Жорж Сименон. Мегрэ и бродяга ГЛАВА I По дороге с Набережной Орфевр к мосту Мари Мегрэ вдруг остановился, потом сразу же двинулся вперед, так что Лапуэнт, шедший рядом, не успел даже ничего заметить. На какое-то мгновение комиссар почувствовал себя таким же юным, как и его спутник. Должно быть, в этом был повинен воздух - удивительно прозрачный, какой-то пряный и благоухающий. Вот в такое же солнечное утро, что и нынче, Мегрэ, тогда еще молодой инспектор, только что назначенный в отдел охраны уличного порядка Сыскной полиции - парижане продолжали называть ее по-старому, Сюртэ, - долге бродил по парижским улицам. Хотя настало уже двадцать пятое марта, это был первый настоящий весенний день, безоблачный и ясный. Недаром ночью на город обрушился грозовой ливень, сопровождаемый далекими перекатами грома. Первый раз в этом году Мегрэ оставил пальто у себя в кабинете, и теперь легкий ветерок трепал полы его расстегнутого пиджака. Мегрэ шел, заложив руки за спину, поглядывая направо и налево, подмечая все, на что он давным-давно уже перестал было обращать внимание. Для такой короткой прогулки не стоило брать одну из черных машин, стоявших во дворе Сыскной полиции, и мужчины двинулись пешком по набережной. На паперти Собора Парижской богоматери они невольно спугнули стаю голубей. Неподалеку, прямо на площади, стоял туристический автобус - большой желтый автобус, прибывший из Кельна. Перейдя железный мостик, они очутились на острове Сен-Луи, и в одном из окон Мегрэ заметил молоденькую горничную в черном платье и белой кружевной наколке, похожую на героиню пьес, идущих на Бульварах. Немного дальше помощник мясника, в белом фартуке, отпускал мясо. Из соседнего дома вышел почтальон. Утром распустились почки, окропив деревья своей нежной зеленью. - Вода в Сене стоит еще высоко, - заметил Лапуэнт, до сих пор не раскрывавший рта. Да, паводок был высокий. Целый месяц, почти не переставая, лили бесконечные дожди, и чуть ли не каждый вечер по телевизору показывали затопленные города и селения, где на улицах бесновалась вода. Желтоватые волны Сены несли мимо разные обломки, старые ящики, ветви деревьев. Мегрэ и Лапуэнт добрались по набережной Бурбонов до моста Мари и теперь неторопливо переходили мост, пристально рассматривая сероватую баржу, стоявшую на приколе ниже по течению. Судя по красно-белому треугольнику, намалеванному на носовой части, она принадлежала компании водных перевозок. Баржа называлась "Пуату". Пыхтение и скрежет парового подъемного крана, разгружавшего ее трюмы, набитые песком, примешивались к смутному городскому гулу. Выше моста, в метрах пятидесяти от "Пуату", стояла на причале другая баржа. Чистенькая и опрятная, она, казалось, уже с раннего утра была надраена до блеска. За кормой лениво плескался бельгийский флаг, а возле белой рубки, в парусиновой люльке, напоминавшей гамак, спал ребенок. Высоченный светловолосый мужчина смотрел в сторону набережной, словно поджидая кого-то. На барже золотыми буквами было написано: "Зваарте Зваан"*. Ни Мегрэ, ни Лапуэнт не понимали, что означало это фламандское название. * "Зваарте Зваан" (фламанд.) - "Черный Лебедь", Было около десяти часов. Полицейские вышли к набережной Селестэн и собирались было спуститься к причалу, как в эту минуту подкатила служебная машина. Из нее вышли трое мужчин. Хлопнула дверца. - Смотрите, какое единодушие! Все собрались вовремя... Эта троица прибыла тоже из Дворца Правосудия, но из другой части здания - именно из той самой, где заседали лица поважнее - чиновники судебного ведомства. Это были помощник прокурора Паррен, судья Данцигер и старик, секретарь суда, фамилию которого Мегрэ никак не мог запомнить, хотя и встречался с ним сотни раз. Прохожие, торопившиеся по своим делам, дети, игравшие на тротуаре, - все они и не подозревали, что присутствуют при выезде прокуратуры на место преступления. Да и действительно, в такое весеннее утро это событие отнюдь не выглядело торжественно. Помощник прокурора вынул из кармана золотой портсигар и машинально протянул его Мегрэ, хотя у того была во рту трубка. - Ах, извините, не заметил... Это был высокий, худощавый, изысканно одетый блондин, и комиссар в который раз подумал, что щегольство, видно, присуще сотрудникам прокуратуры. Зато судья Данцигер, этакий маленький толстячок, одет был совсем просто. - Что ж, пошли, господа? Все спустились по выбитой мостовой и оказались у самой воды неподалеку от баржи. - Вот эта? Мегрэ знал не больше своих спутников. Утром он прочел в суточном отчете краткое изложение всех ночных происшествий, а полчаса назад раздался телефонный звонок: его просили присутствовать при выезде прокуратуры. Он не возражал. Приятно было снова очутиться в привычной обстановке и в хорошо знакомой среде. Впятером они направились к самоходной барже, с которой на берег была переброшена доска. Рослый, светловолосый речник сделал несколько шагов им навстречу. - Давайте руку, - сказал он помощнику прокурора, который шел первым. - Так оно будет безопаснее. Верно? Говорил он с заметным фламандским акцентом. Резкие черты лица, голубые глаза, сильные руки, манера двигаться - все напоминало гонщиков-велосипедистов после пробега, когда они дают интервью для печати. Здесь, у самой реки, подъемный кран, выгружавший песок, грохотал еще сильнее. - Вас зовут Жозеф ван Гут? - спросил Мегрэ, мельком взглянув на листок бумаги. - Да, мосье. Жеф ван Гут. - Вы владелец этого судна? - Ну конечно, мосье, я его хозяин. А то кто же! Из рубки тянуло чем-то вкусным. Внизу, у самого трапа, выстланного цветастым линолеумом, хлопотала по хозяйству молоденькая женщина. Мегрэ кивнул на ребенка в люльке. - Ваш сын? - Ха, не сын, мосье, дочка. А звать ее Йоланда. Мою сестру тоже зовут Йоланда, и она крестная малышки... Но тут счел нужным вмешаться помощник прокурора, предварительно дав знак секретарю приготовиться к записи. - Расскажите нам, как все это произошло. - Ну что ж. Я его выловил, а вон тот, с соседней баржи, мне помог... Жеф показал пальцем на "Пуату", где на корме, прислонясь к рулю, стоял какой-то человек и смотрел в их сторону, словно поджидая своей очереди. Несколько раз пропела сирена, и мимо них, вверх по течению, медленно прошел буксир, ведя за собой четыре баржи. И когда каждая проходила мимо "Зваарте Зваан", Жеф ван Гут в знак приветствия поднимал правую руку. - Вы знали утопающего? - В жизни не видал. - Давно вы стоите на причале у этой набережной? - Со вчерашнего вечера. Я иду из Жемона в Руан с грузом шифера... Хотел было дотемна пройти Париж и заночевать у Сюренского шлюза... Да вот, слышу, двигатель пошаливает. Мы ведь, речники, не очень-то любим ночевать в Париже. Понимаете?.. Вдали, прямо под мостом, Мегрэ заметил двух-трех бродяг и среди них очень толстую женщину. Ему показалось, что он уже где-то видел ее. - Как это произошло? Он бросился в воду? - Вот уж не думаю, мосье! Если б он сам бросился в воду, то что же делали здесь тогда те двое? - В котором часу это было? Где вы находились в это время? Расскажите нам подробно обо всем, что случилось в течение вечера. Вы стали на якорь у набережной незадолго до наступления темноты? - Точно. - Вы заметили под мостом бродягу? - Да разве их замечаешь? Они почти всегда там торчат. - Что вы делали потом? - Поужинали - Хуберт, Аннеке и я. - Кто такой Хуберт? - Мой брат. Он работает со мной. Аннеке - моя жена, ее имя Анна, а по-нашему - Аннеке. - А потом? - Мой брат принарядился и пошел на танцы. Годы такие, верно? - Сколько ему? - Двадцать два. - Сейчас он здесь? - Пошел за продуктами, скоро вернется. - Что вы делали после ужина? - Занялся двигателем и сразу же заметил утечку масла. А поскольку я хотел отчалить сегодня утром, вот и пришлось взяться за починку. Фламандец подозрительно оглядывал их, одного за другим, как человек, не привыкший иметь дело с правосудием. - В котором часу вы окончили вашу работу? - Вчера я не успел и доделал утром. - Где вы находились, когда услыхали крики? Жеф почесал голову, глядя на просторную, надраенную до глянца палубу. - Сперва я поднялся сюда, чтобы выкурить папиросу и посмотреть, спит ли Аннеке. - В котором часу? - Около десяти, точно не помню. - Она спала? - Да, мосье. И малышка тоже. Дочурка иногда плачет ночью: у нее режутся первые зубки... - Потом вы снова спустились к двигателю? - Совершенно верно. - В рубке было темно? - Да, мосье, ведь жена спала. - На палубе тоже было темно? - Конечно. - Ну, а потом? - Прошло порядочно времени, потом я услыхал звук мотора - будто неподалеку затормозила машина... - И вы не вышли взглянуть? - Нет, мосье. Да и зачем? - Ну, а дальше... - Немного погодя слышу - бух! - Как если бы кто-нибудь упал в воду? - Да, мосье. - И тогда? - Я поднялся по трапу и высунулся из люка. - И что же вы увидели? - Двух человек, которые бежали к машине... - Так там стояла машина? - Да, мосье, красная машина, марки "Пежо-403". - Неужели было так светло, что вы могли ее рассмотреть? - Там, как раз над стеной, на набережной, стоит фонарь. - Как выглядели эти двое? - Тот, что пониже ростом, - широкоплечий, в светлом дождевике. - А другой? - Мне не удалось хорошенько его разглядеть, потому что он первым сел в машину и сразу же включил мотор. - Вы не запомнили номерной знак? - Какой знак? - Номер, обозначенный на табличке? - Помню только, что там было две девятки и кончался он на семьдесят пять... - Когда вы услышали крики? - Как только машина тронулась с места. - Иначе говоря, прошло некоторое время, прежде чем человек, которого бросили в воду, стал кричать? В противном случае вы, наверно, услышали бы его крики раньше? - Думаю, что так, мосье. Ведь ночью тише, чем днем. - А который был час? - За полночь. - Вы не заметили кого-нибудь на мосту? - Я не смотрел вверх. На набережной, как раз над стеной, начали останавливаться прохожие, с интересом наблюдая за этими людьми, что-то обсуждавшими с хозяином баржи. Мегрэ показалось, что бродяги тоже подошли ближе. Кран по-прежнему черпал песок из трюма "Пуату" и ссыпал его в грузовики, подъезжавшие один за другим. - Он громко кричал? - Да, мосье. - А как он кричал? Звал на помощь, что ли?.. - Просто кричал... Потом крики стихли... - Что же вы сделали? - Спрыгнул в ялик и отвязал его... - Вам удалось сразу же разглядеть тонущего? - Нет, мосье, не сразу. Хозяин "Пуату", должно быть, тоже услышал крики: он бежал по палубе и пытался зацепить что-то багром... - Продолжайте. Фламандец, как было видно, старался изо всех сил, рассказывая о происшедшем, но давалось это ему не легко - недаром на лбу у него проступили бусинки пота. - Вы все время видели тонущего? - То видел, то не видел. - Потому что тело скрывалось под водой? - Да, мосье, и его уносило течением. - Так же, как и ваш ялик? - Да, мосье... Сосед спрыгнул в него... - Владелец "Пуату"? Жеф вздохнул, очевидно подумав, что собеседники его не слишком понятливы. Для него-то все было очень просто, и, вероятно, он не в первый раз переживал подобные происшествия. - И вы вдвоем вытащили его из воды? - Да. - В каком он был состоянии? - Глаза у него были открыты... В ялике его начало рвать... - Он ничего не говорил? - Нет, мосье. - Он казался испуганным? - Нет, мосье. - А как он выглядел? - Да никак. Он лежал неподвижно, а вода все лилась и лилась изо рта... - Глаза V него все время были открыты? - Да, мосье, я уже думал, что он умер. - Вы звали на помощь? - Нет, мосье. Звал не я... - Ваш приятель с "Пуату"? - Нет. Нас окликнули с моста. - Значит, кто-то был на мосту Мари? - В ту минуту - да. Он спросил нас, не утонул ли кто. Я подтвердил. Тогда он крикнул, что сейчас сообщит полиции. - И он это сделал? - Да. Немного погодя на велосипедах приехали два ажана. - Дождь уже шел? - Гроза началась как раз в то время, когда мы втаскивали этого человека на палубу. - Вашего судна? - Да. - Ваша жена проснулась? - В рубке горел свет. Аннеке набросила на себя пальто и смотрела на нас. - Когда вы обнаружили кровь? - Когда его положили возле руля; она текла из трещины в голове. - Из трещины? - Ну, из дырки... Я не знаю, как вы это называете... - Полицейские приехали сразу? - Почти сразу. - А прохожий, который их вызвал? - Больше я его не видал. - Вам не известно, кто он? - Нет, мосье. В это солнечное утро нелегко было представить себе ночную сцену, о которой Жеф ван Гут рассказывал так подробно, тщательно подбирая слова, словно переводя их с фламандского. - Вам, конечно, известно, что бродягу ударили по голове, а потом уже бросили в воду? - Так сказал доктор. Ведь один из полицейских сам сбегал за доктором. Потом приехала "скорая помощь". Когда раненого увезли, мне пришлось вымыть палубу - там натекла здоровенная лужа крови... - Что же, по-вашему, произошло? - Не знаю, мосье. - Вы сказали полицейским... - Сказал то, что думал. Разве я поступил не так? - Что же вы им сказали? - Этот малый, наверно, спал под мостом., - Но вы прежде его не видели? - Что-то не помню... Под мостами всегда спят люди... - Прекрасно. Продолжайте. Значит, подъехала машина... - Да, да, красная машина. Вот в этом-то я уверен! - Она остановилась недалеко от вашей баржи? Жеф кивнул и указал рукой на берег. - Мотор у нее работал? На сей раз речник отрицательно мотнул головой. - Итак, вы услышали шаги? - Да, мосье. - Шаги двух человек? - Я увидел двоих мужчин, они возвращались к машине... - А когда они подъезжали к мосту, вы их не видели? - В то время я возился внизу с мотором. - Значит, эти двое, из которых один был в светлом дождевике, очевидно, оглушили спящего бродягу и бросили в Сену. Так? - Когда я поднялся на палубу, он был уже в воде... - В медицинском заключении говорится, что потерпевший не мог так поранить голову при падении в воду... даже если бы случайно стукнулся головой о камни... Ван Гут смотрел на них с таким видом, будто хотел сказать, что уж это его никак не касается. - Вы не возражаете, что мы допросим вашу жену? - Я не против, чтоб вы потолковали с Аннеке, но она все равно вас не поймет, потому что говорит только по-фламандски... Помощник прокурора взглянул на Мегрэ, как бы спрашивая, нет ли у него вопросов. Комиссар отрицательно покачал головой. Если у него и возникли кое-какие вопросы, то он задаст их позже, когда господа из прокуратуры покинут баржу. - Мы скоро сможем двинуться дальше? - спросил речник. - Как только подпишете свои показания и сообщите нам, куда вы направляетесь. - В Руан. - Вам придется и в дальнейшем держать нас в курсе вашего местонахождения. Мой секретарь принесет вам бумаги для подписи. - А когда?.. - Наверно, после полудня. Подобный ответ явно не удовлетворил Жефа ван Гута. - Кстати, в котором часу ваш брат возвратился на судно? - Почти сразу после отъезда "скорой помощи". - Благодарю вас. Жеф ван Гут снова помог господину Паррену и его спутникам перейти по узкой доске, и маленькая группа направилась к мосту. Бродяги, стоявшие у баржи, ото-. шли на несколько шагов. - Что вы думаете об этом деле, Мегрэ? - Думаю, что все это выглядит очень странно. Не часто бездомный бродяга подвергается нападению... Под сводами моста Мари, как раз у каменной стены, прилепилось некое сооружение, которое можно было бы назвать собачьей конурой. Бесформенное и полуразвалившееся, оно тем не менее на какое-то время служило жильем человеческому существу. Заметив, что господин Паррен застыл от изумления, Мегрэ усмехнулся и, не выдержав, сказал: - Такие же конуры существуют под всеми парижскими мостами. Одну из них можете увидеть напротив здания Сыскной полиции. - И полиция ничего не предпринимает? - Если полиция их уничтожит, они вырастут снова, только подальше... Это причудливое логово сооружалось, как правило, из старых ящиков и кусков брезента. Размеры его были рассчитаны на то, чтобы там, скорчившись, мог разместиться лишь один-единственный человек. От соломы, рваных одеял, старых газет, разбросанных по земле, шел такой тяжелый дух, что никакие сквозняки не могли выветрить его. Господин Паррен поостерегся дотрагиваться до вещей пострадавшего, и Мегрэ пришлось самому бегло осмотреть весь этот хлам. Жестяной цилиндр с дырками и решеткой заменял плиту. В нем еще лежала сероватая зола. Тут же валялись куски бог знает где подобранного древесного угля. Разворошив подстилку, комиссар обнаружил своеобразный клад: две черствые горбушки хлеба, огрызок чесночной колбасы, а рядом, в углу, - книги, заглавия которых он вполголоса прочел: - "Мудрость" Верлена, "Надгробные речи" Боссюэ... Мегрэ поднял с земли какой-то журнал, который, должно быть, долго валялся под дождем и был извлечен из мусорного ящика. Оказалось, что это старый номер "Медицинского вестника". И, наконец, половина книги - вторая часть "Записок с острова Святой Елены". Судья Данцигер казался не меньше озадаченным, чем представитель прокуратуры. - Странный подбор книг, - заметил судья. - Он мог ведь быть и случайным, - высказал свое мнение Мегрэ. Там же, под дырявым одеялом, комиссар нашел кой-какую одежду: серый, весь в заплатах свитер с пятнами краски, вероятно принадлежавший какому-нибудь художнику; брюки из желтоватого тика; войлочные домашние туфли с протертыми подошвами; пять непарных носков. И, наконец, ножницы с отломанным острием. - Этот человек умер? - спросил помощник прокурора, по-прежнему держась на почтительном расстоянии, словно боялся набраться блох. - Час назад, когда я звонил в больницу, он был еще жив. - Что же, его надеются спасти? - Пытаются... У бедняги проломлен череп, и, кроме того, врачи опасаются, как бы он не заболел воспалением легких. Мегрэ машинально катал взад и вперед сломанную детскую коляску - наверно, бродяга брал ее с собой, когда ходил рыться в мусорных ящиках. Обернувшись к группке оборванцев, внимательно следивших за ним, комиссар оглядел их одного за другим. Кое-кто из них сразу же отвернулся. На лицах остальных было написано тупое равнодушие. - Эй, подойди-ка сюда!.. - подозвал он женщину, поманив ее пальцем. Если бы все это происходило лет тридцать назад, когда Мегрэ служил еще в отделе охраны уличного порядка, он мог бы назвать по имени каждого из этих людей, ибо в то время лично знал большинство парижских бродяг. Впрочем, с тех пор они почти не изменились. Разве только число их заметно поубавилось. - Где ты ночуешь? Женщина улыбнулась, будто желая задобрить его. - Вон там, - ответила она, указав на мост Луи-Филиппа. - Ты знаешь человека, которого ночью вытащили из воды? Лицо у нее было отекшее, изо рта несло винным перегаром. Сложив руки на животе, женщина кивнула. - Наши звали его Тубибом*. * Тубиб - от арабского "тебиб" - ученый: в разговорном французском языке - врач. - Почему? - А он из ученых. Говорят, и вправду был раньше врачом. - Давно он живет под мостами? - Уже несколько лет. - Сколько? - Не знаю... Я давно потеряла счет годам... Сказав это, она рассмеялась и отбросила с лица седую прядь. Когда она молчала, ей можно было дать лет шестьдесят, но стоило ей заговорить, как сразу же обнажалась почти беззубая челюсть, и толстуха казалась много старше. Однако в глазах ее по-прежнему таилась усмешка, и время от времени она оборачивалась к остальным бродягам, как бы призывая их в свидетели. - Разве не так? - спрашивала она у них. Они смущенно кивали в ответ, чувствуя себя неловко в присутствии комиссара и всех этих хорошо одетых господ. - Он всегда ночевал под этим мостом? - Не всегда... Я встречала его и под Новым мостом, а еще раньше - на набережной Берси... - А на Центральном рынке? - Мегрэ прекрасно знал, что многие бедняки проводят ночи именно там. - Нет, - ответила женщина. - Случалось тебе встречать его у мусорных ящиков? - Очень редко. Чаще всего он нанимался в ходячие рекламы. - А что тебе еще известно о нем? - Больше ничего... - Он когда-нибудь разговаривал с тобой? - А как же! Ведь это я иногда подстригала ему волосы. Нужно помогать друг другу! - Он много пил? Мегрэ понимал бессмысленность этого вопроса: пили почти все бродяги. - Не больше других. - Много? - Пьяным я его никогда не видала. А вот уж про меня этого не скажешь! - И она засмеялась. - Представьте себе, я вас знаю и помню, что вы не злой. Как-то раз вы меня допрашивали у себя в кабинете... Давно это было, может, лет двадцать назад, когда я еще работала у ворот Сен-Дени... - Ты ничего не слыхала прошлой ночью? Она показала рукой на мост Луи-Филиппа, чтобы подчеркнуть расстояние, которое отделяло его от моста Мари. - Слишком далеко... - И ты ничего не видела? - Видела только фары машины... Я подошла поближе - правда, не очень - боялась, как бы меня в нее не упрятали, - и разглядела, что это была "скорая помощь"... - Ну, а вы что-нибудь видели? - обратился Мегрэ к трем другим бродягам. Они испуганно замотали головами. - А не пройти ли нам к хозяину "Пуату"? - предложил помощник прокурора, очевидно желая поскорее покончить с этим делом. Речник с "Пуату", совсем не похожий на фламандца, уже поджидал их. Вместе с ним на борту "Пуату" тоже жили жена и дети, хотя баржа принадлежала не ему. Она почти всегда ходила лишь от песчаных карьеров Верхней Сены до Парижа. Речника звали Жюстен Гуле. Этому самому Жюстену Гуле - низкорослому, с плутоватыми глазками и прилипшей к губе потухшей сигаретой - можно было дать лет сорок пять. Из-за грохота крана, продолжавшего разгружать песок, приходилось говорить очень громко. - Вот ведь занятно! - хмыкнул Гуле. - Что занятно? - Да то, что нашлись люди, которые не поленились трахнуть бродягу и швырнуть его в воду. - Вы их видели? - Я ровно ничего не видел. - Где вы находились? - Когда кокнули этого малого? У себя в постели. - Что же вы слышали? - Слышал, как кто-то завопил. - А шума машины не слышали? - Может, и слышал. Наверху, по набережной, вечно мчатся машины, так что на это я не обратил внимания. - Вы поднялись на палубу? - Ну да... Как был - в пижаме, даже штаны не успел натянуть. - А ваша жена? - Она спросонья спросила: "Куда ты?" - Что вы увидели с палубы? - А ничего... Как всегда, в Сене крутились воронки. Я крикнул: "Э-эй!", чтобы малый ответил, и я бы знал, с какой стороны он барахтается. - А где в это время находился Жеф ван Гут? - Фламандец-то? Я вскоре разглядел его на палубе баржи... Он как раз отвязывал свой ялик... Когда течение проносило его мимо меня, я спрыгнул в лодку... Мы увидели того самого малого - он то всплывал, то исчезал... Фламандец попытался зацепить его багром... - С большим железным крюком на конце? - Как и все багры. - А не могли вы разбить ему голову, когда пытались зацепить багром? - Ну нет!.. В конце концов, мы все-таки зацепили его за штанину. Я сразу нагнулся и схватил его за ногу. - Он был без сознания? - Глаза у него были открыты. - Он ничего не сказал? - Его рвало водой... Потом на барже у фламандца мы заметили, что бедняга весь в крови. - Полагаю, что на этом можно и закончить, - вполголоса буркнул господин Паррен. Вся эта история мало интересовала его. - Хорошо. Я займусь остальным, - сказал Мегрэ. - Вы пойдете в больницу? - Да, собираюсь. Врачи говорят, что пройдет несколько часов, прежде чем он сможет говорить. - Держите меня в курсе. - Непременно. Когда они снова проходили под мостом Мари, Мегрэ сказал Лапуэнту: - Позвони в районный комиссариат, пусть пришлют человека. - А где я вас найду, шеф? - Здесь. И Мегрэ сухо попрощался с представителями прокуратуры. ГЛАВА II - Они из суда? - спросила толстуха, глядя вслед трем уходящим мужчинам. - Из прокуратуры, - поправил Мегрэ. - А разве это не одно и то же? - И, тихонько присвистнув, она продолжала: - Подумать только! Носятся с ним как с писаной торбой! Значит, он и вправду тубиб? Этого Мегрэ еще не знал. И, казалось, вовсе не спешил узнать. Он все никак не мог избавиться от странного ощущения, будто все это он давным-давно пережил. Лапуэнт поднялся на набережную и исчез из виду. Помощник прокурора в сопровождении коротышки-судьи и секретаря осторожно взбирался по откосу, внимательно глядя себе под ноги: не дай бог, еще испачкаешь ботинки! Черно-белый "Зваарте Зваан", позолоченный солнцем, казался таким же чистеньким снаружи, каким, наверно, был и внутри. Высоченный фламандец стоял у рулевого колеса и посматривал в сторону Мегрэ, а жена его, такая маленькая, больше похожая на девочку, со светлыми, почти белыми волосами, склонилась над люлькой младенца и меняла под ним пеленку. Несмотря на неумолчный шум машин, мчащихся по набережной Селестэн, несмотря на скрежет крана, разгружавшего песок с "Пуату", было хорошо слышно, как щебечут птицы, как плещутся волны Сены. Трое бродяг все еще держались поодаль, и только толстуха пошла за комиссаром под мост. Ее полинявшая, некогда красная кофта напоминала теперь обсосанный розовый леденец. - Как тебя звать? - Леа. Обычно меня зовут "толстуха Леа". Это показалось ей очень смешным, и она опять расхохоталась. - Где ты ночевала прошлую ночь? - Я вам уже говорила. - С тобой кто-нибудь был? - Только Дедэ, вон тот низенький, он сейчас повернулся к вам спиной. - Дедэ твой друг? - Все они мои друзья. - Ты всегда ночуешь под этим мостом? - Иногда я меняю квартиру. А что вы здесь ищете? Мегрэ и вправду что-то искал. Он снова нагнулся над кучей хлама, составлявшего имущество Тубиба. Теперь, когда помощник прокурора и его спутники ушли, он чувствовал себя свободнее. Мегрэ не торопился. Он вытащил из-под тряпья таганок, сковороду, ложку и вилку. Потом примерил очки в металлической оправе, с треснувшим стеклом. Все затуманилось у него перед глазами. - Тубиб надевал их только для чтения, - пояснила толстуха Леа. - Непонятно, - начал Мегрэ, глядя на нее в упор, - почему я не нахожу... Женщина не дала ему кончить. Она отошла на несколько шагов от конуры и вытащила из-за большого камня бутылку, в которой еще оставалось пол-литра фиолетового вина. - Ты пила его? - Да, я хотела прикончить. Пока Тубиб вернется, оно все равно прокиснет. - Когда ты брала бутылку? - Ночью, после того как его увезла "скорая помощь". - Больше ни к чему не прикасалась? Леа с серьезным видом сплюнула на землю. - Клянусь! Мегрэ поверил. Он по опыту знал, что бродяги никогда не крадут друг у друга. Да и вообще редко крадут не только потому, что их могут сразу же схватить, но в силу какого-то безразличия ко всему на свете. Напротив, на острове Сен-Луи, были настежь распахнуты окна уютных квартир, и в одном из них видна была женщина, расчесывавшая волосы перед зеркалом. - Ты знаешь, у кого он покупал вино? - Я несколько раз видела, как он выходил из бистро на улице Аве-Мария... Это недалеко отсюда, на углу улицы Жардэн... - А как относился Тубиб к другим? Желая угодить комиссару и ответить поточнее, толстуха задумалась. - Право, не знаю... Он мало отличался от них... - Он не рассказывал о своей жизни? - У нас об этом никто не говорит. Разве что когда изрядно налакаются... - А ему случалось напиваться? - По-настоящему - ни разу. Из-под кипы старых газет - они, видимо, служили бродяге своего рода одеялом - Мегрэ извлек вдруг раскрашенную деревянную лошадку со сломанной ногой. Но это его нисколько не удивило. Как, впрочем, и толстуху. Какой-то человек, обутый в эспадрильи*, легко и бесшумно спустился по откосу и подошел к барже фламандца. В каждой руке он держал по сетке с провизией, откуда торчали два больших батона и перья зеленого лука. * Эспадрильи - холщовые туфли на веревочной подошве. Судя по всему, это был брат фламандца, очень похожий на Жефа ван Гута, только помоложе и посимпатичнее. На нем были синие полотняные брюки и свитер в белую полоску. Поднявшись на палубу, он перекинулся парой слов с братом, потом посмотрел в сторону комиссара. - Не трогай здесь ничего! А сама ты можешь мне еще понадобиться. Если узнаешь что-нибудь... приходи, - сказал комиссар толстухе Леа. - Неужто такая, как я, пойдет в ваше заведение? - опять рассмеялась она. - Можно прикончить ее? - спросила она, показав на бутылку. Мегрэ кивнул в ответ и пошел навстречу Лапуэнту, возвращавшемуся в сопровождении полицейского. Комиссар приказал ему до прихода эксперта охранять груду старья, составлявшего имущество Тубиба. Потом в сопровождении Лапуэнта направился к "Зваарте Зваан". - Вас зовут Хуберт ван Гут? Куда молчаливее, а может, и подозрительнее, чем брат, юноша ограничился кивком головы. - Вчера вечером вы ходили на танцы? - А что в этом плохого? Акцент у него был меньше заметен. Разговаривая с ним, Мегрэ и Лапуэнту, стоявшим на набережной, приходилось высоко закидывать голову. - Где же это вы были? - Возле площади Бастилии. Там есть такая узенькая улочка и на ней с полдюжины кабаков. Я был у "Леона". - Вы туда и раньше захаживали? - Не раз... - Значит, вам ничего не известно о том, что случилось ночью? - Лишь то, что мне рассказал брат. Из медной трубы на палубу валил дым. Женщина с ребенком уже спустилась вниз, в каюту, откуда до комиссара и инспектора доносился аппетитный запах еды. - Когда мы сможем отчалить? - спросил молодой человек. - Наверное, после полудня, как только судья пришлет вашему брату на подпись протокол допроса. У Хуберта ван Гута, аккуратного, тщательно причесанного, была, как и у брата, розоватая кожа и очень светлые волосы. Немного погодя Мегрэ и Лапуэнт пересекли набережную Селестэн и на углу улицы Аве-Мария увидели бистро "Маленький Турин". На пороге стоял хозяин в жилете. Внутри никого не было. - Можно войти? Хозяин посторонился, удивившись, что его бистро привлекло таких посетителей. Оно было крохотное: стойка да три столика - вот и все. Стены были ярко-зеленые. С потолка свисали окорока, болонские колбасы, странные желтоватые сыры, с виду похожие на раздутые бурдюки с вином. - Что пожелаете? - Вина. - Кьянти? На полках стояли оплетенные бутыли, но хозяин не прикоснулся к ним, а достал из-под прилавка бутылку и наполнил стаканы, не сводя любопытных глаз с гостей. - Вы знаете бродягу, по прозвищу Тубиб? - Как он там? Надеюсь, жив? Здесь звучал уже не фламандский, а итальянский акцент и вместо флегматичного Жефа ван Гута и его брата - экспансивный хозяин бистро. - Вы в курсе дела? - спросил Мегрэ. - Слыхал, что с ним ночью что-то случилось. - Кто вам сказал об этом? - Какой-то бродяга утром. - Что же он вам сказал? - Что возле моста Мари была потасовка и за Тубибом приехала "скорая помощь". - И все? - Кажется, речники вытащили его из воды. - Тубиб у вас покупал вино? - Частенько. - Он много пил? - Около двух литров в день... Конечно, когда у него водились деньжонки... - А как он их зарабатывал? - Как все они - подсоблял на Центральном рынке или в другом месте... Иногда разгуливал по улицам с рекламными щитами. Тубибу я охотно давал в долг. - Почему? - Потому что он был не простой бродяга, как другие... Он спас мою жену. Хозяйка бистро, почти такая же толстая, как Леа, но очень подвижная, суетилась рядом на кухне. - Ты это про меня? - Я тут рассказываю, как Тубиб... Она вошла в зал, вытирая руки о передник. - Так это правда, что его хотели убить? Вы из полиции? Как вы думаете, он выкарабкается? - Пока еще неизвестно, - уклончиво ответил комиссар. - А от чего он вас спас? - Ах, если б вы меня видели два года назад, вы б меня не узнали. Я была вся в экземе. Лицо красное, как кусок говядины на прилавке мясника... И не видно было конца этой болезни. В диспансере меня лечили самыми разными средствами, прописывали всякие мази, от которых так омерзительно пахло, что я сама себе опротивела... Ничего не помогало... Мне даже запрещали есть, но у меня и аппетита-то не было... Делали мне еще уколы... Слушая ее, муж согласно кивал головой. - Как-то днем Тубиб сидел вон в том углу возле двери, а я жаловалась на свою хворь зеленщице. И тут я почувствовала, что он как-то странно смотрит на меня... А потом вдруг мне и говорит, да так просто, будто заказывает стакан вина: "Пожалуй, я сумею вас вылечить". Я спросила, правда ли, что он доктор. Тубиб улыбнулся и тихо ответил: "Меня никто не лишал права заниматься врачебной практикой". - Он выписал вам рецепт? - Нет. Только попросил немножко денег - насколько я помню, двести франков - и сам сходил за порошками к аптекарю. "Будете растворять по одному порошку в теплой воде и пить перед каждым приемом пищи. Утром и вечером умывайтесь очень соленой водой". Хотите верьте, хотите нет, но через два месяца кожа у меня стала такой же гладкой, как теперь. - Тубиб лечил еще кого-нибудь, кроме вас? - Не знаю. Ведь разговорчивым его не назовешь... - Он приходил к вам каждый день? - Почти каждый день... и покупал свои два литра вина. - Он всегда был один? Вам никогда не приходилось видеть его в обществе неизвестных людей? - Нет... - Он не называл вам своей фамилии, не говорил, где раньше жил? - Знаю только, что у него была дочь. У нас тоже есть дочка, сейчас она в школе... Как-то она принялась разглядывать Тубиба, он ей и сказал: "Не бойся... У меня тоже была маленькая девочка". Лапуэнт, должно быть, только удивлялся: почему это Мегрэ вдруг заинтересовался историей какого-то бродяги? В газетах, в отделе происшествий, ей отведут всего несколько строк, не больше. Но Лапуэнт не знал - он был еще слишком молод, - что за всю свою служебную карьеру Мегрэ впервые пришлось иметь дело с покушением на жизнь бродяги. - Сколько с меня? - Не выпьете ли еще стаканчик - за здоровье бедного Тубиба? Они выпили еще по стакану кьянти - на сей раз угощал хозяин. Миновав мост Мари, Мегрэ и Лапуэнт вскоре вошли под серые своды больницы. Там им пришлось вести долгие переговоры с неуступчивой женщиной, восседавшей в регистратуре. - Вы не знаете его фамилии? - Мне известно лишь, что на набережных его звали Тубиб и что сюда его доставили прошлой ночью. - Прошлой ночью дежурила не я. В какое отделение его поместили? - Не знаю... Я говорил по телефону с одним из практикантов. Он не сказал мне, будут его оперировать или нет. - Как фамилия практиканта? Регистраторша несколько раз перелистала книгу записей и позвонила куда-то по телефону, - А кто вы будете? - Комиссар Мегрэ. Ясно было, что это имя ничего ей не говорят, и она повторила в трубку: - Комиссар Мегрэ... Прошло не меньше десяти минут, пока она, словно оказывая ему великую услугу, со вздохом произнесла; - Пройдите по лестнице "С". Подниметесь на четвертый этаж. Там вы найдете старшую сестру. По пути Мегрэ и Лапуэнту встречались санитары, молодые врачи, больные в халатах, а через открытые двери палат виднелись ряды коек. На четвертом этаже им снова пришлось ждать; старшая сестра раздраженно разговаривала с двумя мужчинами, которые тщетно старались ее в чем-то убедить. - Ничего не могу сделать, - бросила она напоследок. - Обращайтесь к администрации, не я устанавливаю порядки. Мужчины удалились, проворчав сквозь зубы что-то нелестное. Старшая сестра повернулась к Мегрэ: - Вы по поводу бродяги? - Комиссар Мегрэ, - представился тот. Сестра тщетно пыталась вспомнить, кто это, но и ей имя комиссара ничего не говорило. Здесь был совсем другой мир - мир занумерованных кабинетов, разделенных перегородками отделений, коек, расставленных рядами в просторных палатах, и в ногах каждой койки - дощечка с начертанными на ней таинственными знаками. - Как он себя чувствует? - Если я не ошибаюсь, его как раз сейчас осматривает профессор Маньен. - Его оперировали? - Кто вам сказал про операцию? - Не помню... Я полагал... Здесь, в этой больнице, Мегрэ чувствовал себя явно не в своей тарелке и даже как-то робел. - Под какой фамилией он у вас значится? - Под той, что стоит в его удостоверении личности. - Оно хранится у вас? - Могу вам его показать. Сестра зашла в маленький кабинетик за стеклянной перегородкой в конце коридора и тотчас вернулась, неся засаленное удостоверение личности, еще влажное после пребывания в водах Сены. Фамилия - Келлер. Имя - Франсуа Мари Флорантен. Профессия - тряпичник. Место рождения - Мюлуз, Нижний Реин. Согласно документу, Келлеру минуло шестьдесят три года и проживал он в Париже в меблированных комнатах на площади Мобер. Мегрэ хорошо знал эти номера: они служили официальным местом жительства многих бродяг. - Он пришел в сознание? Сестра хотела было забрать удостоверение, но комиссар положил его к себе в карман, и она недовольно проворчала: - Это не положено. По правилам... - Келлер лежит в отдельной палате? - С какой стати? - Проводите меня к нему. Сначала она заколебалась, но в конце концов уступила. - Вам все равно придется договариваться с профессором. Пройдя впереди Мегрэ и Лапуэнта, сестра распахнула дверь, за которой виднелись два ряда коек, запятых больными. Большинство из них лежало неподвижно, с открытыми глазами, а двое или трое в больничных халатах стояли в глубине комнаты и о чем-то потихоньку толковали. Возле одной из коек, как раз посреди палаты, десяток юношей и девушек, одетых в белые халаты и шапочки, окружили коренастого человека с подстриженными бобриком волосами. Он тоже был в белом халате и, судя по всему, проводил с ними занятия. - Сейчас профессору нельзя мешать. Как видите, он занят, - заметила сестра. Однако подошла к нему и прошептала несколько слов на ухо. Профессор взглянул на Мегрэ и продолжал что-то объяснять студентам. - Профессор освободится через несколько минут, - сказала сестра. - Он просит вас подождать у него в кабинете. И она провела их в маленькую комнату, где стояло всего два стула. На письменном столе в серебряной рамке - фотография женщины с тремя детьми, склонившимися друг к другу. Мегрэ поколебался, потом выбил трубку прямо а пепельницу, полную сигаретных окурков, и снова ее набил. - Простите, что заставил вас ждать, господин комиссар. Когда сестра доложила мне о вас, я был несколько озадачен... В конце концов... Неужели и он тоже скажет: "Ведь это всего лишь бродяга"? Нет, не может быть! - ...в конце концов, дело весьма обычное, не так ли? - докончил профессор. - Пока я и сам почти ничего не знаю и надеюсь, что как раз вы прольете свет на это дело. - Что ж, пробит череп, к счастью - без сопутствующих трещин. Мой ассистент, должно быть, уже сказал вам об этом утром по телефону. - Тогда еще не было результатов рентгена. - Теперь снимок сделан... Возможно, потерпевший выкарабкается, поскольку мозг, кажется, не задет. - Мог ли этот пролом явиться результатом падения и удара о камни набережной? - Ни в коем случае. Ему был нанесен сильный удар каким-то тяжелым предметом... ну, скажем, молотком или гаечным ключом... - И от этого он потерял сознание? - Бесспорно... И в результате сейчас находится в коматозном* состоянии... Кстати, он может пробыть в нем несколько дней, а может и в любую минуту прийти в себя... * В коматозном - в бессознательном состоянии. Перед мысленным взором Мегрэ возник крутой берег Сены, конура Тубиба, грязная вода, плескавшаяся в нескольких метрах от него, и почему-то вдруг вспомнилось, что говорил фламандец. - Простите, что я возвращаюсь к этому вопросу. Вы говорите, что ему нанесли удар по голове. Один удар? - А почему вы об этом спрашиваете? - Это может иметь значение для следст