-  Нет,  -  Бартон  очнулся.  -  Я  просто  вспоминал.  Многие   люди
рассказывали нам, что в течение года никого не переносили в места, далекие
от их прежнего обитания. Возможно, мы странствовали там, где этого  просто
не случалось. В конце концов, Река так...
     Он замолчал. Сумеет ли он объяснить людям, не  знающим  числа  больше
двадцати, что такое десять миллионов миль?
     - Река может оказаться такой длинной, что для путешествия по  ней  из
конца в конец понадобится время, прожитое на Земле твоим  дедом,  отцом  и
тобой. Поэтому, если смертей даже будет больше, чем травинок  между  двумя
грейлстоунами, все  равно  это  несравнимо  с  числом  живущих  в  долине.
Возможно, еще есть места, где погибшие восстают опять.
     - К тому же, сейчас  умирает  гораздо  меньше  людей,  чем  в  первые
двадцать лет. Мало осталось стран, где  еще  есть  рабство.  Люди  создают
государства, в которых охраняется порядок  и  покой  их  граждан,  где  их
защищают от врагов. Убивают только жестоких людей,  стремящихся  захватить
власть,  женщин,  еду.  Правда,  такие  еще  есть,  но  им  трудно   найти
сторонников.  Сейчас  на  Реке  водворился  порядок.  Конечно,   случаются
раздоры, по большей части из-за рыбной ловли. Убийства тоже бывают -  гнев
и зависть не покинули человеческую  душу.  Однако  смерть  превратилась  в
редкого гостя... Может быть, там,  где  мы  проплывали,  не  случалось  ни
убийств, ни перемещений.
     - Ты действительно в  это  веришь?  -  спросил  островитянин.  -  Или
говоришь так, чтобы мы чувствовали себя счастливыми?
     Бартон улыбнулся.
     - Не знаю.
     - Возможно, ты прав, - предводитель покачал головой. - Шаманы Второго
Шанса утверждали то же самое.  Еще  они  сказали,  что  этот  мир  -  лишь
ступенька, остановка для перехода в другой, лучший.  Шаманы  говорят,  что
если человек здесь становится лучше, чем он был на Земле, он уходит  туда,
где обитают великие духи.  Правда,  они  считают,  что  есть  только  один
великий дух. Я в это не могу поверить. Каждый знает -  есть  много  разных
духов, и высших, и, низших.
     - Да, они так говорят, - согласился Бартон, - хотя могут ли они знать
больше, чем ты или я?
     - Они еще говорят, что один из духов, создавших  этот  мир,  предстал
перед человеком, пророком их церкви. И дух повелел ему нести истину людям.
     - Я скорее поверю, что он был сумасшедшим или лжецом. Хотелось бы мне
потолковать  с  этим  духом...  и  ознакомиться  с  доказательствами   его
потустороннего происхождения.
     - Сам я не слишком много думаю о подобных вещах. Лучше оставить духов
в покое. Надо принимать жизнь такой, какова  она  есть;  стараться,  чтобы
племя считало тебя разумным и добрым человеком.
     - Возможно, это самый мудрый путь, - признал Бартон.
     Сам он, однако, не был в этом убежден. Иначе зачем так  стремиться  к
истокам Реки и далекому морю  у  северного  полюса,  где  высилась  Башня,
обитель создателей и вершителей судеб этого мира?
     - Не хочу обидеть тебя, Бартон, - вновь заговорил  вождь,  -  но  мне
дано видеть души людей. Ты смеешься и рассказываешь  веселые  истории,  но
внутри нетерпелив и сердит. Почему ты  не  можешь  спокойно  поплавать  на
своей лодке, а потом где-нибудь обосноваться? У тебя добрая жена, а это  -
все, что нужно мужчине. Здесь хорошее место. У нас мир, тут нет воровства,
если только не придут с Реки плохие  люди.  Иногда  кто-нибудь  из  мужчин
захочет показать, что  он  сильней  других.  Иногда  повздорят  мужчина  с
женщиной. Других бед мы не знаем. -  Он  помолчал,  неторопливо  затянулся
сигарой,  и  задумчиво  произнес:  -  Любому  разумному   человеку   здесь
понравилось бы.
     - Нет, ты меня не обидел, - тихо ответил Бартон. - Но можно ли судить
обо мне, не зная истории моей жизни - тут и на Земле? И все равно тебе  бы
это не удалось. Сумеешь ли ты понять меня, когда я сам себя не понимаю?
     Он замолк, вспомнив другого вождя  первобытного  племени,  сказавшего
ему то же самое. Это было в 1863 году, когда Бартон, консул Ее  Величества
на западных африканских островах Фернандо По и Биафра Байт, посетил короля
Дагомеи Желеле. Целью его миссии были переговоры о  прекращении  в  стране
человеческих жертвоприношений и торговли рабами. Он потерпел неудачу, зато
собрал материалов на две книги.
     Пьяный,  кровожадный,  распутный  король  держался   с   ним   весьма
высокомерно, в отличие от владыки Бенина, окрестившем в его  честь  одного
из своих  подданных.  В  те  времена  бенинцы  относились  к  белым  очень
дружелюбно. В свой предыдущий визит Бартон даже получил  звание  почетного
капитана королевской гвардии.
     Что касается Желеле, то  король  как-то  заявил  Бартону,  что  он  -
хороший человек, но слишком сердитый и неспокойный.
     Да, первобытные люди умели читать в душах. По-видимому, чтобы уцелеть
среди них, нужно самому быть провидцем.
     Заметив отрешенность Бартона, в разговор вмешался Монат, пришелец  со
звезды Тау Кита, и начал рассказывать о своей родине. Вначале  островитяне
посматривали на инопланетянина  со  страхом,  но  он  сумел  растопить  их
недоверие. Он хорошо знал, как расположить к себе людей. В Мире  Реки  ему
приходилось это делать каждодневно.
     Вскоре Бартон поднялся и сказал, что  команде  пора  устраиваться  на
ночь. Поблагодарив ганопо за их  гостеприимство,  он  добавил,  что  утром
судно  тронется  в  путь.  Его  намерение  провести  тут  несколько   дней
изменилось, жгучий интерес, который он поначалу испытывал к этому  народу,
пропал.
     - Нам бы очень хотелось, чтобы ты остался, - повторил вождь,  -  хоть
на несколько дней, хоть на годы. Как ты пожелаешь.
     - Благодарю тебя, - поклонился Бартон и с невеселой улыбкой  повторил
слова Синдбада-морехода: - "Аллах наделил меня страстью к странствиям".  -
Затем, задумчиво пробормотав: -  Путешественники,  как  и  поэты  -  племя
безумцев, - он направился к судну, размышляя, верно ли  процитировал  свою
книгу.
     Теплые доски  палубы  скрипнули  под  его  босыми  ногами,  и  Бартон
почувствовал, как проходит, отлетает прочь мрачное настроение. Прежде  чем
отправиться спать, он распорядился  выставить  охрану.  Фригейт  возразил:
уединение  их  стоянки  и  доброжелательность   островитян   гарантировали
безопасность. Но возражения приняты не были. Бартон  считал  стяжательство
главной движущей силой человеческой природы, и Фригейту,  в  наказание  за
легкомыслие, досталась первая смена.



        6

     Прислонив к мачте копье, Бартон раскурил сигару.  Фригейт  остался  с
ним; они молча смотрели на  меркнущие  скопления  звезд  и  рассеивающуюся
пелену облаков. Прошло около получаса. Бледный свет - предвестник  зари  -
размывал очертания небесных светил. Он расплывался все шире и  шире,  пока
первые лучи солнца не упали на северную гряду гор.
     Легкая вуаль тумана покрывала Реку и ее берега, окутывала деревья  на
холмах, где все еще виднелись огни. За  холмами  высились  горные  склоны;
вначале пологие, они затем круто вздымались вверх, достигая  десяти  тысяч
футов.
     В первые годы Бартон полагал, что их высота  по  крайней  мере  вдвое
больше. Потом он изготовил примитивный угломер и выяснил, что  ошибался  -
крутизна серо-голубых и черных утесов обманывала глаз.  Да,  вокруг  лежал
мир иллюзий - физических, метафизических,  психологических;  впрочем,  так
было и на Земле.
     Фригейт тоже закурил. Почти год он  не  прикасался  к  сигаретам,  но
сейчас "впал во грех из-за царившей вокруг благодати".  Ростом  американец
почти не уступал  Бартону.  Зеленоглазый,  темноволосый,  с  выразительным
подвижным лицом, он невольно привлекал  взгляд.  Хотя  его  физиономия  не
отличалась правильностью черт - резкие складки у рта, полные губы, упрямый
подбородок - она внушала людям доверие.
     На  Земле  Фригейт,  перепробовавший  множество  занятий,   увлекался
литературой  и  пытался  написать  беллетризированную  биографию  Бартона,
озаглавленную "Неистовый рыцарь королевы". К сожалению - или к счастью,  -
ему не удалось закончить этот труд.
     При первой встрече американец  озадачил  Бартона,  отрекомендовавшись
автором научно-фантастических романов. В своей  прошлой  жизни  Бартон  не
встречался с подобным термином и только удивленно поднял брови. Теперь они
снова вернулись к разговору, который длился годами.
     Попыхивая сигарой, Бартон сказал:
     - Помните,  мы  толковали  о  научной  фантастике?  Вы  десятилетиями
занимались этой дьявольщиной, Пит, но я до сих  пор  не  понимаю,  чем  вы
зарабатывали на хлеб насущный.
     Фригейт ухмыльнулся.
     - Только не пытайтесь выжать из меня точное  определение;  боюсь,  на
это не способен никто. Скажем, так:  я  работал  в  области  литературного
жанра, описывающего вымышленные события  будущего.  Этот  жанр  называется
научно-фантастическим, поскольку наука играет  в  нем  значительную  роль.
Вернее, развитие науки в грядущие века. Причем не только физики или химии,
но   и   социологических,   философских   и   психологических   воззрений,
существовавших при жизни автора.
     - Фактически, любой рассказ  о  будущем  -  уже  научная  фантастика.
Причем заметьте - роман, написанный, предположим, в 1960-м и обращенный  к
году 1984-му, будет восприниматься как  фантастический  и  через  четверть
века. Более того, предметом научной фантастики может быть и  настоящее,  и
прошлое - если в основе произведения лежит передовая наука соответствующей
эпохи, и писатель способен  более  или  менее  точно  определить  пути  ее
развития.
     - Я вынужден заметить,  -  добавил  Фригейт,  -  что  сделанное  мной
определение слишком широко: сюда попадают вещи,  в  которых  и  не  пахнет
наукой. Существует множество историй, в которых идет  речь  о  явлениях  и
событиях  абсолютно  нереальных,  поскольку  они  научно  не   обоснованы.
Возьмите, к примеру, перемещение во времени,  параллельные  миры,  ракеты,
что мчатся со сверхсветовой скоростью, пришествие Господа нашего на Землю,
всемирный потоп, порабощение человечества с  помощью  телепатии  и  многие
другое - перечень их бесконечен.
     - Почему же всю эту мешанину назвали научной фантастикой?
     - Видите ли, фантастика  существовала  задолго  до  того,  как  некий
человек по имени Хьюго Гернсбек придумал этот термин. Вы ведь читали  Жюля
Верна или "Франкенштейна" Мэри Шелли? Это тоже научная фантастика.
     - Скорее просто фантастика, - отозвался Бартон.
     - Но, собственно, вся беллетристика - это фантазия, выдумка.  Разница
между обычной выдумкой, именуемой реалистической  литературой,  и  научной
фантастикой заключается лишь в том, что в первой речь идет о возможном,  о
событиях, которые могут произойти, обо  всем,  что  было  и  существует  в
прошлом и настоящем. В научной же фантастике рассказывается о  невозможном
или даже совершенно немыслимом. Некоторые критики  предлагали  назвать  ее
искусственной литературой, но этот термин не привился.
     Бартон, однако, никак не мог понять, причем здесь наука, к которой он
относился с большим уважением. Путаные речи  Фригейта  не  проясняли  сути
дела.
     - Вы можете считать, - с отчаянием заявил американец, -  что  научная
фантастика - одно из множества несуществующих  явлений,  имеющих,  тем  не
менее, свое обозначение. А теперь давайте потолкуем о чем-нибудь другом.
     Но Бартон не собирался менять тему.
     - Значит, ваше занятие было чем-то совершенно нереальным?
     -  Нет,  профессия  писателя-фантаста   безусловно   существует.   Не
существует, собственно, самой научной фантастики. Простите, Дик,  но  наша
беседа стала напоминать диалог из "Алисы в стране чудес".
     - Можете ли вы заработать деньги на писаниях, которые не  существуют?
- гнул свое Бартон.
     - Почему же нет. Я не умирал от голодной смерти на  чердаке.  Правда,
позолоченного  "Кадиллака"  у  меня  тоже  не  было,  -  добавил  Фригейт,
помолчав.
     - Какого "Кадиллака"?
     Вопрос слетел с уст Бартона, но  он  подумал  о  другом,  о  странном
совпадении: женщина, с которой он спит, -  та  самая  Алиса,  вдохновившая
Льюиса Кэрролла на создание его шедевра.
     Внезапно Фригейт воскликнул:
     - Что это?
     Бартон обернулся к востоку. Там поток сжимали  отвесные  утесы;  вода
кипела меж скалистых стен.  Вниз  по  течению  к  ним  двигалась  какая-то
громада - вернее, целых  две.  Они  словно  висели  над  туманом.  Ближняя
походила на деревянную вышку, на которой, похоже,  виднелась  человеческая
фигура. Дальняя казалась огромным круглым приплюснутым  шатром.  Основание
этих сооружений скрывал туман.
     Бартон залез на веревочный трап, растянутый между реей  и  бортом,  и
уставился на непонятный объект. Спустя минуту он крикнул Фригейту:
     - Пит, по-моему, это плот! Невероятно большой! Они идут  по  течению,
прямо на нас. Там вышка, и на ней - рулевой. Стоит столбом! Похоже, он...
     Невероятно! Человек на вышке не шевелился. Но если он жив, то  должен
же видеть, что столкновение неминуемо!  Бартон  быстро  соскользнул  вниз.
Фигура на плоту по-прежнему оставалась недвижимой.
     - Будите всех! - закричал он Фригейту. - Живее! Нужно спасать судно!
     Очутившись  на  палубе,  Бартон  вновь  погрузился  в  густую  пелену
предрассветного тумана. Он перепрыгнул на причал и, придерживаясь рукой за
борт, стал пробираться вперед, к носу, пока не  нащупал  швартовый  кнехт.
Ему удалось разделаться с тугим узлом, когда на палубе послышались голоса.
Крикнув Каззу и Монату, чтобы они отцепили кормовой конец, Бартон в спешке
задел коленом массивное бревно кнехта и несколько секунд скакал  на  одной
ноге, шипя от боли. Затем он сбросил канат с бревна, добрался до  трапа  и
поднял его на борт. Рядом возникли  встрепанная  женская  головка  и  лицо
Фригейта.
     - Что случилось? - недоуменно спросила Алиса.
     - Достали шесты? - Бартон повернулся к американцу.
     - Да.
     Он снова залез на веревочную  лестницу.  Плот  неуклонно  двигался  к
причалу. Человек на вышке был все так же недвижим.
     С острова послышались голоса. Ганопо проснулись и  тревожно  окликали
их.
     Из густого тумана проступили  голова  и  плечи  Моната.  Он  выглядел
химерой, чудовищем из готических сказаний. Очертания  черепа  походили  на
человеческие, но лицо... Лицо выдавало его неземное происхождение.  Густые
черные брови нависали  над  резко  выступающими  скулами,  вокруг  ноздрей
колыхались губчатые складки плоти, плотный хрящ на  конце  носа  прорезала
глубокая впадина. Рот с тонкими черными кожистыми губами напоминал собачью
пасть, огромные уши - морские раковины.
     Где-то возле Моната находился Казз. Бартон не мог  разглядеть  его  в
тумане: неандерталец был коротышкой. Лишь когда он подошел совсем  близко,
стала видна его приземистая могучая фигура.
     - Берите шесты и весла, отталкивайте судно от берега, -  распорядился
Бартон.
     - Что происходит, черт возьми? - крикнула Бест.
     - Они только собрались завтракать, - пояснил Фригейт.
     - Ступайте за мной, - коротко кинул Бартон  и  выругался,  уткнувшись
лицом во что-то мягкое. Нащупав округлое плечо, он понял,  что  перед  ним
торчит Бест.
     После некоторой суматохи они расположились по обоим бортам с  шестами
в руках. По сигналу Бартона команда дружно навалилась на них,  упираясь  в
причал и в темную поверхность утеса. Оттолкнуться от дна им не удалось  бы
- корпус судна был так плотно зажат скалами в узком  заливчике,  что  даже
мужчины не могли протиснуть вниз шесты. Преодолевая течение, они выбрались
из  этой  расселины  и  теперь,  опустив  шесты  в  воду,  изо  всех   сил
отталкивались от основания утеса.  Дерево  скользило  по  гладкому  камню,
тендер едва двигался.
     До слуха Бартона  долетел  незнакомый  голос.  Он  обернулся;  темная
фигура на  вышке  зашевелилась  и  испускала  дикие  крики.  Сквозь  туман
доносились и другие слабые голоса. Круглая темная махина росла на  глазах,
сейчас она казалась головой какого-то гиганта. Бартон прикинул, что  между
ней и вышкой было не меньше ста  ярдов.  Значит,  несущийся  на  них  плот
огромен. Он не мог представить его ширины и надеялся, что  "Хаджи"  успеет
до столкновения проскочить к другой стороне острова и скрыться за скалой.
     Теперь он заметил на вышке второго человека. Тот махал рукой  и  орал
еще громче первом.
     - Они совсем рядом! - со страхом воскликнул Фригейт.
     Охваченный ужасом Бартон даже не обратил внимания на  его  панический
вопль. Громадный  плот  всей  массой  неумолимо  надвигался  на  крохотный
тендер.
     - Жмите во всю! - закричал Бартон. - Или нас раздавят!
     Бушприт "Хаджи" уже достиг стрелки мыса. Еще десяток гребков, и судно
отнесет течением за поворот. Тогда они спасены.
     Крики с плота становились все слышнее, он приближался. Бартон  бросил
взгляд на вышку и свирепо выругался. Между вышкой и  кормовой  надстройкой
появилась щель, которая продолжала расширяться. Это могло означать  только
одно - плот свернул с курса, чтобы избежать столкновения с островом, и шел
влево, прямо на них. Вышка маячила сквозь туман в полутора сотнях ярдов.
     - Взяли разом! - скомандовал Бартон.
     Он не имел понятия, где на плоту  находилась  вышка  -  на  носу  или
посередине. Если посередине, то изрядная часть палубы была  впереди  -  и,
следовательно, совсем рядом с судном. Из туманной мглы до  него  доносился
голос человека на вышке, отдающего команды на незнакомом языке.
     "Хаджи-2" уже обходил стрелку, но сильное течение относило  тендер  к
скалистому склону. Они пытались оттолкнуться, но шесты лишь  скользили  по
каменному утесу.
     - Толкайте, сучьи дети, толкайте! - вопил Бартон.
     Раздался треск, палуба взмыла кверху, кораблик откачнулся  в  сторону
скалы.
     Бартона швырнуло к борту; он ударился головой и начал проваливаться в
темноту, смутно понимая, что лежит  на  палубе  и  пытается  приподняться.
Вокруг него раздавались истошные  крики.  Треск  оснастки,  рухнувшей  под
напором плота, был последним услышанным им звуком.



        7

     Джил Галбира пробиралась в густом тумане вслепую.
     Прижимаясь к правому берегу Реки, она едва различала контуры  изредка
попадавшихся  грейлстоунов.  В  сумрачной  дали  они  казались   зловещими
гигантскими грибами.
     Здесь, думала она, закончится, наконец, ее одиссея. Подобно  призраку
в волшебном каноэ, она плыла в белесой дымке, пересчитывая один за  другим
камни-граали. Ветер стих, но, преодолевая течение, каноэ и фигура  женщины
создавали слабый воздушный поток, тянувшийся следом.  Тяжелые  капли  росы
влажным покровом оседали на лице.
     Она разглядела впереди слабый отсвет пламени. Так вот  где  будет  ее
прибежище! Свет разгорался, сверкая, словно  дух  огня.  Оттуда  донеслись
звуки человеческих голосов, но людей не было видно. Только голоса.  Голоса
вне плоти.
     Сама она тоже выглядела призраком -  призраком  монахини.  Ее  фигуру
окутывали белые полотнища. Одно лежало капюшоном на голове, затеняя  лицо,
казавшееся смазанным серым пятном.
     На дне каноэ грудились ее пожитки - словно два  покоившихся  в  сырой
мгле зверька, белый  и  серый.  Сразу  у  ног  лежал  серый  металлический
цилиндр, ее "кормушка"; подальше - белый узел  с  самыми  разными  вещами:
бамбуковой флейтой,  дубовым  кольцом  с  зеленым  камнем  -  подарком  ее
исчезнувшего возлюбленного (для нее теперь - покойного), сумкой из  рыбьей
кожи, набитой всякими поделками. В привязанном к узлу чехле хранились  лук
и колчан  со  стрелами.  Под  сиденьем  были  спрятаны  бамбуковый  меч  с
наконечником из рога речного дракона, два тяжелых дубовых боевых бумеранга
и мешок с камнями.
     Огонь и голоса приближались. Кто эти люди? Стража? Пьяные весельчаки?
Охотники за рабами, готовые схватить одинокого путника? Ночные ловцы любой
добычи? Она угрюмо усмехнулась. Что ж, пусть сунутся! Старушка Джил сумеет
постоять за себя!
     Однако гомон скорее походил на звуки веселой пирушки.  Она  вспомнила
рассказы о мирных землях низовья Реки.  Ни  в  Пароландо,  ни  в  соседних
государствах рабства не было, и она открыто плыла в своем каноэ при  свете
дня. Люди на берегу встречали ее приветливо;  здесь  путник  мог  свободно
знакомиться с окрестностями и, в урочный час, наполнить свою чашу у любого
грейлстоуна.  Хорошие  места  для  жизни,   но   одна   мысль   неотступно
преследовала ее: в Пароландо построен воздушный корабль - дирижабль.
     Она слышала о нем от многих,  но  отнеслась  к  новости  недоверчиво.
Подозрительность была присуща Джил - правда, если принять во  внимание  ее
поистине чудовищный жизненный опыт, можно ли было поставить это ей в вину?
Она предпочла вначале все разузнать, затратив массу сил  и  изворотливости
на проверку слухов, и лишь потом решилась отправиться в  путь  к  желанной
цели. И, вероятно, впереди ей предстоял выбор между жизнью и свершением  -
хотя сама жизнь, собственно, и есть высшее свершение. Чего же  этот  выбор
потребует от нее?
     Смерть  уже  не  была  проходным  эпизодом  в  Мире  Реки.  Казалось,
воскрешения прекратились, и древний ужас вновь вернулся  к  людям,  вселяя
страх перед неминуемым концом.
     При свете огня она разглядела очертания  огромного  каменного  гриба,
вокруг которого двигались четыре темных силуэта. Уже  можно  было  уловить
запахи тлеющего бамбука и, как показалось ей, дымка сигар. О, небо! К чему
Таинственный Благодетель подбрасывает людям эти омерзительные сигары?
     Разговор шел на испорченном английском.  Эти  люди,  наверно,  крепко
выпили, или английский для них не был родным языком. Впрочем, нет -  самый
пронзительный голос, доносившийся из тумана, явно принадлежал американцу.
     - Ни в коем случае, - гремел он, - клянусь священным огненным кольцом
этого педераста  Сатурна!  Здесь  нет  ни  капли  эгоцентризма,  ни  крохи
отвратительной жажды стать  центром  вселенной!  Я  хочу  построить  самый
большой дирижабль из когда-либо существовавших, сказочный корабль, который
станет истинным владыкой неба. Это  будет  колосс,  Левиафан!  Грандиозней
всех, что видели или увидят Земля и Мир Реки. Этот корабль должен поразить
всех, заставить гордиться принадлежностью к роду человеческому.  Красавец!
Воздушное чудо! Уникум! Ничего  похожего  на  созданное  прежде!  Что?  Не
прерывайте меня, Дейв! Я мечтаю о нем и не остановлюсь, пока  не  достигну
желаемого. И достигну! Да!
     - Но, Милт...
     - Никаких "но"! Элементарная логика требует  создания  громаднейшего,
грандиознейшего судна. Господи, он должен летать дальше и выше, чем  любой
из существовавших дирижаблей! Бог знает, куда нас занесет - пусть даже это
будет лишь один рейс. Слышите,  вы,  Дэйв,  Зик,  Сирано?  Даже,  если  он
сделает только один рейс!
     Ее сердце бешено забилось. "Дэйв" говорил с  немецким  акцентом.  Да,
это были люди, которых она искала! Какая удача! Нет, не только удача.  Она
безошибочно отсчитывала расстояние, отмеряла по грейлстоунам, торчавшим по
берегу; она знала, куда держит путь.  Ей  совершенно  точно  указали,  где
пребывает  Милтон  Файбрас.  А  Давид  Шварц,  инженер-австриец,  был  его
помощником.
     - Но на это уйдет слишком много времени  и  материалов,  -  прозвучал
другой  мужской  голос.  Это  была  речь  уроженца  Мэйна.  Возможно,   ее
воображение слишком разыгралось, но в этом голосе ей почудился свист ветра
в снастях, скрежет  талей,  поскрипывание  качающегося  на  волнах  судна,
грохот прибоя, плеск парусов. О, конечно, это лишь воображение!
     "Не увлекайся, Джил!" - сказала она себе. Если бы Файбрас  не  назвал
его по имени - Зик, - перед ней, наверно, не появился бы образ плывущего в
открытом море корабля. По всей видимости, это был Иезекиил Харди,  капитан
китобойного судна, погибшего от нападения кашалота у берегов Японии в... в
1833 году? Вероятно,  он  смог  убедить  Файбраса,  что  после  надлежащей
подготовки сумеет стать прекрасным рулевым или  штурманом  дирижабля.  Да,
Файбрас, видимо, набирал команду с бору по сосенке, если  решился  принять
человека, в глаза не видевшего аэростата, а возможно, и парохода.
     Она уже слышала, что Файбрас мало преуспел по части  поисков  опытных
воздухоплавателей - мужчин, конечно. Как всегда  и  везде  -  мужчины!  Он
подбирал кандидатов,  казавшихся  ему  более  или  менее  подходящими  для
обучения: пилотов, аэронавтов, моряков. На тысячи миль  вверх  и  вниз  по
Реке шли слухи, что он ищет мужчин легче воздуха.
     Что он понимал в  строительстве  и  управлении  дирижаблями?  Он  мог
летать на Марс или Ганимед, достигнуть орбит Юпитера или Сатурна, но разве
он имеет хоть какое-то представление об  этих  воздушных  судах?  Их  знал
Давид Шварц, изобретатель и конструктор цельнометаллического дирижабля. Он
первым создал корпус и покрытие из алюминия. Это  было  в  1893  году,  за
шестьдесят  лет  до  ее  рождения.  Он  даже  приступил  к   строительству
воздушного корабля в Берлине, кажется, в 1895 году, но работы остановились
с его смертью. Вроде бы Шварц умер в январе 1897... Сейчас она не  помнила
точной даты. За тридцать лет жизни на Реке многое выветрилось из памяти.
     Если бы Шварц знал, что случилось  после  его  смерти!  Наверно,  ему
кое-что поведал этот пустозвон, профан, любитель дирижаблей. Вдова  Шварца
продолжила его дело. Джил не знала ее девичьей  фамилии,  ни  в  одной  из
прочитанных книг она не упоминалась, везде речь шла лишь о фрау Шварц. Она
добилась постройки второго воздушного судна, хотя и была только  ЖЕНЩИНОЙ.
На этих алюминиевых аппаратах  (больше  смахивающих  на  баллоны  термоса)
летали пижоны-мужчины;  и  в  трудные  минуты  они  теряли  самообладание,
ударялись в панику и разбивали их вдребезги.
     От замыслов Шварца и самоотверженности его жены осталась  лишь  груда
перекореженного  серебристого  металла.  Великую  идею  пустили  по  ветру
цыплячьи мозги, огромные фаллосы, да заячья храбрость. Но если теперь асом
станет женщина, ее имя не забудется.  Посмотрим,  что  случится  с  миром,
когда женщина покинет кухню. Бог предполагает, а...
     От резкой боли в груди Джил вздрогнула. "Держись! - пробормотала она.
- Ты просто замерзла".
     Она очнулась от воспоминаний о фрау Шварц, преследовавших ее во время
странствий по Реке, и заметила, что уже миновала костер. Огонь уменьшился,
и голоса были слышны не так отчетливо. Нужно сосредоточиться!  Она  всегда
должна держать ухо востро, иначе ей не добиться успеха; а для нее успех  -
стать членом экипажа воздушного судна. Или его капитаном?
     - Сейчас  или  никогда!  -  распинался  Файбрас.  -  Мы  свободны  от
правительственных   контрактов,   финансовых   сложностей,   конкурирующих
проектов. Сэм достигнет устья Реки не раньше, чем лет за тридцать, а то  и
больше. Нам же потребуется два-три года, чтобы построить это чудо.  Начнем
с тренировок, а потом махнем все выше и дальше,  над  дикими  горами,  над
синими просторами туманного моря и северного  полюса  -  туда,  где  некое
существо, почти всемогущее, пожалует  нам  такие  дары,  что  Санта  Клаус
прослывет самым большим скупердяем на свете. Мы  окажемся  у  Таинственной
Башни, у истинного Великого Грааля!
     Разговор прервался. Когда замолкали люди, в  долине  Реки  воцарялась
полная тишина. Здесь не было ни птиц, ни зверей, ни ревущих,  громыхающих,
свистящих, скрипящих механических чудовищ, ни орущего радио. Слышался лишь
шорох воды, всплеск играющей у поверхности рыбы да треск дерева в костре.
     - А-ах... - сладко протянул Файбрас, - какая выпивка! На Земле  такой
не было. И еще сколько угодно!
     Шварц тоже причмокнул. Казалось, Джил видела бутылку у его губ.
     Она пристала к берегу и, выпрыгнув наугад, попала в воду,  окунувшись
до пояса. Она даже не почувствовала холода  -  магнитные  застежки  плотно
прижимали к телу одежду. Пришлось  тащиться  к  берегу,  волоча  за  собой
длинное тяжелое каноэ. Ступив на сушу, Джил  с  трудом  сделала  несколько
шагов, вытянув лодку подальше  от  воды.  На  минуту  она  остановилась  в
задумчивости, потом решила идти безоружной.
     Снова раздался голос Файбраса:
     - Нам нужны летчики, опытные пилоты, специалисты по дирижаблям... Где
же они, где? Мы разослали гонцов на сотни миль...
     Джил подошла ближе. Густая трава заглушала звук шагов.
     - Я - одна из тех, кого вы ищете.
     Мужчины резко обернулись, один из  них,  покачнувшись,  ухватился  за
руку соседа. Они вытаращили глаза и разинули рты. Все четверо тоже были  с
головой закутаны в полотнища ткани, но ярких тонов. Будь перед ней  враги,
она успела бы выпустить дюжину стрел раньше, чем они схватились за оружие,
которое валялось наверху грейлстоуна.
     Да, там лежали пистолеты! Металлические! Значит, ее не обманули - все
было правдой!
     Джил увидела долговязого человека с длинной стальной рапирой в  руке.
Другой рукой он откинул капюшон, открыв сухощавое смуглое лицо с  огромным
носом. Несомненно, это легендарный Сирано де Бержерак.  Он  что-то  быстро
пробормотал  на  старофранцузском,  она  смогла  уловить  лишь   несколько
знакомых слов.
     Файбрас тоже откинул капюшон.
     - Совсем запутался в своих одежках... Почему же  вы  не  предупредили
нас о своем прибытии?
     Она опустила край капюшона. Файбрас подошел ближе, вглядываясь  в  ее
лицо.
     - Это женщина!
     - Считайте, что для вас я - мужчина.
     - Как вы сказали?
     - Вы что, не понимаете по-английски?
     Джил опомнилась,  сообразив,  что  от  волнения  незаметно  для  себя
перешла на диалект тувумба. Вообще-то она  изъяснялась  на  великом  языке
Шекспира и Диккенса не хуже, чем с помощью  знакомого  с  детства  наречия
маленького  австралийского  племени,  но  сейчас  обычный   среднезападный
американский сленг показался ей более уместным.
     - Считайте, что я мужчина, - повторила она. - Кстати, меня зовут Джил
Галбира.
     Файбрас, склонив голову, представился, скороговоркой перечислил имена
своих собутыльников и глубоко вздохнул.
     - Нет, после такого потрясения я должен выпить.
     - Я бы тоже не отказалась.  Мне  нужно  согреться.  Правда,  то,  что
алкоголь согревает - чистая фикция, но почему-то все в этом уверены.
     Файбрас приложился к бутылке.  Впервые  за  многие  годы  Джил  вновь
увидела стекло. Он оторвался от горлышка и с поклоном подал ей  объемистую
бутыль. Джил хлебнула, не коснувшись губами краев -  скорее  по  привычке,
чем из брезгливости. Файбрас - потомок индейцев  и  негров,  но  разве  ее
бабушка не была австралийской туземкой? Правда, аборигены Австралии  -  не
негры, они - темнокожие представители древних кавказских племен,  но  Джил
не страдала расовыми предрассудками.
     Сирано, выпрямив спину, прошелся вокруг, покачал головой и произнес:
     - Черт побери,  да  у  нее  волосы  короче  моих!  И  даже  глаза  не
подведены! Вы уверены, Милтон, что это женщина?
     Джил снова поднесла бутылку к губам и  еще  раз  хлебнула.  Это  было
замечательно, все внутри согрелось.
     - Посмотрим, - француз положил руку ей на грудь и легонько сжал.
     В тот же  миг  Джил  нанесла  удар  ему  в  живот.  Сирано  судорожно
согнулся, и она ткнула его  коленом  в  подбородок.  Француз  рухнул,  как
подкошенный.
     - Какого черта? - закричал Файбрас и уставился на нее.
     - Ну, а если я пощупаю вас промеж ног, дабы убедиться, что имею  дело
с мужчиной, как вы будете реагировать?
     - Это подействовало бы на меня крайне возбуждающе, милочка, - Файбрас
захохотал и начал пританцовывать от избытка чувств. Двое  мужчин  смотрели
на него как на сумасшедшего.
     Сирано оперся на руки, привстал на колени и медленно  поднялся.  Лицо
его побагровело, он изрыгал проклятья. Бросив взгляд на  его  шпагу,  Джил
хотела отойти в сторону, но гордо не сдвинулась с места. Чеканя слова, она
заявила французу:
     - Вы всегда позволяете  себе  подобную  фамильярность  с  незнакомыми
женщинами?
     Сирано встрепенулся. С лица спала краснота, оно осветилось улыбкой.
     - О, нет, мадам. Примите  мои  извинения  за  столь  непозволительные
манеры. У  меня  нет  привычки  пить,  и  я  не  люблю  дурманить  мозг  и
превращаться в животное. Но, понимаете, сегодня мы праздновали годовщину с
начала путешествия Сэма по Реке.
     - Не трудитесь  оправдываться,  -  прервала  его  Джил.  -  Я  готова
простить вас - при условии, что ничего подобного впредь не повторится.
     Она улыбнулась, хотя  была  недовольна  собой:  какое  отвратительное
начало знакомства с человеком, всегда  восхищавшим  ее!  Конечно,  он  сам
виноват, но можно ли теперь рассчитывать на приязнь, когда она так унизила
его перед друзьями? Мужчины подобного не забывают.



        8

     Туман редел. Лица людей уже можно  было  разглядеть  без  обманчивого
света костра, однако внизу еще клубилась белесая дымка. Небо светлело,  но
солнце еще не показывалось над горами. Сияние облаков газа и мелких  звезд
погасло, крупные еще переливались всеми цветами радуги - красным, зеленым,
голубым - но мало-помалу бледнели и они.
     На  западной  стороне  сквозь  уходящий  туман  проступили  очертания
гигантских сооружений. Глаза Джил широко раскрылись,  хотя  людская  молва
подготовила ее к любым неожиданностям. Четыре или пять высоченных строений
из листового железа и  алюминия  -  заводы!  Но  окончательно  поразил  ее
воображение огромный - просто колоссальный - алюминиевый ангар.
     - В жизни не видела ничего подобного, - пробормотала она.
     - Вы вообще еще ничего не видели, - отозвался  Файбрас  и,  помолчав,
удивленно спросил: - Вы на самом деле приехали сюда работать?
     - Я уже сказала об этом.
     Он был Мужчиной. В его власти  принять  ее  или  изгнать,  но  он  не
заставит ее примириться с тупостью. Повторять - излишне, а  потому  глупо.
Перед  ней  стоял  доктор  натурфилософии,  специалист  по  астрофизике  и
электронике. Соединенные  Штаты  не  посылали  в  космос  болванов,  хотя,
возможно, гениями их астронавты тоже  не  были.  Очевидно,  он  отупел  от
спиртного - с мужчинами такое бывает. Но, как истая женщина, она не смогла
смолчать и напомнила ему: будь на высоте.
     Файбрас покачивался на носках, дыша винным перегаром ей  в  лицо.  Он
был невысок - на голову ниже ее, - но широкоплеч, с мускулистыми руками  и
длинными худыми ногами. Крупная голова с квадратным подбородком,  вьющиеся
каштановые волосы, карие глаза и красновато-бронзовая кожа...  Несомненно,
кровь индейцев и белых преобладала над  африканской.  Джил  подумала,  что
среди его предков наверняка были выходцы из Южной Европы  -  откуда-нибудь
из Прованса или Каталонии.
     Он осматривал ее с ног до головы и молчал. Не подозревает ли он ее  в
криминальных намерениях? Боится получить удар в живот, как Сирано?
     - О чем вы  задумались?  -  спросила  Джил.  -  О  моей  квалификации
аэронавта? Или о том, какое тело скрывается под этими тряпками?
     Файбрас разразился хохотом.
     - И о том, и о другом.
     Шварц смущенно кашлянул. Невысокий хрупкий  шатен  с  карими  глазами
опустил голову, поймав на себе взгляд Джил.  Четвертый  из  собутыльников,
Иезекиил Харди, не уступал ей в росте - равно, как и Сирано. Черноволосый,
с узким лицом и высокими скулами, он откровенно разглядывал ее.
     - Готова повторить еще раз, - вновь заговорила  Джил.  -  Я  не  хуже
любого мужчины и могу это доказать. У меня диплом инженера,  большой  опыт
проектных работ и восемь тысяч часов в воздухе...  -  она  остановилась  и
потом решительно добавила:
     - Я летала на всех типах  дирижаблей  и  могу  занять  любой  пост...
включая командирский.
     - У вас есть какие-нибудь доказательства? - спросил Харди. - А  вдруг
вы лжете?
     - Ну, а где ваши документы? - возразила Джил.  -  Да  если  б  они  и
были... Вы - шкипер китобойного судна. Разве  это  дает  вам  право  стать
пилотом дирижабля?
     - Ну, ну, - вмешался Файбрас, - не лезьте в бутылку. Я-то  вам  верю,
Галбира, и совсем не считаю вас  обманщицей.  Но  должен  заметить  сразу:
возможно, вы лучше всех  подходите  на  пост  капитана,  но  командую  тут
все-таки я. А значит, я - хозяин,  босс!  В  свое  время  я  отказался  от
должности главного инженера при постройке судна Клеменса;  мне  просто  не
хватало знаний для этого проекта. Но сейчас и здесь я - КАПИТАН ФАЙБРАС, и
прошу об этом не забывать! Если вам  такое  подходит,  мы  скрепим  кровью
контракт, и я даже готов запрыгать от восторга. Возможно, вы станете у нас
одним из ведущих сотрудников, - без оглядки на принадлежность  к  женскому
полу, клянусь вам, - но сейчас я ничего не  обещаю.  Делить  портфели  еще
рано.
     Он помолчал, тряхнул головой и прищурился.
     - Главное сказано. И еще. Вы должны поклясться своей честью и  именем
Бога, что полностью подчинитесь законам Пароландо.  Без  всяких  "если"  и
"но".
     Галбира колебалась. Она облизнула  запекшиеся  губы.  Ее  вожделенная
мечта - дирижабль - видением возник перед нею. Он парил под  солнцем,  как
серебряная птица, отбрасывая тень на нее и Файбраса.
     - Хорошо... Но должна предупредить вас, что не собираюсь пожертвовать
своими принципами... - она заговорила так громко, что мужчины вздрогнули.
     - Я... я...
     Файбрас усмехнулся.
     - Принципы! О, эти принципы, которыми никто не хочет поступиться!  Вы
не одиноки, Галбира, в таком положении многие. Но я хотел бы видеть вас  в
своей команде. Давайте договоримся так: я остаюсь верен  своим  принципам,
вы - своим, и мы оба уважаем конституцию этой страны.
     Он ткнул пальцем в сторону Шварца и Харди.
     - Взгляните на них. Они оба из девятнадцатого века, один -  австриец,
другой - американец. Но они признают меня капитаном и командиром;  к  тому
же они - мои друзья. Может быть, в глубине души они и считают меня  наглым
негром, но проткнут каждого, кто осмелится это сказать. Правда, парни?
     Мужчины согласно кивнули.
     - Тридцать один год жизни в Мире Реки изменяет  человека  -  если  он
вообще способен меняться. Итак, ваше слово?  Хотите  услышать  конституцию
Пароландо?
     - Конечно! Не могу же я принять решения, не узнав, на что иду.
     - Она составлена великим Сэмом Клеменсом. Год назад он уплыл  от  нас
на судне "Марк Твен".
     - "Марк Твен"? Какая самовлюбленность!
     - Название выбрано всеобщим голосованием. Сэм  возражал,  правда,  не
очень настойчиво... - В глазах Файбраса сверкнули насмешливые  искорки.  -
Так слушайте! "Мы, народ Пароландо, нижеследующим заявляем..."
     Он произносил длинный текст без запинки, без единой  ошибки;  видимо,
хартия была запечатлена в памяти каждого. Дар, присущий людям, не  знавшим
письменности, да еще - актерам, стал в Пароландо всеобщим.
     Торжественные  слова   возносились   к   светлевшему,   наливавшемуся
голубизной небу. Туман опустился до колен, и казалось, что долина  утопает
под снежным покровом, тянувшимся до подножия холмов. Их  склоны,  заросшие
кустарником, над которым возносились  сосны,  тисы,  бамбук  и  гигантские
стволы железных деревьев, обрели ясные очертания  и  больше  не  выглядели
загадочными далекими силуэтами с японских картин.  На  лианах,  обвивавших
железные деревья, распустились и засияли  в  первых  лучах  зари  огромные
цветы. На западе, словно  фон  этого  яркого  полотна,  возносился  темный
каменистый обрыв, покрытый синевато-серыми пятнами  лишайника.  Повсюду  с
гор струились серебристые потоки водопадов.
     Все это было уже знакомо Джил Галбира - и,  однако,  вызывало  трепет
страха и удивления. Кто же  создал  эту  долину,  протянувшуюся  на  много
миллионов миль? И зачем? Каким образом и во имя чего  были  воскрешены  на
этой планете она сама и еще тридцать шесть или  тридцать  семь  миллиардов
человеческих существ? Каждый из живших на Земле с 2ї000ї000 года до  нашей
эры вплоть до начала третьего тысячелетия земной цивилизации воскрес после
смерти. Исключение составляли лишь дети до пяти лет, умственно отсталые  и
безнадежно больные - больные душевно, не телесно.
     Кто это совершил? Для чего?
     В Мире Реки ходило  много  странных,  волнующих,  безумных  толков  и
легенд о таинственных созданиях, что появлялись на краткий миг  под  видом
нищих странников или пророков.
     - Вы слушаете меня? - прервал ее размышления Файбрас.
     - Могу повторить от слова до слова всю вашу речь, - парировала Джил.
     Она  немного  лукавила  слушая  вполуха  и  воспринимая  лишь   самое
существенное - как антенна, настроенная на нужную волну.
     Повсюду  из  хижин  появлялись  люди.  Они   потягивались,   кашляли,
закуривали сигареты, шли в отхожие  места,  расположенные  за  бамбуковыми
перегородками. Некоторые, держа в руках цилиндры, торопились к Реке. Одни,
без страха перед утренней прохладой, выходили лишь в набедренных повязках;
другие, закутанные с ног до головы, походили на бедуинов или привидений.
     - Ну, - вновь обратился Файбрас к Джил, - вы готовы дать присягу? Или
хотите поразмыслить?
     - Я никогда не отказываюсь от своих слов. А  вы?  Относительно  меня,
конечно.
     - Сейчас речь идет не обо мне, - он вновь усмехнулся, - а о вас.  Дав
клятву, вы три месяца будете  проходить  испытание;  затем  народ  решает,
предоставить  вам  право  гражданства  или  нет.  Только  после  этого  вы
становитесь жителем Пароландо  -  если  я  не  наложу  "вето"  на  решение
народного