трейси, - шептала девушка в темноте. Она уже приступила. Трейси знала: первое, что она должна сделать, - это восстановить физические силы. Камера была слишком мала для интенсивных физических упражнений, но вполне достаточна для легкой разминки. Она выбрала один из хорошо знакомых ей старейших видов восточного боевого искусства. Эти упражнения требовали небольшого пространства, но так разминали тело, что работал каждый мускул. Трейси вставала и начинала разминаться. Каждое движение имело свое название. Она начала с воинственного Удара Демонов, затем более мягкого Собирания Света. Плавные и грациозные движения делались очень медленно. Каждый жест исходил от физического центра, и все движения шли по кругу. Трейси будто слышала голос своего учителя: Разбуди свою жизненную энергию. Она выше и сильнее самой высокой горы и легче птичьего перышка. Трейси чувствовала энергию, перетекающую через пальцы. Она сосредотачивалась до тех пор, пока ее все существо не сфокусировалось на теле, движущемся по вневременным маршрутам. Поймай птичий хвост, стань белым аистом, отрази обезьяну, столкнись с тигром, позволь рукам стать облаками и управлять круговоротом жизни. Дай белой змее подкрасться и вскочить на тигра. Стреляй в тигра, собери свою энергию и возвращайся к центру. Полный цикл занимал час, и, когда он заканчивался, Трейси падала на матрац от изнеможения. Она повторяла весь ритуал каждое утро и во второй половине дня. Постепенно тело ее пришло в норму и стало сильнее. В свободное от упражнений время она тренировала мозг. Лежа в темноте, она выполняла сложные математические расчеты, мысленно работала на банковском компьютере, декламировала стихи, вспоминала роли, которые она играла в студенческих спектаклях. Она была отличницей и, когда получала роль в школьной пьесе, где должна была использовать различные акценты, то изучала эти акценты и после того, как пьеса была сыграна. Как-то к ней подкатился ассистент режиссера и предложил попробовать свои силы в Голливуде. - Нет, благодарю, я не хочу быть в центре внимания. Это не для меня, - ответила ему Трейси. Голос Чарльза: Твое имя на первой полосе Дейли Ньюс. Трейси выбросила из головы Чарльза. Для него нет места в ее памяти. Она продолжала логические игры. Назови три абсолютно невозможные вещи. - Объяснить муравью разницу между католиком и протестантом; - Убедить пчелу, что Земля движется вокруг Солнца; - Растолковать кошке разницу между коммунизмом и демократией. Но в основном она концентрировалась на том, как бы ей уничтожить врагов, каждого, по очереди. Она вспомнила игру, в которую играла в детстве. Держа руку вытянутой в небо, можно было зачеркнуть Солнце. Вот так же они хотят поступить с ней. Они подняли руку и зачеркнули ее жизнь. Трейси понятия не имела о том, сколько же заключенных было брошено в карцер, ни о том, имело ли это значение для нее. На седьмой день дверь камеры отворилась, и Трейси ослепил заливший камеру свет. На пороге стоял охранник. - Подняться. Поднимайся по лестнице. Он спустился, чтобы подать Трейси руку, и, к его удивлению, она легко встала на ноги и без помощи выбралась из камеры. Другие заключенные, которых он выводил из карцера были либо разбиты, либо вели себя вызывающе, но эта была не такой. Вокруг нее светилась аура благородства, этакая самоуверенность, что было несвойственно этому месту. Трейси стояла на свету, прикрыв веки и постепенно давая глазам привыкнуть к освещению. "Шикарная задница, - думал охранник. - Ее бы отмыть и со смаком поиметь. Держу пари, она все сделает за хорошее отношение." А вслух он сказал: - Такая красивая девочка не должна терпеть такие мучения. Если бы мы с тобой подружились, я бы позаботился, чтобы такое не повторилось. Трейси повернулась, и, когда он почувствовал на себе ее взгляд, ему расхотелось продолжать. Охранник повел Трейси вверх по лестнице к надзирательнице. Надзирательница засопела: - Господи, как же ты воняешь. Иди и прими душ. Мы сожжем эту одежду. Холодный душ был просто прекрасен. Трейси вылила шампунь на волосы и намылилась с головы до пяток резко пахнувшим мылом. Когда она вымылась и переоделась в чистую одежду, надзирательница сказала: - Начальник хочет встретиться с тобой. Когда последний раз Трейси слышала эти слова, она думала, что они означают свободу. Никогда в жизни она не будет столь наивной. Начальник Брэнинген стоял около окна, когда Трейси вошла в кабинет. Он повернулся и сказал: - Пожалуйста, садитесь. Трейси села. - Я был в отъезде на конференции в Вашингтоне. Утром вернулся и увидел рапорт о происшедшем. Вас не должны были помещать в карцер. Трейси сидела и наблюдала за ним, ее бесстрастное лицо ничего не выражало. Начальник взглянул на какую-то бумагу, лежавшую на столе. - Согласно этому рапорту, вы подверглись сексуальному нападению со стороны ваших сокамерниц. - Нет, сэр. Начальник Брэнинген кивнул, понимающе: - Я понимаю ваш страх, но не могу позволить заключенным верховодить в тюрьме. Я хочу наказать тех, кто сделал это, но мне нужны ваши свидетельские показания. Я позабочусь, чтобы вас охраняли. А сейчас, я хочу чтобы вы рассказали мне точно, что же произошло и кто должен ответить за это. Трейси взглянула ему в глаза. - Я сама... Я упала с койки. Начальник долго изучающе смотрел на нее, и она увидела, что он явно разочарован. - Вы в этом уверены? - Да, сэр. - Вы не измените ваше решение? - Нет, сэр. Начальник сказал: - Хорошо. Если это ваше решение. Я хочу перевести вас в другую камеру, где... - Я не