шись к себе, он первым делом распахнул окно, снял пиджак и тут же позвонил мэтру Шаванону, с которым уже разговаривал накануне. - Это снова я, Мегрэ... Я оторвал вас от дел? - Я сейчас не один. - Единственный вопрос. Знаете ли вы, кто из ваших коллег достаточно близок с Жаном Шарлем Гайаром? - Опять! Можно подумать, вы что-то имеете против него. - Я ничего против него не имею, но хотел бы кое-что узнать о нем. - Почему бы вам не спросить у него самого? Встретьтесь с ним наконец. - Я с ним встретился. - И что? Он не пожелал отвечать? - Напротив! Тем не менее вопросы слишком деликатны, чтобы так вот вдруг задавать их кому бы то ни было. Шаванон не проявил большого энтузиазма. Впрочем, Мегрэ этого ожидал. Почти во всех профессиях существует корпоративность. В своем кругу можно свободно говорить о коллеге, но посторонние вмешиваться не должны. Особенно полиция. - Послушайте, я уже сказал вам все, что мне известно. Я не знаю, с кем Гайар близок сейчас, но несколько лет назад он был очень дружен с Рамюэлем. - С тем, что защищал мясника с улицы Коленкура? - Да, тем самым. Я также хотел бы, чтобы вы не упоминали обо мне, если встретитесь в Рамюэлем. Тем более что он недавно выиграл подряд два процесса, и это вскружило ему голову. Желаю удачи! Мэтр Рамюэль жил на улице Бак. Минуту спустя Мегрэ разговаривал по телефону с его секретаршей. - Встреча почти невозможна: у него расписано все утро... Минутку... Если вы придете без десяти минут одиннадцать, а он быстро закончит разговор с клиентом, которому назначено на половину одиннадцатого... К нему, по-видимому, очередь, как к зубному врачу. Следующий!.. Мегрэ отправился на улицу Бак и, добравшись туда раньше назначенного срока, заглянул в бистро выпить стакан белого вина. В приемной мэтра Рамюэля стены были увешаны картинами с автографами художников. Три посетителя терпеливо ожидали очереди, и среди них пожилая дама, судя по всему, богатая фермерша из провинции. Тем не менее без пяти минут одиннадцать секретарша открыла дверь и сделала комиссару незаметный знак следовать за ней. Еще молодой, с румяным лицом, мэтр Рамюэль был уже лыс. С протянутой рукой он радушно шагнул навстречу комиссару. - Чему обязан такой честью? Кабинет был огромный, стены отделаны деревянными панелями, мебель в стиле ренессанс, и ступали здесь по настоящим восточным коврам. - Садитесь. Сигару?.. Ах нет... Действительно... Курите вашу трубку, прошу вас. Чувствовалось, что мэтр Рамюэль весь проникся собственным могуществом. Он сел за свой письменный стол, словно товарищ прокурора в прокурорское кресло. - Я не вижу среди дел, которые веду, ни одного... - Речь пойдет не о ваших клиентах, мэтр. Впрочем, я в некотором смятении. Мне хотелось бы, чтобы вы рассматривали мой визит как приватный. Рамюэль настолько привык к судебным заседаниям, что он и в жизни продолжал вести себя так же, как в зале суда, - та же мимика, те же размашистые жесты, не хватало только широких рукавов черной мантии. Сначала он с комическим видом вытаращил глаза, потом раскинул руки, как бы выражая изумление. - Позвольте, комиссар, уж не собираетесь ли вы поведать мне, что находитесь в затруднительном положении? Защищать комиссара Мегрэ... - Нет, мне лишь необходимы кое-какие сведения о... - Об одном из моих клиентов? Он изобразил на своем лице смущение. - Надеюсь, мне не надо напоминать вам... - Не беспокойтесь. Я не прошу вас выдать профессиональную тайну. Долго объяснять, для чего, но мне необходимо узнать кое-что об одном из ваших коллег... Брови нахмурились, как и следовало ожидать, преувеличенно, словно адвокат разыгрывал привычную комедию перед присяжными. - Тем более что это вопрос, который не вынудит вас предать дружбу. - Говорите. Но, само собой разумеется, я ничего не обещаю. В голосе его прозвучало раздражение, но у комиссара не было выбора. - Я полагаю, вы прекрасно знаете вашего коллегу Жана Шарля Гайара. Деланное замешательство на лице. - В свое время мы часто встречались. - Вы поссорились? - Скажем так, просто стали встречаться реже. - Вы знакомы с его женой? - С Жаниной? Впервые я увидел ее, когда она еще танцевала в "Казино де Пари". Сразу же после войны... В то время она была очаровательной девочкой. И красива!.. Ее называли красотка Лара, и прохожие оглядывались ей вслед. - Лара ее фамилия? - Нет. Настоящая ее фамилия Дюпен, но танцевала она под именем Жанины де Лара. Возможно, она сделала бы блестящую карьеру. - Она отказалась от карьеры ради Гайара? - Он женился на ней, дав обещание не требовать, чтобы она оставила подмостки. - И не сдержал слова? Теперь мэтр Рамюэль играл самое скромность. Казалось, он взвешивал все "за" и "против", вздыхал, как бы раздираемый противоречивыми чувствами. - В конце концов это знает весь Париж. Гайар вернулся с войны увешенный наградами. - Пальцы он потерял на войне? - Да. Был под Дюнкерком. В Англии вступил -в войска "Свободной Франции". Участвовал в Африканском кампании. Потом, если не ошибаюсь, оказался в Сирии. Был лейтенантом коммандос. Надо признать, он никогда об этом не говорит: он не из тех, кто находит удовольствие в рассказах о своих подвигах. Однажды ночью, выполняя задание захватить вражеский патруль, он сам попал в западню, и, чтобы спастись, ему пришлось голой рукой схватить нож, который приставили ему к груди. Он силач. В Жанину он влюбился безумно и решил жениться на ней. В то время он был стажером у мэтра Жуана, специалиста по гражданским делам, и зарабатывал немного. Терзаемый ревностью, он все вечера проводил за кулисами "Казино де Пари". О дальнейшем вы догадываетесь. Мало-помалу он добился своего, и Жанина перестала танцевать. Он начал очень много работать, чтобы прокормиться. Мне частенько доводилось посылать ему клиентов. - Он так и продолжает заниматься гражданскими делами? На этот раз Рамюэль изобразил из себя человека, который в замешательстве задает себе вопрос, способен ли собеседник понять его. - Это довольно сложно. Есть адвокаты, которых редко можно увидеть во Дворце правосудия, но у них тем не менее солидная клиентура. Они-то и зарабатывают больше всех. Я говорю о юрисконсультах крупных фирм. Эти мэтры досконально, до мельчайших тонкостей знают все законы, касающиеся частного предпринимательства... - К ним и принадлежит Гайар? - И да, и нет. Заметьте, я почти не вижусь с ним уже многие годы. Защищает он сравнительно мало. Что же до его клиентуры, то я затруднился бы определить ее; В сфере деятельности Гайара нет, как у его бывшего патрона, крупных банков и больших промышленных предприятий... Мегрэ терпеливо слушал, пытаясь догадаться, что кроется за словами. - При современной фискальной системе многие предприниматели вынуждены обращаться за советом к сведущему лицу. Одним нужно быть уверенными, что в своей деятельности они не преступают закон. - К примеру, владельцу нескольких кабаре? Рамюэль изобразил на лице удивление. - Не ожидал, что вы настолько осведомлены. Заметьте, я не знаю, кого вы имеете в виду. В памяти Мегрэ всплыл его вчерашний разговор с Луи Бубе, по прозвищу Микки. Они вспомнили о "Триполи" и Тетун, о тех временах, когда у нее встречались не только крупные заправилы Монмартра, но также их адвокаты и кое-кто из политиканов. - Буле убит, - выпалил он внезапно. - Буле? - Господин Эмиль. Владелец "Лотоса", "Голубого экспресса" и еще двух кабаре. - Я не успел сегодня утром прочесть газеты. Он был клиентом Гайара? Рамюэль выглядел обезоруживающе наивным. - По-видимому, это как раз тот случай, который я имел в виду. Да, в некоторых профессиях не так-то легко избежать неприятностей. Так что же случилось с этим Буле? - Его задушили. - Ужасно! - Вы говорили о госпоже Гайар... - С тех пор как я виделся с ней в последний раз, ее состояние, говорят, ухудшилось. Это началось еще тогда, когда я частенько бывал у них, началось с нервной депрессии, приступы, которые становились все чаще и чаще. Мне кажется, она не смогла свыкнуться с жизнью буржуа. Постойте. Сколько ей сейчас? Сорок, если не ошибаюсь... Она на четыре или пять лет моложе мужа. И совсем уже развалина. Очень рано состарилась. Хоть я и не врач, комиссар, но заметил, что иные женщины, особенно незаурядные, весьма тяжело переносят подобные перемены в жизни. Я слышал, она почти безумна и, случается, неделями не выходит из затемненной комнаты. Мне жаль Гайара. Он толковый малый, один из самых толковых, кого я знаю. Чтобы встать на ноги, работал как вол... Сделал все, чтобы обеспечить Жанине роскошную жизнь. Одно время они жили на широкую ногу. Выходит, этого недостаточно. И теперь... Если лицо мэтра Рамюэля выражало сочувствие, то его маленькие глазки светились веселой насмешкой. - Вы это хотели узнать? Заметьте, я не открыл вам никакой тайны. Вы могли бы расспросить кого угодно в кулуарах Дворца правосудия. - Я надеюсь, Жан Шарль Гайар никогда не имел неприятностей с президиумом коллегии адвокатов? На этот раз мэтр Рамюэль с оскорбленным видом раскинул руки: - Позвольте! Позвольте! С какой целью вы пришли сюда? Он встал, бросил взгляд на часы, стоявшие на камине. - Прошу извинить, но вы сами могли заметить, что в приемной ждут несколько клиентов. В два часа у меня защита. Я полагаю, никто не знает о вашем визите ко мне и все, о чем мы с вами говорили, останется между нами. И, направляясь подпрыгивающей походкой к двери, он театрально вздохнул: - Бедная Жанина! 6 Прежде чем поехать домой позавтракать, Мегрэ зашел на набережную Орфевр и как бы между прочим сказал Лапуэнту: - Мне бы хотелось, чтобы ты как можно скорее обследовал улицу Лабрюйера и все вокруг нее. Кажется, одна американская машина всегда, днем и ночью, стоит около дома мэтра Жана Шарля Гайара. Он протянул Лапуэнту клочок бумаги, на котором заранее записал номерной знак автомобиля. - Я был бы не прочь узнать, в котором часу машина появилась там во вторник вечером и когда она уехала оттуда вчера утром или ночью. Взгляд его больших глаз казался бездумным, спина ссутулилась, походка стала ленивой и тяжелой. Именно в такие минуты все, кто видел Мегрэ, в особенности его сотрудники, считали, что он сосредоточивается. Однако они глубоко заблуждались. И как он ни разуверял их, оставались при своем мнении. На самом же деле то, что он делал, было немножко смешно, даже ребячливо. Комиссар хватался за какую-то отрывочную мысль, крохотный обрывок какой-нибудь фразы и повторял ее в уме, словно школьник, старающийся вдолбить урок себе в голову. Он даже иногда шевелил при этом губами, бормотал вполголоса, стоя один неважно где - посреди своего кабинета или на улице. Слова не обязательно имели смысл. Иногда это напоминало откровенную чепуху. "Бывали случаи, когда клиенты убивали своих адвокатов, но я никогда не слышал, чтобы адвокат убил клиента". Это отнюдь не означало, что комиссар обвинял Жана Шарля Гайара в том, что он задушил тщедушного владельца "Лотоса" и других кабаре. Жена Мегрэ была бы очень удивлена ответом, если бы во время завтрака спросила его внезапно: "О чем ты думаешь?" Возможно, он вполне искренне ответил бы, что ни о чем не думает. И в то же время перед его мысленным взором, словно в волшебном фонаре, проходили картины. Эмиль Буле стоит у двери "Лотоса"... Да, он стоял там почти каждый вечер. Невысокий человек смотрел на небо, на текущую мимо толпу, которая, по мере того как сгущалась тьма, меняла ритм и как бы даже самое свою природу, и прикидывал выручку своих четырех кабаре. А вот другая картина была непривычна для каждого дня: Буле под взглядом гардеробщицы входит в телефонную будку и набирает номер, который не отвечает. Набирает три раза. Четыре. В перерыве между звонками выходит размяться то в зал, то на улицу. И только на пятый или шестой звонок на другом конце провода кто-то наконец берет трубку. Однако Буле уходит не сразу. Стоя на тротуаре рядом с Микки, он время от времени вынимает из кармана часы. "Он не зашел домой, чтобы взять пистолет", - едва не произнес Мегрэ вслух. У Эмиля было разрешение на оружие. Он имел право носить его. В те времена, когда Мазотти и его банда досаждали ему, оно всегда находилось при нем. Если он не взял его в тот вечер, значит, у него не было ни малейших опасений. Наконец, не сказав ни слова похожему на мальчишку-заморыша швейцару, он не торопясь уходит вниз по улице Пигаль. Это последняя картина. Во всяком случае, последняя картина, где Эмиль Буле еще живой. - Какие у тебя планы на завтра? Мегрэ поднял голову от тарелки, посмотрел на жену, словно удивляясь, что видит ее перед собой, подле открытого окна. - На завтра? - переспросил он таким отрешенным голосом, что она рассмеялась. - Ты где-то витаешь. Извини меня. - Завтра - это что? - Воскресенье. Думаешь, тебе придется работать? Он медлил с ответом, сам еще не зная, что будет завтра. Он не подумал о воскресенье. Он всегда очень боялся прервать расследование, считая, что основной залог удачи - стремительность. С каждым днем все труднее добиваться точности от свидетелей. Да и самому ему необходимо удержаться на крыльях порыва, слиться с тем маленьким мирком, в который он оказался погружен. И вот воскресенье, то есть провал. Уже сегодня вторая половина дня будет, по существу, потеряна: ведь для большинства суббота стала своего рода воскресеньем. - Еще не знаю... Позвоню тебе ближе к вечеру. - И совсем как мэтр Рамюэль, высокопарно раскинув руки, он добавил: - Не сердись. Я не виноват. Как и следовало ожидать, жизнь в уголовной полиции уже затихла. Некоторые кабинеты были пусты, комиссары и инспектора отправились за город. - Лапуэнт не вернулся? - Нет еще, шеф. В инспекторской он только что застал врасплох толстяка Торранса, когда тот показывал коллегам, как нужно забрасывать спиннинг. Но нельзя же требовать, чтобы все они, как их начальник, были поглощены делом Буле. Мегрэ не знал, чем заняться в ожидании Лапуэнта, а углубиться в административные досье в субботу, да еще в конце рабочего дня, у него не хватало мужества. Кончилось тем, что он пошел к Лекуэну, своему коллеге из отдела светской жизни. Тот читал газету. Внешне Лекуэн больше походил на гангстера, чем на полицейского. - Мешаю? - Нет. Не очень ясно представляя, зачем он явился сюда, Мегрэ подошел к окну и сел на подоконник. - Ты знал владельца "Лотоса"? - Насколько знаю их всех. Неторопливый разговор без начала и конца тянулся около часа и ничего не прояснил. Для Лекуэна Эмиль Буле был человеком положительным: он не принадлежал к среде, в которой вращался, кое-кто на Монмартре презрительно называл его "бакалейщиком". В четыре часа - воскресный отдых, в сущности, уже начался - комиссар снова, уже в какой раз, распахнул дверь в инспекторскую. - Лапуэнт? - Не вернулся, шеф... Мегрэ знал, что это бесполезно, и все же перешагнул через порог двери, соединяющей их здание с Дворцом правосудия. Еще утром он наметил себе сходить в канцелярию суда и получить там список лиц, интересы которых защищал Жан Шарль Гайар. Дворец правосудия был почти пуст, в его просторных коридорах гуляли сквозняки, и когда Мегрэ открыл дверь в канцелярию суда, он не увидел ни единой души. Любопытно! Кто угодно мог войти, копаться в картотеках, которые занимали стены до самого потолка. Кто угодно мог снять с вешалки мантию в адвокатской гардеробной или усесться в кресло председателя суда. - Ботанический сад и то лучше охраняетя! - проворчал Мегрэ. Вернувшись, он нашел Лапуэнта у себя в кабинете. - Я возвратился с пустыми руками, комиссар. Мне удалось поговорить почти со всеми жителями улицы. Во всяком случае, с теми, кто не уехал на уик-энд. Голубая американская машина им известна. Некоторые знают, кому она принадлежит. Многие видят ее каждое утро, идя на работу, и не задаются вопросом - чья она. Когда я спросил о ночи со вторника на среду, большинство подняли глаза к небу. Для них это слишком давно. Одни с десяти часов спали. Другие вернулись домой из кино в половине двенадцатого, не обратив внимания на машины, которые в этот час вереницей стоят вдоль тротуара. Чаще всего мне отвечали: "Она почти всегда там стоит". Вы понимаете, они привыкли видеть ее на этом месте, и, если даже ее там нет, им кажется, что она стоит. Я обошел окрестные гаражи. Только в одном припомнили эту машину и высокого полнокровного мужчину, который иногда приезжает на ней залить бак. Но он не постоянный их клиент. Есть еще два гаража, однако там мне не удалось никого расспросить по той простой причине, что они закрыты до утра понедельника. Мегрэ снова, как мэтр Рамюэль, раскинул руки. Что он еще может? - Снова сходишь туда в понедельник, - вздохнул он. Зазвонил телефон. Мегрэ узнал голос Антонио, на секунду у него мелькнула надежда, что тот сообщит ему какую-нибудь новость. - Это вы, господин Мегрэ?.. Я здесь с представителем похоронного бюро. Он предлагает назначить похороны на десять утра в понедельник. Я не могу дать ему ответ без вашего разрешения... Чем это может помешать Мегрэ? - Согласен. - Вы получите уведомление. Отпевание будет в церкви Нотр-Дам-де- Лоретт. Мегрэ повесил трубку и пустым взглядом посмотрел на Лапуэнта, ожидавшего указаний. - Можешь идти. Счастливого воскресенья! Если Люкас поблизости, пошли его ко мне... Люкас оказался поблизости. - Есть новости, шеф? - Ничего... Я хочу, чтобы в понедельник утром, как только начнется рабочий день, ты пошел в канцелярию суда и раздобыл там список дел, в которых защиту вел Жан Шарль Гайар. Нет нужды начинать от потопа. Два или три последних года. - Вы опять пойдете сегодня вечером на Монмартр? Мегрэ пожал плечами. Зачем? И повторил Люкасу то, что недавно сказал Лапуэнту: - Счастливого воскресенья! Потом снял телефонную трубку. - Соедините меня с моей квартирой... Алло!.. Это ты?.. Словно он не знал, что это не может быть никто иной, словно не узнал голоса жены! - Ты не помнишь, в котором часу уходит поезд на Морсан?.. Да, сегодня... Если возможно, до обеда... Пять пятьдесят две?.. Ты не против, если мы проведем там вечер и воскресный день?.. Хорошо... Собери маленький чемоданчик... Нет, я позвоню сам... Морсан - местечко на берегу Сены, в нескольких километрах вверх по течению от Корбейя. Там, в гостинице "Старый холостяк" супруги Мегрэ вот уже более двадцати лет проводили иногда воскресенье. Этот тихий оазис на берегу реки, куда приезжали главным образом рыбаки с удочками, комиссар обнаружил во время какого-то расследования. С тех пор чета Мегрэ стала там завсегдатаями. Почти всегда им отводили одну и ту же комнату, один и тот же стол для завтрака и обеда - под деревьями на террасе. - Алло!.. Соедините меня со "Старым холостяком" в Морсане... Через Корбей... Да, "Старый холостяк"... Это гостиница. Из книг он вычитал, что некогда в Морсане любили бывать Бальзак и Александр Дюма, а позднее на литераторские завтраки здесь собирались Гонкуры, Флобер, Золя, Альфонс Доде и другие писатели. - Алло!.. Говорит Мегрэ... Что вы сказали?.. Да, погода прекрасная... Это он знал так же хорошо, как и хозяйка гостиницы. - Наша комната занята?.. У вас есть другая, но не с видом на Сену?.. Ничего... Приедем к обеду. Вот так! Несмотря на Эмиля Буле, они поедут беспечно провести воскресенье на берегу реки. Контингент постояльцев "Старого холостяка" со временем изменился. Уже редко когда встретишь кого-нибудь из тех, кто бывал там раньше. Одни умерли, другие стали слишком стары для поездок. Их место заняли другие, такие же одержимые, и они тоже готовились к поездке за много дней. Было слышно, как они поднимались в четыре часа утра, чтобы между двумя жердями установить на реке свою лодку. Встречались и иные постояльцы, более молодые, в основном парочки, владельцы небольших яхт, - эти до часу ночи танцевали на веранде под звуки магнитофона. Мегрэ спал, хотя слышал пение петуха, шаги тех, кто уходил на рыбалку, и проснулся только в девять утра. Около десяти, когда они, глядя на обгоняющие друг друга паруса на реке, кончали завтракать, г-жа Мегрэ тихо спросила: - Может, ты посидишь с удочкой? У него не было с собой ни удочек, ни снастей - они остались в их маленьком домике в Мен-сюр-Луар, но он всегда мог взять их у хозяйки. Чего ради адвокат стал бы убивать своего клиента? Известны случаи, когда человек убивал своего врача, убежденный, что его неправильно лечили. Наоборот - случай редчайший. Мегрэ помнил только историю Бугра. Эмиль Буле слыл человеком отнюдь не агрессивным. У него не было оснований обвинить своего адвоката в том, что тот предал его: он ни разу не был осужден и его учетная карточка в полиции была девственно чиста. - Выбирайте удилище, какое вам по душе. Снасти в стенном шкафу, а червяки для наживки - где обычно. По узкой тропинке они прошли вдоль берега, выбрали местечко в тени около засохшего дерева, и судьбе было угодно, чтобы через полчаса Мегрэ поймал уже штук пятнадцать плотвичек. Если бы он запасся сачком, то, возможно, вытащил бы из воды голавля весом никак не менее ливра <Ливр - старинная французская мера веса, примерно 0,4 кг.>, который откусил у него конец лески с крючком. Правда, потом поплавок словно застыл. Г-жа Мегрэ читала иллюстрированный журнал, время от времени поднимала голову и смотрела на мужа с дружелюбной улыбкой. Обедали они в своем уголке и, как всегда, под взглядами любопытных, которые глазели на них, а потом принимались шушукаться. Неужели начальник отдела уголовного розыска не имеет права, как все люди, провести воскресенье за городом и, если ему хочется, поудить рыбу? Мегрэ снова пошел на берег реки, но ничего больше не поймал, и они с женой вернулись в Париж шестичасовым поездом, битком набитым горожанами. Поужинали они холодным мясом, глядя сквозь сгущающуюся тьму на полупустые улицы, на дома напротив, где в окнах уже начали зажигаться огни. Буле не проводил воскресные дни за городом. Его кабаре работали все семь дней в неделю, а он был не такой человек, чтобы оставить их без присмотра. Что же касается трех женщин, то вряд ли у них появлялось желание покидать свою маленькую Италию на улице Виктор-Массе. В понедельник, в девять утра, Мегрэ зашел на набережную Орфевр, чтобы убедиться, что ничего нового нет, и без четверти десять такси доставило его на улицу Пигаль. Траурное извещение с черной каймой было прикреплено на решетке "Лотоса". Такое же висело на двери "Голубого экспресса" на улице Виктор-Массе. Около дома, который еще недавно служил жилищем Эмилю Буле, толпился народ. Время от времени кто-нибудь один или несколько человек сразу отделялись от толпы и входили в дом, дверь которого была задрапирована крепом. Мегрэ поступил, как другие: подождал своей очереди у лифта, где уже чувствовался удушливый запах цветов и воска. В гостиной горело множество свечей, возле гроба в черных костюмах стояли Антонио, г-н Резон и старый метрдотель, которого у Буле считали почти членом семьи: из соседней комнаты доносились рыдания женщин. Мегрэ пожал руки, вышел на улицу и остановился в толпе. Он узнавал людей, которых видел в кабаре усопшего. Наверное, здесь собрались все его служащие; женщины на высоченных каблуках выглядели утомленными, и в глазах у них, казалось, сквозило удивление, что они видят утреннее солнце. - Народу-то, а? - коротышка Луи Бубе, тоже в черном костюме, потянул комиссара за рукав с таким видом, словно гордился столь многолюдными похоронами. - Они все пришли... Он хотел сказать - хозяева всех парижских кабаре, в том числе на Елисейских полях и Монпарнасе, музыканты, бармены, метрдотели. - Видели Джо? Бубе указал на Джо-Кетчиста, который сделал комиссару приветственный знак рукой. Джо, как требовали обстоятельства, тоже был в темном костюме. - Кого здесь только нет, а? Яркие платья, слишком светлые шляпы, огромные перстни с печаткой, туфли из замши или крокодиловой кожи... Вид у всех собравшихся был расстроенный. Да, они могли не признавать Эмиля Буле своим, могли называть его бакалейщиком, но все равно он принадлежал ночному Монмартру. - Вы все еще не знаете, кто убийца? В этот момент в дверях дома появился адвокат, - когда он вошел туда, Мегрэ не видел, - но подъехавший катафалк почти сразу же скрыл его от комиссара. Цветов и венков было столько, что они полностью заняли две машины. Еще в одну сели три женщины. За катафалком впереди одиноко шел Антонио, за ним - в несколько рядов - персонал кабаре и танцовщицы, далее - все остальные, образовав кортеж, растянувшийся более чем на сто метров. Торговцы выходили навстречу процессии из своих магазинчиков, домашние хозяйки останавливались на краю тротуара, в домах люди приникали к окнам. Пробегая вдоль длинной печальной вереницы людей, щелкали аппаратами фотографы. Едва шестеро мужчин, несшие гроб, переступили порог церкви, раздались звуки хора. За гробом под плотными вуалями прошли три женщины. Мгновение спустя взгляды комиссара и Жана Шарля Гайара скрестились, и адвокат тут же исчез в толпе. Мегрэ стоял в глубине церкви, куда каждый раз, когда открывалась дверь, врывался сноп солнечных лучей. А комиссар, вновь и вновь, словно в карточной игре, вызывал в памяти одни и те же картины. Руле вынимает из кармана часы. Буле выжидает несколько минут, перед тем как пойти вниз по улице Пигаль. Антонио сделал все как полагается. Правда, не было панихиды, только отпевание. Выходили медленно. Семью и ближайших служащих ожидали с полдюжины машин, потому что на кладбище Монмартр не было больше мест, и Буле решили похоронить в Иври. Антонио нашел время пробраться сквозь толпу и подойти к комиссару. - Хотите поехать? Мегрэ знаком показал, что нет. Он не выпускал из поля зрения уходящего адвоката, и ему пришлось поработать локтями, чтобы догнать его. - Богатые похороны! - сказал Мегрэ, почти совсем как Микки на улице Виктор-Массе. - Вы не поедете на кладбище? - Мне надо работать. И потом меня никто не приглашал. - Весь Монмартр собрался. Толпа продолжала расходиться, катафалк и машины удалялись. - По всей вероятности, вы встретили здесь кое-кого из ваших клиентов. - В подобной ситуации так случилось бы с любым адвокатом. Меняя тему разговора, словно эта была ему не по душе, Гайар спросил: - Вы напали на след? - Назовем это началом следа. - То есть? - Мне не хватает главного - мотива. - А все остальное у вас уже есть? - Увы, пока я не имею доказательств. Вы ездили вчера за город? Собеседник удивленно посмотрел на него. - Почему вы спрашиваете меня об этом? Они прошли, как и многие другие, вверх по улице Нотр-Дам-де-Лоретт, которая редко бывала столь многолюдна в такой час, миновали "Сен- Троп", где сняли с витрины фотографии обнаженных женщин и тоже поместили траурное извещение. - Да просто так, - ответил Мегрэ. - Мы ведь с женой вчера выбрались за город. Да и вообще большинство парижан по воскресеньям уезжают в деревню или к морю. - Моя жена давно уже не выходит из дому. - Значит, вы проводите воскресенья в одиночестве на улице Лабрюйера? - Я провожу их за изучением дел. Жан Шарль Гайар пытался разгадать, чего ради комиссар увязался за ним. Мегрэ нужно было бы идти вниз, к центру города, а он продолжал шагать рядом, и вскоре они оказались на улице Лабрюйера, где на своем обычном месте перед домом стояла голубая машина. Наступило секундное замешательство. Не похоже было, что Мегрэ собирается уйти. Адвокат держал ключ в руке. - Не приглашаю вас зайти: мне известно, насколько вы заняты. - А я как раз хотел просить у вас разрешения позвонить по телефону. Дверь открылась. - Пройдемте ко мне в кабинет. Дверь, ведущая в соседний кабинет, была распахнута, тридцатилетняя секретарша поднялась из-за стола. Не обращая внимания на Мегрэ, она обратилась к патрону: - Было два звонка, один из Канна. - Сейчас, Люсетт. Гайар выглядел озабоченным. - Вы хотите звонить в Париж? Вот телефон. - Спасибо. В окно был виден мощенный булыжником двор, в центре которого высилась довольно красивая липа. Мегрэ стоя набрал номер. - Алло!.. Инспектор Лапуэнт не вернулся?.. Дайте-ка его, будьте любезны... Спасибо!.. Да... Алло!.. Лапуэнт?.. Ты нашел, что искал?.. Он долго слушал, а адвокат в это время, не садясь за стол, перекладывал на нем с места на место папки с делами. - Да... Да... Понимаю... Ты уверен в дате? Дал ему подписать показания?.. Нет, я на улице Лабрюйера... Люкас вернулся?.. Еще нет?.. Разговаривая, он смотрел то на двор, где два дрозда прыгали по булыжнику, то на тень адвоката, который ходил взад и вперед у окна. - Подожди меня... Да... Я не задержусь, и, возможно, у меня будут новости. Да, он тоже имел полное право разыграть эту маленькую комедию! Повесив трубку, Мегрэ изобразил на лице замешательство, с озадаченным видом почесал в затылке. Оба они все еще стояли, и адвокат с любопытством разглядывал комиссара. Мегрэ нарочно затягивал молчание. Наконец он нарушил его, сказав с легким укором в голосе: - У вас неважная память, господин Гайар... - На что вы намекаете? - Или же по причине, которую мне не удалось разгадать, вы тогда не сказали правду. - А именно? - Разве вы сами не знаете? - Клянусь вам... Адвокат был мужчина крупный и сильный и еще несколько минут назад уверенный в себе. Теперь его лицо напоминало лицо пойманного с поличным мальчишки, который упрямо старается прикидываться невинным. - Я и в самом деле не понимаю, что вы имеете в виду. - Разрешите мне закурить? - Прошу вас. Мегрэ набил трубку, лицо его было нахмурено, как у человека, который выполняет неприятный долг. Адвокат предложил: - Не хотите ли присесть? - Дело минутное... Когда я приходил к вам в пятницу, я упомянул о вашей машине. - Возможно. Наш разговор как-то перескакивал с одного на другое, я был несколько взволнован известием, которое вы мне сообщили, и не помню деталей. - Вы сказали мне, что ваша машина обычно стоит около дома и вы оставляете ее там на ночь. - Совершенно верно. Она стояла там и эту ночь и предыдущую. Вы могли ее видеть и сейчас, - Но недавно были дни, когда она там не стояла. Адвокат сделал вид, будто пытается что-то припомнить. - Погодите... Внезапно он весь побагровел, и Мегрэ ощутил к нему почти жалость. Чувствовалось, что только благодаря неимоверному усилию он еще сохраняет присутствие духа. - Я не припомню, на прошлой ли неделе или на предыдущей возникла нужда подремонтировать ее. Я могу уточнить у секретарши. Это она звонила в гараж, чтобы пришли за машиной и привели ее в порядок. Однако он не сделал ни шагу в сторону двери, ведущей в кабинет секретарши. - Позовите ее. В конце концов он толкнул створку двери. - Вы не могли бы зайти на минутку? Комиссар хочет задать вам вопрос. - Не волнуйтесь, мадемуазель. Вопрос самый невинный. Я хотел бы знать, когда вы звонили в гараж на улицу Балю, чтобы оттуда пришли за машиной. Секретарша посмотрела на патрона, словно спрашивая у него разрешения ответить. - В понедельник, во второй половине дня, - сказала она наконец. - Речь, несомненно, идет о последнем понедельнике? -Да. Она была красива, мила, и белое нейлоновое платье привлекательно облегало ее фигуру. Каковы у нее отношения с Гайаром? Но сейчас Мегрэ было не до этого. - Требовался серьезный ремонт? - Я могу показать вам квитанцию из гаража. Мне прислали ее сегодня. Ведь, помимо всего, еще меняли амортизатор. Там рассчитывали вернуть машину утром в среду. - Но не вернули? - Позвонили по телефону и извинились. Машина американская. В Париже запасных частей не оказалось, пришлось звонить на склад в Гавр. Жан Шарль Гайар делал вид, будто разговор его не интересует, и сев наконец за свой стол, листал какое-то досье. - Когда же машина была возвращена? - В четверг или пятницу. Вы разрешите? Это помечено в моей записной книжке. Она прошла в свой кабинет и тут же вернулась. - В четверг вечером. Они получили запасные части и ремонтировали весь день. - Вы в тот вечер не работали? Снова быстрый взгляд на адвоката. - Нет. Вечерами я работаю редко. Только когда есть неотложные дела. - А за последнюю неделю? Она без колебаний покачала головой: - Я не работала по вечерам уже по меньшей мере две недели. - Благодарю вас, мадемуазель. Она вышла, прикрыв за собой дверь, а Мегрэ с трубкой во рту остался стоять посреди кабинета. - Так! - проворчал он наконец. - Что "так"? - Ничего. Ничтожная деталь, которая может оказаться важной, но может обернуться и ничем. Вы достаточно знакомы с нашим ремеслом и знаете, что мы не имеем права пренебречь даже самой малостью. - Не понимаю, чем моя машина... - Если бы вы были на моем месте, вы бы это поняли. Спасибо за разрешение воспользоваться вашим телефоном. Теперь мне пора вернуться к себе. Адвокат встал. - Вы больше ни о чем не хотите спросить меня? - О чем мне спрашивать еще? Все, что я хотел, я спросил у вас в пятницу. Надеюсь, вы отвечали мне вполне откровенно? - У меня нет никаких оснований для... - Безусловно. Только вот относительно машины... - Уверяю вас, это просто выскочило у меня из головы. За последние месяцы машина потребовала ремонта уже в третий или четвертый раз, а тут еще я решил сменить... - И три дня вы пользовались такси? - Да. Иногда я беру такси, даже если моя машина стоит у подъезда. Чтобы не искать места, где ее припарковать. - Понимаю. У вас сегодня защита? - Нет. Я уже говорил вам, что защищаю довольно редко. Я скорее юрисконсульт. - Значит, вы весь день будете дома? - Если только у меня не назначена какая-нибудь встреча в городе. Минутку... Он снова открыл дверь в соседний кабинет. - Люсетт! Взгляните, пожалуйста, должен я идти куда-нибудь сегодня во второй половине дня? Мегрэ показалось, что девушка плакала. Ни глаза, ни нос у нее не покраснели, но взгляд был тусклый, и в нем сквозило беспокойство. - По-моему, нет. Все ваши встречи назначены здесь. Однако она справилась по своей красной записной книжке. - Да, здесь. - Вы получили ответ, - заключил адвокат. - Благодарю вас. - Вы думаете, я вам потребуюсь? - Пока не знаю точно, но ведь никогда не угадаешь... До свидания, мадемуазель. Не поднимая на него глаз, она кивнула в ответ. Жан Шарль Гайар провел комиссара в коридор. Дверь приемной была приоткрыта, и, проходя мимо, можно было увидеть ноги ожидавшего там мужчины. - Еще раз благодарю за телефон. - Пустяки. - Извините меня. Когда, пройдя метров пятьдесят по тротуару, Мегрэ обернулся, Гайар все еще стоял на пороге и смотрел ему вслед. 7 Это случалось с ним много раз, случалось часто, но никогда еще не было столь отчетливо, столь характерно. Чем менее ты уверен в себе, чем меньше фактов у тебя в руках, тем с большей настойчивостью идешь по намеченному пути. Говоришь себе, что ты волен в случае надобности повернуть на сто восемьдесят градусов и искать в ином направлении. Посылаешь инспекторов направо и налево. Тебе кажется, что ты топчешься на месте, но потом обнаруживаешь какую-нибудь крохотную новую зацепку и начинаешь осторожно продвигаться вперед. И в тот момент, когда ты ждешь этого меньше всего, нить вдруг выскальзывает из рук. Ты уже больше не управляешь расследованием. Факты повелевают тобой, и тебе приходится делать шаги, которых ты не предвидел, к которым не готов. И тогда проходит один или много томительных часов. Ты допрашиваешь самого себя. Задаешь себе вопрос, не пошел ли ты сразу, с самого начала, по неверному пути и не окажешься ли перед пустотой или, еще хуже, перед фактом, что реальность весьма отличается от того, что ты себе вообразил. В конце концов, какова была его единственная отправная точка? Всего лишь убеждение, подкрепленное - что правда, то - правда - опытом: люди из преступной среды, всякий сброд, как их теперь называют, не душат. Они действуют револьвером, иногда ножом, но в анналах уголовной полиции нет даже намека хотя бы на единое преступление в этой среде, когда в вину вменялось бы удушение. И еще одно: они бросают свою жертву на месте преступления, и в архивах тем более не зарегистрирован ни один случай, когда убийца хранил бы у себя труп в течение нескольких дней, а потом подбросил его на улицу. Итак, комиссар был буквально загипнотизирован последним вечером в жизни Буле, его телефонными звонками, его ожиданием у двери "Лотоса" рядом с одетым в ливрею Микки, всем, вплоть до той самой минуты, когда Буле непринужденной походкой пошел вниз по улице Пигаль. Все построение Мегрэ держалось на этом и еще на истории с полумиллионом франков, взятым из банка двадцать второго мая. Это построение предполагало, что не произошло никакой любовной драмы в "маленькой Италии" на улице Виктор-Массе, что три женщины живут там в мире и согласии, именно так, как это кажется с первого взгляда, что у Эмиля Буле не было любовницы и, наконец, что Антонио - честный человек. Окажись одна из этих гипотез, вернее, не из гипотез даже, а из фактов, в которых Мегрэ был убежден, неверной, и все его построение рухнет. Не потому ли у него был такой недовольный вид и он продолжал заниматься этим делом с некоторым отвращением? День был жаркий, солнце палило через окно, хотя комиссар опустил штору. Они с Люкасом сняли пиджаки, закрыли дверь и занялись работой, которая, возможно, заставила бы судебного следователя только пожать плечами. Правда, следователь, которому поручили вести дело, не тревожил их, твердо уверенный, что в подоплеке здесь - какое-то пустяковое сведение счетов, да и пресса не уделяла больше этому внимания. "Адвокат не убивает своих клиентов..." Эта фраза уже становилась ритурнелью, Мегрэ никак не мог освободиться от нее, словно от навязчивой песенки, которую слишком часто передают по радио или телевидению. "Адвокат..." Однако сегодня утром, после похорон, комиссар снова отправился к мэтру Жану Шарлю Гайару, но вел себя там, насколько мог, благоразумно. Выйдя из церкви, он как бы случайно проводил адвоката до улицы Лабрюйера, задал ему несколько вопросов, старался не проявлять настойчивости. "Адвокат не убивает..." Это было такое же уверенное, такое же обоснованное утверждение, как и то, из которого он исходил: "В преступном мире не душат..." Только ведь известного адвоката не вызовешь на набережную Орфевр и не подвергнешь его многочасовому допросу, не рискуя обрушить на себя гнев всей Коллегии адвокатов, если уж не всего юридического аппарата. Есть профессии, где особенно чувствуется корпоративность. Мегрэ заметил это, когда говорил по телефону со своим другом Шаваноном, и особенно во время визита к неувядающему мэтру Рамюэлю. "Адвокат не убивает своих клиентов..." Итак, именно клиентами Жана Шарля Гайара занимались двое мужчин в позолоченном солнцем кабинете Мегрэ. Люкас вернулся из суда со списком, составить который ему помог один из письмоводителей канцелярии. В голове Люкаса тоже начала зарождаться одна мысль. Пока еще смутная. Ему никак не удавалось уловить ее суть. - Письмоводитель сказал мне одну любопытную вещь. - Какую? - Сначала, когда я назвал имя Жана Шарля Гайара, он как-то странно усмехнулся. Потом я попросил у него список дел, которые вел этот адвокат за последние два года, и взгляд его стал еще более язвительным. - Вы найдете их не много, - сказал он мне. - У него мало клиентов? - спросил я. - Напротив! - ответил он. - Насколько я слышал, у Гайара огромная практика, и, говорят, он зарабатывает больше, чем некоторые мэтры из Коллегии адвокатов, которые защищают в суде каждую неделю. Меня это заинтриговало, я пытался его разговорить, но он только листал свои досье и молчал. Иногда бормотал, читая фамилию и дату на листке: - Оправдательный приговор. Немного позднее: - Опять оправдательный приговор. И вид у него был ехидный, что раздражало меня. - Наконец-то! Осуждение. Условное, надо думать. И так до конца. Список рос. Оправдательные приговоры следовали один за другим, чередуясь с обвинительными условными или назначающими незначительное наказание. Наконец я пошел на провокацию. - Он, должно быть, очень влиятельный адвокат, - сказал я.. Тогда письмоводитель взглянул на меня так, словно в душе смеялся надо мной, и только потом удостоил ответом: - Он, как никто, умеет выбирать себе дела. Именно эта фраза заинтриговала Люкаса, и за нее ухватился Мегрэ. Наверняка не только для обвиняемого, но и для его защитника куда приятнее выиграть процесс, чем проиграть его. С каждым процессом популярность адвоката возрастает, клиентура увеличивается. Выбирать себе дела... А пока двое мужчин придирчиво вчитывались в список, который принес Люкас. Они принялись за первую подборку. На листе бумаги инспектор записал дела, проходившие как гражданские. Поскольку и Мегрэ и Люкас были не очень-то сведущи в этой области, они решили пока ими не заниматься. Дела иного характера, в общем,