он мог сказать наперед, что тот собирается сделать: свернуть направо или налево или затормозить. Он мог определить расстояние с точностью до одного дюйма, даже не думая об этом. - Знаете, - сказал он Уилоку, - когда меня подхлестнут вот так, я лучше веду машину. Уилок через заднее окно следил за такси. - У вас нахальства хоть отбавляй, - сказал он. - Почему вы позволяете себе проделывать со мной такие штуки? - А я думал, что такие мальчики, как вы, любят поиграть в "сыщики и разбойники". На Тридцать девятой улице Джо, наконец, осуществил свой план. Он проскочил перекресток в последнюю секунду, а такси слишком отстало, чтобы поспеть за ним. На Тридцать восьмой улице поперечное движение было небольшое. Джо и тут проскочил перекресток, потом свернул направо, на Тридцать седьмую улицу, потом, не сбавляя хода, еще раз направо, на Шестую авеню, и на полной скорости вылетел на Тридцать восьмую улицу. Здесь он свернул направо, на Пятую авеню, поехал прямо до Тридцать шестой улицы и свернул налево, к Мэдисон авеню. Он подвел машину к тротуару, потушил фары и выключил мотор. - Я буду следить за Мэдисон авеню, а вы смотрите на Пятую авеню, - сказал он. С минуту они сидели молча. Вечерний Нью-Йорк возбужденно жужжал вокруг них, откликаясь на их собственное возбуждение. - Желал бы я знать, зачем вы это со мной делаете, - проговорил наконец Уилок. - Ничего я с вами не делаю. - Вы всегда так. Никак не хотите понять, что я только юрисконсульт синдиката, а не член его. - Я получаю приказания от Бена, - сказал Джо. - Ему нужно с вами о чем-то поговорить, и он велел мне привезти вас и сделать это так, чтобы никто не знал, где он. - Почему он не сказал этого мне? Я бы просто пришел к нему, без всяких фокусов. - Вот в этом-то все и дело. Он не верит, что вы сумеете отвязаться от хвоста. Для него вы все еще пай-мальчик, воспитанный в колледже. Джо поехал дальше, огибая углы, замедляя ход, останавливаясь, снова прибавляя скорость, возвращаясь назад, но все время двигаясь в направлении северо-западной части города. В конце концов он подвел машину к стоянке на Пятьдесят восьмой улице и сказал, что отсюда они поедут на метро. По безлюдной полутемной улице они подошли к станции. По дороге Джо один раз остановился и, поставив ногу на пожарный кран, развязал и завязал шнурок на ботинке. Он проверял, не следят ли за ними. Никого не было. - Я хочу, чтобы вы поняли раз и навсегда... - начал Уилок. - Послушайте, что я вам скажу, - прервал его Джо. - Я ничего не имею против вас. Мы с вами работаем в одном бизнесе. И на этом точка. Во всем, что касается бизнеса, я с вами заодно, но я не стану морочить себе голову из-за того, что у вас, видите ли, гонор или принципы, или черт его знает что. Хотите заседать в Верховном суде? Пожалуйста, мне дела нет, пока это не затрагивает бизнеса. Ясно? - Я юрисконсульт синдиката и больше ничего, абсолютно ничего. - Знаете что? - сказал Джо. - Купите себе газету и запишите это там где-нибудь. Пожалуйста, вот вам три цента, - он сунул руку в карман, и Уилок сердито отвернулся. Они сели в поезд на западной линии метро и вышли на Девяносто шестой улице. По дороге от станции до новой квартиры Тэккера Джо дважды останавливался, чтобы проверить, не следят ли за ними. 2 Последние дни мысль о Фикко не покидала Тэккера. Он знал, что этот субъект собрал вокруг себя шайку и что у него нет ни денег, ни связей - ничего, кроме этой шайки, которую ему нужно кормить. Тэккер хотел выждать и посмотреть, как Фикко будет это делать. Тэккер опасался, что Фикко вообразит, будто его прежний хозяин, оставшись один и связанный по рукам и ногам своим новым бизнесом, стал податлив и, как зрелый плод, сам просится в руки. А потом Тэккер узнал, что именно так Фикко и думал. Он узнал об этом поздно вечером в понедельник, через час после того, как судья Гаррет прекратил дело против банка Лео Минча. Один из белых банкиров-лотерейщиков, некто Джилиам, явился к Тэккеру искать у него защиты и договориться о том, во сколько эта защита может ему обойтись. Он рассказал, что накануне вечером, в воскресенье, когда он гул ял около дома со своей собачкой, двое неизвестных ему людей вышли из стоявшего неподалеку автомобиля, подошли к нему и заявили, что хотят с ним поговорить. - Ну что ж, - сказал он, - я слушаю. Джилиам был высокий, грузный мужчина с выдающейся вперед нижней челюстью и курчавой седой шевелюрой, развевавшейся вокруг маленького остроносого лица. В свое время он был куклуксклановцем в одном из южных штатов и потому считал, что ему сам черт не брат, в доказательство чего всегда ходил с револьвером. Люди были о нем такого же мнения. Считалось, что Джилиам не из тех, кто полезет под кровать со страху. Двое неизвестных сказали, что предпочитают вести с ним разговор с глазу на глаз, в машине. Тут Джилиам испугался. Ему понятно было, что это значит, - он бывал в кино. Он хотел свистнуть собаку, рассчитывая, что она залает, поднимет тревогу, и это даст ему возможность вытащить револьвер и пугнуть бандитов. Однако те, заметив, что его губы округлились для свиста, взяли его за локти и, прежде чем он успел издать хоть звук, повели к машине. Они не тащили его, не применяли силы. Они просто вели его, и Джилиам был так поражен и испуган, что покорно шел, не зная, что ему делать. Собака осталась около дома. Джилиам припомнил, что несколько лет назад, когда он держал на паях дансинг в Гарлеме, один из этих молодчиков был у него там вышибалой; но имени его Джилиам вспомнить не мог. Тэккер спросил, каков он с виду, и решил, что это Джэз Смитти, служивший швейцаром в ночном клубе на Пятьдесят второй улице, где жена Фикко работала в дамской комнате. Никого из остальных молодчиков Джилиам описать не смог. Он был слишком взволнован, чтобы их разглядывать. Кажется, их было четверо, но поручиться он не мог, возможно, их было даже пять или шесть. Джилиам помнил, что автомобиль был большой, семиместный, и Тэккер с удивлением подумал, где Фикко его раздобыл. Он решил, что, вероятно, кто-нибудь из фикковской шайки работает шофером - в похоронном бюро или еще где-нибудь - и взял оттуда машину. Когда машина тронулась, они начали допытываться у Джилиама, что Тэккер и Джо Минч делают в лотерейном бизнесе. Их шайка, как видно, пронюхала о существовании синдиката, но им нужно было дознаться, кто в него входит и где помещаются банки. Джилиам не мог им ничего сказать. Он не состоял в синдикате. Его лотерея не очень пострадала от подтасовки выигрыша, и Джо даже еще не принимался за нее. Джилиам сказал этим молодчикам - всем, сколько их там было, - четверо, пятеро, шестеро, кто их знает, - одну только правду: он сказал, что Джо появился в тот момент, когда большинство банков уже лопнуло и все полетело вверх тормашками, и он, Джилиам, не успел никого повидать и ничего не знает. - Думается мне, - сказал парень, который по описанию походил на Джэза, - что его надо отвезти в такое местечко, где ему можно будет развязать язык. - Я больше ничего не знаю, - сказал Джилиам. - Честное слово! Честное слово! Клянусь вам памятью матери. Они выехали на темное, унылое Гарлемское шоссе, пролегающее между рекой и лесистым склоном. Джилиам стал на колени и клялся им памятью матери, что говорит правду. Джэз сказал, - а откуда мы знаем, может, ты - сукин сын, и Джилиам сказал, - нет, нет, клянусь вам памятью матери. - Джо, Лео, Тэккер - вот все, что он знает, все, что слышал. Он не знает даже, где помещается теперь банк Лео, так как на прошлой неделе на него был сделан налет, и банк перевели в другое место. Он сказал им, где находится контора Лео, и один из молодчиков записал адрес. Но другой возразил, - на что это им нужно? Они могут узнать, где живет Лео, точно так же, как узнали, где живет Джилиам, - поглядеть в телефонную книгу, только и всего. - Не понимаю, - сказал Джэз, - зачем все это - разыскивать кого-то еще и терять время даром? Мы же знаем, что Лео вошел в синдикат, и он скажет нам все, что нужно. Тогда другой, тот, что говорил про телефонную книгу, заявил, что Лео надо оставить в покое. - Я хочу, чтобы вы это поняли и зарубили себе на носу раз и навсегда, - сказал он. Кто-то начал с ним спорить, и он сказал: если человек доводится братом Джо Минчу, так уж понятно, что это за птица, и незачем создавать себе лишние хлопоты, когда проще простого найти еще кого-нибудь из синдиката. Тэккер решил, что, вероятно, это был Фикко, и спросил, как говорил этот человек - высоким резким голосом и с акцентом? Джилиам сказал, что он не помнит, какой у него был голос - высокий или низкий, с акцептом или без. Он был слишком взволнован, чтобы думать о таких пустяках. Его поглощала одна мысль: раз они так открыто говорят в его присутствии, нисколько не заботясь о том, что он их слышит, - значит, уже решили его убить. Понятно, что он не очень-то хорошо помнит, кто как говорил и что делал. Он помнит только, что они спросили у него фамилии и адреса всех лотерейщиков, которых он знает, и записали их. Парень, который спорил с Джэзом, сказал, что так или иначе им придется поговорить с этими лотерейщиками, и кто-нибудь из них уж наверное окажется членом синдиката, и тогда через него они получат все нужные сведения. А кроме того, сказал он, у них же есть этот мальчишка, который торчит в суде, и если он заметит, что Джо или Уилок, или кто другой из их шайки интересуется делом какого-нибудь лотерейщика, - тогда они сразу выловят, кого им нужно. Этот довод, по-видимому, убедил всех, что Лео надо оставить в покое, хотя один и сказал, что он все-таки не прочь был бы прижать Лео, просто ради Джо, просто ради того, чтобы сквитаться с Джо. - Прежде всего бизнес - удовольствие потом, - сказал тот, кто, по-видимому, был главарем. После этого они заявили Джилиаму, что наложат на него выкуп - 300 долларов в неделю. Он долго с ними торговался. Он сказал, что если его заставят выплачивать такую сумму, то его бизнесу крышка, а они сказали, очень может быть, но если он откажется, - тогда крышка ему. В конце концов, сказал Джилиам, они сторговались на 75 долларах в неделю. На самом деле Джилиам согласился выплачивать им 150 долларов, но решил сказать, что 75 и что он предпочитает платить эту сумму Тэккеру, с тем чтобы тот оградил его от этих бандитов. Потом они обшарили карманы Джилиама, нашли револьвер и забрали его, нашли 60 долларов и какую-то мелочь, 62-63 цента, и забрали тоже, - в счет будущих платежей. В вышибале из дансинга, видимо, заговорила профессиональная жилка, и он предложил оставить Джилиаму доллар на такси, чтобы добраться домой, но другой молодчик - тот, кто был у них главарем, - заявил, что черт его не возьмет, если он пройдется пешком. Наконец, после долгих просьб и препирательств, главарь рассудил, что Джилиам может доехать домой на двух трамваях, и дал ему десять центов на билет и два цента на пересадку. После этого они вышвырнули его посреди дороги, и ему пришлось идти пешком целую милю до остановки. "Это Фикко, ясно как день, - подумал Тэккер. - Кто же еще станет так скряжничать из-за каждого цента". Тэккер спросил, как Джилиам узнал его адрес, но Джилиам не захотел объяснить. Это неважно, сказал он. Тысячи людей знают, где живет Тэккер. Гораздо важнее узнать, что Тэккер собирается теперь предпринять? - А почему я должен что-нибудь предпринимать? - спросил Тэккер. - Это же все из-за вас. До вашего появления у нас ничего подобного не бывало. - Но ведь я-то вас все-таки не трогал, - рассмеялся Тэккер. - Да, конечно, но... - голос Джилиама замер. - Мне кажется, вы забываете, с кем говорите, - сказал Тэккер. - Станьте же на мое место. Я занимаюсь этим бизнесом восемь лет, и, пока не было вас, со мной ни разу не случалось ничего подобного. Тэккер решил отделаться от Джилиама. Он хотел было сначала предложить лотерейщику сделку, взять его под защиту, если тот согласится войти в синдикат. Но потом вдруг почувствовал, что устал, что лотерейщик его злит и что ему неохота с ним возиться. Он встал. - Мне все же кажется, что вы забылись, - сказал он. Он сказал это, даже не повысив голоса. Джилиам тоже встал. Он был очень высокий мужчина, выше Джо, и Тэккер рядом с ним казался даже маленьким. - Да я просто так, мистер Тэккер, - пробормотал он. - Вы знаете, как это бывает, когда расстроен и волнуешься... Такие дела творятся... - Ладно, ладно, я понимаю. - Тэккер направился к двери, и Джилиам взял пальто и шляпу. - Вы, значит, ничего не хотите предпринять? - спросил Джилиам. Страх, звучавший в его голосе, раздражал Тэккера. У него мелькнула мысль, что неплохо бы заставить Джилиама ползать на коленях и клясться памятью матери... Тэккер знал, что для этого ему нужно только сунуть руку в карман. Но он решил, что это может повредить бизнесу, да и не так уж забавно в конце концов, и даже сам удивился, что такая мысль взбрела ему на ум. - Поговорите с Джо, - сказал он. - Это по его части, пусть сам и решает. Когда Джилиам ушел, Эдна вышла из спальни и спросила, зачем приходил этот человек. Эдна уже собралась ложиться спать. Лицо ее блестело от кольдкрема, и на руках были нитяные перчатки, которые она надевала на ночь, чтобы сохранить белизну и мягкость кожи. - Да ни за чем, - сказал Тэккер. - Так, ерунда, ничего важного. Но до Эдны долетали обрывки разговора, который велся временами в повышенном тоне, и она была встревожена. - Ты, значит, не хочешь сказать мне? - Я бы сказал, если бы было о чем говорить, но это просто... Ну, словом, ерунда. Ерунда, и все. Эдна держала в руках кусочки ваты, которыми затыкала уши, чтобы поскорее уснуть; она вертела их в пальцах и долгим, пристальным взглядом всматривалась в лицо мужа. Тэккер сидел на диване. Он взял газету, надел роговые очки и принялся читать. - Меня всегда восхищало в тебе, - сказала Эдна, - что я никогда ничего не могла прочесть на твоем лице. Но порой это начинает досаждать. От неожиданности Тэккер выпустил из рук газету. Он думал, что Эдна уже ушла. Чтобы скрыть свое замешательство, он стал поправлять очки. - Я не понимаю, - сказал он. - Я хочу сказать, что видела тебя в разных переделках, но никогда не видела, чтобы ты изменился хоть на йоту, и порой это очень досаждает. - Ты уже спишь совсем. Тебе пора в постель. - Нет! - воскликнула она. - Зачем приходил этот человек? - Ты хочешь, чтобы я выдумал для тебя какую-нибудь басню? Ну, а я устал, не хочется ничего придумывать. Эдна ушла в спальню. Тэккер снова взял в руки газету. Он не читал. Он просто держал газету перед глазами, но на лице его было такое выражение, словно он читает. Он обдумывал, как ему лучше поступить с Фикко. Фикко, вероятно, решил, что Тэккер не захочет или не сможет драться с ним, потому что Холл выслеживает Бэнта. Если заварится каша, мало ли что может выплыть наружу, и тогда махинации Бэнта, тоже, чего доброго, выплывут наружу, а Бэнт не может до этого допустить, особенно сейчас, когда его выслеживает Холл. Поэтому Фикко решил наложить выкуп на все лотерейные банки, входящие в синдикат. Вот для чего ему понадобилось знать, кто входит в синдикат, он хотел действовать наверняка и не терять времени даром. Если Тэккер не захочет или не сможет драться, синдикат перейдет к Фикко. Впрочем, Тэккер может откупиться от Фикко, уступив ему часть синдиката. Во всяком случае самое меньшее, что Фикко выиграет - это выкуп с каждого из банков. Если Тэккер решит драться, то драка будет. Фикко пойдет на это. Он сейчас на мели, и терять ему нечего. И вся шайка его на мели. Они не взяли бы 60 долларов у Джилиама, не будь дела у них совсем плохи. - Ты как будто и в самом деле читаешь газету, - сказала Эдна. Она вышла из спальни и, стоя в дверях, наблюдала за Тэккером. Тэккер вздрогнул. - Черт! - сказал он. - Как ты меня напугала. - Неужели? - Эдна рассмеялась. Она не сводила с него глаз. - Не думаю. Не думаю, чтобы тебя могло что-нибудь напугать. Тэккер встал с дивана и беспокойно прошелся по комнате. - Не делай этого больше, - сказал он и прижал руку к груди. - Черт! - воскликнул он. - До сих пор сердце колотится. - Неправда. - Эдна вошла в комнату. - У тебя нет сердца. Раньше мне казалось, что так и надо, что это замечательно, если мужчина такой, как ты, отпетый. - Отпетый? Как это? С чего ты взяла? Я вовсе не отпетый. - Я хочу сказать - твердый, как кремень. Что бы ни случилось, ты не меняешься. Мир может измениться, а ты нет. Что бы с тобой ни случилось - ты не меняешься. Тебя не проймешь, нет, у тебя даже мускул на лице не дрогнет. - Какие глупости! Очень даже меняюсь. Почему ты говоришь, что я не меняюсь? Я старею. Вон уж и брюшко отрастил. Я остепенился, стал совсем солидный, почтенный человек. - Да ну! Подумать только! Значит, бога ты не перехитрил? Жаль, жаль, что ты сдался, начал стареть, как все простые смертные. - Не понимаю, чего ты сердишься? - Я сержусь потому, что ты стоишь тут с каменным лицом, и я не могу понять, что происходит. Что-то происходит, я знаю, и нечего меня дурачить. Тэккер рассмеялся. - Форменный шпион в юбке, - сказал он. - Ладно, ладно. - Чистокровная ищейка. - Бен, перестань! Ты должен сказать мне. Я имею право знать. - Конечно, имеешь, и я бы сказал, если бы мог припомнить, о чем он говорил. Но это было что-то по части Джо, и я сказал этому субъекту, чтобы он не приставал ко мне, а приставал бы к Джо; а потом я выкинул все это из головы. - Тебе меня не одурачить, Бен. - Думаю, что нет. - Мы прожили вместе слишком долго, чтобы я могла не знать. - Ну, что ж поделаешь, если уж ты без этого не можешь уснуть, так подожди, я сейчас придумаю тебе сказочку на сон грядущий. - Наморщив лоб, Тэккер задумчиво побарабанил по нему пальцами. - Сейчас придумаем, - сказал он. Эдна смотрела на его грубое, бесстрастное лицо, нарочито насупленное сейчас в деланной задумчивости. - Мне всегда казалось, что это замечательно, - сказала она, - что мужчина должен быть именно таким, как ты, - как кремень. Но иногда это просто черт знает что. Уверяю тебя. Тэккер подошел к ней, взял ее за обе руки, заглянул в глаза и сказал: - Ты же знаешь, Эдна, - если было бы что-нибудь серьезное, я сказал бы тебе. - А ты позволь мне самой судить, серьезно это или несерьезно. - Нет! - Тэккер помолчал с минуту, все еще глядя ей в глаза, потом сказал: - Я еще сам не решил до конца, что делать. - А, так тебе нужно что-то делать? - Может быть. А может быть, и нет. Не знаю. Еще не решил. Я тебе все скажу, как только можно будет. Ты же знаешь. Разве я не все говорю тебе? - Да, Бен, говоришь. Во всяком случае я всегда считала, что говоришь. - Я всегда говорю, всегда. Она задумалась, пытливо глядя ему в глаза. Потом поцеловала его в щеку и погладила ее своей белой нитяной перчаткой. - Ну вот, правильно, - сказал Тэккер. - Немножко кольдкрема не помешает моей отпетой роже. Эдна рассмеялась. - Я совсем не то имела в виду, - сказала она. - Знаю, знаю. - Не засиживайся слишком поздно. - Рукой, затянутой в нитяную перчатку, она послала ему воздушный поцелуй и ушла в спальню. Немного погодя Тэккер тоже лег спать. Он уже знал, что ему нужно делать. Он решил отправить Эдну с детьми куда-нибудь в безопасное место, где Фикко не мог бы до них добраться и где они ничего не узнают, даже если что-нибудь произойдет. Возможно, Фикко попытается похитить у него детей, чтобы принудить его к сделке или к некоторым уступкам. Кроме того, если будет драка, кое-что может просочиться в газеты и попасть детям на глаза. Сейчас все это было совершенно ясно для Тэккера, но, в сущности, он знал, что ему придется поступить так, еще с той минуты, когда впервые услышал о Фикко. И все же решился он на это только после разговора с Эдной. Но и тут он еще не сразу понял, что уже принял решение, и сидел некоторое время один, снова перебирая все с начала до конца, прикидывая, как все это будет выглядеть с точки зрения Бэнта, и с точки зрения Холла, и его самого, пока, наконец, отчетливо не представил себе, что произойдет, если он все же сцепится с Фикко. Тогда он перестал об этом думать и снова возвратился к решению, которое уже давно было им принято, и объявил о нем самому себе. Когда Тэккер вошел в спальню, Эдна уже спала. Он постоял, глядя на нее. В тусклом матовом свете лицо ее казалось спокойным и свежим. Тэккер угадывал массивные очертания ее большого тела под одеялом. Он подумал о том, какая розовато-белая у нее кожа. "Кожа у нее, как сливки", - подумал он. Но сравнение не понравилось ему. Кожа Эдны была даже лучше, чем сливки. Она была холодная на взгляд и теплая на ощупь. Эта мысль вползала в него, проникая все глубже. "Как она спит", - подумал Тэккер. Он не мог уловить дыхания Эдны. Нужно было подойти совсем близко, чтобы увидеть, как колышется ее грудь. "Она доверяет мне, - подумал он. - Замечательная, редкостная женщина. Встревожена, а спит, как ребенок, потому что доверяет мне". Он подошел к своей кровати, стоявшей у противоположной стены, и, ложась в нее, внезапно вспомнил о Фикко и невольно пробормотал вслух: "Надеюсь, что она права". Это вырвалось неожиданно для него самого. Он поспешно обернулся и посмотрел на жену. Эдна не пошевелилась. Она все так же тихо лежала в тусклом свете. Тэккер долго не мог уснуть. Он лежал и думал о Фикко и о том, как Эдна сказала, что он, Тэккер, не человек, а кремень, и о том, что он всегда знал, что она так думает о нем и восхищается им, и о том, что ему придется драться с Фикко, а он не хочет драться, и о том, что всякий раз, когда ему хотелось пойти на уступку, он не решался, так как знал, что Эдна любит его именно за то, что он кремень, и о том, как это хорошо, во всех отношениях хорошо, - и для бизнеса, разумеется, хорошо, и для него самого, да, конечно, и для него самого. Это помогло ему разбогатеть, а теперь поможет прикончить этого итальяшку Фикко, если тот вовремя не одумается; а быть может, прикончить и этого политикана Бэнта и даже сделает Холла губернатором. А может, и нет. Может, ничего подобного не будет. Может, Фикко вовремя поумнеет. Тэккер не заметил, как заснул. Он помнил только, как ему начал сниться сон. Ему снилось, что ему на ноги навалилась какая-то тяжесть. Он пошевелил ногами, и тяжесть подползла ближе. Тэккер не мог разглядеть, что это такое, чувствовал только приближение чего-то темного и тяжелого. Он даже не видел, как оно двигается. Оно просто надвигалось на него, и все. Оно медленно ползло по его телу, он заворочался, голова беспокойно зашевелилась на подушке, и он глухо застонал. - Эдди! - крикнул он. Так звал он свою жену наедине. Тяжесть уже навалилась ему на грудь, и он забился под ней, грудь выпятилась, голова заметалась по подушке и вдруг сползла вниз, так что подбородок вдавился в грудь. - Эдди! Эдди! - Голос его звучал сдавленно. Теперь он увидел, что тяжесть имеет какое-то подобие головы и что она медленно наклоняется над ним, словно хочет нежно прильнуть лицом к его лицу. Тэккер дернул головой и, выпятив грудь, старался как можно дальше запрокинуть голову. Тяжесть, медленно наклоняясь, приближалась, и Тэккер все глубже и глубже зарывался головой в подушку. В последнее мгновение он понял свою оплошность - он обнажил горло. Запрокидывая голову все дальше назад, он обнажил горло. У тяжести внезапно обнаружились зубы. Они обхватили кадык Тэккера и вонзились в него. Тэккер видел, как блеснули зубы, и в ту же секунду услышал зловещий хруст, похожий на хруст разгрызаемого яблока. Он сел в постели. Глаза его были широко открыты. Он был весь в поту. Сон как рукой сняло. Осталось только ощущение кошмара. Тэккер не знал, было ли у призрака лицо. Он не видел лица. Может быть, он просто не смотрел на него? Даже сейчас Тэккеру казалось, что он видит перед собой призрак, - как он сидит на его ногах, с головой и без лица... потому, что он не смог посмотреть в это лицо, он мог смотреть только выше или ниже того места, где было лицо. Тэккер почувствовал, как вся кожа у него съеживается от страха; он тряхнул головой, чтобы прогнать видение, все еще маячившее перед ним, и окинул взглядом комнату. В глазах у него стоял мрак. Прошло несколько секунд, прежде чем он разглядел комнату. Она все так же тихо утопала в тусклом свете. Тэккер увидел, что одна нога у него запуталась в одеяле. Вот, должно быть, с чего все началось, подумал он и высвободил ногу. Спать он уже не мог. Не мог даже оставаться в постели. Он встал, надел ночные туфли и прошел мимо Эдны, не видя ее. "Должно быть, это Фикко приснился мне", - подумал Тэккер, но знал, что это не Фикко. Будь это Фикко, он смог бы посмотреть ему в лицо. Тэккер не знал, кто приснился ему. Он не хотел признаться себе, что увидел бы Эдну, взгляни он в это лицо. "Вероятно, я вообразил, что итальяшка уже мертв и что дух его явился мне", - подумал Тэккер. Он пошел в ванную и налил себе стакан воды. Он нарочно пошел в ту ванную, которая помещалась в конце коридора, а не в ту, что была рядом со спальней, потому что, как ему казалось, он боялся разбудить Эдну. На самом деле ему хотелось уйти подальше от нее и от своего сна о ней. Он жадно пил воду, но страх, вызванный сном и тем, что это был сон про Эдну, не проходил. Тэккер все еще чувствовал себя разбитым. Он постоял с минуту в темноте, прислушиваясь. Он не знал, к чему он прислушивается, - что-то надвигалось, наползало на него. Он слышал, как далеко, на кухне, что-то щелкнуло и зажужжало в холодильнике. Тэккер покачал головой. "Я становлюсь форменным слюнтяем", - подумал он. Его подмывало проверить замки, удостовериться, что двери заперты, но он не позволил себе этого. Он прошел в комнату дочери. Поправив на девочке одеяло, он стоял и смотрел на нее, все время думая о том, что, быть может, двери все-таки не заперты и следовало бы проверить это. Потом зашел в комнату сына и долго возился, поправляя на нем одеяло, а затем еще долго стоял у постели, стараясь прогнать от себя мысль о дверях. "Кто станет грабить мой дом? - думал он. - Вот уж была бы сенсация для газет". Он пошел в холл, постоял и там в темноте, прислушиваясь к чему-то, и, поймав себя на том, что прислушивается, вернулся в спальню. Но заставить себя лечь в постель он не мог. "Никто не стал бы спать после такого сна", - подумал он. Он расправил постель, сделал себе из одеяла норку и решил, что сначала остынет как следует, а потом нырнет в эту теплую нору и заснет. Он прошел на кухню, достал бумагу и карандаш и написал горничной, чтобы дети утром не ходили в школу, а сидели бы дома. Ему не пришлось зажигать электричество, чтобы написать записку. Он писал у плиты при свете контрольного рожка. Потом взглянул на дверь, ведущую на черную лестницу. Дверь запиралась на щеколду, и, по-видимому, щеколда была опущена. Тэккеру хотелось проверить, заперта ли дверь, но он удержался. Возвращаясь в спальню, он прошел мимо парадной двери и тоже посмотрел на нее, но проверять не стал. По всей видимости, дверь была заперта. Тэккер не лег в постель. Он долго стоял возле кровати и думал, потом решил, что еще недостаточно остыл, и пододвинул стул к окну. Он уже хотел сесть, как Эдна вдруг заговорила. Шум передвигаемого стула разбудил ее. - Бен, - сказала она. - Это ты, Бен? - Голос у нее был сонный и безмятежный. - Да, все в порядке. Спи. Она не ответила. Тэккер стоял лицом к ее постели, когда пододвигал стул, и теперь продолжал стоять так, вглядываясь в ее лицо, стараясь понять, уснула она или нет. Он долго стоял так и внезапно почувствовал, что его страх исчез. На душе стало спокойно. Это сделал звук ее голоса. Он мог теперь думать о том, как приснилась ему Эдна, и о том, какой это дурацкий сон, над которым можно только посмеяться. "Отпетого" Бена начинало уже даже клонить ко сну. - Ты не можешь уснуть, Бен? - спросила Эдна сонно. Он хотел было рассказать ей свой сон, и ему вдруг стало смешно. Ну кто поверит такой нелепости, даже если она только привиделась ему во сне. - Да нет, - сказал он, - я сейчас ложусь. - Эдна лежала тихо, с полузакрытыми глазами. - Может быть, дать тебе чего-нибудь выпить, - сказала она, - чтобы лучше спалось? - Нет, ничего. Я теперь усну и так. Он скользнул в теплую нору под одеяло, и тепло разлилось по его озябшему телу. Тэккер почувствовал, как на него пышет теплом из норы, которую он для себя устроил, и улыбнулся. Он уже забыл про свой страх, покинувший его при первых звуках сонного голоса Эдны, забыл даже, что Эдна говорила с ним. Он все время старался подавить в себе мысль о том, что любовь к Эдне и желание быть тем, кем она хотела его видеть, сделали его отпетым, и теперь он этого достиг. "А ведь неплохо я придумал - устроить себе такую норку", - промелькнуло у него в уме, и больше уж он ни о чем не думал и через несколько секунд заснул. Эдна встала раньше Бена. Узнав, что детей по его распоряжению не пустили в школу, она пошла в спальню и разбудила мужа, и он сказал, что ей придется уехать вместе с детьми. Он уже все решил. - Да что случилось? - Вид у нее был встревоженный, но голос звучал спокойно. - Ничего, просто один ублюдок, итальяшка один, сует свой нос куда не следует, а ты знаешь, каково иметь дело с этими итальяшками. Не хочу рисковать. - Я думала, что мы уже покончили с этими делами. - Я тоже так думал. - Тэккер пожал плечами. - Из-за таких вот итальяшек и нельзя стареть. Эдна несколько раз тряхнула головой, словно стараясь отогнать какую-то мысль. - Не забудь, - сказала она, - что теперь, когда здесь Холл и всякие интриги, все обстоит по-иному. - Знаю. - Я знаю, что ты знаешь, но хочу напомнить тебе. - Я все обдумал, - сказал он, - и тебе совершенно нечего беспокоиться. Я приложу все усилия, чтобы дело обошлось мирно. Пойду на соглашение или еще что-нибудь, ну, ты понимаешь. Может быть, тем все и кончится, но я не желаю рисковать детьми, не желаю оставлять для него такую приманку, давать ему козырь в руки. - Ты хочешь сказать... ты думаешь, что он... что он... посмеет... вот сволочь! - Я не говорю, что он это сделает, но ведь ты знаешь... Словом, когда придет время действовать, я хочу быть свободен, не хочу, чтобы у меня руки были связаны. Они стали обсуждать, куда Эдне лучше поехать, и Тэккер предложил поехать на юг. Эдна возразила, что это слишком далеко, но Тэккер сказал, что там приятный теплый климат и вполне безопасно, если только не жить во Флориде. Во Флориде Эдну знает слишком много народу, оттуда могут сообщить в Нью-Йорк о ее приезде. В конце концов они остановились на Байлокси, потому что никто из их знакомых в жизни не слышал о таком городе, и Тэккер позвонил по телефону и узнал, когда идет поезд. Ближайший поезд отходил в начале первого. Эдна тотчас принялась укладывать вещи, но Тэккер прервал сборы и позвал ее назад в спальню. - Как ты думаешь - детям надо сказать, что вы едете отдохнуть или что-нибудь в этом роде? - спросил он. - А зачем? - То есть как это - зачем? А что, по-твоему, они должны думать? Они начнут гадать и, того гляди, в самом деле догадаются. - А ты думаешь, они и так не знают? - Нет, не знают. - Нет, знают. До каких пор, как ты полагаешь, можно скрывать от них тайну о твоих делах? Они не дураки. - Да нет, они не знают. Откуда ты знаешь, что они знают? - Знаю и все. - Ладно, к черту, - сказал Тэккер. - Ступай и скажи им, что эта поездка необходима для твоего здоровья. Ты больна. Плевал я на то, что они знают, пока они не знают о том, что я знаю, что они знают. Так, по крайней мере, я могу держать себя с ними, как должно, - как они вправе от меня ждать. Макгинес и горничная тоже получили распоряжение собираться в дорогу. Макгинеса послали за деньгами и за машиной. Больше Тэккер никого не хотел выпускать из дому, пока не придет время ехать на вокзал. - Ты купишь все, что тебе нужно, на месте или в пути, - сказал он Эдне. - Я вернусь, как только устрою детей. - Ты не будешь знать, где меня найти. - Но ты же обещал позвонить мне. - Да, но я не скажу тебе ничего, если ты будешь делать глупости. Я считаю, что ты должна остаться с детьми. Тэккер попрощался с женой и детьми у дверей и вернулся в гостиную дожидаться Джонстона. Джонстону было поручено снять для Тэккера меблированную квартиру где-нибудь поблизости. Тэккеру не хотелось слишком долго показываться в городе среди бела дня. Людей своих рассылать он не боялся. Он знал, что Фикко их не тронет. Фикко понимал, что он не принудит Тэккера к сделке тем, что захватит кого-нибудь из его подручных. Тэккер просто скажет Фикко, что он может оставить их себе, раз они ему так нужны. Все тэккеровские подручные понимали это, но они никогда над этим не задумывались. Они не находили странным и никогда не задумывались над тем, что Тэккер сам сидит, спрятавшись в нору, а их гоняет по городу, предоставив им самим защищать себя, причем единственной их защитой было то соображение, что Фикко нет никакого смысла их трогать, ибо Тэккер и пальцем не пошевельнет, если с ними что случится. Макгинес должен был отвезти Эдну с детьми на вокзал и оставить там машину, а Джонстон должен был вернуться с машиной и переправить Тэккера на его новую квартиру. "Придется долго сидеть в пустом доме, - подумал Тэккер. - Час, а то и два, и три". Когда Тэккер отошел от входной двери и вернулся в гостиную, тишина пустой квартиры зазвенела у него в ушах, и он прислушался. Он вспомнил, как стоял ночью в темноте один, прислушиваясь, и, покачав головой, подумал: "Сдавать начинаю". Тэккер знал, что может подойти к окну и посмотреть, как Эдна и дети садятся в машину, но не подошел. Он думал о том, что он сдает, и Джо сдает тоже, а Уилок и всегда был тряпкой, никогда не умел держать себя в руках. "Теперь они уже спустились с лестницы", - подумал он. Тэккер через всю комнату посмотрел в окно и увидел небо. Он представлял себе, как Эдна и дети идут сейчас через вестибюль, как они выходят на улицу, садятся в машину и уезжают. Окно притягивало его, но он не двинулся с места. Он хотел побороть себя. Проверить - годится ли он еще на то, что ему предстояло выдержать. Он стоял неподвижно, борясь с желанием подойти к окну, и вдруг сказал себе: "Какого черта я ломаю эту дурацкую комедию перед самим собой?" - и, подойдя к окну, поглядел вниз. Автомобиль уже уехал. Тэккер посмотрел на пустую улицу, ощутил пустую квартиру у себя за спиной, и ощущение пустоты проникло в него, зазвенело в нем и заполнило его всего. "Я распустился, как последний сопляк", - подумал Тэккер. 3 На новой квартире Тэккера в спальне было две кровати. Их разделял только ночной столик. На столике стоял телефон и лежал револьвер. Во время совещания, во вторник вечером, Тэккер сидел на одной кровати, а Джо и Уилок - напротив него, на другой. На кроватях были бледно-лиловые покрывала, которые очень нравились Тэккеру, и он сказал, что ему до смерти жалко пачкать их, но ничего не поделаешь, в другой комнате разговаривать нельзя, - их голоса будут слышны в холле. Бэнт все не появлялся. Они давно послали за ним Джонстона и посмеивались, что старик, как видно, стал весьма осторожен и оттого так долго не едет. Уилок не мог заставить себя не глядеть на револьвер. Когда Уилок говорил что-нибудь, а Тэккер или Джо отвечали, он слушал их с минуту, а потом взгляд его снова устремлялся на револьвер, чтобы тут же от него отскочить. Уилок смотрел на Джо, потом снова на револьвер и поспешно отводил взгляд, - он видел, что Тэккер наблюдает за ним. Тогда он улыбался Тэккеру, слегка пожимая плечами, и снова принимался слушать. А потом взгляд его опять начинал блуждать. Он поднимал глаза к потолку или оглядывал стены, или смотрел на бледно-лиловые покрывала или на свои ногти. Его взгляд перебегал с предмета на предмет, потом наталкивался на револьвер и тут же отскакивал от него, и снова начинал блуждать по комнате, и снова возвращался к револьверу. - Я достал еще один, для вас, - сказал Тэккер. - Для меня? - Уилок, казалось, не испугался, а только насторожился. Тэккер полагал, что с револьвером в кармане Уилок будет чувствовать себя увереннее и это поможет ему держать себя в руках. - Фикко хитер, - сказал он Уилоку, - но он считает себя хитрее, чем он есть, а когда человек считает себя хитрее, чем он есть, никогда нельзя сказать заранее, что он может выкинуть. Такой человек задним умом крепок. - Нет, сэр, - сказал Уилок, - благодарю покорно. Где это слыхано, чтобы адвокат ходил с револьвером. - А я вам все же советую запастись им. - Нет, черт возьми, я не собираюсь этого делать. Какого черта! В жизни не слыхал ничего подобного! Кто я такой, по-вашему? - По-моему, вы набитый дурак. Положите такую штуку в карман, и вы сразу почувствуете себя спокойнее. - Да бросьте вы, пожалуйста! Я все равно не знаю, как с ним обращаться. - Да я и сам не знаю. Я держу его при себе, как грелку с горячей водой, чтобы чувствовать себя уютнее. Вероятно, Джо - единственный из нас, кто умеет обращаться с оружием. С тех пор как Тэккер достиг всего, чего мог, он сам рук не марал, а в случае необходимости нанимал кого-нибудь. Теперь у него к револьверу было такое же отношение, как у фабриканта к кастетам и слезоточивым газам, которые он покупает для расправы с рабочими. - А я и подавно не умею, - сказал Джо. - Я с самой войны не держал оружия в руках. - Джо был только посредником, нанимавшим для Тэккера убийц. Уилок улыбнулся. Он не верил ни тому, ни другому. - И все-таки я принужден отказаться, Бен, - сказал он. - Боюсь, что револьвер будет для меня не грелкой, а скорее слабительным. После этого Уилок долго не смотрел на револьвер. Он упорно отводил от него взгляд и старался разгадать, что задумал Тэккер. Тэккер сказал, что он сам еще не знает. Ему еще не все ясно, и прежде всего он должен узнать, что намеревается предпринять Фикко, и как далеко можно будет зайти, если они решат остановить его. Джонстон появился один. Он сказал, что Бэнт послал его вперед на лифте, а сам поднимается по лестнице, чтобы не попадаться лифтеру на глаза. - Вот тебе и на! - воскликнул Джо. Но Тэккер сказал: - А почему бы нет? Каждый заботится о своей шкуре, как умеет. Подниматься надо было на пятый этаж. Бэнт вошел отдуваясь. Тэккер послал Джонстона вниз, посмотреть, не увязался ли кто-нибудь за ними, чтобы перехватить Бэнта, когда тот будет возвращаться домой. - Ступай пройдись вокруг дома, как будто вышел подышать воздухом, - сказал Тэккер. - Подыши вместо Бэнта, - сказал Джо. Тэккер нахмурился, посмотрел на Джо и подумал: "Ну вот, еще один слабонервный тип на мою шею". Бэнт был пожилой, степенный человек. Он был невысок ростом, худощав, с длинной верхней губой, прикрывавшей крупные желтые зубы, прямым коротким носом, серыми глазами и редкими седыми волосами. На нем было синее пальто поверх серого костюма. Он не снял ни шляпы, ни пальто и присел на край постели рядом с Тэккером, засунув руки в карманы. Лицо его было серьезно. Пальто, застегнутое только на одну нижнюю пуговицу, вздулось пузырем, когда он сел, и его сухощавое тело торчало в этом пузыре, как палка. Тэккер спросил Бэнта, заручился ли Фикко какой-нибудь поддержкой, и Бэнт сказал, что он этого не думает. - Я бы тогда знал о нем, - пояснил он, - а я ничего о нем не слышал, пока вы сами мне не сообщили. Тэккер рассказал, как Фикко захватил Джилиама, и Бэнт выслушал весь рассказ молча. - Второй налет на банк моего брата - тоже его рук дело, - сказал Джо. - Может быть, - сказал Тэккер, - может быть. Чтобы досадить нам. В общем, более или менее ясно, что ему от нас надо. Он хочет заполучить кого-нибудь, кому известно, какие банки входят в синдикат. После этого он наложит выкуп на все банки, о которых дознается; а на тех