Антуан де Сент-Экзюпери. Маленький принц --------------------------------------------------------------------- © Антуан де Сент-Экзюпери © Перевод: Андрей Шаров (sharov@postman.ru) --------------------------------------------------------------------- 1 Однажды, когда мне было шесть лет от роду, я увидел диковинную картинку в книжке "Правдивые истории о природе", в которой рассказывалось о первозданных лесах. На картинке был удав, заглатывающий какого-то зверька. Смотрите, вот копия этой картинки: А в книжке говорилось: "Это -- боа-констриктор; он заглатывает добычу целиком, не разжевывая ее, а потом теряет способность двигаться и впадает в спячку на шесть месяцев, чтобы переварить пищу". Тогда я впервые задумался о щедрых на приключения джунглях и, усердно поработав цветным карандашом, сумел в конце-концов сделать свой первый рисунок. Мой Рисунок Номер Один. И выглядел он вот так: Я показал свой шедевр взрослым и спросил, не страшно ли им смотреть на него. Но взрослые ответили: -- А что такого страшного в какой-то там шляпе? Разумеется, нарисовал я вовсе не шляпу. Я изобразил удава, который переваривает слона. Но взрослые никак не могли этого уразуметь, и тогда я сделал еще один рисунок: я нарисовал внутренности боа-констриктора, да так, чтобы взрослые уж наверняка все разглядели. Взрослым вечно надо растолковывать, что к чему. Вот каким был мой Рисунок Номер Два: На этот раз взрослые посоветовали мне бросить рисовать боа-констрикторов -- неважно, изнутри или снаружи, -- и прилежно заняться изучением географии, истории, арифметики и грамматики. Вот почему в шесть лет я отказался от карьеры живописца, которая, вполне вероятно, могла бы сложиться просто блестяще. После неудачи с Рисунком Номер Один и полного провала Рисунка Номер Два я совсем пал духом. Взрослые никогда ни до чего не доходят своим умом, а дети быстро устают объяснять им то одно, то другое. И тогда я избрал себе иное поприще и научился управлять самолетами. Мне довелось полетать над всеми частями света понемножку, и, должен признать, география действительно оказалась очень полезной наукой. Теперь я с первого взгляда могу отличить Китай от Аризоны. Весьма ценное умение, особенно, когда блукаешь в ночи. На своем веку я повстречал великое множество серьезных людей. Я долго жил в окружении взрослых. Я видел их на близком расстоянии, разглядывал в упор. И от этого мое мнение о них ничуть не улучшилось. Всякий раз, встречая взрослого, который казался мне хоть мало-мальски сообразительным, я интереса ради показывал ему свой Рисунок Номер Один, который сохранил и всегда носил при себе. Так я надеялся определить, способен ли этот человек понять суть вещей. Но он, или она, непременно говорили: "Да ведь это шляпа". И после этого я уже никогда не заговаривал с ними о боа-констрикторах, первозданных лесах или звездах; я просто опускался до их уровня и вел беседы о бридже, гольфе, политике и галстуках. И эти взрослые всегда бывали очень довольны тем, что познакомились с таким здравомыслящим человеком. 2 Так я и жил сам по себе, и не было у меня стоящего собеседника, пока шесть лет назад не пришлось мне совершить вынужденную посадку в пустыне Сахара. Что-то там сломалось в двигателе. А поскольку со мной не было ни механика, ни пассажиров, я решил собственными силами устранить эту серьезную неполадку. Ведь речь шла о жизни и смерти: моего запаса питьевой воды едва хватило бы на неделю. Итак, я впервые улегся спать на песке, в тысяче миль от людского жилья. Моряк, переживший кораблекрушение и затерянный на плоту посреди океана, -- и тот не был бы так одинок, поэтому вы представляете себе, как я удивился, когда на рассвете меня вдруг разбудил причудливый тоненький голосок, который произнес: -- Пожалуйста, нарисуй мне овечку! -- Что?! -- встрепенувшись, переспросил я. -- Нарисуй мне овечку! Я вскочил, опешив, будто от удара грома, захлопал глазами и внимательно оглядел все вокруг. Тут-то я и увидел какого-то необыкновенного крошечного человечка, который стоял неподалеку и с величайшей серьезностью рассматривал меня. Вот, если угодно, его портрет, лучший из всех, какие мне потом удалось нарисовать. Разумеется, созданный мною образ далеко не так обаятелен, как оригинал, но в этом нет моей вины: ведь, когда мне было шесть лет от роду, взрослые отбили у меня охоту заниматься живописью, и я так и не научился рисовать. Разве что боа-констрикторов снаружи и боа-констрикторов изнутри. Но тогда я лишь таращился на это невесть откуда взявшееся привидение, и глаза мои так и лезли на лоб от изумления. Не забывайте: я потерпел аварию в пустыне, в тысяче миль от населенных людьми мест. И тем не менее, мой маленький человечек вовсе не казался заблудившимся в песках, совсем не валился с ног от голода, жажды и усталости и уж тем паче не падал в обморок от страха. Он ничем не напоминал ребенка, потерявшегося в пустыне за тысячу миль от человеческого жилья. Наконец я вновь обрел дар речи и спросил: -- Но... что ты тут делаешь? В ответ он лишь повторил, медленно и настырно, словно речь шла о деле чрезвычайной важности: -- Пожалуйста, нарисуй мне овечку. Перед лицом непостижимой тайны человеку трудно набраться смелости и отказать в просьбе. Я был в тысяче миль от ближайшего жилья, мне грозила гибель, и тем не менее, сознавая, насколько это нелепо, я все же достал из кармана лист бумаги и свое вечное перо. Но тотчас вспомнил, что учился-то я все больше географии, истории, арифметике и грамматике, и с легким раздражением заявил этому мальчонке, что не умею рисовать. На что он ответил: -- Это пустяки. Нарисуй мне овечку. Но мне никогда еще не приходилось рисовать овечек. Поэтому я набросал для мальчишки одну из тех картинок, которые прежде так часто рисовал для других: боа-констриктора снаружи. И был очень удивлен, когда мальчуган недовольно воскликнул: -- Нет, нет, я не хочу слона в удаве. Это боа-констриктор, он очень опасный. А слон слишком громоздкий. Там, где я живу, все такое маленькое. Мне нужна овечка. Нарисуй овечку. Что ж, я сделал еще один рисунок. Мальчик внимательно посмотрел на него и сказал: -- Нет. Эта овечка совсем хилая. Нарисуй другую. Делать нечего, нарисовал. Мой приятель наградил меня доброй снисходительной улыбкой и молвил: -- Ты и сам видишь, что это не овечка, а баран. У него рога. В общем, пришлось рисовать заново. Но и эта моя работа была отвергнута, как все предыдущие. -- Она слишком старая. Мне нужна овечка, которая сможет прожить долго. Тут уж мое терпение истощилось: ведь мне надо было поскорее разобрать мотор. И тогда я набросал такой рисунок: И сопроводил его пояснением: -- Тут виден только ящик. А твоя овечка сидит внутри. Я изумился, заметив, как просветлело личико моего юного судьи. -- Все в точности так, как я хотел! Как ты думаешь, много ли травы надо этой овечке? -- Почему ты спрашиваешь? -- Потому что там, где я живу, все очень маленькое. -- Травы ей наверняка хватит, -- ответил я. -- Ведь я даю тебе совсем крошечного ягненка. Мальчуган склонил голову и принялся изучать рисунок. -- Не такой уж он и крошечный... Смотри! Он уснул... Вот так я и познакомился с маленьким принцем. 3 Нескоро я узнал, откуда он пожаловал. Этот маленький почемучка, похоже, даже не слышал тех вопросов, которые задавал ему я. И лишь благодаря ненароком оброненным словам мне мало-помалу открылось все. Когда, к примеру, он впервые увидел мой самолет (я не буду рисовать самолет, это слишком сложно), то спросил: -- Что это за штуковина? -- Это не штуковина, -- ответил я. -- Это самолет. Он летает по воздуху. И он мой. И я не без гордости сообщил ему, что умею летать. Узнав об этом, мальчонка вскричал: -- Что? Так ты свалился с неба? -- Да, -- скромно отвечал я. -- Ого! Как забавно! И маленький принц звонко, весело рассмеялся, чем изрядно разозлил меня. Не люблю, когда потешаются над моими бедами. Затем он добавил: -- Значит, ты тоже с неба! А с какой планеты? В этот миг я впервые заметил тусклый проблеск света в непроницаемой пелене тайны, окутывавшей его появление здесь. И спросил напрямик: -- Ты что, с другой планеты? Он не ответил, а продолжал разглядывать мой самолет, медленно покачивая головой. -- Вообще-то на этой штуковине ты не мог прилететь издалека... И он погрузился в долгое раздумье. А потом, достав из кармана намалеванную мною "овечку", углубился в изучение своего драгоценного достояния. Можете представить себе, как это полупризнание о "других планетах" возбудило мое любопытство. Поэтому я не пожалел сил, чтобы разузнать побольше. -- Откуда ты родом, малыш? Что значит это твое "там, где я живу"? Куда ты хочешь увезти свою овечку? Он помолчал в задумчивости и молвил: -- Этот твой ящик тем хорош, что по ночам овечка сможет прятаться в нем, как в домике. -- Совершенно верно. А если ты будешь молодцом, я дам тебе еще и бечевку, чтобы привязывать овечку днем. И колышек тоже дам. Но это предложение, похоже, обескуражило маленького принца. -- Привязывать? Что за глупая мысль? -- Ну, а как же? Надо привязать, иначе она забредет куда-нибудь и потеряется, -- сказал я. Мой приятель снова залился звонким смехом. -- Куда же она, по-твоему, забредет? -- Да куда угодно. Пойдет, куда глаза глядят. Помолчав, маленький принц очень серьезно ответил: -- Это не имеет значения. Там, где я живу, все такое маленькое! И, как мне показалось, с легкой грустью добавил: -- Если идти, куда глаза глядят, не очень-то далеко и забредешь. 4 Так я выяснил еще одно чрезвычайно важное обстоятельство: планета, с которой прибыл маленький принц, была разве что чуть-чуть больше обыкновенного дома! По правде сказать, я не очень удивился. Мне было прекрасно известно, что, помимо больших планет, таких, как Земля, Юпитер, Марс и Венера, которым мы дали имена, существуют еще и сотни других, и некоторые из них настолько малы, что их не так-то просто разглядеть в телескоп. Открыв такую планету, астроном дает ей не имя, а просто номер. Например, "астероид 325". У меня есть веские основания полагать, что планета, с которой прибыл маленький принц, называется "астероид Б-612". Этот астероид был замечен в телескоп лишь однажды -- турецким астрономом в 1909 году. Сделав свое открытие, астроном высокопарно объявил о нем на международном астрономическом конгрессе, но, поскольку ученый был одет на турецкий лад, никто не захотел ему верить. Такие уж они люди -- эти взрослые... Но, к счастью для вящей славы астероида Б-612, один турецкий диктатор издал указ, по которому его подданные под страхом смерти должны были облачиться в европейские одежды. И в 1920 году астроном повторил свое сообщение, уже в роскошном и вальяжном костюме. На сей раз его доклад получил всеобщее признание. Если я и поведал вам все эти подробности касательно астероида, и даже сообщил его номер, то исключительно из-за взрослых с их замашками. Взрослые любят всякую цифирь. Если вы говорите им, что завели нового друга, они никогда не спрашивают о том, что действительно важно: какой у него голос, какие игры он считает самыми увлекательными, собирает ли он бабочек. Вместо этого они вопрошают: сколько ему лет, сколько у него братьев, сколько он весит и сколько зарабатывает его отец. Они думают, что только из этих цифр можно что-то узнать о человеке. А если вы скажете взрослым: "Я видел красивый домик из розового кирпича, с геранью на подоконниках и голубями на крыше", они так и не поймут, что это был за домик. Вам придется сказать: "Я видел дом, который стоит сто тысяч франков". Вот тогда взрослые воскликнут: "О, какой славный домик!" Точно так же вы можете сказать им: "Доказательства существования маленького принца -- его обаяние, его смех и то, что ему была нужна овечка. Если кто-то хочет овечку, значит, этот кто-то существует". Но что проку так говорить? Взрослые только передернут плечами и отмахнутся от вас, как от малого дитяти. А вот если вы скажете: "Планета, с которой он прилетел, называется астероид Б-612", -- то сразу убедите взрослых, и они не станут донимать вас расспросами. Такие уж они. И не надо вменять это им в вину. Детям всегда приходится выказывать великое долготерпение, общаясь со взрослыми. Но для нас, знающих толк в жизни, цифры, разумеется, ничего не значат. Наверное, мне следовало бы начать мое повествование так, как начинаются сказки. Я должен был бы сказать: "Давным-давно жил-был маленький принц. Жил он на планете, которая была лишь чуть больше, чем он сам, и ему хотелось иметь друга..." В этом случае моя история показалась бы более правдивой тем людям, которые понимают толк в жизни. Дело в том, что я не хочу, чтобы мою книгу читали поверхностно. Я изрядно настрадался, записывая свои воспоминания. Шесть лет минуло с тех пор, как мой друг покинул меня, унося с собой овечку. И, если я пытаюсь поведать о нем, то лишь затем, чтобы уж наверняка не забыть его. Забывать друзей -- это так грустно. Не у всякого человека вообще есть, или был, друг. Забыв маленького принца, я могу стать таким же, как взрослые, которые уже давно не интересуются ничем, кроме цифр. С той же целью я приобрел коробку красок и несколько карандашей. В мои годы не так-то просто заново учиться искусству рисовальщика: ведь с тех пор, как в шесть лет от роду я нарисовал боа-констриктора изнутри и снаружи, мне больше ни разу не доводилось заниматься живописью. Разумеется, я постараюсь по возможности сделать мой портрет похожим на оригинал, но совсем не уверен, что мне это удастся. Один рисунок получается неплохо, зато другой не имеет ни малейшего сходства с натурой. К тому же, я делаю ошибки и никак не могу правильно передать рост маленького принца: то он у меня слишком долговязый, то совсем коротышка. Да и насчет цвета его костюма у меня есть кое-какие сомнения. Вот я и малюю, как могу, с переменным успехом. Но в общем и целом получается где-то на тройку с плюсом. Надеюсь, что так. Возможно, я допущу ошибки и в изображении каких-то важных деталей, но тут уж я не виноват. Мой друг никогда не давал никаких объяснений. Возможно, он думал, что мы с ним одинаковые, но, увы, я не умею рассматривать овечек сквозь стенки ящиков. Может быть, я уже немножко повзрослел. Постарел, сам того не желая. 5 С каждым днем из наших разговоров я все больше узнавал о его планете, о том, как он покинул ее и как путешествовал. Сведения пополнялись очень медленно и лишь благодаря случайным обмолвкам маленького принца. Именно так и узнал я на третий день о беде, в которой были повинны баобабы. И снова мне следовало бы поблагодарить за это овечку. Потому что маленький принц резко, словно охваченный серьезным сомнением, спросил меня: -- А это правда, что овечки едят кустики? -- Да, правда. -- Вот здорово! Я так и не понял, почему это столь важно -- чтобы овечки ели кустики. Но тут маленький принц добавил: -- Значит, они едят и баобабы? Я не преминул сообщить маленькому принцу, что баобабы -- далеко не кустики, а совсем даже наоборот -- громадные деревья, почти как замки. И, даже если он увезет с собой целое стадо слонов, это стадо не сможет съесть и один баобаб. Представив себе стадо слонов, маленький принц рассмеялся. -- Придется ставить их одного на другого, -- сказал он. Но потом сделал весьма мудрое замечание: -- А ведь баобабы тоже бывают маленькими, пока не станут большими. -- Совершенно верно, -- согласился я. -- Но почему ты хочешь, чтобы овечка кормилась маленькими баобабами? -- Ха! -- тотчас воскликнул он, словно речь шла о чем-то самоочевидном. И мне пришлось немало поломать голову, чтобы разгадать это тайну без посторонней помощи. Дело в том, что, как я выяснил, на планете маленького принца -- впрочем, как и на любой другой планете -- есть хорошие и плохие растения. Хорошие растения дают полезные семена, а от плохих происходят сорные. Но семена невидимы, ведь они дремлют в темной толще земли, пока одному из них вдруг не приспичит пробудиться. И тогда маленькое семечко просыпается, потягивается и начинает (на первых порах с опаской) подталкивать вверх, к солнцу, красивый безобидный росток. И если это -- всего лишь редиска или какой-нибудь розовый куст, то пусть себе растет, пока не вырастет. Но когда появляется сорняк, его надо вырвать с корнем как можно быстрее, едва распознаешь, что это за растеньице. А на родной планете маленького принца есть ужасные семена. Это -- семена баобаба. Почва планеты буквально кишела ими. А баобаб -- это такая штука, от которой надо избавляться при первой возможности, иначе будет слишком поздно. Они заполонят всю планету, пробуравят ее своими корневищами. И, если планета слишком маленькая, а баобабов слишком много, они в конце концов разорвут ее на кусочки. -- Поэтому я держусь правила, -- объяснил мне потом маленький принц. -- По утрам, как только приведешь себя в порядок, наведи порядок и на своей планете, да постарайся на совесть. Так-то вот. Надо непременно вырывать с корнем все баобабы -- в тот самый миг, когда их уже можно отличить от розовых кустов, на которые они так похожи, пока еще совсем маленькие. Работа очень скучная, -- добавил маленький принц. -- Зато немудреная. А однажды он заявил мне: -- Ты должен сделать красивый рисунок, чтобы дети в твоей стране увидели все в точности, как есть. Это им очень пригодится, если когда-нибудь они отправятся в путешествие. -- И добавил: -- Иногда не вредно отложить какое-нибудь дело на потом, но если запустить баобабы, быть беде. Я знаю одну планету, на которой жил лодырь. Как-то раз он махнул рукой на три маленьких кустика... Итак, руководствуясь указаниями маленького принца, я сделал рисунок этой планеты. Я не ахти какой большой любитель читать нотации. Но мы очень плохо понимаем, насколько опасны могут быть баобабы и какому риску подвергается человек, заблудившийся на астероиде, вот почему на сей раз я отказываюсь от своей привычной сдержанности и прямо говорю: дети, остерегайтесь баобабов! Ни я, ни мои друзья даже не знали, что нам уже давно угрожает опасность. Именно ради них корпел я над этим рисунком, и достигнутая мной наглядность стоит затраченного труда. Возможно, вы спросите: а почему в книге больше нет таких чудесных и выразительных рисунков, как этот, на котором баобабы? Ответ прост. Я старался. Только другие рисунки мне не удались. Потому что, рисуя баобабы, я черпал вдохновение в сознании настоятельной необходимости этой работы. 6 Мой маленький принц! Толика за толикой постигал я тайны твоей короткой и грустной жизни... Долгое время твоим единственным развлечением было тихое созерцание заката. Я узнал об этом утром четвертого дня, когда ты сказал мне: -- Я очень люблю закат. Пойдем, полюбуемся им вместе. -- Но надо подождать, -- ответил я. -- Подождать? Чего? -- Заката. Сейчас еще не время. Сперва ты, кажется, очень удивился. А потом усмехнулся себе под нос и сказал: -- Мне все время чудится, что я дома. Оно и верно: когда в Соединенных Штатах полдень, во Франции солнце уже садится. Если бы можно было за одну минуту перенстись во Францию, то вместо солнца в зените вы тотчас увидели бы закат. К несчастью, Франция слишком далеко. Но у тебя на планете, мой маленький принц, только и надо что на несколько шагов перенести кресло. Ты можешь любоваться угасанием дня и наступлением нежных сумерек, когда пожелаешь. -- Однажды, -- сказал ты мне, -- у меня выдался день, когда я видел закат солнца сорок четыре раза! А чуть погодя ты добавил: -- Знаешь, хорошо полюбоваться закатом, когда на душе печаль... -- Значит, в тот день тебе было грустно? -- спросил я. -- Ну, когда ты видел сорок четыре заката? Но маленький принц не ответил мне. 7 На пятый день (как всегда, благодаря овечке) мне открылась тайна жизни маленького принца. Внезапно, безо всякой видимой причины, будто вопрос был порожден долгими безмолвными раздумьями, маленький принц осведомился: -- А овечка... если она ест кустики, стало быть, ест и цветы, да? -- Овечка поедает все, до чего может добраться, -- ответил я. -- Даже цветы, у которых есть шипы? -- Даже цветы, у которых есть шипы. -- Какая же тогда польза от этих шипов? Сие было мне неведомо. Я как раз возился с мотором, стараясь отвернуть болт, который заело, и был очень встревожен, поскольку уже понял, что в моем самолете случилась чрезвычайно серьезная поломка. А питьевой воды осталось так мало, что я начинал опасаться самого худшего. -- Шипы, -- напомнил мне маленький принц, -- Какая от них польза? Задав какой-нибудь вопрос, он никогда не успокаивался, пока не получал ответа. Ну, а я злился из-за болта, поэтому и брякнул первое, что пришло в голову: -- Никакой. Цветы выпускают шипы просто от злости! -- Вот оно что! На миг воцарилось молчание. Потом маленький принц с легкой досадой ответил: -- Не верю я тебе! Цветы -- нежные и доверчивые, вот и стараются подбодрить себя, как могут. Они уверены, что их шипы -- страшное оружие. Я ничего ему не сказал, поскольку в то мгновение мысленно обращался с речью к самому себе: "Если этот болт не отвернется, выбью его молотком". Но маленький принц снова нарушил ход моих рассуждений. -- Ты и впрямь думаешь, что цветы... -- Нет! -- гаркнул я. -- Нет, нет, нет! Ничего я не думаю! Я сказал тебе первое, что взбрело на ум. Разве ты не видишь, что я очень занят серьезным делом? Он так опешил, что вытаращил на меня глаза. -- Серьезным делом? Маленький принц оглядел молоток у меня в руке, мои заляпанные моторным маслом пальцы, мою фигуру, склонившуюся над предметом, который, по его понятиям, был просто безобразным. -- Ты говоришь совсем как взрослые! Я почувствовал легкий стыд. Но маленький принц безжалостно продолжал: -- Ты все путаешь... Все валишь в одну кучу... Он и впрямь не на шутку рассердился. Даже тряхнул головой, и ветер взъерошил его золотистые кудряшки. -- Я знаю планету, на которой живет один краснолицый господин. Он ни разу не нюхал цветов, ни разу не смотрел на звезды и никогда никого не любил. Всю жизнь он только и делал, что складывал числа, и целыми днями твердил то же, что и ты: "Я занят серьезным делом!" Да еще и пыжился при этом. Только вот не человек он вовсе. Он -- гриб. -- Что? -- Гриб! Маленький принц аж побелел от злости. -- Цветы выпускают шипы миллионы лет. И овцы миллионы лет как ни в чем не бывало поедают их. И разве не важно попытаться понять, зачем цветы трудятся и отращивают шипы, от которых им нет никакого проку? Разве не важно разобраться в этой войне цветов с овцами? Неужто это не важнее, чем арифметические выкладки того толстого краснощекого господина? А если я знаю -- я, лично -- такой цветок, который растет только на моей планете, если он -- единственный на всем белом свете, а маленькая овечка вдруг однажды поутру слопает его, даже не понимая, что она делает? Думаешь, это не важно? Бледность сменилась густым румянцем, и маленький принц продолжал: -- Если человек любит цветок, один-единственный среди миллиона миллионов звезд, с него довольно и этого. Он смотрит на звезды и чувствует себя счастливым. Ведь он всегда может сказать себе: "Где-то там -- мой цветок..." Но, если овечка съест этот цветок, все звезды разом померкнут... Полагаешь, это не важно? Он не смог больше ничего сказать: слова потонули в рыданиях. На землю опустилась ночь, и я бросил свои инструменты. И болт, и молоток, и жажда, и смерть -- все это было теперь неважно. В солнечной системе, на планете Земля, на моей планете, рыдал маленький принц, который так нуждался в утешении. Я взял его на руки и принялся баюкать, приговаривая: -- Твоему любимому цветку не угрожает никакая опасность. Я нарисую твоей овечке намордник. Нарисую ограду вокруг твоего цветка. Я нари... Я не знал, что еще ему сказать. Я чувствовал себя неловким и нескладным. Я не знал, как мне достучаться до его души, как снова взять его за руку и пойти рядом. Она такая таинственная, эта страна слез. 8 Вскоре я узнал об этом цветке гораздо больше. На планете маленького принца цветы всегда были невзрачные, с одним рядом лепестков; они почти не занимали места и никому не мешали. Утром они вдруг раскрывались в траве, а к вечеру тихо жухли и опадали. Но однажды из неведомо откуда занесенного ветром семени вырос совсем другой цветок, и маленький принц очень бдительно наблюдал за этим крошечным ростком, не похожим на все другие крошечные ростки на его планете. Ведь это мог быть баобаб какой-то новой разновидности, понимаете? Но вскоре стебелек перестал тянуться вверх и приготовился к цветению. Маленький принц, который присутствовал при появлении крупного бутона, сразу же почувствовал: сейчас из него исторгнется нечто чудесное, дивное. Но цветок все никак не покидал свое зеленое жилище. Все прихорашивался, спрятавшись от глаз, с великим тщанием подбирая краски, прилаживая один за другим лепестки. Ему не хотелось выходить в свет помятым и растрепанным, будто какой-нибудь полевой мак, а хотелось предстать миру во всей красе. О да, это было кокетливое создание! Шли дни, а цветок по-прежнему прихорашивался в тайне от всех. И вдруг на утренней заре явился взорам! И после всех этих кропотливых приготовлений цветок зевнул и сказал: -- Ой, я еще толком не проснулся. Вы уж не обессудьте, я не успел привести в порядок лепестки. Но маленький принц не смог сдержать восторга. -- О, как вы прекрасны! -- Правда? -- мелодично отозвался цветок. -- И ведь я родился вместе с солнцем... Маленькому принцу не составило труда догадаться, что от скромности этот цветок не зачахнет. Но как он был трогателен, как восхитителен! -- По-моему, пора завтракать, -- добавил цветок мгновение спустя. -- Если вы будете так любезны позаботиться о моих нуждах... Вконец смутившись, маленький принц отправился на поиски лейки со свежей водой и полил цветок. А тот не мешкая принялся изводить его своими прихотями, и удовлетворить их, по правде сказать, было не так-то просто. Однажды, к примеру, рассуждая о шипах, которых у него было четыре, цветок заявил маленькому принцу: -- Пусть приходят тигры, мне не страшны их когти! -- На моей планете нет тигров, -- возразил маленький принц. -- К тому же, тигры не травоядные. -- А я -- восе не трава, -- беззаботно пропел цветок. -- О, прошу прощения... -- И я совсем не боюсь тигров, -- продолжал цветок. -- Зато ужасно боюсь сквозняков. Надо полагать, у вас не найдется для меня ширмы? -- Растение, которое ужасно боится сквозняков, -- сказал маленький принц. -- Тяжелый случай, -- заметил он и добавил про себя: -- У этого существа весьма сложный характер. -- Я хочу, чтобы по вечерам вы накрывали меня стеклянным колпаком. У вас тут очень холодно. Там, откуда я родом... Тут он умолк. Ведь, когда его занесло на эту планету, он еще был семечком и не мог ничего знать о других мирах. Еще чуть-чуть, и цветок позволил бы уличить себя в неумелой лжи. Он тихонько откашлялся, давая понять, что обиделся на маленького принца. -- Ну, и где же ширма? -- Я как раз собирался поискать ее, но тут вы заговорили со мной... Цветок снова кашлянул, чуть громче, дабы маленький принц почувствовал угрызения совести. Но вскоре маленького принца, полюбившего цветок и желавшего ему только добра, охватили сомнения. Он слишком серьезно воспринимал не имевшие никакого значения слова и чувствовал себя очень несчастным. -- Не надо мне было слушать его, -- признался он мне однажды. -- Человек вообще не должен прислушиваться к цветам. На них надо просто смотреть и вдыхать их благоухание. Мой цветок всю мою планету сделал душистой, но я так и не научился наслаждаться его великолепием. Эти его рассуждения о когтях, они не на шутку раздражали меня, вместо того, чтобы наполнять мое сердце нежностью и состраданием. И он доверительно продолжал: -- Дело в том, что я еще не постиг науку понимания. Мне следовало судить по делам, а не по словам. Ведь цветок окутал меня сиянием, подарил мне свое благоухание. Я не должен был бежать от него... Мне следовало бы догадаться, какая нежность скрыта за этими маленькими хитростями и жалкими уловками. Цветы так изменчивы! Но я был слишком молод и не знал, как надо любить... 9 Насколько я понял, маленький принц решил бежать со своей планеты при помощи стаи перелетных птиц. Утром в день побега он навел на планете безупречный порядок. Старательно вычистил все действующие вулканы. Их у него было два. На действующем вулкане очень удобно разогревать завтрак. Был у маленького принца и вулкан, который уже потух. Но маленький принц, по своему обыкновению, сказал: "Как знать, всяко может быть" -- и вычистил потухший вулкан тоже. Если вулканы хорошо прочистить, они горят спокойно и ровно, и никаких тебе извержений. Потому что извержение вулкана -- это как пламя в дымоходе. Мы, земляне, ясное дело, слишком маленькие, чтобы прочищать вулканы. Вот почему они причиняют нам столько неприятностей. Маленький принц с легкой грустью вырвал последние ростки баобабов. Тогда он был уверен, что не захочет вернуться домой. Но в последнее утро вся эта привычная возня вдруг приобрела для него особую важность. А когда он в последний раз полил цветок и приготовился заботливо укрыть его стеклянным колпаком, то внезапно понял, что вот-вот расплачется. -- Прощайте, -- сказал он цветку. Но тот не ответил. -- Прощайте, -- повторил маленький принц. Цветок кашлянул. Но вовсе не потому, что простудился. -- Я вел себя глупо, -- сказал он, наконец. -- И прошу у вас прощения. Попытайтесь найти свое счастье... Маленький принц ждал упреков и удивился, когда их не последовало. Он растерялся и застыл со стеклянным колпаком в руках, потому что не понимал, откуда вдруг эта тихая нежность. -- Конечно, я люблю вас, -- продолжал цветок. -- И сам виноват: надо было сказать вам об этом в самом начале. Впрочем, это неважно. Но вы... вы были таким же глупеньким, как я. Попытайтесь стать счастливым... И оставьте этот стеклянный шар, он мне больше не нужен. -- Но ветер... -- Пустяки, не очень-то я и простужен... Ночная прохлада пойдет мне на пользу. Я же цветок. -- Но животные... -- Если я хочу познакомиться с бабочками, придется смириться с присутствием двух-трех гусениц. По-моему, бабочки такие красивые. А кто, кроме бабочек -- и гусениц, -- придет ко мне? Вы будете далеко... Ну, а больших зверей я не очень-то и боюсь. У меня есть мои коготки. И цветок простодушно выставил напоказ свои четыре шипа. А потом добавил: -- Не мешкайте. Раз вы решили уехать, уезжайте сей же час! Цветок не хотел, чтобы маленький принц видел его слезы. Это был очень гордый цветок... 10 Оказалось, что маленький принц жил по соседству с астероидами 325, 326, 327, 328, 329 и 330. Поэтому для начала он посетил их, дабы пополнить копилку своих знаний. На первом из этих астероидов жил король. Облаченный, согласно рангу, в пурпур и горностай, он восседал на простеньком троне, но, тем не менее, выглядел очень величественно. -- О, вот и подданный! -- воскликнул король, когда увидел приближавшегося к нему маленького принца. И маленький принц спросил себя: "Как же он меня узнал, если никогда прежде не видал?" Он не ведал, что короли очень просто смотрят на мир: для них все люди -- подданные. -- Подойди, дабы мне было лучше видно тебя, -- велел король, преисполненный гордости при мысли о том, что теперь он и впрямь стал для кого-то королем. Маленький принц посмотрел по сторонам, не найдется ли какого сиденья, но великолепная горностаевая мантия короля крупными складками покрывала всю планету. Поэтому принцу пришлось стоять. Он был утомлен и зевнул. -- По этикету, зевать в присутствии короля возбраняется, -- объявил монарх. -- Я запрещаю тебе зевать. -- Я ничего не могу с собой поделать. Я не нарочно, -- ответил вконец смущенный маленький принц. -- Я долго был в дороге и совсем не спал. -- Вот как? -- молвил король. -- В таком случае я повелеваю тебе зевать. Я уже много лет не видел зевающих людей. Зевок -- весьма занятное зрелище. Ну же! Зевни еще раз! Это приказ. -- Но мне страшно... я больше не могу... -- пробормотал маленький принц, вконец сбитый с толку. -- Хм! -- ответил король. -- Хм! Что ж, тогда повелеваю тебе то зевать, то... У короля немного заплетался язык, и это рассердило его. Ибо прежде всего он требовал уважения к своей особе и не терпел неповиновения. Ведь он был самодержцем. Но, помимо этого, он был славным малым, а посему и приказания отдавал разумные. "Если бы я, к примеру, велел генералу обернуться какой-нибудь морской птицей, -- говорил он, -- а генерал не подчинился мне, то вины генерала в этом не было бы. Виноват был бы я сам". -- Можно мне сесть? -- робко осведомился, наконец, маленький принц. -- Я повелеваю тебе сесть, -- отвечал король, величаво подбирая полу своей складчатой горностаевой мантии. Но принцу не давал покоя один вопрос... Планета совсем крошечная. Чем же тут правит этот король? -- Ваше величество, -- сказал он, -- нижайше прошу прощения, но я вынужден задать вам вопрос... -- Я повелеваю тебе задать мне вопрос! -- поспешно заверил его король. -- Ваше величество, над чем вы царствуете? -- Надо всем, -- с величественной простотой ответил король. -- Надо всем? Король взмахнул рукой, обводя жестом свою планету, а также другие планеты, да впридачу еще и звезды. -- Надо всем этим? -- спросил маленький принц. -- Надо всем этим, -- ответил король. Ибо власть его была не только самодержавной, но и беспредельной. -- И звезды повинуются вам? -- Разумеется, повинуются, -- отвечал король. -- Мгновенно. Я не допускаю непослушания. Такое могущество показалось маленькому принцу достойным восхищения. Будь он сам таким же полновластным правителем, мог бы любоваться закатом солнца не сорок четыре, а семьдесят два, или сто, или даже двести раз на дню, и ему даже не пришлось бы передвигать кресло. А поскольку он немного загрустил, вспомнив свою крошечную покинутую планету, то набрался храбрости и обратился к королю с просьбой: -- Мне хотелось бы полюбоваться закатом... Окажите мне милость, велите солнцу зайти... -- Если бы я приказал генералу порхать с цветка на цветок подобно бабочке, или написать трагическую пьесу, или превратиться в птицу, парящую над морем, а генерал не исполнил полученный приказ, кто из нас двоих был бы повинен в этом? -- сердито спросил король. -- Генерал или я сам? -- Вы, -- твердо ответил принц. -- Вот именно. Со всякого надо спрашивать лишь сообразно его способностям, -- рассудил король и продолжал: -- Признанием пользуется только та власть, которая опирается прежде всего прочего на благоразумие. Если приказать своим подданным утопиться в море, они поднимут восстание. Я имею право требовать повиновения лишь потому, что мои повеления разумны. -- Как же тогда быть с моим закатом? -- напомнил ему маленький принц, который никогда не забывал своих вопросов. -- Получишь ты свой закат. Я велю это устроить. Но, как мудрый правитель, сперва дождусь благоприятных условий. -- И когда же они будут? -- осведомился маленький принц. -- Хм! -- отвечал король. -- Хм! Помолчав, он сверился с толстенным календарем и продолжал: -- Хм! Хм! Ну, пожалуй, что... пожалуй, что нынче вечером, где-то без двадцати восемь. Вот тогда ты и увидишь, как четко исполняются мои повеления! Маленький принц зевнул. Ему было жаль утраченного заката, и еще он начинал немного тяготиться происходящим. -- Мне тут больше нечего делать, -- заявил он королю. -- Пора в путь. -- Не уезжай, -- попросил король, гордый тем, что у него появился подданный. -- Не уезжай. Я сделаю тебя министром. -- Министром чего? -- Ну... ну... министром правосудия! -- Но здесь некого судить! -- А этого мы пока не знаем, -- ответил король. -- Я еще не объехал всех своих владений. Я очень стар. И тут не хватает места для кареты. А ходьба утомляет меня. -- Но я уже все осмотрел! -- воскликнул маленький принц, обернувшись и снова заглянув на обратную сторону планеты. Там, как и здесь, не было ни единой живой души... -- Значит, будешь судить самого себя, -- отвечал король. -- А это куда как не просто. Судить себя гораздо труднее, чем других. Если сумеешь судить себя по справедливости, значит, ты и впрямь мудрый муж. -- Да, -- согласился маленький принц. -- Но судить себя я могу где угодно. Мне вовсе не обязательно жить на этой планете. -- Хм! Хм! -- отозвался король. -- У меня есть веские основания полагать, что где-то на моей планете скрывается старая крыса. По ночам я слышу ее возню. Вот эту старую крысу и суди. Приговаривай ее время от времени к смерти. Тогда ее жизнь будет зависеть от твоих решений. Но всякий раз милуй ее, ибо старую крысу надобно беречь. Ведь, кроме нее, у нас больше нет подсудимых. -- Я не люблю обрекать кого-либо на смерть, -- ответил маленький принц. -- А теперь мне, пожалуй, пора в дорогу. -- Нет, -- заявил король. Маленький принц уже приготовился к отбытию, но ему не хотелось огорчать старого правителя, и он сказал: -- Если вашему величеству угодно, чтобы его повеления исполнялись незамедлительно, вы могли бы отдать мне какой-нибудь разумный приказ. Например, повелеть мне покинуть вас, прежде чем истечет минута. По-моему, обстоятельства благоприятствуют этому. Король безмолвствовал, и маленький принц, помешкав еще несколько секунд, вздохнул и был таков. -- Я назначаю тебя моим посланником! -- поспешно крикнул ему вслед король, снова приняв величавый вид, столь приличествующий самодержцу. -- До чего же они странные, эти взрослые, -- сказал себе маленький принц, продолжая путешествие. 11 На второй планете жил спесивец. -- О, кажется. Ко мне пожаловал один из моих поклонников! -- воскликнул он, завидев приближавшегося маленького принца. Ибо спесивцы считают всех остальных людей своими поклонниками. -- Доброго вам утра, -- приветствовал его маленький принц. -- Что за причудливая шляпа у вас на голове? -- Это -- шляпа для приветствий, -- отвечал спесивец. -- Чтобы приподнимать ее, когда народ рукоплещет мне. К сожалению, сюда никто не заезжает. -- Да? -- удивился маленький принц, который понятия не имел, о чем ведет речь спесивец. -- Хлопни-ка в ладоши. Вот так, одной по другой, -- подсказал ему спесивец. Маленький принц хлопнул в ладоши. Спесивец нарочито скромно приподнял шляпу. "А это будет позанятнее, чем гостить у короля" -- сказал себе маленький принц и снова захлопал в ладоши -- одной по другой. Спесивец опять приветственно приподнял шляпу. Так они упражнялись минут пять, потом маленькому принцу наскучила эта однообразная игра, и он спросил: -- А что надо сделать, чтобы вы нахлобучили шляпу пониже? Но спесивец не слышал его. Спесивцы вообще не слышат ничего, кроме славословий. -- Ты и правда восторгаешься мной? -- надме