одна, они вместе, на рассвете, уходили к себе в гостиницу. Жюли рассказывала ему о Рене, о хозяине, г-не Додвене, о своих подружках или о клиентах; он терпеливо слушал, качал головой, бессмысленно улыбал- ся. В конце концов она теряла терпение: - Ну что ты за человек! - А что? - Не знаю. Ты всем доволен. Из тебя можно веревки вить. Ты не подаешь жалобу, однако полиции не боишься - я заметила. А с этой стервой, что тебя обокрала, здороваешься, встречаясь на лестнице. Она, как, впрочем, и он, не сомневалась, что пакет с деньгами взяла со шкафа горничная с их этажа, некрасивая девица с жирными волосами и большой мягкой грудью. Она всегда подсматривала за клиентами в номерах, постоянно слонялась по коридорам, прихватив для виду тряпку или швабру. Жюли узнала, что ее любовник, музыкант из казино, относился к ней же- стоко и презрительно. - Держу пари-деньги у него. Он слишком хитер, чтобы сразу воспользо- ваться ими. Ждет конца сезона. Вполне возможно. Ну и что? Это просто еще одна форма его грез. Не из-за этого ли он и ушел? Он часто задавал себе такой вопрос. Когда он, будучи молодым человеком, проходил в сумерках по подозрительным улицам мимо женщин определенного пошиба, его пробирала дрожь. Он словно нечаянно дотрагивался до них и тут же, не оглядываясь, уходил крупными шагами, лишь только они пытались заговорить с ним. Иногда, особенно зимой, он покидал свой кабинет на улице Монторгейль и под мерзким мелким дождем с четверть часа бродил по улочкам возле Цен- трального рынка, там, где от некоторых фонарей как бы тянет запахом гря- зных тайн. Каждый раз, когда он, один или с женой, садился в поезд, да, можно сказать, каждый раз он, в вагоне первого класса, завидовал людям с жал- кой поклажей, которые ехали неизвестно куда, безразличные ко всему, что их ждет. Ночным сторожем на улице Монторгейль служил бывший преподаватель ли- цея, который потерял место из-за историй с девочками-подростками. Плохо одетый, нестриженый, он приходил на службу вечером с литровой бутылкой вина в кармане и устраивался в маленькой комнатушке, где на спиртовке разогревал себе ужин. Утром, если г-н Монд из-за срочной работы являлся пораньше, он видел, как сторож, тихий, равнодушный, собирает свои вещи, машинально, для очистки совести, делает последний обход и, наконец, выбирается на улицу, освещенную восходящим солнцем. Куда он уходил? Никто не знал, где он живет, в каком закутке будет, как зверь, отлеживаться целый день Г-н Монд ему тоже завидовал. А теперь и г-н Дезире стал чем-то похож на него. - Что тебе, малыш? В чулан влетел рассыльный, разумеется к г-ну Рене, все еще занятому едой. - Хозяин наверху? - А что? - Какой-то легавый - я его не знаю - идет сюда. Хочет поговорить с хозяином. Г-н Рене тут же соскочил со стола, бутерброд исчез; он вытер пальцы, смахнул крошки с лацканов пиджака, притом так быстро, что, казалось, все это проделано одним жестом, и бросился через площадку для танцев, еле удерживаясь, чтобы не побежать, да еще стараясь улыбаться посетителям. Не успел он добраться до главного входа, ведущего на мраморную лест- ницу, как дверь открылась и появился человек; вошедший, перед которым залебезил художественный руководитель, оставить пальто в гардеробе не пожелал. Дезире не спускал с них глаз. Жюли с подружкой уже все поняли. Через глазок было видно, как г-н Рене приглашает инспектора к столу, подальше от танцплощадки, но полицейский качал головой, что-то говорил, продолжая стоять, и г-н Рене через другую дверь вышел в игровой зал. Кое-кто из полицейских, те, что были в хороших отношениях с заведением, имели туда свободный доступ, но поскольку там не все делалось по закону, новеньких приваживать не спешили. Полицейский, высокий крупный мужчина лет тридцати пяти, ждал, рассея- нно осматривая банальное убранство дансинга. Г-н Рене отсутствовал недо- лго; он появился вновь вместе с хозяином г-ном Додвеном, бывшим нотариу- сом, который и теперь еще сохранял от своей прежней профессии внешнее достоинство. Полицейского пригласили пройти в клетушку Дезире, усадили, предложили ему шампанского. - Пожалуйте сюда, - приговаривал г-н Додвен. Здесь нам будет удобнее беседовать... Рене! - Да, мсье. И Рене, который все понимал, достал бутылку хорошего шампанского, по- дошел к шкафу, протер два бокала. - У нас здесь, как видите, тесновато. А г-н Додвен, как всегда красивый, несмотря на мраморную бледность лица, принес из зала два стула с красной бархатной обивкой. - Садитесь. Вы из ниццкой бригады? Нет? По-моему, я вас раньше не встречал. Дезире не смотрел на них. По долгу службы он следил за залом, где все с нетерпением ждали ухода последних гостей, которые все еще оставались и не давали двум десяткам человек отправиться спать. Жюли не видела лица Дезире, но знала, что он у себя, и издали делала ему знаки, словно спрашивая: "Ну как там? Что-нибудь серьезное? " Ответить ей он не мог. Да и к чему? Просто Жюли время от времени нуж- далась в контакте с ним, например, строя гримасу, когда была удручена плохо танцевавшим или смешным партнером. Вполголоса говорили об Императрице, и он стал прислушиваться. - Неужели умерла? - проронил бывший нотариус подобающим тоном. - Изу- мительная женщина. И вы говорите, она скончалась после того, как вышла отсюда? Видно, судьба. Однако не понимаю, в какой связи... Еще вчера Императрица была здесь, чуть ли не в пяти ветрах от невиди- мого Дезире, который мог разглядывать ее сколько угодно. Кто же назвал ее Императрицей? Трудно сказать. Без сомнения, это прозвище дали ей на Ривьере уже давно. Дней десять назад Флип, рас- сыльный, влетел, как сегодня перед приходом полицейского, и объявил г-ну Рене: - Шикарно! Сама Императрица! Она вошла, огромная, тучная, желтая от жира, манто нараспашку, вся грудь в драгоценностях. Под опухшими веками безразличные, словно неживые глаза. Она запыхалась, поднимаясь по лестнице, - "Монико" располагался на втором этаже. Остановившись, словно королева, она ждала, когда ею зай- мутся, как полагается по протоколу. Примчался Рене, сияя и рассыпаясь в любезностях, предложил ей один столик, другой, потом усадил на банкетку, в то время как спутница Императрицы с китайской собачкой на руках шла сзади с подобающей компаньонке скромностью. В тот вечер Дезире и глазом не моргнул, разве что улыбка его стала чуть горше. Спутницей Императрицы была его первая жена, Тереза, которую он не ви- дел уже восемнадцать лет. Хотя она очень изменилась, он узнал ее, но не почувствовал ни ненависти, ни злобы, лишь какая-то тяжесть упала ему на плечи, легла на и без того огромный груз, избавиться от которого он больше не мог. Терезе, пожалуй, теперь уже за сорок: ведь когда они поженились, ей было восемнадцать. Правда, выглядела она старше своих лет. Черты лица застыли, но кожа оставалась розовой - видимо, эту сбивающую с толку не- подвижность ей придавал слой румян. Между тем улыбка у нее - а она улыбнулась несколько раз - осталась почти прежней: робкой, прелестно детской, наивной, той улыбкой, которая годами вводила г-на Монда в заблуждение насчет своей жены. Скромная, неприметная, она ходила, чуть наклонив голову, и говорила удивительно нежным голосом: - Как хочешь... Или: - Ты же знаешь: мне нравится все, что нравится тебе. И вдруг все рухнуло: ведь это она коллекционировала в секретере неп- ристойные фотографии, которые мужчины на Больших бульварах суют в руки прохожим; это она снабжала их примечаниями, тщательно копировала, увели- чивая размеры членов до неприличия; это она - и муж ее почти не сомне- вался, хотя предпочитал не углубляться в расследование, - это она не да- вала покоя их тогдашнему шоферу, забираясь даже к нему в мансарду, а когда он возил ее по городу, заставляла его останавливаться у дверей сомнительных меблирашек. А потом вновь обретала свою чистую улыбку и склонялась над кроватками детей! Веки у нее покрылись морщинами, но и в этом была своя прелесть: они наводили на мысль о лепестках цветов, которые, увядая, приобретают небе- сную прозрачность. Инспектор уже потягивал шампанское, закуривал гаванскую сигару, кото- рую Дезире торопился вписать в расходную книгу - он нес за это от- ветственность и сразу же, как требовали правила, должен был подписать накладную у самого хозяина. Обе женщины живут в "Плацце", рассказывал полицейский, в прекрасном номере с окнами на набережную. Трудно даже вообразить царящие там грязь и беспорядок. Убирать у себя женщины запретили. Их служанка, чешка, сло- вачка или что-то в том же роде, забирала поднос в дверях и подавала им еду в постель, где они лежали сутками. - Когда я вошел туда с моим кол- легой, всюду валялись рваные чулки, грязное белье и всякая всячина - драгоценности, меха, на мебели разбросаны деньги. - От чего она умерла? - поинтересовался Додвен. И поскольку г-н Рене стоял сзади, он сделал ему знак выйти. Инспектор достал из кармана металлическую коробочку, вынул из нее разобранный шприц, который поднес собеседнику, глядя тому прямо в глаза. Бывший но- тариус и глазом не моргнул. - Никогда, - просто сказал он, покачав головой. - Вот как? - Клянусь своей дочерью, морфина здесь никогда не было. Вы знаете на- ше ремесло не хуже меня. Не стану утверждать, что я всегда придерживаюсь правил, - это невозможно. Тем не менее ваши коллеги, которые частенько, просто так, по-дружески заходят сюда, скажут вам, что я человек порядоч- ный и слежу за своими служащими по мере возможности. У меня даже есть человек... Он кивнул на Дезире. - ...у меня даже есть человек, который наблюдает за всем происходящим в зале. Скажите-ка, господин Дезире, вы когда-нибудь видели у нас мор- фин? - Нет, мсье. - Вы приглядываете за официантами, рассыльным, цветочницами, когда те подходят к клиентам? - Да, мсье. - Видите, господин инспектор, если бы речь шла о кокаине, я, может, и не был бы столь категоричен. Я хороший игрок и не пытаюсь заставить по- верить в то, чего нет. Среди женщин, которых мы вынуждены нанимать, рано или поздно неизбежно появляется какая-нибудь любительница кокаина. Одна- ко шила в мешке не утаишь, и я редко когда не замечаю все уже через нес- колько дней. Такое случилось два месяца назад, но я тотчас навел поря- док. Возможно, инспектор верил ему, возможно, и нет. От нечего делать он бесстрастно рассматривал интерьер, изучал Дезире. Тому стало не по себе. Через шесть дней после отъезда из Парижа, а точнее на следующий день после пропажи денег, его фотография появилась в газетах, но не на первой полосе, как фото преступников, а на третьей, между двумя объявлениями, словно часть рекламы. Клише было плохое. "Хо- рошее вознаграждение тому, кто сообщит об этом человеке, который, по всей вероятности, поражен амнезией". Далее следовали описание одежды, какая была на Норбере в день его ис- чезновения, и адрес адвоката в Париже, личного адвоката г-жи Монд, того, что вел длившийся уже десять лет процесс из-за дома, который она унасле- довала вместе с кузенами. Монда никто не опознал. Ему и в голову не пришло, что если начались розыски, значит, ключа от сейфа оказалось недостаточно и необходимо его присутствие или по крайней мере подпись. - Она богата? Говорили об Императрице. - Состояние у нее немаленькое. Еще несколько лет назад цифра исчисля- лась в несколько десятков миллионов. Она американка, американская еврей- ка, дочь швейного магната. Была замужем четыре или пять раз. Жила везде понемногу. Была, между прочим, и женой русского князя, почему ее и проз- вали Императрицей. - А другая? Дезире отвернулся, посмотрел в зал: он все еще побаивался внима- тельного взгляда инспектора. - Француженка из довольно хорошей семьи. Разведенная. Тоже всего хле- бнула. Была чернорабочей, когда ее встретила Императрица. - Вы арестовали ее? - За что? Здесь замешаны и мужчины. Персонал гостиницы не болтлив, но иногда, по вечерам, они приглашали к себе мужчин. Кого точно - никто не знает. Подбирали их неизвестно где. Служащие всегда удивлялись, встречая их на лестнице. Предпочитали ничего не замечать, вы же понимаете. Бывший нотариус прекрасно все понимал. - Вчера утром, часов в десять, служанка спустилась вниз, чтобы узнать номер телефона врача. Когда тот приехал. Императрица была уже мертва, а ее подруга, еще под воздействием наркотика, видимо, ничего не сообража- ла. - Ваше здоровье! - Ваше!.. Обстоятельства заставили меня прийти к вам. Мы пытаемся уз- нать, откуда морфин. За зиму это уже второй случай. - Я же сказал вам... - Помню, помню. - Еще сигару? Возьмите несколько. Они недурны. Инспектор не возражал, сунул сигары в карман пиджака, взял шляпу. - Можете выйти здесь. Дверь служебной лестницы скрипнула. Хозяин повернул выключатель и ждал, когда полицейский спустится вниз, чтобы выключить свет. Вернув- шись, он разровнял сигары в коробке. - Пять, Дезире. - Записано, мсье. И Дезире протянул карандаш, чтобы хозяин подписал накладную в отрыв- ной книжке. - Так еще и в историю влипнешь! Г-н Додвен направился в зал к г-ну Рене, и они зашептались о чем-то возле выхода. Жюли, подняв глаза к небу, положила ногу на ногу и подергивала левой, показывая Дезире, как ей все надоело. Влетел, словно ветер, официант, схватил две пустые бутылки от шампанского в корзине под столом. - Воспользуюсь, пока те, кто потрезвее, в туалете. Посетителей ослепляли огни. Весь трюк видели только танцовщицы. Две бутылки присоединились к уже выпитому клиентами, и Дезире спокойно пос- тавил два маленьких крестика у себя в книге. Он задавался вопросом, что же станет с его бывшей женой. Когда она была совсем юной девушкой, родители из-за ее ангельского вида называли ее Бебе. Императрица, разумеется, не оставила ей денег. Такие женщины никогда не думают о завещании. Теперь он ничуть не сердился на Терезу. Но и не прощал. Надо ли? - Счет на девятый столик! - прокричал в приоткрытую дверь метрдотель. Посетители с девятого столика уходили, все шло к концу. Девушка-гар- деробщица ждала с вещами позади клиентов. Молоденькая, свежая, в черном блестящем платье, с темно-красной лентой в волосах - ну прямо куколка, игрушка! - она была невестой парня-колбасника, но г-н Рене вынудил ее спать с ним. Дезире подозревал, что девушка спит и с хозяином, но она была такая скрытная, что узнать правду не представлялось возможным. В зале двигали стулья, суетились; официанты, убирая со столиков, до- пивали из бутылок остатки, все что-то ели. - Налейте мне, господин Рене! Тот подал Жюли бокал - ей хотелось пить. - Весь вечер промучилась! Надела сегодня новые туфли - еле на ногах стою. Она сняла маленькие золотистые туфельки, взяла расхожие, стоявшие у газовой плиты. Дезире снимал кассу; через площадку, направляясь к выходу, шли игро- ки. Люди солидные, одни мужчины, в основном коммерсанты из Ниццы, они по своему положению не имели права посещать игровые залы казино. Расстава- ясь, они пожимали друг другу руки, словно конторские служащие после ра- боты. - Идешь, Дезире? Шарлотта жила вместе с ними в гостинице. Уже рассвело, город был пуст. В море белели рыбачьи лодки с красно-зелеными бортиками. - Правда, что Императрица умерла? Дезире шел посередине. На углу улицы они машинально остановились пе- ред маленьким, только что открывшимся баром. От кипятильника, который надраивал хозяин в синем переднике, вкусно пахло. - Три кофе. В глазах у них чуть рябило. Во рту был всегда какой-то привкус. А женщины, обе в вечерних платьях под пальто, несли с собой запах ночного кабаре. И все трое чувствовали особую опустошенность, свойственную та- ким, как они, - не в теле, а скорее в голове. Они пошли дальше. Дверь "Жерлиса" всю ночь оставалась приоткрытой. Жалюзи пивной еще были опущены. Поднимались медленно. Жюли жила на третьем этаже, комната Шарлотты находилась на пятом, а Дезире по-прежнему снимал мансарду. На площадке они остановились попрощаться. Ничуть не смущаясь, без ло- жного стыда перед подругой. Жюли взглянула на мужчину: - Зайдешь? Иногда такое случалось. Он отказался - не хотелось - и продолжал под- ниматься. - Хорошая девушка, - сказала Шарлотта. - Шикарная! Он согласился. - Спокойной ночи. - Спокойной ночи. Он медленно поднимался. Как-то раз, на улице Балю, он точно так же поднимался вечером к себе в комнату; тогда он шел один, а его жена, уже вторая, ждала его. И вдруг, невольно, не задумываясь, словно по необхо- димости, он остановился, сел, усталый, на ступеньки, просто так, без всяких мыслей, потом, услышав какую-то возню-мышь за перегородкой, - покраснел, встал и пошел дальше. Он добрался до своей комнаты, открыл ключом дверь, снова запер ее и начал раздеваться, глядя на красные крыши, которые громоздились друг над другом в утреннем солнце. Глава VII Черные прутья железной кровати напоминали по форме спинки стульев на Елисейских полях или в Булонском лесу. Дезире лежал под скатом потолка. Окно оставалось открытым. На карнизе ссорились птицы, грузовики, приеха- вшие издалека, с шумом двигались в глубине улиц, стекаясь к цветочному рынку; звуки так отчетливо разносились в почти невесомом воздухе, что, казалось, сейчас в лицо пахнет грудами мимоз и гвоздик. Дезире тонул чуть ли не сразу; сначала, увлеченный водоворотом, он камнем шел вниз, но ни страданий, ни страха не испытывал: он знал, что коснется дна; как ареометр, он поднимался к поверхности, потом погружал- ся и снова всплывал, и почти всегда - так длилось часами - медленно или резко перемещался вверх-вниз между сине-зеленой бездной и невидимой гладью, над которой продолжалась жизнь. Такой свет встречался в маленьких бухточках Средиземноморья, свет солнца, - Монд постоянно ощущал его присутствие - но какой-то расплывча- тый, рассеянный, порой искаженный, словно прошедший через призму, то вдруг, например, фиолетовый, то зеленый, идеальный зеленый, цвет удиви- тельного и неуловимого зеленого луча. Звуки достигали его, как, должно быть, достигают рыб в воде, звуки, которые слышат не ушами, а всем существом: их поглощают, переваривают, и, случается, они полностью изменяют сознание. В гостинице еще долю царила тишина: все постояльцы были людьми ночи, но напротив обитал злобный зверь-автомобиль: всегда в одно и то же время его выкатывали из гаража, под потрескивающей струей мыли у края тротуа- ра, а потом запускали мотор. Запускали многократно, что было уже совсем невыносимо. Г-н Монд, напрягаясь, ждал, когда хриплый голос мотора окре- пнет, и потом несколько минут - он никогда не знал, как долго, - слышал- ся рокот, пропитанный, казалось, запахом голубоватого бензина. А что де- лал шофер? В фуражке, в рубашке с закатанными рукавами - руки его пора- жали своей белизной - он, пока зверь разогревался, начищал никелирован- ные детали. Проходил трамвай, который каждый раз на одном и том же месте, явно на кривой, надсаживался так, словно ударялся о тротуар. Опускаясь глубже, звуки менялись, образы теряли свою отчетливость, даже раздваивались; был, например (возможно, в тот момент, около одинна- дцати, когда в соседней мансарде мылась женщина), фонтан в саду Везине, имении родителей г-на Монда, где ребенком на каникулах он спал с откры- тыми окнами. Он ясно видел фонтан, влажный черный камень, но кое-что - запах воды - больше не мог вспомнить; он силился сообразить, что напоми- нает воздух тех мест, воздух каникул. Пожалуй, запах жимолости. Легкий, как воздушный пузырь, он всплывал, на миг останавливаясь пе- ред тем, как прорвать невидимую поверхность; он знал, однако, что солнце разрезает пополам его слуховое окно и скоро подберется к ножке кровати, что он не может нырнуть снова и что игра еще не окончена... В это утро, как и в другие дни, в глазах у него пощипывало, кожа, особенно на губах, была шероховатой и чувствительной, сладостно чувстви- тельной, словно на рубцующейся ране, как бывает у людей, не спавших ночью. Он лег; не сопротивляясь, позволил увлечь себя в водоворот, пог- рузился, но сразу же всплыл, вынырнул на поверхность, увидел - глаза его оставались открытыми - выбеленную известью стену, где на желтых деревян- ных шарах черным пятном вырисовывалось пальто. Почему он разволновался из-за этой истории с Императрицей? Он закрыл глаза, попробовал погрузиться, но порыву его не хватало сил, он не нахо- дил больше изумительной невесомости утреннего сна; он вынырнул снова и, когда взгляд его упал на пальто, непроизвольно подумал об Императрице, которую опять увидел, черноглазую, темноволосую; он искал сходство, му- чился, но знал, что оно было в глазах; он сделал отчаянное усилие и, во- преки всякой вероятности, вопреки очевидному, открыл, что Императрица похожа на его вторую жену, ту, от которой он сбежал. Одна была худая как спичка, другая - крупная, дряблая, но это ничего не значило. Все заклю- чалось в глазах. Такая же неподвижность. Такое же бессознательное, ог- ромное, великолепное презрение, неведение, вероятно, всего того, что не принадлежало ей, что не относилось к ней. Монд тяжело повернулся на жесткой, пропахшей потом кровати. Снова, как в детстве, он привыкал к запаху своего пота. За долгие годы, за всю свою большую жизнь он забыл запах пота, запах солнца, все запахи жизни, которых люди, занятые делами, - не потому ли так все и получилось? - больше не замечают. Он приближался к истине, к открытию, и находился уже на полпути, но снова вынырнул на поверхность и подумал: довольно. Зачем? Для чего? Он вспомнил ее болезненную гримасу, ее детское "Ох!", когда в первый раз неловко - ему было стыдно - овладел ею. И с тех пор каждый раз, ког- да он, стараясь быть как можно легче, обладал ею, он хорошо знал, что взгляд у нее оставался тот же; он избегал смотреть на ее лицо, и потому близость, вместо того чтобы приносить наслаждение, становилась мукой. Он сел на постели. Сказал себе "нет", решил лечь снова, но через нес- колько минут спустил с кровати голые ноги, поискал на полу грязные нос- ки. Увидев, что уже почти десять, Монд удивился. Панорама розовых крыш казалась совсем иной, чем в другие дни. Он побрился. Потом, когда уронил ботинок, в стенку постучали: сосед, крупье из казино с большими подкра- шенными усами, призывал его к порядку. Он спустился вниз. В коридоре первого этажа встретил горничную, ту, которая украла у него деньги и с тех пор смотрела на него так, словно сердилась. С преувеличенной любезностью поздоровался с ней, а в ответ получил лишь сухой поклон - она протирала пол мокрой тряпкой. Он добрался до "Плаццы", но сначала, чувствуя, как все во рту вяжет, зашел в бар выпить чашечку кофе. Гостиница была цвета жирного молока; ее многочисленные окна с витражами наводили на мысль о пироге. Он задумал- ся, пропустит ли его портье. Правда, в это время приходили в основном поставщики да обслуживающий персонал. В просторном прохладном холле он обратился к швейцару. - Я из "Монико", - поспешил он представиться, поскольку тот, держа телефонную трубку, сверлил его глазами. - Алло!.. Да... Приезжают на машине?.. Около двух... Хорошо... Спаси- бо... И продолжил, обращаясь уже к Дезире: - Что вам угодно? - Хозяин спрашивает, что с дамой, которая была с Императрицей? Детская, глупая, ненужная ложь. - С госпожой Терезой? Вот как? Она не изменила имя! Просто стала г-жой Терезой, как он г-ном Дезире. Но он-то украл свое имя с вывески. - Она все еще здесь? - Нет. Я даже не знаю, где вы сможете найти ее. Они были с ней не очень-то вежливы. - Кто? - Только не полиция! Там быстро сообразили, что она просто зарабаты- вала себе на жизнь. Бедняжка, она всегда казалась такой доброй! Да вы, должно быть, видели ее в "Монико". Я знаю, что инспектор из Парижа захо- дил туда сегодня ночью... Разумеется, ничего? - Ничего. - Будь я здесь, я позвонил бы вам, чтобы предупредить на всякий слу- чай. Когда я узнал, что мой напарник, дежуривший ночью, не сделал этого, я его отругал. Тут ведь не угадаешь. - Благодарю вас. Я скажу хозяину. А что госпожа Тереза? - Ее допрашивали часа три, не меньше. Потом дали поесть - она выби- лась из сил. Не представляю, что решил инспектор на ее счет. Он предуп- редил родственников. Родственников Императрицы, разумеется, - у нее брат в Париже, представляет во Франции какую-то американскую марку машины. Швейцар поклонился маленькой англичанке в костюме, которая четким ша- гом проходила позади Дезире. - Вам письмо, мисс. Он проводил ее глазами. Дверь повернулась, и солнце высветило кусок стены. - Короче, брат предупрежден. Он тотчас дал по телефону указания наше- му адвокату. Меньше чем через час явились судебные власти и потребовали все опечатать. Старший по этажу, который несколько раз заходил в номер с напитками, сказал мне, что зрелище было презабавнейшее. Они до ужаса бо- ялись, как бы чего не пропало. Собрали чулки, платки, разрозненные шле- панцы, сложили все в шкафы и опечатали. Кажется, заставили полицию обыс- кать и госпожу Терезу. Будь их воля, они и на ней поставили бы печать. Это все, видите ли, из-за драгоценностей. Говорят, они настоящие. А я-то думал, обычные стекляшки - столько их у нее было! Не дай Бог, если госпожа Тереза хоть что-то взяла! Кстати, когда вы вошли, мне звонили. Сейчас приезжает на машине ее брат с solicitor [5]. Они уже выехали, несутся как угорелые. Алло!.. Нет... Она ушла... Что?.. Да, снимает номер, но еще не верну- лась... Считая Дезире одним из своих, он объяснил, не уточняя, о ком идет речь: - Тоже хороша штучка! Никогда не возвращается раньше одиннадцати утра и до десяти вечера валяется в постели... Значит, вас интересует, что с госпожой Терезой? Не знаю. Когда с формальностями было покончено, ее бу- квально выставили за дверь, не позволив ничего взять, даже личных вещей, которые опечатали со всем остальным. У нее осталась только сумочка. Как она плакала! До сих пор вижу ее на тротуаре: не зная, куда идти, она стояла, словно потерявшееся животное, и в конце концов направилась к площади Массены... Если не хотите встречаться с инспектором, вам лучше здесь не задерживаться: он должен прийти к одиннадцати. Куда увезли те- ло, я не знаю. Труп вынесли ночью через служебный вход и, видимо, отпра- вят в Америку. Дезире тоже постоял на улице, словно потерявшееся животное, а потом, как и его первая жена, направился к площади Массены. По пути, без всякой надежды увидеть Терезу, он машинально осматривал еще малолюдные террасы кафе под большими тентами. Должно быть, она нашла приют в каких-нибудь дешевеньких меблирашках, в одной из жалких гостиниц старых кварталов, где через всю улицу разве- шивают белье и на порогах домов сидят маленькие голозадые девочки. Он миновал цветочный рынок: там уже подметали охапки стеблей и буто- нов, увядшие лепестки с запахом Дня поминовения. Маловероятно, что ему удастся найти ее, да он особенно и не надеялся, даже толком не знал, хочет ли этого. Однако чаще всего в жизни встречаю- тся с теми, кого не ожидают увидеть: вот и он на узком тротуаре столкну- лся с инспектором, который торопился, чтобы не опоздать к одиннадцати в "Плаццу". Инспектор оглянулся, пытаясь вспомнить, кого сейчас видел, по- том отправился дальше. Вдруг инспектор тоже бросился на поиски Терезы? Да нет конечно. Уж он-то знает, где она. Г-н Дезире все шел. В полдень, оказавшись на площади Массены, он уст- роился на террасе большого кафе, где за большинством круглых столиков уже сидели люди, потягивая аперитив. Со всех сторон продавцы газет вык- рикивали иностранные названия. Подъезжали и отъезжали автобусы, и ряды голов, одновременно поворачивавшиеся в ту или иную сторону, выражали блаженное и удовлетворенное любопытство. Вот тогда-то он вдруг увидел в толпе Терезу. Он так удивился, что чуть было не упустил ее. Она стояла на краю тротуара, ожидая, когда по- лицейский остановит поток машин. Он еще не рассчитался, а официант, как назло, где-то задерживался. Г-н Дезире постучал по стеклу монеткой. Его охватывало беспокойство, и тем не менее он не мог уйти, не заплатив. Регулировщик опустил жезл. Вернулся официант с заставленным подносом и принялся обслуживать соседние столики, успокаивая своего торопившегося клиента: - Иду, иду... Пешеходы устремились через дорогу. Хвост редел, по проезжей части бе- жал какой-то припозднившийся толстяк; полицейский поднял жезл. - У вас нет мелких? - Ладно, сдачи не надо. Слишком поздно. Теперь придется ждать. Г-н Дезире пытался не потерять ее из виду, но фигурка в светло-сером только раз мелькнула в тени кашта- нов бульвара. Когда наконец он перешел улицу, то, стараясь не бежать, бросился вперед, расталкивая прохожих, и вскоре, метрах в пятидесяти, увидел Терезу; она шла не торопясь, как человек, которому некуда идти, и для виду рассматривала витрины. Г-н Дезире замедлил шаг. Он еще ничего не решил и не знал, что де- лать. Он шел все медленнее, их с Терезой разделяли всего десять, потом пять метров, а она, ничего не подозревая, устало шла, возможно в поисках ресторана. Самое смешное, что он оказался рядом с ней как раз в тот мо- мент, когда она остановилась перед витриной с трубками, и он, не имея мужества отвернуться и пройти мимо, машинально окликнул: - Тереза! Она вздрогнула, обернулась, нахмурилась. На лице ее было выражение, свойственное ей и только ей, так что годы сразу стерлись, он нашел ее все такой же, какой знал: маленький, пугливый, беззащитный зверек, кото- рый цепенеет от страха при любом звуке и знает, что убежать ему не удас- тся; замерев, он чуть втягивает шею и с кротким удивлением смотрит, как на него валятся все горести мира. Это было настолько знакомо, что у него сжалось горло, а глаза застла- ла пелена. Он взял себя в руки в тот самый момент, когда Тереза лихора- дочно порылась в памяти, поняла наконец правду и всем своим видом выра- зила ошеломление. Она еще не могла поверить, что здесь нет никакой ловушки, и, каза- лось, вот-вот убежит. - Ты... - прошептала она. Что он ей говорил, он и сам не знал. Они стояли на залитой солнцем улице. Листья платанов падали дрожащими китайскими тенями на макадам мо- стовой. Быстро шли люди. В двух метрах от них скользили машины. Он смот- рел на трубки в витрине и говорил: - Я знал, что ты в Ницце. Не бойся. Мне рассказали... От удивления ее сиреневые глаза расширились. Да, глаза у нее действи- тельно были сиреневые. Г-н Монд спрашивал себя, не были ли они еще тогда такого же цвета? Правда, на веках у нее лежали тени с крошечными сверка- ющими блестками. Тоненькие морщинки прорезали кожу под подбородком. Что она думала, увидев его? Слушала ли, что он говорит? - Я тебе сей- час все объясню. Давай сначала сядем где-нибудь. Уверен, ты еще не обе- дала. - Нет. Но думала ли она при этом о еде? Покачав головой, она тихо сказала "нет", скорее, для себя. Может быть, считала все это невероятным, может, протестовала против реальности их встречи. - Пойдем. Она последовала за ним. Он шел очень быстро, и ему приходилось ждать ее. Так было всегда, когда они ходили вместе. Он словно тащил ее на бук- сире. Выбившись из сил, она просила пощады или же, не говоря ни слова, останавливалась, чтобы перевести дыхание, и он все понимал: - Извини. Только вот чуть позже, сам того не замечая, принимался за старое. На углу улицы они увидели небольшой ресторанчик с несколькими столи- ками снаружи; один, возле зеленого растения в горшке, оставался еще сво- боден. - Присядем. И г-н Монд подумал: "К счастью, есть улица, прохожие, официант, кото- рый спросит, что мы будем есть, и поставит на скатерть бокалы. К счастью, всегда будет что-нибудь чуждое нам, и мы не останемся с глазу на глаз... " - Дайте любое, что есть в меню. - Может быть, ракушечное ассорти? - Давайте. - Есть треска в сметане... Стоп! Он вспомнил, что она не любит треску, и отказался. Тереза смот- рела на него по-прежнему удивленно: она только сейчас начинала видеть его таким, какой он есть. Они находились в неравном положении: он уже успел как следует понаблюдать за ней через "глазок" в кабаре "Монико". А ее, должно быть, больше всего поразила его одежда: с тех пор как он стал г-ном Дезире, он снова надел костюм, купленный по случаю в Париже. - Что ты здесь делаешь? - Объясню тебе... Впрочем, какая разница. - Живешь в Ницце? - Да. С некоторых пор. Рассказывать было слишком долго да и неинтересно. Он уже жалел, что подошел к ней. Он предполагал совсем другое: просто хотел узнать, где она живет, и послать ей немного денег. Во-первых, он зарабатывает, во-вторых, кое-что осталось от тех денег, что были у него с собой во время кражи. Она смущалась еще больше него и еле сдерживалась, чтобы не сказать ему "вы". "Ты" все-таки приходило, но от этого "ты" оба чувствовали себя так, словно оказались голыми друг при друге. - Извольте, господа... Какое вино? Розовые креветки, серо-желтые устрицы, вино, которое им принесли, его аромат напомнили Монду другой ресторан-ту четырехэтажную марсельскую ко- рмушку. Сколько воды утекло после Парижа! Монд коснулся стола, чтобы ощутить контакт с реальностью. А Тереза губами, которые старил грим, пролепета- ла: - Много настрадался? - Нет. Не знаю. Я не понимал... Она все больше удивлялась, и ее глаза маленькой постаревшей девочки с шелушащимися щеками расширялись в искреннем вопросе. Понимает ли он теперь? Может быть, это она и хотела сказать? Вряд ли. Однако перед ней был другой человек. Он тоже потускнел. Щеки его одряб- ли, как у всех толстяков, которые внезапно похудели. Под жилетом, на жи- воте, образовалась пустота. - Ешь, - сказал он. Он догадался, что она голодна и со вчерашнего дня бродит по улицам без денег, хотя по ней это незаметно: даже легкое пальто не помят о. Ви- димо, она зашла куда-нибудь, скорее всего в казино, где ее знали, и бар- мен предложил ей пересидеть там ночь. Тереза ела, стараясь жевать медленно. И тогда она вдруг сказала: - Если бы ты знал, как мне больно видеть тебя таким! Она жалела его, считала несчастным. Лоб ее снова покрылся мелкими складками. - Как же это случилось? Он так пристально смотрел на нее, что забыл ответить. Стыдливо, чуть ли не боясь быть услышанной, она добавила: - Неужели из-за меня? - Нет. Ничего страшного, уверяю тебя. Я счастлив. - Я думала, ты снова женился. - Да. - А что твоя жена? - Я сам ушел. Разве это важно? Официант поставил перед ними жирное, остро пахнущее блюдо потрохов. Она не усмотрела в этом ничего особенного, ей хотелось есть, но г-н Монд лишь с трудом проглотил кусочек. - Со мной случилось несчастье, - прошептала она, словно извиняясь за то, что так голодна. - Знаю. - Откуда? Вдруг ее осенило: - Ты из полиции? Он не засмеялся, даже не улыбнулся ее ошибке. Действительно, в непри- тязательном костюме он походил на скромного полицейского чиновника. - Нет, и все-таки я в курсе твоей истории. Я разыскиваю тебя с самого утра. - Меня? - Я заходил в "Плаццу". Она вздрогнула. - Они так злобствовали, - призналась она. - Да. - Обошлись со мной, как с воровкой. - Знаю. - Забрали все, что было в сумочке, оставили только двадцать франков. - Где ты спала? - Нигде. Зря он заговорил об этом: она больше не могла есть - уже перехватило горло. - Выпей! - Я все думаю, что ты здесь делаешь? - Работаю. Мне надоела моя прежняя жизнь. - Бедный Норбер! Г-н Монд вдруг похолодел. Не надо ей было говорить это таким глу- по-растроганным голосом. Он сурово взглянул на нее. Рассердился. Они провели вместе едва ли минут пятнадцать, ну полчаса, не больше, как она уже все свела на уровень своего женского разумения. - Ешь, - приказал он. О, он хорошо понимал ход ее мыслей. Непроизвольно она вновь сделала себя центром мира. Даже ее виноватый вид доказывал одно - она уверена, что причина всего - в ней. И в глубине, в самой глубине души, под маской сокрушенности она наверняка радуется своему триумфу. А ведь это она заставила его страдать от ее ухода. И ему пришлось опять жениться, создавать семью, но счастья он так и не нашел. Как ему хотелось, чтобы она замолчала! Как ему хотелось теперь уйти, оставив ей еды, денег на еду, на первое устройство. - Она злая? И он ответил раздраженно: - Нет. - Ты это говоришь так... Между ними повисла тишина; Тереза продолжала есть без охоты, без ап- петита. - Официант! - позвал он. - Слушаю. - Кофе, пожалуйста. - А десерт? - Только даме, мне не надо. Все было так, словно она что-то испачкала. Она сама это хорошо по- чувствовала и прошептала: - Прости меня. - За что? - Я снова ляпнула глупость, да? Ты всегда упрекал меня за то, что я говорю глупости. - Ладно тебе. - Если бы ты знал, как я потрясена! Видеть тебя в таком состоянии! Я - другое дело. И потом, я уже давно к этому привыкла. Мне не впервые оказываться в трудном положении. Но ты! - Не надо обо мне. - Прости. - Полиция требует, чтобы ты оставалась в Ницце? - Откуда ты знаешь? Да, пока расследование не закончится. И еще ка- кие-то формальности. Он достал из кармана бумажник и покраснел от своего жеста. Тем хуже! Ну и пусть. Он убедился, что официант, стоявший у дверей ресторана, на них не смотрит. - Тебе надо где-то устроиться. - Норбер... - Возьми. Глаза ее были полны слез, но они не текли, а только стояли между век, не находя выхода. - Ты причиняешь мне боль. - Да нет же... Осторожней, на нас смотрят. Два-три раза она шмыгнула носом, потом, уже знакомым ему движением, поднесла к лицу сумочку и попудрилась. - Ты уже уходишь? Он не ответил. - Да, правда, у тебя же работа. Я даже не решаюсь спросить, чем ты занимаешься. - Не важно. Официант! - Слушаю. - Счет. - Ты спешишь? Он спешил. Начинал раздражаться. Чувствовал, что сейчас или вспылит, или растрогается. Ему надо было остаться одному, а главное, не видеть перед собой Терезу с ее невинными глазами и морщинистой шеей. - Найди себе комнату и отдохни. - Хорошо. - Когда тебе в полицию? - Только завтра утром. Там ждут родственников. - Знаю. Он встал, думая, что она еще посидит на террасе, допьет кофе. За это время он успел бы далеко уйти. Так было бы проще. Но она поднялась и вы- жидающе стояла рядом с ним. - Тебе в какую сторону? - Туда. К площади Массены. К своей гостинице. Непонятно почему, Монд не хо- тел, чтобы она знала, где он живет. Она снова тащилась у него на буксире. Он шел быстро. В конце концов она поняла, что ей не надо навязываться, и, как бегун, который сходит с дистанции, замедлила шаг, успев шепнуть: - Иди! Я тебя отпускаю. Прости меня. По неопытности - он не знал, как себя вести в подобных случаях, - он с ней не простился. Когда он уходил под солнцем, в висках у него стуча- ло. Он понимал, что поступает жестоко. - Прости меня. На этот раз он был уверен: она не намекает на прошлое. Ни на что, в чем он мог бы ее упрекнуть. Она говорила о настоящем, об их неудавшемся свидании, о своем неумении вести себя так, как ему хотелось. Он выжидал, пока окажется достаточно далеко, и лишь тогда обернулся. Она сделала всего несколько шагов и для приличия остановилась у магазина кожаной галантереи. Проходившие мимо люди ничего не подозревали. Для них она была самой обычной женщиной, а он - одним из многих мужчин, которые спешат на рабо- ту. Придя в гостиницу, он увидел Жюли - они с Шарлоттой обедали у откры- того окна. Он не мог пройти незамеченным и пошел через пивную. - Уходил? - спросила Жюли, не прекращая есть. Посреди лба у нее обозначилась вертикальная складка. - Что-нибудь случилось? Он только проворчал: - Я иду спать. - До вечера? - Да. И лишь на серой лестнице он понял смысл этого "До вечера? ". Он раз- волновался. Почему она так спросила? Неужели все поставлено под вопрос? Горничная убирала его комнату, и он, вопреки своей привычке, чуть ли не грубо выставил ее вон. Он лег, в ярости закрыл глаза, но ему каза- лось, что все сдвинулось со своего места: тень, свет, шум, даже чирикаю- щие воробьи, и все его существо выбивалось из терпения в сероватой расп- лывчатой неопределенности. Глава VIII Их опиумом была игра. Через "глазок" Дезире видел, как они приходили друг за другом. Сначала крупье: одетые в черное, лощеные служители культа; надутые, как чиновники, они, не глядя в "зал", сразу же направ- лялись на "завод". Пал