ались. Что будто молодой джентльмен надумал подольститься к своей тетушке, которая живет в Бидефорде. Она-де доводится сестрой мистеру Брауну. Фартинг говорил - богатая, что твоя султанша. И горничную с собой из Лондона везут, чтобы, значит, голову ей убирала и прочие подобные услуги оказывала. В: Но в Бидефорде таковой леди не обнаружилось? О: Нет: люди справлялись. А когда я сказал Фартингу, что ничего про нее не слыхивал, он отвечал, что дивиться тут нечему: она живет затворницей. Да и не в самом Бидефорде, а близ него. Солгал бездельник: люди всех про нее выспросили. Там такой леди нету и в помине. В: Не упоминал ли Фартинг, чем занимается мистер Браун? О: Он будто бы лондонский торговец и старейшина городского совета. Кроме своих детей, на его попечении еще этот племянник - дядя сделался его опекуном по смерти родителей. Это сын его покойной сестры и ее покойного мужа. В: И никакого состояния родители этому племяннику не оставили? О: Было состояние, да он его пустил по ветру. То бишь это Фартинг так говорил. Оказалось, все враки. В: Не было ли речи о покойных родителях мистера Бартоломью? О: Нет, сэр. Фартинг только обмолвился, что сынок-де заскочил повыше своих родителей. В: Хорошо. Теперь как можно обстоятельнее расскажите все, что помните о слугах. О: Про одного-то сказ недолгий. Про того, что прислуживал племяннику и которого потом нашли. Я говорю, недолгий, потому что вовсе было не разобраться, что он за человек. В: Его имя? О: Прочие называли его Диком, сэр. Просто Дик Фартинг про него всякого наговорил, меня даже досада взяла: такое при служанках! Ох, и задала мне мистрис Пуддикумб, когда вернулась! Она, изволите видеть, о ту пору отлучилась в Мольтон, младшую дочку проведать. Та после родов лежит, у нее такое... В: Полно, полно, мистер Пуддикумб. Что же рассказал Фартинг? О: Что Дик в уме поврежден, да еще и греховодник в придачу. Только я его словам веры не дал. Фартинг - он ведь валлиец, а валлийцы известно какой народ: им ни на волос верить нельзя. В: Вы доподлинно знаете, что он валлиец? О: Вернее быть не может. Во-первых, выговор валлийский. Обратно же бахвальство да пустословие. Ежели ему поверить, то служил он некогда сержантом в морской пехоте. Человек он будто бы такой бывалый, что куда нам... Выхвалялся изо всех сил, чтобы перед служанками покрасоваться. А касаемо того, кто греховодник, то вольно ему было валить с больной головы на здоровую. В: Как вас понимать? О: Девица-то сразу рассказать конфузилась, я уж потом узнал. Горничная моя Доркас, сэр. Фартинг вздумал подъехать к ней с амурами. Шиллинг посулил. А она девушка честная и себя соблюдает и никакого повода ему не давала. В: О чем он еще рассказывал? О: Все больше про сражения да про свое геройство. И все-то норовит пустить пыль в глаза. "Мой друг мистер Браун, мой друг мистер Браун". Будто не видно, что он мистеру Брауну слуга. Шуму от него, как от целой роты драгун. Препустой человек, сэр. Недаром прозванье у него такое - Фартинг. Медяк и есть. "Медь звенящая и кимвал звучащий" [Кор. (13, 1)]. И уехал не по-людски, затемно. В: Как это было? О: Да что ж, сэр, оседлал коня и до света ускакал. Ни с кем и словом не перемолвился. В: Может быть, хозяин услал его вперед за какой-нибудь надобностью? О: Я знаю одно: мы просыпаемся, а его и след простыл. В: Вы разумеете, что он уехал без ведома хозяина? О: Не знаю, сэр. В: Удивил ли этот отъезд мистера Брауна? О: Нет, сэр. В: А прочих? О: Нет, сэр. Они про него даже не поминали. В: Отчего же вы сказали, что он уехал не по-людски? О: Потому что накануне за ужином он про отъезд и не заговаривал. В: В каких он был летах? О: С его слов, в баталии восемнадцатого года он участвовал барабанщиком, мальчонкой. Из этого я вывел, что сейчас ему лет тридцать. Ежели ошибаюсь, то на год-два. И на вид столько же. В: Да, о наружности. Не было ли в ней чего-либо особо приметного? О: Только усы: он их закручивал, будто хотел изобразить из себя турка. Росту он повыше среднего, а в теле жирка будет поболе, чем мяса. Уж этому мой стол и винный погреб порукой. Так налегал на еду и выпивку, что повариха пошучивала: сержанта нашего-де к Рождеству заколют. Тогда-то мы над этим смеялись. В: Крепкого сложения? О: С виду крепкого, но то-то и оно, что лишь с виду, не будь я Пуддикумб. В: Не запомнился ли вам цвет его глаз? О: Темные. Да юркие такие - видать, совесть нечиста. В: Не приметили вы шрамов, старых ран или чего-нибудь в этом роде? О: Нет, сэр. В: А хромоты в его походке? О: Нет, сэр. Сдается мне, что ежели он когда и воевывал, то разве спьяну по кабакам. В: Хорошо. А тот второй, Дик? Что вы о нем скажете? О: Слова не проронил, сэр. Да и не мог. Но я по глазам угадал, что Фартинг ему столько же по душе, сколько и мне. Оно и понятно: сержант, по всему видать, имел обыкновение глумиться над ним, все одно как над Джеком-Постником [соломенное чучело, одетое в лохмотья; в старой Англии в первый день поста было принято проносить его по всему селению, а затем выставлять на шесте в людном месте, где прохожие в течение всего поста швыряли в него камни, палки и грязь; в конце поста чучело торжественно сжигали или топили]. А парень он, как я приметил, расторопный. В: И безумию не подвержен? О: Простенек, сэр. К одному только и способен - исправлять свою должность. Во всем прочем убогий. То бишь, умом убогий, а в рассуждении телесной крепости парень хоть куда - я бы такого работника нанял с охотой. И нрава, похоже, тихого, мухи не обидит. Что бы о нем нынче ни говорили. В: К вашим служанкам он не приставал? О: Нет, сэр. В: А эта горничная, которую они везли, - как ее звали? О: Имя у нее диковинное - почти как у французского короля, возьми его нелегкая. Луиза, что ли. В: Француженка? О: Нет, сэр, наша. Ежели по говору судить, из Бристоля или по крайности из тех мест. А вот манеры и взаправду французские: я слыхал, француженки - они как раз такие, фасонистые. Но Фартинг говорил, будто у них в Лондоне пошла такая мода, что горничные все хозяйкины повадки перенимают. В: Она из Лондона? О: Так мне сказывали, сэр. В: Но говорит как уроженка Бристоля? О: Да, сэр. Ужин просила подать к себе, прямо как леди какая. А комнату ей отвели отдельную. Уж мы на нее дивились. Фартинг все ее честил да попрекал чванством, а Доркас моя, напротив, хвалила: девица, мол, обходительная, не кривляка. А что ужинала не со всеми, так она сказала, что у нее разыгралась моргень и она желает отдохнуть. Я так думаю, не нами она погнушалась, а Фартингом. В: Какова она была на вид? О: Что ж, девушка пригожая. Бледновата, правда, и худосочная, как все лондонские, но лицо приятное. Ей бы еще дородства прибавить. Запомнились мне ее глаза. Карие, да такие тоскливые - как у оленихи или зайчихи. Смотрит - и будто не понимает. При мне ни разу не улыбнулась. В: Не понимает? Чего не понимает, мистер Пуддикумб? О: Как ее догадало тут очутиться. Как у нас говорят - "ровно форель на кухне". В: Она с кем-нибудь имела беседу? О: Да нет, разве что с Доркас. В: Не пришло ли вам на мысль, что это не горничная, но вельможная дама, выдающая себя за оную? О: Да, сэр, ходят такие толки, будто это была какая-то знатная леди, досужая сумасбродка. В: Вы полагаете, она бежала из дому со своим воздыхателем? О: Я-то ничего такого не полагаю. Это Бетти, кухарка, да мистрис Пуддикумб. А я, сэр, угадывать не берусь. В: Хорошо. Теперь я предложу вам вопрос сугубой важности. Можно ли заключить по поступкам мистера Бартоломью, что он подлинно таков, каким изобразил его мошенник Фартинг? Похож он на человека, который готов, пусть и скрепя сердце, пресмыкаться перед богатой теткой? О: Ручаться не могу, сэр. По всему видно, что он привык держать себя хозяином и по натуре горяч. Но ведь нынче это у многих молодых людей в обычае. В: Не походил ли он на джентльмена более высокого разбора, нежели чем вам о нем сказывали? На выходца из более благородного сословия, чем его дядя-торговец? О: Наружность и повадки у него были как у настоящего джентльмена, это правда. А там - кто его разберет. Одно могу сказать: изъяснялся он не как простой народ. Мистер Браун - тот на нынешний лондонский манер. Племянник все больше молчал, но я приметил, что он выговаривает слова как северяне - примерно сказать, как вы, сэр. В: Он держался с дядей почтительно? О: Только что для виду, сэр. Спросил себе самый лучший и самый просторный покой. Взяло меня сомнение, сунулся я к мистеру Брауну - как, мол, изволите приказать, ан вышло, что распоряжается-то племянник. И еще кой-какие мелочи в том же роде. Но учтивости он ни в чем не преступал. В: Много ли они выпили вина? О: Какое много, сэр! Сразу по приезде спросили чашу пунша, пинту жженки, а на ужин - бутыль лучшей канарской мадеры. И ту не допили. В: Перейдем к следующему. В котором часу они отбыли? О: Да уж часу в восьмом, сэр. Мы в тот день так захлопотались, что о них и не думали: дело-то было в самый канун майского праздника. В: Кто расплатился за постой? О: Мистер Браун. В: И щедро заплатил? О: Изрядно. Грех жаловаться. В: После чего они отправились по дороге в Бидефорд, так? О: Так, сэр. По крайности расспросили моего конюшего Эзикиела, какая дорога туда ведет. В: Больше вы в тот день о них не слышали? О: Один человек, что ехал к нам на праздник, сказывал, будто повстречал их по дороге. Он смекнул, что они останавливались на ночлег у меня, и все пытал, что их сюда привело. В: Из чистого любопытства? О: Да, сэр. В: И других вестей о них в тот день не приходило? О: Нет, сэр. Ни словечка. Про Фиалочника мы услыхали только через неделю. В: Про кого? Кто это такой? О: Это беднягу Дика так прозвали - настоящего-то его имени никто не знал. Но я по порядку, сэр. Первым делом - про кобылу. Мне сперва и невдогад, что за кобыла такая. На другой день после праздника, ввечеру, приезжает сюда со своим товаром коробейник из Фремингтона по имени Барнекотт. Я его хорошо знаю: он уже много лет по этой части. Приезжает, значит, и рассказывает: попалась ему по пути безнадзорная лошадь. Он ее ловить, а она не дается, ровно как дикая. Долго за ней гоняться ему было недосужно, он и махнул рукой. В: Какая она была из себя? О: Старая гнедая кобылка. Ни узды, ни сбруи, ни седла. Барнекотт о ней обмолвился походя - решил, что она сбежала с хозяйского пастбища, в наших краях это дело обыкновенное. В тутошних лошадках играет кровь тех коней, что водятся на вересковой пустоши, а тех поди удержи на одном пастбище: шатуны, что твои цыгане. В: Это была вьючная лошадь? О: Не знаю, сэр. Я о ней и думать забыл. Вспомнил, только когда нашли Дика. В: От кого вы об этом услышали? О: От одного человека. Он проезжал через Даккумб, глядь - несут изгородь, а на ней тело. В: Далеко отсюда до Даккумба? О: Добрых три мили. В: Где и при каких обстоятельствах обнаружилось тело? О: Подпасок нашел. В большом лесу - у нас его прозывают Рассельный лес. Вот что тянется по лощине до самой пустоши. Он растет по склонам, а склоны крутеньки - не лощина, а как есть расселина, - ну, люди туда и не захаживают. Парень мог там и семь лет провисеть, никто бы не увидел. Да, видно, Господь не допустил. В этакой глухомани только хорькам раздолье, а людям там делать нечего. В: И что же, далеко это от того места, где видели лошадь? О: Дорога, где кобылку приметили, проходит ниже, сэр. В миле оттуда. В: А что за россказни о фиалках? О: Чистая правда, сэр. Об этом и на следствии толковали. Случилось мне беседовать с человеком, который снимал тело и сносил его вниз, - тело потом проткнули деревянным колом и погребли на распутье близ Даккумба. Так этот человек мне сказывал, что у парня изо рта торчал пучок фиалок, с корнями выдернутых. Они, мол, оказались у него во рту в аккурат перед тем, как петле затянуться. И сколько уж времени прошло, а они все были зеленые, точно их и не срывали. Многие почли это за колдовство, но люди поученее рассудили, что фиалки укоренились в сердце и питались телесными соками. По смерти со всяким такое бывает. Я, говорит, сроду не видывал подобных чудес: лицо почернело, а тут такая краса. В: У вас не возникло подозрений, кто мог быть этот удавленник? О: Нет, сэр. Ни тогда, ни после, как приехал человек от дознавателя. Сами посудите: с их отъезда почитай неделя минула. А Даккумб - это уже не наш приход. Да и путешествовали они впятером - откуда мне было догадаться, что это один из них нашел себе такой конец? Это уж потом пошли расспросы, и я наконец смекнул, о ком речь. В: Что было дальше? О: А дальше нашелся сундучок с медными углами - близ Рассельного леса и у того места на дороге, где видали кобылку. Вот тогда-то я и прозрел. Надобно, думаю, известить о своей догадке нашего градоначальника мистера Танкера - он мне приятель. Кликнули мы с мистером Таккером аптекаря мистера Экланда, который малость смыслит в законах и потому у нас в городском совете ходатаем по делам, секретаря совета Дигори Скиннера - этот у нас еще и приставом состоит, - еще кое-кого позвали и поехали вроде как posse comitatus [отряд местных жителей, созываемый властями для подавления беспорядков, розыска преступников и пр. (лат.)], чтобы все самолично разведать и составить о том донесение. В: Когда это произошло? О: В первую неделю июня, сэр. Приехали мы туда, где валялся сундук. Глянул я на него и тотчас опознал: это был сундук того джентльмена, мистера Бартоломью. Потом и конюший мой Эзикиел подтвердил: все точно, этот самый сундучок он вместе с прочим скарбом навьючил на лошадь в то утро, как постояльцы уехали. Тогда я пожелал взглянуть на кобылку - ее к тому времени уже поймали и свели на ближнюю ферму. И кобылка вроде такая же, как у моих постояльцев. Сел я и призадумался, а потом порасспросил человека, который видел Фиалочника своими глазами, каков он собой. Тот рассказывает: волосы светлые, глаза голубые. Ну, думаю, все сходится. Так мистер Экланд и отписал в Барнстапл дознавателю. В: Разве у вас нет своего дознавателя? О: По хартии ведено иметь своего. Но должность есть, а исполнять некому. Пустует место. Вот и пришлось вызывать из Барнстапла. В: Доктора Петтигрю? О: Его самого, сэр. В: Сундук был спрятан? О: Его бросили в заросший кустами разлог в четырех сотнях шагов от дороги. Шел человек, видит - в кустах что-то медное блестит, так и нашел. В: Разлог? Что такое разлог? О: Ну, овражек, сэр. В: И опять ниже того места, где обнаружили тело? О: Да. В: Сундук был пуст? О: Вот как ваш бокал, сэр. Хотя говорили всякое. Это уж пусть вам Доркас расскажет. Болтали, будто сундук доверху набит золотом, но Доркас сама видела, когда его открывали: он был пустехонек. В: Я ее спрошу. Имелась ли у спутников иная поклажа? О: Да, сэр. Кожаный баулище и еще всякая всячина. Но все как в воду кануло, ни узелочка не нашлось, ни даже рамы, на которую их взвалили. В: Хорошо ли искали? О: Вдесятером все облазили, сэр. И приставы тоже. Ищут, а у самих сердце не на месте: ну как заместо скарба снова наткнутся на мертвое тело. Вдруг спутников подкараулили по дороге и всех до одного перебили. Некоторые и посейчас так думают. Знать бы только, где искать. В: Отчего же тогда преступники не озаботились скрыть тело Дика? О: Кто их разберет, сэр. Дело темное. Поговаривают вон, что Дик сам всех и порешил, а как совесть зазрела, так он и наложил на себя руки. А еще думают, будто он смолвился с душегубами, но раскаялся, тогда они, чтобы Дик на них не показал, представили дело так, будто он сам лишил себя жизни: хоронить-то куда как мешкотно. В: В ваших местах водятся разбойники? О: Бог миловал, сэр, почитай двадцать лет не объявлялись. В: В таком случае, мистер Пуддикумб, ваше второе объяснение немногого стоит. О: Какое ж оно мое, сэр? Я за что купил, за то и продаю. Одно могу сказать неложно: без злоумышления не обошлось. И случилась беда как раз в тех местах, где видели кобылку и нашли сундук. Спросите, почему не в другом месте - есть у меня на это ответ. Последуй они дальше, они бы непременно добрались до Даккумба. А в майский-то праздник, когда на улицах толпы, неужто они остались бы незамеченными? В: В Даккумбе их не видели? О: Ни одна живая душа. Не доехали они туда. В: Нет ли туда каких окольных дорог? О: Как не быть, да только по ним и налегке проехать не захочется, а у этих поклажа. Притом они не здешние - откуда бы им знать про окольные дороги. А если б узнали, то уж верно добрались бы до Бидефорда. В: Справлялись ли о них в Бидефорде? О: Да, сэр. Доктор Петтигрю посылал туда своих людей, но проездили они попусту. Известное дело: место бойкое, приезжих тьма-тьмущая. Тем второе следствие и закончилось. В: В ту ночь, которую они провели под вашим кровом, не доносился ли до вас шум ссоры? Бранные выражения? О: Нет, сэр. В: Не наведывались ли к ним иные посетители, кроме мистера Бекфорда, - посыльные с известиями, незнакомые люди? О: Нет, сэр. В: Можете ли вы описать мистера Брауна? О: Как вам сказать, сэр... Лицом грозен, да только что лицом. В: Грозен? О: Вернее сказать, строг. Как у нас говаривают, по виду - человек великой учености. В: Нет ли тут противоречия с его вышеозначенным ремеслом? Ведь он, как было сказано, купец? О: Уж это я не знаю, сэр. О лондонских судить не берусь. Они, слышно, все из себя люди значительные. В: Толст он или худощав? Какого роста? О: Все в меру, сэр, - и рост, и дородство. Мужчина осанистый. В: В каких летах? О: Да чтобы не соврать, лет под пятьдесят. Может, чуть больше. В: Имеете ли сообщить еще что-нибудь, касающееся до предмета моего расследования? О: Сейчас мне, похоже, добавить нечего. Из главного-то я ничего не упустил, уж будьте покойны. В: Хорошо, мистер Пуддикумб, благодарю вас. И потрудитесь, как я предупреждал, сохранить цель моего приезда в тайне. О: Я вам, сэр, клятву давал. А слово мое кремень, не извольте беспокоиться. Для меня король и истинная церковь - не пустой звук. Я же не еретик какой, не отступник. Кого угодно спросите. Jurat tricesimo uno die Jul. anno Domini 1736 coram me [Приносит присягу 31 июля года от Рождества Христова 1736 в моем присутствии (лат.)] Генри Аскью. ДОПРОС И ПОКАЗАНИЯ ДОРКАС ХЕЛЛЬЕР, данные под присягою июля 31 числа, в десятый год правления Государя нашего Георга Второго, милостью Божией короля Великой Британии, Англии и прочая. Мне семнадцать лет от роду, я уроженка этих мест, девица. Я состою в услужении у мистера и мистрис Пуддикумб. В: Хозяин растолковал вам, для чего я вас призываю? О: Так, сэр. В: И предупредил, что вы свидетельствуете под присягой, как в суде? О: Так, сэр. В: А посему вы должны мне ответствовать по чистой совести, ибо тот человек будет записывать каждое ваше слово. О: Как перед Богом, сэр. В: Хорошо. Взгляните еще раз на это изображение. Тот ли это джентльмен, которому вы прислуживали в этом самом покое в последний день апреля? О: Так, сэр. Как будто он. В: Точно ли? Если у тебя есть хотя бы самомалейшее сомнение, девушка, говори прямо. Никакой беды тебе от этого не будет. О: Точно он, сэр. В: Хорошо. Вы ли подавали джентльменам ужин? О: Я, сэр. И ужин и все прочее. В: Разве у вас не в обычае, что проезжающим джентльменам услужают их собственные люди? О: Это уж как будет их воля, сэр. А джентльмены к нам жалуют редко. В: Никаких распоряжений о том, кто должен им служить, они не отдавали? О: Нет, сэр. В: Они беседовали между собой, когда вы накрывали на стол? О: Нет, сэр. Мы не слыхали. В: Вы присутствовали при их ужине? О: Я хотела остаться, но они немедля меня отослали. В: Значит, за столом они обходились без прислуги? О: Так, сэр. В: Не приметили вы чего-либо необычного в их поступках? О: Что мы должны были приметить? В: Вопросы делаю я. Вспомните. Не выказывали они волнения, не хотелось ли им поскорее остаться в комнате одним? О: Ничего необычного, сэр. Просто они утомились после долгой дороги. А накануне худо пообедали. Это их слова. В: И теперь желали отужинать без лишней канители? О: Так, сэр. В: Какие кушанья они спросили? О: Жаркое с яичницей и похлебку гороховую с луком, и еще салат, а под конец молочный пудинг. В: Сытно они поели? О: Да, сэр. Изрядно. В: Чувствовалось ли между ними согласие? Не дулись ли они друг на друга как после ссоры? О: Нет, сэр. В: Кто из них отдавал вам приказы? О: Который постарше, сэр. В: А потом вы носили ему и мистеру Бекфорду чай? (Non comprendit [не понимает (лат.)]). Чай, милая. Китайская травка. О: Так, сэр. В нижнюю комнату. В: Что из их беседы вы расслышали? О: Мистер Бекфорд, помню, рассказывал про себя. В: Что же именно? О: Про своих родных, сэр. Что он родом из Уилтшира. Про сестрицу свою сказывал - что она недавно в Солсбери сыграла свадьбу. В: И больше ничего? О: Нет, сэр. В: Случалось вам прежде усматривать, чтобы мистер Бекфорд таким же порядком заводил беседы с проезжающими? О: Как же, сэр. Его дом стоит тут же на площади - вон, сэр, извольте только голову повернуть. Ему из окна все видно. В: Он предпочитает водить знакомство с людьми просвещенными? О: И ни с кем другим, сэр. Такая о нем молва. В: Скажите мне, Доркас, среди скарба, который джентльмены отнесли к себе в комнаты, не бросилась ли вам в глаза какая-нибудь диковина? О: Нет, сэр. Разве вот сундучок да бумаги. В: Что за бумаги? О: Молодой джентльмен в сундучке привез, сэр. Я принесла ему еще свечей, а на столе, на котором пишут, бумаги. А свечи ему велел подать второй джентльмен, когда спустился к мистеру Бекфорду. В: Молодой джентльмен читал? О: Да, сэр. Это ему надобны были свечи. В: Какого рода бумаги? О: Не знаю, сэр. Я по-азбучному не разбираю. В: Вы разумеете, что не знаете букв? Не имелось ли на верху этих листов каких-либо надписей, сделанных особо - адресов? О: Мы неграмотные, сэр. В: Да-да, но буквы-то вы различили. А не было ли на тех листах складок от сгиба, печатей, тайных знаков? О: Нет, сэр. Они больше походили на счетные цыдулки. В: Что это такое? О: А это, когда проезжающие просят, хозяин им дает бумагу с указанием, сколько платить за постой. В: Вы хотите сказать, что на них были изображены цифры? О: Да, сэр. И еще вроде букв, только не азбучные - те-то я знаю, какие из себя. В: Эти знаки писались в строчку или столбцами, как в счетах? О: Нет, сэр. Промеж фигур. В: Каких фигур? О: Одну я разобрала: большой круг. И другая - с тремя сторонами, и еще такие, навроде луны. В: Как это понять - "навроде луны"? О: Ну, как корка у сыра. Или как темный краешек у старой луны. В: То есть луны на ущербе? О: Так, сэр. В: И рядом цифры? О: Так, сэр. В: Много ли бумаг на столе содержали означенные фигуры и цифры? О: Много, сэр. С дюжину, а то и больше. Изрядное число. В: Какой величины были эти листы? О: Вон как те, на каких пишет джентльмен. А иные вдвое больше. В: Укажите так: фолио и полуфолио. Листы были исписаны? Чернилами? О: Так, сэр. В: Слова не были напечатаны, как в книге? Может, то были страницы из книги? О: Нет, сэр. В: Джентльмен занимался писанием? О: Нет, сэр. При нас - нет. В: Не приметили вы каких-либо принадлежностей для письма - перьев, чернильницы? О: Нет, сэр. В: И такими же бумагами был набит сундук? О: Лежали там и бумаги, сэр. А еще книги, а промеж них - большие медные часы без футляра. В: Часы? Вы это знаете за верное? О: И пребольшие, сэр. А нутро у них - как у надкаминных часов мистрис Пуддикумб, ежели заглянуть через заднюю дверцу. В: Вы видели циферблат, стрелки, указующие время? О: Нет, сэр: часы лежали ничком. А вот нутро ихнее мы видали: колесики, колесики - совсем как в наших часах. В: А книги? Где они помещались? О: Сундук стоял возле дверей, сэр, весь нараспашку. У дверей было темно, ну да я, уходя, в сундучок-то заглянула. В: И увидели книги? О: Да, сэр. Нынче слух пошел, будто в нем было золото - из-за него-де всех и порешили. В: Но вы знаете, что это не так? О: Знать-то знаю, сэр, да только моим словам веры не дают. В: Пусть их. Я, Доркас, тебе верю. Но перейдем к горничной Луизе. Расскажите-ка, о чем вы с ней судачили. О: Перемолвились только словечком, когда я показывала ей комнату, а других разговоров не было. В: О чем перемолвились? О: Я спрашивала, издалека ли они едут, сэр. Куда направляются. Все в этом роде. В: А о себе она не рассказывала? О: Как же, сэр, я и про нее спрашивала. Она и говорит: везут-де ее в Бидефорд прислуживать одной леди - она джентльменам сродница. Прежде в Лондоне служила у другой хозяйки, да та подалась за границу, а горничную не взяла. Потом она спросила, знаем ли мы Бидефорд. Как не знать, говорю, мы туда однажды ездили - с отцом, правда. Право слово. Город изрядно большой, рынок знатный. В: Приводила ли она имя прежней своей хозяйки? О: Имя она поминала, сэр, да я уже запамятовала. В: Английское имя? О: Так, сэр. В: Какая-нибудь важная дама? О: Нет, сэр. Хозяйка как хозяйка. Не помню, как ее... В: Не узнавали вы у Луизы, откуда она родом? О: Она сказывала, из Бристоля, сэр. А как подросла, перебралась в Лондон, потому что ее родители умерли. Она умеет шить и укладывать волосы, а в Лондоне такие мастерицы хорошие деньги зарабатывают. В: А про вашу жизнь она расспрашивала? О: Да, сэр. Довольна ли я хозяйкой да как нам у нее служится. В: Что еще? О: Мы говорили недолго, сэр. Меня кто-то кликнул. Тут она спохватилась, что у меня, верно, дел невпроворот, а она меня держит. А она-де притомилась и сядет ужинать отдельно от всех. И чтобы я себя не утруждала, а ужин ей снесет этот, Дик. В: Не было ли речи о двух джентльменах? О: Сказывала, будто впервые их увидала десять дней назад, но о старшем слыхала от прежней хозяйки много хорошего. В: А те двое слуг - о них вы не толковали? О: Про Фартинга - нет, сэр. Про другого, Дика, который глухонемой, она сказывала, чтобы я ни повадок его, ни наружности не страшилась: он зла не причинит. В: Припомните хорошенько, дитя мое: подлинно ли она походила на горничную или же было заметно, что она лишь присвоила оное звание для какой-то причины? О: Манеры у нее самые лондонские. Говорит как по писаному, а собой уж такая красавица. Одни глаза чего стоят. Мужчины ради таких глаз жизни не пощадят. В: Больше похожа на леди, чем на горничную? Слишком видная для девицы простого звания? О: Не знаю, как и сказать, сэр. Но слова она выговаривала слегка на бристольский лад. В: Стало быть, держалась она не как знатная дама? О: Нет, сэр. Она говорила, что после ужина ляжет почивать, а сама не легла. Я через час-другой пошла спать, и случилось нам проходить мимо покоя молодого джентльмена - так она у него сидела. В: Вы слышали ее голос? О: Так, сэр. В: И остановились у дверей полюбопытствовать? О: Был такой грех, сэр. Всего на минуточку. Ведь этакая странность: мы думали, она спит, а она вон где. В: Вы расслышали, о чем они беседовали? О: Куда там. Дверь толстая, а они все вполголоса да вполголоса. В: Кто же из них говорил больше? О: Джентльмен, сэр. В: И что вам удалось разобрать? О: Он ей наказывал, чтобы она потрафляла новой хозяйке, сэр. В: А, выходит, что-то все же было слышно! Ну-ка, рассказывай, что там происходило. О: Как Бог свят, сэр. Уж мы и так и этак - ничего не слыхать. В: С чего бы ему читать ей такие наставления среди ночи? О: Ума не приложу, сэр. В: Повторяю прежний вопрос: не явилось ли у вас подозрения, что это никакая не горничная? О: Мне только то было удивительно, что беседа их больно затянулась. В: Откуда вам известно, сколько они беседовали? Вы только что уверяли, будто замешкались у дверей всего на минуту. О: Истинная правда, сэр. Но наша с Бетти комната по соседству с ее покоем. И вот спустя полчаса - мы еще уснуть не успели - возвращается. Слышим - проскользнула к себе и дверь на защелку. В: Не пришло ли вам на мысль, что девица, возможно, предназначалась для угождения не новой хозяйке из Бидефорда, но молодому джентльмену? О: Стыдно вымолвить, сэр. В: Полно, Доркас, тебе уже восемнадцатый год. Чтобы у такой бойкой да пригожей девицы не было воздыхателя - ни за что не поверю. Их, поди, уже с десяток имеется? О: Ваша правда, сэр, есть один. Я его прочу себе в мужья. В: Так пристало ли тебе корчить стыдливую невинницу? Не обнаружилось ли позже указаний на то, что они имели плотское соитие? О: "Соитие" - это я не знаю, что такое. В: Что они спали в одной постели. О: Что вы, сэр, в постели и вовсе никто не спал. В: Никто не спал? Верно ли? О: Да, сэр. Ложиться ложились, но покрывало не скидывали. В: Не входил ли кто ночью в покой к девице? О: Нет, сэр. В: И не выходил? О: Нет, сэр. В: Не слышали вы там шума или голосов? О: Нет, сэр. Мы спим крепко, и Бетти тоже. В: Можно ли было почесть ее за беспутницу, блудодейку, продажную девку? О: Нет, сэр. В: Не заводила ли она часом речь, что для девицы столь приятной наружности, как ты, можно сыскать в Лондоне местечко более благодатное и доходное? О: Нет, сэр. В: Не рассказывала ли горестных историй о своей несчастной любви? О: И об этом разговора не было, сэр. В: Была она довольна своей участью или скорбела о ней? О: Не знаю, сэр. Я чаю, на прежнем месте ей жилось лучше и она не рада, что заехала в такую даль с чужими людьми. В: Так и сказала? О: Так сказали ее глаза, сэр. В: Она не улыбалась? О: Раз или два, сэр. А потом и того пуще. В: Как пуще? Сделалась игрива и резва? О: Нет, сэр. Не умею объяснить. В: Смелее, милая, я тебя не съем. О: Как они уехали, нашли мы у нее на подушке платочек с цветочным узором, будто нарочно оставленный, чтобы нам сделать удовольствие. В: Где теперь этот платок? О: Матушка велела спалить, сэр. Тогда только и разговоров было что про убийство, про Фиалочника, и она побоялась: как бы беду не накликать. В: Из дорогой материи платочек? О: Да, сэр, материя прочная, вроде индийского хлопка. А по ней - цветы да заморские пичужки. В: Обыкновенной горничной подобная вещица верно не по карману? О: Приезжал на прошлую ярмарку коробейник из Тивертона, так он такие привозил. Сказывал, такую материю нынче ткут в Лондоне. Меньше чем за три шиллинга нипочем не отдавал. Ткань, говорит, хоть и не из Индии, но индийской не уступит. И король ее носить не запрещает. В: Не спрашивали вы наутро, отчего горничная так долго оставалась в покоях молодого джентльмена? О: Нет, сэр. Кроме прощания, у нас других разговоров не было. Недосужно: день праздничный, работы - втроем не управиться. В: Я слышал, Доркас, этот самый Фартинг приставал к тебе с бесстыдными домогательствами? О: Приставал, сэр, да я слушать не стала. Не на такую напал. В: Он отозвал вас в сторонку? О: После ужина мне понадобилось в кладовую. Он за мной. Хочет меня обнять, а я гоню его прочь. Тогда он стал зазывать в покойчик над конюшней, где ему было постелено, и посулил шиллинг. В: Он пришелся вам не по сердцу? О: Сдался мне этот пьяница! И лгун к тому же. Я сразу смекнула, что лгун. В: Из чего вы это заключили? О: Стал он за ужином рассказывать про того, другого, Дика, и уж какими только поносными словами его не обзывал. Он-де сущий скот, будь-де его воля, он бы нам обиду сделал. А на поверку вышло, сам такой, если не хуже. Видит, что я на его шиллинг не польстилась, - я, говорит, сам приду нынче к вам в почивальню - вас охранять. Охранять! Так я и поверила. В: Однако ночью он к вам не пришел? О: Нет, сэр, не пришел. И жаль, что не пришел: уж Бетти наша его бы приголубила дубинкой по маковке. В: Я слышал, он отъехал еще до света. Не сказывал ли он вам об этом намерении? О: Нет, сэр, ни словечка. В: Вижу, Доркас, девушка ты честная. Исправна ли ты в рассуждении церкви? О: Так, сэр. В: Держись тех же правил и впредь. Вот тебе шиллинг, которого лишило тебя твое добронравие. Jurat die at anno supradicto coram [Приносит присягу в вышеуказанный день и год в присутствии... (лат.)] Генри Аскью. ДОПРОС И ПОКАЗАНИЯ СЕМПСОНА БЕКФОРДА, данные под присягою июля 31 числа, в десятый год правления Государя нашего Георга Второго, милостью Божией короля Великой Британии, Англии и прочая. Я зовусь Сэмпсон Бекфорд. Я изучал науки в Оксфордском университете, в Уодем-колледже. Два года тому назад, в Михайлов день, был поставлен викарием здешнего прихода, в каковой должности состою по сию пору. От роду мне двадцать семь лет, жены не имею. В: Благодарю вас, сэр, за то, что вы отозвались на мое приглашение. Я отниму у вас малую толику времени. О: Сколько вам будет надобно, сэр. Я весь в вашем распоряжении. В: Благодарствую, мистер Бекфорд. Мне ведомо, что вы познакомились с мистером Брауном и мистером Бартоломью не прежде как 30 апреля сего года, не так ли? О: Истинная правда, сэр. В: Вы никак не чаяли их приезда и не получали о нем ни письменного, ни иного предуведомления? О: Отнюдь нет, сэр. Посетить их меня подвигла простая учтивость. Мне случилось стать свидетелем их прибытия, и я почел их за людей образованных. В нашем убогом городишке, мистер Аскью, такое суть rarissimae aves [здесь: "редкие гости" (лат.)]. В: Мне понятны ваши чувства, сэр. О: Я предпринял в мыслях убедить их, что они прибыли не в дикую Московию, как они, несомненно, должны были заключить по внешнему обличью нашего города, и показать, что хоть мы и живем вдали от просвещенного общества, однако ж и мы имеем некоторое понятие об учтивости. В: Вам не довелось познакомиться с молодым джентльменом? О: Нет, сэр. Мистер Браун, его дядя, извинился от его имени и объяснил, что племянник до чрезвычайности утомлен. В: Этот дядя, он уверял вас, что цель их поездки - проведать его сестру, живущую в Бидефорде? О: Он большей частью изъяснялся обиняками, но из его слов я вывел, что его безрассудный племянник до сей поры пренебрегал некой возможностью сделаться наследником изрядного состояния, поскольку леди из Бидефорда своих детей не имеет. В: Он не дал каких-либо разъяснений, в чем именно заключается безрассудство племянника? О: Я бы не назвал это разъяснениями, сэр. Я высказался в том смысле, что подобное пренебрежение само по себе безрассудно, он же дал понять, что племянник не в меру предавался удовольствиям, не зная при этом счету деньгам. Мне помнится, именно так он и выразился. В: Что племянник без счету сорил деньгами? О: Совершенно верно, сэр. В: Он отзывался о племяннике с осуждением? О: Как бы это поточнее... Я увидел в своем собеседнике дядю и опекуна, каковой, сам ведя степенную, непраздную, праведную жизнь, принужден наблюдать, как в душу близкого его родственника западают плевелы безрассудства. Впрочем, я заметил, что часть вины он относит на счет Лондона со всеми его соблазнами. Мне помнится, особенно горячо он порицал вольные нравы, насаждаемые театрами и кофейнями [в описываемую эпоху лондонские кофейни представляли собой своеобразное сочетание дискуссионного клуба, кафе, библиотеки и игорного дома; каждая из них была местом, где сходились люди определенных политических и литературных взглядов], и даже полагал, что подобные за ведения следовало бы вовсе закрыть. В: Не рассказывал ли он о себе? О: Он назвался лондонским торговцем. И торговец он, смею думать, не из последних, ибо как-то раз в его рассказе промелькнуло упоминание об одном из собственных кораблей. А в другой раз он помянул своего приятеля, состоявшего старейшиной городского совета. В: Но ни названия корабля, ни имени приятеля он не привел? О: Я такого не помню. В: Не сказывал ли он, что и сам числится в городских старейшинах? О: Нет, сэр. В: Не смутило ли вас, мистер Бекфорд, то обстоятельство, что лондонский торговец - а люди они изрядно скрытные, уж я-то их знаю, - посвящает в семейное дело столь щекотливого свойства едва знакомого человека? О: Он изобразил лишь самую суть дела, без подробностей. Мне представляется, он доверился мне как особе духовного звания. А также потому, что, будучи джентльменом, почел за должное хотя бы в кратких словах объяснить, что привело их в наши края. В: Он был джентльменом больше по своему достатку, чем по воспитанию? О: Совершенно справедливо, сэр. Мне тоже так показалось. Слов нет, человек он достойный, но подлинного вежества я в нем не нашел. Он осведомился о положении дел у меня в приходе, что, бесспорно, говорит о его учтивости. Но когда, имея в мыслях смиренно намекнуть, что в такой глуши мои достоинства не находят себе применения, я привел подходящие к случаю строки поэта Овидия, он, как я заметил, пришел в замешательство. В: Он лучше разбирался в счетных книгах, чем в древних языках? О: Именно так я и рассудил. В: Что же вы думаете о нем теперь, мистер Бекфорд? Вы верно слышали, что недавние поиски леди из Бидефорда, его сестры, ни к чему не привели? О: Слышал, сэр, и теряюсь в догадках. Для какой цели человек по виду состоятельный и честный вздумал меня дурачить и разыграл эту комедию, - право, я много об этом размышлял. Как видно, истинные его намерения были такого рода, что он почел за нужное скрывать их от посторонних. И меня снедают опасения, что намерения эти были недобрые. В: Некоторые усмотрели, что по временам якобы покаянный племянник брал на себя бразды правления и распоряжался за старшего, а дядя лишь стоял в стороне. Что вы на это скажете? О: Я слышал об этом, сэр. И должен признаться, что, когда я наблюдал из своего окна, как они подъезжают к постоялому двору, и от нечего делать гадал, за каким делом они к нам прибыли, я не распознал в них дядю и племянника. В: За кого же вы их приняли? О: Как бы это лучше выразить? Никак не подберу точное слово. Я бы сказал, что молодой человек впрямь напоминал джентльмена, а пожилой больше походил на члена вашего достопочтенного сословия, заехавшего сюда по казенной надобности. Или на ментора, опекающего своего младшего спутника. Так или этак, у меня и мысли не возникало, чтобы они состояли в кровном родстве. Я прознал об этом, лишь когда зашел их навестить, и был немало удивлен. В: Каким слогом изъяснялся мистер Браун? О: Речь его была ладной, безыскусной, без украшений и вычур. Он говорил вполне гладко. В: Не закралось ли у вас подозрение, что он затевает нечто противозаконное или двоедушничает? О: Сказать по правде, сэр, не закралось. Я принял его слова за чистую монету. Все обстоятельства были таковы, что не произвели во мне ни малейшего сомнения. Происшествие вполне обыкновенное. В: Чьи дела чаще становились предметом разговора: ваши или его? О: Вопрос в самую жилку, сэр. Я и сам потом об этом раздумывал. Мне сдается, он все время поворачивал разговор на ту стать, чтобы я изливал душу более открыто, чем допускают мои природные наклонности и самая учтивость. В: Позвольте высказать вопрос более прямо: не исхитрился ли он поддеть вас на удочку? О: Он расспрашивал о моих чаяниях и невзгодах, затем пожелал узнать о состоянии религии в этом нечестивом крае. Я, мистер Аскью, имею несчастье быть младшим сыном в семье [по английским законам того времени, после смерти отца его состояние целиком наследовал старший сын, а после его смерти оно переходило к его детям; младший сын мог претендовать на наследство лишь в том случае, если его старшие братья умирали бездетными]. В рассуждении же религии, разгул ересей в наших местах простирается до таких размеров, что впору ужаснуться, и мысли об этом не оставляют меня ни на миг. Должен признаться, что, когда подвернется благодарный слушатель, я, изливая праведное негодование, под