Александр Етоев. Человек человеку -- Лазарь
Рассказ
---------------------------------------------------------------
Данное художественное произведение распространяется в
электронной форме с ведома и согласия владельца авторских
прав на некоммерческой основе при условии сохранения
целостности и неизменности текста, включая сохранение
настоящего уведомления. Любое коммерческое использование
настоящего текста без ведома и прямого согласия владельца
авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.
По вопросам коммерческого использования данного произведения
обращайтесь к владельцу авторских прав непосредственно или по
следующим адресам:
Internet: barros@tf.spb.su Тел. (812)-245-4064
FidoNet: 2:5030/581 Сергей Бережной (Serge Berezhnoy)
----------------------------------------------------------------------
(C) Александр Етоев, 1997
----------------------------------------------------------------------
С вечера мы в Песках -- ходим, ходим, натоптали в барханах троп,
без счета перебили песчаников, Григорьев повредил респиратор --
пришлось выдавать из запаса, у Алапаева резь в паху, Жогин,
бледный, как смерть,-- вот-вот потеряет сознание. Один я --
ничего. Да Козлов. Козлов у нас главный.
Присели отдохнуть на бархан. Песчаники тут как тут,-- уселись
неподалеку, вылупились и ждут. Григорьев поманил пальцем.
Доверчивые зверьки бросились наперегонки под каблук. Давить
их -- одно удовольствие, они лопаются, как кульки, и из
сплющенных плоских лепешек фукает золотистый дым. Григорьев даже
не улыбнулся. Раздавил последнего и сказал:
-- Плохо.
-- Ему плохо,-- Козлов показал на Жогина. Тот лежал,
отвалившись на спину, пальцы сжимались и разжимались, а лицо
сводило от судороги.
-- Вколи ему четверть ампулы, не то загнется до срока,--
сказал Козлов Алапаеву.
-- Ржавым-то шприцем?
-- А ты поплюй, да вколи. Ничего ему не будет, потерпит.
-- Главное -- в этом квадрате. Я точно помню, что здесь. Еще
на карте была отметка. Базальтовый столб.-- Григорьев носком
ботинка отбросил плоское тельце, потом поднялся и, прикрывая
глаза, зло оглядел окрестность.
-- Был, да сплыл. Может, его песком занесло,-- Козлов вздохнул,
оттянул пальцем резиновый край респиратора и высморкался на
красный песок.-- Здесь нас пятеро, на корабле -- двое.
Родионова не в счет. План такой...
-- Погоди с планом, Козлов. Там, левее раздвоенного бархана,
кажется, что-то темнеет. Похоже -- столб.
Григорьев протер очки и стал смотреть, куда я показывал.
-- Что-то есть. Черт! Был бы бинокль! -- он посмотрел на
Жогина.
Бинокля не было. Ящик с походной оптикой, который после посадки
выгрузили на песок, исчез. Виноват был Жогин -- его поставили
сторожить, а он зашел за бархан помочиться, вернулся, а от
ящика -- одна квадратная вмятина. В Песках такое бывало.
Грешили на таинственных мантихоров, но самих мантихоров пока что
никто не встретил. Ни следов, ни жилья -- а вещи все равно
пропадали.
-- Ларин,-- Козлов повернулся ко мне.-- Ты увидел, ты и
пойдешь. С тобой пойдет...-- он посмотрел на Григорьева и
усмехнулся.-- Я пойду с Лариным. А ты, Григорьев, делай замеры
почвы. Алапаев тебе поможет.
Он встал, стряхивая с комбинезона песок.
-- Трубу брать? -- я с ненавистью посмотрел на столб сборного
огнемета. Весу в нем было два пуда с четвертью. Плюс комплект
баллонов с горючей смесью. Да метровый шомпол для прочистки
ствола. Да огнетушитель.
-- Не надо. Впрочем, возьми.
Я сплюнул, взвалил на плечо трубу и стал пристегивать к поясу
остальное. Я нарочно не торопился и делал все, как положено.
-- Ладно,-- Козлов меня понял и дал отбой.-- Ну ее к бесу.
Делов-то на полчаса. Если что -- позовем на помощь Григорьева.
Мы двинулись -- я первый, Козлов за мной. Отойдя метров на
десять, он обернулся к оставшимся:
-- Если Жогин помрет, тело до нашего прихода не хороните.
-- Ларин,-- сказал мне Козлов, когда мы ушли от барханов
достаточно далеко.-- Вот что, Ларин.-- Он сунул руку в карман и
вытащил из него запальный узел от огнемета.-- Я его специально
свинтил. Если что, они им не смогут воспользоваться.
-- Я видел,-- сказал я, не замедляя шагов.
-- Ты в группе самый глазастый,-- рассмеялся Козлов.-- Как ты
думаешь, для чего я это сделал?
-- Для ровного счета,-- ответил я и даже не оглянулся.
-- Правильно. На два делить легче, чем на пять.
-- На четыре. Жогин не в счет.
-- В счет, он притворяется. И Алапаев это прекрасно знает.
Алапаев медик. Они заодно.
-- Не повезло Григорьеву.
-- Что делать. Я нарочно его оставил, чтобы связать им руки.
При нем они не осмелятся.
-- А без него?
-- Ты думаешь?..
Я пожал плечами и не ответил. Козлов стал сопеть и чесаться,
теперь он шел со мной рядом, и я видел, как его грязные ногти
выскребают из щетины песок.
-- Ладно,-- сказал Козлов.-- Если они Григорьева уберут, нам
меньше работы.
-- Там что? -- он дернулся, показывая вперед, и хотел
спрятаться за меня. Я запомнил, к какому карману потянулась его
рука.
-- Где -- там? -- я кивнул на осьмушку луны, вылезшей из-за
дальних барханов.-- Там -- луна.
-- А-а,-- Козлов успокоился.
-- Нервничаешь, Козлов.
Он поморщился, но спорить не стал.
-- Столб скоро? -- спросил он грубо.-- Мимо не пройдем?
-- Не знаю,-- я решил играть в дурака.-- Из-за барханов не
видно. Может, скоро, а, может, нет. Пески. Место темное.
-- Послушай, Ларин,-- Козлов от меня не отставал.-- Я давно
хочу у тебя спросить. Родионова, она тебе что-нибудь про меня
говорила?
"Что ты вонючий козел, говорила. И во рту у тебя помойка. А еще
говорила, что ты предлагал ей корабельную кассу, за то, чтобы с
ней переспать".
-- С какой стати она должна была мне про тебя говорить?
-- Ну... Раз ты ее...
-- Козлов. Я ведь не посмотрю, что ты старший.
Опять вынырнула луна и, расплывшись бледным плевком, потекла по
красному небу. Волнистое лезвие горизонта подрезало ее
прозрачную плоть. Барханы пили из нее кровь, и скоро она,
испустив дух, сгинула. Козлов стал волноваться.
-- Ларин. Мы идем уже пятьдесят минут.
-- Если точно, то сорок пять. И потом -- дорога открыта. Ты
всегда можешь вернуться обратно. На один делить проще, чем на
два.
-- Если мы потеряем дорогу, делить будет нечего. Залезь,
посмотри еще. Где он, этот поганый столб?
-- Нету столба,-- сказал я, спустившись с бархана.-- Потерялся.
-- Ларин, если ты все это нарочно подстроил... со столбом...--
он вдруг резко остановился.-- Понятно. Григорьев с тобой
заодно.-- Он хотел сделать шаг от меня, но оступился. Неловко
взмахнув руками, Козлов повалился на спину. Я смотрел, как он
переворачивается на живот, как встает на колени и по складкам
его одежды струйками стекает песок.
-- Помочь? -- спросил я спокойно.
Козлов растерялся. Его тяжелая узловатая кисть остановилась на
полдороге к карману.
-- Руку подать? -- я протянул руку, но Козлов уже поднимался.
-- Извини,-- сказал он, отводя взгляд.-- Будешь нервным, когда
эта сопля в небе.
Луна показалась опять. Она плыла низко, прячась за горизонт, и
во впадине между барханами я четко увидел высокую человеческую
фигуру. Руки у человека были сложены над головой крестом. Крест
означал римскую цифру 10. Значит, начнут они ровно в десять.
Сейчас было без четверти.
-- Бывает,-- сказал я небрежно и показал на небо.-- Пустота --
ни птицы, ни облачка. Днем здесь всегда так. Вот ночью -- другое
дело.
-- Что же нам теперь до ночи в песке торчать?
-- Вот он, столб,-- я ткнул пальцем в сторону плывущего над
песком светила.
-- Слава Богу. Пошли.
Я дал ему себя обогнать и шел теперь от Козлова сбоку. Правый
карман Козлова находился от меня слева.
-- Я ведь почему тебя выбрал, Ларин. Потому, что тебе верю.
Жогин, Григорьев -- все это так, людишки. Дерьма кусок. Один
ты -- человек.
"Говори, говори, крыса. У тебя еще остается десять минут.
Давай, я потерплю".
-- Но один ты пропадешь. Не выйдет у тебя одного. Я еще при
живом капитане Зайцеве знал про контейнер с "Шиповника". Раньше
всех знал. Капитан был болтлив. Я бы на его месте не стал молоть
языком кому ни попало.
"Это верно. Тебе говорить, точно, не стоило".
-- Ларин. Земля далеко. Ты умеешь управлять кораблем, я умею
управлять людьми. Да сам Бог велел нам с тобой держаться рядом.
Из-за плавной дуги бархана, огибая его вдоль подножья,
показалась стайка песчаников. Увидев нас они ускорили бег и,
повернув, пропали. Я заметил -- у последнего из зверьков
безжизненно волочится лапа.
"Кто-то из наших. Поэтому они такие пугливые".
Козлов тоже заметил странность.
-- Видал? С чего бы им нас пугаться? Ларин,-- он обернулся и
пристально посмотрел на меня,-- я не такой осел, чтобы доверять
тем, кто остался. Я ведь кое-что держу про запас. Кое-что
важное. Ключ...
"Дурак ты, Козлов. Только такому дураку, как ты могло придти в
голову отрезать у мертвого капитана палец и думать, что никто не
заметит".
Но игра есть игра.
-- Ключ? -- я сделал вид, что не понял.-- Какой ключ?
-- Пока не скажу. Отыщем контейнер, тогда узнаешь.
-- Отыщем, куда ж он...
Выстрел прозвучал, как щелчок,-- я даже не успел удивиться.
Неужели отстали часы? Стрелка не дошла до черты на целых четыре
деления. Я вгляделся вперед в неподвижные волны барханов. Взгляд
запутался в светотенях, и я ничего не увидел. Снова щелкнуло.
Плечу сделалось холодно и свободно. Я посмотрел на комбинезон --
пятнистая ткань разошлась на плече на стороны, и края ее
порыжели.
Слева сопел Козлов. Пригнув голову, он сидел на песке и сражался
с непокорным карманом. Значит, стрелял не Козлов.
Береженого Бог бережет. Я прыгнул и повалил Козлова на землю.
Коленом я ударил его в живот, а ребром ладони -- между скулой и
шейными позвонками. Козлов всхлипнул и на время затих.
На часах было начало одиннадцатого. Я повернул тело Козлова на
бок и прикрылся им, как щитом.
-- Ларин! -- услышал я голос Жогина.-- Ларин, ты жив? Иди к
нам, мы его нашли.
-- Черта с два,-- сказал я негромко, опорожняя у Козлова карман.
Пистолет был у Козлова хороший, именной -- на матовой рукоятке я
прочитал слова: "Капитану Зайцеву за мужество и отвагу".
-- Ларин!
Я снял пистолет с предохранителя и руку с ним положил Козлову на
плечо. Тот вздохнул и дернул коленом.
Надо было решаться: пистолет -- все-таки козырь. Или бежать
вперед, или же отступать и как-нибудь пробираться в обход, чтобы
зайти им с тыла. "Людишки. Дерьма кусок". Так о них говорил
Козлов. Что правда, то правда.
Я решил отступать и стал оттаскивать тело Козлова за ближайший
песчаный холм. В воздухе затрещали выстрелы -- они поняли мой
маневр и пытались мне помешать. Я был уже близ бархана, когда
тело Козлова обмякло и сделалось тяжелым, как камень. Я проволок
труп еще метр или два, потом бросил и, извиваясь ящерицей,
отполз в безопасную зону.
Можно было передохнуть. Я отвернул вентиль обогатителя и угостил
себя двойной порцией кислорода. Голова стала ясной, и я вдруг
вспомнил про ключ. Но, видно, не один я подумал об отрезанном
пальце капитана: за песчаным бугром песок скрипел и
пересыпался -- кто-то подбирался к трупу с другой стороны
бархана.
Я осторожно -- сначала флягу с водой, только потом голову --
высунулся и осмотрелся. Труп лежал, где лежал, но сейчас
почему-то казался огромным, не таким, каким я его оставил
лежать. Но это еще ничего. Главное -- труп шевелился.
У меня чуть челюсть не отвалилась. Я метнулся за скос бархана и
недобрым словом помянул Господа. Оживающих мертвецов мне еще
видеть не приходилось. Между тем шаги за холмом делались яснее и
громче -- видно, у того, кто двигался с другой стороны, нервы
были покрепче.
"К черту! -- я ударил кулаком по песку, так, что заболели
костяшки.-- Если ты одолел живого, то и мертвого как-нибудь
одолеешь".
Пересиливая отвращение, я выглянул из-за песчаного бруствера и
посмотрел на труп. И все понял. Песчаники! Это они облепили тело
и, раздирая клочья комбинезона, поедали мертвую плоть.
Противно засосало под сердцем. Я поднял пистолет и, не целясь,
нажал на спуск. Плечо тряхнуло от выстрела. За барханом что-то с
шумом упало в песок, а тело Козлова замерло и от него во все
стороны побежали перепуганные зверьки.
-- Ларин! Не стреляй! Это ошибка. Мы думали, ты -- Козлов,--
закричал из-за холма Жогин.
"Индюк думал". Я осторожно подполз к телу, готовый в любую
секунду выстрелить.
-- Ларин! -- Жогин вылез из песчаной воронки и поднял над
головой руки.-- У меня ничего нет.
Я целился очень медленно. Жогин стоял бледный, словно вареная
рыба, лишь криво темнел на лице сбившийся круг респиратора, да
слепо отсвечивали очки.
-- Ну? -- сказал я ему.-- Считаю до двух. Раз.
Жогин тряхнул рукавом и на песок упал пистолет.
Я усмехнулся:
-- Все? На тебя не похоже.
-- Сейчас.-- Жогин вывернул локоть, и на песке рядом с первым
оказался второй. Носком ботинка Жогин отбросил их в мою
сторону.-- Все,-- сказал он, сглатывая комок.
-- Допустим,-- ответил я.-- Григорьев с вами?
-- Там,-- Жогин кивнул за барханы.
-- Мертвый? -- я поднял и опустил ствол.
Жогин засмеялся и едва заметно кивнул.
-- А контейнер?
Ответить он не успел. Узкий голубой луч ударил в небо из-за
барханов. Уши заложило от свиста. Луч стал шириться и расти,
волна холодного воздуха окатила меня с головой. Я увидел, как
падает на песок Жогин и откатывается за ближайший холм. Край
неба сделался темным, тяжелая песчаная туча выползла из-за
горизонта и быстро поползла в мою сторону. Потом в ее сердцевине
вспыхнуло огненное яйцо, и небо раскололось на части.
Очнулся я под чем-то тяжелым. Кожа на щеке была стянута и
покрыта ссохшейся коркой. Ничего не болело. Я осторожно
освободился от груза и увидел, что лежал под мертвым Козловым. И
засохшая кровь на щеке была его кровью.
"Ласточка",-- я приложил к виску холодную сталь ствола, потом
вздохнул и на секунду закрыл глаза. Так я с ней попрощался.
Футляр, в котором был спрятан палец, я нашел у Козлова за
поясом, вытащил и переложил к себе.
-- Эй! -- услышал я голос Григорьева.-- Жогин! Ты жив?
Григорьеву никто не ответил. Он, как солдат в атаке, перебегал
от бархана к бархану, бежал и выкрикивал на бегу:
-- Жогин! Жогин!
В руке он сжимал допотопный, страшный на вид пистолет, который
на корабле держал в своей коллекции Зайцев.
"Неужели такой стреляет? Вернее всего этот монстр не более как
пилюля от страха -- психологическая поддержка трусоватому по
натуре Григорьеву".
-- Жогин!
Сейчас он бежал по открытому бугристому склону, метрах в сорока
от меня. Двигался он не быстро, то и дело цепляясь ногами за
гребни песчаных волн и с трудом удерживая равновесие. Не попасть
в такую мишень мог лишь пьяный или ленивый. Когда я поднял
пистолет, Григорьев остановился и замер. Но увидел он не меня,
смотрел он в сторону, за высокий бархан, поднимающийся среди
других островерхой складчатой пирамидой. Я еще не нажал на
спуск, а он вскрикнул, словно обжегся и медленно двинулся по
направлению к пирамиде. Я видел, как напряжено его тело, как он
боится идти, как подгибаются ноги, а пугало, что зажато в руке,
пляшет, будто живое. Не дойдя нескольких метров, он остановился
и закрыл пистолетом лицо. Потом повернулся резко и, видно, хотел
побежать, но вдруг упал, и даже я на таком расстоянии увидел, как
на выцветшей ткани комбинезона распускается красный цветок.
Вот так я сэкономил на пуле -- знать бы, за чей счет. Я мысленно
перетасовал карты, благо их оставалось четыре. Три короля и
дама. Жогин -- возможно, но вряд ли. Жогин прост, хоть и считает
себя хитрецом. Скорее уж Алапаев. Или Яшин. Или Родионова. Кто
из них остался на "Ласточке" -- Яшин или она? Или сбежали
вместе, а "Ласточку" взорвали потом?
Мертвый Григорьев враскорячку лежал на песке. Я, выжидая,
замер, но кроме стаи песчаников, подкрадывающихся к лежащему
телу, никакого движения не замечал. Так я прождал с полчаса,
испытывая противника на терпение. Потом не выдержал и пополз.
Голова была на удивление ясной. Рука не дрожала. А засохшую
корку крови, как маска стягивающую лицо, я успел счистить
песком, смачивая его слюной.
Я полз и думал о Родионовой. На "Ласточке" мы прожили с
ней десять дней, до этого она жила с Зайцевым, пока его не
убили. Изменяла она мне редко, один раз я заставил ее ночевать
с Жогиным, чтобы узнать про Козлова. Если Яшин ее убил --
жаль. До ближайшей женщины -- десять недель полета.
Чем ближе я подбирался к бархану, тем труднее становилось
ползти. Дело было не в страхе. И реакция на гибель Григорьева
здесь была ни при чем. Песок оставался прежним, его волны и
пестрые гребни привычно врезались в кожу. Мозг привычно гасил
болевые удары и отсчитывал метры пути. Пожалуй, воздух стал
вязче -- признак наступившего вечера. Или все-таки помноженный
на усталость страх?
До бархана оставалось немного. Между мной и волнистым склоном,
круто поднимавшимся вверх, проходила гряда холмов -- невысоких,
каждый размером с согнутого в поясе человека. Правее, в
нескольких метрах, как рваная дыра в полотне, темнело тело
Григорьева.
Я взял правее. Пусть потеряю во времени, зато можно ползти,
укрываясь за песчаной косой, подковой изгибающейся к востоку.
Глядишь, и где-нибудь отыщется место, откуда можно будет
выстрелить первому.
Скоро мне повезло -- в спекшейся корке, покрывавшей ребро косы,
я обнаружил трещину. В узком треугольном просвете, который
расширялся на выходе, виднелась вывернутая рука Григорьева с
увязшей в песке ладонью. А рядом, ближе ко мне, лежал
пластиковый цилиндр размером с человеческий палец.
"Третий.-- Я хотел облизать губы, позабыв про кольцо
респиратора, и почувствовал горечь резины.-- Значит, третий был
у Григорьева. Так".
Оторвав взгляд от лежащего на песке предмета, я попытался
рассмотреть то, что находилось вдали. Видимость была -- хуже
некуда. Красноватая глыба бархана еще просматривалась на
вечереющем небе, но неясное пятно у подножья из-за расстояния и
узости щели все время меняло форму, и глаз уставал смотреть.
Можно было расширить щель, но получать пулю в лоб из-за
собственного нетерпения не хотелось.
Выручила меня луна. Бледный призрачный круг, срезанный песчаными
ножницами, возник всего на мгновенье. И в пролившемся лунном
свете...
Я сжал виски и плотно закрыл глаза. Потом открыл. Луны не было.
Ничего не было. Был отсвет на песчаной стене. Или игра теней.
Или морок усталости, породивший навязчивый образ. В пролившемся
лунном свете я увидел лицо Родионовой. Живое. Губы полуоткрыты.
Волосы рассыпаны по плечам. Глаза... Такие я видел ночами, когда
она была со мной рядом.
-- Нет,-- сказал я себе, поднимаясь.
-- Это игра теней.-- Воля сопротивлялась смерти.
-- Не верю,-- я встал во весь рост и пошел, не ощущая тела. Ноги
не слушались. О смерти я больше не думал. Глаза смотрели вперед
на смутную глыбу бархана. Под ногу что-то попало. Ребристый след
от подошвы пролег по мертвой ладони. Я даже не оглянулся.
Это была она. Ее обнаженное тело лежало вывалянное в песке.
Голова откинулась в сторону, а в руке, в разжавшихся пальцах, я
увидел жогинский пистолет.
Я остановился, как вкопанный. Между ней и стеной песка в
складках помятой одежды, обвивавших тело, как пелена, стоял
капитан Зайцев и в упор смотрел на меня.
-- Палец! -- он выставил перед собой руку. На изуродованной
ладони в пустоте между пальцами темнели бурые запекшиеся рубцы.
Ни слова не говоря, я достал из-за пояса пластиковый цилиндр и
бросил. Сейчас я позавидовал мертвым. Они не видели Лазаря.
-- Палец! -- громко повторил воскресший.
Я бросил ему второй, тот, что отобрал у Козлова. Он наклонился и
взял. Тело его перегнулось и лицо налилось кровью. Я мог бы
выстрелить, мог изрешетить его пулями, мстя за собственную
неудачу. Но только поднял пистолет и сразу же его опустил. Сзади
за спиной Зайцева рядом со спасательным шлюпом -- малым подобием
"Ласточки" -- темнел злополучный контейнер. Пустой, никому не
нужный.
Дура! Жадная дура! Чтобы распечатать контейнер, она приложила не
палец -- пальца ей показалось мало! Она приложило все тело,
приволокла с орбиты и приложила. Не побрезговала, подлая тварь.
И кому в результате досталось бессмертие? Тебе, мертвая кукла с
вытаращенными от страха глазами? Мне, дураку, который тебе
поверил? Трупу! Мертвому капитану Зайцеву, оживленному энергией
воскрешения! И стреляй в него, не стреляй, смерть ему уже не
страшна.
Зайцев возился с рукой, приращивая к ладони пальцы. Я повернулся
и медленно пошел на восток. Было тихо. Скрипел песок. Я шел по
нему, спотыкаясь, потому что не было света.
Last-modified: Mon, 24 Mar 1997 06:50:07 GMT