ибыли к шлюзу и ночью прошли в нижний бьеф. - Вы не могли бы сказать, где они сейчас? - Минутку!.. У них мощный дизель, да и течение здесь довольно сильное... Мегрэ ждал, пока его собеседник что-то подсчитывал, бормоча под нос названия городов и деревень. - Если я не ошибаюсь, они прошли уже километров сто и, стало быть, достигли Жюзье. Во всяком случае, они наверняка миновали Пуасси. Все зависит от того, сколько времени баржа простояла у Буживальского и Карьерско-го шлюзов... Через несколько минут комиссар вошел в кабинет инспекторов: - Кто из вас хорошо знает Сену? - Вверх или вниз по течению? - Вниз... Возле Пуасси, а может быть, и ниже... - Я! - отозвался один из инспекторов. - У меня есть додка, и я каждый год во время отпуска спускаюсь на ней до Гаара. Лучше всего я знаю окрестности Пуасси, потому что оставляю там лодку. Мегрэ и не подозревал, что инспектор Невэ, серенький, тщедушный горожанин, занимается спортом. - Возьмите во дворе машину. Вы поедете со мной. Однако Мегрэ пришлось ненадолго задержаться. Пришел Тора и сообщил результаты произведенного им дознания. - Собака действительно околела в понедельник вечером, - подтвердил он. - Мадам Гийо все еще плачет, говоря об этом. Мужчины положили труп собаки в багажник и увезли, чтобы бросить в Сену... Их видели з кафе на улице Тюрен. Они заходили туда незадолго до закрытия. - В котором часу? - Немного позже половины двенадцатого. Кое-кто из посетителей задержался за игрой в белот*, и хозяин ждал, когда они кончат, чтобы опустить жалюзи. Мадам Гийо смущенно подтвердила, что муж вернулся поздно я был изрядно навеселе. В котором часу - она не знает, так как уже спала... При этом она заверила меня, что это не в его привычках, что всему виной пережитое волнение. * Белот - вид карточной игры. Наконец, комиссар и Невэ уселись в машину и помчались по лабиринту улиц к Аньерской заставе. - По берегу Сены на машине не проедешь, - заметил Невэ. - Вы уверены, что баржа миновала Пуасси? - Так считает смотритель шлюза. Теперь на дороге стали попадаться открытые машины. Некоторые водители, обняв за плечи своих спутниц, вели машину одной рукой. В садиках люди сажали цветы. Какая-то женщина в голубом платье кормила кур. Прикрыв глаза, Мегрэ дремал. Казалось, его не интересует ничего на свете. Всякий раз, как показывалась Сена, Невэ называл, что это за место. Взерх и вниз по течению мирно скользили суда. Вот на палубе какая-то женщина стирает белье. Вот другая стоит за рулем, а у ног ее примостился малыш трех-четырех лет. В Мелане, где стояло несколько барж, Невэ притормозил машину. - Как вы ее назвали, шеф? - "Зваарте Зваан". Это означает "Черный Лебедь". Невэ вышел из машины, пересек набережную и вступил в разговор с речниками. Мегрэ издали видел, как они оживленно жестикулируют. - Баржа прошла здесь с полчаса назад, - сказал Невэ, снова садясь за баранку. - Они делают по десять километров в час, а то и больше, так что сейчас они где-нибудь неподалеку от Жюзье... И действительно, за Жюзье, у островка Монталэ, показалась бельгийская баржа, шедшая вниз по течению. Они обогнали ее на несколько сот метров, и Мегрэ, выйдя из машины, подошел к берегу. Не боясь показаться смешным, он принялся размахивать руками. У штурвала, с сигаретой в зубах, стоял младший из братьев, Хуберт. Узнав комиссара, он тотчас же наклонился над люком и сбавил скорость. Через минуту на палубе появился длинный и тощий Жеф ван Гут. Сначала показалась его голова, затем туловище и, наконец, вся его нескладная фигура. - Мне нужно с вами поговорить! - крикнул комиссар, сложив ладони рупором. Жеф знаками дал понять, что ничего не слышит из-за шума двигателя, Мегрэ попытался объяснить ему, что нужно остановиться. Вокруг - типично сельский пейзаж. Примерно в километре от них виднелись красные и серые крыши, белые стены, бензоколонка, позолоченная вывеска гостиницы. Хуберт ван Гут дал задний ход. Жена Жефа тоже выглянула из люка и, видимо, спросила у мужа, что случилось. Братья действовали как-то странно. Со стороны можно было даже подумать, что они не понимают друг друга. Жеф, старший, указывал вдаль, на деревню, должно быть говоря брату, где нужно остановиться. А Хуберт, стоявший за рулем, уже подводил баржу к берегу. Поняв, что ничего другого не остается, Жеф бросил чалку, и инспектор Невэ, как бывалый моряк, ловко подхватил ее. На берегу оказались кнехты для причала, и через несколько минут баржа остановилась. - Что еще нужно от нас? - в ярости заорал Жеф. Между берегом и баржей еще оставалась узкая полоска воды, а он, видно, и не собирался спускать сходни. - Вы считаете, что можно вот так взять да и остановить судно? - не унимался речник. - Этак и до аварии недалеко, ей-ей! - Мне нужно с вами поговорить, - сказал Мегрэ. - Вы говорили со мной в Париже, сколько вам было угодно. Ничего нового я вам не скажу... - В таком случае мне придется вызвать вас к себе. - Что-что?.. Чтобы я вернулся в Париж, не выгрузив шифер?.. Хуберт, более покладистый, делал брату знаки, чтоб тот унялся. Затем он сбросил сходни, с ловкостью акробата прошел по ним и закрепил их на берегу. - Не обижайтесь, мосье. Ведь он прав... Нельзя останавливать судно где попало... Мегрэ в замешательстве поднялся на борт, не зная толком, о чем их спрашивать. Кроме того, они находились в департаменте Сены-и-Уазы и, по закону, допрос фламандцев должна была вести версальская полиция. - Долго вы будете нас держать? - Не знаю... - Мы не собираемся тут торчать целую ночь. Иначе до захода солнца нам не добраться до Манта. - В таком случае продолжайте путь! - Вы поедете с нами? - Отчего бы и нет? - Ну, знаете, такого еще не бывало. - Вот что, Невэ, садитесь в машину! Встретимся в Манте. - Что ты на это скажешь, Хуберт? - Ничего не поделаешь, Жеф! С полицией не стоит ссориться... Над палубой по-прежнему виднелась светловолосая головка молодой женщины, а снизу доносился лепет ребенка. Как и накануне, из каюты неслись аппетитные запахи. Хуберт ван Гут дал задний ход, Доску, служившую сходнями, убрали. Прежде чем сесть в машину, Невэ освободил чалку, и она упала в реку, взметнув целый сноп сверкающих брызг. - Раз у вас есть вопросы, слушаю... Снова затарахтел двигатель, заплескалась вода, ударяясь о борт судна. Мегрэ стоял на корме и медленно набивал трубку, размышляя, с чего же начать. ГЛАВА VI - Вчера вы мне сказали, что машина была красная, гак? - Да, мосье (он произносил "мосье" на манер шталмейстера, объявляющего программу в цирке). Такая же красная, как этот флаг. Речник указал пальцем на черно-желто-красный бельгийский флаг, который развевался за кормой. Хуберт стоял на руле; молодая женщина снова спустилась к ребенку. Что же до Жефа, то в нем, судя по лицу, боролись противоположные чувства. С одной стороны, фламандское гостеприимство требовало принять комиссара подобающим образом, как всякого гостя, и даже поднести ему стаканчик можжевеловой, а с другой - он с трудом сдерживал раздражение из-за этой внезапной остановки на полном ходу. Больше того, он воспринимал предстоящий допрос как оскорбление. Мегрэ чувствовал себя весьма неловко и все ломал голову, как бы половчее подойти к этому трудному собеседнику. Ему часто приходилось сталкиваться с простыми, малоразвитыми людьми, которые считают, что другие только и ждут случая, чтобы воспользоваться их неосведомленностью. И такое предвзятое убеждение приводит к тому, что они либо становятся слишком развязными, либо замыкаются в упорном молчании. Не впервые комиссару приходилось вести расследование на барже. Особенно ему запомнилась "конная" баржа, которую тянула вдоль каналов лошадь... На ночь ее забирали на борт вместе с возчиком. Те давнишние суда были построены из дерева и приятно пахли дегтем, которым их время от времени смазывали. Внутреннее убранство рубки напоминало уютный загородный домик. А на барже фламандца в открытую дверь видна была вполне современная городская обстановка: массивная дубовая мебель, ковры, вазы на вышитых скатерках, сверкающая медная посуда. - Где вы находились в ту минуту, когда услышали шум на набережной? Помнится, вы чинили двигатель? В светлых глазах Жефа, устремленных на комиссара, промелькнуло что-то похожее на замешательство. Видно было, что фламандец колеблется, не зная, какую позицию занять, и явно старается подавить гнев. - Послушайте, мосье... Вчера утром вы были здесь, когда судья задавал мне вопросы. У вас тоже были вопросы... А тот маленький человечек, что приходил вместе с судьей, записал все на бумаге... Днем он заходил еще раз, чтобы я подписал бумагу. Верно? - Да, вы правы... - И вот теперь вы приходите опять и спрашиваете у меня то же самое. Мне хочется вам сказать, что вы дурно поступаете... Если я не ошибаюсь, вы убеждены, что я все наврал... Я, мосье, человек неученый... Мне почти не пришлось ходить в школу. И Хуберту тоже... Но мы оба - труженики, да и Аннеке не бездельница. - Я хочу только проверить... - Проверять-то нечего! До сих пор я чувствовал себя на барже так же спокойно, как вы у себя в квартире. И вдруг какого-то неизвестного мне человека бросают в воду... Я прыгаю в ялик, чтобы его спасти... Я не жду ни благодарности, ни денег... Но почему же за это донимать меня вопросами? Вот так я рассуждаю, мосье! - Мы нашли тех двух мужчин, что приезжали на красной машине... Действительно ли Жеф изменился в лице или это только показалось Мегрэ? - Ну и хорошо! Их бы и спрашивали... - Они утверждают, что вышли из машины не в полночь, а в половине двенадцатого... - Может быть, у них отстали часы? - Мы проверили их показания... С набережной они отправились в кафе на улицу Тюрен и прибыли туда без двадцати двенадцать. Жеф взглянул на брата, который стремительно обернулся к нему. - Сойдемте лучше вниз, - предложил он Мегрэ. Довольно просторная каюта служила одновременно и кухней и столовой. В белой эмалированной кастрюле тушилось рагу. Аннеке, кормившая грудью ребенка, сразу прошла в спальню - в приоткрывшуюся дверь комиссар успел разглядеть покрытую стеганым одеялом кровать. - Может, присядете? Все еще колеблясь и действуя как бы против собственной воли, речник достал из буфета со стеклянными дверцами темный глиняный кувшин с можжевеловой водкой и два высоких стакана. Сквозь оконный переплет виднелись деревья, растущие на берегу, иногда мимо проплывала красная крыша какой-нибудь виллы. Жеф со стаканом в руке долго и молча стоял посреди каюты, потом отхлебнул вина и, подержав его во рту, проглотил. Наконец он спросил: - Он умер? - Нет. Пришел в сознание. - Что же он сказал? Теперь настала очередь Мегрэ помедлить с ответом. Он рассматривал вышитые занавески на окнах, медные плетенки с цветочными горшками, фотографию толстого пожилого мужчины в свитере и морской фуражке, висевшую в золоченой рамке на стене. Люди такого типа нередко встречаются на судах: коренастые, широкоплечие, с моржовыми усами. - Это ваш отец? - Нет, мосье. Это отец Аннеке. - Ваш отец тоже был речником? - Мой отец был грузчиком в Анвере. А это, сами понимаете, неподходящее занятие для доброго христианина, верно? - Потому вы и стали речником? - Я начал работать на баржах с тринадцати лет, и до сих пор никто на меня не жаловался... - Вчера вечером... Мегрэ рассчитывал расположить к себе собеседника вопросами, не имеющими прямого отношения к делу, но фламандец упрямо качал головой. - Нет, мосье!.. Я не темню... Вам стоит только перечитать бумагу, которую я подписал... - А если я обнаружу, что ваши показания не точны? - Тогда поступайте, как найдете нужным. - Вы видели, как те двое на машине выехали из-под моста Мари? - Прочтите, что я говорил... - Они уверяют, что не проезжали мимо вашей баржи. - Каждый может болтать, что ему взбредет в голову, верно? - Они еще утверждают, что на набережной не было ни души и, воспользовавшись этим, они бросили в Сену околевшую собаку. - Я здесь ни при чем, если они называют это собакой... Аннеке вернулась, но теперь уже без ребенка, которого, вероятно, уложила спать. Что-то бросив мужу по-фламандски, на что он кивнул, она стала разливать суп. Баржа замедлила ход. Сначала Мегрэ подумал, что они уже добрались до места, но, поглядев в окно, увидел буксир, а за ним - три баржи, тяжело поднимавшиеся вверх по течению. Они проходили под мостом, - Судно принадлежит вам? - Да, мне и Аннеке. - Ваш брат совладелец? - А что это такое? - Это значит, что ему принадлежит определенная доля в имуществе. - Нет, мосье, баржа принадлежит только мне и Аннеке. - Значит, брат служит у вас? - Да, мосье. Мегрэ начал привыкать к его выговору, к его "мосье" и бесконечным "верно?". По глазам фламандки было видно, что она понимает лишь отдельные французские слова и пытается угадать, о чем говорят мужчины. - И давно? - Почти два года... - А где он работал раньше? На другом судне? Во Франции? - Так же, как и я: то в Бельгии, то во Франции. Все зависит от грузов... - Почему вы взяли его к себе? - Нужен же мне помощник, верно? Сами видите, баржа не маленькая... - А как же раньше? - Что - раньше? - Как же вы обходились без помощи брата? Мегрэ продвигался вперед очень медленно, на ощупь, подыскивая самые безобидные вопросы - и все это из опасения, как бы его собеседник снова не заартачился. - Я вас не понимаю. - У вас были другие помощники? - Конечно... Прежде чем ответить, он покосился на жену, словно желая убедиться, что она ничего не поняла. - Кто же это был? Чтобы выгадать время и собраться с мыслями, Жеф опять наполнил стаканы. - Я сам, - наконец заявил фламандец. - Вы были матросом? - Нет, механиком. - А кто же был хозяином? - Я не уверен, имеете ли вы право задавать мне подобные вопросы... Частная жизнь есть частная жизнь. К тому же, мосье, я бельгийский подданный... - Он начинал нервничать, и его акцент сказывался теперь сильнее. - Так не годится! Мои дела касаются меня одного, и если я фламандец, это еще не значит, что всякий может совать нос в мою корзину с яйцами. Мегрэ не сразу понял последнюю фразу, но, поняв, с трудом подавил улыбку. - Я могу опять явиться сюда - на сей раз с переводчиком - и допросить вашу жену. - Я не позволю беспокоить Аннеке... - А придется... если я принесу вам бумагу, подписанную судьей! Вот только я думаю, не проще ли отвезти вас всех троих в Париж? - А что тогда будет с баржей?.. Уверен, что у вас нет никакого права на это! - Почему же тогда вы не отвечаете мне прямо? Ван Гут нагнул голову, глядя исподлобья на Мегрэ, будто школьник, готовящий какую-то каверзу. - Потому что это мои личные дела. До сих пор он был прав. У Мегрэ не было серьезных мотивов для подобного допроса. Он просто следовал своей интуиции. Его поразило поведение речника, когда он в Жюзье поднялся к нему на баржу. Это был совсем не тот человек, что в Париже. Он был явно озадачен появлением комиссара и не сумел это скрыть. С этой минуты он держался настороженно, замкнуто, и в глазах его уже не было того насмешливого блеска, того своеобразного юмора, как на набережной Селестэн. - Вероятно, вы хотите, чтоб я увез вас в Париж? - Для этого нужно основание. Ведь существуют же законы! - Основание - ваш отказ отвечать на самые обычные вопросы. По-прежнему тарахтел двигатель, снизу были видны длинные ноги Хуберта, стоявшего за рулем. - А все потому, что вы пытаетесь меня запутать. - И не собираюсь... Просто хочу установить истину. - Какую истину? Видно было, что Жеф, расхаживавший по каюте, то проникался уверенностью в своем неоспоримом праве, то, наоборот, казался явно встревоженным. - Когда вы купили эту баржу? - Я ее не покупал. - Однако она принадлежит вам? - Да, мосье, она принадлежит мне и моей жене. - Иначе говоря, вы стали ее хозяином, женившись на Аннеке? А раньше баржа тоже принадлежала ей? - Что ж тут особенного? Мы поженились по всем правилам, в присутствии бургомистра и кюре... - До того времени владельцем "Зваарте Зваане" был ваш тесть? - Да, мосье, старый Виллемс. - Других детей у него не было? - Нет, мосье... - А что сталось с его женой? - Она умерла за год до нашей женитьбы. - В то время вы уже работали на барже? - Да, мосье... - И давно? - Виллемс нанял меня, как раз когда умерла его жена... Это было в Оденарде... - Раньше вы работали на другом судне? - Да, мосье. Оно называлось "Дрие Гебрудерс". - Почему же вы ушли оттуда? - Потому что "Дрие Гебрудерс" - старая баржа, она почти никогда не ходила во Францию и перевозила только уголь. - А вам не нравилось возить уголь? - Да, грязная работа... - Значит, вы пришли на эту баржу около трех лет назад. Сколько же лет было тогда Аннеке? Услышав свое имя, Аннеке с любопытством посмотрела на собеседников. - Восемнадцать. - И незадолго до этого умерла ее мать? - Да, мосье... В Оденарде, я вам уже сказал... Он прислушался к шуму мотора, посмотрел на берег, подошел к брату и что-то ему сказал. Хуберт приглушил двигатель: баржа подходила к железнодорожному мосту. Комиссар терпеливо распутывал клубок, стараясь не порвать тоненькую нить. - Значит, раньше они обходились на барже своими силами, - сказал Мегрэ. - Но вот умерла мать, и им потребовался помощник... Так? - Да... - Вы должны были следить за двигателем? - За двигателем и всем прочим... На судне приходится делать все... - И вы сразу влюбились в Аннеке? - Вот это, мосье, уже личный вопрос, верно?.. Это касается только ее и меня. - Когда вы поженились? - В будущем месяце исполнится два года. - А когда умер Виллемс? Это его портрет на стене? - Да, это он... - Когда же он умер? - За полтора месяца до нашего брака. Мегрэ все казалось, что он продвигается вперед непозволительно медленно. Но ничего не оставалось, как, вооружившись терпением, постепенно сужать круг, чтобы не спугнуть фламандца. - Оглашение брака было сделано после смерти Виллемса? - У нас оглашение печатают за три недели до свадьбы. А как делают во Франции, не знаю... - Но вопрос о браке уже был решен? - Надо думать, раз мы поженились... - Не можете ли вы задать этот вопрос вашей жене? - А зачем ей задавать такой вопрос? - Если этого не сделаете вы, мне придется обратиться к ней через переводчика... - Что ж... Он хотел сказать: "Что ж, зовите переводчика!" И тогда Мегрэ оказался бы в трудном положении: ведь они находились в департаменте Сены-и-Уазы, где комиссар не имел права вести подобный допрос. К счастью, ван Гут передумал и заговорил с женой на родном языке. Аннеке от неожиданности покраснела, потом посмотрела на мужа, на гостя и, улыбнувшись, сказала что-то. - Вам не трудно перевести? - Хорошо. Она говорит, что мы давно любили друг друга... - Примерно с год до свадьбы? - Примерно так... ~ Иначе говоря, все это началось, как только вы появились на барже? - А что в этом плохого?.. Мегрэ прервал его: - Я хочу знать только одно: был ли Виллемс в курсе дела? Жеф промолчал. - Вероятно, вначале, как большинство влюбленных, вы это скрывали?.. Ван Гут отвернулся и опять стал смотреть на реку. - Сейчас причаливаем... Я нужен брату на палубе. Мегрэ пошел за ним. Действительно, уже видны были набережные Мант-ла-Жоли, мост, десяток барж, стоявших у причала. Мотор заработал медленнее. Дали задний ход, забурлила вода у винта. Речники с других судов смотрели на прибывших. Чалку поймал какой-то мальчишка лет двенадцати. Присутствие на барже человека в городском костюме, да еще в шляпе, привлекло всеобщее внимание. С одной из барж кто-то обратился к Жефу по-фламандски, и он ответил тоже по-фламандски, продолжая внимательно следить за ходом судна. На набережной их поджидал инспектор Невэ с сигаретой в зубах, а рядом, у огромной груды кирпича, стояла маленькая черная машина. - Надеюсь, теперь-то вы оставите нас в покое? Нам пора ужинать. Мы ведь встаем в пять утра. - Вы не ответили на мой вопрос. - На какой еще вопрос? - Вы не сказали, знал ли Виллемс о ваших отношениях с его дочерью. - Но ведь я женился на ней или, может, не женился? - Женились, когда Виллемс умер. - А разве моя вина, что он умер? - Он долго болел? Мегрэ и фламандец снова стояли на корме, и Хуберт, нахмурившись, слушал их разговор. - Виллемс никогда в жизни не болел, если не считать болезнью то, что каждый вечер он напивался как свинья. Быть может, Мегрэ ошибся, но ему показалось, что Хуберт удивился, заметив, какой неожиданный оборот принял их разговор, и как-то странно посмотрел на брата. - Он умер от белая горячка? - Это что такое? - Так чаще всего кончают жизнь пьяницы. Начинается приступ, потом... - Да не было у него никакого приступа! Просто он так наклюкался, что свалился... - В воду? Казалось, Жефу неприятно было присутствие брата, прислушивавшегося к их разговору. - Ну да, в воду... - Это произошло во Франции? Фламандец кивнул. - В Париже? - В Париже-то он и пил больше всего... - Почему? - Он встречался с какой-то женщиной, уж не знаю где, и они пьянствовали до самой ночи. - Вы знаете эту женщину? - Как ее звать - не знаю... - А где живет, тоже не знаете? - Нет. - Но вы их видели вместе? - Да, встречал, а однажды видел, как они входили в гостиницу... Только Аннеке не надо об этом говорить. - Разве она не знает, как умер ее отец? - Знает, но об этой женщине ей никто не говорил. - Могли бы вы ее узнать? - Может быть... Хотя не уверен... - Она была с ним, когда случилось несчастье? - Не знаю. - Как же это произошло? - В точности не могу сказать. Меня там не было... - А где вы были? - Лежал на койке. - А Аннеке? - На своей койке. - Который был час? Жеф ответил, хотя и неохотно: - Третий час ночи. - Виллемс часто возвращался так поздно? - В Париже - да, из-за этой бабы... - Что же все-таки произошло? - Я вам уже сказал: он свалился в воду... - Проходя по сходням? - Наверное... - Дело было летом? - В декабре. - Вы услышали, как он упал? - Я услышал, как что-то ударилось о корпус судна. - Он кричал? - Нет, не кричал... - Вы бросились ему на помощь? - Ну конечно. - Раздетый? - Я натянул штаны. - Аннеке тоже услыхала? - Не сразу... Она проснулась, когда я поднялся на палубу. - Когда вы поднимались или когда были уже на палубе? Во взгляде Жефа промелькнуло что-то похожее на ненависть. - Спросите у нее! Неужели вы думаете, что я помню? - Вы увидели Виллемса в воде? - Ничего я не увидел. Только слышал, как что-то плюхнулось. - А разве он не умел плавать? - Как же, умел. Да только в таком виде не очень-то поплаваешь. - Вы прыгнули в ялик, как и в понедельник вечером? - Да, мосье. - Удалось вам вытащить его из воды? - Минут через десять, не раньше. Всякий раз, как я пытался его схватить, он исчезал под водой... - Аннеке была на палубе? - Да, мосье... - Когда вы его вытащили, он был уже мертв? - Я еще не знал... Только видел, что он весь синий. - А потом пришел доктор, полиция? - Да, мосье. У вас есть еще вопросы? - Где это произошло? - В Париже. Я же вам говорил... - В каком месте? - Мы погрузили вино в Маконе и выгружали его в Париже, на набережной Рапэ. Мегрэ удалось не выказать ни удивления, ни удовлетворения. Казалось, он вдруг превратился в добродушного человека, раздражение его улеглось. - Теперь, кажется, все. Итак, Виллемс утонул ночью, у набережной Рапэ. Вы в это время спали на барже. Дочь его тоже. Так? Жеф молча моргал глазами. - Примерно через месяц вы женились на Аннеке... - Не могли же мы жить вдвоем и не пожениться... - А когда вы вызвали брата? - Сразу же. Через три-четыре дня. - После свадьбы? - Нет. После несчастья. Солнечный диск уже скрывался за порозовевшими крышами, но было еще светло, правда, свет этот казался каким-то призрачным, тревожным. Хуберт, глубоко задумавшись, неподвижно стоял у руля. - Я полагаю, что вы ничего об этом не знаете? - обратился к нему Мегрэ. - О чем? - О том, что произошло в понедельник вечером? - Я был на танцах - на улице Лапп. - А о смерти Виллемса? - Я получил телеграмму... - Теперь уже все? - нетерпеливо перебил его Жеф ван Гут. - Можно садиться за ужин? Но Мегрэ очень спокойно ответил: - Боюсь, что еще нет... Казалось, разорвалась бомба. Хуберт вскинул голову и в упор посмотрел - не на комиссара, а на брата. Во взгляде Жефа зажглась ярость. - Может быть, вы все-таки скажете, почему я не могу сесть за стол? - спросил он Мегрэ. - Потому что я намерен отвезти вас в Париж. - Не имеете права. - Если понадобится, через час у меня будет ордер на привод, подписанный следователем. - А почему, скажите на милость? - Чтобы там продолжить допрос. - Я сказал все, что знал. - А еще для того, чтобы устроить вам очную ставку с бродягой, которого вы в понедельник вечером вытащили из Сены. Жеф повернулся к брату, словно призывал его на помощь: - Ты думаешь, Хуберт, что комиссар имеет право?.. Но Хуберт промолчал. - Вы хотите увезти меня в этой машине? - указал он рукой на набережную, где рядом с машиной стоял Невэ. - А когда мне позволят вернуться на баржу? - Может быть, завтра... - А если не завтра? - В таком случае, возможно, что и никогда. - Что?.. Что такое? Жеф вдруг сжал кулаки, и на какой-то миг Мегрэ подумал, что фламандец сейчас бросится на него. - А моя жена? А мой ребенок? Что это вы затеяли? Я сообщу своему консулу! - Это ваше право. - Вы что, смеетесь надо мной? Ему все еще не верилось. - Да разве можно ни с того ни с сего ворваться на судно и арестовать человека, который не сделал ничего дурного? - Я вас еще не арестовал. - А как же это тогда называется? - Я просто увожу вас в Париж, на очную ставку со свидетелем, которого пока нельзя перевозить. - Но я же совсем не знаю этого человека. Он звал на помощь, вот я и вытащил его из воды. Если бы я думал... На палубе появилась Аннеке и что-то спросила у мужа по-фламандски. Он долго ей что-то объяснял. Потом она по очереди оглядела трех мужчин и снова обратилась к Жефу. Мегрэ мог бы поручиться, что она советовала мужу поехать с ним. - Где вы собираетесь устроить меня на ночлег? - Вам дадут кровать на Набережной Орфевр. - В тюрьме? - Нет, в Сыскной полиции. - Могу я переодеться? Комиссар кивнул, и фламандец с женой спустился в каюту. Мегрэ остался наедине с Хубертом. Тот по-прежнему упорно молчал, рассеянно разглядывая машины и прохожих на берегу. Комиссару тоже не хотелось говорить. Он страшно устал от этого допроса, который вел на ощупь, не раз падая духом и думая, что он ничего не добьется. Первым заговорил Хуберт. - Не обращайте внимания на его грубость, - примирительно произнес он. - Парень он горячий, но неплохой. - Виллемс знал об его отношениях с дочерью? - На барже трудно что-нибудь скрыть. - Как вы думаете, отцу по душе был этот брак? - Не знаю, меня тогда не было... - И вы тоже считаете, что он, напившись, свалился в воду со сходней? - Частенько бывает и так. Многие речники гибнут именно такой смертью... В каюте о чем-то разговаривали по-фламандски. В голосе Аннеке слышалась мольба, фламандец же не скрывал своего гнева. Быть может, он опять отказывается ехать с комиссаром? Победа осталась за женой. Когда Жеф снова появился на палубе, волосы его были тщательно причесаны, даже немного влажны. Белая рубашка подчеркивала смуглый загар. Синий, почти новый костюм, полосатый галстук и черные башмаки - все выглядело так, будто он собрался на воскресную мессу. Не глядя на Мегрэ, Жеф сказал что-то по-фламандски брату, потом сошел на берег и остановился возле черной машины. Комиссар открыл дверцу. Невэ с удивлением посмотрел на них. - Куда поедем, шеф? - На Набережную Орфевр. Они двинулись в путь. Было уже темно. В свете фар мелькали то деревья, то сельские домики и, наконец, серые улицы большого предместья. Устроившись в углу, Мегрэ молча посасывал трубку. Жеф ван Гут тоже не открывал рта, и Невэ, удивленный этим необычным молчанием, ломал себе голову, что же могло произойти. - Все удачно, шеф? - рискнул он наконец задать вопрос. Но, не получив ответа, умолк и продолжал вести машину. Было уже восемь часов вечера, когда они въехали в ворота Дворца Правосудия. Свет горел только в нескольких окнах, но старый Жозеф был на своем посту. В комнате инспекторов было почти пусто. Лапуэнт, поджидавший своего начальника, что-то печатал на машинке. - Попроси, чтобы принесли бутерброды и пиво! - На сколько человек? - На двоих... Нет, впрочем, на троих. Ты мне можешь понадобиться. Ты свободен? - Да, шеф. В кабинете Мегрэ речник выглядел еще более длинным и тощим, черты его лица вроде бы еще больше обострились... - Можете сесть, мосье ван Гут. При слове "мосье" Жеф нахмурился, усмотрев в этом какую-то угрозу. - Сейчас нам принесут бутерброды. - А когда я могу повидаться с консулом? - Завтра утром. Мегрэ сел за свой стол и позвонил жене: - К ужину не вернусь... Нет... Возможно, мне придется задержаться... Очевидно, ей хотелось засыпать его вопросами, но она"ограничилась одним-единственным. Зная, как волнует мужа судьба бродяги, она спросила: - Он умер? - Нет... Госпожа Мегрэ даже не поинтересовалась, задержал ли он кого-нибудь. Раз муж звонит из своего кабинета и предупреждает, что проведет там часть ночи, значит, допрос либо уже начался, либо вот-вот начнется. - Спокойной ночи! Он с досадой посмотрел на Жефа. - Я же просил вас сесть... Ему было как-то не по себе при виде этой долговязой фигуры, застывшей посреди кабинета. - А если я не желаю сидеть? Ведь это мое право. Хочу - стою, хочу - сижу, верно? Мегрэ только вздохнул и стал терпеливо ждать, когда мальчик из кабачка "Дофин" принесет бутерброды и пиво. ГЛАВА VII Эти ночи, которые в восьми случаях из десяти неизменно оканчивались признанием обвиняемых, постепенно обрели свои традиции, свои правила, подобно театральным пьесам, сыгранным сотни раз. Когда мальчик из кабачка "Дофин" принес бутерброды и пиво, дежурные инспектора сразу поняли, в чем дело. Мерзкое настроение и с трудом сдерживаемый гнев не помешали фламандцу наброситься на бутерброды и залпом осушить первую кружку, искоса поглядывая на Мегрэ. То ли из вызова, то ли в знак протеста, он ел неопрятно, чавкал, широко раскрывая рот, и, словно с палубы в воду, выплевывал на пол хрящики, попадавшиеся в ветчине. Комиссар, внешне спокойный и благожелательный, делал вид, что не замечает этих выпадов, и не мешал речнику расхаживать взад и вперед по кабинету, как дикому зверю в клетке. Прав ли был Мегрэ? Проводя дознание, пожалуй, самое трудное - это решить, в какой момент следует выдвинуть главный козырь. Но нет никаких установленных правил, которые могли бы точно определить, когда это сделать. Просто надо обладать интуицией. Мегрэ не раз случалось приступать к расследованию, не имея никаких серьезных данных. И все-таки за несколько часов он одерживал победу. Бывало и наоборот, когда при наличии явных улик и десятка свидетелей приходилось биться целую ночь. В каждом отдельном случае самое важное - найти правильный тон. Вот какие мысли одолевали Мегрэ, когда он, заканчивая свой скромный ужин, поглядывал на речника. - Хотите еще бутерброд? - Я хочу только одного - поскорее вернуться на баржу к моей жене. Наконец ему наскучило шагать по комнате, и он остановился. Мегрэ понимал, что тут нельзя торопиться, что лучше всего вести допрос "под сурдинку": приветливо начать, ни в чем не обвиняя, незаметно подвести к одному якобы незначительному противоречию, потом к другому, наконец, добиться, чтобы обвиняемый совершил пусть даже не слишком грубую ошибку, но все-таки ошибку, и так мало-помалу затянуть узел. Отослав Лапуэнта с каким-то поручением, Мегрэ остался с глазу на глаз с Жефом. - Послушайте, ван Гут... - Я слушаю вас уже не первый час, верно? - Мы говорим так долго лишь потому, что вы не хотите откровенно отвечать. - Может быть, вы собираетесь назвать меня лжецом? - Я вовсе не обвиняю вас во лжи. Просто мне думается, вы чего-то недоговариваете... - А что бы вы сказали, если бы я полез к вам с вопросами о вашей жене и детях? - У вас было тяжелое детство... Ваша мать, должно быть, мало занималась вами? - Слава богу, теперь уже и до матери добрались! Так знайте же, что она умерла, когда мне было всего пять лет. И это была на редкость порядочная женщина, святая, и если она сейчас смотрит на меня с небес... Мегрэ старался ничем не выказывать нетерпения и с сосредоточенным видом смотрел прямо перед собой. - Ваш отец женился вторично? - Отец - это другое дело... Он здорово пил... - С каких лет вы стали работать? - Я вам уже говорил. С тринадцати лет... - Есть у вас еще братья, кроме Хуберта? Или сестры? - Есть сестра. Ну и что? - Ничего. Просто мы знакомимся. - В таком случае и я должен бы задавать вам вопросы. - Извольте. - - Вам-то что, вы сидите в своем кабинете и считаете, что вам все дозволено. С самого начала Мегрэ уже видел, что разговор будет долгий и трудный. Ван Гут не блещет умом, а известно, что трудно иметь дело с людьми недалекими. Они всегда упорствуют, отказываются отвечать, не колеблясь отрицают то, что утверждали часом раньше, и нисколько не смущаются, когда их тычут носом в собственные противоречия. Если подозреваемый умен, то достаточно нащупать слабое место в его утверждениях, в его системе защиты, чтобы он не замедлил "расколоться". - Думаю, что я не ошибаюсь, считая вас работягой. Тяжелый, недоверчивый взгляд исподлобья. - Это верно. Я всегда много работал. - Некоторые хозяева, наверное, злоупотребляли вашей молодостью, вашей добросовестностью. И вот вы встретили Луи Виллемса, который пил, как и ваш отец... Застыв посреди комнаты, Жеф смотрел на Мегрэ, словно животное, которое почуяло опасность, но еще не знает, с какой стороны ждать нападения. - Я убежден, что если бы не Аннеке, вы не стали бы работать на "Зваарте Зваан" и перешли бы на какую-нибудь другую баржу. - Мадам Виллемс тоже была славная женщина. - Она не была заносчивой и властной, как ее муж... - С чего вы взяли, что он был заносчивый? - А разве это не так? - Он был босс, хозяин, и хотел, чтобы все помнили об этом. - Уверен, будь мадам Виллемс жива, она бы не противилась вашему браку с ее дочерью! Фламандец не был умен, но обладал чутьем дикого зверя, и на этот раз Мегрэ слишком поторопился. - Ага... Значит, вот что вы придумали... А ведь и я тоже могу выдумывать истории, верно? - Ничего я не выдумываю. Такой мне представляется ваша жизнь. Впрочем, быть может, я и ошибаюсь... - Тогда плохи мои дела, если вы по ошибке упечете меня в тюрьму. - Да выслушайте же меня до конца, черт возьми! У вас было тяжелое детство. Еще ребенком вы уже работали, как взрослый мужчина. Но вот вы встречаете Аннеке... Она смотрит на вас не так, как другие. В ее глазах вы не наймит, обязанный делать всю черную работу, а в ответ выслушивать только брань. Она видит в вас настоящего человека. Конечно, вы ее сразу полюбили. И будь жива ее мать, она наверняка бы порадовалась вашей любви... Наконец фламандец сел, правда, еще не в кресло, а на подлокотник, но и это был уже прогресс. - Ну и что дальше? - спросил он. - Знаете, забавная получается у вас история. - К несчастью, мадам Виллемс умирает. Вы остаетесь на барже втроем с ее мужем и Аннеке. Вы проводите с девушкой целые дни, и, даю голову на отсечение, Виллемс следит за вами... - Это по-вашему так! - Владельцу судна вовсе не улыбается, чтобы его дочь вышла замуж за парня без гроша в кармане. По вечерам, напившись, он становится омерзительным, грубым... Наконец Мегрэ вновь обрел присущую ему осторожность и внимательно следил за выражением глаз фламандца. - И вы думаете, что я кому-нибудь позволю поднять на себя руку? - Уверен, что нет. Руку-то он поднимал, но не на вас, а на свою дочь. И не сомневаюсь, что как-то раз он застал вас вдвоем... На какую-то минуту Мегрэ замолк, дымя трубкой. Наступила гнетущая тишина. - Вы только что упомянули об одной очень любопытной детали. Виллемс сходил на берег чаще всего в Париже, потому что там у него была приятельница, с которой он вместе пьянствовал. В других городах он пил либо на барже, либо в каком-нибудь кабачке недалеко от набережной. Как и все речники, он, по вашим словам, вставал чуть свет, а укладывался спать рано. В Париже вы с Аннеке имели возможность оставаться вдвоем... В соседнем кабинете послышались чьи-то шаги и голоса. В комнату заглянул Лапуэнт: - Все в порядке, шеф. - Подожди немного. И допрос продолжался. В кабинете было не продохнуть от дыма. - Возможно, однажды вечером он вернулся раньше обычного и застал дочь в ваших объятиях. Виллемс пришел в ярость, а в гневе он, конечно, бывал ужасен. Он мог вышвырнуть вас за дверь... мог ударить дочь... - Это все ваши выдумки, - упрямо повторил Жеф. - На вашем месте я бы придерживался именно этой выдумки. Тогда смерть Виллемса можно было бы рассматривать почти как несчастный случай... - Это и был несчастный случай. - Я сказал "почти". Я даже не утверждаю, что вы помогли ему свалиться в воду. Он был пьян. Не стоял на ногах. Может быть, в эту ночь шел дождь? - Да... - Вот видите! Значит, доска была скользкая. Ваша вина лишь в том, что вы не сразу оказали ему помощь. Если, конечно, не совершили более тяжкого проступка и не столкнули его сами. Но было это два года назад, и в полицейском протоколе говорится о несчастном случае, а не об убийстве... - Так в чем же дело? Почему вы стараетесь припаять мне убийство? - Я пытаюсь только разобраться в этой истории. Предположим теперь, что кто-то видел, как вы толкнули Виллемса в воду. Этот человек мог находиться на набережной, хотя в ту минуту вы его и не видели. Он мог сообщить в полицию, что вы не сразу прыгнули в лодку, а довольно долго стояли на палубе, выжидая, пока хозяин захлебнется. - А Аннеке? Может быть, она тоже все видела и молчала? - Допускаю, что в два часа ночи она спала... Во всяком случае, человек, который ночевал в ту ночь под мостом Берси и видел вас, ничего не сообщил полиции. Бродяги не очень-то любят вмешиваться в чужие дела. Они по-иному смотрят на вещи, и у них свое понятие о справедливости... Теперь вы могли жениться на Аннеке, а так как на барже нужен был помощник, вы вызвали из Бельгии брата. Наконец-то вы были счастливы и, говоря вашим языком, сами стали боссом. С тех пор вы много раз заходили в Париж и, могу поклясться, избегали причаливать у моста Берси... - Ошибаетесь, мосье! Я приставал там не менее трех раз... - Лишь потому, что того человека там больше не было. Бродяги тоже меняют место жительства, и ваш незнакомец устроился под мостом Мари. И вот в тот понедельник он узнал "Зваарте Зваан", узнал вас... И я начинаю думать... Мегрэ сделал вид, будто ему вдруг пришла в голову какая-то мысль. - О чем же вы начинаете думать?.. - Я начинаю думать, уж не заметили ли вы его на набережной Рапэ, когда Виллемса вытащили из воды? Да! Почти наверняка вы должны были его заметить. Он подошел, но ничего не сказал. И вот в тот понедельник, когда он стал расхаживать вокруг вашей баржи, вы подумали, что он, может, что-нибудь сболтнул. Вполне возможно, что он и пригрозил вам... Последнему комиссар сам не верил. Слишком уж это было непохоже на Тубиба. Но сейчас такая версия была ему необходима. - Вы испугались... Но вдруг подумали: а почему бы и с ним не могло случиться то же самое, что и с Вил-лемсом? - И я сбросил его в воду? Так, что ли? - Допусти