аш вчерашний разговор. Жена упрекает меня в излишней болтливости и в чрезмерной горячности. Надеюсь, у вас не сложилось обо мне такого же впечатления? - Я понял, что вы считаете Фрэнсиса Рикена толковым парнем, у которого есть все возможности стать одним из ведущих режиссеров. - Да, вероятно, я это говорил. Это мой принцип - делать ставку на молодых. - А сейчас вы придерживаетесь иного мнения? - Конечно, нет! Что вы! Однако есть некоторые нюансы. Я нахожу в этом юноше явную склонность к разбросанности, к известной анархии. То он переоценивает себя, то теряет всякую веру в свои силы. - Вы говорили, что считаете эту пару очень дружной. Карю удобно устроился в кресле, положив ногу на ногу, в одной руке - стакан, в другой - сигара. - Я это говорил? Внезапно он встал, поставил мешавший ему стакан на столик, сделал несколько затяжек и принялся расхаживать взад и вперед по ковру. - Я очень надеялся, комиссар, что вы сегодня придете. - Я так и понял. - Нора - женщина незаурядная. Хоть она никогда не бывает в моей конторе, можно смело сказать, что она моя лучшая сотрудница. - Вы мне говорили, что она наделена даром медиума. - Я это говорю в ее присутствии, потому что ей это льстит. А на самом деле она обладает изрядной долей здравого смысла и редко ошибается в людях. Я часто увлекаюсь... слишком доверяю... А она - нет. - Иначе говоря, она служит вам своего рода стоп-краном? - Пожалуй. Я твердо решил: как только получу развод, женюсь на ней. Да, в общем, мы и сейчас уже как муж и жена. Чувствовалось, что ему стало труднее говорить, что он подыскивает слова, не спуская глаз со столбика пепла на сигаре. - Ну, как бы лучше выразиться? Нора очень ревнива при всей своей незаурядности. Вот почему мне пришлось вам вчера солгать в ее присутствии. - Сцена в спальне? - Конечно. Разумеется, все происходило не так, как я вам рассказал. Софи действительно уединилась в спальне, чтобы выплакаться после того, как Нора зло съязвила в ее адрес - не помню, как именно, все мы тогда прилично выпили. Короче говоря, я стал ее утешать... - Она стала вашей любовницей? - Комиссар полиции не колеблясь констатировал бы факт адюльтера. Он улыбнулся с довольным видом. - Скажите, мсье Карю. Вероятно, в вашей конторе ежедневно мелькают хорошенькие девушки. Большинство из них, конечно, готовы на все, чтобы получить хоть самую крохотную роль? - Верно. - Полагаю, вы иногда этим пользуетесь? - Это одна из составляющих нашей профессии. Все мужчины ведут себя одинаково, разве что не у всех одинаковые возможности. Вы сами, комиссар... Мегрэ строго, без улыбки, взглянул на него. - Простите, если я вас шокирую. Так о чем я говорил? Я в курсе, что вы беседовали с некоторыми из наших друзей и еще вернетесь к этому. Предпочитаю играть в открытую. Вы слышали, как Нора отзывалась о Софи? Мне не хотелось, чтобы вы составили представление о бедной девочке по ее словам. Она вовсе не была карьеристкой и совсем не походила на женщину, которая ляжет в постель с первым встречным. Какой-то порыв толкнул ее, совсем юную, почти девочку, к Рикену, он обладает фатальной для женщин притягательностью. На них всегда производят впечатление страдальцы, честолюбцы, циники, мужчины с необузданным темпераментом. Словом, она вышла за него замуж. Она поверила в него. Ходила за ним по пятам, как дрессированная собачка, замолкала, если он не желал, чтобы она говорила, почти не занимала места, чтобы ему не мешать, и соглашалась на то неопределенное существование, которое он ей мог предложить. - Она была несчастлива? - Она страдала, но старалась не подавать виду. В общем, если он и нуждался в ней, в ее неназойливом присутствии, то бывали минуты, когда она его раздражала. Тогда он упрекал ее в том, что она для него обуза, мешает его карьере, говорил, что она глупа, как ослица. - Это она вам сказала? - Я об этом догадывался по некоторым репликам, которыми они обменивались. - И вы стали ее доверенным лицом? - Если хотите... Против воли, уверяю вас. Она чувствовала себя очень одиноко в чужой для себя среде, ей не на кого было опереться. - Когда вы стали ее любовником? - До чего не люблю это слово! Я к ней испытывал сострадание и нежность. Мне хотелось ей помочь. - Сделать карьеру в кино? - Да. Но она возражала. Она не обладала яркой красотой, на таких, как она, на улице не оглядываются, как на Нору. - Итак, вы хотели "запустить" ее на орбиту? - Да, я об этом подумывал. - Ас ней вы говорили? - Очень осторожно. - Где вы встречались? - Я обязательно должен отвечать на этот вопрос? - Иначе мне самому придется искать ответ. - Я снимал меблированную квартирку, довольно изящную, комфортабельную, в новом доме на улице Франциска Первого. Чтобы быть совсем точным, - на углу авеню Георга Пятого. В трехстах метрах отсюда. - Минутку. Эта квартирка предназначалась только для ваших встреч с Софи? Или там происходили и другие свидания? - Мы там встречались с Софи. - Вы никогда не бывали у нее дома в отсутствие мужа? - Был недавно - недели две назад. Она не позвонила мне, как обычно. На улице Франциска Первого ее тоже не оказалось. Я позвонил, и она сказала, что плохо себя чувствует. - Она была больна? - Пала духом... Фрэнсис становился все более раздражителен. Иногда на него нападали приступы ярости. Потеряв терпение, она хотела уйти, все равно куда, устроиться продавщицей в первый попавшийся магазин. - Вы ей посоветовали ничего не предпринимать? - Я дал ей адрес одного из моих адвокатов, чтобы она проконсультировалась по поводу развода. Так было бы лучше для них обоих. - Она согласилась? - Колебалась. Она жалела Фрэнсиса. Считала своим долгом оставаться с ним, пока он не добьется успеха. - Она говорила с ним об этом? - Конечно, нет. - Почему вы так уверены? - Он бы отреагировал весьма бурно. - Я хотел бы задать вам вопрос, мсье Карю. Подумайте, прежде чем отвечать. Не скрою, это весьма важно. Знали ли вы, что примерно год назад Софи была беременна? Внезапно он стал пунцовым и нервно погасил сигарету в хрустальной пепельнице. - Да, я знал, - сказал он, усаживаясь в кресло. - Однако клянусь вам всем святым, это не имело ко мне Отношения. Тогда между нами ничего не было. Именно этот факт и послужил нашему сближению. Я видел, что она нервничает, что ее что-то мучит. Я поговорил с ней доверительно. Она призналась, что ждет ребенка и Фрэнсис придет в ярость, если узнает. - Почему? - Потому что это будет помехой для его карьеры. Они и так едва концы с концами сводили, а с ребенком... Короче говоря, она не сомневалась, что он ей этого не простит, и спрашивала, не знаю ли я адреса акушерки или врача, оказывающего услуги. - Вы дали ей адрес? - Я помог ей в этом. - Фрэнсис ни о чем не узнал? - Нет... Он слишком занят собой, его не волнует, что творится вокруг, даже если речь идет о его собственной жене. Он поднялся и пошел к бару за новой бутылкой. С уважительной фамильярностью его называли мсье Гастон. Это был человек серьезный и достойный, сознающий, какая ответственность лежит на плечах портье крупного отеля. Он заметил Мегрэ прежде, чем тот успел пройти через вращающуюся дверь, и, морща лоб, перебирал в памяти лица клиентов, из-за которых он мог удостоиться визита полиции. - Минутку, Лапуэнт. Мегрэ пришлось подождать, пока пожилая дама узнает час прибытия самолета из Буэнос-Айреса, чтобы пожать руку Гастону. - Когда я вас вижу, я всегда начинаю думать... - Не волнуйтесь. Ничего страшного. Если не ошибаюсь, мсье Карю снимает у вас апартаменты на четвертом этаже? - Да... С мадам Карю. - Она значится у вас под этим именем? - Во всяком случае, мы так ее называем. Мсье Гастону даже не следовало бы улыбаться при этих словах: Мегрэ и так все было ясно. - Она у себя? Портье взглянул на доску с ключами, ключа не было. Не знаю, зачем я туда смотрю. Старая привычка... В это время она обычно завтракает. - Мсье Карю отсутствовал на этой неделе, не правда ли? - В среду и в четверг. - Он уезжал один? - Да. Шофер отвез его в Орли к пятичасовому рейсу. Кажется, он летал во Франкфурт. - Когда он вернулся? - Вчера днем - из Лондона. - Вы ночью не дежурите, но, наверное, можете выяснить, уходила ли куда-нибудь в среду вечером мадам Карю и в котором часу вернулась. - Это сделать нетрудно. Он перелистал большую книгу в черном переплете. - Возвращаясь вечером, клиенты обычно сообщают моему коллеге, который дежурит ночью, когда их следует разбудить утром и что подать на завтрак. Мадам Карю обязательно это делает. Мы не отмечаем, в котором часу клиенты возвращаются, но по порядку, в каком записаны фамилии, можно приблизительно установить время. Например, в среду перед мадам Карю значится всего десяток имен. Могу побиться об заклад, что мадам Карю вернулась до двенадцати. Во всяком случае, до театрального разъезда. Вечером я точно выясню у своего коллеги. - Спасибо. Доложите ей обо мне. - Вы хотите ее видеть? Вы с ней знакомы? - Вчера вечером мы пили кофе с ней и с ее мужем. Сейчас назовем это визитом вежливости. - Соедините, пожалуйста, с четыреста третьим. Алло! Мадам Карю? Это портье. Комиссар Мегрэ просит разрешения подняться к вам в номер. Да. Хорошо. Я передам. И обращаясь к Мегрэ: - Она просит подождать минут десять. Зачем ей понадобились десять минут? Чтобы закончить свой мудреный и жуткий грим? Или позвонить на улицу Бассано? Комиссар вернулся к Лапуэнту, и они стали молча ходить от витрины к витрине, любуясь драгоценностями лучших ювелиров Парижа, меховыми манто, шикарным женским бельем. Их не покидало неприятное ощущение, что они выставлены на всеобщее обозрение, и когда прошло десять минут, они, облегченно вздохнув, вошли в один из лифтов. - Четвертый. Дверь открыла Нора в пеньюаре из зеленого шелка под цвет глаз; ее волосы были светлее, чем казались накануне, почти седыми. Гостиная была просторной, с двумя окнами от пола до потолка, одно из которых выходило на балкон. - Я не ждала вас, вы застали меня врасплох. - Надеюсь, мы не помешали вам позавтракать? Подноса с едой в гостиной не видно; наверное, он в соседней комнате. - Вы хотите видеть мужа? Он недавно ушел к себе в контору. - Нет, я хотел задать несколько вопросов именно вам. Прежде всего вопрос, который я задаю всем без исключения, кто знал Софи Рикен. Не усмотрите в нем подвоха. Где вы были в среду вечером? Она и глазом не повела. Поудобнее устроилась в своем кресле и спросила: - В котором часу? - Где вы ужинали? - Минутку... В среду? Вчера - с вами. В четверг я ужинала одна у Фуке, но не на втором этаже, где мы бываем обычно с Карю, а на первом, за маленьким столиком. В среду... В среду я вообще не ужинала. Должна сказать, что, кроме легкого завтрака, я ем еще один раз в день. Если обедаю, то уже не ужинаю. В среду мы обедали в "Беркли", потом у меня была примерка в двух шагах отсюда, потом я выпила рюмочку "У Жана", на улице Марбеф. Примерно в девять вернулась в отель. - Вы поднялись прямо к себе? - Да. Читала до часу ночи, потому что раньше заснуть не могу. До того - смотрела телевизор. Он стоял в углу комнаты. - Только не спрашивайте, что передавали. Все, что я помню: там были какие-то неизвестные молодые певцы и певицы. Вы удовлетворены? Может быть, позвать рассыльного с этажа! Впрочем, кажется, сегодня дежурит другой... - Вы что-нибудь заказывали? - Бокал шампанского. - В котором часу? - Перед тем, как лечь спать. А вы подозреваете, что я отправилась на улицу Сен-Шарль и пристрелила несчастную Софи? - Я выполняю свой профессиональный долг и стараюсь быть как можно менее докучливым. После ваших вчерашних реплик о Софи Рикен трудно заподозрить, что вы друг другу симпатизировали. - Я и не пыталась это скрыть. - Речь шла о вечеринке здесь, в гостинице, когда вы застали ее в объятиях вашего мужа. - Наверное, мне не следовало об этом говорить. Я просто хотела показать, что она цеплялась за всех встречных мужчин, вовсе не была наивной дурочкой и не была страстно влюблена в Фрэнсиса, как вам это, наверное, преподнесли. - Кого вы имеете в виду? - Мужчинам свойственно попадаться на крючок... Большинство из тех, с кем мы общаемся, считают меня холодной, честолюбивой, расчетливой... - Никто не говорил мне о вас в таких выражениях. - Но все так думают, даже такой тип, как Боб, который многое повидал на своем веку. И наоборот, в их глазах малышка Софи, такая нежная, кроткая, - жертва безответной любви. Думайте, как вам угодно. Я сказала правду. - Карю был ее любовником? - Кто это утверждает? - Вы же сказали... - Я сказала, что она прижималась к нему, хныкала, чтобы ее пожалели, но вовсе не утверждала, что Карю был ее любовником. - А все остальные - были. Я правильно вас понял? - Спросите у них... Посмотрим, осмелятся ли они солгать? - А Рикен? - Вы ставите меня в трудное положение. Я стараюсь не судить людей, с которыми общаюсь, но совсем не обязательно думать, что они наши друзья. Разве я вам говорила, что Фрэнсис знал? А может быть, и говорила. Я уже не помню. Я иногда подвластна порывам. Карю увлекся этим парнем, предрекал ему большое будущее. Я же считаю, что Фрэнсис ловкач, изображающий из себя творческую личность. Выбирайте. Мегрэ встал, вынул из кармана трубку. - Еще один вопрос. Год назад Софи была беременна... - Знаю. - Она вам сказала? - У нее было два или три месяца беременности, не помню точно. Фрэнсис не хотел ребенка, считал, что это помешает его карьере. Тогда она обратилась ко мне... - Бы ей помогли? - Я ответила, что никого не знаю. Мне совсем не хотелось, чтобы мы с Карю были замешаны в подобной истории. - И как же она выпуталась? - Наверное, с ее точки зрения - удачно. Поскольку она больше об этом не заговаривала, а ребенок тоже на свет не появился. -- Благодарю вас. - Вы были в конторе Карю? Мегрэ ответил вопросом: - Он вам не звонил? Было ясно, что, оставшись одна, Нора свяжется с конторой на улице Бассано. - Спасибо, Гастон, - сказал Мегрэ, проходя мимо портье. На улице он глубоко вздохнул. - Если вся эта история закончится всеобщей очной ставкой, это будет забавно. Он зашел в первый попавшийся бар выпить сухого вина. Ему этого хотелось еще с утра, и пиво Карю не отбило охоты. - На набережную, малыш Лапуэнт. Любопытно, в каком виде мы застанем нашего Фрэнсиса. В стеклянной клетке его не было - там сидели только старуха и парень с перебитым носом. В кабинете Мегрэ расположился Жанвье, а рядом - разъяренный Рикен. - Пришлось его впустить сюда шеф. Он устроил страшный шум в коридоре, требуя, чтобы судебный исполнитель немедленно отвел его к начальнику, угрожал сообщить в газеты. - Это мое право! - хрипло крикнул парень. - Хватит с меня! Обращаются как с идиотом или преступником! Убили мою жену, а меня держат взаперти, как будто я собираюсь смыться. Ни на минуту не оставляют в покое. - Хотите пригласить адвоката? Фрэнсис посмотрел на Мегрэ, колеблясь, и в его глазах еще читалась ярость. - Вы... вы... От гнева он не мог найти слов. - Вы изображаете из себя покровителя. Наверное, любуетесь собой - такой добрый, такой терпеливый, такой понимающий! Я тоже так думал. Но теперь знаю: все, что о вас рассказывают, пустая болтовня. Он распалялся, говорил все быстрее и быстрее. - Сколько вы платите журналистам за рекламу? А я-то, несчастный кретин! Когда увидел ваше имя в бумажнике, вообразил, что спасен, что встретил, наконец, человека, который меня поймет. Позвонил... Ведь без моего звонка вы бы меня не нашли. Я мог бы с вашими деньгами... Подумать только, даже не взял на еду! И что же? Вы меня запихиваете в гнусную гостиницу... с инспектором, который караулит на улице. Потом запираете в какой-то мышеловке, и время от времени ваши люди приходят посмотреть через стекло, чем я занимаюсь. Я насчитал по меньшей мере человек двенадцать, которые потешались надо мной таким образом. И все из-за того, что полиция не в состоянии защитить своих сограждан. А потом, вместо того чтобы искать виновного, берут на подозрение мужа, а тот, видите ли, смеет быть недовольным. Мегрэ спокойно смотрел на разбушевавшегося Фрэнсиса, который стоял посреди кабинета со стиснутыми кулаками. - Все? - Комиссар не выказывал ни нетерпения, ни насмешки. - Так вы настаиваете на адвокате? - Я сам в состоянии себя защитить. Скоро вы поймете, что ошиблись, и выпустите меня. - Вы свободны. - То есть? Возбуждение Рикена внезапно спало, и он застыл, опустив руки и недоверчиво глядя на комиссара. - Вы свободны, вы это прекрасно знаете. И если я нашел вам пристанище на прошлую ночь, то только потому, что у вас не было денег и, как я полагал, вам не очень-то хотелось возвращаться на улицу Сен- Шарль. Мегрэ достал из кармана бумажник, тот самый, который Фрэнсис вытащил у него на площадке автобуса, достал две десятифранковые купюры. - Это - чтобы перекусить и добраться до квартала Гренель. Кто- нибудь из друзей даст вам взаймы немного денег, чтобы вы как можно скорее привели себя в порядок. Должен вам сообщить, что послана телеграмма в Конкарно родителям вашей жены и ее отец вечером будет в Париже. Не знаю, захочет ли он встретиться с вами. Я разговаривал с ним по телефону, но похоже, он собирается перевезти тело дочери в Бретань. Рикен больше не говорил, что уходит. Он пытался понять. - Конечно, вы муж, вам и решать. - А что вы посоветуете? - Похороны стоят дорого. Не думаю, что потом у вас будет время часто ходить на кладбище. И если семья хочет... - Мне нужно подумать. Мегрэ открыл дверцу стенного шкафа, где всегда была в запасе бутылка коньяка и рюмки - он не раз убеждался, что такая предусмотрительность часто оказывается кстати. Он налил одну рюмку и протянул ее молодому человеку. - Выпейте. - А вы? - Мне не хочется. Фрэнсис залпом выпил коньяк. - Зачем вы мне даете спиртное? - Чтобы придать вам сил. - Полагаю, что за мной будут следить? - Нет. Только скажите, где вас можно будет найти. Вы думаете вернуться на улицу Сен-Шарль? - А куда мне еще идти? - Там находится один из моих инспекторов. Кстати, вчера вечером дважды звонили по телефону, он снимал трубку, и оба раза ему не отвечали. - Это не я, поскольку... - Я не спрашиваю, вы это или не вы. Кто-то звонил вам домой. Кто- то, наверное, не читал газет. Вам не случалось подходить к телефону, а в ответ слышать дыхание? - Вы что-то имеете в виду? - Предположим, кто-то считал, что вас нет дома, и хотел поговорить с Софи. - Опять? Что они там наговорили, те, кого вы расспрашивали вчера и сегодня? - Один вопрос, Фрэнсис. Рикен вздрогнул, услышав такое обращение. - Что вы сделали год назад, узнав, что Софи беременна? - Она никогда не была беременна. - Готов медицинский отчет, Жанвье? - Вот он, шеф. Делапланк только что принес, Мегрэ пробежал его глазами. - Вот, смотрите, я ничего не выдумываю и только опираюсь на медицинское заключение. Рикен снова свирепо посмотрел на него. - Господи, что это еще за история? Можно подумать, вы нарочно решили свести меня с ума... - Он схватил рюмку и швырнул ее на пол. - Мне следовало заранее предвидеть все ваши фокусы! Отличный вышел бы фильм! Но префектура, конечно, запретила бы его. Значит, год назад Софи была беременна! И поскольку детей у нас не появилось, мы обратились к подпольной акушерке? Так, что ли? Еще одно обвинение в мой адрес? - Я не утверждал, что вы поставлены в известность. Я лишь имел в виду спросить, говорила ли вам жена? В действительности, она обратилась за помощью к другому человеку. - Значит, это касалось другого, а не меня, ее мужа? - Может быть, она хотела избавить вас от волнений или, более того, от психологической травмы? Считала, что ребенок будет помехой для вашей карьеры? Она доверилась одному из ваших друзей. - Кому же, черт возьми? - Карю. - Что? Что вы говорите? - Он сам сказал это утром. А Нора - получасом позже. Но, правда, с некоторой разницей. По ее словам, Софи была не одна, когда речь шла о ребенке. Вы были вместе с ней. - Она лжет! - Возможно. - Вы ей верите? - Пока я никому не имею права верить. - И мне тоже? - И вам тоже, Фрэнсис. Но, тем не менее, вы свободны. Мегрэ зажег трубку, сел за письменный стол и начал перелистывать какое-то досье. ГЛАВА ШЕСТАЯ Рикен ушел, смущенный, неловкий, как птица, которая не верит, что перед ней распахнули клетку. Жанвье с недоумением смотрел на шефа: действительно ли он отпускает парня, не устанавливая за ним наблюдения? Мегрэ, делая вид, что не понимает немого вопроса, листал досье. Наконец он встал, подошел к окну. Он был в мрачном настроении, ходил из кабинета в кабинет, как будто не знал, чем себя занять. Его грузная фигура останавливалась то перед пишущей машинкой, то перед телефонным аппаратом или пустым стулом. То вдруг он садился и бесцельно перекладывал на столе какие-то бумажки. Наконец он проворчал: - Предупредите мою жену, что я не приду обедать. То, что он не звонил ей сам, говорило о многом. Атмосфера в кабинете была напряженной. Мегрэ почувствовал это и, пожав плечами, вышел из кабинета. Он не сказал, ни куда идет, ни когда вернется, не оставил никаких инструкций, словно разом потерял интерес к этому делу. На главной, давно не убиравшейся лестнице он выбил трубку, легонько ударил ею о каблук, пересек двор, рассеянно кивнул дежурному и направился к площади Дофин. Он представил себе темный силуэт наземного метро, по диагонали рассекающий небо, ему казалось, он слышит шум движущегося состава, ощущает обволакивающую, приторную атмосферу ресторана "У старого виноградаря", видит оживленное лицо Розы, беспрестанно вытирающей руки о фартук, лицо бывшего каскадера, словно вылепленное из воска, его ироническую усмешку, доброго гиганта Маки в углу, взгляд которого, по мере того как он пьянеет, становится все более рассеянным и бегающим, Жерара Драмена с внешностью аскета, бесконечно вносящего поправки в свой сценарий, Карю, которому большого труда стоит казаться сердечным, и Нору - искусственную от кончиков ногтей до осветленных волос. Ноги словно сами привели его в пивную "Дофин", он рассеянно поздоровался с хозяином, вдохнул теплый воздух и направился в угол, где уже сидел тысячу раз. - Есть сосиски, господин комиссар. - С пюре, пожалуйста. - А что будете пить? - Все равно. Его коллега из отдела информации обедал в другом углу, в компании чиновника из Министерства внутренних дел. Остальные клиенты - завсегдатаи: адвокаты, которые сразу же после обеда пересекут площадь, направляясь в суд, чтобы вести защиту, судебный следователь, инспектор... Хозяин понял, что не время завязывать разговор. Мегрэ ел с сосредоточенным видом, словно был занят чем-то весьма серьезным. Через полчаса он неторопливо ходил вокруг Дворца Правосудия, заложив руки за спину, ни на чем не задерживая внимания, и, наконец, поднявшись по лестнице, распахнул дверь своего кабинета. Его ждала записка от Гастин-Ренетта. Это еще не было окончательным заключением. Пистолет, найденный на дне Сены, оказался тем самым оружием, из которого произвели выстрел на улице Сен-Шарль. Он снова пожал плечами, поскольку не сомневался в таком выводе. Иногда ему казалось, что он перегружен какими-то второстепенными делами, отчетами, телефонными разговорами, однообразной суетой. Жозеф, старый судебный исполнитель, осторожно постучал в дверь и, как обычно, зашел, не дожидаясь ответа. - Там какой-то мужчина. Мегрэ бросил взгляд на протянутую ему визитную карточку. - Пусть войдет. В кабинет вошел мужчина с ежиком седых волос, одетый во все черное. - Садитесь, мсье Ле Галь, позвольте выразить вам соболезнование. Должно быть, он уже выплакался в поезде и, вероятно, для храбрости выпил несколько рюмок. У него был рассеянный взгляд, он с трудом подбирал слова. - Что с ней сделали? Я не хотел идти туда, на квартиру, чтобы не встретиться с ним, иначе я задушил бы его своими руками. Сколько раз Мегрэ уже приходилось становиться свидетелем подобного поведения родственников! - Мсье Ле Галь, тело уже не на улице Сен-Шарль, а в Институте судебной медицины. - Где это? - Около Аустерлицкого моста, на набережной. Вас туда отвезут, потому что необходимо, чтобы вы официально опознали личность вашей дочери. - Она мучилась? Он сжал кулаки. После долгого пути его энергия улетучилась, ярость тоже, и теперь он автоматически произносил слова, в которые сам не верил. - Надеюсь, он арестован? - Против ее мужа улик нет. - Но, комиссар, с того самого дня, как она приехала, чтобы поговорить об этом человеке, я сразу понял, что это плохо кончится. - Она привозила его к вам? - Я его ни разу не видел. Только на плохой фотографии. Она вовсе не собиралась знакомить его с нами. Как только она с ним встретилась, семья перестала для нее существовать. Единственно, чего ей хотелось, - поскорее выйти за него замуж. Она даже приготовила бумагу о согласии родителей, которую мне пришлось подписать. Мать была категорически против, но я, в конце концов уступил и теперь чувствую себя виноватым в случившемся. Наверное, в каждом деле есть подобная сторона, волнующая и трагическая. - Она единственная дочь? - К счастью, у нас есть сын пятнадцати лет... По правде сказать, Софи уже давно ушла из их жизни. - Я смогу перевезти тело в Конкарно? - У нас со всеми формальностями покончено. Советую обратиться в похоронное бюро, они все возьмут на себя. - А он? - Я с ним уже говорил. Он не возражает, чтобы ее похоронили в Конкарно. - Надеюсь, он не собирается приезжать? Иначе я ни за что не ручаюсь. Понимаю. Постараюсь, чтобы он остался в Париже. - Это он, да? - Пока ничего не ясно. - Ну кто еще мог ее убить? Она на все смотрела его глазами, он ее буквально заворожил. После свадьбы она и трех писем не написала, даже с Новым годом не трудилась нас поздравлять. Ее новый адрес я узнал только вчера из газет. Я-то считал, что она все еще живет в маленькой гостинице на улице Монмартр, где они поселились после свадьбы. Что это была за свадьба - без родных, без друзей? Мегрэ внимательно выслушал, сочувствуя, затем закрыл дверь за посетителем, распространявшим вокруг винный перегар. А отец Рикена? Наверное, тоже придет. Комиссар ждал его. Одного инспектора он послал в Орли, другого - в гостиницу "Рафаэль", чтобы сфотографировать страницу книги, которую показывал ему портье. - Там два журналиста, господин комиссар. - Пусть обратятся к Жанвье. Жанвье тут же зашел в кабинет. - Что им сказать? - Скажи: расследование продолжается. - Они рассчитывали увидеть Рикена и привели фотографа. - Пусть поищут. Могут прогуляться до улицы Сен-Шарль, если есть желание. Он продолжал размышлять, распутывая противоречивые мысли. Был ли он прав, отпустив Фрэнсиса в таком возбужденном состоянии? Двадцати франков, полученных от комиссара, ему надолго не хватит. Значит, он снова начнет погоню за деньгами. "Но не моя вина, если..." У Мегрэ неспокойно на душе. Можно подумать, что он в чем-то может себя упрекнуть. Он снова и снова возвращался к началу - к сцене на площадке автобуса. В памяти всплыло бесцветное лицо женщины, ударявшей его по ногам хозяйственной сумкой. Цыпленок, масло, яйца, лук, пучок сельдерея. Он еще удивился, зачем ездить за продуктами в такую даль. Молодой человек курил слишком короткую и слишком толстую трубку. Его светлые волосы напоминали обесцвеченные волосы Норы. Тогда он еще не знал о существовании любовницы Карю, которая в гостинице "Рафаэль" и кое-где еще именовалась его женой. Он на секунду потерял равновесие, и кто-то ловко вытащил из кармана его бумажник. Ему хотелось выделить этот момент, казавшийся ему самым важным. Неизвестный выскочил на ходу из автобуса на улице Тампль и бросился к узким улицам Марэ, лавируя между домохозяйками. Его образ четко запечатлелся в памяти комиссара. Он был уверен, что узнает его, потому что вор обернулся. Почему он обернулся? И почему, установив личность Мегрэ по содержимому бумажника, он положил его в коричневый конверт и отослал владельцу? В ту минуту, в минуту кражи, он, видно, чувствовал себя, как затравленный зверь. Он был убежден, что его обвинят в убийстве жены и посадят в тюрьму. Он нашел забавное оправдание, почему он боится ареста, - клаустрофобия. Впервые за тридцать лет работы в полиции подозреваемый так объяснял Мегрэ причину бегства. Хотя, поразмыслив, Мегрэ был вынужден признать, что, наверное, чаще всего так бывает на самом деле. Он сам садился в метро только в крайних случаях, потому что ему там не хватало воздуха. А откуда у него эта привычка вставать и подходить к окну кабинета? Его часто упрекали, в основном господа из прокуратуры, что он берет на себя функции, возложенные на инспекторов. Сам ходит расспрашивать свидетелей, вместо того чтобы вызывать их на набережную Орфевр, часто без видимых причин возвращается на место преступления, сам при любой погоде выслеживает подозреваемых. Он очень любил свой кабинет, но через два часа чувствовал потребность вырваться оттуда. Во время следствия ему хотелось находиться повсюду одновременно. Боб Мандий, наверное, сейчас отдыхает, потому что ресторан "У старого виноградаря" открыт допоздна. Интересно, Роза тоже отдыхает? Что она могла бы ему рассказать, окажись они вдвоем за столиком в пустом зале? У всех у них было разное мнение о Софи и Рикене. С интервалом в несколько часов он услышал самые противоречивые мнения. Что же все-таки представляла собой Софи? Одна из девиц, виснущих на шее любого мужчины? Честолюбивая особа, решившая, что Фрэнсис обеспечит ей жизнь кинозвезды? Она встречалась с продюсером в холостяцкой квартире. Разумеется, если Карю н"е лжет. Говорили, что Рикен был очень ревнив и практически не оставлял жену одну. Он, не колеблясь, занимал деньги у ее любовника. Знал ли он об этом и просто закрывал глаза? Или не знал? В кабинет вошел высокий крепкий мужчина, выглядевший очень моложаво, несмотря на седые коротко подстриженные волосы. Это был отец Рикена. - Садитесь, мсье Рикен. - Он здесь? - Был утром. Потом ушел. У него были резко очерченные черты лица, светлые глаза, задумчивый взгляд. - Я пришел бы к вам раньше, но в эти дни я вел состав Париж- Винтимиль. - Когда вы видели Фрэнсиса в последний раз? Он удивленно переспросил: - Фрэнсиса? - Так его называют друзья. - У нас дома говорили - Франсуа. Он приходил повидаться накануне Рождества. - У вас сохранились хорошие отношения? - Я так его редко видел! - А его жену? - Он представил ее за несколько дней до свадьбы. - Сколько ему было лет, когда умерла мать? - Пятнадцать... Он был славным мальчуганом, но уже тогда проявлял характер и не выносил, если поступали против его желания. Бесполезно было настаивать на своем. Я хотел, чтобы он пошел работать на железную дорогу. Не обязательно рабочим. Он мог бы получить неплохое место где- нибудь в конторе. - Зачем он приходил к вам перед Рождеством? - Известное дело - чтобы попросить денег. Иначе он и не приходил. У него не было настоящей профессии. Так, пописывал что-то, надеясь прославиться, Я сделал все, что мог. Ну, не привязывать же мне его. Я часто отсутствовал по три дня. Конечно, чего уж тут веселого для парня - возвращаться в пустую квартиру, самому готовить еду? А вы что думаете, господин комиссар? - Не знаю. Мужчина, казалось, удивился. То, что у такого высокого полицейского чиновника не было окончательного мнения, не укладывалось в его сознании. - Вы не считаете его виновным? - До настоящего момента нет никаких оснований так считать, впрочем, как нет оснований и предполагать обратное. - Мне кажется, эта женщина ему не подходила. Когда он ее со мной знакомил, она даже не потрудилась переодеться в платье, пришла в штанах, в туфлях без задников. Даже не причесалась. Правда, таких, как она, в Париже пруд пруди. Последовало долгое молчание, мсье Рикен бросал недоверчивые взгляды на комиссара. Наконец он достал из кармана потертый бумажник и вынул пачку стофранковых купюр. - Мне лучше к нему не ходить. Если сам захочет меня повидать, он знает мой адрес. Наверное, как всегда, сидит без денег. Они ему понадобятся, чтобы нанять хорошего адвоката. - Помолчав, спросил: - У вас есть дети, господин комиссар? - К сожалению, нет. - Главное, чтобы он не чувствовал себя покинутым. Что бы он там ни натворил, даже если предположить худшее, он не виноват. Скажите ему, что я так считаю. Взволнованный Мегрэ смотрел на деньги, лежавшие на его столе, и на большую мозолистую руку с квадратными ногтями. - Значит, - сказал Рикен-старший, вставая и теребя в руках шляпу, - если я вас правильно понял, я могу еще надеяться, что он невиновен. Пусть газеты пишут, а я все равно чувствую, что он не мог этого сделать. Комиссар проводил его, пожал руку, которую протянул ему Рикен. - Так я могу надеяться? - Отчаиваться никогда не следует. Оставшись один, Мегрэ хотел позвонить доктору Пардону. Он с удовольствием с ним побеседовал бы, задал ему несколько вопросов. Разумеется, Пардон не был нн психиатром, ни профессиональным психологом. Но за долгую врачебную практику ему приходилось видеть всякое, и часто, поговорив с ним, Мегрэ утверждался в собственном мнении. Традиционный обед у Пардонов будет только через неделю. Странно: внезапно, без каких-то определенных причин, он вдруг почувствовал себя очень одиноким. Он был только винтиком в сложном механизме Правосудия. В его распоряжении были специалисты, инспектора, телеграф, телефон - все необходимые службы; он подчинялся прокуратуре, судебному следователю и, наконец, судье и суду присяжных. Ему казалось, что от него зависит судьба человека, только не знал он того, кто взял пистолет из ящика белого комода и выстрелил в Софи. С самого начала его поразила одна деталь: выстрел был сделай в голову. Даже защищаясь, инстинктивно стреляют в грудь, и только профессионалы стреляют в живот, зная, что после такой раны мало кто выживает. И вот, на расстоянии какого-то метра, преступник целился в голову. Они вернулись домой около десяти вечера. Ему нужны были деньги. Вопреки привычке, Фрэнсис оставил жену дома, а сам отправился на поиски Карю или другого приятеля, который мог бы одолжить ему две тысячи франков. Он вернулся в ресторан "У старого виноградаря", заглянул в дверь: не пришел ли продюсер? А в это время Карю уже был во Франкфурте, только что это подтвердили в Орли. Он не сказал о предстоящей поездке ни Бобу, ни другим членам своей маленькой компании. Нора же оставалась в Париже. Но не в номере "Рафаэля", как она утверждала утром. Почему она солгала? Знал ли Карю, что ее не было в отеле? Не звонил ли он ей из Франкфурта? Зазвонил телефон. - Алло. Вас просит доктор Делапланк. - Соедините. - Извините, что беспокою, но меня с утра мучит одна мысль. Я не упомянул об этом в заключении, потому что это весьма неопределенно. Во время вскрытия я заметил следы на запястьях убитой, как будто ей сжимали руки. Это не настоящие синяки, но... - Продолжайте. - Хоть я и не утверждаю, что была борьба, но меня бы это не удивило. Я отчетливо представляю, как преступник схватил жертву за запястья и толкнул ее. Она могла упасть на диван, и, когда поднималась, в нее выстрелили. Этим можно объяснить, что пуля была извлечена из стены на расстоянии метра двадцати от пола. Ведь если бы женщина стояла во весь рост... - Понятно... Следы на запястьях очень слабые, говорите? - Один, пожалуй, четче, чем остальные. Наверное, от большого пальца. Но точно утверждать не берусь. Вот почему я не включил это в официальный отчет. Если это как-то может вам помочь... - В моем положении для меня все важно. Спасибо, доктор. Он снова отправился в тот район, теперь уже один, с упрямым видом, словно бросал вызов кварталу Гренел? Он прошелся по берегу Сены, остановился в сорока метрах вверх по течению от моста Бир-Акем, откуда был извлечен пистолет, потом направился к большому новому зданию на бульваре Гренель. В конце концов он зашёл в подъезд и постучал в окошечко консьержки. Консьержка, молодая привлекательная женщина, сидела в небольшой, ярко освещенной комнате. Показав ей медаль, он спросил: - Это вы собираете с жильцов квартплату? - Да, господин комиссар. - Вы, конечно, знаете Франсуа Рикена? - Вход в их квартиру со двора, и они редко проходят мимо меня. То есть проходили... Правда, мне сказали, что он вернулся. Но она-то!.. Конечно, я их знала, и не очень приятно было каждый раз требовать у них эти деньги. В январе они попросили отсрочку на месяц, потом пятнадцатого февраля - новую отсрочку. Хозяин решил выставить их, если пятнадцатого марта они не заплатят свой долг за полгода. - Они заплатили? - Так пятнадцатое марта ведь было позавчера... в среду. - А вы не удивились, что они не пришли? - Я вовсе не ожидала, что они заплатят. Утром он не зашел за почтой, и я решила, что он предпочитает не показываться мне на глаза. Правда, они получали мало писем. В основном рекламные проспекты и журналы, на которые он подписывался. Днем я постучала к ним в квартиру, никто не отозвался. В четверг утром я постучала снова, и так как мне опять не ответили, я спросила у их соседки, не слышала ли она чего-нибудь? Я даже подумала: не съехали ли они тайком, не заплатив? Им это было бы нетрудно, ведь ворота на улицу Сен-Шарль всегда открыты. - А что вы думаете о Рикене? - Да я на него просто не обращала внимания. Правда, время от времени жильцы жаловались, что в их квартире громко играет музыка и компании засиживались до утра, но не у них же одних в доме такое творится, с молодыми это часто бывает. Он похож на артиста... - А она? - Вы уверены, что она не покончила с собой? Они едва сводили концы с концами... Не так уж сладко им жилось... Он не узнал ничего нового, да, впрочем, и не слишком старался. Он бродил по соседним улицам, рассматривал дома, заглядывал в открытые окна, в магазины. В семь часов Мегрэ пошел в ресторан "У старого виноградаря" и был разочарован тем, что ни на одном из высоких табуретов у стойки не увидел Фернанды. Боб читал вечернюю газету, а официант готовился к открытию - ставил на каждый столик, покрытый клетчатой скатертью, узкую хрустальную вазочку с одной розой. - Кого я вижу! Комиссар! Боб встал, пожал руку Мегрэ. - Какие новости? Что-нибудь обнаружили? Журналисты выражают недовольство. Они утверждают, что дело держится в тайне, что у них недостаточно информации. - Просто нам нечего им рассказать. - Это правда, что вы отпустили Фрэнсиса? - Я его и не задерживал, он совершенно свободен. А кто вам сказал? - Юге, фотограф, который живет с ним в одном доме, на пятом этаже. Это у него было две жены, а сейчас он сделал ребенка третьей. Он видел