Инстинктивно, Жюль захотел обернуться... Но сильный кулак Дьяка помешал ему это сделать... Тогда он все понял... Ему стало страшно... "Ничего себе! Что им от меня нужно?.." - Послушайте!.. Послушайте!.. Да что с вами?.. В такое время, вы что, чокнулись?.. Дьяк оборвал его. - Хватит! Идешь с нами или нет? Жюль хотел крикнуть "нет!", но на это ему не хватило времени. Дьяк с быстротой молнии набросил ему на шею длинный шарф и надавил коленом на спину. Жюлю удалось лишь инстинктивно выдавить слабый, приглушенный, сдавленный стон. У него даже не было сил, чтобы попытаться сопротивляться. И когда он растянулся на земле, не устояв от внезапного нападения, Борода набросился на него, уселся на грудь и держал руки... Когда дело было успешно и совершенно бесшумно завершено, Борода снова воспрял духом... - Ну, прямо, как маленький! - иронично заметил он. - Месье чертовски плохо поет оперу. Ни черта не было слышно... Он откинулся, прямо как женщина... Не нравятся мне такие мужики... Шейка, как у воробья... три щелчка, и он на земле... И, возвращаясь к своему обычному занятию, Борода сказал Дьяку, добросовестно старающемуся связать ноги несчастного Жюля: - Подай-ка мне шарф! - Держи, старик... - Отлично! Я сейчас сделаю "заглушку"... "Заглушка" Бороды была не чем иным, как обыкновенным кляпом, который удерживался шарфом, мастерски обвязанным вокруг головы слуги. - Ноги готовы? - спросил Борода. - Да, все шикарно! Он перевернул Жюля, словно это был обыкновенный мешок, и связал ему руки за спиной. - А до колымаги далеко идти ?.. - Нет... и потом, смотри-ка, бьюсь об заклад, что это она... Действительно, роскошный автомобиль медленно и бесшумно двигался по улице Раффэ... - А если это не он?.. - Приложи-ка его к насыпи. В такой темноте, возможно, ничего видно не будет!.. Дьяк и Борода быстро уложили тело Жюля около балюстрады, тянувшейся вдоль улицы. Жюль все еще был без сознания. Затем они достали сигареты и укрылись, чтобы зажечь спичку... Но это было ненужной предосторожностью. Двигавшийся автомобиль остановился напротив них. Знакомый голос Эмиле-Мимиля спросил: - Ну что, готов парень? - Да, старик! - Ну ладно, бросайте его ко мне в зад... - В зад? - спросил Дьяк. - Что ты хочешь этим сказать? Эмиле шутливо заметил: - Иногда, братья мои, вы просто ничего не знаете в том, что касается механики!.. Зад - это багажник моей машины. Борода засмеялся: - Ну, понятно... ладно... давай, Дьяк, берись... Они подняли тело Жюля и резко бросили его в машину. Небрежно наброшенная накидка должна была скрывать его от посторонних взглядов. - А теперь садитесь, - сказал Эмиле, - мы пока еще не дома, а при сегодняшней солнечной погоде мне бы хотелось быстрее оказаться в тепле... А этот тип храпит? - Да, - сказал Дьяк, - он путешествует по стране, где не бывает кошмаров... Эмиле испугался: - Черт возьми, вы его пришили? - Не бойся, он просто молчит как рыба... Эмиле безразлично пожал плечами: - Ну, ладно... Он включил зажигание. Машина мчалась со всей скоростью. Бандит объяснял: - Когда приедем, нечего сильно драть глотку. Особенно с тем, что мы везем. Я газану и буду сваливать как можно быстрее... Понятно? - Поехали, понятно... Борода, громко смеясь, добавил: - Мы уже везем не товар, за который нам платят, а мясо... Это было странное помещение... Подвал со сводчатым потолком и земляными стенами. Кое-где валялись инструменты: лопата, кирка, грабли и лейка, но это были уже непригодные инструменты, которыми давно не пользовались. Со свода потолка на веревке свисал охваченный выпуклой металлической сеткой фонарь, похожий на те, которые висят в конюшнях кавалерийских полков. Его слабый, тусклый свет едва освещал комнату, слишком большую для такого дрянного освещения. Прямо под фонарем, в вырисовывающемся круге света, сидели какие-то люди, лица которых трудно было различить. Это было странное, страшное и в то же время торжественное собрание. Тот, кому довелось бы его увидеть, почувствовал бы, как его охватывает страх... Разговоры, которые вели эти люди тоже казались по меньшей мере странными. - Послушай, Эрнестин, - спрашивал человек с тщательно выбритым лицом и постоянно моргающими недоверчивыми глазами, - скажи-ка, красотка, ты уверена, что Дьяк понял, где мы будем ждать его? Эрнестин, сидевшая на корточках и гревшая руки у костра, горевшего прямо на каменной плите перед камином и наполнявшего комнату клубами дыма, ответила, пожимая плечами: - Черт! Ты об этом спрашиваешь постоянно, прямо, как часы. Нибе, раз я тебе сказала "да!", - значит, "да!". Черт побери! Ты, что, думаешь, Дьяк тупой как пробка? Раздался взрыв смеха. Нибе не очень-то любили в банде Цифр... Все знали, что это нужный и верный кореш, что с ним ты вне опасности, что он тоже допускает ошибки, но все немного завидовали его положению служащего. И к тому же униформа тюремного охранника чертовски впечатляла дружков. Но Нибе был не из тех, кого можно смутить. - Ну, что здесь такого, - сказал он, - я просто спросил, что они там втроем могут делать... Если они знают, где это, то они уже должны были сюда примчаться... - Эй! Косоглазка, скажи-ка, который час... - У меня часов нет... - покачала головой старуха. Послышался возмущенный шепот. Семь или восемь бандитов, собравшихся в ожидании Бороды и Дьяка, отправленных вместе с Эмиле за Жюлем, посчитали сказанное Косоглазкой неправдой... Матрос взял старуху за плечи и тряхнул ее. - Ладно тебе, лгунья, - сказал он. - Тебе не стыдно все время бояться? И, по-прежнему потряхивая старую женщину, он снова пошутил: - Ох, уж эта мамаша Косоглазка, сколько времени она торгует всякой рухлядью, сколько времени набивает свою маленькую мошну, которая с тех пор уже стала большой и раздулась, благодаря тому, что мы проливаем пот, и она еще над нами издевается! Так ты говоришь, что у тебя часов нет? Да у тебя их десятки!.. Эрнестин прервала разговор: - Половина второго... Вдруг среди присутствующих пробежал легкий трепет. Нибе, приложив палец к губам, только что подал всем знак прислушаться. И в заброшенном помещении для выращивания шампиньонов, которое банда Цифр с недавнего времени избрала для себя в качестве места для встреч, установилось глубокое молчание... - А откуда он возвращается? - спросил Матрос. Нибе энергичным "Тсс!" призвал возмутителя тишины к молчанию. - Вот они, - сказал он, - вот обвиняемый!.. И поскольку все смотрели на него удивленно, добавил: - Да Жюль это, если вы уж не понимаете!.. Эрнестин резко поднялась. Она прошла вглубь помещения и превосходно сымитировала зловещее уханье совы. В ответ раздался такой же сигнал. - Порядок! Это они!.. Она снова уселась у костра. Но Нибе уже засуетился: он схватил Эрнестин за плечи и силой заставил встать. - Давай, шевелись!.. И добавил, поскольку толстуха запротестовала. - Ну ладно! Хватит! Нечего нам тебя слушать, у нас есть другие дела! Эй, Матрос! Эй, ты... иди сюда... садись на эту доску, будешь судить его вместе с нами, с Дьяком и мной... Борода будет обвинителем, а Эрнестин, если ей так подсказывает сердце, защитником... - Мне не очень-то хочется распускать слюни из-за стукача, - ответила Эрнестин. - Этого я больше всего не люблю... Можете его порешить! Бандиты, толпившиеся вокруг женщины, зааплодировали, поскольку все прекрасно знали, что имелись серьезные подозрения о ее тесной связи с теми, кого они называли "грязными людишками из префектуры"... Однако вскоре наступила тишина. Слышно было, как на ворот, позволяющий спускаться в помещение для выращивания шампиньонов при помощи гигантского ведра, напоминающего корзину, со скрипом наматывалась веревка. Несколько секунд спустя бандиты образовали круг под черной дырой колодца. - Все в порядке, Борода? - спросил Нибе. - Все нормально, кореш!.. - А дичь с вами? - Вот его-то мы тебе и спускаем... - Я всегда готов... Теперь ваша очередь!.. Матрос взял тело Жюля за плечи и бросил его на пол. Корзина снова поднялась вверх. Борода, Дьяк и Эмиле собирались присоединиться к компании. Все с любопытством смотрели на пленника. - Что-то он дрябловат, этот типчик! - покритиковала Эрнестин. - Ах! Черт возьми, ни рукой ни ногой не шевелит. Можно подумать - аристократ. И легко ударяя ногой по лицу несчастного, она старалась пробудить в нем какие-нибудь признаки жизни. Прибытие Бороды прервало эту игру... - Дай-ка глянуть, Эрнестин!.. Пожав руки дружкам, он надолго приложился к горлышку бутылки, с начала вечера передававшейся по кругу и заговорил: - Давайте! За работу!.. Если нам надо его прикончить, так это нужно сделать сегодня же, до того, как наступит утро... Так что, не будем терять времени... Вне всякого сомнения члены банды Цифр не в первый раз приступали к суду над своим - было похоже, что каждый из них превосходно знал свою роль. Матрос поднял рухнувшее тело Жюля, с помощью двух дружков приставил его к одной из поддерживающих опор, толстому брусу, и крепко привязал. Эрнестин развязала шарф, закрывавший рот несчастного Жюля... Нибе приказал: - Суд - по местам!.. Эй, вы, там! Налейте-ка этому типу стаканчик чего-нибудь лечебного!.. "Стаканчик чего-нибудь лечебного", предназначенный для того, чтобы привести в сознание несчастного слугу, был принесен мамашей Косоглазкой и представлял собой большую кастрюлю холодной воды, которую она плеснула в лицо пленника. Жюль открыл глаза, понемногу пришел в себя. Все вокруг молчали и, усмехаясь, следили за его возвращением к жизни, а перекошенное от страха и мертвенно бледное лицо Жюля еще больше побледнело и позеленело от ужаса... Несчастный не мог вымолвить ни слова. Широко раскрытыми от страха глазами он смотрел на своих вчерашних дружков, сидевших на корточках и язвительно рассматривавших его. - Ты нас слышишь, Жюль? - спросил Нибе. - Сжальтесь!.. - прокричал пленник. Но Нибе мало волновала подобная просьба. - Он понимает, порядок! - сказал он. - Я за соблюдение формальностей. Я не захотел бы его судить, если бы он не смог защищаться. Таких вещей быть не должно! И, оборачиваясь к своим дружкам, чтобы получить их одобрение, тюремный охранник продолжил: - Борода, тебе слово! Давай!.. Объясни-ка нам, почему его судят! Скажи-ка нам, в чем его обвиняют... Борода, шагавший взад-вперед между странным судом и несчастным "обвиняемым", уже полумертвым, неспособным произнести ни слова, сформулировать какую-нибудь логическую мысль, принял самодовольную позу и начал свою обвинительную речь следующими словами: - Жюль, разве мы тебя когда-нибудь обижали? Разве мы устраивали тебе когда-нибудь ловушки? Разве мы обманывали тебя, когда делились? В конце концов, можешь ли ты нас в чем-нибудь упрекнуть? Нет?.. И потом, мне кажется, ты нас достаточно знаешь, чтобы быть уверенным, что это не в наших привычках. Правда? Значит, теперь я скажу, почему мы имеем на тебя зуб... Перво-наперво, ты единственный... Ты слышишь? И не нужно будет сейчас врать... Ты единственный, кто мог перебежать нам дорогу в деле княгини Данидофф... Согласен? Голосом, который едва можно было разобрать, Жюль ответил: - Борода, я тебя не понимаю! Я ничего не сделал. В чем вы меня упрекаете? Борода не спешил. Стоя перед пленником с развязным видом - одна рука в кармане, другая поднята в трагическом жесте, он обратился за поддержкой товарищей. - Ну вот! - заявил он. - Господин не понимает. У него даже не хватает смелости быть откровенным! И, поворачиваясь к Жюлю, продолжил: - Хорошо! Я тебе сейчас объясню! Ты ведь должен был состряпать дельце о краже драгоценностей дамочки? Ну и что ты сделал? Мне что, тебе напомнить?.. Вместо того, чтобы помочь нам, что ты, кстати, клятвенно обещал, ты все подгреб под себя!.. Иначе говоря, ты, наверное, снюхался с такими же лакеями, как ты сам, которые прислуживали на балу, ты обобрал дамочку, и, таким образом, тебе не пришлось делиться с нами. И нам всем ничего не досталось! Ну, просто, ни фига! Доказательство этого, как и того, что у тебя есть дружки, которые нам не известны, то, что вчера кто-то смог вытащить тебя из полицейского участка. И это были не мы... Но я возвращаюсь к ограблению княгини. Уж ты, наверное, тогда посмеялся? Что же ты хочешь? Теперь наша очередь! Сейчас ты больше не смеешься... Знаешь, как называется то, что ты сделал? Тем же сдавленным голосом Жюль снова выкрикнул: - Но это неправда! Я клянусь... Борода даже не слушал его. - Никто из корешей, - заявил он, - не может меня опровергнуть... Вести себя так, - значит предать. Ты предал банду Цифр! Что ты можешь на это ответить? В третий раз Жюль ответил на одном дыхании, так как чувствовал, что жизнь постепенно уходит от него. Он был охвачен ужасным страхом, представляя себя бесповоротно потерянным: - Клянусь, я не делал этого... Это не я ограбил княгиню. Я даже не знаю, кто это сделал. Возможно, Жюль говорил правду. Он использовал, увы, наихудшее средство, чтобы защищаться... Те, кто судили его этим странным судом, кристально честные в отношениях между собой дружки, считали наказуемым прежде всего предательство. И они не могли пожалеть товарища, у которого не хватало смелости, чтобы признаться в содеянном. Если бы Жюль был умнее, свысока отнесся к обвинению Бороды и резко ответил на угрозу, возможно, он и произвел бы впечатление на судей, но он кричал "сжальтесь" безжалостным людям... И он боялся... Об этом можно было догадаться по бившим его конвульсиям, по ужасающей бледности, по появившимся на лбу каплям холодного пота. Перед бандитами был уже не человек, а жалкая развалина. И чем более жалкой она была, тем меньше интереса она для них представляла. А Жюль все время повторял: - Клянусь, что это не я... нет, не я. Бандиты, возмущенные, опьяненные яростью, поднялись в едином порыве. - Хорошо! Ладно же! - злобно заорал Нибе, разом забыв о юридических формальностях, за которые он ратовал несколько минут тому назад. - Раз он хочет лгать, и у него не хватает смелости сознаться в том, что он сделал, надо снова воткнуть ему кляп... Эрнестин, вставь-ка затычку!.. И в то время, как толстуха снова обматывала голову несчастного Жюля шарфом, Нибе повернулся к товарищам. - Ну что? - воскликнул он. - Нечего понапрасну терять время... Все мы здесь знаем эту историю, не так ли? Чего заслуживает кореш, который мог это сделать? Отвечай сначала ты, мамаша Косоглазка, потому что ты старше всех... Мамаша Косоглазка вытянула трясущуюся руку в торжественном жесте клятвы. - Я высказываюсь без колебаний, - сказала старуха, сверкнув глазами. - Я за то, чтобы кончать тех, кто струсил и предал!.. Я приговариваю его к смерти!.. Слова старухи были встречены аплодисментами. Не было ни одного бандита, который не думал бы так, как она. Нибе заговорил снова: - Вот и хорошо, поскольку все согласны, ускорим это. Смерть! Каждый из нас пострадал, а значит, каждый должен отомстить... Правильно, ребята? К смерти его... молотком! В задымленном зловещем помещении для выращивания шампиньонов началось что-то ужасное. Мамаша Косоглазка взяла в одном из углов тяжелый кузнечный молот... Она подняла его трясущимися руками и, став напротив Жюля, уже скорее мертвого, чем живого, произнесла: - Ты принес ущерб банде Цифр, - подохни же, осел! Молот описал четверть круга в воздухе и опустился прямо на лицо пленника. Одновременно с хлынувшим потоком крови из-под кляпа вырвался глухой, ужасный крик. Затем жуткая сцена стала развиваться несколько быстрее: по старшинству бандиты передавали друг другу молот и яростно били ненавистное тело Жюля, ставшее трупом... Омерзительный, тошнотворный запах пролитой крови распространился теперь по помещению для выращивания шампиньонов, вызывая у всех собравшихся отвратительное чувство опьянения. Еще долго раздавались отзвуки ударов молота по раздробленному мясу и костям... Долго... Долго... Уже и после того, как последним хрипом, последней судорогой Жюль перестал воплощать преступление, которое нельзя было простить. В конце концов усталость парализовала членов банды. Эмиле, один из самых ярых исполнителей, отбросил в угол окровавленный молот и воскликнул: - Он получил по заслугам! Вдруг он заметил, что Нибе, скрестив руки и опираясь о стену, смотрит на происходящее, не принимая в нем участия. - А ты что? А? Может быть, ты сдрейфил, дружок? Не хочешь ли ударить разок? Нет? Нибе рассмеялся. - Не говори глупостей, Эмиле! - ответил он. - Я стоял в стороне, потому что у меня на это были особые причины... С Жюлем мы еще не закончили. Теперь, когда мы его убили, нужно от него избавиться, не правда ли? Так вот, все вы, мои ягнятки, все вы забрызганы кровью. Черт возьми! Вам понадобится не меньше часа, чтобы привести себя Б порядок. Я же, напротив, совершенно чист... и у меня есть прекрасный план, как избавиться от этого покойника... Давай, Эмиле, поторапливайся! Я пойду подготовлюсь! А тебе я даю десять минут, чтобы нормально выглядеть и быть за рулем твоего драндулета. Мы с тобой вдвоем будем могильщиками, и я клянусь тебе, что мы зададим трудную задачу этим любопытным из префектуры... Глава XXIII. Обезображенный висельник На бульваре дю Пале Жером Фандор посмотрел на часы. "Половина первого. Время репортерского материала. Ладно, будем мужественны и зайдем в "Капиталь". Все сослуживцы редакции были сильно взволнованы. Как только Фандор вошел в главное помещение, его тут же окликнул редактор: - Фандор, наконец-то вы здесь! Слава богу! Где вы были со вчерашнего вечера? Я звонил вам дважды, но вас невозможно застать! Дорогой мой, вам не следовало бы пропадать без предупреждения... Фандор покачал головой и иронично произнес: - Пожалуй, вы думаете, что я ездил за город отдыхать! Для чего я вам был нужен? Что у вас новенького? - Один из самых загадочных скандалов... - Опять... - Да, Фандор, вы знаете сахарозаводчика Томери? - Томери! Конечно, знаю! - Так вот, я сейчас вас удивлю. Этот человек пропал. Никто не знает, где он! Фандор, казалось, совершенно не взволновался. - Вы меня не удивили. От таких типов можно всего ожидать! Теперь редактор удивился флегматичности Фандора. - Но, старик, я объявляю вам об исчезновении, которое наделало в Париже невероятный шум... А вы, похоже, и не понимаете этого! Известно ли вам, что у Томери одно из самых больших на сегодняшний день состояний? - Конечно, известно. Он дорого стоит. - Так вот, его бегство разорит массу народа. - А кого-то, возможно, обогатит. - Действительно, возможно. Но это нас не волнует. Что нам нужно, так это детальная информация о его исчезновении. Сегодня у вас свободный день, не так ли? Займитесь этим. Я предпочел бы лучше задержать выпуск газеты на полчаса, чем не дать несколько хороших уточнений по этому чрезвычайному делу. Фандор утвердительно кивал головой, но не выказывал никакого намерения идти заниматься репортажем. И редактор удивленно спросил: - Но, черт возьми, Фандор, почему же вы здесь стоите? Честное слово, я вас больше не узнаю. Вы уже не гоняетесь за информацией? - Информация... А вы считаете, что у меня ее недостаточно? Мой дорогой друг, сохраняйте спокойствие. "Капиталь" будет иметь сегодня вечером все детали об исчезновении Томери, какие вы пожелаете. И не объясняя ничего больше, молодой человек развернулся и направился к одному из своих товарищей, прозванному "финансистом газеты". Это был добродушный малый с видом бюрократа, занимавший в редакции целый кабинет, стены которого были тщательно обиты, так как Марвиль - это его имя - часто принимал у себя важных персон. Жером Фандор принялся расспрашивать его насчет исчезновения Томери. - Скажи-ка, дорогой мой, что происходит в финансах после того, как пропал Томери? - Как это, что происходит? - Ну, к кому сейчас переходят денежки? - Денежки? - Ну да. Мне представляется, что при исчезновении такой личности биржа испытывает ужасные последствия. Не будете ли вы любезны объяснить мне эти процессы? Очень польщенный просьбой молодого репортера, Марвиль разошелся: - Малыш, ты просишь меня прочесть лекцию по политической экономии, а это невозможно сделать вот так... на ходу. Знаешь, все то, что я хотел бы тебе объяснить, уместилось бы в толстенном томе. В томе толщиной со словарь Ларусс... Жером Фандор дал возможность вылиться потоку слов и, когда источник иссяк, снова задал вопрос: - Я вот что хочу знать. Кто теряет деньги при исчезновении Томери? "Финансист" воздел руки к небу: - Да все! Все, малыш! Когда пропадает такой человек, падает курс акций! Томери был отважным человеком, и его предприятие имело вес только до тех пор, пока он сам возглавлял его... А сейчас рынок находится в состоянии ужасного краха. - Да, ну хорошо, а кому это выгодно? - Как это, кому выгодно? - Да, я считаю, что исчезновение Томери должно быть кому-то выгодно. Знаете ли вы кого-нибудь, кто мог бы быть заинтересован в том, чтобы этот человек пропал? "Финансист" размышлял: - Слушай, малыш, я прекрасно знаю, что творится в моем бумажнике, но, в конце концов, я не могу быть в курсе всех существующих спекуляций! Зарабатывают на исчезновении Томери, конечно же, лишь спекулянты. Например, некто господин Тартанпион покупал акции Томери по 90 франков. Сегодня после исчезновения Томери они стоят лишь 70. Вот он теряет свои деньги... Но, возможно, какой-нибудь финансист, спекулирующий на предполагаемом понижении курса акций, мог продать клиентам, спекулирующим, наоборот, на повышении курса, эти акции по 90 франков. Если бы Томери был жив-здоров, его акции стоили бы 90 франков, может быть, больше. В этом случае его сделка была бы убыточной, поскольку продал бы эти акции он по меньшей стоимости, и разница бы не попала к нему в карман... - Отлично! А если Томери мертв... - Мертв! Нет! Он просто сбежал, курс его акций падает, и тот же самый финансист может купить проданные им же акции, например, по 60 франков, а затем недели через две, возможно, снова продать эти же акции по 90 франков... Прекрасная операция... - Операция, действительно, прекрасная... и скажите мне, дорогой Марвиль, не известно ли вам, была ли проведена подобная операция с большим количеством акций Томери? - Ну! Ты слишком много просишь! Нет, я еще не знаю... но это будет известно на бирже. Жером Фандор собирался продолжать свою познавательную беседу, как вдруг услышал, что в соседнем большом редакционном зале поднялась суматоха. Кто-то кричал: - Фандор! Фандор! В кабинет "финансиста" вошел редактор и, увидев журналиста, закричал: - Черт возьми! Что вы здесь делаете? Я ведь вам уже сказал, что дело Томери очень важное... Немедленно отправляйтесь за информацией... Вот бюллетень агентства Авас. Только что труп Томери был обнаружен в небольшой квартире на улице Лекурб. Фандор постарался показать заинтересованность: - Уже! Полиция быстро сработала... У меня тоже была мысль, что Томери не просто исчез! Увидев спокойствие журналиста, редактор не смог сдержать удивления: - У вас была такая мысль? - Да, дорогой мой, была. У меня была точно такая мысль... Чего же вы хотите? Либо у вас есть нюх на информацию, либо у вас его нет! После секундного молчания добавил: - Во всяком случае, я иду за новостями. Через полчаса я позвоню вам и сообщу детали этой смерти. - Господин Авар, я просто счастлив, что встретил вас... Вы, конечно же, не откажете мне в интервью? - Нет, мой дорогой Фандор, потому что я прекрасно знаю, что вы возьмете у меня его силой! - И вы правы! Так вот, я хотел бы, чтобы вы рассказали о деталях - нет, не о смерти господина Томери, я уже провел свое маленькое расследование на этот счет - а о том, каким образом полиции удалось обнаружить труп этого бедного человека? - Совершенно просто. Слуги господина Томери были очень удивлены вчера утром, обнаружив, что хозяина нет дома. Уже с одиннадцати часов отсутствие сахарозаводчика вызвало волнение на бирже. Ему необходимо было договориться о крупных сделках, а значит, произошло что-то чрезвычайное. Естественно, мы сразу же предупредили префектуру, и, мой дорогой Фандор, я понял, что еще без одного небольшого скандала не обойтись... Вы, наверное, догадываетесь, что я лично поехал к Томери, просмотрел его бумаги и нашел совершенно случайно три квитанции о квартирной плате на имя некоего господина Дюрана, проживающего на улице Лекурб. Одна из них датировалась недавним числом. Вы понимаете, что я отправил одного из своих сотрудников проверить, кто там живет. Он узнал от консьержки, что речь идет о новом жильце, который еще не переехал, но накануне принес тяжелый чемодан... Мой сотрудник поднялся, ему открыли дверь. И вам уже известно, в каком виде он обнаружил труп Томери. - И у вас нет никаких сведений о том, что могло толкнуть господина Томери на самоубийство? - На самоубийство? - Господин Авар покачал головой. - Когда исчезает финансист, дорогой Фандор, нам всегда хочется говорить о самоубийстве. Но на этот раз, признаюсь вам, дело не в этом. Я уверен... - Почему? - Потому что, - господин Авар опустил голову, - когда я приехал на место преступления, я тут же подумал, что перед нами не самоубийство. Мизансцена была очевидной. Нет, человеку, который хочет покончить с собой, покончить с собой из-за денег, такому человеку, как Томери, нет необходимости направляться, чтобы убить себя, в какую-то квартирку, снятую на чужое имя, да еще рядом с чемоданом, который - вам это известно, не правда ли? - принадлежит мадемуазель Доллон. Можно поклясться, что в действительности все было сделано для того, чтобы заставить нас поверить в самоудушение Томери после того, как он увидел этот чемодан... Цель этого мне пока неизвестна. - Вы не обнаружили никаких следов? - Да нет же, черт возьми! И вы знаете это так же хорошо, как и я, Фандор, поскольку я не сомневаюсь, что вы об этом уже переговорили, как вы обычно это делаете. На крышке чемодана мы обнаружили снова очень четкие отпечатки пальцев... знаменитые отпечатки пальцев Жака Доллона! Однако репортер настойчиво спрашивал у начальника Сыскной полиции: - А больше вы ничего не нашли? - Нашли. В пыли на полу отпечатки следов, множество отпечатков, которые я снял. "Конечно же, это мои следы! Попал я в переплет", - подумал Фандор. Но журналист был слишком заинтересован в этом деле, чтобы останавливаться на детали, важной лично для него. - Господин Авар, как вы в общем определяете это дело? Шеф Сыскной полиции устало кивнул головой: - Оно меня потрясло. Я считаю, что мы стоим еще перед одним преступлением Жака Доллона. Этот несчастный, пытавшийся убить свою сестру, узнал, что мы должны произвести обыск в ее комнате. Ему удалось украсть этот чемодан. Вы знаете, каким образом. Представившись комиссаром полиции, он перенес чемодан в другую квартиру, обыскал его и, будучи как-то заинтересованным в смерти сахарозаводчика, заманил последнего в эту квартиру, где и убил его. Причем, оставил труп рядом с чемоданом, на видном месте, чтобы запутать следствие... - Но, как вы, господин Авар, думаете, неужели этот Жак Доллон, поскольку вы убеждены, что Жак Доллон жив, настолько наивен, что повсюду оставляет отпечатки своих пальцев? Если же, черт возьми, он на свободе, значит, он читает газеты. Он знает, что господин Бертильон идет по его следу!.. Преступник такого ранга должен быть осторожнее... - Конечно же! Но чтобы осуществить все преступления с подобной ловкостью, Жак Доллон должен обладать возможностями, которые позволяли бы ему не обращать внимания на полицию. Поэтому он и не стремится скрыть следы своего появления, ему достаточно лишь ускользнуть от нас... но... И поскольку журналист не смог сдержать улыбку, господин Авар добавил: - О, будьте спокойны! В конце концов мы арестуем этого Доллона. Этой личности до сих пор чрезвычайно везло. Но везение прекратится, и мы схватим его за шиворот... - Я желаю вам этого. Ну, а сейчас вы что собираетесь делать? Двое мужчин стояли на краю тротуара и разговаривали, не обращая внимания на идущих мимо людей, которые и не подозревали, что они проходили рядом с двумя знаменитостями: господином Аваром, шефом Сыскной полиции, и Жеромом Фандором, первым репортером "Капиталь". Шеф Сыскной полиции фамильярно взял журналиста за руку: - Послушайте, не пойдете ли вы со мной, Фандор? Мы только зайдем на почту, чтобы позвонить и отдать кое-какие распоряжения в префектуру, и я возьму вас с собой для проведения еще одного обыска... - Где же? - У Жака Доллона на улице Норвен. Я оставил себе ключ от мастерской и хочу покопаться в бумагах. Может быть, мне удастся найти другие квитанции на имя Дюрана. Если Жак Доллон заманил Томери в ловушку, то я абсолютно не понимаю, как эту квартиру-ловушку мог снять сам Томери. Здесь должна быть какая-то комбинация Жака Доллона, которую мне хотелось бы понять. Мне кажется, что ему удалось каким-то образом отправить Томери эти квитанции на имя Дюрана, таким же образом, как ему удалось заманить финансиста... Все это пока неясно. Так вы идете? - Ну и ну! - ответил Жером Фандор... Начальник Сыскной полиции быстро позвонил в префектуру, а Фандор поговорил с "Капиталь", чтобы передать в газету первые результаты расследования смерти Томери. Выйдя из почтового отделения, мужчины подозвали фиакр, который тут же отвез их на улицу Норвен. С момента отъезда мадемуазель Элизабет Доллон никто не входил в мастерскую. Небольшой мастерской придавали зловещий вид закрытые ставни, заброшенный сад, в котором сорняки взбирались по стенам, окрашивали в зеленый цвет подъезд к дому и росли вдоль ставен. Господин Авар начал открывать дверь. - Черт побери! Вы не находите, Фандор, что, когда проникаешь в дом, где было совершено необъяснимое преступление, испытываешь какое-то странное чувство? Повернув ключ в замочной скважине, господин Авар добавил: - Кажется, что ты обнаружишь здесь что-нибудь ужасное. И войдя в мастерскую, начальник Сыскной полиции и следовавший за ним журналист вскрикнули: - Вот тебе раз! - Черт возьми! В самом центре мастерской они заметили окоченевший труп повесившегося... - Мертв, - сказал господин Авар, подойдя поближе. - И обезображен, - добавил Фандор. Журналист первым обрел самообладание. - Кто же, черт побери, это может быть? Господин Авар поднес стул и, взяв нож, который он всегда носил с собой, обрезал с помощью Фандора веревку, положил труп на пол и сделал первое заключение. - Лицо искромсано, раздавлено... Боже мой! Руки облиты серной кислотой... Кому-то не хотелось, чтобы мы сняли отпечатки этих пальцев... Это... Это Жак Доллон! Но журналист покачал головой: - Жак Доллон? Да что вы. Если бы это был Жак Доллон, он бы не пришел к себе, чтобы повеситься. И потом, зачем ему вешаться? - Он не повесился, - ответил Авар, - это снова мизансцена. Вы прекрасно видите, что его повесили. Если нет, то как бы он мог быть так обезображен? Могу поклясться, что этого человека сначала убили молотом, а затем повесили... Я не судебно-медицинский эксперт, но мне кажется, что, если бы смерть наступила в результате удушения, на шее были бы следы... Видите, Фандор, веревка оставила лишь небольшую отметину. На шее совсем нет следов кровоподтеков. Нет, этот мертвец был повешен, когда уже был трупом. - Мне кажется, это не так уж важно. - Вы ошибаетесь. Это очень важно. В этом случае мы можем быть уверены, что Доллон был окружен сообщниками, желавшими избавиться от него... Жером Фандор покачал головой: - Это не Доллон. Это не может быть Доллон... - Ну, а руки, которые тщательно сожгли серной кислотой? - Я бы повторил то, что вы только что произнесли, господин Авар, это - мизансцена. - Но кто же, по-вашему, может быть повешен у Жака Доллона? Вы все время говорите о своей логике, так вот, как мне кажется, наступил момент рассуждать хладнокровно. Мы находимся у Жака Доллона и, похоже, его же здесь и обнаруживаем. Мы быстро поняли, что мы не в состоянии его опознать, опознать этот труп, у которого даже лица нет. Но, возможно, Элизабет Доллон смогла бы найти на теле какие-либо особые приметы - ожог или шрам, например, которые позволили бы идентифицировать тело ее брата? - Мадемуазель Доллон ничего не опознает, - сказал Фандор. - Лицо неузнаваемо, руки полностью сожжены... Где же ей искать особые приметы? И, склонившись над загадочным трупом, журналист внезапно воскликнул: - Господин Авар! Я знаю, кто это! - Кто же? - Жюль! Слуга! Просто-напросто Жюль!.. Неугодный соучастник событий, происшедших в последние дни, которому преследуемые нами бандиты помогли бежать, чтобы вы не смогли допросить его, а потом убили, не зная, что с ним делать. - Ваше объяснение правдоподобно, Фандор, но ничто не доказывает, что это правда. - Раз так... - И Жером Фандор, перевернув труп, показал на затылке убитого четкий след фурункула. - Я уверен, - сказал он, - что видел на шее Жюля этот же след. В тот раз, когда мы были у судьи, он сидел передо мной, и я этот след хорошо запомнил... Этот мертвец - Жюль, точно Жюль! - Если это Жюль, надо признаться, что это нам не очень-то помогает. Жером Фандор собирался не согласиться, когда в дверь мастерской постучали. Кто, черт возьми, мог заявиться в этот зловещий дом? Шеф Сыскной полиции и журналист с тревогой посмотрели друг на друга. - Это может быть лишь полицейский, - прошептал господин Авар. - Я только что сказал, что собираюсь отправиться сюда с вами и чтобы меня искали здесь, если будет необходимость. Это, действительно, был полицейский на велосипеде. - Шеф, - тихо произнес он, уважительно приветствуя начальника, - мне нужно вам кое-что сообщить от Мишеля... - Что же? - Шеф, арест прошел успешно... - Какой арест? - Банды Цифр... - Отлично. А кого именно взяли? - Мамашу Косоглазку, Бороду, Мимиля, он же Эмиле, и Бочара... И еще несколько второстепенных лиц, имена которых нам неизвестны. - Дырявой Башки, конечно же, среди них не было? - сказал Фандор. - Нет, Дырявая Башка сбежал. И, поворачиваясь к господину Авару, полицейский спросил: - У вас не будет никаких указаний, шеф? - Нет, друг мой... Кстати, скажите-ка, не было ли каких-либо происшествий во время операции... Все прошло нормально? - Превосходно, шеф, самым простейшим образом. Они все собрались в лавку мамаши Косоглазки, и мы их взяли одного за другим без малейшего сопротивления. - Хорошо... хорошо... Господин Авар отдал кое-какие указания полицейскому, который, прыгнув в седло своего велосипеда, направился в сторону префектуры... - Как, черт возьми, вы догадались, - спросил господин Авар у Жерома Фандора, - что Дырявая Башка все еще на свободе? Жером Фандор по-доброму улыбнулся. - Ну и ну, - ответил он, - господин Авар, вы считаете меня глупее, чем я есть на самом деле... Это, конечно же, сведения Дырявой Башки позволили вам арестовать банду Цифр. - Сведения Дырявой Башки? Вы сошли с ума, Фандор! Что вам дает основания предполагать, что Дырявая Башка работает на полицию? Журналист посмотрел прямо в глаза господину Авару и холодно произнес: - А Жюв не объявлял мне о своей отставке!.. Слабо скрывая волнение, господин Авар пробормотал: - Да что вы такое говорите? Бедный Жюв... - Господин Авар!.. Господин Авар!.. Возвращайтесь и спокойно допрашивайте членов банды Цифр, не думая о том, каким образом я получаю информацию... Но можете не сомневаться в одном - существуют мертвецы, о существовании которых я знаю так же, как и вы... Глава XXIV. В тюрьме - Ну-ка, поторапливайтесь!.. Охранник открыл дверь камеры, в которой находилась Элизабет Доллон, и пропустил в нее старую женщину отталкивающей внешности. - Устраивайтесь, - строго приказал он. - Вы останетесь в этой камере до завтра. Потом посмотрим, куда Вас поместить. Все будет зависеть от указаний следователя. Бедная Элизабет Доллон со страхом смотрела на странную новую соседку, посланную ей судьбой... С не меньшим любопытством новая заключенная осматривала девушку... После нескольких минут в молчании новая заключенная спросила: - Тебя как звать? - Меня зовут Элизабет. - А фамилия? - Элизабет Доллон... Услышав фамилию девушки, старуха, сидевшая на клочке соломы, приподнялась: - Правда! Ты Элизабет Доллон? Ну и ну! Вот забавно-то. А тебя давно повязали? - Вы спрашиваете, давно ли меня... - Давно ли тебя повязали, ну... забрали, в общем! Многозначительным кивком Элизабет показала, что давно. Ей казалось, что она находилась в тюрьме Сен-Лазар бесконечно долго... - А меня, - продолжала соседка, - взяли вчера вечером. Если тебя интересует, как меня зовут, то я мамаша Косоглазка. Они утверждают, что я вхожу в банду Цифр и укрываю краденое. Конечно же, это ложь. У Элизабет Доллон совершенно не было желания вдаваться в эти проблемы, и к тому же ей было немного страшно от такой компании. Тем временем, старая обитательница тюрем, мамаша Косоглазка, начала устраиваться. - Похоже, завтра меня переведут. А жалко! - сказала она. - В общем-то, ты не злюка, судя по всему, но и овечкой тебе нечего быть... Я бы очень хотела остаться с тобой... Ну, ладно... Ты когда выходишь? Долго тебе еще быть в Сен-Лаго? - Как хорошо быть адвокатом, - думал Жером Фандор, входя в тюрьму Сен-Лазар. - Вот уже час, как я одолжил для себя эту должность. Я чувствую себя совершенно другим, гораздо более красноречивым... Действительно, я красноречив, поскольку мне удалось убедить моего друга Дюбара позволить мне называться адвокатом мадемуазель Доллон по назначению, затем ходатайствовать о посещении ее в тюрьме и получить разрешение. Все удостоверения личности, которыми набит мой бумажник, неоспоримо делают из меня метра Дюбара! Впрочем, репортер по праву нахваливал себя. Придуманная им уловка была во всех отношениях превосходна и должна была помочь ему наипростейшим образом увидеться с Элизабет Доллон не в комнате для свиданий, а в специальной камере без свидетелей, даже без присутствия охранника. "Так-так, - подумал он, переступая порог грязного здания, - не забыть бы, что с этого момента я метр Дюбар, пришедший к своему клиенту для обсуждения дела..." Именно в этом качестве он вошел в канцелярию, выполнил все необходимые формальности и был отведен хмурым охранником в помещение, напоминавшее небольшую приемную со столом и несколькими табуретами. - Присаживайтесь, пожалуйста, метр, - сказал тюремщик. - Я сейчас приведу вашего клиента. Жером Фандор положил папку, которую держал под рукой, чтобы быть похожим на адвоката, но остался стоять, дрожа при мысли о том, что вот сейчас он увидит, как появится его дорогая Элизабет между двух охранников, словно обыкновенная заключенная. "Еще секунда, и она войдет сюда", - подумал Фандор. Однако нельзя было, чтобы она узнала его в присутствии посторонних. Одним своим