а предмет, а Бузотер тем временем разложил на камине несколько листков бумаги. Он тщательно разглаживал их один за другим, пришептывая: - Это вам не фунт изюма, подлинники!.. Собственноручные писульки, оставленные покойным! Жюв машинально взглянул на то, что на примитивном лексиконе Бузотера именовалось "писульками", и чем дольше он их созерцал, тем больше бледнел. Он резко, отрывисто скомандовал Бузотеру показать ему все остальное... Почувствовав подобное рвение, бродяга забеспокоился, но у полицейского был такой властный вид, такая встревоженная физиономия, что озадаченный Бузотер не посмел и рта открыть. Жюв кропотливо рассматривал документы. Он подносил их к окну, разглядывал на свет, затем, вытащив из собственного бумажника какие-то листки, стал сличать их с бродягиными. - Господи! - шептал Жюв. - Господи!.. Обхватив руками голову, он на мгновение застыл в молчании, затем спросил: - Бузотер, вы уверены, что эти бумаги принадлежали покойному?.. Что это бумаги Оливье?.. - А как же! - откликнулся бродяга, превратно истолковывая вопросы собеседника, - конечно, уверен! Я собственными руками стянул их из пачки с документами, которая здесь лежала. Некоторые письма я вынул прямо из кармана. Пребывая в крайнем смятении, Жюв бормотал странные слова: - Увы? Ничего удивительного! Я так и чувствовал! Так и чувствовал... Хотя комната была пустой, Жюв, сыщик-профессионал, ощупал ее своим острым взглядом. Неожиданно он заметил прячущийся в стене шкаф, открыл его, заглянул внутрь, пошарил по темным углам. Полицейский извлек наружу небольшой предмет, вид которого заставил его содрогнуться и отчаянно вскрикнуть. Это был карандаш, обычный карандаш с серебряным колпачком. Увы! Сомнений у Жюва больше не оставалось, ему был знаком этот карандаш, сам по себе пустячный, но в глазах Жюва приобретший непомерную ценность. Ах! Сомнений не было, эта была личная вещь, из тех, что, так сказать, являются частью вас самих, по которым безоговорочно опознается владелец. В пустой комнате Жюв неожиданно опустился на пол; он рухнул на колени, из глаз его хлынули крупные слезы, меж тем как Бузотер, ошарашенный этой странной сценой, с тревогой взирал на него. По прошествии четверти часа Жюв, к которому вернулось обычное хладнокровие, покинул авеню Версаль. Однако прежде он учинил Бузотеру настоящий допрос с пристрастием. Полицейский подбодрил бродягу, щедро одарив его монетой в сто су, взамен которой он унес с собой находившиеся у Бузотера бумаги и найденный карандаш. Кроме того, Бузотер во всех подробностях и деталях поведал ему о драме, очевидцем которой себя считал. Было семь часов вечера. Молодой инспектор Мишель, выйдя из здания префектуры на набережной Орфевр, сделал несколько шагов в сторону. Через несколько секунд полицейский, с недавних пор пользующийся невиданной благосклонностью господина Авара, очутился на противоположной стороне улицы и, облокотившись на парапет, казалось, внимательнейшим образом стал разглядывать текущий у его ног речной поток. Вскоре к нему присоединился какой-то человек, и сразу же между ними завязалась оживленная беседа. - Видите, господин Жюв, я пришел вовремя, но ваша записка меня взволновала. У вас появились какие-нибудь новости? И действительно, с младшим коллегой беседовал не кто иной, как знаменитый полицейский. Кивнув, Жюв прошептал: - Да! Полицейский был мрачнее тучи, выглядел настолько озабоченным и опечаленным, что Мишель не удержался от замечания: - Что с вами? У вас случилось несчастье? Вы чем-то огорчены? Жюв секунду помедлил, затем мягко положил руку на плечо Мишеля: - Добрый мой друг, - горестно произнес он. - Потеря друга, лучшего друга, почти ребенка, не проходит бесследно, без боли в сердце, без слез! Мишель взволнованно оборвал его. Ему не пришлось долго ломать голову, на его языке уже вертелось одно имя - кто в Париже, а в частности, в полиции не знал об искренней привязанности, долгие годы существующей между знаменитым сыщиком и Жеромом Фандором. И все же Мишель спросил, зная заранее, каков будет ответ: - Речь идет о Жероме Фандоре?.. - Да, - чуть слышно произнес полицейский. - Фандора нет в живых! Я убедился, Фандор - это Оливье! В этом и состояло зловещее открытие, которое Жюв, по его мнению, сделал на авеню Версаль. После возвращения в Париж Жюв не имел от Фандора никаких вестей. Он думал, что журналист скрывается, чтобы следить за Фантомасом, но беспокойство его нисколько не уменьшалось. Итак, внезапно, изучая бумаги Бузотера, в записях, которые бродяга выдавал за автографы Оливье-Мориса, Жюв обнаружил почерк Фандора. Тогда его осенило... Кроме того, мог ли он сомневаться? Не признавать очевидного? Да, безусловно, выслеживая Фантомаса, Фандор скрывался... Но Фантомас настиг его. Убивая Оливье-Мориса, Фантомас убил Фандора. Уничтожил он и актера Мике, поскольку неустрашимый Фантомас боялся разоблачения со стороны человека, который присутствовал при отправлении пропавшего поезда и, несомненно, знал Оливье-Мориса... Воображение Жюва рисовало мрачное злодеяние. Вернувшись в Париж и разыскав актера Мике, Фандор, дабы заставить того говорить, выдал себя за Мориса, тогда как зарабатывал себе на хлеб, сотрудничая с "Литерарией" под именем Оливье... Фантомасу стало все известно. Фандор был мертв... Актер Мике убит... Ах! Конечно, Жюв не стал бы так рассуждать, сумей он догадаться о том, жертвой какого чудовищного совпадения он стал. Но, бесспорно, он даже не подозревал, что Морис и Оливье - совсем не одно и то же лицо! Кроме того, ничто не наводило на мысль об ошибке. Откуда он мог знать, что бумаги Бузотера своим происхождением обязаны отнюдь не Морису, а странному субъекту, последовательно выступавшему под именами Авессалома, Оливье и, наконец, Жака Бернара, который сознательно устроил путаницу, чтобы поднять цену на свои стихи! Увы, он пребывал в неведении и потому сокрушенно твердил: - Фандор мертв! Я в этом убежден. Фандор - это Оливье! Мишель вздрогнул. - Раз Фандор - это Оливье, - заговорил он, - значит, это его убили на Гран-Дегре? - Нет! - мягко оборвал его Жюв. - Мике!.. Обеспокоенный, Мишель широко раскрыл глаза. Жюв продолжал: - Фандор - это несчастный, погибший на Отей. - Но, - возразил Мишель, - преступление на Отей - инсценировка. Жюв авторитетно заявил: - Нет, это реальность. Молодой инспектор полиции выглядел все более озадаченным. - Ах! - с нескрываемым отвращением воскликнул он. - Кажется, мне никогда, никогда в этом не разобраться! Но Жюв покровительственно-добродушно заверил юного подопечного господина Авара, бывшего также и его протеже: - Сейчас я вам все объясню. Они медленно двинулись в сторону статуи Генриха IV; Жюв заговорил: - Вы ведь знаете, что оставив меня в Глотцбурге, Фандор отправился по следам Фантомаса в Париж. Что с ним затем произошло? До самого последнего момента я ничего не знал, до сегодняшнего дня терялся в сомнениях, но вот уже несколько часов, как мне это стало известно. Фандор укрылся под двумя обличьями. Во-первых, рабочего Мориса. Под этим именем его знала Фирмена, юная любовница, поскольку у Фандора, оказывается, имелась любовница, что, кстати, меня крайне удивляет! И во-вторых, Оливье. Под этим именем он зарабатывал себе на жизнь, публикуя свои сочинения, - не без великодушного участия мадам Алисе. Как и у меня, у Фандора есть заклятый, страшный враг - Фантомас. Фантомас желал нашей смерти. Он нашел Фандора... и его убил! Вот, Мишель, и все - увы, незамысловатое - объяснение зловещего преступления, которое Фантомас совершил на набережной Отей. Фантомас всегда извлекал выгоду из живых, а еще большую - из мертвых. Оливье представлял собой коммерческую ценность, которая возрастала с его смертью. Но уничтожив живого, надо было обезвредить мертвого. Вам понятно, Мишель? Фантомасу было крайне важно, чтобы никто не копался в жизни покойного, не шарил в его документах и бумагах. И тогда, прежде чем совершить преступление, Фантомас, прибегнув к одной из уловок, на которые он мастак, назначил себя законным наследником Оливье. Правда, ловко? - Как? - перебил его Мишель. - Значит, Фантомас - это... - Ну, разумеется! - подхватил Жюв, стараясь держаться спокойным. - Разумеется, Фантомас - это Жак Бернар! Это признание привело Мишеля в оцепенение, тем временем великий полицейский вновь заговорил: - Мишель, это еще не все, надо объяснить убийство Мике. О! Это совсем не трудно! Здесь мы тоже находим присутствие Фантомаса. Как я уже говорил, на следующий день после преступления на Отей, он укрывается под личиной Жака Бернара. Вот вам готов и наследник Фандора, то есть Оливье. Сочинения Оливье входят в моду, что начинает смущать Жака Бернара. Определенно, об этом Оливье слишком много говорят; среди людей, которые проявляют к нему интерес, находится некий Мике. Этот актер беспокоит Фантомаса. С одной стороны, Фантомас опасается, как бы тот не проболтался о поезде Барзюма и о ссоре с дочерью. С другой стороны, его удручает, что исчезновение тела жертвы, тела бедняги Фандора, которое ему приходится спрятать, дабы Фандор не был узнан, влечет за собой мысль об инсценировке преступления. Мишель, я просто убежден, что версия об инсценировке, которая распространилась в последнее время, пришлась Фантомасу не по нраву! И тогда он сказал себе: надо выдать Мике за Оливье, таким образом обнаружив его смерть, ее перестанут связывать с преступлением на набережной Отей. Необходимо окутать тайной первое преступление. Оливье считается погибшим на набережной Отей?.. Ничего подобного! Оливье появится вновь - и Оливье появляется. Мы и в самом деле видим его на вечере у мадам Алисе. Будьте уверены, Мишель, этим Оливье был не кто иной, как Фантомас! Таким образом, покончив с первым преступлением, Фантомас под каким-то предлогом, найти который не составляет труда, заманивает Мике на улицу Гран-Дегре. Преступление он готовит заранее. Вы скажете, Мишель, что убийство Мике не замедлило бы выплыть наружу, что исчезновение актера, по времени совпавшее с преступлением, позволило бы в кратчайшие сроки связать воедино жертву с улицы Гран-Дегре и комедианта с улицы Лепик, это так! Кстати, Фантомаса это вполне устраивает, его единственное стремление - отвести от себя подозрение в убийстве Фандора и, помимо того, избавиться от Жака Бернара, типа с основательно подмоченной репутацией, который вызывает всеобщее недоверие! И заметьте, Фантомас, действуя под именем Жака Бернара, полностью себя скомпрометировал, убив Мике, которого он выдал за. Оливье! Вот увидите, Мишель, с сегодняшнего дня, с этого часа вы больше не услышите о Жаке Бернаре, по той простой причине, что им был Фантомас, расставшийся с этим обличьем, чтобы стать... Кем на сей раз?.. Поистине, в это мгновение знаменитый полицейский был восхитителен! Невзирая на нестерпимую боль, великую скорбь по лучшему другу, нашедшему столь печальный конец, его мозг пункт за пунктом выстраивал логическую цепочку фактов; он почти распутал сложнейший клубок трагических и ужасных событий. Мишель слушал Жюва с восхищением, на последнюю фразу он ответил: - Ах! Надо же в конце концов арестовать... этого ужасного Фантомаса. - Увы! - прошептал Жюв, качая головой. - Не случайно Фантомаса зовут неуловимым. Однако, воспряв духом, полицейский горячо пожал руку Мишелю. - Не будем терять мужества, рано или поздно бандит окажется в наших руках, надо отомстить за Фандора... Отомстить за Фандора! Эта мысль вернула Жюву всю его волю и энергию. Расставшись с Мишелем, знаменитый сыщик медленно пошел домой, на улицу Тардье. Он был настолько поглощен и озабочен своими думами, что не заметил таксомотора, который следовал за ним на небольшом расстоянии и явно не выпускал его из вида. Окна машины были зашторены. Но в какой-то момент стекло опустилось - особе, находящейся внутри, надо было отдать распоряжение шоферу. Обернись Жюв в этот миг, он был бы немало удивлен, различив под густой вуалью знакомые черты одной очень красивой дамы, которую он, возможно, да нет, определенно, знал! Глава 16 ТЕЛЕФОННЫЙ РАЗГОВОР - Ну и трущоба!.. Жак Бернар долгим, меланхоличным взглядом обвел свое имущество, если таковым могло считаться то, что находилось в комнате, где он проснулся. Обозвав комнату трущобой, он не покривил душой. Действительность была и того хуже, поскольку трущоба обычно завалена всяким хламом, тогда как в этой каморке царила абсолютная, отталкивающая пустота! Комнатушка была крошечной; когда-то побеленные известью, а теперь грязные и облупленные стены, испещренные надписями... Тюфяк в углу, с торчащей клочьями соломой, далее стул, на котором стояли лохань и гигантский кувшин для воды... Справа, у стены, сундук, на котором были разложены вещи, напоминающие белье, скудный запас белья... - Определенно! Малосимпатичное местечко! - снова заговорил Жак Бернар, переводя взгляд с распотрошенного тюфяка, на котором сидел, на стул-умывальник, затем на сундук-шкаф. На самом деле, больше смотреть было не на что - в комнате больше ничего и не было. Кроме того, отвратительная погода. За форточкой висел непомерно тяжелый, густой, непроницаемый туман. Было восемь утра. Напряженно прислушавшись, Жак Бернар различил где-то совсем неподалеку раскатистый мерный гул - это гудел Лондон доков, такой же убогий, как и его жилье, Лондон, куда со всех концов стекались горемыки, живущие на одном спиртном. - Подумать только, - рассуждал Жак Бернар, на которого уже четыре дня наводил хандру и уныние лондонский туман, - подумать только, неужели я скоро лишусь и этих относительных удобств! Что делать, я не зарабатываю ни су, да и не вижу способа заработать, а мой стратегический запас тает, тает с поразительной быстротой. Я не знал достатка, а вот уже подбирается нужда. Это несправедливо!.. Молодой человек предавался таким раздумьям, когда услышал стук в дверь. Женский голос, говорящий по-английски, - Жак Бернар немного понимал лондонский жаргон - язвительным тоном осведомился, не намерен ли он сегодня утром заплатить за квартиру. - В конце концов, - произнес голос, - это абсолютное безобразие, джентльмен, считающий себя белым воротничком, не может найти несколько пенсов, чтобы расплатиться с хозяйкой и внести плату за жилье! Безобразие! Джентльмен, конечно, понимает, что при нынешней дороговизне нельзя делать долги! Джентльмен либо платит, либо выметается вон... По другую сторону двери Жак Бернар, не поморщившись, слушал хозяйкину тираду. "Хорошо! - думал он. - Тут много джентльменов! Однако, если я правильно догадываюсь, мне придется сейчас или расплачиваться, или сматывать удочки... Расплачиваться? Чем? Сматывать удочки? Куда?.." Он сделал проникновенный голос и ответил: - Миссис Хорфи, вы совершенно правы, я действительно считаю, что джентльмен вроде меня ни за что не уедет, не заплатив... и потому... Но миссис Хорфи не сдавалась. - Да, правда, - отвечала она. - И потому, испытывая в настоящий момент нужду в деньгах, попрошу вас подумать о моем небольшом счете... - Но я думаю!.. Думаю! - запротестовал Жак Бернар. - Только о нем и думаю!.. - В таком случае, не будет ли джентльмен столь любезен рассчитаться?.. - Непременно, миссис Хорфи, сегодня же вечером... - Нет, джентльмен, не вечером... утром!.. - Но почему, миссис Хорфи? - Потому что, джентльмен, у меня самой есть непогашенные счета. Не сомневаюсь, пара шиллингов, которые вы мне задолжали, для вас сущий пустяк?.. - Да, пустяк! Но как раз сегодня у меня свидание с банкиром. Не могли бы вы потерпеть до вечера, миссис Хорфи? - Никоим образом! Я жду вас внизу... - Тогда до скорого! Надо полагать, Жак Бернар решил покориться своей неумолимой хозяйке... К тому же, эта женщина была права. Он задолжал за неделю и этого не отрицал. Это его огорчало, огорчало до глубины души. - Подождите меня внизу, миссис Хорфи! Подождите, я в самом деле приду и заплачу долг! Можно только несколько секунд, чтобы привести себя в порядок... Жак Бернар слышал через дверь, как удалялись шаги миссис Хорфи. Старуха не слишком поверила обещанию, но не теряла надежды получить свое. И пока она спускалась, чтобы под лестницей стеречь своего убогого жильца, тот размышлял так: "У меня есть три возможности на выбор. Я живу под самой кровлей, так что могу попытаться уйти по крышам, то есть, как говорят в Париже, "сделать ноги"... К сожалению, этот план вызывает некоторые сомнения, поскольку я плохо представляю, куда ведут эти крыши... Разумеется, на другие дома, где у меня большая вероятность загреметь в лапы к какому-нибудь разъяренному громадине-полисмену, что мне совсем не улыбается. Еще я могу попытаться объявить себя банкротом. Кажется, это тоже непросто, ведь я не британский подданный, кроме того, не знаю процедуры, ведущей к этому блаженному исходу!.. Блаженный исход? Если мне не изменяет память, в Англии банкротов сажают в долговую яму... Нет, в тюрьму мне не хочется... не тот момент!.. Значит, остается единственное и последнее средство... Рассчитаться с миссис Хорфи, расплатиться звонкой монетой!.. Гм!.. Получается, надо прибегать к уже упомянутому стратегическому запасу? Поглядим, как он поживает..." Жак Бернар выдвинул на середину комнаты ящик, служивший ему столом, и, присев на корточки, разложил на нем в ряд несколько серебряных монет и два тщательно оберегаемых луидора... - Сорок франков не в счет! - сказал он. - Это подъемные - на возвращение в Париж!.. Их трогать я не имею права, это святое, неприкосновенное!.. Остается серебро... Что-то не слишком его много! На все про все около двадцати четырех франков... Чудненько!.. Непомерную сумму - четыре франка десять су я плачу миссис Хорфи... у меня остается двадцать франков... Если я хочу протянуть в Лондоне еще недельку, очевидно, не стоит звать гостей к обеду. Ну-ну! Положеньице осложняется, вот она, нищета, великая нищета!.. Вполне может статься, что мне придется еще похудеть... Жак Бернар передвигал туда-сюда монеты, входившие в его "стратегический запас", но легче ему не делалось. Денег не прибавлялось. После получасового раздумья он, кажется, решился: - Ладно! Сыграем в благородство!.. Попытаемся произвести впечатление на здешних хозяев... Черт побери, может, что-нибудь и выгорит? Жак Бернар небрежно сложил на краешке ящика тщательно пересчитанную наличность и, открыв дверь, позвал: - Миссис Хорфи! - Джентльмен? - Можете подняться, рассчитаться со мной! Старая хозяйка, которая, как и обещала, караулила жильца под лестницей, не стала дожидаться второго приглашения. - Иду!.. Иду!.. Жак Бернар в этом не сомневался... Он слышал торопливые шаги старухи, вприпрыжку взбирающейся по ступенькам. Вскоре она появилась в проеме дверей - ее руки дрожали, худое лицо приняло хищное выражение. - О, джентльмен, как вы добры, вы и впрямь погасите должок? Благодарствую, джентльмен! Бедной старухе, которой, кроме этого дома, нечем себя кормить, очень нужны ее денежки! Жака Бернара мало трогали старушечьи сетования. Кроме того, после расчета с домовладелицей отпала надобность с нею любезничать. Он быстро оборвал ее хныканье: - Никогда так не говорите, миссис Хорфи! Такой пожилой женщине это не к лицу. Собственно, на что вы жалуетесь? Вы богачка, миссис Хорфи, большая богачка, и цены у вас немыслимые... Старуха пристыженно опустила глаза; этот чудаковатый жилец, согласившийся платить и тем самым ставший жильцом добропорядочным, почти попал в точку! По приезде в Лондон, высадившись на вокзале Виктория, Жак Бернар, с котомкой за плечами, в которую он на скорую руку свои покидал пожитки, теперь составляющими весь его скарб, быстро добрался до района доков, который он знал как самый нищий квартал. Здесь ему повезло: он нашел чердак, который миссис Хорфи сдавала на неделю. Жак Бернар был готов тут же вселиться, но старуха тянула. Она инстинктивно не доверяла французам, к тому же манеры Жака Бернара показались ей странными. Кто он такой? Что ему надо? Зачем он приехал в Лондон? В ладах ли с законом? Из суеверного страха перед всем иностранным старуха, несомненно, отказала бы этому необычному жильцу: разве в доки идут жить те, кто носит пристегивающиеся воротнички и манжеты? С изнеженными, определенно не привыкшими к труду руками? Но страсть наживы была сильнее опасений. Наконец-то она ее утолит! И пока Жак Бернар витийствовал, старуха, даже не стараясь скрыть огонь вожделения, косилась на ящик, где солнцами горели луидоры. - Джентльмену, - сказала она, - думаю, подобает напомнить, каков был уговор. Четыре шиллинга десять пенсов. Жак Бернар изобразил на своем лице полное безразличие. - Берите, миссис Хорфи, и в следующий раз будьте ко мне подоверчивее. Избави Бог, я не собирался вас обманывать ни на су, так что могли бы подождать до вечера, когда бы я повидался со своим банкиром. Ну же! Берите ваши деньги, и я пойду. - Благодарствую, джентльмен! - Берите, миссис Хорфи, берите! Вельможным жестом Жак Бернар протянул хозяйке деньги и вытолкал ее за дверь. Едва она скрылась, он скорчил гримасу: - Старая ведьма!.. Теперь ничего не поделаешь, придется еще поистратиться, я вчера не обедал, да и не завтракал. Надо обязательно наведаться в одно из роскошных заведений, которые я здесь облюбовал. Очередной урон для моего трижды упомянутого "стратегического запаса"! Жак Бернар аккуратно сложил в карман серебряные монеты, взял шляпу и кубарем скатился по лестнице в холодный, насыщенный туманом воздух, который заволакивал кривую улочку, где стояло его жилище. Конечно, ни единая душа не признала в бредущем по тротуару, потерявшемся в толпе англичан неизвестном бедняке наследника Оливье Жака Бернара, еще недавно с таким снисхождением принимавшего предложения газетных магнатов. Но с той поры Оливье успел возникнуть и вновь погибнуть, на сей раз по-настоящему. Общественное мнение почти единодушно обвинило Жака Бернара, и тому пришлось бежать, даже не успев раздобыть средства для существования в своем изгнании в Лондоне! Жак Бернар долго кружил по прихотливо петляющим, извилистым улочкам с чудными названиями, которые бороздили район доков. Было около десяти, может быть, половина одиннадцатого, когда он дошел до угла довольно грязного проезда, где стояла хибара из плохо пригнанных досок, по облику напоминающая закусочную. В ней уже неделю столовался Жак Бернар. Более дешевого он ничего не нашел; тут же за семь су подавали кусок мяса, достаточно разваренного, чтобы не отличить подпорченных мест от хороших, кусок хлеба и, вдобавок, пинту самого низкосортного эля. Жак Бернар, как обычно, занял столик в глубине зала. Высокий табурет, торчащий у стойки, он оставлял шикарным клиентам, местным аристократам, которые могли позволить себе за двенадцать су и шесть пенсов сосиску с капустой, эль и кусок сыра! - Эй, малый, - позвал Жак Бернар, довольно прилично говоривший по-английски и прекрасно подражавший свистящему и торопливому выговору жителей лондонских окраин, - мой обед и газеты! Заказав газеты, Жак Бернар отнюдь не роскошествовал, поскольку в стоимость обеда входило чтение разрозненных номеров "Дейли ньюс", которые попадали сюда из вторых рук, то есть, с двухдневным опозданием, что нисколько не мешало посетителям жадно их проглатывать! Медленно смакуя, - голод делал по вкусу любую пищу, даже чудовищное блюдо, которое, впрочем, на довольно чистой тарелке принес ему из бара слуга, Жак Бернар погрузился в чтение. Он проглядывал зарубежные новости, среди которых надеялся отыскать сообщения из Парижа, а именно, имеющие отношение к невероятному и трагическому убийству Оливье. Его ожидания были не напрасны. С первого взгляда он заметил довольно длинную статью с поразительным заголовком: "Невероятная находка на улице Гран-Дегре". Жак Бернар, задыхаясь, лихорадочно бежал взглядом по газетным столбцам... Глаза его загорелись, он даже крепко пристукнул кулаком по столу: - Ну и ну! Вот так раз! Он в спешке проглотил свою порцию, рассчитался, получил сдачу и, схватив шляпу, бросился на улицу. Слуга кинулся за ним: - Эй! Джентльмен! Вы унесли "Дейли ньюс"! - Я ее покупаю! Жак Бернар бросил ошарашенному подобной щедростью слуге пенни за газету, отныне перешедшую в его собственность. Что было духу Жак Бернар помчался на почту. Он влетел туда с грохотом, не обращая внимания на удивленные взгляды, которые кидали на него из своих конторок торжественно невозмутимые служащие. Жак Бернар взял бланк и нервно, непослушной рукой, написал телеграмму. - Черт! - бурчал он себе под нос. - Я это выясню! Ах! Черт возьми! Неужели грядет конец моим несчастьям! На бланке, который служащий тщательно, вслух перечитал, значилось: Улица Пентьевр, 366, Фирмене Беноа. Узнал из газеты, полиция обнаружила, на Гран-Дегре был убит не Оливье, а Мике. Так ли это? Оливье или Мике? Срочно ответьте. - Почтовое отделение, 27, Лондон. Жак Бернар. На сей раз без колебаний молодой человек залез в свои сбережения, затем, весело посвистывая, вышел на улицу. - Через три часа, - рассуждал он, - через три часа у меня, возможно, уже будет ответ! Господи! Если это Мике, я сегодня же вечером могу возвращаться в Париж! Меня, Жака Бернара, можно с полным правом подозревать в убийстве Оливье, но нет видимых причин обвинять меня в смерти Мике... Чертовщина! Непонятно, почему исчез Оливье, или, по крайней мере, Оливье-Морис, который появлялся на празднике в "Литерарии"?.. Ох! Жак Бернар в лихорадке купил последние номера "Дейли ньюс", надеясь найти подробности, новые сообщения... Увы! О преступлении на улице Гран-Дегре не было ни слова! Очевидно, английская газета не считала нужным ежедневно информировать своих читателей по поводу какого-то парижского преступления... Весь день напропалую Жак Бернар с тоской на сердце, душой не на месте бродил по улицам в ожидании вожделенной, заветной телеграммы от Фирмены. - Крошка не может не ответить! - шептал он. - Причин на меня сердиться у нее нет... И, наконец, кому как не ей должно быть известно, кто убит, Мике или Оливье, Оливье-Морис! На Мике ей наверняка плевать! Правда, отправив телеграмму, я волей-неволей навел на свой след полицию; предположим, меня до сих пор обвиняют в убийстве, тогда станет известно, что я скрываюсь в Лондоне... Ладно!.. Если не получу ответа или он будет внушать опасения, сматываю отсюда удочки! Жак Бернар отправил телеграмму в одиннадцать. В половине третьего он стоял у почтового окошечка и справлялся о телеграмме на свое имя! Он взял каблограмму со странной тоской. Но вскрыв ее, облегченно вздохнул. В ней говорилось: Покойный - это актер Мике. И стояла подпись: Фирмена. - Черт возьми! - бормотал Жак Бернар, которого мало беспокоили любопытные взоры служащих, заинтригованных его волнением, тем более, что они знали содержание двух телеграмм, его и Фирмены. Неожиданно он вновь ринулся к выставленным для посетителей пюпитрам и набросал текст новой телеграммы: "Видели ли вы Оливье из "Литерарии"? Давал ли он вам о себе знать? Он проходимец? Срочно ответьте по тому же адресу". Эта телеграмма была также адресована Фирмене. Жак Бернар опять потревожил скудный "стратегический запас" и впал в томительное, отвратительное ожидание. Ответит ли Фирмена на сей раз? Надежды было мало!.. Ровно через три часа в окошечке почтового отделения ему вручили новую телеграмму. Фирмена отвечала: "Оливье из "Литерарии" не видела. Ничего о нем не знаю. Да, это был проходимец, все так говорят, в том числе и полиция". На этот раз Жак Бернар так обрадовался, что готов был скакать от счастья, плясать как сумасшедший, расцеловать толстяка-полисмена, по долгу службы потеющего в углу! Но он взял себя в руки. Несомненно, подобное проявление чувств было бы безумием, отталкивающим и никому не понятным. Вдобавок, время поджимало... Было семь вечера, телеграф закрывался в десять, всего через три часа. Наступил момент отправить третью телеграмму и получить третий ответ, на этот раз главный, наиважнейший, решающий его судьбу. В третий раз Жак Бернар послал Фирмене каблограмму; он телеграфировал следующее: "Считаюсь ли я виновным? Или подозрение с меня снято? Можно ли возвращаться во Францию?" Вручив послание телеграфисту, Жак Бернар стал снова фланировать по лондонским улицам. Часы он успел заложить и время узнавал на остановках фиакров, по ходикам, видневшимся в освещенных витринах магазинов. Время тянулось бесконечно, минуты оборачивались вечностью. Жак Бернар испугался за свой рассудок, когда, прождав, как ему показалось, добрых полчаса, он обнаружил, что прошло ровно три минуты. - Нет! Нет! Разрази меня гром! Мне надо знать! Невозможно терпеть дальше!.. И внезапно он стукнул себя по лбу, словно его осенило: - Господи! Ну я и болван! Телеграммы, какая глупость! У Фирмены же есть телефон! Помню, я его записывал... Жак Бернар что есть мочи припустил назад на почту; его вход произвел фурор среди служащих, которые были окончательно ошарашены и заинтригованы поведением несчастного молодого человека. Жака Бернара это ничуть не заботило. Он устроил настоящий переполох. В его просьбах было столько напора, а в расспросах столько нервозности, что даже английские телефонистки, стряхнув британские флегму и апатию, проделали ради этого иностранца сложнейшую операцию, менее чем за час установив связь с Парижем, с Фирменой... Тщательно закрывшись в тесной телефонной кабинке и надев наушники, он завопил в телефонную трубку, чувствуя, как лицо его заливает смертельная бледность: - Алло!.. Фирмена, это вы? - Да, я... Кто говорит? - Жак Бернар! - А... - Вы получили третью телеграмму? - Да, сию минуту. - Так что? - Никто вас больше не подозревает!.. - Значит, я могу возвращаться? - Да... Можете возвращаться. - Алло!.. Алло!.. Вы меня слышите? Я еду... - Когда вы приедете? Но тут Жак Бернар забеспокоился: - Алло! Алло! Не разъединяйте! Мы разговариваем! Алло! Фирмена, это вы? Вы слышите? Алло!.. Когда я смогу вас увидеть? Завтра я сяду на пароход и уже вечером буду в Париже, я хочу срочно вас повидать, сразу после приезда. Назначьте время... Алло! Что вы сказали?.. Глава 17 ЖЮВ ИЛИ ФАНТОМАС? Продолжая держать телефонную трубку, Фирмена резко оборвала разговор и повернула голову. К ее изумлению, в гостиную входил совершенно незнакомый субъект. Это был пожилой, одетый с иголочки мужчина с моноклем в глазу и гортензией в петлице плаща. Войдя в комнату, он снял цилиндр, обнажив довольно пышные седые кудри... Он воплощал собой классический тип старого ловеласа в полном смысле слова - Фирмена прожила достаточно много лет в Париже, чтобы тут же его раскусить. Пока девушка ошеломленно взирала на посетителя, озадаченная этим неожиданным вторжением, на другом конце провода, обеспокоенный ее молчанием, взывал к ответу собеседник... Старик, чувствуя себя весьма непринужденно у молодой и красивой женщины, которая видела его впервые, с необычайным апломбом замахал холеной и изящной рукой, прося не обращать на него внимания. Любезно улыбаясь любовнице виконта де Плерматэна, он добавил: - Продолжайте, мадам, продолжайте! Считайте, что меня здесь нет. Не прерывайте разговор. Несмотря на свое довольно бесцеремонное и несколько подозрительное появление, старик производил впечатление прекрасно воспитанного светского человека, - Фирмена отдавала себе в этом отчет, машинально отвечая абоненту на другом конце провода... После нескольких коротких и ясных "да" на очередной вопрос она уверенно откликнулась: - Ну да! Возвращайтесь! Можете возвращаться! Два или три раза девушка произнесла имя Жака Бернара. По ходу разговора было нетрудно понять, что Жак Бернар, которого поминала девушка, и был ее собеседником. Незнакомый старик придерживался такого же мнения. При имени Жака Бернара он вздрогнул, как человек, застигнутый врасплох, но вместе с тем приятно удивленный. Фирмена не заметила, как вспыхнули глаза старика. Впрочем, это было мимолетное впечатление. По-прежнему улыбающийся и спокойный, незнакомец громко воскликнул, отрывая Фирмену от беседы: - Ну и дела! Так вы говорите с Жаком Бернаром? Моим дорогим дружищем? Вот радость-то! Честно говоря, я бы с удовольствием перекинулся с ним парой словечек... Фирмена, окончательно заинтригованная, полностью утратила присутствие духа. Она машинально пододвинула телефон странному посетителю, затем взяла трубку, положила ее на рычаг, вновь сняла... Старик же, выразив желание поговорить по телефону, казалось, не торопился подойти к аппарату. Наконец Фирмена убедилась, что ее разъединили. Возвращаться к этому не имело смысла, совершившееся было необратимым. Кроме того, по всей очевидности, молодая женщина и наследник Оливье обо всем успели переговорить. Фирмена воспряла духом. Она вскочила с дивана и подошла к старику, который скромно стоял в глубине гостиной, облокотившись на этажерку. - С кем имею честь? - спросила она. Старый повеса рассыпался в любезностях, но прямо на вопрос не ответил, а, напротив, поинтересовался: - Как поживаете, мадам? Я счастлив видеть вас в добром здравии. Кажется, вы в полном порядке?.. Старик, чувствуя себя как рыба в воде, - меж тем как Фирмена все более смущалась, - с любопытством и знанием дела разглядывал мебель и безделушки, которыми была заполнена квартира. Внимательно рассматривая деталь скульптуры, фигурку или вещицу, он неизменно поправлял монокль и одобрительно кивал. - Прекрасно!.. Прекрасно!.. Восхитительно!.. Украдкой взглянув на девушку, холодную и неприступную, но уже слегка взволнованную, дабы узнать, какое впечатление произведут его слова, он заметил как бы мимоходом: - Виконт де Плерматэн определенно знает толк в вещах!.. Фирмена владела собой - она была дома, к тому же седины собеседника внушали ей невольное уважение, - но услышав имя любовника, она уступила зуду законного любопытства, который стал уже нестерпимым. - Послушайте сударь, - властно спросила она. - Пошутили и хватит! Я хочу знать, кто вы такой? С наигранным изумлением старик уставился на девушку: - Как? Разве вы не знаете? Вас что, не предупредили? Наивная Фирмена ломала себе голову. Она легко пожала плечами, показав, что все меньше понимает речи старика, а тот, рассудив, что настал момент разрешить недоразумение, воскликнул, возводя руки к небу, словно ему приходилось вещать банальнейшие истины: - Но, мадам, я агент, из страховой компании!.. В этот миг настойчиво позвонил телефон. Внезапно он осекся - дверь в переднюю отворилась. В отверстии появилась взъерошенная голова фирмениной сестры, крошки Марго. Девчонка едва сдерживала хохот; исподтишка взглянув на сестру, затем на старика, она собиралась было улизнуть, но Фирмена, вне себя от удивления, подскочила к ней. Какого черта понадобилось здесь Марго в подобный час? Фирмена поймала сестру за руку и, хорошенько тряхнув ее, потребовала объяснений. - Говори! - угрожающе приказала она, буравя девчонку глазами и занося руку. Марго старалась спрятать лицо, защитить его от удара; она пробормотала: - Это не я! Фирмена, пусти!.. Затем указала на старика: - Это все он, старый козел!.. Неожиданно Фирмена содрогнулась от негодования. Она, кажется, поняла. По детскому неведению Марго совершила низость, приведя к сестре типа, намерения которого были более чем прозрачными. Любовница виконта де Плерматэна покраснела до корней волос. Не в силах более сдерживать свой горячий и вспыльчивый нрав, она залепила сестре две звонких оплеухи. Затем в ужасе вытолкала ее в переднюю. Гордо указав на оставшуюся открытой дверь, она приказала старику, сконфуженному стремительно произошедшей сценой: - Подите вон!.. Несколько дней тому назад к большому возмущению всей мастерской "Генри", где юная Марго по-прежнему работала подручной, девчонка торжествующе заявила: - Знаете, у меня тоже скоро будет любовник! И классный! Все так и разинули рты. Стали стыдить девчонку. Упрекать в цинизме и вопиющем вранье, но на следующий день ее добрые подружки принесли сведения, которые вынудили мастерскую признать, что Марго сказала правду, по меньшей мере, ее подобие, и что утверждения ее не голословны. И в самом деле, около семи вечера ее видели возле мастерской с немолодым, вернее, пожилым мужчиной, элегантным и изящным, который ради девчонки, казалось, швырял деньгами налево и направо. Каждый вечер он приносил ей букетик фиалок и кулек конфет! Действительно, вот уже несколько дней, как малышка Марго, недоверчивое существо с куриными мозгами, не по возрасту развитым воображением, постоянно жаждущее приключений, познакомилась с таинственным и странным стариком, которого она должна была в скором времени тайком провести к сестре. Поначалу злобная девчонка, с которой пожилой господин вел очень вежливые разговоры о дожде и погоде, вообразила, что на элегантного аристократа произвели определенное впечатление ее нарождающиеся прелести. Разве однажды, высаживая ее из машины в окрестностях улицы Брошан, он не попросил высвободить для него следующий вечер? Марго слышала, о чем болтают в мастерской, и слишком хорошо знала, как обычно "это" происходит, чтобы питать малейшие иллюзии. Но известность ее не отвращала. Девчонка завидовала сестре, ревновала к ее положению! Марго бесстыдно пообещала завтра найти свободное время. Для этого ей пришлось наврать матери, что она задержится в мастерской до одиннадцати. Затем в пять, сказавшись больной, она отправилась на свидание к типу, которого порочная девчонка уже титуловала "своим любовником". Однако, когда они остались наедине, ситуация прояснилась, и Марго пришлось с грустью признаться, что старый ловелас зарится совсем не на нее, а на сестру Фирмену. Марго должна была непременно провести субъекта на квартиру к сестре, когда та будет одна. Субъект уверял, что ему надо сообщить Фирмене что-то важное. Ах! Насчет "этого важного" порочная Марго не заблуждалась. В какой-то миг при мысли, что ей придется пустить к сестре совершенно незнакомого мужчину, она почувствовала угрызения совести и смутное беспокойство, но это не слишком смутило ее детский умишко. Дабы развеять ее сомнения, старый сердцеед подарил ей пятьдесят франков на платье, о котором она до смерти мечтала. Тогда хитроумная Марго разработала программу, наметила целый план, достойный настоящей ведьмы, настолько он был ловким и одновременно сложным. Девчонке удалось беспрепятственно проводить субъекта, желавшего таким образом найти подход к ее старшей сестре, прямо до дверей гостиной, когда Фирмена была в одиночестве, в отсутс