возле прибора госпожи Мегрэ лежал листок бумаги с записями. - Пересказать тебе, что она мне передала? Уличный гул мелодично вплетался в их разговор; слышно было, как у соседей включили телевизор. - Не хочешь послушать последние новости? - Нет, я предпочитаю послушать тебя... Пока жена рассказывала, Мегрэ несколько раз опускал руку в карман и будто невзначай вертел стеклянный шарик. - Чему ты улыбаешься? - Просто так... Я тебя слушаю. - Прежде всего я узнала, откуда взялось состояние, которое тетка оставила мадам Келлер. Это довольно длинная история. Рассказать тебе подробно? Он кивнул, продолжая похрустывать макаронами. - В свое время ее тетка работала сиделкой и в сорок лет еще не была замужем. - Она жила в Мюлузе? - Нет, в Страсбурге. Это была сестра матери мадам Келлер. Ты меня слушаешь? - Да, да. - Итак, она работала в больнице... Там каждый профессор ведет несколько палат для частных пациентов. Однажды, незадолго до войны, она ухаживала за больным, о котором потом нередко вспоминали в Эльзасе. Это был некий Лемке, торговец металлическим ломом, человек богатый, но с весьма скверной репутацией. Кое-кто утверждал, что он не чурался и ростовщичества. - И он на ней женился? - Откуда ты знаешь? Мегрэ пожалел, что испортил ей конец рассказа. - Я догадался по твоему лицу. - Да, он на ней женился. Но слушай дальше... Во время войны Лемке продолжал торговать цветным ломом. Естественно, он сотрудничал с немцами и сколотил себе на этом неплохое состояние... Я слишком тяну? Тебе надоело? - Ничего подобного! Что же было после освобождения? - ФФИ* искали Лемке, чтобы отобрать награбленное и расстрелять. Но найти его не удалось. Лемке с женой скрылись, и никто не знал куда. Позднее выяснилось, что они перебрались в Испанию, а оттуда отплыли в Аргентину. Один владелец ткацкой фабрики из Мюлуза встретил там Лемке на улице... Еще немного макарон? * Французские силы внутреннего сопротивления во время второй мировой воины. - Охотно, только поподжаристей! - Я не знаю, продолжал ли Лемке заниматься делами или просто путешествовал с женой для собственного удовольствия, но как-то раз они решили полететь в Бразилию. В горах их самолет разбился. Экипаж и все пассажиры погибли. И вот, поскольку Лемке и его жена тоже стали жертвами этой катастрофы, все их состояние нежданно-негаданно перешло к мадам Келлер. При обычных обстоятельствах все деньги должна была бы получить семья мужа... А ты знаешь, почему родным Лемке ничего не досталось и все перешло к племяннице его жены? Мегрэ покривил душой: он ничего не сказал и только пожал плечами. На самом-то деле он уже давным-давно все понял. - Оказывается, - продолжала госпожа Мегрэ, - если супруги пали жертвой несчастного случая и невозможно установить, кто из них умер первым, по закону считается, что жена пережила мужа, пусть даже на несколько секунд. Врачи утверждают, что мы, женщины, более живучи... Таким образом, сначала тетка стала наследницей своего мужа, а от нее все состояние перешло к племяннице... Уф!.. - Госпожа Мегрэ была явно довольна своим сообщением и даже немного гордилась собой. - Словом, в какой-то мере из-за того, что больничная сиделка в Страсбурге вышла за торговца металлическим ломом и некий самолет разбился в горах Южной Америки, доктор Келлер стал бродягой... Если бы его жена внезапно не разбогатела, если бы они продолжали жить на улице Соваж, если бы... Ты понимаешь, что я хочу сказать? Тебе не кажется, что он остался бы в Мюлузе? - Возможно. - Я знаю кое-что и о мадам Келлер. Но предупреждаю, может быть, это лишь сплетни, и сестра не ручается за достоверность этих сведений. - Все-таки расскажи. - Мадам Келлер - маленькая, энергичная и крайне беспокойная особа - обожает светскую жизнь и влиятельных людей. Когда муж ее уехал, она бросилась в омут веселья, по несколько раз на неделе устраивала званые обеды. Так она стала эгерией*' префекта Бадэ, жена которого долго хворала и в конце концов умерла. Злые языки болтают, что мадам Келлер была любовницей префекта и что у нее были и другие любовники. Среди них называли имя одного генерала, но я забыла его фамилию... * По римской легенде, прорицательница и советчица царя Нумы. - Я видел мадам Келлер, - сказал комиссар. Если госпожа Мегрэ и была разочарована, то не показала виду. - Ну и какая же она? - Такая, как ты ее сейчас описала. Энергичная маленькая дама, нервная, выхоленная. Она выглядит моложе своих лет и обожает попугайчиков. - Почему попугайчиков? - Потому что ими забита вся квартира. - Она живет в Париже? - На острове Сен-Луи, в трехстах метрах от моста Мари, под которым ночевал ее муж. Кстати, доктор курил трубку. В перерыве между макаронами и салатом Мегрэ вытащил из кармана шарик и катал его по скатерти. - Что это такое? - Стеклянный шарик. У Тубиба их было три. Госпожа Мегрэ пристально посмотрела на мужа. - Ты ему симпатизируешь, да? - Мне кажется, я начинаю его понимать... - Ты понял, почему такой человек, как Келлер, стал бродягой? - Более или менее. Он жил в Африке, единственный белый на врачебном пункте, удаленном от городов и больших дорог. Там его снова постигло разочарование. - А почему? Не легко было объяснить это госпоже Мегрэ, которая всегда вела размеренный образ жизни, обожала порядок и чистоту. - И вот я все пытаюсь разгадать, - шутливо продолжал Мегрэ, - в чем доктор провинился? Жена нахмурилась. - Что ты хочешь этим сказать? Ведь его оглушили и бросили в Сену, так? - Он - жертва, это верно. - Тогда почему же ты говоришь... - Криминалисты, в частности американские, выдвинули на этот счет теорию, и, по-видимому, она не столь парадоксальна, как представляется с первого взгляда. - Какую теорию? - Что из десяти преступлений по крайней мере восемь можно отнести к таким, когда жертва в значительной мере делит ответственность с убийцей. - Не понимаю. Мегрэ как завороженный смотрел на шарик. - Представь себе жену и ревнивого мужа. Они поссорились... Мужчина упрекает женщину, а та держится вызывающе... - Случается... - Предположим, у него в руке нож и он ей говорит: "Берегись, в следующий раз я убью тебя!" - И так может быть... - Предположим теперь, что женщина бросает ему в лицо: "Ты не посмеешь, ты на это не способен!" - Теперь я поняла... - Прекрасно. Так вот, во многих житейских драмах случается именно так. Вот ты сейчас рассказывала о Лемке. Он разбогател двояким путем: во-первых, давал деньги в рост, доводя клиентов до отчаяния, а во-вторых, торговал с немцами. Разве ты удивилась бы, узнав, что его убили? - Но ведь доктор... - ...Как будто никому не причинил вреда. Он жил под мостами, пил прямо из бутылки красное вино и расхаживал по улице с рекламой на спине. - Вот видишь! - И тем не менее кто-то ночью спустился на берег и, воспользовавшись тем, что Тубиб спал, нанес ему удар по голове, который мог стать смертельным, а потом, дотащив тело до Сены, бросил в реку, откуда его чудом выловили речники. Вполне понятно, что этот "кто-то" действовал не без причины... Иначе говоря, сознательно или нет, но Тубиб дал кому-то повод расправиться с ним. - Он все еще не пришел в себя? - Пока нет. - И ты надеешься что-нибудь вытянуть из него, когда он сможет говорить? Мегрэ пожал плечами и стал молча набивать трубку. Немного позже они потушили свет и снова сели у раскрытого окна. Вечер был тихий и теплый. Разговор как-то не клеился... Когда на следующее утро Мегрэ пришел на службу, стояла такая же ясная и солнечная погода, как накануне. На деревьях зазеленели первые листочки, изящные и нежные. Едва комиссар сел за письменный стол, как вошел Лапуэнт. Он был в превосходном настроении. - Тут вас ждут двое молодчиков, шеф. Он просто сгорал от нетерпения, и вид у него был такой же гордый, что и вчера у госпожи Мегрэ. - Где они? - В приемной. - Кто такие? - Владелец красной "Пежо-403" с другом, который в понедельник вечером сопровождал его. Впрочем, моя заслуга в этом деле невелика. Как ни странно, но в Париже не так уж много красных "Пежо-403" и лишь на трех из них номерной знак с двумя девятками. Одна из машин уже неделю в ремонте, вторая сейчас вместе с владельцем находится в Канне. - Ты допросил этих людей? - Задал им пока лишь пару вопросов. Мне хотелось, чтоб вы сами на них взглянули. Пригласить их к вам? Лапуэнт вел себя как-то таинственно, словно он готовил Мегрэ сюрприз. - Ладно. Мегрэ ждал, сидя за столом, и, будто талисман, держал в кармане разноцветный шарик. - Мосье Жан Гийо, - объявил инспектор, вводя первого из посетителей. Это был мужчина лет сорока, среднего роста, довольно изысканно одетый. - Мосье Ардуэн, чертежник, - снова возвестил Лапуэнт. Чертежник был высок ростом, худощав и на несколько лет моложе Гийо. Мегрэ сразу же заметил, что он заикается. - Садитесь, господа. Как мне сообщили, один из вас - владелец красной машины марки "Пежо"? Жан Гийо не без гордости поднял руку. - Это моя машина, - сказал он. - Я купил ее в начале зимы. - Где вы живете, мосье Гийо? - На улице Тюрен, недалеко от бульвара Тампль. - Ваша профессия? - Страховой агент. Ему было явно не по себе. Еще бы! Ведь он оказался в Сыскной полиции и его допрашивает не кто иной, как сам комиссар. Но тем не менее он не казался испуганным и даже с любопытством оглядывал все вокруг, чтобы потом подробно рассказать о происшедшем приятелям. - А вы, мосье Ардуэн? - Я-я... жи-живу в-в т-том же доме. - Этажом выше, - помог ему Гийо. - Вы женаты? - Хо-хо-холост. - А я женат, у меня двое детей, мальчик и девочка, - не дожидаясь очереди, добавил Гийо. Лапуэнт стоял у двери и загадочно улыбался. Казалось, эти двое - сидя на стульях, каждый со шляпой на коленях - исполняют какой-то странный дуэт. - Вы друзья? Они ответили одновременно, насколько это позволяло заикание Ардуэна. - Близкие друзья... - Вы знали некоего Франсуа Келлера? Они удивленно переглянулись, словно услышали это имя впервые. Потом чертежник спросил: - К-к-кто это? - Он долгое время был врачом в Мюлузе. - Да я сроду там не бывал! - воскликнул Гийо. - А он утверждает, будто со мной знаком? - Что вы делали в понедельник вечером? - Как я уже говорил вашему инспектору, я не знал, что это запрещено. - Расскажите подробно, что вы делали в понедельник. - Около восьми вечера, когда я возвратился домой после объезда клиентов - мой участок в западном предместье Парижа, - жена отозвала меня в уголок, чтоб не слышали дети, и сообщила, что Нестор... - Кто такой Нестор? - Наша собака, огромный датский дог. Ему как раз исполнилось двенадцать лет. Он очень любил детей, ведь они, можно сказать, родились на его глазах. Когда дети были маленькими, Нестор ложился у их кроваток и даже меня едва подпускал к ним. - Итак, ваша жена сообщила вам... Господин Гийо невозмутимо продолжал: - Не знаю, держали ли вы когда-нибудь догов, но обычно они почему-то живут меньше, чем собаки других. пород. В последнее время стали поговаривать, будто доги подвержены всем человеческим болезням. Несколько недель назад Нестора разбил паралич, и я предложил отвезти его к ветеринару и усыпить, но жена не захотела. Когда я в понедельник возвратился домой, то мне сказали, что у собаки началась агония, и, чтобы дети не видели этой тяжкой картины, жена побежала за нашим другом Ардуэном, и он помог перенести Нестора к себе... Мегрэ посмотрел на Лапуэнта, тот подмигнул ему. - Я сейчас же поднялся к Ардуэну, чтобы толком разузнать, что с собакой, - продолжал господин Гийо. - Бедняжка Нестор был безнадежен. Я позвонил нашему ветеринару. Мне ответили, что он в театре и вернется не раньше полуночи. Мы провели более двух часов возле околевающей собаки. Я сел на пол и положил ее голову к себе на колени. Слушая рассказ господина Гийо, Ардуэн то и дело кивал головой, а потом даже попытался вставить слово: - Он... он... - Нестор испустил дух в половине одиннадцатого,--прервал его страховой агент. - Я зашел домой предупредить жену. Пока она ходила в последний раз взглянуть на Нестора, я оставался в квартире вместе со спящими детьми. Помню, я что-то наспех съел, так как в тот день не успел пообедать. Признаюсь, чтоб немного приободриться, я выпил две рюмки коньяку, а когда жена вернулась, отнес бутылку к Ардуэну - он был взволнован не меньше моего. В общем, маленькая драма переплелась с большой. - Вот тогда-то мы и задумались, как быть с трупом собаки. Я где-то слышал, что существует .специальное кладбище для собак, но место там, наверно, стоит дорого, и, кроме того, я не мог потратить на эту церемонию целый рабочий день. Жена тоже была занята. - Короче говоря... - прервал его Мегрэ. - Короче говоря... - Гийо запнулся, потеряв нить повествования. - М-мы... мы... мы... - снова вмешался Ардуэн. - Нам не хотелось бросить Нестора где-нибудь на пустыре... Вы представляете себе дога? Когда собака лежала на полу в столовой Ардуэна, она казалась еще больше и внушительнее. Короче говоря... Господин Гийо словно обрадовался, найдя оборванную было нить рассказа. - Короче говоря, мы решили бросить пса в Сену. Я взял мешок из-под картошки, но он оказался мал - не умещались лапы... Мы с трудом снесли труп по лестнице и засунули его в багажник машины. - В котором часу? - Было десять минут двенадцатого. - Откуда вам известно, что было именно десять минут двенадцатого? - Консьержка еще не спала. Она увидела нас, когда мы спускались по лестнице, и спросила, что случилось. Я ей все объяснил. Дверь в швейцарскую была открыта, и я машинально взглянул на часы: они показывали десять минут двенадцатого. - Вы сказали консьержке, что собираетесь бросить собаку в Сену? Вы сразу же поехали к мосту на набережной Селестэн? - Да, так было ближе всего... - Чтобы добраться туда, вам потребовалось лишь несколько минут, не больше... Полагаю, вы не останавливались в пути? - Когда ехали к Сене? Нет... Мы выбрали кратчайший путь и затратили на него минут пять... Вначале я не решался спуститься по откосу на машине, но так как на берегу не было ни одной живой души - все-таки рискнул. - В половине двенадцатого? - Ни в коем случае! Сейчас вы поймете почему. Мы с Ардуэном подняли мешок и, раскачав, бросили в воду. - И по-прежнему никого не видели? - Нет... - Но ведь поблизости стояла баржа? - Совершенно верно. Мы даже заметили внутри свет. - А человека на палубе? - Нет... - Значит, до моста Мари вы не доехали? - Нам незачем было ехать дальше. Мы бросили Нестора в воду близ того места, где стояла машина... Ардуэн все время согласно кивал головой. Иногда он открывал рот, тщетно пытаясь что-то добавить, но тут же вынужден был смириться и промолчать. - Ну, а потом? - А потом мы уехали. Очутившись... - Вы хотите сказать, на набережной Селестэн? - Да. Мне стало как-то не по себе, и я вспомнил, что в бутылке не осталось ни капли коньяку... Н-да, вечер выдался на редкость тяжелый... ведь Нестор был все равно что член нашей семьи... На улице Тюрен я предложил Люсьену выпить по стаканчику вина, и мы остановились перед кафе на углу улицы Фран-Буржуа, совсем рядом с площадью Вогезов. - Опять пили коньяк? - Да... В кафе на стене висели часы, и я невзначай взглянул на них. Хозяин предупредил меня, что они минут на пять спешат. Было без двадцати двенадцать. И Гийо снова с сокрушенным видом повторил: - Клянусь, я не знал, что это запрещено. Войдите в мое положение. Я ведь поступил так только из-за детей: хотел избавить их от грустного зрелища... Дети еще не знают, что Нестор умер, мы им сказали, что он убежал, что, может быть, его еще найдут... Мегрэ, сам не зная почему, вынул из кармана стеклянный шарик и принялся вертеть его между пальцами. - Полагаю, вы сказали мне правду? - А зачем мне лгать? Если нужно уплатить штраф, я... - В котором часу вы возвратились домой? Мужчины смущенно переглянулись. Ардуэн раскрыл было рот, но господин Гийо перебил его: - Поздно, около часа. - Разве кафе на улице Тюрен было открыто до часа ночи? Мегрэ хорошо знал этот квартал. Там все закрывалось в полночь, если не раньше. - Нет, кафе закрылось... и мы пропустили по последней рюмке на площади Республики. - Вы были пьяны? - Вы же знаете, как это бывает? Выпьешь стаканчик, чтобы успокоиться... Потом второй... - Вы снова проехали по набережной? Гийо недоуменно посмотрел на товарища, как бы прося подтвердить его показания. - Конечно, нет, нам нечего было там делать. Мегрэ обратился к Лапуэнту: - Проводи господ в соседнюю комнату и запиши показания. Благодарю вас, мосье. Нет надобности разъяснять вам, что все вами сказанное будет проверено. - Клянусь, я говорил только правду. - Я-я-я-я... т-тоже. Это походило на фарс. Мегрэ остался в кабинете один. Стоя у открытого окна, он машинально вертел стеклянный шарик и задумчиво смотрел на Сену, бегущую за деревьями, на проходившие мимо суда, на светлые пятна женских платьев на мосту Сен-Мишель. Потом сел за письменный стол и позвонил в больницу. - Соедините меня со старшей сестрой хирургического отделения. Теперь, когда старшая сестра воочию убедилась, что Мегрэ беседовал с самим профессором, и даже получила от того соответствующие указания, она стала воплощением любезности. - Я как раз собиралась вам звонить, господин комиссар. Профессор Маньен только что осмотрел больного. Он находит, что больному гораздо лучше, и надеется, что удастся избежать осложнений. Это поистине чудо... - Больной пришел в сознание? - Не совсем, но иногда он смотрит на окружающее вполне осмысленно. Пока трудно сказать, отдает ли он себе отчет в случившемся... - Лицо у него все еще забинтовано? - Уже нет. - Вы думаете, сегодня он окончательно придет в себя? - Это может произойти с минуты на минуту. Вы хотите, чтобы я известила вас, как только он заговорит? - Не стоит... Я сам зайду в больницу... - Сейчас? - Да, сейчас. Мегрэ не терпелось познакомиться с человеком, которого он видел только с забинтованной головой. Комиссар прошел через комнату инспекторов, где Лапуэнт в это время печатал на машинке показания страхового агента и его приятеля-заики. - Я ухожу в больницу. Когда вернусь, не знаю... Сунув в рот трубку и заложив руки за спину, Мегрэ неторопливо, словно направляясь в гости, пошел в больницу, которая находилась почти рядом, в двух шагах от Дворца Правосудия. В голове мелькали какие-то бессвязные мысли. Войдя в приемную, он увидел толстуху Леа. На ней была та же розовая кофта. С раздосадованным лицом она отошла от регистраторши и, заметив комиссара, бросилась к нему. - Вы только представьте, господин комиссар, мне не позволяют повидать его и даже не говорят, как он себя чувствует! Чуть не позвали ажана, чтобы он выставил меня за дверь. Ну, а вы что-нибудь о нем знаете? - Мне только что сообщили, что ему гораздо лучше. - Есть надежда, что он поправится? - Весьма вероятно. - Он очень страдает? - Вряд ли. Ему, наверно, делают уколы. - Вчера какие-то в штатском приходили за его вещами. Это ваши люди? Мегрэ кивнул и, улыбнувшись, добавил: - Не беспокойтесь, ему все вернут. - Вы еще не знаете, кто мог это сделать? - А вы? - Я?.. Вот уже пятнадцать лет, как я живу на набережной, и за все это время первый раз вижу, чтоб напали на бродягу... Ведь мы безобидные люди. Вы-то это знаете лучше, чем кто другой. Слово, как видно, понравилось ей, и она повторила: - Безобидные... У нас никогда не бывает даже драк. Каждый волен поступать, как ему хочется. А если не дорожить свободой, для чего же тогда спать под мостами?.. Присмотревшись, Мегрэ заметил, что глаза у нее покраснели, а лицо приобрело багровый оттенок, которого не было накануне. - Вы сегодня пили? - Чтоб заморить червяка. - А что говорят ваши товарищи? - Ничего не говорят... Когда насмотришься всякого, неохота судачить. Видя, что Мегрэ направляется к лестнице, Леа спросила: - Можно мне подождать вас, чтоб узнать новости? - Я, возможно, задержусь. - Не страшно. Не все ли равно, где болтаться? К толстухе возвратилось хорошее настроение. На лице промелькнула по-детски наивная улыбка. - А сигареты у вас не найдется? Мегрэ показал на трубку. - Тогда щепотку табаку... Если нечего курить, я жую табак. Мегрэ поднялся в лифте вместе с больным, лежащим на носилках, и двумя сестрами. На четвертом этаже он столкнулся со старшей сестрой, как раз выходившей из палаты. - Вы же знаете, где лежит Келлер... Я скоро приду: вызывают в операционную... Как и накануне, больные уставились на Мегрэ. Очевидно, его узнали. Держа шляпу в руке, комиссар направился к койке доктора Келлера и увидел наконец его лицо, кое-где заклеенное пластырем. Вчера Келлера побрили, и теперь он мало походил на свою фотографию. Лицо - землистое, с заострившимися чертами. Губы - тонкие, бледные. Мегрэ невольно вздрогнул, внезапно встретившись со взглядом больного. Вне всякого сомнения, Тубиб смотрел именно на него, и это был взгляд человека, находящегося в полном сознании. Мегрэ чувствовал: необходимо что-то сказать, а что сказать - он не знал. Возле кровати стоял стул, и он опустился на него. - Вам лучше? - наконец спросил он, понизив голос. Мегрэ был уверен, что слова эти вовсе не потонули в тумане, что они были восприняты и поняты. Но глаза, по-прежнему устремленные на Мегрэ, выражали полное безразличие. - Вы меня слышите, доктор Келлер? Так начался длительный и малоуспешный поединок. ГЛАВА V Мегрэ редко говорил с женой о делах, которые вел. Впрочем, он почти никогда не обсуждал их даже со своими ближайшими помощниками и ограничивался только тем, что давал им указания. Таков уж был метод его работы: самому добраться до сути, постепенно вникая в жизнь людей, о существовании которых он еще накануне не подозревал. "Что вы думаете об этом, Мегрэ?" - зачастую спрашивал его судебный следователь после выезда на место происшествия или же по ходу выяснения фактов. Ответ был всегда один: "Ничего не думаю, господин следователь". А однажды кто-то заметил: "Не думает, а вникает". В известной степени это было действительно так, ибо комиссар придавал слишком большое значение каждому высказанному слову и поэтому предпочитал помалкивать. Но на сей раз все получилось иначе, во всяком случае, в отношении госпожи Мегрэ - возможно, потому, что благодаря сестре, жившей в Мюлузе, она существенно помогла мужу. Усаживаясь за обеденный стол, Мегрэ сообщил жене: - Сегодня я познакомился с Келлером... Госпожа Мегрэ была поражена. И не только тому, что он сам заговорил о Келлере. Ее поразил прежде всего веселый тон мужа. Может быть, "веселый" и не то слово, но как бы то ни было, выражение глаз и бодрый тон комиссара свидетельствовали об отличном настроении. Газеты на этот раз не докучали Мегрэ, а помощник прокурора и судья оставили его в покое... Что им до какого-то бродяги, которого пристукнули под мостом, потом бросили в Сену, но он чудом спасся, а теперь профессор Маньен не перестает удивляться его живучести! Хм... ну и что? Короче говоря, налицо такое странное преступление, где не было ни жертвы, ни убийцы и вообще никто не беспокоился о Тубибе, если не считать толстой Леа да еще двух-трех бродяг. И тем не менее Мегрэ отдавал этому расследованию столько времени, словно речь шла о драме, взволновавшей всю Францию. - Он пришел в сознание? - спросила госпожа Мегрэ, стараясь скрыть острое любопытство. - И да, и нет. Он не произнес ни звука... Только смотрел на меня... Но я убежден, что он все понял, о чем я ему говорил... Старшая сестра придерживается иного мнения: она считает, что сознание больного притуплено лекарствами и что он примерно в таком состоянии, в каком бывает боксер, приходящий в себя после нокаута... Мегрэ принялся за еду, глядя в окно и прислушиваясь к щебету птиц. - Как ты думаешь, он знает, кто на него напал? Мегрэ вздохнул. Потом на лице его вдруг промелькнула насмешливая улыбка - улыбка, которую он, казалось, адресовал себе самому. - Не могу сказать ничего определенного... Мне очень трудно передать свое впечатление... ...Редко в своей жизни он бывал так озадачен и вместе с тем так заинтересован расследованием дела. Кстати говоря, сама встреча происходила в крайне неблагоприятной обстановке - прямо в палате, где примерно десять больных лежали на койках, а другие сидели или стояли у окна. Некоторым было очень плохо. Все время раздавались звонки, по палате взад и вперед сновала медицинская сестра, наклоняясь то над одним, то над другим. Почти все больные с нескрываемым любопытством разглядывали комиссара, сидевшего подле Келлера, и прислушивались к его словам. К двери то и дело подходила старшая сестра и укоризненно, с обеспокоенным видом поглядывала на них обоих. - Пожалуйста, не задерживайтесь в палате, - просила она Мегрэ. - Его нельзя утомлять... Комиссар, наклонившись к больному, говорил тихо, чуть ли не шепотом: - Вы слышите меня, мосье Келлер? Вы помните, что с вами случилось в понедельник вечером, когда вы спали под мостом Мари? Лицо пострадавшего казалось совершенно бесстрастным, но Мегрэ интересовали только глаза. В них не отражалось ни тревоги, ни тоски. Глаза были серые, поблекшие, какие-то изношенные, много повидавшие на своем веку. - Вы спали, когда на вас было совершено нападение? Тубиб не отрывал взгляда от Мегрэ. И странное дело: казалось, не Мегрэ изучает Келлера, а Келлер изучает его. Это настолько стесняло комиссара, что он счел необходимым представиться: - Меня зовут Мегрэ. Я руковожу бригадой Сыскной полиции и пытаюсь выяснить, что с вами произошло... Я видел вашу жену, вашу дочь, речников, которые вытащили вас из Сены... При упоминании о жене и дочери Тубиб даже не вздрогнул, но можно было поклясться, что в эту минуту в глазах его промелькнула легкая ирония. - Вам трудно говорить? Он даже и не пытался ответить ему хотя бы кивком головы или движением ресниц. - Вы понимаете, что вам говорят? Ясное дело! Мегрэ был убежден, что не ошибся. Келлер не только понимал смысл слов, но и прекрасно разбирался в интонации. - Быть может, вас стесняет, что я задаю вам вопросы в присутствии других больных?.. - И тут же, чтобы расположить к себе бродягу, он добавил: - Я бы с радостью положил вас в отдельную палату. Но это, к сожалению, связано со сложными формальностями. Мы не можем оплатить это из нашего бюджета. Как ни странно, но будь доктор не жертвой, а убийцей или подозреваемым лицом, все обстояло бы куда проще. Ведь для жертвы - увы! - по смете ничего не предусмотрено. - Я буду вынужден вызвать сюда вашу жену: необходимо, чтобы она вас официально опознала... Эта встреча будет вам неприятна? Губы больного слегка шевельнулись, но он не произнес ни звука. На лице - ни гримасы, ни улыбки. - Как вы чувствуете себя? Могу ли я вызвать ее сегодня, сейчас же? Больной промолчал, и Мегрэ, воспользовавшись этим, решил немножко передохнуть. Ему было жарко. Он задыхался в палате, насквозь пропитанной больничными запахами. - Можно от вас позвонить? - спросил он у старшей сестры. - Вы еще долго собираетесь его мучить? - Его должна опознать жена... На это уйдет всего несколько минут. Жена Келлера была дома и обещала по телефону тотчас же приехать. Мегрэ распорядился, чтобы ее пропустили внизу, и стал расхаживать по коридору. Вскоре к нему подошел профессор Маньен. Они остановились у окна, выходившего во двор. - Вы тоже считаете, что он окончательно пришел в себя? - спросил Мегрэ. - Вполне возможно... Я только что осматривал его, и мне думается, он понимает все, что происходит вокруг... Но, как врач, я не могу еще дать точного ответа. Иные полагают, что мы не можем ошибаться и должны на все давать определенный ответ. А ведь на самом деле чаще всего мы продвигаемся ощупью... Я попросил невропатолога осмотреть его сегодня... - Нельзя ли перевести его в отдельную палату? Это очень трудно? - Не только трудно, но просто невозможно. Больница переполнена. В некоторых отделениях приходится ставить койки в коридорах. Разве что перевести его в частную клинику... - Если об этом попросит его жена? - А вы думаете, он согласится? Это было маловероятно. Если Келлер решил уйти из дома и скитаться под мостами, то, уж конечно, не для того, чтобы теперь, после покушения на него, перейти на иждивение жены... Выйдя из лифта, госпожа Келлер озадаченно озиралась по сторонам. Мегрэ направился к ней. - Ну, как он? Госпожа Келлер не казалась ни встревоженной, ни взволнованной - просто чувствовала себя не в своей тарелке. Ей явно не терпелось поскорее вернуться домой, на остров Сен-Луи, к своим попугаям. - Он абсолютно спокоен. - Пришел в сознание? - Полагаю, что да, хотя доказательств пока еще нет. - Мне придется говорить с ним? Мегрэ пропустил ее вперед. Пока она шла по сверкающему паркету, все больные провожали ее взглядом. А госпожа Келлер поискала глазами мужа, потом решительно направилась к пятой койке и остановилась в двух шагах от больного, словно еще не решив, как держаться. Келлер смотрел на нее все тем же безразличным взглядом. Одета она была очень изящно - в бежевом костюме из легкой шерстяной ткани и элегантной шляпе. Тонкий аромат ее духов смешивался с запахами палаты. - Вы его узнаете? - Да, это он... Очень изменился, но это он... Снова наступило тягостное молчание. Наконец, собравшись с духом, она решилась подойти поближе. Не снимая перчаток и нервно теребя замок сумки, она заговорила: - Это я, Франсуа... Я всегда знала, что рано или поздно встречу тебя в подобном виде... Но, говорят, ты скоро поправишься... Мне хотелось бы тебе помочь... О чем думал Тубиб, глядя на нее отрешенным взглядом? Вот уже семнадцать или восемнадцать лет он жил в другом мире. И теперь, словно вынырнув из бездны, вновь столкнулся с прошлым, от которого сам некогда бежал. На лице больного не отражалось ни малейшего волнения. Спокойно он смотрел на женщину, которая когда-то была его женой, потом слегка повернул голову, чтобы удостовериться, что Мегрэ еще не ушел... ...Дойдя до этого места в своем рассказе, Мегрэ заметил: - Я мог бы поклясться, что он просил меня положить конец этой очной ставке. - Ты рассказываешь о нем так, будто давно его знаешь... А разве нет? Мегрэ никогда раньше не встречал Франсуа Келлера, но за долгие годы работы сколько подобных людей раскрывали перед ним душу в тиши его кабинета! Конечно, точно такого случая у него не было, но человеческие проблемы оставались теми же. - Мадам Келлер не выразила ни малейшего желания побыть возле больного, - продолжал Мегрэ. - Уходя из палаты, она хотела было раскрыть сумку и достать деньги, но, к счастью, этого не сделала... В коридоре она спросила у меня: "Вы считаете, что он ни в чем не нуждается?" Я ответил, что у него все есть, но она не успокоилась: "Может, оставить для него некоторую сумму у директора больницы?.. Франсуа наверняка чувствовал бы себя лучше в отдельной палате..." - "Сейчас нет свободных палат". Она все не уходила. "Что еще от меня требуется?" - "В настоящую минуту - ничего. Я пришлю к вам инспектора, и вы подпишете бумагу, удостоверяющую, что это действительно ваш муж..." - "А зачем, раз это он и есть?" Наконец она ушла... Позавтракав, супруги засиделись за чашкой кофе. Мегрэ раскурил трубку. - Потом ты вернулся в палату? - Да. Несмотря на укоризненные взгляды старшей сестры... - Тубиб по-прежнему молчал? - Да... Говорил я один - и очень тихо: около соседа по койке хлопотал студент-медик. - Что же ты ему сказал? Для госпожи Мегрэ этот разговор за кофе таил в себе неизъяснимую прелесть, ибо муж, как правило, ничего не рассказывал о своих делах. Обычно он звонил ей по телефону, говорил, что не придет к завтраку или к обеду, а иногда даже - что проведет ночь у себя в кабинете или же в другом месте, и она узнавала подробности только из газет. - Я уж не помню, что ему сказал... - смущенно улыбнулся Мегрэ. - Мне хотелось завоевать его доверие... Я говорил ему о Леа, поджидавшей меня на улице, о его вещах, которые лежат в надежном месте, о том, что он получит их, когда выйдет из больницы... Мне показалось, что это было ему приятно. Я еще сказал, что если не хочет, он может больше не встречаться с женой, что она предложила оплатить ему отдельную палату, но сейчас свободных палат нет... Наверное, со стороны это выглядело так, будто я читаю молитву. "Вас можно было бы поместить в частную клинику, но я подумал, что вы предпочтете остаться здесь", - сказал я ему. - А он по-прежнему молчал? - Я знаю, что это глупо, - несколько смущенно промолвил Мегрэ, - но я уверен, что Келлер одобрял мои действия. Должно быть, мы отлично понимали друг друга... Я попробовал снова заговорить о покушении. "Это произошло, когда вы спали?" - спросил я. - Все это напоминало игру в кошки-мышки. Я убежден, что он просто-напросто решил ничего не говорить. А человек, который способен столько лет прожить под мостами, способен и хранить молчание. - Почему же он молчит? - Не знаю. - Может, хочет кого-нибудь выгородить? - Не исключено. - Кого же? Мегрэ встал и пожал широкими плечами. - Если бы я знал, то был бы господом богом... Мне хочется ответить тебе словами профессора Маньена: "Я не умею творить чудеса". - В общем, ты так ничего и не узнал? - В общем, да... Впрочем, Мегрэ покривил душой. У него почему-то сложилось прочное убеждение, будто он уже многое знает о Келлере. И хотя они по-настоящему еще не были знакомы, между ними уже установился некий таинственный контакт. - В какую-то минуту... Он помедлил, словно боясь, что его обвинят в ребячестве. Но что поделаешь: должен же он выговориться! - В какую-то минуту я вынул из кармана шарик... По правде говоря, я сделал это неумышленно: он просто оказался у меня в руке, и я решил положить его Тубибу на ладонь... Вид у меня, конечно, был весьма нелепый... А он - лишь прикоснулся к шарику - сразу его узнал. Что бы там ни говорила медсестра, я уверен, что лицо его просветлело и в глазах загорелись радостные, лукавые огоньки... - И все же он не раскрыл рта? - Это совсем другое дело... Ясно как божий день, что он мне не поможет... Он, по всей вероятности, твердо решил молчать, и мне придется доискиваться до сути одному... Неужели именно это обстоятельство так взволновало Мегрэ? Жена почти не помнила случая, чтобы он с таким воодушевлением, с таким увлечением расследовал какое-нибудь дело. - Внизу меня поджидала Леа, жуя табак, который я ей дал. Я высыпал ей на руку все содержимое своего кисета. - Ты думаешь, она что-нибудь знает? - Если бы она знала, то рассказала бы. У таких людей чувство солидарности развито гораздо сильнее, чем у тех, кто спит под крышей... Я уверен, что они расспрашивают друг друга и параллельно со мной ведут свое маленькое следствие... Она сообщила мне один любопытный факт, который может прояснить ситуацию: оказывается, Келлер не всегда жил под мостом Мари. Он, если можно так выразиться, поселился в этом квартале всего два года назад. - Где же он жил раньше? - Тоже на берегу Сены, но выше по течению, на набережной Рапэ, под мостом Берси. - И часто они меняют место жительства? - Нет. Это для них так же сложно, как нам поменять квартиру. Каждый привыкает к своей норе и дорожит ею. Он налил себе рюмку сливянки и выпил - для бодрости духа и в награду за рассказ. Потом взял шляпу и поцеловал жену. - До вечера! - Ты вернешься к обеду? Этого он и сам не знал. Собственно говоря, Мегрэ даже не представлял себе, за что ему теперь взяться. Торанс с утра проверял показания страхового агента и его друга-заики. Он, очевидно, уже допросил консьержку с улицы Тюрен и виноторговца, имевшего лавку на углу улицы Фран-Буржуа. Скоро станет известно: правдива ли история с собакой или придумана для отвода глаз. Впрочем, если даже все и подтвердится, это вовсе еще не значит, что двое друзей не могли напасть на Тубиба. Но с какой целью? На этот вопрос комиссар пока не мог ответить. Ну, а зачем, скажем, госпоже Келлер топить мужа в Сене? И кому она могла это поручить? Как-то раз при столь же таинственных обстоятельствах был убит один чудаковатый бедняк. Тогда Мегрэ сказал судебному следователю: "Бедняков не убивают..." Бродяг тоже не убивают. И все-таки кто-то попытался же избавиться от Франсуа Келлера. Мегрэ стоял на площадке автобуса и рассеянно слушал перешептывание двух влюбленных. И вдруг его осенило, вспомнилась фраза: "Бедняков не убивают..." Да, да, бедняков не убивают... Войдя в свой кабинет, он сразу же позвонил госпоже Келлер. Ее не оказалось дома. Служанка сказала, что мадам завтракает с подругой в ресторане, но в каком - она не знает. Тогда он позвонил Жаклин Руслэ. - Значит, вы виделись с мамой... Она звонила мне вчера после вашего визита. Сегодня она тоже разговаривала со мной примерно с час назад... Итак, это действительно мой отец? - В этом нет ни малейшего сомнения. - И вы по-прежнему не знаете, из-за чего на него напали?.. Может быть, это произошло во время драки? - А разве ваш отец любитель драк? - Ну что вы, он был самый тихий человек на свете! Во всяком случае, тогда, когда мы жили вместе. Мне думается, если бы даже его ударили, он не дал бы сдачи. - Скажите, вы в курсе дел вашей матери? - Каких дел? - Когда ваша мать выходила замуж, у нее ведь не было состояния и, вероятно, она не надеялась когда-либо разбогатеть... Как и ваш отец... Поэтому меня интересует, был ли у них составлен брачный контракт. Если нет, значит, все их имущество считается общим, и, следовательно, ваш отец мог бы предъявить права на половину состояния. - О нет, об этом не может быть и речи, - не колеблясь, заявила госпожа Руслэ. - Вы уверены? - Мама вам это подтвердит. Когда я выходила замуж, такой вопрос возник у нотариуса. Оказалось, мои родители оговорили раздельное пользование имуществом... - Могу ли я спросить имя вашего нотариуса? - Мосье Прижан, улица Бассано. - Благодарю вас. - Вы не хотите, чтобы я сходила в больницу? - А вы сами? - Я не уверена, что это доставит ему удовольствие. Маме он ничего не сказал. Кажется, даже сделал вид, будто не узнал ее... - Что ж! Быть может, и в самом деле лучше вам не ходить... Мегрэ хотелось как-то убедить себя в том, что он не бездействует, и поэтому он позвонил господину Прижану. Ему пришлось долго уламывать нотариуса, убеждать его и даже припугнуть бумагой, подписанной следователем, так как тот настаивал на святости профессиональной тайны. - Я прошу вас сообщить мне только одно: были ли в брачном контракте мосье и мадам Келлер из Мюлуза оговорены условия раздельного пользования имуществом и у вас ли их брачный договор? После затянувшейся паузы на другом конце провода послышалось сухое "да", и трубку повесили. Выходило, что Франсуа Келлер был действительно бедняк, не имевший никакого права на состояние, нажитое торговцем металлоломом и впоследствии доставшееся его жене. Дежурная на коммутаторе крайне удивилась, когда комиссар попросил: - Дайте мне Сюренский шлюз! - Шлюз? - Да, шлюз. Разве там нет телефона? - Есть. Соединяю. В трубке раздался голос смотрителя шлюза. Комиссар назвал себя. - Я полагаю, вы отмечаете, какие суда проходят из одного бьефа в другой? Мне хотелось бы знать, где сейчас может находиться самоходная баржа, которая должна была пройти через ваш шлюз вчера, к ночи. У нее фламандское название "Зваарте Зваан"... - Знаю, знаю!.. Два брата, маленькая блондиночка и младенец. Они последними пр