ывчатку. Только и всего. Доктор помолчал. Пожевал губами. - А теперь возьмем такой двойной катаклизм - как Опустошение. Почти все книги погибли. Более ста лет ничтожная горстка уцелевших была настолько занята тем, чтобы выкарабкаться, что даже не обучала своих отпрысков грамоте. Результат? Бездонное невежество, почти полная потеря истории. Для этих людей мир начинается в 2100 году нашей эры или в 1 году после Опустошения по их летоисчислению. Так говорят легенды. И еще один пример - выращивание хлопка. Когда мы покинули Землю, его почти не сажали. Зачем такие хлопоты, если есть синтетика? Хлопок был заново открыт всего 200 лет назад, до этого люди одевались в звериные шкуры или ходили нагишом. В основном, нагишом. Кальторп снова подвел Стэгга к открытому окну. - Я отклонился, хотя делать все равно нечего. Взгляни, Питер. Вашингтон или Ваштин, как его теперь называют, совсем не тот город. Не наш. Дважды его равняли с землей, а нынешний город был основан на руинах 200 лет назад. Да, они пытались возродить древнюю столицу, но сами-то были другими! Вот в чем штука, Пит. Они его строили в соответствии со своими верованиями и мифами. Кальторп ткнул пальцем в сторону Капитолия - чем-то здание напоминало знакомый им Капитолий, но теперь у него было два купола вместо одного, и на вершине каждого была красная башенка. - Так сделано ради того, чтобы здание было похоже на грудь Великой Седой Матери, - сказал Кальторп. Затем он указал на Монумент Вашингтона, ныне расположенный левее Капитолия и взметнувшийся почти на 90 метров. Башня из стали и бетона, раскрашенная чередующимися спиралями красных, белых и голубых полос и увенчанная круглой красной надстройкой. - Думаю, тебе понятно, что именно он изображает. Согласно легенде, такой был у Отца всей страны. Предполагается, что сам Вашингтон похоронен под ним. Вчера вечером мне рассказал об этом с благоговением сам Джон-Ячменное Зерно. Стэгг вышел на балкон, опоясывавший весь второй этаж. Кальторп вытянул руку по направлению к зданию за пышным садом во дворе Белого Дома. - Видишь огромное здание со статуей женщины над ним? Это Колумбия - Великая Седая Мать, присматривающая за своим народом и оберегающая его. Для нас - ее людей, наших потомков - живая вездесущая сила, ведущая народ к его предназначению. И ведет она безжалостно. Любой, вставший у нее на пути, будет растоптан - раньше или позже. - Я обратил внимание на этот храм сразу же, - заметил, Стэгг. - Мы шли мимо него в Белый Дом. Помнишь, как Сарвант чуть не умер от стыда, когда увидел фрески на стенках?! - А какое твое мнение? Стэгг слегка покраснел. - Я считаю себя закаленным, но эти фрески! Возмутительные, непристойные, абсолютная порнография! И украшают место, предназначенное для поклонения. Кальторп покачал головой. - Отнюдь нет. Мне довелось быть на двух богослужениях. Достоинство и красота - ничего более. Государственная религия - культ плодородия, и этим скульпторы иллюстрируют различные мифы. Их смысл - не предать забвению то, что когда-то человек в своей ужасной гордыне едва не уничтожил Землю. Он и его наука, вкупе с высокомерием, нарушили равновесие Природы. Но теперь оно восстанавливается, а человек должен сохранять смирение, работать рука об руку с Природой, которая является живой Богиней, чьи дочери совокупляются с Героями. Богиня и Герои, изображенные на стенах, своими позами отображают важность поклонения Природе и Плодородию. - Так ли? Тут есть такие позы, в которых вряд ли можно кого-то оплодотворить. Кальторп засмеялся. - Колумбия - также и богиня эротической любви. - Мне все время кажется, - сказал Стэгг, - ты хочешь рассказать о чем-то важном. Но все ходишь вокруг да около. Видно, чувствуешь, что мне может это не понравиться. В комнате, откуда они вышли, мелодично звякнул гонг. Стэгг, а за ним и доктор, поспешно вернулись - и навстречу им приветственно грянул оркестр. Барабаны и трубы. И музыканты - жрецы, капелла Джорджтаунского университета. Рослые, упитанные, оскопившие себя во имя служения Богине (а равно и ради пожизненных почестей и привилегий), они сверкали пестрыми женскими одеяниями: блузами с длинными рукавами и высокими воротниками, юбками до колен. За ними шел - Джон-Ячменное зерно. Впрочем, это имя было лишь титулом; подлинного имени и истинного положения "Джона" в обществе Стэгг не знал. Обитал "Джон" в Белом Доме на третьем этаже и имел какое-то отношение к административному управлению страной. Функции его отдаленно напоминали работу премьер-министра в древней Англии. Во всяком случае, насколько мог судить Стэгг, Герои-Солнце в этой стране были скорее символами лояльности и традиции, царствовали, но не правили; подлинная власть сосредотачивалась в иных руках. Высокий и совсем не старый Джон-Ячменное Зерно поражал своей худобой. Невероятен был синий набухший нос алкоголика. Длинные зеленые волосы и такого же цвета очки лишь усиливали впечатление. Волосы венчал зеленый цилиндр, а шею обвивали волосы с кукурузного початка. Юбка вокруг голых чресел усеяна была листьями кукурузы. В правой руке Джон держал эмблему своей должности - большую бутылку водки. - Привет Человеку-Легенде! - воскликнул Джон, повернувшись к Стэггу. - Да здравствует Герой-Солнце! До здравствует великий Лось из Лосей! Да здравствует Великий Муж, Отец своей страны, Дитя и Любовник Великой Седой Матери! Он сделал большой глоток прямо из бутылки, облизнулся и протянул ее Стэггу. - Мне это необходимо, - согласился капитан и сделал большой глоток. Через минуту, откашлявшись, отдышавшись и вытерев слезы, он вернул бутылку. Ячменное Зерно повеселел. - Великолепное зрелище, благородный Лось! В тебя, видно, вселилась сила самой Колумбии, столь сильно ударившей тебя белой молнией. Тем не менее, ты был божественен. Возьмем меня. Я - простой бедный смертный и, когда впервые выпил белую молнию, меня проняло. Должен признаться, что когда я заступил на эту должность совсем молодым парнем, то порою чувствовал присутствие Богини в бутылке и бывал сражен так же, как и ты. Но человек, возможно, привыкает к божественности, да простит Она мое богохульство. Рассказывал ли я тебе легенду о том, как Колумбия впервые растворила удар молнии и закупорила ее? И как дала бутылку с молнией первому из людей, и не кому-нибудь, а самому Вашингтону? И как он опозорился и тем самым навлек гнев Богини? Да? Ну тогда о самом главном. Я пришел к тебе раньше, чем Главная Жрица, чтобы передать, что завтра день рождения Сына Великой Матери. Ты - сын Колумбии, родишься завтра. И тогда случится то, что должно случиться. Он еще раз отхлебнул спиртного, сделал глубокий поклон, едва не свалившись лицом вниз, и шатаясь, шагнул к выходу. Стэгг окликнул его. - Одну минуту. Я хочу знать, что с моей командой? Ячменное зерно заморгал. - Я же сказал, что они были в Джорджтаунском университете. - А где мои товарищи сейчас, в этот самый момент? - С ними обращаются очень хорошо. У них есть все, что они пожелают. Кроме свободы. Ее им предоставят послезавтра. - Почему только тогда? - Потому что тебя освободят. Но увидеть их ты не сможешь. Ты будешь на Великом Пути. - Что это такое? - Узнаешь. Ячменное Зерно повернулся к выходу, но Стэгг задержал его. - Скажи мне, почему ту девушку держат в клетке? Ты знаешь, в клетке с надписью "Дева, пойманная при набеге на Кэйсиленд". - И это ты узнаешь, Герой-Солнце. Между прочим, в твоем ли положении опускаться до того, чтобы задавать вопросы? Великая Седая Мать в свое время все объяснит. После ухода Ячменного Зерна Стэгг спросил у Кальторпа: - Тебе не кажется, что парень темнит? Кальторп нахмурился. - Я бы сам хотел знать. Но мои возможности исследования социальных механизмов этой культуры весьма ограничены. Вот только... - Что? - с беспокойством спросил Стэгг. Кальторп выглядел очень уныло. - Завтра зимнее солнцестояние - середина замы - когда солнце светит меньше всего и занимает самое низкое положение. По нашему календарю - 22 декабря. Насколько мне помнится, это было важной датой в доисторические времена. С этой датой связаны разного рода церемонии, такие как... Ааа! Это было не восклицание. Это был вопль ужаса. Кальторп вспомнил. Стэгг еще больше встревожился. Он хотел спросить, что же такое вспомнил Кальторп, но ему помешали: грянул оркестр. Музыканты и служители обернулись к дверям и пали на колени, хором крича: - Верховная жрица, живая плоть Виргинии - дочери Колумбии! Святая дева! Красавица! Виргиния, скоро ревущий олень - яростный, дикий, жестокий самец - лишит тебя твоей священной и нежной плевы! Благословенная и обреченная Виргиния! В комнату вошла надменная высокая девушка лет восемнадцати. Несмотря на бледное лицо и широкую переносицу, она была очень красива. Ее полные губы были красны как кровь, голубые глаза излучали свет и не мигали, подобно кошачьим, вьющиеся волосы цвета майского меда спадали на бедра. Это была Виргиния, выпускница училища в Вассаре, жрица-прорицательница, и воплощение Дочери Колумбии. - Приветствую смертных, - произнесла она высоким чистым голосом. И обернувшись к Стэггу, сказала: - Приветствую бессмертного! - Здравствуй, Виргиния, - ответил он и почувствовал, как затрепетало все естество, и волна боли сжала грудь и поясницу. Каждый раз при виде ее он испытывал мучительное, почти непреодолимое влечение. Он был уверен в том, что как только их оставят наедине, он овладеет ею, несмотря на любые последствия. Виргиния ничем не выдавала того, что сознает, как воздействует на него. Она смотрела на него равнодушным решительным взглядом львицы. Как и все девственницы она была одета в блузу с высоким воротником и юбку до лодыжек, но одежду покрывали крупные жемчужины. Треугольный вырез обнажал большую упругую грудь. Каждый сосок был напомажен и обведен белым и голубым кольцом. - Завтра, бессмертный, ты станешь и Сыном, и Любовником Матери. Поэтому тебе необходимо подготовиться. - А что я должен для этого сделать? - поинтересовался Стэгг. - Зачем мне готовиться? Он взглянул на нее, и волна боли прокатилась по всему его телу. Девушка дала знак и сейчас же Джон-Ячменное Зерно, должно быть только и ожидавший этого за дверью, появился в комнате с двумя бутылками: с водкой и какой-то темной настойкой. Жрец-евнух протянул чашу. Джон наполнил ее темной жидкостью и вручил жрице. - Только ты - Отец своей Страны, - имеешь право пить это, - сказала она, передавая чашу Стэггу. - Нет ничего лучше. Настоено на воде из Стикса. Стэгг взял чашу. Не очень приятно выглядел напиток, но не хотелось быть неблагодарным. - Не все ли равно из чего сделано. Пусть все видят, что Питер Стэгг может перепить кого угодно! Зазвучали трубы и барабаны, служители захлопали и приветственно закричали. И вот тогда он услышал протестующий возглас Кальторпа. - Капитан, ты что, не понял? Она сказала на воде из Стикса. СТИКСА. Ясно? Стэгг понял, но было уже поздно. Комната поплыла кругом, и кромешная черная мгла низринулась с высоты. Под звуки труб и приветствий он рухнул на пол. 3 - Ну и похмелье, - простонал Стэгг. - Страшно смотреть, что они сделали, - отозвалась мгла и он с трудом узнал голос Кальторпа. Стэгг приподнялся и застонал от боли и потрясения. Превозмогая себя, скатился с кровати, от слабости упал на колени, с трудом поднялся и, шатаясь, побрел к трем громадным зеркалам, расположенным под углом друг к другу. Зеркала отразили ужасное зрелище. Он был гол. Мошонка выкрашена в голубой цвет, член - в красный, ягодицы - в белый. Но не это потрясло Стэгга. Он увидел два рога, торчащих под углом сорок пять градусов из лба на добрый фут, затем разветвляющихся на множество отростков. - Рога?! Зачем они здесь? Откуда? Дай бог только добраться до этого шутника... Стэгг схватился за основания, дернул и вскрикнул от боли. Опустив руки, он снова взглянул в зеркало. У корня одного из рогов выступило кровавое пятно. - Рога - не совсем точное слово, - тихо сказал Кальторп. - Это не твердые, омертвевшие рога. Скорее, это - панты. Они довольно мягкие, теплые и бархатистые на ощупь. Приложи к ним палец и под поверхностью кожи почувствуешь биение артерии. Станут ли потом они твердыми, мертвыми рогами зрелого самца? Не знаю. Капитан потемнел. Гнев и бессильный ужас искали выхода. - Да-а, Кальторп, - прорычал он. - И ты участвовал в этой затее? Если да, то я оторву у тебя все, что торчит! - Ты не только похож на зверя, ты и поступаешь по-звериному, - отпарировал Кальторп. Стэгг весь сжался, сдерживая желание ударить маленького антрополога за неуместную шутку. Он увидел, что Кальторп бледен, и у него трясутся руки. И понял, что за шуткой кроется неподдельный страх. - Так что же произошло? - спросил Питер, немного успокоившись. С дрожью в голосе Кальторп рассказал, как жрецы понесли Стэгга, потерявшего сознание, к спальне. В коридоре на них набросилась толпа жриц и захватила тело. В какой-то момент Кальторпа охватил ужас от того, что эти две стаи разорвут Стэгга на куски. Однако борьба была ложной, всего лишь частью обряда. Согласно ритуалу жрицам полагалось добыть тело в бою. Они отнесли бесчувственного капитана в спальню. Кальторп попытался последовать за ними, но его буквально отшвырнули. - Они сделали это без зла. Просто не хотели, чтобы в комнате был хотя бы один мужчина, кроме тебя. Даже хирургами были женщины. Скажу честно: когда я увидел, как они идут со скальпелями, дрелями и прочим, то чуть не рехнулся. Особенно, когда увидел, что хирурги были пьяны. Что за дикая компания? Но Джон-Ячменное Зерно вытолкал меня. Он сказал, что в этот момент женщины готовы разорвать, в полном смысле этого слова, любого подвернувшегося под руку мужчину. И намекнул, что некоторые музыканты стали жрецами поневоле - им не хватило прыти убраться с дороги этих дам в вечер зимнего солнцестояния. Джон-Ячменное Зерно спросил, являюсь ли я Лосем. Оказывается, только братья по тотему Великого Самца находятся в это время в относительной безопасности. Я ответил, что нет, но раньше был членом Львиного клуба, хотя уже давно не платил членских взносов. Он сообщил, что я буду в безопасности на следующий год, когда Герой-Солнце будет из Львов. Сейчас же мне находиться здесь опасно. И настоял, чтобы я убрался из Белого Дома, пока сын (он имел ввиду тебя) не родится. Вернулся я рано утром. Все, кроме тебя, ушли. Ну, а я остался возле кровати ждать, когда ты проснешься. - Я кое-что припоминаю, - задумчиво произнес Стэгг. - Все как в тумане, все перепутано, но помню, как очнулся после того пойла. Я был беспомощнее ребенка. Вокруг шумно. Женщины кричали, словно рожая. - А ребенком был ты, - подсказал Кальторп. - Я? Откуда ты знаешь? - Ниоткуда. Просто ситуация проясняется. - Не оставляй меня во тьме, если видишь свет, - взмолился Стэгг. - Я едва соображал, что происходит. Я даже пробовал сопротивляться, когда меня укладывали на стол. Затем у изголовья поместили белого ягненка. У меня не было ни малейшего представления об их намерениях, пока ему не перерезали горло. Я с ног до головы был пропитан кровью. Потом его убрали, а меня начали протаскивать через узкое треугольное отверстие. Что-то вроде металлического каркаса, обрамленного какой-то розоватой губкой. Две жрицы держали меня за плечи и протаскивали через отверстие. Остальные же кричали по-кошачьи, как безумные. Уж насколько я был в дурмане, а все равно кровь стыла. Ты за всю жизнь никогда не слыхал таких кошмарных криков. - Слышал, слышал. Весь Вашингтон слышал. Все взрослое население стояло у ворот Белого Дома. - Я застрял в отверстии, жрицы яростно толкали меня. Мои плечи сдавило, как в тисках. Вдруг я почувствовал, как вода брызжет мне на шею - кто-то, должно быть, направил на меня струю. Даже помню, подумал, что у них должно быть что-то вроде насоса в доме, так как ударил сильный напор. Наконец, я проскользнул сквозь отверстие, но не упал. Две жрицы подхватили меня на руки, подняли и перевернули вверх тормашками. И шлепали меня, здорово шлепали. От удивления я закричал. Именно этого они и хотели от тебя. - Затем меня уложили на другой стол, прочистили нос, рот, и глаза. Смешно, но до этого момента я не замечал, что у меня во рту и ноздрях был толстый слой похожего на слизь вещества. Это должно было затруднять мне дыхание, но я не сознавал этого. Затем... затем... - Затем? Стэгг покраснел. - Меня отнесли к невообразимо толстой жрице, распластавшейся на подушках на моей кровати. До этого я не видел ее. - Наверно, она приехала из Манхэттена. Ячменное Зерно сказал мне, что тамошняя жрица очень толстая. - Чудовищная - вот верное слово, - продолжал Стэгг. - Эта женщина была крупнее всех, кого я когда-либо видел. Могу поспорить, рост у нее не меньше моего. И весила она, наверное, не меньше полтораста килограмм. Все ее тело было покрыто пудрой, должно быть добрую бочку потратили на это. Она была огромная, только для того, чтобы откладывать миллион яиц. Он немного помолчал. - Они положили меня так, что голова моя покоилась на одной из ее грудей. Клянусь это была самая большая грудь в мире. Она казалась выпуклой, как сама Земля. Жрица взяла мою голову и повернула к себе. Я попробовал сопротивляться, но был очень слаб. Я ничего не мог поделать. И тогда я почувствовал себя маленьким ребенком и не был более взрослым. Я - Питер Стэгг - новорожденный. Это должно быть, все еще пойло действовало. Клянусь, в нем был гипнотический компонент. И я был... я был... - Голодным? - тихо подсказал Кальторп. Стэгг кивнул головой. Затем, очевидно желая уйти от темы, от провел ладонью по одному из рогов и сказал: - Гм. Рога укоренились прилично. - Да. Среди Ди-Си замечательные биологи. Возможно, местные ученые не столь сильны в физике и электронике, но они превосходные скульпторы плоти. Между прочим, эти панты гораздо большее, нежели символ или украшение. Они действуют. Тысяча против одного - они содержат железы, которые выделяют в твою кровь гормоны всех видов. Стэгг заморгал. - Что заставляет тебя так думать? - Во-первых, Ячменное Зерно сделал пару намеков, во-вторых, ты феноменально быстро оправился после такой сложной операции. Ведь необходимо было сделать два отверстия в черепе, поместить панты, соединить их кровеносные сосуды с твоими и бог знает что еще. Питер проворчал: - Кто-то еще заплатит за это. Здесь замешана эта Виргиния! Как только увижу ее, разорву на части. Мне надоели ее пинки. Кальторп с беспокойством следил за ним. - А сейчас ты чувствуешь себя хорошо? Стэгг раздул ноздри и ударил себя в грудь. - Нет. Но чувствую, что мог бы покорить весь мир. Единственное - голоден, как медведь после спячки. Сколько я был без сознания? - Почти тридцать часов. На дворе темнеет. - Кальторп приложил ладонь ко лбу своего капитана. - У тебя жар. Не удивительно. Тело бурлит, как доменная печь, создавая новые клетки, насыщая кровь гормонами. Для твоей печи нужен уголь. Стэгг ударил кулаком по столу. - Пить я тоже хочу! Весь пылаю! Он стал быть кулаком в гонг, пока весь дворец не наполнился звоном. И, как бы ожидавшие этого сигнала, в дверь ринулись слуги, держа в руках подносы со множеством тарелок и бокалов. Забыв все хорошие манеры, Стэгг вырвал поднос из рук слуги и начал нагружать быстро работающие челюсти мясом, останавливаясь только для того, чтобы запить съеденное громадными глотками пива. Пища и пиво попадали на его голую грудь и ноги, но он, хотя раньше ел всегда очень аккуратно, не обращал на это никакого внимания. Раз рыгнув так, что чуть не сшиб слугу, он прогремел: - Могу всех перепить, перебить, пере... Затем еще раз рыгнул с такой же силой и снова набросился на еду, как изголодавшийся боров на лохань. Кальторпа тошнило не только от самого этого зрелища, но и от его подтекста. Он отвернулся. Очевидно, гормоны вымывали из психики Стэгга все ограничения и обнажали животную часть человеческого естества. Что же будет дальше? Наконец Стэгг поднялся, выпятив живот вперед, словно горилла, ударил себя кулаком в грудь и заявил: - Ух, вот теперь мне хорошо, даже очень! Эй, Кальторп, ты обязан раздобыть себе пару рогов. Ах, да. Я забыл, у тебя уже есть пара. Именно поэтому ты и покинул Землю, не так ли? Ха! Ха! Лицо антрополога вспыхнуло и исказилось, он вскочил и бросился на Стэгга. Тот рассмеялся, схватил его за рубаху и удержал на вытянутой руке. Кальторп ругался, беспомощно размахивая руками. Затем неожиданно почувствовал, как пол уходит из-под его ног, и ткнулся во что-то твердое сзади. Раздался громкий звон и до него дошло, что он угодил в гонг. Какая-то огромная рука обхватила его за талию, ставя на ноги. Испугавшись, что Стэгг собирается прикончить его, он сжал кулак и ударил смело, но беспомощно. Затем опустил кулак. В глазах Питера стояли слезы. - Великий Боже, что же со мной? Должно быть, я совсем тронулся, если позволил себе такое с тобой - моим лучшим другом! Что-то не так! Как я мог? Он заплакал и с чувством прижал к себе Кальторпа. Тот вскрикнул от боли в ребрах. Стэгг виновато отпустил его. - Ну хорошо, ты прощен, - сказал Кальторп, осторожно отодвигаясь от него подальше. Только сейчас он понял, что Стэгг уже не отвечает за свои действия. В чем-то он стал ребенком. Но ребенок не всегда абсолютный эгоист, он может быть добрым и мягкосердечным. И ему сейчас на самом деле было стыдно. Кальторп подошел к окну. - На улице полно народу и факелов, - сказал он. - Сегодня вечером у них еще один праздник. Эти слова ему самому показались неискренними. Он знал точно, что жители Ди-Си сегодня собрались на церемонию, где почетным гостем и участником будет его капитан. - Не задумали ли они содрать с кого-нибудь кожу? - спросил Стэгг. - Когда эти люди собираются повеселиться, они не останавливаются ни перед чем. Запреты отбрасываются, как прошлогодняя змеиная кожа. Их совсем не волнует, если кого-то покалечат. Затем, к великому удивлению Кальторпа, он заявил: - Надеюсь, праздник начнется вот-вот. И чем скорее, тем лучше. - Почему, ради Бога? - выкрикнул Кальторп. - Разве твоя душа не натерпелась вдоволь всяких страхов? - Не знаю. Но во мне сейчас есть что-то такое, чего раньше не было. Я чувствую такое влечение и такую силу, настоящую силу, какой не знал прежде. Я ощущаю себя... ощущаю себя... богом! Богом! Во мне кипит мощь всего мира! Я хочу взорваться! Не дано тебе знать, что я чувствую! Ни одному простому человеку не дано! Снаружи донесся крик бегущих по улицам жриц. Стэгг и Кальторп прислушивались. Они стояли, окаменев, слушая шум мнимой схватки между жрицами и Почетной Стражей. Затем схватка переросла в битву, когда в бой против жриц пошли Лоси. И вот - шаги в коридоре, с грохотом Лоси срывают двери с петель, берут Стэгга на плечи и выносят наружу. Всего мгновение он, казалось, понимал, что происходит. Потом обернулся и закричал: - Помоги мне, Док! Помоги! Кальторпу оставалось только всхлипывать. 4 Их было восемь: Черчилль, Сарвант, Ястржембовский, Лин, Аль-Масини, Стейнберг, Гбве-Хан и Чандра. Они, да еще отсутствующие Стэгг и Кальторп, составляли десятку уцелевших из тридцати, покинувших Землю 800 лет назад. Они собрались в большой гостиной здания, где их держали узниками шесть недель, и слушали Тома Табака. Том Табак не было настоящим его именем. Как звали его на самом деле, никто не знал. На этот вопрос он отвечал, что не имеет права называть свое имя и откликаться на него. Став "Томом Табаком", он уже не был больше человеком. Для жителей Ди-Си он был полубогом. - Если бы все шло как положено, - говорил он, - с вами разговаривал бы не я, а Джон-Ячменное Зерно. Но Великой Седой Матери Было угодно прервать его жизнь до Праздника Посева. Состоялись выборы, и я, как глава великого братства Табака, занял принадлежавшее ему место правителя Ди-Си. И буду им, пока не состарюсь и не ослабею, и тогда, чему быть, того не миновать. В то короткое время, когда экипаж звездолета был в Вашингтоне, его члены изучали произношение, грамматику и словарный состав языка Ди-Си, хотя от акцента им избавиться было практически невозможно. Английский язык изменился сильно, появились многие звуки, которых никогда не было не только в английском, но и в древнегерманском, много новых слов пришло из других языков, ударения и интонации стали играть важную роль в значении фразы. К тому же, незнание культуры Ди-Си было серьезной помехой для понимания языка. Да и сам Том Табак плохо говорил на основном диалекте. Он родился и вырос в Норфолке, в Виргинии - самом южном городе Ди-Си. Язык его соплеменников отличался от языка жителей Вашингтона так же, как испанский язык от французского или шведский от исландского. Том Табак, как и его предшественник Джон-Ячменное Зерно, был высок и очень худ, но в отличие от того, вся его одежда была коричневого цвета. Такими же были его длинные волосы, из коричневых зубов торчала толстая коричневая сигара. По ходу разговора он вытаскивал из кармана юбки сигареты и вручал членам экипажа. Кроме Сарванта никто не отказывался, и все находили их превосходными. Том Табак выпустил густое облако зеленого дыма и продолжил: - Вас отпустят на свободу после моего ухода. И случится это очень скоро, так как я человек весьма занятой. Мне еще многое нужно решить, подписать немало бумаг и отдать много распоряжений. Все мое время принадлежит Великой Седой Матери. Черчилль был первым помощником та "Терре" и теперь, когда Стэгга не было, он стал не только формальным вожаком, но, благодаря силе своей личности, и фактическим. Он был невысок и коренаст, с мощной шеей, пышной курчавой шевелюрой, толстыми руками и массивными ногами. Лицо его имело детское выражение, но в тоже самое время было волевым. Оно было розовое, в веснушках, а глаза были круглыми и прозрачно-голубыми, как у ребенка. И хотя с первого взгляда могло показаться, что он и есть беспомощный ребенок, но оказалось, что ему присущ природный дар командовать теми, кто был рядом. Голос его звучал уверенно и мощно. - Возможно, вы занятой человек, мистер Табак, но все-таки не настолько, чтобы уйти, не рассказав, что происходит. Нас взяли в плен. Нам не позволяют общаться ни с капитаном, ни с доктором Кальторпом. Есть все основания подозревать, что вокруг них затеяли какую-то нечистую возню. Когда же мы справляемся о них, нам спокойно отвечают: "Чему быть, того не миновать". Очень успокаивающе! Я требую, мистер Табак, ответов на вопросы. И не думайте, что мы побоимся ваших телохранителей за дверью. Мы хотим, чтобы вы ответили и притом сию же минуту! - Возьмите еще сигарету и поостыньте, - с важным видом ответил Том Табак. - Конечно, вы обеспокоены и недовольны, но о правах не говорите. Вы не граждане Ди-Си, и положение ваше очень шаткое. Но я все же отвечу на ваши вопросы. Ради этого и пришел сюда. Первое - вас освободят. Второе - вам будет дан месяц на то, чтобы вы могли прижиться в Ди-Си. Третье - если к концу месяца вы не оправдаете надежды стать хорошими гражданами, то будете убиты. Да, не изгнаны, а убиты. Если бы мы выпроводили вас через границу в другую страну, это увеличило бы население враждебных нам государств. Мы этого делать не намерены. - Ну что ж, теперь нам понятно наше положение, - задумчиво протянул Черчилль. - Хотя и весьма туманно. Мы сможем попасть на "Терру"? Ведь в этом корабле результаты десяти лет уникальных исследований. - Нет, не сможете. Но ваше личное имущество вам возвратят. - Спасибо. Только вот, вы знаете, что кроме нескольких мелочей у нас нет ничего личного? Откуда мы возьмем деньги, пока будем подыскивать работу? Возможно, что мы даже не сможем получить ее в вашем довольно примитивном обществе. - Мне действительно больше нечего сказать, - ответил Том Табак. - Благодарите за то, что вас пока оставили в живых. Многие не хотели даровать даже этого. Он приложил ко рту два пальца и свистнул. Появился слуга со шкатулкой в руках. - Я должен сейчас уйти, господа. Дела, дела. Но для того, чтобы у вас не было причин нарушать законы нашей благословенной Родины по незнанию, и для уменьшения искушения украсть, этот человек расскажет вам о наших законах и даст взаймы денег, которых хватит на покупку еды в течение недели. Деньги вы вернете, когда у вас появится работа, если только она появится. Да благословит вас Колумбия! Через час вся восьмерка беспомощно стояла на улице. Настроение было далеко не приподнятым. Черчилль обвел товарищей взглядом и, хотя его чувства были такими же, сказал: - Ради Бога, встряхнитесь! Что это с вами? Ведь мы бывали и не в таких переделках. Помните, на Вольфе-693? Плот - и ничего больше. А вокруг юрское болото. Мы же не хныкали а, парни? А помните похожих на баллоны тварей, что обступили нас, и то, как мы уронили в воду оружие и вынуждены были голыми руками расчищать себе обратный путь на корабль? Тогда нам было похуже, не так ли? Но никто не пищал! Что произошло? Разве мы сейчас другие? - Боюсь, другие, - пробормотал Стейнберг. - Пожалуй, мужество мы не потеряли. Но от Земли ожидали слишком многого. Когда мы высаживались на неизвестную планету, то были готовы к любым неожиданностям и опасностям. Даже искали их. А здесь нас провели как котят. У нас даже не осталось оружия, и попади мы сейчас в передрягу, нечем будет расчистить себе путь на корабль, чтобы укрыться там. Мы лишились опоры. - Поэтому вы собираетесь ждать сложа руки в надежде на то, что все будет хорошо? - спросил Черчилль. - Ждите! Вы, мужчины, сливки человечества, отобранные от десятков тысяч кандидатов благодаря высокому интеллекту, образованию, изобретательности, физической закалке. А теперь вы среди людей, знаний у которых не больше, чем у вас в мизинце! Вы, мужчины, должны были бы быть богами, а вы - мышата! - Хватит, - оборвал Лин. - Мы еще не пришли в себя. И не знаем, что делать! Именно неопределенность нас пугает... - Я лично не собираюсь ждать тут, пока какая-нибудь добрая душа возьмет меня за руку, - решил Черчилль. - Я буду действовать, и сразу же! - И что же ты собираешься делать? - заинтересовался Ястржембовский. - Поброжу по Вашингтону, погляжу что и как. Идемте со мной, кто хочет. Но если хотите идти своей дорогой - пожалуйста. Я могу быть предводителем, но поводырем не буду. - Ты так и не понял кое-чего, - сказал Ястржембовский, - шестеро из нас даже не с этого материка. Каждого тянет в родные места. Меня - в Сибирь, Гбве-Хан хочет вернуться в свою Дагомею, Аль-Масини - в Мекку, Чандра - в Индию, Лин - в Шанхай. Но это, пожалуй, невозможно. Стейнберг мог бы вернуться в Бразилию, но там сейчас пустыня, джунгли и дикари. Так что... - Значит, нужно остаться здесь и попытаться, как советовал Табак, прижиться. Именно это я и собирался сделать. Кто со мной? Дальнейшие препирательства были бесполезны. Черчилль решительно двинулся вперед по улице, но, обогнув угол, остановился, глядя на стайку мальчишек и девчонок, играющих в мяч. Подождав минут пять, он тяжело вздохнул. Видимо, никто так и не пошел с ним. Но он ошибся. Тронувшись с места, он услыхал голос Сарванта: - Подождите минутку, Черчилль! - А где остальные? - Азиаты решили добираться до родных мест. Когда я уходил, они все еще спорили: угнать ли им корабль и пересечь Атлантику или похитить оленей и на них добраться до Берингова пролива, а оттуда морем до Сибири. - Смелые люди, ничего не скажешь. И столь же безрассудные. Неужели они всерьез думают, что это им удастся? Или у них дома условия получше чем здесь? - Они не понимают, что их ждет. Потеряли голову. - Я бы хотел вернуться и пожелать им удачи. Все-таки, они храбрые парни. Я всегда знал это, даже когда назвал их мышатами. Хотелось их расшевелить, но, кажется, перестарался. - Я благословил их, хотя почти все они атеисты, - сказал Сарвант. - Боюсь, что их кости на этом материке побелеют. - А что же вы? Будете пробираться в Аризону? - Насколько я смог увидеть с корабля, там нет не только организованной власти, но и людей вообще. Юта выглядит не намного лучше. Большое Соленое Озеро высохло. Возвращаться мне некуда. Ну, а здесь работы хватит на всю жизнь. - Работы? Не собираетесь ли вы проповедовать? - Черчилль недоверчиво посмотрел на Сарванта, словно впервые увидев его истинную сущность. Нефи Сарвант был невысоким, смуглым, костистым человеком лет сорока с весьма характерной внешностью: вздернутый подбородок, казалось, был заострен на конце, тонкие губы, делающие рот узкой полоской, и загнутый крючком нос, направленный к подбородку. Спутники часто шутили, что в профиль он напоминает щипцы для орехов. Его большие выразительные глаза прямо засветились сейчас изнутри. Вот так же они вспыхивали не раз во время полета, когда он превозносил достоинства своей церкви, как единственной истинной из того ортодоксального ядра христианства, что сохранялось Последними Хранителями. Правда, в конце концов, и члены этой церкви стали отличаться от других христиан только тем, что посещали свои храмы. Религиозный пыл у них угас. И лишь небольшая группа Хранителей, к которой принадлежал Сарвант, отказывалась смиряться с пороками своих соседей. Организовав штаб-квартиру в штате Аризона, эта группа стала рассылать миссионеров в охладевший к религии мир. Сарвант попал в экипаж "Терры" по той причине, что был крупнейшим авторитетом в области геологии. Ему пришлось дать обещание не заниматься обращением в свою веру членов экипажа. Он и не пытался делать это прямо, но предлагал Библию своей церкви и просил, чтобы ее прочли. После этого он пытался объяснить суть отдельных положений. - Конечно, я намерен проповедовать! - сказал он. - Эта страна так же широко открыта для Священного Писания, как и во времена Колумба. Скажу вам, Руд, что, когда я увидел опустошение родного Юго-Запада, меня охватило отчаяние. Мне казалось, что моя церковь была ложной, ведь один из главных ее постулатов - ее вечность. Но я молился, и прозрение снизошло на меня. Ведь я еще существую! И, благодаря мне, наша вера вновь возродится и притом так, как никогда прежде, поскольку те языческие умы, которые убедятся в истине, станут первоапостолами. Наше учение распространится, как пламя. Мы - Последние Хранители - не имели большого влияния на остальных христинан, так как они считали, что уже давно обрели истинную веру и не хотели иной. А значила она для них едва ли больше, чем спортивный клуб. Но ведь главное - путь. - Я понимаю вас, - сказал Черчилль. - Только прошу одного - не приобщайте меня к своей вере. У нас и без этого трудностей достаточно. Пошли. - Куда? - Куда-нибудь, где мы сможем продать эти дурацкие костюмы и достать местную одежду. Улица, по которой они шли, была направлена с севера на юг, и поэтому Черчилль предложил, что если все время идти к югу, она приведет их к гавани. Там, если не произошло больших изменений, должна быть одна лавка, где можно сменить одежду, и, возможно, даже не без выгоды. Пока что по обеим сторонам улицы были расположены аккуратные жилые дома и большие общественные здания. Жилые дома располагались в глубине ухоженных дворов и были построены из кирпича и цемента. В основном, это были одноэтажные, вытянутые по фасаду, строения, многие их которых имели пристройки, расположенные под прямым углом. Дома, выкрашенные в разные тона, отличались разнообразием. Перед каждым домом стоял столб тотема. Столбы были большей частью высечены из камня, так как дерево берегли для изготовления судов, экипажей, оружия и как топливо. Общественные здания располагались ближе к улице, были построены из кирпича и зачастую облицованы мрамором. Вокруг многих домов тянулись галереи из высоких колонн. Верхушки куполообразных крыш венчали статуи. Сарвант и Черчилль шли по мостовой, так как тротуаров не было. Время от времени им приходилось отступать поближе к зданиям, чтобы избежать столкновения с всадниками на оленях или экипажами. Всадники были богато одеты и не обращали внимания на пешеходов; зачастую они неслись во весь опор, не сомневаясь в том, что пешеходы сами поостерегутся, чтобы их не затоптали. Внезапно характер улицы изменился в худшую сторону. Однообразные обшарпанные дома теснились друг к другу, лишь изредка улицу прорезали узкие переулки. Скорее всего, это были некогда общественные здания, проданные частным владельцам под лавки, ночлежки, доходные дома. Перед ними прямо на улице в грязи копошились голые дети. Черчилль отыскал нужную лавку и вместе с Сарвантом вошел в нее. Лавка представляла из себя небольшое помещение, заваленное различной одеждой. Цементный пол и стены были очень грязны, противно воняло собачьим калом. Два пса неопределенной породы бросились на вошедших. Хозяин был невысок, лыс, с большим животом и двойным подбородком, с большими медными серьгами в ушах. Вид у него был такой же, как и у каждого лавочника из любого столетия, разве что на черты его лица время наложило некоторый отпечаток сходства с оленем. - Мы хотим продать нашу одежду, - обратился к нему Черчилль. - А она разве чего-нибудь стоит? - спросил лавочник. - Как одежда - немного, - ответил Черчилль. - Как редкость - может быть и много. Мы с того корабля. - Маленькие глаза хозяина расширились. - О, братья Героя-Солнце! Черчилль не знал точного смысла этого восклицания. Что он знал - так это то, что Том Табак вскользь обронил, что капитан Стэгг стал Героем-Солнце. - Я уверен, ты сможешь продать каждый предмет нашей одежды легко и недешево. Эти одежды были среди звезд в местах столь отдаленных, что идти к ним без остановки для еды и отдыха пришлось бы тысячи лет да еще целую вечность. Ткани этих костюмов хранят свет чужих солнц и запах экзотических миров, где, сотрясая землю, бродят чудища больше этого дома. - Однако на лавочника это не произвело сколько-нибудь благоприятного впечатления. - А Герой-Солнце прикасался к этим одеждам? - Много раз. Как-то он даже одел эту куртку. - О-о! Хозяин должно быть понял, что выдал свое нетерпение. Он потупил глаза, лицо его стало безразличным. - Все это очень хорошо, но я бедняк. И у матросов, которые заглядывают в мою лавку, денег немного. Когда они проходят мимо таверн, они готовы продать собственную одежду. - Возможно, что это так. Но я уверен, вы имеете дело и с теми, кто может продать эти вещи более состоятельным господам. Хозяин вынул из кармана юбки несколько монет. - За все я дам вам четыре колумба. Черчилль взял Сарванта за руку и двинулся к выходу. Однако хозяин был ловок и преградил путь к выходу. - Я мог бы предложить пять колумбов. Черчилль показал на юбку и сандалии. - Столько это стоит? Или вернее, сколько вы запрашиваете за это? - Три рыбы. Черчилль задумался. По золотому содержанию колумб был примерно равен долларам 21-го века. Рыба была равна четверти доллара. - Ведь я же отлично знаю, что вы на нас заработаете 1000 процентов. Я отдам все за двадцать колумбов. Хозяин в отчаянии всплеснул руками. - Идемте отсюда, Сарвант. Я бы мог пройтись по домам богачей и по одной вещи все распродать. Но у меня нет времени. Даете двадцать или нет? Спрашиваю в последний раз. - Вы вырываете хлеб из рта моих бедных де