родителей. Слезы высохли, и мысли ее неожиданно обратились к матери и отцу. Где они сейчас? Чем заняты? Как чудесно было бы повидать их... но только ненадолго. Жить рядом с ними она уже не сможет. Джил запомнила их старыми, седыми и морщинистыми; казалось, этот возраст соответствовал их основному предназначению - нянчить детей своего многочисленного потомства. Здесь они выглядят столь же молодо, как сама Джил; тем не менее, между ними лежит пропасть - ее жизненный опыт, столь не похожий на их тусклое существование. Прошло бы два-три дня, и они надоели бы друг другу. Да, видимо, нельзя навеки сохранить связи между родителями и детьми... Мать всегда казалась лишь придатком своего мужа, а он был сильным, шумным, волевым человеком. Джил никогда не стремилась ни понять, ни полюбить отца, хотя и горевала после его смерти. Она знала, что в Мире Реки они умерли для нее вновь. Так в чем же дело? Откуда новый поток слез? 43 Репортаж специального радиокорреспондента "Ежедневных Вестей". - Ну, люди, вот мы, наконец, собрались здесь. Сегодня - великий день, день грандиозном рывка! Теперь нам нипочем Великая Чаша, Туманный Замок, Башня Санта Клауса на северном полюсе, пославшего нам от щедрот своих воскрешение, вечную молодость, хлеб насущный, а также - отличную выпивку и курево. - Народу здесь - не меньше миллиона. Посмотрите-ка - трибуны полны, на холмах - толпы, с деревьев люди валятся пачками. Полиции сегодня придется хорошо повертеться. Прекрасный день, никогда такого не было, верно? Ну и гам! Похоже, вы ни одном моего слова не слышите, несмотря на микрофон. - Ага! Некоторые все же слышат. Люди, теперь постарайтесь сосредоточиться, я расскажу вам о "Парсефале". Правда, в ваших руках проспекты с его описанием, но большинство, я полагаю, не умеет читать. Это не ваша вина. Вы все говорите на эсперанто, но выучиться читать - совсем другое дело... Минуточку! Я только смочу глотку каплей спиртного. - А - ах! Это прекрасно. Беда только, что я начал прикладываться еще с рассвета... не знаю, что меня ждет впереди. Ну, неважно! Ненавижу загадывать. Что будет, то будет! В этом мире за удовольствие надо платить; впрочем, во всех остальных - тоже. - Вот он - наш "Парсефаль"! Так назвал его Файбрас, первый человек, задумавший построить дирижабль и написавший это гордое имя на его серебряной гондоле. - Второй помощник, Метцинг, предлагал назвать его "Граф Цеппелин-3", в честь человека, впервые построившего гражданский дирижабль. Первый помощник капитана мисс Галбира считала, что его надо назвать "Адам и Ева" - как дань уважения всему человечеству... ведь он предназначен для всех нас. Другие ее предложения - "Королева неба" и "Титания". Ну, здесь явно замешаны женские амбиции, к тому же "Титания" звучит почти как "Титаник", а вам известно, что случилось с этим судном. Простите, я забыл, что многие из вас никогда не слышали этого названия. - Кто-то из команды, - забыл его имя, - предложил "Серебряное яблоко"... помните - как в книге "Том Свифт и его огромный корабль". - Кто-то еще предложил назвать судно "Анри Жиффар" - в честь француза, впервые взлетевшего на аппарате легче воздуха. Как жаль, что старина Анри не сможет увидеть своими глазами этот воздушный корабль - вершину дирижаблестроения, последний и величайший из всех, когда либо построенных. И как жаль, что все человечество не станет свидетелем этого вызова богам - перчатки, брошенной им в лицо. - Люди, извините меня! Опять придется оросить высохшую глотку, иначе я рухну. - А-а-а! Великий Боже! Ну, пейте же, люди, только залпом! Выпивки сегодня - море разливанное. Мы не поскупились - этого требует честь нашего дома и народа Пароландо. - Итак, люди, наш уважаемый экс-президент Милтон Файбрас, экс-американец и экс-астронавт, решил назвать этот колосс "Парсефалем", а поскольку он - начальник, хозяин, босс, - то предложение было принято единогласно. - А теперь немного статистики. Капитан Файбрас пожелал построить самый большой корабль всех времен, и он это совершил. Наше воздушное судно не только величайшее из когда-либо существовавших, но, скорее всего, второго такого никогда не будет... так что я предложил бы название - "Последний - значит, наилучший". - Так вот, длина "Парсефаля" - 820 метров или 2680 футов, максимальный диаметр - 328 метров или 1112 футов. Его объем - 6ї300ї000 кубических метров или 120ї000ї000 кубических футов. Обшивка - из сверхпрочного дюралюминия. В нем восемь крупных газовых отсеков и еще несколько мелких - на носу и в хвосте. - На корпусе закреплены тринадцать внешних гондол и двенадцать двигательных отсеков, каждый - с двумя подвесными моторами. Наружное расположение двигателей снижает опасность возгорания водорода. При испытании материалов для газовых отсеков выяснилось, что пленки, полученные из внутренностей речного дракона, пропускают водород. Тогда Файбрас предложил ученым создать такое вещество, пленка из которого - извините за красное словцо! - не позволяла бы испортить воздух. - И, представьте себе, он подпрыгнул на десять футов, когда один из спецов тут же предложил новую идею... Что? Мой помощник Рэнди утверждает, что никто не может сходу установить новый рекорд в прыжках в высоту... Ну так что? Кого это волнует? Главное, что утечка водорода была сведена к нулю. - Водород - чистый на 99,999 процентов. - "Парсефаль" несет команду из девяноста восьми мужчин и двух женщин, два вертолета, каждый вместимостью на тридцать два человека, и двухместный планер. Парашютов для этой сотни храбрецов на нем нет - слишком тяжелый груз, и от них решили отказаться. Как видите, я с вами полностью откровенен. - Посмотрите на него, люди! Каков? Он сверкает на солнце, как божий нимб! Как он прекрасен и величествен! Сегодня у человечества великий день. Оркестры играют увертюру к "Одинокому Страннику"... Ха-ха! Тут я слегка пошутил... ладно, долго объяснять. На самом деле это увертюра к "Вильгельму Теллю" Россини. Эту пламенную музыку выбрал сам Файбрас, столь же пламенный ее поклонник. Думаю, среди вас немало людей, восхищавшихся ею в былые дни. - Рэнди, дай-ка мне еще стаканчик этой амброзии. Кстати, Рэнди - мой помощник на радиоцентре, бывший автор фантастических романов, а ныне, в Пароландо, - главный инспектор качества спиртных напитков. На мой взгляд, пустили козла в огород... - А, великий момент приближается! Наш "Парсефаль" выруливает из ангара! Через несколько минут состоится взлет. Сквозь ветровое стекло мне виден пульт управления в штурманской рубке. - Человек, сидящий у пульта, - вы все видите его - наш первый пилот Сирано де Бержерак. В свое время он тоже был писателем-фантастом и создал романы о путешествии на луну и солнце. А сейчас он управляет воздушным кораблем, которого даже вообразить не мог, и отправляется в настоящий полет. Его путь лежит к северному полюсу планеты, которую, насколько мне известно, не живописала ни одна живая душа в самых невероятных фантазиях; он направится туда, словно рыцарь воздуха, потомок земного Галахада, странствующего в поисках гигантской Чаши Грааля. - Всю работу в полете Сирано может выполнить один. Дирижабль полностью автоматизирован - его моторы, штурвал, руль высоты соединены с пультом управления электромеханическим приводом. На борту не нужны ни инженер, ни радист, ни штурман, как это было на прежних дирижаблях. Если Сирано способен бодрствовать трое с половиной суток - столько времени займет путь до полюса - то ему не понадобятся помощники. Теоретически судно может лететь без единой живой души на борту. - Справа от Сирано - капитан Милтон Файбрас. Сейчас он направляется к человеку, сменившему его на посту президента, всем известному Джуду П.Бенджамену, экс-министру юстиции утраченной и вечно оплакиваемой Конфедерации Штатов Америки. - Ну-ка, друг, убери лапы. Не смей оскорблять экс-гражданина Конфедерации! Полиция, заберите, этого пьянчугу! - А вот там, слева, третий пилот - Митя Никитин. Он поклялся в абсолютной трезвости на время полета и даже не припрятал бутылочку в дальних отсеках. Ха-ха! - Справа от Никитина - первый помощник Джил Галбира. Вам здесь пришлось нелегко, мисс Галбира, но мы в восхищении... - О-о, загудели моторы! Какой рев! Нам машет капитан Файбрас! Пока, мой капитан, бон вояж! Держите с нами радиосвязь! - Вот отпустили тросы с хвоста. Дирижабль чуть подпрыгнул и опустился вновь. Пару часов назад я наблюдал за его балансировкой. Его так экви - либ - либ... ну, уравновесили, что, стоя под этой махиной, один человек может поднять его одной рукой. - А сейчас отвели в сторону передвижную мачту и начали выпускать водяной балласт. Эй, джентльмен в сером! Отойдите немного, если не желаете принять душ! - Вот он начал подниматься. Ветер относит его назад - к югу. Но уже крутятся винты, сейчас дирижабль взметнет вверх и направится к северу. - Пошел! Больше горы, легче перышка! Вперед, к северному полюсу, к таинственной Башне! - Господи, да никак я плачу? Видимо, этот стакан был лишним. 44 Высоко в небе парил дирижабль. Лишь острый глаз мог уловить мерцание металлического корпуса в голубом просторе. С высоты двадцати тысяч футов команда "Парсефаля" обозревала просторы мира Реки. Стоя у ветрового стекла, Джил любовалась серебристой нитью водного потока, продернутой меж зеленых полосок берегов. В ста милях впереди река делала крутой изгиб к западу, затем извивалась, как лезвие малайского кинжала, и сворачивала на север. Повсюду на воде трепетали солнечные блики. Отсюда, с высоты, нельзя было разглядеть миллионы людей, обитавших на побережье. Даже большие суда казались спинами вынырнувших на поверхность речных драконов. Долина Реки выглядела безлюдной, как до Дня Воскрешения. На носу суетился фотограф, выполняя первые в этом мире аэрофотосъемки. И последние. Снимки сопоставят с данными о течении Реки, полученными с борта "Марка Твена". Но на карте "Парсефаля" все равно останутся белые пятна. Курс корабля шел к южной оконечности северного района, и у картографа накопятся данные лишь о части северного полушария. Однако преимущества перед наблюдениями с речного судна несомненны - на каждом снимке зафиксирован участок, доступный "Марку Твену" лишь по истечении нескольких дней. Радар определил высоту гор. Самые высокие достигали пятнадцати тысяч футов, большинство - десяти тысяч, но кое-где хребты опускались вдвое ниже. До прибытия в Пароландо Джил, как и большинство окружающих, полагала, что высота гор составляет от пятнадцати до двадцати тысяч футов. Но это являлось лишь гипотезой, прикидкой на глазок; точные измерения никогда не проводились. Только в Пароландо, где были приборы двадцатого века, она узнала их истинные размеры. Очевидно, сравнительная близость гор обманывала человеческие чувства. Они поднимались гладкой стеной на тысячу футов, затем шли отвесные и столь же неприступные голые скалы. Зачастую их вершины были шире подножья и образовывали выступ, на который впору забраться лишь змеям. Поперечный размер вершин достигал в среднем полутора тысяч футов, но даже при относительно небольшой толщине скалы были непробиваемы - твердые породы поддавались лишь стальным бурам и динамиту. В экваториальной зоне "Парсефалю" пришлось бороться с северо-восточным бризом. В средних широтах он шел в полосе попутного ветра. За сутки дирижабль преодолел путь, примерно равный расстоянию от Мехико до Гудзонова залива в Канаде. В конце второго дня полета с полярных широт вдруг подул встречный ветер. Путешественники не знали, насколько он устойчив. С земными условиями сравнивать было нельзя, поскольку здесь отсутствовал перепад температур на границе водных и континентальных масс. С высоты бросалась в глаза разница между экваториальной и умеренной зонами. Долины к северу сужались, горы вздымались выше, ландшафт напоминал природу Шотландии. Дождь шел здесь в три часа пополудни, тогда как на юге грозы с сильнейшими ливнями разражались в три часа ночи. Трудно представить, что это было природным явлением. Ученые Пароландо предполагали, что в горах скрыты климатические установки, вызывавшие регулярное выпадение осадков; видимо, они поглощали колоссальную энергию. Но никто не сомневался, что существа, сумевшие превратить эту планету в долину гигантской Реки и способные обеспечить пропитанием тридцать шесть миллиардов человек, в силах управлять погодой. Что же являлось источником энергии? Достоверно это не было известно; общепризнанная гипотеза гласила, что чудовищные механизмы используют тепло планетарного ядра. Существовало также предположение о некоем металлическом щите, пролегавшем между земной корой и глубинными слоями. Эта гипотеза объясняла отсутствие на планете вулканической деятельности и землетрясений. Поскольку здесь не было ни обширных ледяных полей, ни водных пространств, подобных земным, следовало ожидать и различия в режиме воздушных потоков. Но пока они не отличались от привычных аэронавтам на Земле. Файбрас решился опустить дирижабль до двенадцати тысяч футов, рассчитывая, что ниже ветер ослабеет. До вершин гор оставалось только пару тысяч футов, и в это время дня воздушные потоки были довольно устойчивы. Его предположение оказалось верным - скорость полета возросла. В три часа пополудни капитан приказал поднять корабль над дождевыми облаками. Через час они снова снизились; "Парсефаль" величественно парил над долинами, сверкая серебром обшивки. С заходом солнца ветер стих, чехарда вертикальных и горизонтальных воздушных потоков прекратилась. Полет продолжался без помех. Наступила ночь, водород в отсеках начал остывать. Опасаясь потерять подъемную силу, пилот направил нос корабля вверх. В герметизированной рубке управления включили электрические обогреватели. В воздухе потеплело, но все оставались в плотных одеждах. Файбрас и Пискатор закурили сигары, остальные - сигареты. Курильщики наслаждались ароматным табаком, стараясь отмахнуть дым от Джил. Все газовые отсеки были снабжены детекторами, сигнализирующими о малейшей утечке газа. Курение в дирижабле разрешалось лишь в носовой рубке управления, во вспомогательном хвостовом отсеке и в жилых каютах. Барри Торн, старший офицер хвостовой секции, доложил о показаниях магнетометра. Северный полюс Мира Реки совпадал с его магнитным полюсом. Магнитное поле здесь оказалось значительно слабее земного - измерить его удалось лишь с помощью приборов повышенной чувствительности, известных с семидесятых годов двадцатого века. - Итак, - засмеялся Файбрас, - в одной точке сосредоточены все три полюса - северный, магнитный и магический - я имею в виду Башню. Значит, если только один человек доберется туда, придется засчитать ему тройной рекорд. В этот день наладилась отличная радиосвязь. Сигналы "Марка Твена" принимались через антенну, закрепленную на буксируемом аэростате. Аукусо, радист, подозвал капитана: - Можете говорить, сэр. Тот сел на его место. - Сэм, говорит Файбрас. Только что получили радиограмму с "Минервы" от Грейстока. Он направляется на северо-восток и готов изменить курс, как только узнает о местонахождении "Рекса". - Надеюсь, вам не удастся достать Кровавого Джона, - ответил Сэм. - Я должен сам разделаться с ним... утопить собственными руками в бочке с дерьмом. Вряд ли это осуществимо, но весьма заманчиво. Я - не мстительный человек, Милт, но эта гиена ожесточила бы и святого Франциска. - На "Минерве" полтонны бомб и шесть ракет с девятикилограммовыми боеголовками, - заметил Файбрас. - При прямом попадании двух снарядов судно будет потоплено. - Этот ворюга-нормандец вывернется из любой переделки, - пробормотал Сэм. - Ему дьявольски везет. Как же быть? Я непременно хочу полюбоваться на его труп. Если его схватят живым, я сам сверну ему шею. - Ну, Сэм, - рассмеялся Файбрас, - если нужно кому-нибудь открутить голову, то лучше Джо никто не справится. В рубке зарокотал низкий голос: - Нет, я оторву ему сперва руки и ноги, а потом уж Тэм пусть вертит ему голову во все стороны, как ему нравится. - Ты меня насмерть оглушил, приятель, - Файбрас отпрянул от передатчика. - Уж если старина Джо до меня добирается, то бьет наповал. - По нашим расчетам, до "Рекса" всего час полета, - продолжал Файбрас. - Вы находитесь примерно в том же районе, миль на сто к западу. Насколько нам известно, Джонни не спешит и путешествует довольно медленно. Не то он уверен в своей безопасности, не то судно уже нуждается в ремонте. Разговор продолжался не менее часа. Клеменс поговорил еще с несколькими знакомыми из команды, но Джил обратила внимание, что он не подозвал де Бержерака. Они кончали связь, когда оператор радара сообщил, что "Рекс Грандиссимус" находится в зоне видимости. 45 "Парсефаль" кружил над судном на высоте тысячи футов. Отсюда "Рекс" казался детской игрушкой, но фотограф быстро увеличил снимок, так что корабль Джона можно было разглядеть во всех подробностях. Выглядел он великолепно. Джил подумала, что разрушать такое прекрасное творение рук человеческих просто преступно, но вслух ничего не сказала. У Файбраса и де Бержерака были давние счеты с человеком, захватившим этот волшебный корабль. Аукусо передал Грейстоку данные о местонахождении "Рекса". Тот ответил, что "Минерва" доберется до него на следующий день и запросил сведения о курсе "Марка Твена". - Мне бы хотелось над ним пролететь. Пусть Сэм полюбуется на воздушный корабль, который идет топить "Рекса", - заявил Грейсток. - Ну, это вам как раз по пути, - ответил Файбрас, - а Сэму не помешает хороший заряд бодрости. После разговора он заметил: - По-моему, полет Грейстока - просто самоубийство. На "Рексе" стоят ракеты, есть два самолета, тоже вооруженных ракетами и пулеметами. Все будет зависеть от случая - сумеет ли он захватить их врасплох или нет. Единственная надежда, что радары Джона не засекут "Минерву". - Да, - вмешался Пискатор, - но на "Рексе" разглядят нас - и, конечно, включат радары, чтобы выяснить, кто мы такие. - Вы правы, - поддержала его Джил. - Думаю, они легко сообразят, что дирижабль могли построить только в Пароландо. - Все может быть. Посмотрим. К тому времени, когда подойдет "Минерва", мы будем уже за северными горами. Вряд ли оттуда нам удастся связаться с Грейстоком; следовательно, новости мы узнаем лишь после возвращения. Выражение лица Файбраса всем показалось странным - будто он сомневался, что "Парсефаль" вернется. Солнце опустилось за горизонт, но его отблески еще долго освещали плывущие в вышине облака. Наконец, наступила ночь, сквозь туманную пелену засверкали звезды. Прежде чем уйти в свою каюту, Джил обменялась несколькими словами с Анной Обреновой. Маленькая женщина держалась приветливо, но в поведении ее сквозила какая-то скованность. Может быть, она расстроена тем, как Файбрас распределил должности? Джил прошла по длинному проходу в хвостовой отсек - выпить кофе и поболтать с членами команды. Там был и Барри Торн. Он тоже показался ей несколько взволнованным и еще более молчаливым, чем обычно. Джил подумала, что он, наверно, переживает свою размолвку с Обреновой. Впрочем, причина могла заключаться и в другом. Неожиданно ей вспомнился их громкий разговор - скорее даже, спор - на неведомом языке. Хорошо бы расспросить его, но страх признаться в том, что она подслушивала, останавливал Джил. Правда, если сказать, что она случайно шла мимо (именно так все и было!) и услышала несколько фраз... Можно ли считать подслушанным разговор, в котором не понятно ни слова? Джил добралась до своей каюты, рухнула на койку и провалилась в сон. В два часа пополудни ее разбудил свисток, раздавшийся по внутренней связи. Она прошла в рубку управления сменить Метцинга, второго помощника. Он немного постоял рядом, рассказывая о своих полетах на "ЛЦ-1", потом ушел. Вахта начиналась спокойно. Атмосферные условия были нормальными, и она вполне могла полагаться на опыт сидевшего у штурвала Пискатора. Японец включил автоматическое управление, но продолжал внимательно следить за показаниями приборов. В стороне работали радист и оператор радиолокатора. - Мы достигнем гор около двадцати трех часов, - заметила Джил. Пискатор поинтересовался, правда ли, что этот северный хребет, как рассказывал Джо Миллер, достигает двадцати тысяч футов? Вряд ли гигант мог точно определить их высоту - он не сильно разбирался в метрической и английской системах. - Попадем туда и все узнаем, - ответила она. - Интересно, выпустят ли нас обратно таинственные обитатели Башни, - продолжал рассуждать японец. - Впрочем, позволят ли они нам вообще проникнуть туда? На этот вопрос можно было ответить так же, как и на предыдущий. Джил промолчала. - И если нам это удастся, - не унимался Пискатор, - получим ли мы возможность осмотреть их загадочную обитель? Джил закурила сигарету. Она была сейчас совершенно спокойна, предчувствуя, что с приближением к горам и к тайне, которую они охраняли, ей вряд ли удастся сохранить душевное равновесие. Пискатор улыбнулся, в его черных глазах сверкнул огонек. - Вы никогда не допускали мысли, что на борту может оказаться кто-нибудь из Них? От неожиданности Джил подавилась дымом. Откашлявшись, она хрипло спросила: - Как это пришло вам в голову? - Они вполне способны заслать на "Парсефаль" своих агентов. - И что же натолкнуло вас на эту мысль? - Это лишь мое предположение, не больше... но вполне допустимо, что за нами следят. - Я полагаю, это не только предположение. Что вас побудило так думать? Признайтесь мне, Пискатор! - Ничего конкретного... ничего, кроме праздных размышлений. - Возможно, ваши праздные размышления касаются какой-то личности? Кого же? - Если даже и так, то называть ее было бы совершенно неблагоразумно. Вы хотите, чтобы я ткнул пальцем в кого-то... скорее всего - в совершенно невинного человека? - А меня вы не подозреваете? - Нужно быть последним глупцом для этого. Я просто размышляю вслух. Прискорбная привычка, от которой не мешало бы избавиться. - Что-то я не припомню за вами обыкновения думать вслух. Джил прекратила разговор, понимая, что он ничего не прибавит к сказанному. Остаток дежурства она пыталась обдумать слова Пискатора и привести все в какую-то систему. В конце концов, голова у нее разболелась, и она в совершеннейшем изнеможении отправилась спать. Может быть, он все-таки имел в виду ее? Ближе к полуночи показались северные горы. В своем прогнозе Джил ошиблась лишь на две минуты. Хребет был скрыт облаками, но радары обрисовали его очертания - сплошная горная цепь, окружающая море. Файбрас, узнав ее истинную высоту, громко выругался. - Тридцать две тысячи футов! Выше Эвереста! Все выглядели озабоченными. Дирижабль не мог подняться выше тридцати тысяч, и Файбрас страшился даже такой высоты - в этом случае давление в газовых камерах приближалось к критическому, срабатывали аварийные клапаны и начиналась утечка водорода. Капитан остерегался максимальных высот и по другой причине. Если судно неожиданно попадет там в поток теплого воздуха, объем водорода увеличится. Правда, это создаст большую подъемную силу, но также будет грозить безопасности полета. "Парсефаль" стремительно взовьется вверх; в подобных условиях пилот должен отреагировать молниеносно и заставить корабль снизиться в холодные слои атмосферы. Если запоздать с маневром, то увеличившийся в объеме газ способен разорвать стенки камер. - Если придется переваливать через эту стену, - вздохнул Файбрас, - нас хорошо прижмет. Правда, Джо говорил... Он замолчал, пытаясь разглядеть впереди темную гряду гор. Под ними тянулась извилистая лента долины, вечно окутанная туманом. Грейлстоуны уже давно исчезли. Но радары и инфраскоп показывали, что холмы внизу покрыты растительностью. Новая загадка: как удалось вырасти деревьям в этом холодном мареве? - Сирано, - обратился к французу Файбрас, - опускайтесь до десяти тысяч футов. Мне нужно хорошенько осмотреть верховья. "Осмотреть" их можно было лишь с помощью радара. Сквозь массивные клубящиеся слои туч никто не смог бы заметить огромный разлом у подножья гор, о котором говорил Джо. Вскоре на экране обозначился зев колоссальной пещеры трехмильной ширины, из которой вытекала Река. Чудовищный свод вздымался на высоту десяти тысяч футов. - Джо явно преувеличивал, утверждая, что здесь может пройти луна, - ухмыльнулся Файбрас, - но это все равно впечатляет. - Грандиозное зрелище, - отозвался Сирано. - Но воздух здесь очень холодный и тяжелый. Файбрас приказал поднять корабль выше и идти курсом, параллельным горам, на расстоянии восьми миль. Чтобы избежать сноса из-за южного ветра, Сирано был вынужден сделать крен; затем, уравновесив дирижабль, он стал набирать высоту. Тем временем радист пытался найти в эфире позывные "Марка Твена". - Вызывай их, вызывай, - приказал ему Файбрас. - Сэм, наверное, хочет знать, что с нами происходит. А мне интересно, добралась ли до них "Минерва". Он повернулся к остальным. - Я ищу расщелину в горах. Здесь непременно должен быть разлом. Джо говорил, что сквозь него на минуту сверкнуло солнце. Возможно, ему померещилось - солнце здесь поднимается над горизонтом вдвое ниже, чем в средних широтах, и не может осветить ущелье, если оно не рассекает хребет почти до самого основания. В 15.15 экран радара высветил вертикальную брешь. Дирижабль летел выше и несколько в стороне от основной гряды. Вблизи ущелья горы были невысоки, лишь отдельные вершины вздымались до десяти тысяч футов. Вскоре "Парсефаль" приблизился к разлому, и они увидели огромную долину, прорезавшую хребет насквозь. - Похоже на Большой Каньон, насколько я помню ваши рассказы, - заметил Сирано. - Колоссальное ущелье! Стены тысячефутовой высоты... без длинного каната туда не спуститься! И скалы тут гладкие, как женский зад! За невысокими горами вздымался новый каменный барьер, ограждавший Реку. Но если бы путешественники преодолели это препятствие и пересекли долину, то перед ними выросла бы другая отвесная каменная стена, тянувшаяся на пятьдесят миль. Да, если Клеменс собирается преодолеть этот путь по суше, его команде придется нелегко! - Гинунгагап, - пробормотала Джил. - Что? - удивился Файбрас. - В норвежских сказаниях - первичный хаос, где родился Имир, первое живое существо, предок племени злых гигантов. Файбрас фыркнул. - Теперь вы мне скажете, что море населено демонами! Он казался совершенно спокойным, но Джил понимала, - его выручает лишь привычка держать себя в руках. Однако не пора ли доверить штурвал более опытному пилоту? Конечно, у Сирано великолепные рефлексы и быстрота реакции, но он совершенно не имеет летного опыта. Что ему известно об аэронавтике в полярных условиях? Здесь, на вершине мира, слабые солнечные лучи почти не грели, в воздухе сильно похолодало. За каменной преградой Река низвергалась в полярное море, отдавая тепло, собранное за тысячи миль пути. При контакте холодного воздуха с теплой водой вверх поднимались плотные массы тумана - о нем рассказывал Джо. Но воздух не согревался, и тут было значительно холоднее, чем за горами. Высокое давление внутри каменного пояса вытесняло холодный воздух наружу. Джо вспоминал, какой пронзительный ветер преследовал их по дороге к морю. В полном отчаянии Джил была готова попросить Файбраса, чтобы он сменил Сирано. Пусть к рулю встанет она сама, Анна или Барри Торн, кто-нибудь из опытных пилотов... Возможно, Файбрас тоже так считал, но он не собирался этого делать. Неписаный закон воздуха! Сменять сейчас Сирано - значит, подчеркнуть недоверие к нему, унизить его мужское достоинство. Как это нелепо! Совершенно нелепо! На карту поставлены успех их дела и жизнь людей! Но Джил не произнесла ни слова. Подобно другим, она молчаливо подчинялась традиции и, наверно, была бы оскорблена сама, если бы кто-то попытался намекнуть на неопытность француза. Наконец, судно поравнялось с каньоном. Как они и предполагали, ущелье расширялось в сторону моря; из гигантского двухмильного разлома, как из аэродинамической трубы вырывались подгоняемые ветром облака. Казалось, вой урагана проникает даже сквозь обшивку дирижабля. Сирано направил корабль прямо в ущелье, стараясь, чтобы его не отнесло к югу. Двигатели работали на полную мощность, но "Парсефаль" шел со скоростью не больше десяти узлов. - Ну и ветер! - воскликнул Файбрас. Его обуревали сомнения. - Возможно, стоит подняться выше... Воздушные потоки с гор могли бы помочь нам пробиться через расщелину. Не думаю, что толщина хребта здесь больше, чем в долине, - пробормотал он сквозь зубы. - Наверху мы проскочим через эту дыру быстрее, чем пес сквозь обруч. Только вот... Он откусил кончик сигары и чиркнул зажигалкой. - Поскорее бы пробиться сквозь эти адские ворота! 46 Фригейту не давала покоя мысль о переплетении человеческих судеб. Сам он появился на свет по воле чистой случайности. Неожиданное стечение обстоятельств сделало возможное реальным. Его отец родился и вырос в городе Терра-Хот штата Индианы, мать - в маленьком канзасском городке Галена. Вряд ли у них были шансы встретиться в те времена, когда люди вообще редко путешествовали. Но его деда, бонвивана и азартного дельца, любителя вина и женщин, обстоятельства вынудили отправиться в деловую поездку в Канзас-Сити. Он решил взять с собой старшего сына - двадцатилетнего Джеймса, которому пора было приобщаться к бизнесу. Оставив в гараже новехонький "паккард", они отправились поездом. Мать Питера училась в коммерческой школе Канзас-Сити и жила у своих немецких родственников. Ничего общего у двух семей не было - разве лишь то, что они жили на Среднем Западе - территории, равной иной европейской стране. Итак, в один прекрасный день, его будущая мать отправилась с подружками в кафе полакомиться молочным коктейлем и мороженым. Его будущий отец притомился от деловых переговоров родителя с фабрикантом сельскохозяйственных машин. Когда наступило время ленча, оба старца направили свои стопы в бар. Джеймсу не улыбалось напиваться с утра, и он повернул к кафе. Его привели в восторг аппетитные запахи мороженого, ванилина и шоколада, жужжание вентиляторов под потолком, длинная мраморная стойка и три хорошенькие девушки, сидевшие в плетеных креслицах возле маленького столика. Как истый мужчина, он окинул их с головы до ног оценивающим взглядом и уселся неподалеку, заказав шоколадный коктейль и гамбургер. В ожидании юноша небрежно листал страницы газет, разглядывая лишь рекламу фантастических и приключенческих романов. Надо сказать, они мало его интересовали. Он пытался читать Уэллса, Жюля Верна, Хаггарда, Фрэнка Рида, но трезвому уму торговца оставался чужд полет их фантазий. Джеймс отправился к стойке за порцией мороженого. Когда он проходил мимо столика девушек, одна из них, увлеченная пересказом какой-то истории, опрокинула стакан с коктейлем. Он отпрыгнул в сторону. Не будь Джеймс столь проворен, его панталоны могли сильно пострадать. Брызги попали на сапоги. Девушка извинилась. Джеймс ответил, что на это не стоит обращать внимания, и попросил разрешения присесть рядом. Юные особы были рады поболтать с интересным молодым человеком, прибывшим из далекого штата Индиана. К тому времени, когда они отправились в свое училище, Джеймс уже немало знал о Тэдди Грифитс. В этом трио она выделялась спокойствием и миловидностью; сочетание тевтонских и индейских черт придавало ее лицу особую прелесть. Иссиня-черные волосы и огромные темные глаза произвели на Джеймса сильное впечатление. В те времена ухаживание за девушками было делом непростым. Джеймсу пришлось нанести визит в резиденцию Кайзеров на Локуст Стрит, претерпеть долгую поездку в экипаже, представление дядюшке и тетушке, обед со стариками с неизменным домашним мороженым и печеньем. Около девяти часов их с Тедди отпустили на прогулку вокруг квартала. По возвращении Джеймс поблагодарил хозяев за гостеприимство и попрощался с Тедди, даже не поцеловав ее. Они стали переписываться, через два месяца он предпринял другую поездку в Канзас-Сити, уже на отцовской машине. На этот раз они сумели вкусить скромные радости любви, сидя в последнем ряду местной киношки. Когда Джеймс приехал в третий раз, они с Тедди поженились. После венчания молодые сразу же отправились поездом в Терра-Хот. Джеймс любил рассказывать своему старшему сыну, что его следовало бы назвать Пулмен: [имеется в виду спальный пульмановский вагон] "Ты был зачат в поезде, Пит, и я собирался назвать тебя соответственно обстоятельствам, но твоя мать воспротивилась". Питер не знал, стоит ли верить ему - отец любил приврать. Но он никогда не слышал, чтобы мать возражала ему. Коротышка Джеймс, задира и забияка, управлял своим курятником с твердостью домашнего Наполеона. Таково стечение обстоятельств, сделавшее реальностью появление Питера Фригейта. Если бы старый Уильям не взял своего сына в Канзас-Сити, если бы Джеймс не соблазнился коктейлем, предпочтя его пиву, если бы девушка не уронила стакан, то не было бы и Питера Фригейта. Не было бы личности, носившей это имя. Могло случиться и так, что отец проспал бы пьяным сном ту ночь в поезде или, несмотря на его старания, зачатия не произошло. В любом случае Питер не появился бы на свет. Но случилось так, что один сперматозоид - один из трехсот миллионов - сумел опередить другие на пути к яйцеклетке. Да, побеждает сильнейший, думал в утешение Фригейт. Ниточка воспоминаний раскручивалась дальше; перед ним проплывали лица сестры и братьев. Они умерли, ничего не оставив после себя. Пустая порода, шлак, плоть без духа. Нес ли в себе тот сперматозоид будущий дар воображения и писательского таланта? Или это было заложено в яйцеклетке? Возможно, лишь их комбинация образовала нужные гены? Его братья не были творческими людьми. У сестры воображение, несомненно, присутствовало, но в пассивной форме. Она любила фантастические романы, но склонностью к творчеству, к писательству не обладала. Что сделало их столь различными? Этого не объяснить влиянием среды, все они находились в одинаковых условиях. Отец покупал книги в красных обложках под кожу. В детстве у них была домашняя библиотека из дешевых изданий (вспомнить бы, как они назывались?). Но книги не интересовали младших. Они не увлекались приключениями Шерлока Холмса, не сочувствовали несчастному чудовищу из "Франкенштейна", не сражались под стенами Трои вместе с Ахиллесом, не отправлялись с Одиссеем в его долгий путь к Итаке, не спускались в ледяные глубины в поисках Грендола с Беовульфом, не путешествовали с машиной времени Уэллса, не посещали таинственные звезды Олива Шнейдера, не прятались от ирокезов в компании Натти Бумпо. Они прошли мимо "Странствий пилигрима", "Тома Сойера" и "Гекльберри Финна", "Острова сокровищ", сказок "Тысячи и одной ночи", "Путешествия Гулливера". Они не рылись на полках домашней библиотеки, где он открыл для себя Фрэнка Баума, Ганса Андерсена, Эндрю Ланга, Джека Лондона, Конан Дойла, Эдгара Райса Берроуза, Редьярда Киплинга, Райдера Хаггарда. Не забыть ему и менее славных: Ирвинга Грампа, Дж.Хенти, Роя Роквуда, Оливера Кервуда, Дж.Фарнола, Роберта Сервиса, Энтони Хопа и Хайатта Верилла. В пантеоне его воспоминаний неандерталец Ог и Рудольф Рессендайл навсегда останутся рядом с Тарзаном, Джоном Картером из Барнума, Одиссеем, Челленджером, Джимом Хокинсом, Алланом Квотермейном и Умслапогасом. Сейчас Питер плыл на одном судне с человеком, который являлся прообразом фантастического Умслапогаса; он служил матросом у создателя Бэка и Белого Клыка, Волка Ларсена и Смока Белью; он ежедневно запросто болтал с кумиром своего детства, несравненным искателем приключений - и в фильмах, и в жизни. Добавить бы к ним еще и Конан Дойла, и Твена, и Сервантеса... и, конечно, Бартона. Особенно Бартона! Однако судно легко перегрузить. Будь доволен и этим! Но человеку никогда не хватает того, что он имеет. Как же его сюда занесло? О, да! Простая случайность - синоним судьбы. В отличие от Марка Твена, он не верил, что все события жизни детерминированы, определены раз и навсегда. "С того момента, когда первый атом Великой Пустоты космоса столкнулся с другим атомом, - наши судьбы предопределены". Твен сказал нечто подобное - кажется, в своем довольно пессимистическом произведении "Что есть человек?" Этой философией он прикрывал грех бегства от действительности. Он прятался за ней, как цапля, сунувшая голову в кусты. Фригейт не разделял и мнение Курта Воннегута - этого Марка Твена двадцатого века - утверждавшего примат химических реакций организма в человеческой судьбе. Творец - не Великий автомеханик и не Божественный игрок в бильярд. Впрочем, о Боге стоит говорить, если Он действительно существует, в чем Фригейт часто сомневался. Но если Бога нет, то тогда все определяет собственная воля. Правда, это ограниченная сила, зависящая от случайных обстоятельств, болезней мозга, воздействия лекарств, лоботомии. Но человеческое существо - не протеиновый робот, который не способен изменить свое мышление. Мы рождаемся с самыми различными сочетаниями генов. Они определяют развитие нашего ума, способностей, реакций, короче говоря - наш характер. А как говаривал старик Гераклит - характер создает судьбу. Любая личность способна на самопреобразование. Скрытые в нас силы позволяют заявить: "Я этого делать не стану!" Или - "Никто меня не остановит!" Или - "Я был теленком, а стал свирепым тигром!". Наша мысль способна изменить душевный строй человека. Фригейт свято верил в это, но его жизненная практика всегда расходилась с теорией. Его семья пребывала в лоне "Христианской науки". Но когда ему было одиннадцать лет, отец, в состоянии полной религиозной апатии, послал его в пресвитерианскую школу. Мать не вмешивалась; она с головой ушла в хозяйственные заботы - ей было важнее вымыть кухню и накормить детей вкусным завтраком, пока отец изучает "Чикаго Трибюн". Питер стал ходить на воскресные занятия и слушать проповеди. Так в нем соединились два религиозных начала. В одной из религий зло и материя - лишь мираж, единственная реальность - душа. В другой - вера в предопределенность. Немногих избирает Бог во спасение, остальных отправляет в ад. В этом нет ни поэзии, ни высокого смысла - осуществляется лишь однажды сделанный божественный отбор. Можно жить чистой жизнью, проводить дни и ночи в молитвах, но в конце концов вас отправят в единственное уготованное вам прибежище. Агнец, овца, которую неизвестно почему Бог отметил своей милостью, приближен и посажен одесную Его. Таинственно отвергнутый козлище низвергается в геенну огненную. В двенадцать лет Питера мучили ночные кошмары, в которых Мэри Беккер-Эдди и Жан Кальвин [Мэри Беккер-Эдди (1821-1910) - основоположница "Христианской науки", религиозной организации протестантского толка в США. Жан Кальвин (1509-1564) - основатель кальвинизма] сражались за его душу. Неудивительно, что в четырнадцать он решил порвать с обеими религиями, да и с остальными тоже. Тем не менее, он сохранил в себе следы стыдливого пуританства: не осквернял себя грязным словом, краснел при соленых