отдельных республик, областей, районов и т. д. Во многих случаях в этих письмах идет речь об обязательствах целых районов добиться резкого скачка в урожайности ряда культур на очень значительных площадях. Например, по пшенице -- повысить урожай на тысячах гектаров в течение года со 100 до 150 пудов и т. д. Это не только факт патриотизма, геройского труда, но такие обязательства нельзя расценивать иначе, как серьезное научное дерзание. На Украине по почину Черкасского района, которому много помог представитель Академии имени В. И. Ленина академик И. Д. Колесник, десятки районов борются сейчас за то, чтобы за один текущий год поднять средний урожай кукурузы до 40 ц с гектара на всей площади посева, т. е. добиться резкого скачка в прибавке урожая на 20-25 ц с гектара. Это должно дать 2-3 кг дополнительного зерна на трудодень, должно создать исключительно благоприятные условия для подъема украинского свиноводства, во многом изменить товарность колхозов, поднять материальный уровень колхозников. Такая прибавка урожая сделала бы честь любому научному учреждению, но надо учитывать и гигантские масштабы заложенного самими колхозными массами "опыта". Но есть и другая, так сказать, чисто научная сторона в почине Черкасского района, широко поддержанного ЦК КП(б)У и лично товарищем Хрущевым. Можно ли сомневаться в том, что завоевать средний урожай в 40 ц кукурузы с гектара, в условиях различных почв отдельных колхозов, различных семян, различных орудий, климатических условий, особенностей агротехнических приемов и т. д., значит попутно решить и интереснейшие научные агробиологические задачи? Этим захвачены сейчас передовые агрономы, мастера урожая многих районов Украины, и все данные говорят, что поставленная цель будет достигнута. Для выяснения научной стороны академику Шмальгаузену стоило бы побывать в этом году в наших Черкассах и там, на кукурузных плантациях, где, безусловно, будет достигнут урожай в 40 ц с гектара, поговорить с народом о том, уменьшаются ли, как он пишет в своей книге, "резервы изменчивости" или, наоборот, увеличиваются, и следует ли говорить об "угасании сортообразования". (Аплодисменты.) Родившийся в ходе массового соревнования за выполнение обязательств, данных товарищу Сталину, глубочайший процесс повышения урожайности по ряду культур на больших площадях, на основе лучшего управления растениями, заслуживает самого пристального внимания людей науки. Принципиально важной при этом является организующая роль государства, которое Указами о награждении за получение высоких урожаев побуждает к геройскому труду и научному дерзанию широкие массы колхозников. В свете этого на данной сессии должен быть оценен не встречавшийся раньше в науке положительный опыт научного воздействия Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина на повышение урожайности отдельных культур на больших площадях. Напомню гигантский "опыт" с просом в 1939 и 1940 гг., когда Академия, выполняя поручение партии и правительства, оказала широкую научно-агрономическую помощь колхозам и совхозам и вместе с ними добилась того, что колхозы и совхозы получили средние урожаи проса по 15 ц с гектара на площади 500 тысяч га и по 20 ц с 200 тысяч га. В. Р. Вильямс в своей предсмертной статье специально подчеркивал глубокое, принципиальное значение этого гигантского опыта с просом, как нового явления в научной деятельности Академии и настаивал на всемерном расширении подобного конкретного воздействия научных учреждений на целые районы нашей страны. На Украине все помнят блестящий результат помощи Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина Шполянскому районы, где в засушливом 1946 г. был собран превосходный урожай проса -- по 27 ц с гектара на всем массиве возделывания этой культуры в районе. В прошлом, 1947 г. на Украине намеченный правительством урожай по просу в 15 ц с гектара был собран не на 300 тысячах га, как предполагалось в задании, а на площади, в два с половиной раза большей. Так же принципиально важны результаты, полученные киевскими колхозниками с помощью Т. Д. Лысенко и И. Д. Колесника по кок-сагызу (скачок в урожайности на площади целых районов с 3-4 ц корней с гектара до 30-40 ц), а также проводящаяся сейчас работа по резкому поднятую урожайности гречихи в Дымерском районе и т. д. Во всем этом отчетливо видны такие ценные качества развиваемого Т. Д. Лысенко научного направления, как необычайная действенность научной работы, ее массовость, большевистская энергия в применении достижений, сугубая ответственность за это применение. Люди на местах ждут, что именно эти качества в дальнейшем будут еще больше развиты. Одним из важнейших, принципиальных моментов, который должен быть отмечен на данной сессии, является то, что после К. А. Тимирязева, после И. В. Мичурина, после В. Р. Вильямса нельзя работать в биологии, сбрасывая со счетов колхозника, его активную роль как преобразователя природы. Вспомните, как рвался к земледельцу К. А. Тимирязев, вспомните его вегетационные домики на Нижегородской выставке и т. д. Условия царизма не давали ему слиться с народом. Но уже И. В. Мичурина мы представляем не только в окружении плодов, деревьев, растений, но обязательно в окружении колхозников, садоводов, учителей, комсомольцев, школьников и т. д. И это глубоко символично. Поднимая на щит на данной сессии гениальные положения И. В. Мичурина, надо полностью оценить его принципиальные, прозорливые слова о новом типе земледельца, который призван к историческому творчеству в лице колхозника. И. В. Мичурин исходил из того, что "каждый колхозник есть опытник, а опытник есть преобразователь". Одним из решающих успехов многих ученых мичуринского направления является их умение понять место, роль и, я бы сказал, душу нового крестьянина, слиться с его творческим дерзанием, апеллировать к его достоинству и его опыту. Можно смело утверждать, что, пройдя на полях школу мичуринской агробиологии, у нас на Украине уже в послевоенные годы выросли многие и многие сотни выдающихся колхозных преобразователей природы -- такие, как опытник и бригадир-каучуковод Батюшинский, знаменитый просовод Охрим Земляной, Герои Социалистического Труда Елена Хобта, Половков и многие другие. Товарищи формальные генетики, вы просто не подозреваете, как выросли, как шагнули эти люди. Они имеют свое твердое суждение по многим вопросам, которые вам кажутся предметом академических споров. Теперь уже никому не удастся отнять у них новый взгляд на природу, выбить из их рук оружие преобразователей природы. (Бурные аплодисменты.) Известно, что травопольная система земледелия, являющаяся гордостью отечественной науки, имела немало врагов и, прежде всего, из лагеря ученых, раболепствующих перед всем заграничным. Но я вам прочту суждение ситковецкого тракториста Дмитрия Пальченко по вопросам травопольной системы земледелия. В письме в редакцию он подробно делится своими впечатлениями о книге В. Р. Вильямса, книге, которую, кстати, только за последнее время и только в этом районе приобрели более ста трактористов: "Читая эту книгу, я каждый раз чувствовал, будто у меня кто-то с глаз повязку снимает. Когда я начал применять лущевку, а потом пахоту с предплужником, мне казалось, будто в мозгу моем наука В. Р. Вильямса зажгла какие-то особые фары знания и силы, и они дали мне возможность ясно видеть нутро обрабатываемой мною земли -- этой великой кладовой высоких урожаев. Я хорошо понял, что бесструктурное состояние почвы, какое мы имеем во многих колхозах, является тормозом нашего движения вперед. Но кто же переделает почвы, как не мы, трактористы, воспитанные советской властью, партией, товарищем Сталиным?.. И я так теперь понимаю, что почва обрабатывается не только тракторами и сельскохозяйственными орудиями, но и корнями смесей многолетних трав. Трактор без трав не имеет той силы, какую может иметь, если вести тракторную обработку в полях травопольного севооборота. Вот почему я часто любуюсь семенниками наших многолетних трав, особенно тимофеевки, которой в нашем колхозе имени Яценко есть уже 26 гектаров. Это завтрашний день нашего колхоза..." Характерен такой вывод тракториста Пальченко: Теперь, когда я знаю, что дают травы, лущевка, применение предплужника и т. д., я не могу безразлично относиться к тому, как возделывают в колхозе травы, пошлют ли меня пахать плугом с предплужником или без него. Если меня пошлют в колхоз без предплужника, я его на свои деньги куплю, но пахать буду только с предплужником. (Бурные, продолжительные аплодисменты.) Вы попробуйте теперь сбить этого тракториста на позиции буржуазной агрохимии! Да он уже положил свою увесистую руку тракториста на чашу весов давнего научного спора вокруг травопольной системы земледелия, и его слово оказывается решающим. Пожалуй, это еще плохо учитывают даже некоторые ученые-травопольщики в Москве. Надо, чтобы и у них ярче зажглись, как говорит Пальченко, "фары науки В. Р. Вильямса" (смех, аплодисменты), чтобы и у них стало больше практического наступательного духа. Товарищи, на нашей сессии в течение нескольких дней не раз раздавался призыв к правдивости. Советские журналисты, воспитанные "Правдой", привыкли очень ответственно относиться к этому святому слову -- правда. Нельзя играть с этим словом, как это на глазах у всех нас пытались делать представители менделизма-морганизма. Правда глубже и неумолимее для них, чем это, пожалуй, многие из них себе представляют. Правда заключается в том, что не отдельные неугодные формальным генетикам мичуринцы, а наш народ, наш совершенно новый рабочий класс, совершенно новое советское крестьянство, совершенно новая интеллигенция решительно отбрасывают от своей науки все обветшалое, все антинародное, все, что порождено раболепием перед буржуазным Западом, все, в чем заключены пережитки идеализма, все, что сковывает творческие силы народа, мешает движению вперед. Правда заключается в том, что не только в стенах Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук, в институтах, но и в самой жизни, в практике миллионов проверено, оценено, подтверждено и любимо массами мичуринское направление в биологии. (Продолжительные аплодисменты.) Правда заключается в том, что наиболее выдающийся, глубокий и страстный представитель мичуринского направления Т. Д. Лысенко также проверен и узнан народом, проверен и оценен на деле -- до войны, когда он своей работой, своими открытиями помогал государству готовиться к активной обороне, в дни войны, когда мичуринская наука помогала увеличивать продовольственным ресурсы страны, и после войны, когда Т. Д. Лысенко организует силы сельскохозяйственной науки для наиболее активного участия в борьбе за коммунистическое изобилие. Может быть, некоторым, оторванным от жизни товарищам это трудно понять, но вы спросите украинского колхозника, который вместе с Трофимом Денисовичем, по его совету, яровизировал колосовые культуры; спросите херсонского, одесского колхозника, который видел, какую прибавку дала чеканка хлопчатника; спросите колхозницу Украины, которая хорошо помнит, как в трудную минуту Т. Д. Лысенко помогал отвести от свекловичных полей страшную напасть -- долгоносика; спросите переяслав-хмельниких и черкасских каучуководов, которые с помощью Т. Д. Лысенко добились поистине чудес на плантациях кок-сагыза; спросите колхозников южных степных районов, где наука Т. Д. Лысенко помогла покончить с вырождением картофеля; спросите уральского железнодорожника, которому, как и сотням тысяч семей, предложение Т. Д. Лысенко об использовании верхушек картофеля облегчило продовольственное положение в дни войны; спросите солдата, который ел то пшено, которым страна запаслась в результате лысенковского скачка в урожайности в 1939/40 г., -- спросите всех этих простых людей, и они вам помогут понять, в чем сила мичуринской науки, сила Президента Академии сельскохозяйственных наук. Можно сказать, что подобно тому, как в Горьком наш рабочий класс увидел себя поднявшимся на самые высоты культуры, так миллионы колхозников видят в Т. Д. Лысенко себя, свой творческий порыв к переделке природы, раскрытие своих талантов в борьбе за коммунистическое изобилие. (Продолжительные аплодисменты.) Правда заключается в том, что Т. Д. Лысенко давно не одинок, что с помощью партии рядом с ним поднялась целая плеяда ученых-мичуринцев. Это все люди дела; мы их слышали на сессии, знаем их дела; это не книжные червяки, это люди, сознающие свою ответственность перед народом. И я думаю, что правда заключается в том, что все советские люди благодарны товарищу Сталину, партии и правительству за смелое пополнение Академии новым академиками-мичуринцами. (Аплодисменты.) Правда заключается в том, что широко развернутое на этой сессии знамя мичуринской науки открывает огромные возможности в совхозно-колхозном производстве, помогает досрочному выполнению пятилетки. Тут встает много неотложных практических вопросов. Надо, в частности, не только ликвидировать недостатки в подготовке новых кадров молодых специалистов, но и найти формы срочной ликвидации недостатков в образовании уже работающих агрономов и зоотехников, так, чтобы каждый из них овладел мичуринским стилем в работе, освободился от груза неверных представлений, формализма в работе и стал воинственным, убежденным проводником и практическим организатором внедрения в производство науки Мичурина-Вильямса-Лысенко. Правда заключается, наконец, в том, что торжество передового направления в биологии на этой сессии окажет свое влияние на научный фронт в целом, так заботливо пестуемый товарищем Сталиным, и поможет всему фронту науки выполнить свою почетную задачу в борьбе за построение коммунизма. (Аплодисменты.) Академик П. П. Лобанов. Слово предоставляется доценту С. И. Алиханяну. С. И. Алиханян (кафедра генетики Московского государственного университета). Товарищи, после боевой речи журналиста очень трудно говорить мне, скромному доценту Московского университета, но я постараюсь сказать о том, как я понимаю научные вопросы, над которыми работаю 18 лет. Т. Д. Лысенко в своем обширном докладе поднял чрезвычайно актуальные и важные вопросы современной биологической науки. Касаться всех этих вопросов в коротком выступлении нет возможности, поэтому я разрешу себе высказать свои личные соображения по вопросам наследственности и изменчивости, изучению которых я посвятил свою жизнь. Одним из основных тезисов в докладе Трофима Денисовича явилась критика вейсманизма. Начну с этого вопроса. За последние 50 лет генетика накопила огромный экспериментальный материал. Год назад в университете в своем докладе я так говорил об этом: "Однако это развитие шло не гладко, имели место попытки идеалистов различных мастей дать свое толкование с целью использования данных современной генетики для укрепления своих идеалистических позиций и лженаучных реакционных выводов. Я имею в виду метафизические, идеалистические концепции Иогансена, Вейсмана, Де-Фриза, Бетсона, Лотси и др.". Как явствует из этой выдержки, я никогда не разделял взглядов Вейсмана и того, что называется вейсманизмом. Весь ход развития нашей науки развеял в прах все идеалистические теории Вейсмана, Иогансена и других. Я позволю себе напомнить некоторые положения этих ученых. Иогансен писал: "Мы касаемся здесь в высшей степени опасного для спокойного процесса исследований по наследственности представления о гене, как о материальной, морфологически характеризуемой структуре, представления, против которого мы должны здесь предостеречь". Такой же идеалистической является теория Бетсона, которую так неудачно пытался воскресить у нас А. С. Серебровский. Эту теорию время от времени вытаскивают из архива, характеризуя на этой механистической, по своему существу, концепции данные генетики. Такова же теория Гериберт-Нильсена. Современная экспериментальная картина гена не имеет ничего общего с этими идеалистическими и метафизическими концепциями. Вместе с тем я должен отметить некоторые ложные положения, ошибочные концепции Серебровского, Филипченко, Кольцова и других. Возьмем положение Серебровского, что ген является основой жизни. Это утверждение он противопоставил механистическому утверждению, что жизнь -- это сумма физико-химических элементов. Такие крайние мысли, ничем не доказанные, вызвали справедливую критику. Я считаю такое представление о гене крайним и неверным. С такими и подобными положениями нельзя согласиться, они неверны, ошибочны, методологически неправильны. Как же методологически можно подойти к проблеме гена с позиций экспериментальной генетики? Ген -- объективно существующая материальная частица живой клетки. Поэтому наша задача -- правильно определить место и роль гена в жизнедеятельности клетки, правильно материалистически объяснить все добытые наукой факты. Нельзя, исходя из реакционных высказываний отдельных ученых, отвергать здоровое, полезное ядро генетики, выбросить все факты, добытые наукой. Можно ли считать идеалистической концепцию признания материальных основ наследственности, т. е. генов? Утверждение о существовании гена не следует понимать в том смысле, что материальные частицы, присутствующие в хромосомах, т. е. гены, есть вещество, из которого построены отдельные признаки. Ген не зародыш признака и не единственно ответственная материальная частица клетки, определяющая образование признака или развертывающаяся в признак. Признак -- это результат деятельности клетки, взаимодействия клеток и решающего влияния окружающей среды. Ген лишь определяет направление, в котором должен развиваться признак, в определенных условиях среды. Таким образом, определяя направление, характер развития и особенности признаков, ген действует не изолированно, а во взаимодействии со всей окружающей его средой. Уточняю свою формулировку: при передаче признака по наследству решающую роль играет среда, и в этой сложной системе трудно сказать, что является решающим. Когда человек управляет развитием организмов, решающим является внешняя среда. Эта внешняя среда помогает человеку переделывать, изменять наследственную основу организма. Таким образом, среда влияет на ген и изменяет его, что показано сотнями и тысячами экспериментов, и изменившийся признак, в результате изменения гена -- под влиянием внешней среды, передается по наследству. Совершенно неверно, будто генетика связывает наследственность исключительно с хромосомным аппаратом клетки и только с мельчайшими материальными частицами -- генами. Генетике приписывают положение, что только изменение гена может обеспечить наследственное изменение того или иного признака организма. Такое грубое, механистическое и метафизическое изложение концепции гена развивалось, совершенно верно, очень многими генетиками на ранней стадии менделизма и преодолено в ходе развития самой генетики. Современная генетика стоит на прямо противоположной позиции, вытекающей из огромного экспериментального материала. Не в порядке раболепия, конечно, но я позволю себе сослаться на американского генетика Меллера -- ибо то, что он типичный генетик, т. е. "формальный генетик", как говорят наши противники, никто не будет оспаривать. Вот что он писал в статье, опубликованной в 1947 г. "Наследственный материал потенциально корпускулярен, и каждая отделимая частица, определяющая воспроизведение в точности своего собственного материала, может быть названа геном. Прежде чем рассматривать другие свойства отдельных генов, выявляемые на основании результатов их передачи из поколения в поколение, необходимо подчеркнуть, что хотя они и корпускулярны в процессе своего самовоспроизведения, их продукты взаимодействуют в клетке сложнейшим образом как друг с другом, так и с продуктами окружающей среды при определении признаков организма, в противоположность тому, что предполагали ранние менделисты". Таким образом, нет того положения, что один только ген определяет признак. Это элементарно и неправильно. Признак как законченное образование -- результат развития всей клетки, развития организма и очень большого влияния внешней среды. Мною было показано (я недавно опубликовал эту работу в Докладах Академии наук СССР LVIII, No7 и XX, No4), как наследственный признак под влиянием условий развития менял свое проявление и что этим изменением можно управлять. Достаточно было вернуть генотип в прежние условия, как признак вновь проявлялся. Когда говорят, что генетики против наследования приобретенных признаков, то это надо понимать как совершенно правильную реакцию против примитивных экспериментов Агнессы Блюм, Броун-Секара, Кржиженецкого и многих других экспериментов, а не в том смысле, что хромосомная теория наследственности вовсе отрицает возможность изменений под влиянием внешней среды. Мы работаем над этим, пытаясь вскрыть механизм возникновения наследственной изменчивости. Вот работа тов. Рапопорта (чрезвычайно нервного человека, не умеющего себя вести в научной дискуссии); он провел чрезвычайно интересные исследования по влиянию химических агентов на наследственные изменения. Тов. Рапопорт добился того, что получает почти стопроцентную мутационную изменчивость в результате влияния различных химикалиев. Если у меня была бы возможность, я изложил бы многочисленные эксперименты в пользу существования гена и его изменчивости. Выступления против реального существования гена напоминают мне ранние выступления об атоме. Несмотря на то, что никто не видел реального атома, теперь уже в его существовании никто не сомневается. Так было и с хромосомой. Были ученые, которые восставали против реальности существования хромосом. Мы говорим, что растения и животные имеют свое определенное число хромосом, колеблющееся от нескольких единиц до нескольких сотен. Вот здесь выступил академик Митин и так обрушился на хромосомы и гены, как будто "сильнее хромосомы зверя нет". А ведь академик Лысенко, наиболее резкий противник этой теории, в 1947 г. писал следующее: "Верно, что хромосомы существуют. В половых клетках число их в два раза меньше, чем в обычных. При наличии половых клеток с теми или иными хромосомными изменениями из этих клеток получаются измененные организмы. Правильно, что те или иные видимые, морфологические изменения данной изученной хромосомы клетки часто, и даже всегда, влекут за собой изменения тех или иных признаков в организме. Доказано что наличие двух X-хромосом в оплодотворенном яйце дрозофилы обычно решает вопрос выхода из этого яйца самки, а не самца. Все эти факты, как и другие фактические данные, верны. Бесспорно, что измененное яйцо или его хромосомы дают измененное развитие всего или отдельных участков тела организма, но также должно быть бесспорным и то, что измененные условия внешней среды могут изменять процесс построения тела, в том числе и построения хромосом и вообще зачатковых клеток для будущего поколения. В первом случае зачатки (яйцо), измененные условиями внешней среды, дают измененные организмы, во втором -- организм, измененный условиями внешней среды, может давать измененные зачатки" (Т. Д. Лысенко. Агробиология, 1948 г., стр. 427) Я целиком и полностью разделяю это положение Трофима Денисовича, оно абсолютно верно, без каких-либо оговорок. Но разрешите спросить (я это делаю не для того, чтобы взять пальму первенства) -- кто установил эти закономерности? Конечно, не Вейсман и не Бетсон. Эти положения развили и обосновали генетики. Почему же, Трофим Денисович (мне было бы интересно услышать ваш прямой ответ), если измененная хромосома вызывает изменение признака, как вполне правильно вы говорите, то почему нельзя выяснить механизм этого изменения хромосомы, природу этого изменения с тем, чтобы управлять этой изменчивостью? Почему же утверждение Трофима Денисовича о том, что "те или иные морфологические изменения хромосом часто и даже всегда влекут за собой изменения признаков", правомочно, а утверждения о неоднородности хромосомы, ее различной качественности по всей длине, об изменении числа хромосом, вызывающем изменение признаков (полиплоидия) по академику Митину является недопустимым идеализмом? Мало того, целым рядом тончайших экспериментов показано, что гены очень точно локализованы и мы безошибочно можем изменить признак, изменяя определенный локус хромосомы, заранее нам известный. Нами наблюдаемые изменения этого локуса связаны каждый раз обязательно с изменениями данного признака. Это не спекуляция, а реальные картины, которые можно увидеть в микроскоп. Поэтому я еще раз спрашиваю Трофима Денисовича, -- что здесь идеалистического? Если вы считаете реальным существование хромосом, их связь с признаками, то почему же не пойти дальше и не изучать структуру этой хромосомы? А изучая эту структуру (ведь у вас в Институте генетики изучается структура хромосом), мы видим, что хромосома неоднородна и специфична по всей своей длине. Это совершенно четко показано экспериментами. Это удалось мне самому экспериментально подтвердить и увидеть цитологически чрезвычайно наглядно. И вот почему, исходя из этих фактов, я не могу согласиться с концепциями Кольцова о неизменности гена, которую вполне справедливо критиковал Трофим Денисович. Я спрашиваю, прав ли Кольцов? Нет, не прав! Генетики, которые доказали картину химического построения ядерного материала, его хромосомы, стоят ли на позициях Кольцова? Нет, не стоят и не разделяют его взглядов. Исходя из этого, мне совершенно непонятно, почему массовое использование колхицина и других средств, вызывающих полиплоидию, т. е. увеличение числа хромосом в клетке, в свою очередь вызывающее изменение целого ряда признаков в результате изменения всего генома, не надо использовать для создания новых сортов, для поднятия продуктивности сельского хозяйства. Или почему нельзя использовать наследственные изменения живых тел под воздействием x-лучей или химикалиев, когда известно, что они вызывают те самые морфологические изменения, которые признает Трофим Денисович, и что, к примеру, таким образом в сотни раз повышена активность пенициллина. Обязательно нужно! А если нужно, то как же дальше не изучать эти закономерности и не развивать их? Я взял один вопрос, только вопрос о гене. Важно было бы остановиться на целом ряде других примеров, но за неимением времени я этого не делаю. Ясно только одно. Нельзя проходить мимо фактов. Нельзя игнорировать вороха экспериментального материала, накопленного генетикой за 50 лет своего существования. Нужно только правильно, с позиций диалектического материализма осмыслить эти факты, правильно их использовать с тем, чтобы создать стройную теоретическую концепцию явлений наследственности. Я уже говорил, что нашим генетикам, разделяющим основные положения теории гена, пора понять всю важность четких и правильных теоретических и философских концепций в разработке проблем современной генетики. Советским генетикам необходимо вскрыть и понять, что метафизические концепции о неизменности гена и генотипа, о непосредственной связи гена с признаками приводят к реакционным концепциям в общебиологических теоретических положениях, к тем ошибкам, к которым скатились Серебровский, Филипченко, Кольцов и многие другие генетики. Совершенно справедливо признание, что мы мало себя критиковали, не хотели выносить сор из избы. Это привело к тому, что ошибки накапливались и давали такие сюрпризы, как реакционное учение Серебровского о генофонде или автогенетические концепции Филипченко. Несколько слов о менделизме. Как известно, закономерности расщепления были вскрыты Менделем еще в прошлом столетии и были вновь открыты в начале нашего века. Основной смысл этого закона сводился к тому, что наследственные задатки родителей при слиянии двух клеток не сливаются. В дальнейших поколениях они расщепляются и действуют самостоятельно. Первую ссылку на менделизм в России мы находим у академика Пашкевича. Несмотря на то что он для своего времени был крупным научным авторитетом, его изложение менделизма настолько извращает менделизм, что создается совершенно неверное представление. Мичурин принял менделизм в его ранней стадии проникновения в Россию с недоверием. Дело в том, что в те давние времена, в 1911 г., академик Пашкевич писал, что если скрестить морозостойких сорт яблок, имеющий мелкие плоды, с южным сортом, имеющим плоды среднего размера, то вы получите морозостойкое растение с мелкими плодами в первом поколении, а во втором поколении происходит расщепление, и сорт готов. Вы получаете сочетание признаков южного сорта с признаками зимостойкого сорта, и таким образом оригинатор легко выполняет поставленную перед собой задачу. Совершенно несомненно пропагандировались фантастические представления в этой области. А так как Мичурин уже тогда прекрасно знал природу плодовых растений, знал, как сложно наследуются эти признаки у плодовых, какие сложные процессы переживает растение в течение своего индивидуального развития, то он понимал, что упрощенная схема исследования, занесенная ранним менделизмом в Россию, насквозь метафизична и ни на чем не основана. Необходимо учесть также и своеобразный путь развития Мичурина как ученого. Всем хорошо известно, что Мичурин находился в плену у греллевских концепций, затем он понял их ошибочность, антинаучность. Все это не могло не наложить на Ивана Владимировича отпечатка недоверия ко всякого рода "модным" учениям. Он воспринимал только то, что сам проверил. Поэтому я считаю, что нельзя огульно сбрасывать со счетов высказывания Мичурина о менделизме и делать вывод о полном непризнании Мичуриным законов Менделя. Не буду занимать времени чтением отдельных выдержек из работ Мичурина, где он говорит о том, где можно применять законы Менделя и где нельзя их применять. Они всем известны. Мне хотелось бы подчеркнуть то, что отличало взгляды Мичурина на менделизм от взглядов неверных и ошибочных. Я имею в виду взгляды менделистов раннего периода. Мичурин утверждал, что основным недостатком менделизма является нежелание учитывать роль внешней среды в развитии организма, в особенности у многолетних растений. Он говорит: "Все наши менделисты, как кажется, не желают принимать в расчет громадную силу влияния таких факторов (факторы внешней среды. -- С. А.) на сложение формы построения организма растения гибрида, начиная с момента образования семени от скрещивания двух особей до истечения нескольких лет роста сеянца гибрида, т. е. до его полной возмужалости" (Собр. соч., т. I, стр. 240). Мичурин, изменяя условия развития растений, добивался поразительных результатов. Ему удавалось проявить признаки родителей, в которых он был заинтересован. Тут среда не может быть оторвана от внутренних факторов и правильный подбор пары производителей обеспечивает успех влияния внешних факторов. В понятие воспитания Мичурин не вкладывал никакого таинственного смысла. Он писал: "В особенности, такое влияние резко отражается на состоянии материнского растения при закладке у него в строении семени зачатков будущего организма гибрида и на полученном гибриде в самой ранней стадии его развития..." Я обращаю внимание на следующую фразу: "...благоприятствуя одним и являясь непреодолимым препятствием для проявления других наследственных признаков. И почти всегда от такого лишь влияния зависит та или другая степень успеха в скрещивании растений" (Собр. соч., т I, стр. 338). Это положение составляет основное содержание мичуринского понимания роли внешней среды. Этого не понимали менделисты того периода. Это слабое место в вульгарном менделизме. Я имею в виду недооценку решающей роли внешней среды в развитии генотипа. Вот почему нельзя говорить, был ли Мичурин против менделизма, или нет. Я позволю себе признать вполне справедливый упрек, что мы недостаточно изучаем Мичурина, мичуринское наследство, что мы мало уделяем внимания мичуринским методам. У нас больше полемизируют на тему о том, кто мичуринец и кто не мичуринец, а до сих пор ни одной монографии о Мичурине нет. Почему не уделялось до сих пор внимания этому наследию Мичурина, почему его труды не рекламировались. Этого не делали ни Академия сельскохозяйственных наук, ни другие учреждения. Я признаю, что в этом вина не только моих оппонентов, но и моя. Большая заслуга Лысенко состоит в том, что он привлек внимание генетиков к Мичурину. Я не буду говорить о том, что дал Мичурин биологии, я это сделал в одной из своих работ. Я хочу только подчеркнуть, что ясное изложение учения Мичурина является залогом эффективного использования его идей в нашем сельском хозяйстве. Я не могу согласиться с Лысенко, который представляет дело так, что основное у Мичурина вегетативная гибридизация... Т. Д. Лысенко. Кто и где это говорил, где я это писал? Голос с места. Вчера как раз обвиняли в обратном! С. И. Алиханян. Вы все время говорите, что учение о вегетативной гибридизации составляет основное ядро сочинений Мичурина. Т. Д. Лысенко. Вы или умышленно, или несознательно утверждаете неправду! С. И. Алиханян. Я никогда ничего плохого не делаю умышленно, я все всегда делаю искренне. Т. Д. Лысенко. Вы или умышленно, или несознательно все время ставите так вопрос, что Лысенко взял у Мичурина только вегетативную гибридизацию. Вы можете где угодно встретить, что основное в учении Мичурина (и это должен, наконец, понять каждый менделист) -- это роль внешней среды. Вот о чем идет речь. Голос с места. Поняли? (В зале движение.) С. И. Алиханян. Вы меня прервали там, где я как раз это собирался сделать. Я постараюсь, насколько позволяют мне мои знания, ответить на этот вопрос. Я привык, как преподаватель университета, ответы оценивать отметкой. Я уверен, что тов. Лысенко за мой ответ, конечно, поставит мне двойку. Я не прохожу мимо учения Мичурина о вегетативном сближении, о роли внешней среды в деле выведения новых сортов растений. Это чрезвычайно существенная глава в учении Мичурина, и слеп тот, кто этого не видит. (Шум.) Я, к сожалению, не подготовил нужной выдержки... (В зале движение.) Товарищи, я эти выдержки через 30 минут после моего выступления могу представить президиуму. Из них будет видно, что по Лысенко Мичурин ставил знак равенства между половой и вегетативной гибридизации. Вот, например, статья Поповского в журнале "Новый мир", где он, излагая учение Мичурина, хотя бы один раз употребил слово "скрещивание". Он все время повторяет слово "сращивание", тем самым подчеркивая, что Мичурин занимался только вегетативной гибридизацией. Голос с места. Так вы Поповскому об этом и скажите. С. И. Алиханян. Я хочу остановиться на тех резких выступлениях, которые имели место у Мичурина против учения Грелля и других предшественников и современников Мичурина. Основное положение Грелля, что дело акклиматизации находится в строгой зависимости от подвоя. Развивая мысль Грелля, некто Гурьев писал так: "Главное условие акклиматизации: дать стойкий подвой плодовому дереву южного сорта" ("Русское садоводство, No24, 1900 г.). Для того чтобы не было сомнений, что Грелль имел в виду явления вегетативной гибридизации при создании новых сортов, хотя этот метод тогда назывался теорией "привоя-подвоя", необходимо привести следующую цитату: "В конце-концов, характерное влияние подвоя на привой ясно выражается на потомстве, т. е. при получении новой разновидности через посев семячек из плода, взятого с привитого дерева данного сорта" ("Русское садоводство" No209, 1907 г.). Вот что по этому поводу писал Черабаев: "Влияние соков подвоя на зародыш семячка вполне подтверждается тем, что плоды дерева, выращенного из семячка плода, взятого с привитого дерева, в большинстве случаев подходят или мало разнятся по своему вкусу от дичков или леснины". Основные научные положения этой теории печатались во всех русских журналах по вопросам плодоводства и садоводства с 1860 по 1914 г. в работах Грелля и его последователей. Чтоб изменить наследственность плодового растения, переделать его, т. е. для того, чтобы акклиматизировать плодовые растения и перенести на север южные сорта, нужно привить южные сорта на северные сорта. Привитый сорт путем морозостойкого подвоя становится морозостойким, сохраняя вкусовые качества. Мало того, эти особенности передаются семенному материалу. Такова теория акклиматизации Грелля. Всем известно, что писал Мичурин об этих измышлениях Грелля и о своих увлечениях работами Грелля. Всем известно, что Мичурин начинает ожесточенную борьбу со школой Грелля, разоблачая ее, как беспредметную и неэффективную. Позже Мичурин писал об этой своей борьбе с Греллем следующее: "К сожалению, на первых порах, я увлекся тогдашними греллевскими идеями акклиматизации лучших иностранных сортов плодовых деревьев путем подставки выносливых подвоев. Немало пропало труда и времени на выполнение опытов этого ошибочного способа, пока я наконец убедился в полной непригодности его" (Собр. соч., т. I, стр. 90). Для того чтобы, товарищи, не осталось сомнения в отрицательном отношении Мичурина к методу "подвоя и привоя", приведу его высказывание об одном из учеников Грелля -- Черабаеве. "Вникните, пожалуйста, ведь в ней (Мичурин имеет в виду статью Черабаева), что-то уж очень несообразное. По его мнению, подвой почему-то влияет решительно на все части привитого на него сорта: на рост, на плодоношение, на побеги, на выносливость и, наконец, на формировку семени, -- и вдруг неожиданно исключение, что на качество плода этого влияния он не признает. Воля ваша, -- с этим трудно согласиться. Тем более, что на деле-то выходит не так" (Собр. соч., т. I, стр. 143). После этого я спрашиваю вас, Трофим Денисович: как связать ваше утверждение, что "собирая семена с привоя или подвоя и высевая их, можно получать потомство растений, отдельные представители которых будут обладать свойствами не только той породы, из плодов которой взяты семена, но и другой, с которой первая была объединена путем прививки" (Т. Д. Лысенко. Агробиология, 1948 г., стр. 432). Я хочу просто понять и прошу вас мне разъяснить. Мне кажется, что в этом вашем выражении и в понимании этого вопроса Мичуриным несомненно имеется противоречие. Голос с места. Вам и здесь нужно поставить двойку. С. И. Алиханян. Ну, я вам тоже больше двойки не поставлю за ваше плохое поведение. (Смех.) Что говорит Мичурин? "...я пытался с помощью прививки перенести юг на север, полагая, что, будучи привитыми на наши холодостойкие дички, южане лучше и быстрее приспособятся к нашему климату, а полученные от их плодов семена дадут такие сеянцы, которые, под влиянием воздействия различных факторов, позволят отобрать новые, более лучшие сорта. Но, увы, -- и здесь меня постигла неудача, так как полученные от посева сеянцы вымерзли в первую зиму" (Собр. соч., т. I, стр. 429). Вот почему я считаю, что вполне правильно говорить