-- Ну да, -- призналась Анита. -- Я раньше... Еще до того, как с тобой познакомилась, ходила через стеклышко к Звору в парк. Один раз с ним говорила... У него действительно большие уши. Но он все равно красивый. -- Что ж ты не осталась? -- мрачно спросил Юстин. -- С Ушастым своим? Анита вдруг рассмеялась: -- Так здорово смотреть, как ты ревнуешь... Ушастый -- ровесник твоему деду, ему тоже за сорок. Только выглядит он, конечно, куда как моложе... Юстину вдруг стало очень, очень грустно. Так грустно, что даже опустились плечи; он сбежал от рекрутского набора, трусливо сбежал, подставив деда под издевательства и побои. Он никогда не увидит поля битвы. Не того, где пируют вороны, а настоящего, где сходятся войска, где сверкает на солнце сталь и сразу ясно, кто герой, а кто слизняк. Где хрустят под конскими копытами кости -- но поверженный снова встает, потому что так надо. И, конечно, он никогда не увидит шатра, в котором собрались полководцы. Не увидит Ушастого Звора в его знаменитом шлеме, не увидит, как он проносится перед своей армией -- не стадом сопливых мальчишек, а настоящей армией! -- и выкрикивает слова, звонкие и горячие, слова, от которых мурашки бегут по коже, от которых каждый солдат чувствует себя бессмертным... Он проглотил слюну. Всю жизнь он будет голодать и прятаться, копошиться в земле, удобрять плодовые деревья, продавать яблоки и вишни. Может быть, собственноручно вырыв себе могилу, он безвозвратно сломал что-то в своей судьбе? Похоронил себя заживо? Может быть, следовало быть мужчиной -- и явиться на призыв Краснобрового, чтобы хоть издали, хоть из-за леса копий поглядеть на Ушастого Звора? -- О чем ты загрустил? -- спросила Анита. -- Скажи, -- медленно начал Юстин, -- а твое стеклышко... Нет ли другого такого, только чтобы переноситься -- отсюда? Куда захочешь? -- А куда бы ты хотел? Юстин молчал. -- Такого стеклышка нет, -- задумчиво сказала Анита. -- Пока -- нет... Но ты не грусти! x x x Перед рассветом они пошли в поле, и Юстин научил ее приманивать эльфушей. В мае, в пору цветения, эльфуши опыляют плодовые деревья лучше пчел и шмелей. На дереве, где по весне резвились эльфуши, вырастают яблоки величиной с дыню и вишни размером с яблоко; если садовод умел и не ленив, если вовремя подопрет ветки рогатками -- за урожай с одного только дерева можно будет накупить хлеба на целый месяц. Богатые горожанки просто сходят с ума, стоит им увидеть плоды с опыленного эльфушами дерева; говорят, что гигантские эти фрукты помогают от женского бесплодия. Летом эльфуши в саду нежелательны. Ломают ветки, портят яблоки, выгрызая на зеленой кожуре большие и маленькие сердечки. Ловить эльфушей -- себе дороже: они братолюбивы и мстительны и за одного изловленного соплеменника могут поджечь сарай, а то и дом. Значит, задача умного садовода -- отвадить летунов от сада, завлекая в другое место, например, на цветущую липу, или на ромашковое поле, или еще куда-то, где есть чему радовать глаз. Для приманивания эльфушей, объяснял Юстин Аните, лучше всего годится ребенок лет до шести-семи. Почуяв в поле малыша, эльфуши слетаются, будто на мед: рассаживаются вокруг малыша на цветы и на ветки, складывают прозрачные крылышки -- и заводят вроде бы беседы, то есть взрослому кажется, что это просто череда мелодичных звуков, отдаленно похожих на человеческую речь, но Юстин отлично помнил, что, когда он был маленький и сидел вот так же в круге хрупких разноцветных созданий, речь эльфушей казалась ему вполне осмысленной, хотя и однообразной. Они бесконечно повторяли что-то вроде: "Хор-рошо... Мал-льчик... Быть хор-рошим мальчиком -- хор-рошо...", -- повторяли то хором, то поодиночке, на разные голоса и с такими разными интонациями, что маленький Юстин готов был слушать их часами... Когда ему исполнилось восемь, эльфуши потеряли к нему интерес, но дед скорее обрадовался, нежели огорчился. Он сказал: ты совсем большой... И научил выманивать эльфушей из летнего сада манком. И вот, когда небо уже начало сереть, Юстин и Анита залегли в высокую граву среди спящих ромашек, поставили рядом фонарь с цветными стеклами, и Юстин протянул Аните манок -- хрупкую дудочку с вертушкой. Запах влажных трав поднимался до неба; Анита облизнула губы -- сердце у Юстина подпрыгнуло -- и подула; дудочка нежно заскулила, вертушка завертелась, издавая неповторимый эльфушачий звук, потому что в каждой лопасти была особая прорезь, и воздух, пробиваясь сквозь нее, по-особому свистел... Анита манила и манила, и скоро к обычному шелесту утреннего ветра добавился необычный -- шелест прозрачных крыльев. Эльфушей было много, штук десять; они кружились над фонарем, над замершими в траве людьми, иногда соприкасались крыльями и чуть не падали, но выравнивались вновь. Юстин ждал, что они, как обычно, покружатся-покружатся, да и пойдут танцевать на цветах, сбивая росу; случилось иначе. Эльфуши, слетевшиеся на манок, впервые в жизни Юстина -- вернее, впервые с тех пор, как ему исполнилось восемь -- заинтересовались людьми. Небо светлело. Один большой изумрудно-зеленый эльфуш опустился Юстину на грудь. Юстин замер -- в эльфуше почти не было веса, но сапожки с подковками щекотали и царапали грудь. На голове у зеленого эльфуша был желтый обруч, вроде как кольцо с иголочками, а справа и слева от кольца острыми листочками топорщились уши. У эльфуша было белое лицо, почти человеческое, с длинными темными глазами, острым носом и маленьким розовым ртом. Юстин встретился с эльфушем взглядом -- и невольно перестал дышать; изумрудное существо взвилось над ним, растопырив руки и ноги, будто обхватив невидимый мыльный пузырь, и Юстин услышал будто издалека, будто из детства: -- Тили-тили... Хор-роший. Тили-тили... Тесто -- хор-рошо... Сразу два эльфуша, нежно воркуя "тили-тили", опустились Юсти-ну один на грудь, другой на живот. Юстин чуть не вскрикнул, попытался подняться, но три других летающих существа вились у его лица, обнажая в улыбке маленькие острые зубы; нежно-розовый эльфуш уже перекусывал нитки, на которых держались Юстиновы пуговицы, а кто-то еще перегрызал завязки штанов. -- Тили-тили... -- заклинанием стелилось над травой. -- Тили-тили-тили... Тессто, тессто... Манок давно уже молчал. Эльфуши кружились над Анитой, высвобождая ее из одежды, а она не сопротивлялась, завороженно улыбалась. Ее платье, разобранное по частям, уже лежало рядом светлой лужицей, сразу пять поющих эльфушей подхватили подол ее рубашки и с натугой потащили вверх, а под рубашкой не было вообще ничего, кроме самой Аниты. -- Тили-тили-тили-тили... Тессто, тессто... От эльфушиного пения мутилось в голове и бежали мурашки по голой спине, голой до самых пяток. Фонарик с цветными стеклами опрокинулся на бок и погас. x x x -- Ты... знал? Про эльфушей? -- Не знал. . Анита смеялась: -- Зна-ал... Все знал... Юстин обомлел: -- А ты... знала? -- Все знают, -- смеялась Анита, -- что эльфуши клюют на детей и на влюбленных... Я-то сразу все поняла, когда ты мне манок показал. Юстин чувствовал себя очень красным, очень счастливым и очень глупым. Они лежали в сене, под навесом, и Аните пора было уходить, но она не могла, потому что небо заволокло тучами и собирался дождик. -- Ты права, -- сказал Юстин, закрывая глаза. -- Тебя не обманешь... Конечно, я знал. ...Он чувствовал, как выступают на глазах слезы. Не от горя; Анитины губы были средоточием всей на свете нежности, у Юстина будто горячее солнце взорвалось внутри, он плыл, как в топленом молоке, и ничего, кроме Анитиных увлажнившихся глаз, не видел. -- Тили-тили... -- еле слышно пели в ушах несуществующие голоса. По навесу стучали капли, Юстин плавился в своем счастье, пребывал в своем счастье, в их общем, разделенном, оранжевом и синем, ярком солнечном счастье. Потом они долго лежали, убаюкивая друг друга, не было холодно, ни о чем не надо было беспокоиться, и закопченное Анитино стеклышко с отшлифованными краями лежало у Юстина на голом плече. Потом он заснул. x x x Только месяц спустя после визита вербовщиков дед почувствовал в себе достаточно сил, чтобы выйти "в мир". Юстин отговаривал его, но дед был непреклонен: выстругал себе палку, обмотал ноги тряпками и пошел -- до ближайшего хутора, за новостями. Вернулся на другой день -- прихрамывающий, но довольный. Новостей и в самом деле оказалось выше крыши. Краснобрового свергли; говорят, сам он сгинул где-то в горах, сорвался с кручи, уходя от погони. Ушастый Звор вошел в княжью столицу, одним указом низложил всех княжьих советников, наместников и начальников и другим указом назначил своих -- и они разъехались по городам и поселкам, потрясая оружием и верительными грамотами, сопровождаемые многочисленной угрюмой стражей. Цены на хлеб подскочили втрое; народ на всякий случай затаился, прекратил всякую торговлю, спрятал все, что можно было уберечь -- до выяснения обстоятельств, пока не станет понятно, чего от новой власти ждать. -- Теперь свободно можешь ходить, Юс, -- говорил дед, почесывая бороду. -- Ты теперь не дезертир. Ты теперь можешь хоть куда наняться, хоть где поселиться, нам-то с тобой конец Краснобрового -- в радость, ну его, кровопийцу... Юстин отмалчивался. Умом понимал, что дед говорит о важном, но никак не мог заставить себя озаботиться свержением Краснобрового, подорожанием хлеба и новыми наместниками. Ему было даже обидно, что дед настолько поглощен пугающими и радостными новостями; ему даже страшновато было оттого, что его собственные мысли соотносились с дедовым рассказом, как небесные облака -- с псовой охотой в далеком лесу. Пугающе, шумно, кроваво -- но далеко внизу, подернуто дымкой, безразлично... Все, что происходило в эти дни с ним и Анитой, казалось ему столь же значительным, как солнце и луна. Как небо и яблоки. Как жатва. x x x Они купались на отмели вдали от берега. Вместе грелись на плоском бородатом камне -- нагишом; это было прекрасно и мучительно. Мелкие ракушки впивались в бока; Анитины волосы вплетались в морскую траву. -- Какое бесстыдство, -- блаженно шептала Анита, глядя в небо. Нигде-нигде на свете не было ни души. Дни шли один за другим, как ожерелье из белых черешен; дни были солнечные, ночи -- короткие, вечером Анита уходила, чтобы вернуться наутро. -- Юс... -- сказал однажды дед, когда звездным вечером они улеглись спать во дворе, под небом, дед на телеге, а Юстин под телегой. -- Ты уже знаешь, кто она? -- Нет, -- сказал Юстин, с которого моментально слетел весь сон. Дед посопел; за этим сопением стояли долгие дни, когда Юстин уходил на рассвете и возвращался в сумерках; вечера, когда дед косился на Юстина, желая и не решаясь о чем-то спросить, но Юстин не замечал этих взглядов и счастливо засыпал на соломе, и ему снилось утро... -- Юс, -- сказал дед, и сквозь щели в телеге на Юстина упало несколько соломинок, -- я ведь жду все, жду. Думаю, Юс мой женится, жену приведет, будут дети... Ты ведь не дезертир теперь. Можешь жениться, на ком хочешь. Парень ты видный: красивый, здоровый, умный... А я больной уже и старый, Юс. Сколько проживу -- неизвестно. Ты бы спросил у нее -- пойдет она за тебя замуж? Если она, конечно, человек? x x x "Пойдешь за меня замуж?" Сколько раз он задавал ей этот вопрос. То грозно, то мягко, то просяще, то небрежно. Сколько раз он спрашивал ее -- в мечтах. Сколько раз, открыв рот, он закрывал его снова. Она спрашивала -- что? И он отзывался -- нет, ничего... А потом зарядили дожди на целую неделю. А потом... x x x -- Юстин! Юс! Вставай... Пожалуйста... Он протер глаза. Была ночь; он содрогнулся, вспомнив, как она снилась ему накануне визита вербовщиков. Что, неужели опять беда?! Но она не снилась. Она стояла рядом и трясла его за плечо. Ночью! В доме! -- Что? -- спросил он, перехватывая ее руку. -- Отец все знает, -- сказала Анита в темноте. -- Юстин... Теперь или мы бежим -- или ты меня больше никогда не увидишь. -- Мы бежим, -- легко согласился он. Как ни тихо шептались они -- сопение деда на лавке прекратилось. -- Мы бежим, -- повторил Юстин уже не так уверенно. -- А куда? -- Я добыла другое стеклышко, -- сказала Анита. -- Две его половинки. Я знаю место, куда оно ведет. Это очень далеко. Даже отец, может быть, не найдет нас... Только смотреть надо не на солнце, а на луну. Юстин глянул в ту сторону темноты, где должно было находиться окно. Ничего не увидел. -- Сегодня полнолуние, -- сказала Анита. -- Под утро ветер развеет тучи... Только я тебе сначала должна сказать, кто мой отец. Иначе это будет нечестно. Юстин не слушал, думал о деде. О том, что дед чуть жизни не лишился, спасая его, Юстина. О том, что, кроме Юстина, у деда нет ни одной живой души. О том, что скоро осень, а скотину забрали. О том, что дед болен -- по его, Юстина, милости. -- Погоди, -- сказал он шепотом. -- Погоди... -- Ты боишься? -- Нет! Но я подумал... А как же дед? Можем мы его взять с собой? Заскрипела лавка. Дед пошевелился. Юстин прекрасно понимал, что он не спит. Слушает. -- Но у стеклышка только две половинки! -- сказала Анита уже в полный голос. -- Только две... Мы уйдем сегодня -- или я тебя больше никогда не увижу! Юстин молчал. -- Кто твой отец, девонька? -- тихо спросили с лавки. -- Какая разница, -- шепотом сказал Юстин. -- Большая разница, -- с горечью отозвалась Анита. -- Мой отец... Мой отец -- Ос, Хозяин Колодцев. Тихонько запел ветер в печной трубе. Значит, в самом деле -- скоро небо очистится, выйдет луна. -- Этого не может быть, -- сказал Юстин. -- Так не бывает. Анита, так не может быть! -- Так есть, -- глухо сказала Анита. -- Я его люблю... Но он -- такой, какой он есть, и другим быть не может. Темнота тихо застонала. Скрипнула под дедом скамейка. -- Я бы могла не говорить, -- сказала Анита, будто оправдываясь. -- Но это было бы нечестно. Он ведь будет искать меня и, может быть, найдет -- даже там. И тогда... понимаешь? -- Он не разрешает нам встречаться? -- глупо спросил Юстин. -- Он считает, что я должна делать то, чего хочет он, -- тихо сказала Анита. -- Он иначе не умеет. Он же Хозяин Колодцев. -- Не повторяй! -- тихонько вскрикнул дед. -- Не повторяй... Накликаешь... Ветер в трубе завыл сильнее. -- Значит, ты не пойдешь со мной, Юстин? -- тихо спросила Анита. -- Значит... мы можем попрощаться? -- Уходи, -- взмолилась темнота. -- Зачем ты пришла, девонька... Зачем ты влюбила его в себя... Ты ведь знала, чем это может кончиться -- для него... Зачем же ты? Ветер в трубе выл сильнее, выл, будто одичавший пес посреди кладбища. Уи-и-и... -- Да, -- тихо сказала Анита. -- Вы правы. Конечно. Воздух заколыхался; в приоткрытую дверь потянуло сквозняком. Юстин соскользнул с печи, опрокинул в темноте табурет, метнулся мимо лавки -- к двери. -- Ю-ус! -- неслось ему вслед. На улице было светлее. На небе, в том месте, где была луна, облака уже светились белым. -- Стой! -- он догнал ее у ворот. -- Стой... Послушай. Неужели мы никак не можем взять деда с собой? -- Так ты готов идти со мной?! -- Пойду, -- сказал Юстин, стуча зубами, вероятно, от холода. -- Я уже сбежал один раз -- от вербовщиков... Как трус. -- И правильно сделал, -- возразила Анита. -- Тебя ведь вели не на войну, а на бойню. -- Теперь не важно, -- сказал Юстин. -- Слушай... Я с тобой. Куда хочешь. Если бы деда не было -- я бы вообще не думал, пошел бы за тобой -- и все. -- А если отец нас поймает?! -- Не поймает, -- Юстин махнул рукой. -- А если поймает? -- Не поймает! -- рявкнул Юстин. -- Что мне с дедом делать-то, а? Как он будет без меня? Анита на минуту умолкла. Потом вдруг сцепила пальцы: -- Ну вот что... Я знаю способ, чтобы ты мог время от времени к деду наведываться. Помогать ему. Деньгами... Скотину можно будет купить новую, дом починить... -- Навещать? -- переспросил Юстин. -- Здесь? -- Ну да, -- Анита тряхнула волосами. -- Раз в неделю... Примерно. -- Так о чем же мы раздумываем? -- удивился Юстин. -- Погоди, я скажу ему, что скоро вернусь... -- Не надо, -- Анита удержала его за руку. -- Сейчас луна выйдет... может быть, на одну секундочку. Если ты идешь со мной -- то прямо сейчас! -- Я иду, -- сказал Юстин. Туча отдернулась в сторону, будто рваная занавеска. Высвободила луну; Анита оторвала наконец свои губы от Юстиновых -- и протянула ему половинку закопченного стеклышка. Юстин поднес стекло к глазам. Рука его шла все медленнее, но все-таки не успела остановиться, не успела полностью оказаться во власти страха; ему показалось, он увидел кольцо на белой поверхности луны, обручальное колечко... Ощущение было такое, будто падаешь в неглубокую яму. Луна мигнула и пропала; колени подогнулись, под босыми ногами была уже не трава, а каменные плиты. В его руке по-прежнему жили тонкие Анитины пальцы, холодные, как луна... Он слышал, как Анита тонко, болезненно вскрикнула. Ее пальцы выскользнули из его руки -- и тогда он открыл глаза. x x x Здесь было немногим светлее, чем на залитом луной дворе. Справа и слева угадывались каменные стены; воздух был не то чтобы спертый, но какой-то слишком густой, с едва ощутимым неприятным запахом, и Юстин, привыкший к свежему воздуху сада и поля, закашлялся. Плохо, если это и есть то самое место, куда они с Анитой убежали, где им теперь предстоит жить... Анита стояла рядом -- чуть согнув колени и разведя руки в стороны, словно загораживая Юстина от чего-то, словно он, Юстин, был маленьким, как эльфуш, и мог спрятаться за узкой Анитиной спиной. А перед Анитой, в трех шагах, стоял еще кто-то, и вокруг него полутьма сгущалась, превращаясь в тьму. Юстин содрогнулся. Сделал движение, чтобы загородить собой Аниту -- но она неожиданно сильно оттолкнула его. Стоящая перед ними безликая фигура излучала темноту точно так же, как светлячок излучает свет; через мгновение оказалось, что и лицо у стоящего было. Юстин заглянул в него -- и покрылся холодным потом. -- Если ты его тронешь, я удавлюсь! -- непривычно тонким голосом пообещала Анита. Фигура, излучающая тьму, молчала. -- Я имею право! -- почти взвизгнула Анита. -- А ты шпионишь! Ты не имеешь права! У меня своя жизнь! Я человек! Я женщина! У Юстина подкосились ноги. Он понял вдруг, куда они попали и кто перед ним стоит. -- Отпусти его, -- очень тихо, жалобно попросила Анита. Юстин, сдерживая дрожь, обнял ее за плечи: -- Не... Он хотел сказать "не плачь", или "не беспокойся", или "не надо", он сам еще не решил. Но ничего не получилось -- голоса не было, а пищать не хотелось. -- Иди к себе, -- медленно сказал тот, кто стоял перед ними. -- Нет! -- крикнула Анита. -- Иди к себе, -- бесстрастно повторил стоящий. -- Ступай. Анита втянула голову в плечи: -- Если ты его тронешь... Если ты только его тронешь... -- Ты заслужила серьезное наказание, -- сказал стоящий. -- А он... Ты ведь соврала ему и не сказала, что его ждет в случае неудачи. -- Я сказала, -- прошептала Анита. Ее отец, источающий тьму, поднял глаза и посмотрел прямо на Юстина; Юстин едва удержался, чтобы не упасть на колени -- от внезапной слабости и еще оттого, что на него накатила вдруг волна мутной одуряющей покорности. -- Правда? -- спросил Ос, не сводя взгляда. -- Она сказала тебе, чья она дочь? Юстин кивнул, и капля пота щекотно прокатилась от виска до подбородка. -- Но я ведь чую между вами какую-то ложь, -- сказал Ос, Хозяин Колодцев, и перевел взгляд на Аниту. -- В чем ты солгала ему? Анита вздрогнула. Медленно обернулась к Юстину -- бледная, с двумя мокрыми бороздками вдоль щек: -- Я солгала тебе про деда. Ты бы не смог... навещать его. Ты бы ушел навсегда. Я соврала, чтобы ты не чувствовал себя предателем... Юстин открыл рот, как рыба. Снова закрыл. Захотел проснуться, проснуться еще раз, на рассвете, проснуться на этот раз по-настоящему. -- Теперь иди к себе, -- жестко сказал Хозяин Аните. -- Иди. Она сгорбилась, прижала ладони к животу и, волоча ноги, побрела куда-то прочь, в темноту, вверх по едва различимой винтовой лестнице. Юстин потрясенно смотрел ей вслед. Анита солгала ему! "Чтобы ты не чувствовал себя предателем..." Но ведь он был бы предателем! Он уже предатель. Потому что дед остался один... Теперь на веки вечные -- один. Хозяин Колодцев шагнул вперед. Юстину показалось, что он движется, как круглая капля масла на поверхности воды. Что пространство рядом с ним мягко изгибается. И он зажмурил глаза, потому что ему не хотелось видеть собственной смерти. А Хозяин Колодцев все стоял и смотрел, и новая волна покорности в Юстиновой душе поднималась все выше, готовая захлестнуть его с головой... -- Так ты знал, против чьей воли идешь? -- спросил Хозяин Колодцев. Юстин облизнул губы. Во рту нарастал железный привкус -- будто он, Юстин, был запряжен и грыз удила. --Да. Хозяин Колодцев смотрел. -- Я не понимаю, почему это... против воли, -- с усилием продолжал Юстин. -- Я не понимаю, почему такая воля... Почему она не может... выбрать меня? Хозяин Колодцев не отводил взгляд -- будто положил холодную ладонь на лицо. -- Она человек, -- в отчаянии продолжал Юстин. -- Если ей в след волчьего порошка насыпать, то ничего не будет. Значит, она человек. Тот, что стоял перед ним, молча склонил тяжелую голову к плечу. -- Она любит меня, -- громче сказал Юстин. -- Я люблю ее. Почему -- нельзя? Почему нельзя ее любить? Ведь она человек! Она... свободна! Ну скажите, зачем вам принц?! То есть зачем ей принц... Вам же не надо ни власти, ни богатства, у вас и так все есть... Так почему -- нельзя? Я по-честному... я хочу на ней жениться. Я не то чтобы там... Я же по-честному! -- А ты ее не знаешь, -- неожиданно мягко сказал Хозяин Колодцев. -- Она вовсе не так проста, как тебе кажется... Она солгала тебе в первый раз, но не в последний. -- Не говорите так о ней, -- попросил Юстин. -- ...И она знала, что провести тебя туда, куда ей хотелось -- через луну, -- ей скорее всего не удастся. И она знала, как я с тобой поступлю. -- Это неправда, -- сказал Юстин. -- Что неправда? Юстин молчал. -- Не бойся, -- молвил Хозяин Колодцев. -- Ты умрешь мгновенно и безболезненно. x x x Вокруг, насколько хватало глаз, была темная глубина. Юстин сидел на круглом столбе, верхушка его была будто каменный остров в море пустоты. Юстин сидел в самом центре маленькой тверди, скорчившись, подтянув колени к животу. Сидел и думал над словами Оса, Хозяина Колодцев. Анита знала, что ведет Юстина на смерть? Не может быть. Возможно, она переоценила возможности своего стеклышка... "Ты заслужила серьезного наказания"... Что он с ней сделает? Выпорет? Юстин криво усмехнулся. Убивать-то он ее точно не будет, она не рисковала жизнью, глядя на луну через осколок стекла... Но она ведь предупреждала! А Юстин в ответ сказал: "Я пошел бы с тобой на край света". Тогда она соврала, что он сможет проведывать деда... Ос, Хозяин Колодцев, тоже соврал. Анита не могла вести Юстина на смерть. Это яд, заключенный в словах -- будучи сказанными, они разрушают доверие изнутри. Юстин крепче обхватил колени. О чем он жалел сильнее всего? О жизни? Ерунда! Было жаль деда, который остался совсем один, и жаль, что никогда больше не придется поцеловать Аниту. Иногда он спрашивал себя -- а может быть, он уже умер? Может быть, после смерти каждый человек оказывается вот так, в одиночестве, на вершине каменного столба? Наедине со своими воспоминаниями? Он вспоминал цветных эльфушей. Прикосновение ажурных крылышек. "Тили-тили". Запах трав. Запах Аниты. Он зажмуривал глаза и пытался заснуть -- но разве можно спать на вершине исполинской колонны? Того и гляди скатишься вниз и будешь лететь, не находя опоры и смерти, много сотен лет... А потом темнота рядом с ним сгустилась, и из ниоткуда появилась фигура, плывущая через пространство, будто капелька масла по воде. И Юстин понял, что он все-таки еще жив и что это -- ненадолго. -- Я наказал свою дочь, -- сказал Ос, Хозяин Колодцев. -- Но в процессе наказания выяснились новые обстоятельства. Поди-ка сюда... Юстин. Юстин вздрогнул от звука своего имени; каменный столб исчез. Теперь он стоял посреди круглого зала, можно было бежать вправо и бежать влево без боязни свалиться в темноту -- но Юстин остался на месте. Только с некоторым запозданием раскинул руки, балансируя посреди возникшей -- и исчезнувшей -- бездны. -- Она в тебя не на шутку влюблена, -- сказал Хозяин брезгливо. -- Да, -- согласился Юстин. -- И я тоже люблю ее. Я... позвольте попросить руки вашей дочери. Ос долго смотрел на Юстина, а потом захохотал. Это было страшное и отталкивающее зрелище; Юстин втянул голову в плечи. Неужели Анита действительно -- его дочь?! -- А кто была мать Аниты? -- спросил Юстин шепотом, надеясь, что хохот Хозяина заглушит его слова. -- Вы любили ее? Хозяин оборвал свой смех. Под взглядом его Юстину захотелось стать плоским, как рисунок на стене. Взгляд размазывал и сплющивал; немедленно надо было что-то придумать, какую-то уловку, чтобы тот, кто стоял перед ним, хоть на секунду задумался, хоть на мгновение отвел глаза... -- Вы можете заглянуть в будущее? -- почти выкрикнул Юстин. -- Вы можете? Ну посмотрите туда -- и увидите, что будет, если вы меня не убьете, а позволите жениться на Аните! Хозяин усмехнулся. Юстин ждал, обливаясь холодным потом. Ос медленно двинулся сквозь пространство, огибая Юстина, и тьма следовала за ним коротким шлейфом. Там, где прошел Хозяин Колодцев, на каменных плитах пола выступал иней. -- Будущего не существует, -- сказал Хозяин как-то даже печально. -- Все эти ворожеи, гадалки, заглядывающие в будущее... Его нет. Оно создается каждую минуту, секунду, сейчас. Показать, как это бывает? Юстин молчал. -- У тебя есть монетка? -- мягко спросил Хозяин. Юстин полез в карман штанов. Негнущимися пальцами вытащил единственную монетку. Медный грош. -- А ты не бойся, -- все так же мягко продолжал Хозяин. -- Дай ее мне. Юстин поднял руку -- и уронил медяк в протянутую темную ладонь. -- С одной стороны здесь единица, с другой -- профиль Краснобрового. Всего только две стороны. Я бросаю монетку, и никто не знает наверняка, как она упадет. Если выпадет мертвый князь, я убью тебя, как обещал. Если выпадет единица -- я верну тебя в то самое место, откуда Анита тебя выдернула. -- И позволите на ней жениться? -- быстро спросил Юстин. Хозяин усмехнулся: -- А вот это случится, если монетка встанет на ребро. Юстин опустил голову. -- Сейчас будущего нет, -- продолжал Хозяин. -- Его не будет вовсе, если выпадет орел. Если решка -- ниточка твоей жизни продолжится, но некое странное "будущее", о котором ты говоришь, от этого не появится. Сам станешь строить свое "сегодня" и вспоминать свое "вчера"... Будущего нет. Понял? Юстин молчал. -- Я бросаю, -- сказал Хозяин. Медная монетка летела суетливо, слишком быстро, без подобающей торжественности. Тускло звякнула о каменный пол, подпрыгнула, упала снова, заплясала, успокоилась. -- Теперь погляди, что там выпало. Юстин стоял, не шевелясь. -- Погляди, -- сказал Хозяин. -- Не наклоняться же мне... Из-за такой малости. Юстин подошел к месту, где лежала монетка. Зажмурился; накрыл медяк ладонью. -- Будущего все еще нет, -- сказал за его спиной Хозяин. -- Но судьба твоя уже решена... Итак? Юстин убрал ладонь, заранее зная, что увидит надменный профиль с кривым, как у ведьмы, носом -- профиль мертвого теперь Краснобрового. Он ошибся. Монета упала единичкой кверху.  * ЧАСТЬ ВТОРАЯ *  На телеге желто-розовой горкой лежали яблоки. Отдельно -- гигантские, с тех яблонь, где танцевали по весне эльфуши. Отдельно -- обыкновенные, но тоже очень крупные, чистые, без единой червоточинки. Светало; Юстин выехал затемно, чтобы успеть к началу базарного дня. Близилась осень. Кляча, взятая взаймы у соседей с хутора, прекрасно понимала, что Юстин ей не хозяин и погонять хлыстом не имеет права, а потому шла нога за ногу -- Юстин никогда не видел, как гуляют горожанки по бульвару, но, вероятно, как раз таким прогулочным шагом они и фланируют... На передке телеги покачивался фонарь. Желтый свет его вплетался в серые сумерки наступающего дня. Перед въездом в город Юстин остановился у колодца. Умылся; мозолистые ладони почти не ощущали прикосновения многодневной жесткой щетины. ...Первое время он все коптил стеклышки, накладывал самодельные заговоры и смотрел на солнце. И всякий раз видел ровный белый круг, и всякий раз оставался на том же самом месте, только однажды, сгоряча выложив все известные ему заклинания, при взгляде на солнце почувствовал будто удар по затылку, упал и не сразу поднялся. Дед сперва уговаривал его и утешал. Потом молчал, делая вид, что ничего не произошло. Потом -- это случилось после очередной попытки Юстина посмотреть на солнце сквозь заговоренное стекло -- дед вдруг обезумел. Он, ни разу в жизни не повысивший на воспитанника голос, теперь орал, бранился, плевался и даже замахивался на Юстина, Юстин стал сутками пропадать на берегу, в поле или в саду. Засыпал на голой земле, вскакивал от прикосновения к плечу -- но прикосновение всякий раз оказывалось сном. Он выходил в поле, пытался приманивать эльфушей; те слетались, заслышав манок -- но, едва завидев Юстина, бросались врассыпную. Дед затих. Перестал бранить Юстина, вообще перестал с ним разговаривать. Сильнее сгорбился, снова стал кашлять. Близилась осень... Юстин тяжело взобрался на телегу, погасил фонарь. Было уже совсем светло, следовало торопиться -- но Юстин вдруг откинулся назад, лег, закинув руки за голову, прямо на яблоки. Белые яблоки были холодные, будто из льда. В капельках росы. Розовые яблоки казались теплыми, их прикосновение было -- как прикосновение живой кожи. Юстин лежал на яблоках и смотрел в небо. Предстоял базарный день, а Юстин всегда задыхался на базаре, всегда вздрагивал от окриков, ненавидел суету, толпу, пыль, надменных горожанок, скупых крестьян, грубых сборщиков податей, смазливых служанок, чье назойливое кокетство было столь же изящным, сколь колода для колки дров: "Эй, красавчик, почем нынче яблочки?" И вытянутые вперед губы, жирные и красные, только что целовавшиеся с масляной пышкой... Юстин знал, что пройдет год, два -- и Анита станет призраком, и вспоминать ее можно будет без горечи, а можно будет вообще не вспоминать... Юстин знал, что никогда больше не будет улыбаться. x x x Ярмарки сменяли одна другую; пора стояла горячая, только успевай. Юстину везло -- он продавал дорого, покупал дешево, скоро у деда во дворе снова завелись две козы и два десятка цыплят, а самое главное -- удалось купить лошадь, не старую еще, хотя, конечно, и не молодую. На соседнем хуторе ощенилась сука, Юстин выбрал самого злого щенка, принес домой и назвал Огоньком. Дед ночами напролет варил зелье в котле -- гадал; Юстин хотел сказать ему, что будущего не существует и предсказывать его -- только время терять. Но не сказал. Однажды ночью Юстин проснулся оттого, что дед стоял над ним со свечкой. Юстин обозлился и чуть было не обидел деда грубым словом, но удержался. -- Юстинка, -- сказал дед, и свеча в его руке дрогнула, проливая воск на пальцы. -- Ну поверь ты старику... -- Что? -- спросил Юстин, испугавшись, что дед рехнулся от переживаний. -- Будь он проклят! -- тонко вскрикнул дед. -- Колдуны ведь, хоть какие могучие -- из людей все же, и ясно, чего от них ждать... А этот -- ты знаешь, каких колодцев он Хозяин? Не знаешь, Юстинка... Не тех, где воду берут. Других колодцев... Ох, глубоких, Юстинка. Не надо нам беды, заклинаю, забудь ее, забудь, объяснить не могу -- так хоть поверь старому, поверь, а? Из здорового делового глаза скатилась слеза. Юстин испугался. На его памяти дед не плакал никогда. x x x Того, что случилось в самой середине осени, никакое дедово гадание предсказать не смогло. Наверное, не солгал Хозяин Колодцев -- будущего нет... Юстин был дома -- разгружал телегу дров, которую удалось накануне выменять на десять корзин "эльфушачьих" яблок. Носил дрова под навес, сортировал, складывал; перестук многих копыт услышал только тогда, когда всадники были уже совсем близко. Пятеро. На высоких сытых конях, таких огромных, что Юстинова кляча была рядом с ними, как лягушка перед курицей. Бородатые. Хорошо одетые. Загорелые. Хмурые. У каждого на поясе имелась сабля. Юстин как стоял перед поленницей -- так и опустил руки, и дрова выкатились на землю со звонким, каким-то даже музыкальным стуком. -- Отопри ворота, -- велел старший всадник, глядя на Юстина поверх хлипкого покосившегося забора. Юстин повиновался. Два всадника въехали во двор и спешились; трое остались снаружи. Старший вытащил из-за пояса желтую, свернутую трубочкой бумагу. Развернул, провел по написанному толстым, как молодая яблоня, пальцем: -- Как звать? -- Меня? -- в ужасе спросил Юстин. Стражник поднял на него светло-голубые мутные глаза: -- Меня я знаю, как звать... Тебя, суслик! -- Юстин... Стражник снова заглянул в свою бумагу, -- Ага, -- сказал удовлетворенно. -- Не зря, значит, в такую даль перлись... Из дома вышел дед. Вышел -- и будто врос в порог. -- Лет тебе сколько? -- продолжал допрашивать стражник, не глядя на деда. -- Восемнадцать... -- Ага! -- повторил стражник еще более удовлетворенно. -- В армию? -- слабо спросил дед, придерживаясь рукой за дверной косяк. Обладатель бумаги наконец-то заметил его. Поманил плохо гнущимся пальцем: -- Поди сюда, старый... Дед чуть не упал, спускаясь с порога. Юстин бросился к нему, подхватил под руку. -- Родич он тебе? -- спросил стражник, когда дед и поддерживающий его Юстин остановились прямо перед ним. -- Нет, -- сказал дед, не опуская глаз. -- Приемыш. -- Это молодец, что не врешь, -- похвалил стражник. -- Где взял? Как звали бабу, которая тебе его принесла? -- Фрина-гусятница, -- с трудом выговорил дед. -- Господин мой, помру без него. Не забирайте. Стражник не обратил на его слова никакого внимания. -- А эта Фрина была мать ему? -- Нет. Мать его померла. -- А отец? -- А отца не знаю. -- Сколько ему было, когда ты его взял? -- Год ему был... Господин, не забирайте! Он хворый... -- А вот теперь врешь, -- разочарованно сказал стражник. -- Он здоровее нас всех, вон какой румяный... И перевел взгляд на Юстина -- а у того тем временем вся кровь ушла куда-то в живот, и щеки стали, наверное, белые-белые -- во всяком случае, стражник хмыкнул: -- Ну, теперь-то он испугался... А то красный был, как девка. Юстин молчал. Вот так, значит. От тех вербовщиков он в могилу спрятался... Напрасно, выходит, старался. Напрасно Огонька прикончили, напрасно деда чуть не забили до смерти... Потому как все равно -- вот она, судьба. Хозяин Колодцев говорит -- нет будущего, а народная мудрость не соглашается -- чему быть, мол, того не миновать... -- Я не боюсь, -- через силу выговорил Юстин. -- И славненько, -- одобрил стражник. -- Вон к тому тощему в седло сядешь. За спину. Понял? -- Куда? -- едва слышно закричал дед. -- Не пушу! -- Ты, старый суслик, под копыта-то не лезь, -- рассудительно посоветовал стражник. -- Пустишь ты, не пустишь -- тебя не спрашивают... И обернулся к Юстину: -- Что стал? ...Он оказался сидящим за чьей-то потной спиной. Босые ноги болтались в воздухе; кричал вслед дед, и Юстин кричал в ответ, что не волнуйся, мол, скоро вернусь... А лошадь пустилась рысью -- и скоро не стало видно ни дома, ни забора, а только спина, перетянутая кожаным ремнем, спина -- и немножко неба. x x x Расстояние, на которое Юстиновой кляче требовалось много часов, сытые лошади стражников одолели играючи. Один раз остановились у колодца -- умыться, напоить лошадей, перекусить; пленнику дали кусок мягкого черного хлеба, он откусил раз -- и не смог больше есть. -- Эй, парень, -- сказал ему стражник, за чьей спиной он ехал, -- а что ты натворил-то? -- Натворил? -- тупо переспросил Юстин. -- Я... а разве меня -- не в солдаты? -- Не-ет, брат, -- хмыкнул старший, тот самый, что привез за поясом свернутую в трубочку бумагу. -- Тебя по специальному приказу велено доставить, так что ты у нас важная птица! Может, языком трепал в таверне? -- Сроду не бывал я в тавернах, -- пролепетал Юстин. -- Ну да разберутся, -- бросил тот, у кого Юстин ехал за спиной. -- Наше дело доставить... Ну что, трогаем? И они снова поскакали, и Юстин все пытался сообразить, откуда на него могла свалиться беда -- но его подбрасывало на конском крупе, и мысли сбивались, будто масло в маслобойке. Было уже темно, когда въехали в город. x x x Над большой комнатой нависал низкий, черный от копоти потолок. Юстин шагнул через порог -- и остановился; комната была полна народу, и все лица обернулись к вошедшему. За его спиной скрежетнул засов. -- Еще один, -- сказал кто-то. -- Парень, ты чей? -- Юстин я, -- хрипло сказал Юстин. И переступил с ноги на ногу. -- Ну так заходи, -- сказал смуглый парень, по виду лет двадцати. -- Все мы тут... такие. Не бойсь, заходи. Вдоль стен комнаты тянулись лавки. Кое-кто лежал, закинув ногу на ногу, кто-то сидел на полу, на куче соломы. Смуглый парень похлопал ладонью по свободному месту на лавке рядом с собой: -- Иди, сядь... Из-под ладони его выскочил многоногий домохранец, возмущенно пискнул, погрозил тонким кулачком. Смуглый парень равнодушно сощелкнул пискуна в щель; Юстин вздрогнул -- он терпеть не мог домохранцев. Брезговал. -- Меня Акиром зовут, -- сказал смуглый парень. -- Я деревенский, но в городе нанялся водовозом... Так меня прямо с улицы сграбастали. Сегодня утром. -- А за что? -- спросил Юстин, оглядываясь. Лица вокруг были молодые и не очень, напуганные и равнодушные, угрюмые и отрешенные. Один мальчик лет тринадцати сидел, забившись в угол, и тер кулаками глаза. Акир фыркнул: -- За что, за что... В армию когда берут -- разве спрашивают за что? -- А нас разве в армию? -- осторожно спросил бородатый мужчина с лавки напротив. -- А куда? -- снисходительно хмыкнул Акир. -- Я слышал, -- сказал Юстин, -- что меня по специальному приказу... -- Возомнил, -- фыркнул тучный юноша с очень бледным, не знающим загара лицом. -- Прямо сейчас! Будут на всякую деревенщину специальный приказ сочинять... Узники загалдели: -- А что... -- Сам деревенщина... -- В армию, это точно... Князь призывает... -- Не в армию! Какой князь, ты с дуба свалился?! Свергли князя, наместник есть... -- А я разве говорю, что Краснобровый? -- Краснобровый... -- Краснобровый объявился! -- веско заявил Акир. И добавил, удовлетворенно оглядывая притихших собеседников: -- Краснобровый не умер, оказывается. Все брехня... нам сабли дадут, самострелы, каждому -- коня хорошего... -- Разогнался, -- мрачно сказали из угла. -- Пешком потопаешь, пушечное мясо. -- Ты, может, и пушечное