ваясь, нежели с укором. Альбер предпочел бы, чтоб тот держался заносчивее, тогда легче было бы проникнуться к нему антипатией. -- Видите ли, я... хм... занят работрй. -- Знаю. Ваш коллега сказал, что вы захватили домой папки с делами. -- А он не предупредил, что нужно звонить настойчивее? - . -- Да, -- сказал Бополе и рассмеялся. -- Со мной тоже, так. Стоит мне уткнуться в папку с делами, и тогда уж, меня не добудишься. Альбер счел за благо оставить скользкую тему. -- По вашему совету я беседовал с той мегерой. Судя по всему, они найдут общий язык. Угадав в "мегере" почтенную мадам Дюбуа, Бополе поймет, что может говорить начистоту. В войне соседских кумушек с Клодин Потье он, Альбер, на стороне последней. --И какое у вас сложилось мнение? -- Если верить-свидетельнице, старуха сама истыкала себя ножом. -- Мадам Дюбуа сказала вам, что следила за входом в дом? Да. -- Альбер с секунду помолчал. -- Но вот вопрос: в какой степени можно положиться на ее наблюдательность? Как по-вашему, сколько мужчин посещали вашу приятельницу? Клодин? -- переспросил Бополе безо всякой бравады. -- Если не ошибаюсь, только я, ну и еще этот вечный жених. А почему вы спрашиваете? Альбер колебался, сказать ли правду. Возможно, заденет сокровенные чувства коллеги, -- Видите ли мадам Дюбуа утверждает, что у мудмуазель бывает много разных мужчин. . . Бополе рассмеялся, и Альбер продолжил уверенно -- Самая разношерстная компания. По ее мнению среди них и следует искать убийцу. Полицейский не мог побороть смех. Знаю, знаю! Она и мне об этом твердила. Представляете, именно мне! -- подчеркнуто произнес он, еще подразумевая какую-то несуразную шутку. - Ну и что? -- холодно парировал Альбер. Так ведь каждый раз это был я. Вы хотите сказать, что... -- Альбер умолк, ошарашенный нелепостью ситуации. -- Знали бы вы, до чего вредный народ эти сплетницы, -- пояснил Бополе. -- Если бы я просто так, в открытую, навещал Клодин, то через неделю-другую уже всей округе стало бы известно, что к мадемуазель Потье повадился ходить сыщик. А ведь я человек семейный. "Любопытно, откуда он звонит?" - подумал Альбер. Уж наверняка не из полицейского участка. -- Так что я всякий раз слегка менял внешность. Нет, не подумайте, никаких накладных бород и усов или других подобных ухищрений. Я имею в виду мелкие трюки, какими все мы пользуемся, скажем, во время слежки. Альбер прекрасно понимал, что .Бополе имеет в виду. Вывернутая наизнанку куртка, нахлобученная на лоб шляпа, зажатый под мышкой сверток, измененная походка-- только и всего. И тем не менее создается впечатление, будто каждый раз были разные мужчины. Один всегда таскает какие-то свертки, другой имеет привычку надвигать шляпу на глаза, третий ходит бесшумно, крадущейся походкой... ведь людям всегда запоминаются одна-две Характерные черты. На языке профессионалов это называется маскировкой с изменением стиля. Представьте себе, говорил им когда-то преподаватель на курсах, театр, где небогато с декорациями. Выстави на авансцену два кресла в стиле рококо, освети их поярче софитами, и готово -- перед вами изящная гостиная. Теперь задвиньте кресла в глубь сцены, направьте свет софитов на виселицу, и всем ясно, что это тюремный двор. Значит, находчивый коллега, наведываясь к своей любовнице, постоянно меняет обличье. Но что хорошего находит в этом она сама? -- Клодин это очень забавляло. Пусть старые ведьмы лопнут от зависти, говорила она. Да и ей так было спокойнее. Если сплетня дойдет до жениха, он только посмеется. Разве можно поверить, будто Клодин -- шлюха, к которой что ни день шляются разные клиенты? Но если пройдет слушок, что у его невесты завелся постоянный кавалер, к тому же и имя его известно... тут уж совсем другой расклад... Альбера так и подмывало задать еще парочку вопросов, но он понимал, что они не имеют никакого отношения к делу. А коллега Бополе производил впечатление толкового парня и опытного полицейского, такой сразу сообразит, что к чему. Поэтому Альбер не стал расспрашивать, как тот познакомился с Клодин, с чего началась их дружба, перешедшая в столь необычную, пикантную связь. Может, так оно и к лучшему: пусть он не узнает подробностей этой странной житейской истории, зато сохранит ее в памяти как волнующую, эротическую загадку. Когда Альбер положил трубку; мыслями его владела Клодин Потье. Знать бы хоть, как он выглядит, этот Бополе! Третий телефонный звонок чуть запоздал. Он раздался в тот момент, когда Альбер, покончив с бритьем, умывался холодной водой. Он не спета вытерся, плеснул в ладонь лосьона и, морщась от боли, растер лицо. Затем сполоснул руки и неторопливой, размеренной походкой, точно герои вестерна, направился к телефону. . -- Не желаешь заткнуться? Ну погоди у меня! -- Хищным движением схватив трубку, он грозно прорычал в микрофон: -- Алло-o-o-y Простите, не туда попал! -- послышался испуганный возглас Шарля. Ах -это ты? А я как раз собрался тебе звонить. Что это за бредовая идея ни свет ни заря насылать на меня всяких кретинов?! - Бришо расхохотался. -- Я думал, у них важная информация. В действительности так оно и было. - Черта с два! Просто им захотелось, чтобы я услышал их голос. ---- Шеф интересовался тобой. Я сказал, будто бы ты в отделе социального обеспечеш!Я. -- Благослови тебя бог, ты -- мой спаситель! -- Сотрудницу, с которой ты должен побеседовать, зовут Мари Монэ. До двенадцати она будет на месте. -- Мне не успеть. -- Изволь поторопиться. Буасси уже пять минут как выехал и, если не заскочит по пути выпить кофе, будет у тебя с минуты на минуту. Дорога с набережной Орфевр до дома, где жил занимала добрых полчаса, но в случае с Буасси это ровным счетом ничего не значило. Коллеги свято верил в его водительское искусство и, скажи Буасси, будто машина летит по воздуху, когда он за рулем, те, не усомнятся, да и с какой стати ему останавливаться у кафе, если известно, что Альбер непременно угостит кофе? В этот момент раздался звонок у двери, и Шарль, прерывая разговор, расхохотался в трубку. -- Тоже, мне записные остряки, -- пробурчал Альбер, когда Буасси ввалился в квартиру. Отдел социального обеспечения помещался на площади Клиши, в переоборудованной квартире на четвертом; этаже обычного жилого дома. По какой-то странной ассоциации это место напомнило Альберу полицейский участок. Явно не потому, что мебель здесь тоже была старой и обшарпанной, не потому, что стены коридоров тоже были выкрашены серой масляной краской и на стене висела утыканная цветными флажками карта района. Причина сходства таилась глубже -- пожалуй, в неуловимой общности атмосферы, свойственной всем казенным учреждениям. Атмосферы равнодушия, исходящего от людей, привыкших много трудиться и мало получать за свой труд. Возраст Мари Монэ не поддавался точному определению. В строгом, классического покроя костюме, с мягкими каштановыми волосами, уложенными в прическу а-ля Мирей Матье и с серьезным выражением лица она могла оказаться старообразного вида девицей лет двадцати двух. Но с таким же успехом могло выясниться, что это сорокалетняя женщина, которую пощадило время. Мари Монэ была почти миловидна -- женский тип, особенно раздражавший Альбера. Если уж не уродилась красивой, то будь законченной дурнушкой, которая зато радует глаз своей приветливостью и доброжелательностью. Мадемуазель Монэ не радовала глаз, вовсе не будучи дурнушкой. Под костюмом угадывалась недурная фигура: округлые плечи, длинные и в меру полные ноги, изящные, узкие щиколотки. Не эталон секс-бомбы, но вполне приемлемо. Лицо тоже некрасивым не назовешь: правильные черты, приятный овал, умные карие глаза. Если быть объективным, Альбер вынужден был бы признать, что по основным параметрам эта женщина не уступает Клодин Потье, предмету его ревнивой зависти к Бополе. Но мадемуазель Монэ он бы ревновать не стал. Если Клодин вызывала неодолимое чувственное влечение, то здесь сталкиваешься с воплощенным чувством долга и сознанием собственной значимости. Монэ провела полицейских в крошечный кабинет, где с трудом помещались поставленный наискосок письменный стол, шкаф для бумаг и два стула для посетителей. Усевшись за стол, она принялась машинально вертеть в руках цветную шариковую ручку. Точно так же машинально на лице ее обозначилось выражение расположенности к собеседнику и даже взгляд изображал сочувственное понимание. У Альбера в детстве была примерно такого типа учительница, и от этого воспоминания Мари Монэ сделалась еще антипатичнее. Женщины подобного рода носят маску доброты и сострадания, как средневековые рыцари-- фамильный герб. Мастерицы губить свою личную жизнь, они с какой-то горделивой мазохистской радостью даже в этом находят подтверждение собственного духовного превосходства. Они упиваются жалостью окружающих, отчего их показная доброта становится еще отвратительнее. -- Что я могу сделать для вас, господа? -- поинтересовалась мадемуазель Монэ. Голос у нее был негромкий, но приятного тембра, она четко артикулировала слова и правильно строила фразы. Буасси бросил на Альбера многозначительный взгляд. "Для меня -- ничего", -- выразительно читалось на его физиономии. Пришлось Альберу брать инициативу в свои руки. Он не мог побороть антипатию к этой женщине и в то же время мучился угрызениями совести. Ведь как ни поверни, а именно Мари Монэ навещает больных старух, ухаживает за ними, покупает им съестное. Тоже, должно быть, работенка не из приятных! Эта женщина так же, как и сыщики из отдела по расследованию убийств, изо дня, в день сталкивается с человеческим горем и низменными сторонами жизни. С одинокими, заброшенными людьми, с нищетой, с погибшими надеждами. Альбер постарался держаться с нею учтивее. -- Нельзя ли уточнить, в котором часу вы заходили к мадам Вуатье? - Около десяти утра. -- Монэ сидела, строго выпрямив спину, и выжидательно смотрела на полицейских. -- В каком состоянии была старушка, когда вы уходили? -- Она была жива, -- холодно отрезала мадемуазель Моне. -- Я имея в виду ее настроение, -- удивленно пояснил Альбер. -- Она не упоминала, что ждет посетителей? Она была в хорошем расположении духа и собиралась после обеда выйти погулять. . -- Одна? С кем же еще? Хотя... в таком приподнятом настроении она бывала всякий раз, когда ей удавалось завести очередное знакомство. Она невероятно любила поговорить, а общаться ей было не с кем. Поэтому, когда чувствовала себя бодрее, она отправлялась гулять в надежде подцепить собеседника. Вы хотите сказать, что накануне того дня она завела очередное знакомство, похвасталась своими сбережениями, а этот ее новый знакомец пробрался к ней домой и убил ее? Вполне возможно. В этом квартале все возможно. Лелака так и подмывало возразить, что в другом квартале тоже. Труп старухи обнаружили в половине второго. Точнее, обнаружила соседская собака. Мадам Вуатье постоянно подкармливала животное. Летом, когда двери квартир не запирались, собака забегала к старушке. На сей раз, когда хозяин повел собаку гулять, та остановилась у знакомой двери и возбужденно залаяла, тычась носом в порог. Затем, прежде чем хозяин успел потянуть за поводок и увести ее, собака нажала передними лапами на ручку незапертой двери н ворвалась в квартиру. Несчастная старуха! Вот уж поистине не скажешь: умерла в одиночестве, никому не нужная, и даже ни одна собака к ней носа не сунула. Когда вы собирались наведаться к своей подопечной снова? Сегодня. Обычно я заходила к ней два-три раза в неделю, -- она вздохнула. -- Знаю, что этого мало, но на большее никак времени не выкроишь. Вполне понятно, -- вежливо; отозвался Альбер. -- Вам-то, может, и понятно! -- вспылила мадемуазель Монэ. -- А каково несчастному больному, который ждет не дождется живого участия? Через два дня на третий заскочишь минут на десять и дальше бежишь. А-а... гроша ломаного такая помощь не стоит! Словом, если б не собака, то труп убитой обнаружила бы эта преисполненная, чувства: долга женщина неопределенных дет. Обнаружила бы сегодня, то есть через два дня после убийства. -- Вы знали, что мадам Дюбуа и остальные женщины следили за квартирой номер четыре? . . -- Нет А в чем дело? -- Их интересовало, сколько мужчин туда захаживает. . -- Гнусные твари! В голосе ее прозвучало такое нескрываемое отвращение, что оба полицейских невольно отшатнулись. -- Дуры ненормальные! Вот в чем наша, основная беда.Если вдруг отыщется женщина, которая не побоится жить так, как ей хочется, то против нее ополчаются не мужчины, а именно женщины. Один к одному как в Америке, когда демонстрацию в негритянском гетто разгоняют негры-полицейские. Верно? -- Нет, не верно, -- ответил Альбер. -- Негры-полицейские не завидуют неграм-демонстрантам, а соседки завидуют мадемуазель Потье. -- Завидуют! -- взорвалась барышня Монэ. -- А спрашивается, почему? Да потому, что привыкли: в глазах окружающих мало-мальски ценится, лишь та женщина, которая нужна мужчинам. Так воспитывали их с малолетства. Но женщины сроду в этом не признаются. На этом основывается их господство., - Вот это да! -- вырвалось у Буаеси. -- Однако же вы умеете постоять за себя, -- одобрительно заметил Альбер. \ -- Да, умею! -- с вызовом ответила мадемуазель Моне -- Что тут плохого? -- Вы достаточно умны и отважны, способны мгновенно принимать решения, -- продолжал Лелак двусмысленные комплименты. Мари Монэ, прищурив глаза, напряженно внимала. Ей было и лестно, и страшно это слышать. ---- Законы, установленные лично вами, вы почитаете превыше тех, что установлены обществом. Ведь общество развращено, безнравственно, не так ли? И обществом этим по-прежнему управляют мужчины, общество подавляет слабых, эксплуатирует угнетенных, Верно я говорю? Мари Монэ молча выслушала эту тираду, затем вскинула голову посмотрела в глаза Альберу. Глаза ее сверкали и лицо можно было бы назвать похорошевшим, если бы не это препротивное, вызывающее выражение. -- Верно! -- звонким голосом ответила барышня. Альбер мог бы поклясться, что в ее воображении эта сцена выглядит следующим образом: палачи в полицейской форме подвергают пыткам хрупкую женщину и дивятся ее мужеству, когда она бросает им правду в глаза. "Да-а, это крепкий орешек, еще намучаешься, -пока расколешь", -- подумал он. -- Чем не угодила вам тетушка Вуатье? "-- невозмутимо поинтересовался он. -- Не понимаю... -- Замысел был очень недурен. Труп обнаружат двое суток спустя. Поди узнай, кто за это время мог пробраться к несчастной старухе и забрать деньги. Ведь ни одной живой душе не пришло бы в голову заподозрить самоотверженную попечительницу престарелых? -- Вы подозреваете меня? -- через силу выговорила мадемуазель Монэ. -- Да, -- признался Альбер. -- Замысел то не удался. Убийство обнаружили в тот же день, а завистливые кумушки непрестанно следили за входом и видели, что к тетушке Вуатье никто, не входил. Что из этого следует? -- Из этого следуете, что вы сошли с ума! Тут можно бы сделать десяток разных выводов, но вы хватаетесь за первый попавшийся. Нет чтобы усомниться в показаниях мадам Дюбуа! Ведь она могла отлучиться по нужде или выйти на кухню за чашкой кофе и при этом утверждать, будто целый день не отходила от окна. А вы принимаете ее слова за чистую монету. С таким же успехом эта Дюбуа могла и сама воспользоваться удобным случаем, когда соседки поручили ей дежурить у окна. Прокралась к старухе, угробила ее, а потом заявила, будто она, мол, никого постороннего не видела. Если этой бабе заплатить хорошенько, она и глазом не моргнув всех жильцов на тот свет отправит. Вот вам, пожалуйста, чем не подозреваемая? -- Откуда ей было знать, что собака... Мадемуазель Монэ не дала ему договорить. -- Почему вы так упорно стоите на своем?! Да она много раз имела возможность убедиться, что собака забегает к старухе! -- Какая одежда была на вас позавчера? Мари Монэ молчала. Унизительный факт, что полицейский не желает считаться с ее аргументами, отбил у нее охоту продолжать разговор. -- Мадам Дюбуа наверняка помнит. -- На мне был этот же самый костюм. Мой гардероб не настолько богат, чтобы каждый день менять туалеты. -- Тогда попрошу вас переодеться. Я бы хотел отправить этот костюм в лабораторию. -- Зачем? Чтобы выяснить факт, и без того известный: я действительно была там позавчера утром? -- Стирали вы этот костюм? Вряд ли. Он бы не успел так быстро просохнуть. Выглядит он чистым, и все же не исключено, что на нем остались пятна крови. Уставясь на него широко раскрытыми глазами, Мари Монэ удивленно протянула: -- Да ведь вы меня ненавидите! Вы просто не в состоянии смириться с тем, что бывают такие женщины, как я. Вам это настолько не по душе, что вы способны заподозрить меня даже в убийстве. В сущности так оно и было. И в Альбере все больше крепла уверенность, что он не ошибся. Ему хотелось окончить этот бессмысленный спор. Он взглянул на Буасси, который, похоже, собирался что-то сказать, но затем передумал. -- Прошу следовать с нами в управление, -- сказал он, поднимаясь. Заставить ее подчиниться оказалось делом нелегким. Пришлось втолковывать ей, что это не арест, просто в полиции занесут ее показания в протокол. Барышня успокоилась. Если он хоть чуть разбирается в людях, Мари Монэ виновна. В противном случае она непременно натягивала бы струну до отказа, чтобы в полицию ее везли в наручниках. Это был бы ее звездный час. Апофеоз мученичества без какой бы то ни было доли риска. Очаровательная юная дева в когтях закона! На деле все вышло иначе. Ей не удалось вдоволь насладиться своей ролью. Она не решилась сказать, что подчинится только грубой силе, опасаясь, как бы ее не поймали на слове. В позе оскорбленной добродетели она прошествовала с ними вниз по лестнице и уселась в машину с таким брезгливым видом, будто боялась запачкаться. Альбер постарался сплавить барышню Монэ на других. Сначала препоручил ее заботам женщины-агента, которая повела Монэ к фотографу и дактилосконисту, заставила ее переодеться и отправила одежду в лабораторию. Затем Альбер направился к комиссару. Корентэн был поглощен изучением какой-то бумаги, густо покрытой машинописными строчками. От шефа исходил свежий запах одеколона, а галстук был чуть ярче тех, какими он пользовался обычно. Альбер перебрал в уме всех женщин, работавших на этом этаже, но ни одна кандидатура не показалась подходящей. Наверное, виновницу "парада" следует искать на других этажах... -- Чего тебе? -- Корентэн сердито воззрился на него, словно прочел его мысли. -- Я доставил убийцу старухи. -- Молодец! Признание получено? -- Сейчас надо бы кому-нибудь заняться допросом... Корентэн испытующе посмотрел на него. Подобные безличные конструкции во французском, как правило, означают, что, говорящий подразумевает самого себя. Но Лелак использовал родной язык весьма своеобразно, и в его устах такие формулировки всегда означали, что он намерен уклониться от работы. -- Бабенка упрямая попалась, я понапрасну потрачу на нее целый день. -- Такая уж наша судьба, -- с удовлетворением констатировал Корентэн. . -- Я подумал, что лучше мне сегодня взять и убийцу Ростана. -- Не перетруждай себя! Только скажи, кто он, а на арест я пошлю кого-нибудь другого. Все не так просто, -- выдавил из себя Альбер. Прежде я должен еще поговорить с четырьмя людьми. Воцарилось тягостное молчание. Корентэн привык, что подчиненные беспрекословно выполняют его распоряжения. Лишь Альбер всегда пытался сделать по-своему. Бришо тоже составлял исключение, но в другом смысле: тот сам проявлял инициативу, охотно подбрасывал идеи. Лелак же норовил увильнуть от неприятной работы. Корентэн какое-то время терпел, затем срывался и Альбер на месяц-другой делался тише воды ниже травы. Судя по всему, пора снова одернуть его. -- Бришо скорее найдет к ней подход, -- тихо произнес Альбер. -- Он умеет обращаться с женщинами. -- Это уж ты пой ему сам! -- Корентэн покачал головой, видно, недовольный собственной уступчивостью, и жестом отпустил Альбера. Когда тот был уже у двери, комиссар проговорил ему вслед: -- И хватит злоупотреблять моим терпением! В следующий раз даже не подумаю покрывать твои кретинские выходки вроде вчерашней драки. Альбер, расчувствовавшись, приветственно поднял руку и в душе дал зарок впредь быть пай-мальчиком и не уклоняться от черновой работы. Шарль вовсе не обрадовался очередному заданию. Он не отрицал, что умеет обращаться с женщинами, но у него не было ни малейшего желания браться за дело, испорченное коллегой. Часами биться с упрямицей на допросе только для того, чтобы потом сказать: "Пардон, вышла ошибка, давайте на этом поставим точку". -- Если понадобится приносить извинения, я сам это сделаю, -- заявил Альбер. Шарль безнадежно махнул рукой и отправился на поиски стенографистки, а Лелак подсел к телефону. С самого утра он готовился к этому разговору. Номер -- кстати легкий для запоминания -- он отыскал еще вчера. Что, если к телефону подойдет не она? Не беда, можно будет сказать, что беспокоят, по официальному делу. А если ее не окажется дома? Набирая номер, он волновался, как в далекой молодости, впервые собираясь на свидание. Зуммер был какой-то странно свистящий. Трубку сняли на третий звонок. Послышался негромкий девичий голос -- его невозможно было спутать ни с чьим другим. Алло! Это инспектор Лелак. Интересно, прослушивается ли телефон родственников убитого террориста? А хоть бы и прослушивался! Он не собирается выдавать никаких секретов. -- Добрый день. -- Ничего, что я вас беспокою? -- Слушаю вас. -- Вы придете сегодня на турнир? - спросил он, понимая, что порет чушь. -- Нет, вряд ли. Видимо, буду там завтра. Мне советуют как-то занять себя, чтобы отвлечься. Любопытно бы узнать, кто эти советчики. -- Удалось добиться результатов? Известно, кто это был? -- Как вам сказать... -- Разумеется, его подмывало открыть ей правду. Но ведь не по телефону же. -- У меня есть своя версия. Кстати, вы могли бы мне помочь. -- Каким образом? -- Скажите, не увлекался ли ваш брат шахматными задачами? - . - Не думаю. Впрочем, мы ведь так давно не виделись... Но когда еще он жил дома, шахматными задачами он не занимался. А почему вы спрашиваете? Альбер промолчал, и девушка обиделась. Неужели она настолько наивна, что ничего не понимает? Или просто с течением лет свыклась с мыслью, что их телефон прослушивается? Невысказанные слова висели в воздухе, когда оба положили трубку. Альбер сидел неподвижно, надеясь, что у него хватит силы воли не набрать снова номер Фонтэнов. В комнату вошел Буасси с большущим сандвичем, в руках. Он размахивал узким, длинным батоном, словно эстафетной палочкой. . -- Ты не находишь, что зря погорячился? Мысли Альбера все еще были поглощены Марианной. Пожалуй, можно бы ей сказать, что брат ее перед тем, как боевики штурмовали квартиру, решал шахматную задачу. Ту самую задачу, которая -- если его предположение верно -- предрешила смерть Ростана. -- Ведь у тебя нет никаких доказательств виновности Монэ, -- настаивал на своем Буасси. * Буасси, хотя и числился в должности сыщика, редко вмешивался в дела коллег. В таких случаях его старались деликатно осадить, чтобы он не обиделся. Ведь Буасси -- славный парень и классный водитель, каких свет не видал. Мадам Дюбуа непрестанно следила за входом в дом. "Отлучиться по нужде..." -- дурацкая отговорка. Если даже Она и отлучалась, то на очень короткое время. Пусть проглядела, когда убийца проник к старухе, но уж при выходе-то .она бы его засекла! А предполагать, будто она же сама и убила старуху, вообще бред чистой воды. Идти на мокрое дело, зная, что соседки глазеют в окно? Буасси хотел вставить слово, но Альбер не дал, -- Знаю, что ты имеешь в виду! В тот раз она, мол, была дежурная. Но разве это дает гарантию, что никто другой не давал волю своему любопытству? Полно тебе! Мадам Дюбуа та еще штучка, но она не преступница, а свидетельница. Другой вопрос, насколько можно доверять ее свидетельским показаниям. Ты вправе сказать, что она не наблюдательна, так как убеждена, будто к Клодин ходит с десяток посетителей. Но это говорит лишь о том, что она не вникала в детали. Зато может с точностью сказать, приходил ли кто-либо посторонний, и в общих чертах описать его внешность. Выходит, свидетельница она надежная. Буасси с унылым видом выслушивал эти прописные истины, Однако Альбер не унимался. -- Так что в данном случае все проще простого. У нас есть свидетель, утверждающий, что после десяти часов никто не входил во двор через парадное. Значит, кто же убийца? Тот, кто вышел из квартиры в десять часов. Есть еще вопросы? -- Есть, -- сказал Буасси. -- Почему ты считаешь, будто убийца непременно должен был попасть во двор через парадное? Тут до Альбера дошло. Кто угодно мог проникнуть в дом и другим способом: из подворотни свернуть на лестничную клетку, подняться на любой этаж, там по галерее пройти до черного хода, спуститься вниз и подобраться к квартире Вуатье с другого конца двора. Конечно, это рискованно, гораздо рискованнее, чем пройти прямо через двор. И зачем, спрашивается, избирать такой сложный путь, если не подозреваешь, что за входом следят? Но факт, что версия Буасси начисто перечеркивает показания мадам Дюбуа, Рот Буасси растянулся в злорадной ухмылке. К Альберу постепенно возвращалось дыхание. Словно тебя внезапно столкнули в воду, и проходи несколько секунд, прежде чем вынырнешь- на поверхность и поплывешь, Браво!-- сказал он. -- Поздравляю! Ты совершенно прав. Какое счастье, что ты не вылез с этой идеей в присутствии Монэ. Коллеги направились в редакцию газеты "Ля ви д эшек". Она помещалась неподалеку, на Университетской улице; быстрее было бы добраться пешком. День выдался прохладный. Ветер гнал по поверхности Сены мелкую рябь, мимо проплыл полупустой катер с туристами. На борту висел цветной рекламный щит, с палубы раздавались звуки аккордеона. От улицы Малар они свернули вправо и медленно ехали, отыскивая нужный номер дома. Буасси припарковал машину позади небольшого фургона марки "строен", между двумя табличками, где был обозначен участок для разгрузки товаров. Из магазина выскочил плешивый, красномордый служащий и, ознакомившись с полицейским удостоверением, ворчливо удалился ни с чем. В том же здании, что. и редакция шахматной газеты, находился зоомагазин, где продавали рыб, раков, улиток. Рыбный запах долго преследовал посетителей, а стекающая в подворотню грязная жижа оставляла следы ботинок. Если не считать этого пустякового обстоятельства, в целом дом был опрятный, с просторной выложенной мрамором лестничной клеткой. Шаги отдавались гулким эхом, и сыщики невольно понизили голос. Редакция размещалась на. втором этаже и напоминала скорее шахматный клуб. В холле пристроилась группа приличного вида стариков -- они играли в шахматы, чуть поодаль двое мужчин без пиджаков, в одних рубашках, оживленно спорили за шахматным столиком, передвигая взад-вперед фигуры. Альбер, успевший пролистать подаренное Мартой пособие, понял, что они анализируют партию. Никто не поинтересовался у пришельцев, что им нужно. Сыщики наугад заглянули в одно-другое помещение и с третьей попытки обнаружили Реньяра в комнате, тесно заставленной канцелярскими столами. Журналист сидел в стареньком, обшарпанном кресле и .что-то рассказывал -двум мужчинам, которые держали наготове стопки писчей бумаги. Фонарь у него под глазом приобрел отчетливо синюю окраску, но это Реньяру шло, придавая ему мужественный вид. -- Могли бы мы где-нибудь побеседовать без помех?-- спросил Альбер. " -- Соседняя комната свободна, -- с готовностью откликнулся один из коллег Реньяра. Полицейские прошли туда, Реньяр суетливо, забегал вперед -- точь-в-точь пес, которому не терпится поиграть, а у хозяина такой милости не допросишься. -- Вы позволите мне конспектировать? "Господи, только этого еще не хватало!" -- подумал Альбер. Но эту работу не на кого было спихнуть, отношения с прессой поддерживал Корентэн. -- К сожалению, пока еще нельзя, -- сказал он.-- Я пришел взглянуть на задачу. -- Какую задачу? -- недоуменно воззрился на него Реньяр. Затем лицо его просияло. -- Ах вон вы о чем? -- Он достал газету и привычным движением сразу же раскрыл ее на нужной странице. -- Прошу вас! Не задача, а конфетка. Реньяр был в своей стихии. Мигом извлек откуда-то клеенчатую шахматную доску, развернул ее и расстелил на столе. Порывшись в ящике стола, достал фигуры и с молниеносной быстротой расставил их на доске в заданной позиции. Со схемой в газете он даже не сверялся. В глазах непосвященного Лелака его уверенные движения выглядели верхом профессионализма. Старик передвигал фигуры, как уличный мошенник -- опрокинутые стаканчики Кто угадает, под каким стаканчиком запрятана монета, тому и достанутся десять франков: можно заключать пари. Реньяр переставил белую пешку, затем сделал ход черной, чтобы показать, отчего невыгоден был предыдущий ход. Затем пошел королем и сделал ответный ход черными. Постепенно для Альбера прояснилась вся сложная схема. Задача действительно была прекрасной, в этом нетрудно было убедиться даже профану, подобно тому, как несведущий в живописи человек не пройдет мимо лучших полотен картинной галереи. -- Удалось узнать, кто автор? - Нет. Задачу прислали по почте. Но если вы минуточку обождете... Разумеется, Альбер готов был ждать. Адвокатишка шмыгнул в соседнюю комнату и вернулся с одним из предыдущих своих собеседников. Добродушный, с обвисшими усами, тот больше ттоходил на винодела из южных провинций, чем на заведующего отделом шахматной газеты. -- Значит, этой задачей вы интересуетесь? -- Он замолчал, явно.любуясь позицией на доске. -- Мы получили ее по почте, и на конверте не был указан отправитель. -- Он рассеянно протянул руку и переставил одну из фигур. -- Да, задачка что надо! , -- Почему вы ее поместили? -- Да потому что уж больно хороша. -- Заведующий отделом вернул фигуру на прежнее место и сделал ход другой. - А какие тут еще могут быть соображения? -- Вы не задумывались над тем, почему не указан отправитель? -- Конечно, задумывался. -- И к какому выводу пришли? -- Тот, кто прислал задачу, не хотел, чтобы его имя фигурировало в газете. У вас так принято -- присылать задачи анонимно? Нет. Но ведь и закона, запрещающего подобные публикации, не существует. Есть у нас, к примеру, постоянный автор, выступающий под псевдонимом Сирано. Мы даже не знаем, француз ли он. Мужчина держался спокойно, без тени раздражения. Он отвечал на вопросы, вроде бы не очень прислушиваясь к ним: все его внимание было приковано к шахматной доске. Не отдавая себе отчета в том, что делает, резким движением он смел с доски фигуры и принялся снова расставлять их. -- Тот человек, который прислал эту задачу... насколько он мог быть уверен, что ее вне очереди поместят в газете? -- На все сто процентов. -- Усатый "винодел" восстановил исходную позицию. Теперь, когда Альберу было с чем сравнить, старина Реньяр не казался ему таким уж безупречным профессионалом. -- Присмотритесь хорошенько. Не к позиции, а к рисунку, какой образуют фигуры. Да, сомнений быть не могло. Конечно, не упомяни Реньяр, что расположение фигур составляет эмблему чемпионата, и самому Альберу никогда бы до этого не додуматься, но теперь, когда он знал, сходство поистине бросалось в глаза. "Винодел" был прав: если редакция получает оригинальную шахматную задачу, где фигуры к тому же образуют эмблему чемпионата, неизвестный отправитель мог не сомневаться, что ее поместят в газете к открытию турнира. Альбер узнал что хотел. Пришлось насулить Реньяру золотые горы, чтобы самому уйти из редакции, а адвокатишку вынудить остаться. Не хватало только, чтобы старик раззвонил всем и каждому, что полиция проявляет интерес к необычной шахматной задаче. Будь его воля, Альбер не стал бы тратить время на обед, но не мог же он заставить голодать и Буасси. Пообедали они в дешевом китайском ресторанчике -- он попался по пути и не нужно было никуда заезжать специально. Обслуживавшие клиентов повар, официант и бармен -- тоже китайцы и явно члены одной семьи -- выглядели так же неказисто, под стать своему убогому заведению. Вывеска у входа рекламировала шанхайскую кухню, и Альбер с превосходством знатока заверил Буасси, что им повезло, поскольку южнокитайская кухня куда как лучше северокитайской. Истину эту он почерпнул из китайской поваренной книги, составитель которой был родом из Шанхая, но автор, видимо, имел в виду нечто другое, а не этот убогий ассортимент расхожих блюд. Коллеги запили обед жидким жасминовым чаем- Альбер постеснялся бы угощать таким, своих гостей. Буасси был бы не прочь выкурить сигарету, но Альбер от нетерпения сидел как на иголках. Расплатившись с официантом, он увлек коллегу к выходу. На сей раз в гостиницу их пропустили без звука. Знакомых лиц среди охранников они не встретили должно быть, фирма ТСК на людей не поскупилась. В холле царила привычная суета. Рекламный щит был сплошь увешан объявлениями, нетерпеливые постояльцы требовали у портье ключи от номера, люди сновали вверх-вниз по лестнице, ведущей на антресоли, где справа, в конференц-зале, проходил шахматный чемпионат, а слева размещалась выставка электронных игр. Сыщики направились в зал чемпионата. Альбер вошел с уверенностью завсегдатая и огляделся по сторонам. Было половина четвертого. Турнир начался а три, и на большинстве досок пока что разыгрывались дебюты. Альбер -- подобно другим зрителям -- прошелся вдоль столиков, но теперь даже не стал делать вид, будто интересуется игрой. Он искал знакомых. Вон там промелькнул в толпе Дюваль, по направлению к буфету странной походкой вразвалку прошла белокурая шахматистка -- вчерашняя партнерша Марианны Фонтэн. Вот еще одно знакомое лицо -- чудаковатый тип, который поминутно снимает очки и тут же снова надевает их, тщательно прилаживая дужки. А вот и Парк -- дипломат от спорта, руководитель шахматной федерации, владелец одной из фирм, конкурирующих с "Компьютой". Темные фланелевые брюки, рубашка в тон, светлый вязаный пиджак --Элегантно и в меру скромно, как и подобает быть одетым деловому человеку в разгар работы. В последний день турнира американец снова облачится в парадный форменный костюм и вместе с другими членами жюри займется раздачей призов.. При виде Альбера Парк остановился и дружески пожал ему руку" -- Как ваши дела, продвигаются? Мне кажется, да, -- чуть смущенно ответил Лелак. Нашлась ваша зажигалка? -- Нет, представьте себе, так и не нашлась! -- Неслыханное безобразие, -- посочувствовал ему Альбер. -- Не уделите мне минутку? . - -- Хотите обсудить со мной пропажу зажигалки? -- Нет. Я насчет убийства Ростана. К ним подошел какой-то мужчина средних лет и доверительно коснулся плеча Парка. Альбера он также потрепал по плечу, как бы давая понять приятель моего приятеля и мой приятель тоже. Не иначе как важный заграничный гость, царь и бог в шахматном мире. Если эти деятели сейчас затеют беседу, ей конца не будет. У Альбера не было ни времени, ни желания ждать. - -- Мне нужно поговорить с вами по поводу убийства Ростана, -- повторил он, повысив голос, и присутствующие с недовольством оглянулись на него. -- Стоит ли кричать об этом во всеуслышание! -- одернул его незнакомец. -- Выяснили что-нибудь новенькое? Вот как раз об этом я и хотел потолковать с господином Парком. Извольте, не стану вам мешать. В буфете было не протолкаться, пришлось выйти в холл. Альбер и американец прохаживались вдоль выставленных шахматных автоматов; время от времени Лелак останавливался у какого-либо из компьютеров и делал несколько ходов. -- Чем могу быть полезен? Если вас интересует работа комиссии, то мне пока что нечего вам сообщить. Отчет еще не готов. . -- Да я и сам толком не знаю, -- Альбер улыбнулся, как бы извиняясь. -- Но думаю, вы согласитесь, что в первую очередь подозрение падает на вашу четверку. -- То есть как?! -- удивленно воскликнул Парк. -- И кого вы подразумеваете под этой "четверкой"? -- Деловых конкурентов. Разумеется, теоретически допустимо, что Ростана убрал кто-то из шахматистов, обеспокоенный судьбой традиционной шахматной игры, но согласитесь, что это маловероятно. -- Остановившись у очередного шахматного компьютера, он рассеянно переставил несколько фигур. -- Назову вам вариант, куда более вероятный, -- улыбнулся Парк. -- Представьте себе шахматиста, который отнюдь не обеспокоен , дальнейшим будущим шахмат, а попросту хотел бы завладеть компьютером типа "Ультимат". Ведь с его помощью ничего не стоит завоевать мировое первенство. -- Помилуйте, да ведь "Ультимат" не пронесешь в зал соревнований! -- Вопрос чисто технический, к тому же легко разрешимый. Разыграл дебют, затем отлучился в туалет и советуйся с автоматом сколько влезет. Или отложи партию до следующего дня и анализируй дома все возможные варианты. Можете мне поверить: умелому шахматисту этот компьютер гарантирует, титул чемпиона мира. -- Кивком головы Парк приветствовал кого-то из знакомых. В скромном вязаном пиджаке он меньше смахивал на генерального секретаря ООН. Возможно, потому, что Альберу попросту не доводилось видеть генерального секретаря ООН в таком почти домашнем облачении. -- Вы любите играть в шахматы, господин Парк? -- Вообще-то не очень... -- смутился Парк. -- Только вы меня не выдавайте. Мне, знаете ли, гораздо интереснее наблюдать со стороны. -- Шахматными задачами тоже не увлекаетесь? -- Снова вынужден вас разочаровать: не увлекаюсь,-- Парк отвечал терпеливо, доброжелательно, словно вопросы полицейского ничуть не портили ему настроение. Реалист до мозга костей: если уж официальной процедуры не избежать, то отчего бы не свести все неприятные моменты к минимуму? Неужели такой человек способен был убить Ростана? Альбер распрощался с американцем, попросив прислать к нему Мартинэ, мадемуазель Нест, коммерческого директора гонконгской фирмы, или вдову Ростана -- кто первый подвернется. Парк с готовностью пообещал выполнить просьбу, радуясь, что наконец-то полицейский от него отвязался. Лелак, горделиво напыжась, смотрел ему вслед. Не каждый день получаешь мальчиком на побегушках джентльмена, которого по виду не отличишь от генерального секретаря ООН. Видимо, первым Парку подвернулся Мартинэ. Шахматист выглядел издерганным, раздраженным. Протянул Альберу руку и тотчас отдернул назад, едва они успели соприкоснуться пальцами. . -- Простите, но я очень спешу. Какое у вас ко мне дело? -- Что-нибудь стряслось? -- поинтересовался Альбер. -- Уж не потерпел ли ваш компьютер поражение? -- Какое, к чертям, поражение! Еще не родился шахматист, способный поставить мат нашему компьютеру. Просто один автомат сломался. -- Чего ж тут расстраиваться? Главное, чтобы не было проигрышей. Мартинэ изо всех сил сдерживался, стараясь сохранить вежливость. -- Взгляните на табло: пять -- ноль. На этом держится вся наша реклама -- каждый тур должен закончиться таким результатом. А теперь все срывается из-за того, что один ра