ременно, сэр. (Вновь говорит на валлийском наречии.)
   В: Поди ты со своей тарабарщиной!
   О: Слушаюсь, сэр. Это всего-навсего молитва.
   В: Молитва тебя не спасет. Только полная правда.
   О: Ничего не утаю, сэр. Верьте слову. Откуда прикажете начать?
   В: С того места, где ты впервые солгал. Если только местом этим не была
колыбель.
   О: До нашего первого ночлега после Эймсбери - то бишь до Уинкантона - я
ни в чем от истины не отступил. Все было, как показал  мистер  Лейси.  Вот
только касательно Луизы...
   В: Что Луиза?
   О: Мне казалось, что догадка, которой я  поделился  с  мистером  Лейси,
все-таки верна. Ну, про то, где я впервые ее увидел.
   В: Это про заведение Клейборн? Вы  разумеете,  что  она  подлинно  была
шлюхой?
   О: Так, сэр. Но мистер Лейси не захотел и слушать. Я  его  убеждать  не
стал, но про себя решил, как говорится, чему поверилось, тому и верить.
   В: Что мистер Лейси был введен Его Милостью в заблуждение?
   О: Да. А для какой причины - хоть убей, не пойму.
   В: Вы не говорили ей, за кого вы ее почитаете?
   О: Напрямик нет, сэр: мистер Лейси не дозволил. Только так,  играючи  -
вроде бы хочу о ней поразузнать, а заодно и себя потешить. А она, как я  и
сказывал, стоит на своем. И отвечает так - ну горничная и горничная.
   В: И ваша уверенность поколебалась?
   О: Да, сэр, но лишь до той поры, когда я  проведал,  что  она  проводит
ночи с Диком. Тут уж я не знал, что и подумать. Разве что она  насмехается
над хозяином за его спиной. А у меня все не идет из головы, что ее-то я  в
Лондоне и видел. И, как оказалось, я не обманулся. Я вам потом расскажу.
   В: Вам доподлинно известно, что Его  Милость  не  оказывал  ей  особого
расположения, никогда с ней не уединялся или еще что-нибудь в этом роде?
   О: Мне, сэр, такого видеть не случалось. Ну, пожелает ей доброго  утра,
в пути нет-нет да и спросит, не притомилась ли, не скучает ли - обычнейшая
учтивость знатного джентльмена в обхождении с младшей братией.
   В: Не припомните ли, чтобы она втихомолку пробиралась в его покой?
   О: Нет, сэр. Откуда бы мне было узнать: в верхнее  жилье  я  поднимался
редко - только что к мистеру Лейси. У трактирщиков ведь какой  порядок:  у
горничных своя почивальня, а мужская прислуга  к  ней  и  не  приближайся,
пусть спит где-нибудь подальше.
   В: Дельное  правило.  Хорошо.  Расскажите  теперь,  что  происходило  в
Уинкантоне.
   О: Остановились мы в "Борзой". И вот подходит ко мне человек в дорожном
сюртуке  -  этот  человек  нас  сразу  заприметил.  Подходит,  значит,   и
спрашивает: "Что это вы затеваете?" - "Ничего, - говорю, - не затеваем.  А
что это вдруг за расспросы такие?" Он подмигивает: "Да полно тебе. А то  я
не знаю, кто он, этот твой мистер  Бартоломью.  Я  два  года  тому  служил
кучером у сэра Генри У., так этот джентльмен к нему, бывало, захаживал.  Я
его и этого немого из тысячи узнаю. Это не кто иной, как..." Ну, та  самая
особа, про которую я сейчас говорил.
   В: Он назвал его по имени?
   О: И его, и его вельможного родителя. Вот, думаю, незадача! Ну что  тут
будешь делать? Спорить я не стал, а только подмигнул  в  ответ  и  говорю:
"Может, он, может, не он. Только  ты  набери  в  рот  воды:  он  свое  имя
открывать не желает". А он мне: "Так уж и быть, можешь не беспокоиться.  И
куда же это он следует?" - "А на запад, - говорю, - поохотиться. Есть  там
у него одна перепелочка на примете". А он: "И  уж,  верно,  гладенькая  да
пригожая?" И добавил: "Стало быть, я угадал".
   В: Кто был этот человек?
   О: Кучер одного адмирала, сэр. Вез свою хозяйку в Бат. Тэйлором  звать.
Вы не подумайте, сэр: малый славный, а что выспрашивал, так единственно из
любопытства. Поэтому мне не составило труда увести его от этого разговора.
Я сказал, что истинная наша цель  -  покорить  сердце  девицы,  однако  мы
делаем вид, будто путешествуем просто для удовольствия. Что мистер Лейси -
наставник Его Милости, а Луиза нам будет надобна, когда юная леди окажется
у нас в руках. И тут откуда ни возьмись - Дик. Тэйлор его приветствует,  а
этот дурень чуть не испортил дела: прикинулся, что не узнает, и был таков.
Пришлось мне Тэйлора умасливать: дескать, стоит ли обижаться на  недоумка.
А минут через десять приходит Луиза: "Фартинг, хозяин зовет". Вышли  мы  с
ней за дверь, она и говорит: "Вас хочет видеть не мистер Браун,  а  мистер
Бартоломью. А для какой нужды - не знаю". Прихожу  к  мистеру  Бартоломью.
Тот говорит: "Джонс, сдается мне,  что  нас  разоблачили".  Я  соглашаюсь:
"Боюсь, что так, милорд". Растолковал ему, что да как,  передал  все,  что
рассказал Тэйлору. "Хорошо, -  говорит.  -  Принимая  в  соображение,  что
мистер Лейси ничего не знает, давайте оставим все как есть".
   В: Он привел свои резоны?
   О: Сказал, что из почтения к  мистеру  Лейси  не  хочет  причинять  ему
беспокойства. Я же на это отвечал,  что  во  всем  послушен  Его  Милости.
"Тогда, - говорит, - никому ни слова. А это отдайте кучеру: путь  пьет  за
мое здоровье да не болтает лишнего. Вот, кстати, и вам полгинеи". Деньги я
взял и был ему премного благодарен.
   В: Не сообщили вы об этом происшествии мистеру Лейси?
   О: Нет, сэр. А после, когда мы с Тэйлором выпивали, он  рассказал,  что
по слухам высокочтимый родитель Его Милости очень гневается на сына, за то
что тот отверг предложенную отцом  партию.  Тут-то,  сэр,  я  и  струхнул.
Недаром в народе говорят: "Чужая тайна  хуже,  чем  постель  из  крапивы".
Шутка сказать - разгневанный отец, а тем паче такая особа, что, не приведи
Господи, потревожить. И вспомнилась мне тогда  Библия  да  пятая  заповедь
Моисеева: "Чти отца твоего..."
   В: Вот вам бы раньше о ней подумать. Уж будто  вас  еще  в  Лондоне  не
посвятили в суть дела и намерения Его Милости?
   О: Теперь я взглянул на это другими глазами, сэр.
   В: А именно?
   О: Я рассудил,  что  мой  прямой  долг  -  узнать  об  этих  намерениях
побольше.
   В: А попросту, если  вы  удовольствуете  отца,  он  удовольствует  вашу
корысть, верно?
   О: Я посчитал, что так оно благоразумнее, сэр.
   В: Ну вот, теперь он будет лицемерить! Сразу видно  валлийца.  Вы  ведь
надеялись огрести изрядную прибыль, так или не так?
   О: Я думал, сэр, что любезный джентльмен меня без награды  не  оставит.
Если сочтет, что я заслужил.
   В: Вот это уже похоже на правду. Стало быть, в  Уинкантоне  вы  приняли
решение впредь шпионить за Его Милостью? Верно ли?
   О: Да как бы я осмелился, сэр! О ту пору я и помыслить не мог, что дело
так повернется. Но у нас впереди было еще два дня пути.  А  путешествовать
по тем краям - хуже некуда: это вам  не  страна  Голохватская  [искаж.  от
Галаадская; упомянутая в Ветхом Завете  гористая  местность  за  Иорданом,
славилась плодородными землями, скотом и целебным галаадским бальзамом].
   В: Какая страна?
   О: Так у нас в Уэльсе называют Сомерсет, сэр. Вот где привольное житье!
Сидра - пей не хочу, скот тучный-претучный.
   В: Вздумал убедить меня в своей совестливости? Так я тебе и поверил!  У
тебя же на лбу написано, что мошенник. Для какой надобности ты  в  Тонтоне
выпросил у мистера Лейси еще денег в задаток? Не отвечаешь? То-то же.  Это
потому, что ты уже решил, как поступить. И хватит прекословить!
   О: Слушаюсь, сэр.
   В: Удалось ли вам до прибытия в "Черный олень" выведать что-либо  новое
о замыслах Его Милости?
   О: Нет, сэр.
   В: Перескажите все, что происходило с самого вашего пробуждения  поутру
первого мая.
   О: Будь я хоть трижды мошенник, сэр, однако ту ночь я провел  без  сна:
все раскидывал умом. Ворочался-ворочался, а потом тишком  спустился  вниз,
отыскал огарок свечи и пузырек с чернилами да и написал мистеру Лейси  то,
что вам известно.
   В: То, что мне  известно,  пропустите.  Переходите  к  их  прощанию  на
Бидефордской дороге.
   О: Было это в двух милях от города, сэр, на распутье - там, где  дорога
расходится надвое. Вы это место сыщете без труда, там еще виселица  стоит.
Которую дорогу они выберут, мне было невдомек,  и  потому  я  поднялся  на
заросший кустарником холм и затаился: дорога оттуда как  на  ладони.  Ждал
час или больше. Сижу, дурень, и радуюсь, что погода разгулялась, что день,
по всему видно, будет ясный.
   В: До них тем путем никто не проезжал?
   О: Девицы на телеге, а с  ними  парень  -  надо  думать,  на  праздник.
Хохочут, поют. А немного погодя - пешие. И тоже туда же.
   В: Не замечали вы на дороге всадников, по виду - посыльных, спешащих по
неотложному делу?
   О: Нет, сэр. Только Его  Милость  со  спутниками.  Они  остановились  у
развилки, как раз возле виселицы.
   В: Об этом я уже знаю. Вы не дослышали, о чем они беседовали?
   О: Ни словечка, сэр. До них было четыре сотни шагов.
   В: Продолжайте.
   О: Так вот. Мистер Лейси пустился дальше один-одинешенек. У меня сердце
кровью обливалось: в этаких местах -  и  без  спутников.  Дорога  забирала
вниз, и скоро он  скрылся  из  глаз.  А  та  дорога,  по  которой  поехали
остальные, напротив, шла все больше вверх. Я выждал, когда  они  доберутся
до широкого уступа на склоне, спустился на  дорогу  -  и  за  ними:  из-за
уступа им было меня не видать. А как сам взъехал на тот уступ, так слез  с
коня, чтобы разобраться, где они теперь и что мне делать: ехать дальше или
погодить. Поехал следом. Через две мили углубились мы в обширный лес.  Тут
дорога сделалась кривая, как шило корабельного плотника: петляет, петляет,
и что там впереди, за поворотом, не угадаешь - того и гляди  нарвешься  на
всю честную компанию. И  ведь  правда  чуть  не  нарвался.  Выезжаю  из-за
громадного валуна, что лежал обочь дороги  -  а  они  прямо  передо  мной,
полутораста шагов не будет. Хорошо еще, что стояли ко мне спиной. Путь  им
пересекал бежавший сверху поток - по счастью,  довольно  бурный,  так  что
из-за шума воды они моего приближения не расслышали. Едва я их заприметил,
так сразу скок наземь, хвать коня под уздцы, отвел  подальше  и  привязал,
чтобы не попался им на глаза, а сам крадучись вернулся на  прежнее  место.
Гляжу - они уже дальше  двинулись,  да  не  по  дороге,  а  выше:  в  гору
поднимаются. Я успел различить только спину Луизы - она сидела позади.
   В: Известно ли вам, как называется то место?
   О: Нет, сэр. Поблизости не было ни фермы, ни жилья. Но узнать его проще
простого: это хоть и не первый поток, который перебегает дорогу,  но  зато
самый полноводный. Он проточил на склоне слева от дороги глубокое русло  и
падает вниз отвесно. Гремучий такой.
   В: Дальше.
   О: Я выждал время, выбрался туда, где  они  останавливались,  и  увидал
брод. Поток там не больно широкий - с полдюжины шагов, и тех не будет, - а
дно у  него  ровное,  каменное.  Дорога  продолжалась  на  другом  берегу.
Теперь-то я разобрал, куда они запропали: дальше подъем шел не так  круто,
а выше из-за  деревьев  виднелась  открытая  с  одного  бока  котловина  -
примерно сказать, разлог. Сперва я никак не мог  отыскать  туда  тропинку.
Порыскал-порыскал и нашел. И,  по  всему  видать,  по  ней-то  их  кони  и
поднимались.
   В: И что, тропинка изрядно хоженая?
   О: Вот ей-богу, сэр, до нас этой тропой никто месяцами  не  хаживал.  А
потом, как вы узнаете, я удостоверился, что это пастушья тропа:  летом  по
ней гонят скот на верхнее пастбище.  И  ветки  по-над  ней  переплетены  с
прошлого года, и сухой овечий помет валяется, и много еще чего.
   В: Какие же у вас явились соображения касательно их намерений?
   О: Мне подумалось, они тайным путем пробираются к дому юной леди,  сэр,
или к назначенному месту встречи. Как тут угадаешь. Почем мне знать, где в
тех краях стоят дворянские усадьбы да богатые  поместья.  Мне  бы  немедля
повернуть назад, а я сдуру возьми да и скажи себе: "Э, нет, Джонс,  кто  в
кони пошел, тот и воду вози".
   В: Куда вела тропа?
   О: В глухое место, сэр, заросшее  деревьями,  а  между  ними  большущие
валуны. Этакая тесная каменистая впадина, полукруглая, вроде  как  молодой
месяц. Преунылое место, сэр, даже в такой солнечный день. О ту пору  птицы
по лесам не умолкают, а тут хоть бы одна чирикнула, словно разлетелись.  И
взяла меня жуть - а ведь мне и без того  было  не  по  себе.  И  решимости
поубавилось.
   В: Сколько времени вы за ними следовали?
   О: Не более часа, сэр. Путь недалекий,  около  двух  миль,  не  дальше.
Только я нарочно придерживал коня и притом еще поминутно останавливался  и
прислушивался, а то за деревьями и  кустами  их  не  увидишь.  Ну  да  им,
похоже, пришлось не слаще моего: они тоже едва тащились и держали ушки  на
макушке - не увязался  ли  кто  следом.  А  меня  только  и  спасал  рокот
водопада.
   В: Расскажите, при каких обстоятельствах вы их вновь увидели.
   О: Дело было так, сэр. Отыскал  я  в  разлоге  местечко  поукромнее  да
поровнее, снова привязал коня, поднялся немного по склону и озираюсь: куда
бы вскарабкаться, чтобы получше разглядеть, что там впереди. Сперва ничего
особенного не увидел - только что край разлога. Склон  возле  него  голый.
Ну, думаю, час от часу не легче: подберешься ближе - окажешься на виду.  А
я-то, дурья башка, понадеялся, что проследить за ними  будет  не  труднее,
чем простыню обмочить. Глядь - впереди в полумиле от меня по склону  лезет
человек. Присмотрелся - Дик. С ним никого. И я решил, что  Его  Милость  и
девица остались вместе с лошадьми на  берегу.  Дик  добрался  до  верха  и
принялся что-то высматривать, а что - мне было не видно. Край разлога  как
бы расщеплен - раздваивался точно змеиный язык, вот в эту выщерблину он  и
глядел.
   В: Он не таился от чужих глаз?
   О: Я и заметить не успел, сэр. Он задержался не надолго и скоро  пропал
из вида.
   В: Что было дальше?
   О: Я было решил, что их путешествию подходит конец - стало быть,  полно
мне тащиться за ними по пятам, не ровен час заметят. Завел я коня в кусты:
в таком редколесье его все равно лучше не спрячешь. Иду  по  бережку  мимо
того места, где они проезжали, и вдруг - вот те на: в сотне шагов от  меня
на траве что-то белеется, будто  полотно  разложили  сушить.  Я  сторонкой
подбираюсь ближе, гляжу - а это Луиза. Да такая нарядная.
   В: Нарядная? Как вас понимать?
   О: В точности так, как я сказал. Разодета точно майская королева -  как
ее в этот самый день наряжают. И тебе льняной холст,  и  батист,  и  ленты
всякие. Прямо картинка.
   В: Полноте, Джонс! Дурак, что ли, я вам достался?
   О: Ей-богу, не вру, ваша честь!
   В: В таком ли наряде она добиралась до того места?
   О: Нет, сэр. Я доподлинно знаю, что до той поры она  его  не  надевала.
Еще у виселицы, когда она зашла за кустик, прошу прощения, нужду справить,
я приметил, что на ней, как обычно, было зеленое платье с зеленым  исподом
и нориджская стеганая юбка.
   В: Вы разумеете, что она переменила платье при этой остановке, пока  вы
разыскивали их следы?
   О: Должно быть, так, сэр. И епанчу  не  накинула.  День  стоял  теплый,
безветренный. Истинная правда, сэр. Право же, если бы  мне  припала  охота
рассказывать сказки, неужто я не  сочинил  бы  такую  небылицу,  чтобы  вы
остались довольны?
   В: А Его Милость?
   О: Он стоял повыше, сэр, возле привязанных коней. Стоял и смотрел в  ту
сторону, куда ушел Дик.
   В: Что же девица?
   О: А она, сэр, сидела на берегу, на камне, укрытом епанчой, и в руках у
нее был карманный нож с медной наделкой на черенке. Я его прежде  видал  у
Дика. А на коленях у нее майский венок, и она обрезает на нем шипы. Уколет
палец и пососет, уколет и пососет. А один раз оборотилась на Его  Милость,
а в глазах укор: вот, мол, что мне приходится из-за вас претерпевать.
   В: Выходит, она это не по своей воле?
   О: Может, и так, сэр. Бог ее знает.
   В: Каков вам показался ее наряд: бедный, богатый? Кому больше  пристало
носить такое платье: знатной даме или крестьянке?
   О: Пожалуй что крестьянке, сэр. Хоть наряд и недурен: вокруг  подола  и
ворота розовые ленты, чулки белые.  Венку  я  не  так  удивился:  она  всю
дорогу, где бы мы ни останавливались, нет-нет да и сорвет цветик. Уж я над
ней подшучивал: не горничная благородной леди, а уличная цветочница.
   В: Что же она на это?
   О: Отвечала, что это еще не самое скверное ремесло.
   В: С Его Милостью она не заговаривала?
   О: Нет, сэр. У нее в те минуты была одна забота: майская корона. И  вот
гляжу я на нее, а она сидит среди зелени, вся белая-белая, ровно молоко  в
крынке. Воистину чистота непорочная - как говорится, даже слепого  проймет
до самого нутра. Увидишь ее в этом платье - и сердце взыграет, все тревоги
позабудешь. Вы уж, сэр, не прогневайтесь, но никогда еще она  не  казалась
мне краше и милее.
   В: Мила как адская смола. Что было дальше?
   О: Постоял я так несколько времени и вдруг услыхал  стук  шагов,  и  на
другом берегу появился Дик - в аккурат с той стороны,  где  я  его  видал.
Остановился напротив Его Милости и подает знак. Худой знак,  сэр:  чертовы
рога.
   В: Изобразите.
   О: Вот эдак, сэр.
   В: Пишите так: мизинец и указательный палец выставлены,  средний  же  и
безымянный прижаты к ладони большим. Видели вы этот знак прежде?
   О: Поговаривают, будто таким манером приветствуют друг друга ведьмы.  Я
и сам в это верил, как был мальчонкой. Правда, мы-то в те годы употребляли
его в шутку либо в бранном смысле: дескать, черт тебя побери. Но Дик - тот
не шутил.
   В: Продолжайте.
   О: Его Милость  приблизился  к  Луизе.  Она  поднялась.  Меж  ними  был
короткий разговор, но я ничего не расслышал. Потом перешли к  тому  месту,
где стоял Дик, а тот - скок в воду и перенес ее  на  другой  берег,  чтобы
башмаков не замочила. Его Милость за ними. И стали они  подниматься  туда,
откуда пришел Дик.
   В: Его Милость при появлении Дика был обрадован?
   О: Не могу знать, сэр. Я его лица не видел - ветка мешала.  И  на  знак
этот он никак не ответил. А  вот  как  пошел  за  Луизой  да  имел  с  ней
разговор, так, сдается мне, дело делать заторопился.
   В: То есть как бы явил решимость?
   О: Да, сэр. И Луизу тоже, как видно, пытался укрепить. Я приметил: взял
он с камня епанчу и подает ей на плечи, а когда Луиза отказалась, он так и
повесил епанчу себе на руку, словно он  ей  лакей.  Я  прямо  диву  дался.
Однако же сам видел.
   В: А майский венец она не надела?
   О: Тогда - еще не надела, сэр. Держала в руках.
   В: Дальше.
   О: И вот, сэр, стою я и ломаю голову, как мне  теперь  быть.  Ушли  они
недалеко, лошадей тут бросили - надо думать, сюда и  воротятся.  А  мой-то
конь, как на грех, поблизости, я его путем и  не  спрятал.  Что  как  они,
идучи обратно, его заприметят и обо всем догадаются?
   В: Ясно, ясно. И вы последовали за ними?
   О: Да, сэр. Тропинка оказалась скверная, камни и  камни.  Шагов  двести
она шла круто, потом сделалась ровнее, но такая же каменистая.
   В: Конь по такому крутогорью не взберется?
   О: Ну разве что наши  валлийские  пони,  а  ваши  обычные  лошади  нет.
Наконец достиг я того места, где видел Дика. В полный рост не  поднимаюсь:
заметят. И вижу перед собой тот уголок, который обозревал Дик - в  стороне
от разлога.
   В: В какой стороне?
   О: К западу, сэр, а может, к северо-западу. По  левую  руку  от  тропы.
Место почитай что голое, ни  единого  деревца,  только  трава  да  кое-где
чахлые кривые колючки,  а  повыше  папоротник.  Такое,  знаете,  захудалое
пастбище, плоскодонная ложбина,  похожая...  Ну  да,  похожая  на  корзину
рыбной торговки с Биллингсгейтского рынка. А на северном склоне,  ближе  к
утесу, сплошь камни.
   В: Что же те, за кем вы сюда поднялись?
   О: Их и искать не пришлось: они стояли за  три-четыре  сотни  шагов  от
меня, хотя со своего тогдашнего места я еще не видел ни  дна  ложбины,  ни
озерца. Но главное-то, сэр, главное! Я заметил, что они уже не одни.
   В: Как не одни?
   О: Мне было вообразилось, что они наконец встретились с той, о  ком  мы
все толковали - ну вот которую Его Милость так  мечтал  получить  в  жены.
Потому что чуть выше них на склоне увидал я женщину, а  они  стояли  перед
ней на коленях.
   В: Что? На коленях?
   О: Именно, сэр. Все трое. Впереди, снявши шляпу, Его Милость, а за  ним
в двух шагах Дик и Луиза. Точно перед королевой.
   В: Эта женщина - какая она была собой?
   О: Я, ваша честь, хорошо не разобрал: она стояла, поворотившись  в  мою
сторону, так что я и нос-то высунуть страшился. Что запомнилось,  так  это
платье. Право, диковинное: все как из серебра и не женское,  а  как  будто
мужское. Штаны да куртка. Ни плаща, ни  накидки,  ни  шляпы,  ни  чепца  -
ничего.
   В: Не было ли поблизости коня, слуги?
   О: Нет, сэр. Одна как перст.
   В: Какие чувства изображала ее фигура?
   О: Точно она кого поджидает, сэр.
   В: Она не разговаривала?
   О: Не заметил, сэр.
   В: На каком удалении они от нее отстояли?
   О: Шагов на тридцать - сорок, сэр.
   В: Хороша она была?
   О: Не разглядел, сэр. Между нами ведь было добрых четыре  сотни  шагов.
Роста обыкновенного, сложения среднего. Лицом бледна, волосы черные  и  не
убраны, не завиты, а распущены.
   В: Можно ли было, глядя на эту картину, поверить, что это  истомившаяся
в разлуке возлюбленная приветствует долгожданного друга?
   О: Какое там, сэр! И, что уже совсем странно,  ни  он,  ни  она  долгое
время не шевелились.
   В: Не удалось ли вам разобрать выражение ее  лица?  Улыбку,  радость  -
ничего такого не заметили?
   О: Больно уж было далеко, ваша честь.
   В: Да точно ли то была женщина?
   О: Точно,  сэр.  Мне  тогда  подумалось,  не  для  побега  ли  она  так
обрядилась. В этаком платье путешествовать верхом самое  милое  дело.  Вот
только куда она коня подевала?  Опять  же,  возьмите  в  соображение,  что
платье не простое, деревенщина какая-нибудь или конюший такое не носят. То
ли богатая парча, то ли шелк - словом, блистает как серебро.
   В: Мне желательно узнать вот что. Встретятся ли в  вашем  повествовании
еще сведения об этой женщине?
   О: А как же, сэр. Я потом покажу, что по делам ее ей бы  не  в  серебре
ходить, а нарядиться чернее ночи.
   В: Добро. Дойдем и до этого. Что было дальше?
   О: Подбираться ближе мне было не с руки: укрыться не за чем.  Стоит  им
оборотиться, тут-то меня и увидят. И порешил я податься назад: глядишь,  и
сыщу проход до края разлога, а  там  незаметно  проберусь  к  какой-нибудь
вершине над самой их головой. Сказано - сделано. Долго искал, очень долго.
Одежду изодрал, руки исцарапал. Ох и местечко, я вам доложу!  Белкой  надо
быть, чтобы там шастать. Наконец выбрался. И ведь правда: оказывается, над
ложбиной есть утес. Я - к нему. Спешу во все лопатки, а сам стараюсь  быть
не замеченным.  А  как  достиг  того  места,  под  которым  они,  по  моим
прикидкам, стояли, так сорвал ветку и прикрыл лицо, а потом  хлоп  наземь,
подполз на брюхе к самому краю и расположился повольготнее среди  кустиков
черники. Лежу  себе  точно  на  галерке  Дрюри-лейн  и  тех,  внизу,  вижу
преотличнейшим образом - как ворону в  сточной  канаве  или  мышь  в  куче
солода...
   В: Что же вы замолчали?
   О: Я молюсь, сэр. Молюсь, чтобы вы поверили тому, о чем я сейчас  стану
рассказывать. Вот я помянул театр, так этаких чудес ни в одном  театре  не
найдешь.
   В: Прежде докажите, тогда поверю. Что дальше?
   О: Если б солнце спину не пекло, если б от бега дух не  занялся,  я  бы
подумал, что лежу в постели и вижу сон.
   В: Провал тебя возьми с твоими снами! Не тяни канитель, рассказывай.
   О: Да уж придется, сэр. На дальнем склоне я приметил большущую каменную
глыбу с дом величиной, а у подножия ее черную пещеру. С прежнего-то  места
мне ее было не видать. Не иначе тут когда-то живали пастухи, потому что  в
стороне валялась сломанная ограда, из каких обыкновенно сооружают  загоны,
а возле пещеры чернело большое костровище. А ближе к моей  скале  пробегал
ручеек, кто-то ему русло землей перегородил, так целое озерцо набежало.  У
самого озерца торчмя стоял высокий камень -  не  такая  громадина,  как  в
Стоунхендже, но уж никак не ниже человеческого роста.  Как  будто  нарочно
поставили, место пометить.
   В: Овец там не было?
   О: Нет, сэр. И немудрено: вон и у меня на родине овцам до мая на  таких
пастбищах делать нечего. Да и не погонят их  в  такую  даль,  покамест  не
окрепли.
   В: Вы видели Его Милость?
   О: Как не видать, сэр. И Дика тоже видел. Они стояли возле камня ко мне
спиной и глаз не сводили с пещеры, словно  бы  ждали,  что  оттуда  кто-то
покажется. От пещеры их отделяла сотня шагов.
   В: А от вас?
   О: Сотни две, сэр. Можно из мушкета достать.
   В: Где была девица?
   О: Тут же, у озерца, сэр. Раскинула  на  земле  епанчу,  опустилась  на
колени и умывалась. А потом утерлась краем  епанчи  и  замерла.  Стоит  на
коленях и в воду таращится. А рядом - майский венок.
   В: Что же четвертая особа, виденная вами из разлога? Та, что была одета
мужчиной?
   О: А вот ее  нигде  не  было,  сэр.  Пропала.  Я  подумал  -  в  пещеру
удалилась,  переодеться  или  еще  что.  Его  Милость  повернулся,  ступил
несколько шагов, достал из кармана  часы  и  открыл  крышку.  Эге,  думаю,
фитиль догорел, да порох отсырел. Знать, что-то не заладилось,  он  теряет
терпение. Однако  ж  он  стал  расхаживать  взад-вперед  этак  спокойно  и
задумчиво; благо земля под ногами ровная и травка густая, хоть шары катай.
Почитай три четверти часа расхаживал. А Дик все пялится на пещеру, а Луиза
так и сидит на травке. Со стороны посмотришь - все трое чужие  друг  другу
люди, а что вместе сошлись, так по случайности.
   В: Извольте излагать дело.
   О: Стало быть, Его Милость походил-походил, достал опять  часы  и,  как
видно, рассудил,  что  час,  которого  он  дожидается,  пришел.  Тогда  он
приблизился к Дику и положил ему руку на плечо, как бы говоря: "Пора".
   В: Который же, по вашему разумению, был час?
   О: Примерно половина  одиннадцатого,  никак  не  больше.  Подходит  Его
Милость к Луизе и что-то говорит, а та голову повесила - не хочет,  видно,
его приказание исполнять. Разговор меж ними идет  тихий,  голоса  до  меня
долетают, а слов не разобрать. Одно ясно: не по нутру ей то, что он велит.
Не стерпел он такого упрямства, хвать ее за руку  и  ведет  к  Дику.  Она,
чтобы время протянуть, взяла епанчу и давай вертеть и так и  этак,  но  он
епанчу у нее вырвал и бросил у самого камня. А про венок  позабыли  -  тот
так и остался лежать на траве.  Спохватился  Его  Милость  и  делает  Дику
знаки: пойди, мол, принеси. Тот сходил за венком, и Его Милость надел  его
на Луизу. Тогда Дик взял ее за руку и поворотил лицом к  пещере.  И  стоят
они перед пещерой рука об руку, ровно жених с невестой перед алтарем. Так,
не размыкая рук, и пошли к пещере, и Его Милость следом. А с чего бы такое
шествие, поди угадай. Право, сэр, хоть сто лет живи,  этаких  чудес  среди
бела дня не увидишь. Но чудеса - это  сначала,  а  потом  стало  твориться
неладное. Луиза пошатнулась, оборотилась к  Его  Милости  и  бросилась  на
колени. Смотрит на него и будто молит о  пощаде.  Даже  вроде  бы  слезами
заливается - хоть в этом не поручусь: издалека не разглядишь.  А  тот  как
выхватит шпагу - и  направил  бедняжке  в  грудь:  дескать,  исполняй  что
сказано, если жизнь дорога.
   В: Полно вздор молоть! Каков негодяй, на ходу сочиняет!
   О: Честью клянусь, сэр! Стал бы я выдумывать небылицы, которым вы точно
не поверите!
   В: И вы готовы подтвердить, что он наставил на нее шпагу?
   О: Как перед Богом.
   В: Он что-нибудь произнес?
   О: Я не слыхал, сэр. Дик принудил ее подняться, и они двинулись дальше,
а Его Милость за ними. Шпагу хоть  и  опустил,  но  не  убирает.  А  через
несколько шагов вновь  вскинул,  точно  боялся,  что  Луиза  опять  станет
упираться. Так они достигли устья пещеры. И тут,  сэр,  новая  странность,
еще почище. Прежде чем войти, Его Милость снял шляпу  и  прижал  к  груди,
будто  они  вот-вот  предстанут  пред  очи  некой  высокочтимой  особы,  в
присутствии  коей  нельзя  появляться  иначе  как  обнажив  голову...   Не
прогневайтесь,  сэр,  из  песни  слова  не  выкинешь.   Вы   сами   велели
рассказывать все без утайки.
   В: Как бы желая изъявить почтение? Вы это ясно видели?
   О: Как вас вижу.
   В: А потом?
   О: Потом они вступили в пещеру, сэр. И  больше  не  появлялись.  А  как
прошло несколько времени - я бы успел  до  двадцати  сосчитать  -  так  из
пещеры донесся глухой женский крик. Негромкий, но слышный.
   В: Голос девицы?
   О: Ее, сэр. Меня аж мороз продрал: ну,  думаю,  режут.  Теперь-то  могу
сказать точно, что никакого убийства не случилось.
   В: Велика ли была пещера?
   О: С одного бока устье низкое, с другого просторное.  Большая  груженая
телега пройдет без труда, еще и место останется.
   В: Вам не удалось обозреть внутренность пещеры?
   О: Нет, сэр. Не глубже чем проникал солнечный свет. Дальше стояла  тьма
кромешная.
   В: Не приметили вы внутри какую-либо фигуру или шевеление?
   О: Ничего не видел, сэр. А смотрел хорошо,  будьте  благонадежны.  Ведь
сколько часов прождал. А вокруг такая тишь, что  поневоле  усомнишься:  не
померещилось ли мне все это. И тотчас понимаешь: нет, не померещилось. Вон
она, епанча, возле камня брошена.
   В: Вы не спускались в ложбину, дабы осмотреть место вблизи?
   О: Не отважился, сэр. Страх разобрал. Мне  пришло  на  мысль,  что  Его
Милость, не во гнев вам будь сказано, задумал  недоброе:  забрался  в  эту
глухомань выучиться тут чародейскому искусству. Вон  ведь  и  получаса  не
прошло, как они скрылись в  пещере,  а  на  утес,  что  над  ней  нависал,
опустились две большие черные  птицы  -  вороны,  так  их  называют.  И  с
воронятами. И давай каркать: не то радовались, не то надсмехались. А ворон
известно что за птица, где ворон, там смерть. Добра от них точно  не  жди.
Недаром он слывет мудрейшим из всего птичьего племени. Такая о нем молва у
меня на родине, ваша честь.
   В: Очень мне нужно выслушивать про ваши детские годы и бабьи сказки!  И
про часы ожидания тоже  можете  пропустить.  Выходил  ли  Его  Милость  из
пещеры?
   О: Не знаю, сэр.
   В: Знаете!
   О: Да нет же, сэр. Я ведь целый день  прождал.  Дик  выходил,  потом  и
девица, а Его Милость не показывался. Верьте слову, сэр. Как скрылся он  в
пещере, так с тех пор Джонс его не видел.
   В: Тогда рассказывайте про слугу и девицу. Когда они вышли?
   О: Только вечером, сэр, примерно за час до заката. И все  это  время  я
провел в ожидании. Солнце палит, а  у  меня  ни  капли  воды  и  по  части
провианта прямо беда. Завтрак у меня был  не  Бог  весть  какой,  черствый
ломоть хлеба с сыром. Остаточки  кое-какие  в  переметной  сумке  у  седла
остались - с собой захватить не догадался. И уж так  бедного  валлийца  на
еду позывает  -  хоть  волком  вой.  Ей-богу,  правую  руку  бы  отдал  за
какой-нибудь пучок полыни или яснотки.
   В: Полно тебе  расписывать  свои  мучения.  Тебе  нынче  не  от  голода
спасаться, а от виселицы. Рассказывай про их появление.
   О: Всенепременно расскажу, сэр. Но прежде - еще про одну странность.  Я
ее не вдруг обнаружил. Из утеса над пещерой - там, где  вороны  сидели,  -
прямо из травы поднимался тонкий дымок. Вот как из печи, в какой  обжигают
известь. Трубы я никакой не заметил. Стало думать, в пещере горел огонь, а
дым выбивался через трещину или отверстие.
   В: Пламени не видали?
   О: Не видал, сэр. И дымок-то шел с перерывами: то идет, то прекратится,
то вновь пойдет.  А  иногда  мне  случалось  учуять  его  запах.  Конечно,
издалека хорошо не принюхаешься, но я разобрал, что тянет  смрадом.  Очень
мне этот дух не понравился.
   В: Стало быть, горели не дрова?
   О: Дрова-то дрова, сэр, но кроме них еще какая-то мерзость. Чад, как  в
дубильне, - от всяких диковинных солей  или  масел.  Мало  того,  сэр,  по
временам в пещере раздавался гул, какой производит рой пчел. То словно  бы
делался ближе, то как будто удалялся. Вокруг же меня - ни  единой  пчелки,
разве что шмель пролетит. Какие пчелы, если цветов почти не видать -  так,
крохотки малые.
   В: Гул, говорите, доносился из пещеры?
   О: Да. Самое громкое - как жужжание. Но жужжание внятное.
   В: К чему же вы все это приписали?
   О: Ни к чему, сэр. Я, изволите видеть, был околдован. Пожелай  я  уйти,
все равно бы не смог.
   В: А говорите - "ни к чему".
   О: Я же рассказываю по порядку, сэр. Я это вывел из беседы с Луизой,  а
говорили мы с ней после, - выходит, и речь о том впереди.
   В: Хорошо. Прежде всего, готовы ли вы подтвердить, что во весь тот день
не покидали своего укрытия?
   О: Раза два отлучался, сэр. Всякий раз не дольше  чем  на  пять  минут:
уходил поискать поблизости воды, а  заодно  и  ноги  размять.  Тяжко  ведь
лежать без движения на жесткой земле. Ей-богу, только два  раза.  А  когда
возвращался, внизу все было как прежде.
   В: Вы ведь говорили, что ночь накануне почти не спали? Не случилось  ли
вам заснуть на вашем дозорном месте?
   О: Помилуйте, сэр, я небось не на перине нежился.
   В: Ничего от меня не скрывайте, Джонс. Что за беда, если вы в  уважение
человеческой природы и обстоятельств позволили сну себя сморить. Ну?
   О: Раз-другой нападала будкая дремота, как бывало  в  седле.  Но  чтобы
уснуть по-настоящему - видит Бог, нет.
   В: Вы ведь понимаете, для чего я делаю  такой  вопрос.  Станете  ли  вы
отрицать, что могли и просмотреть, как кто-то вышел из пещеры?
   О: Быть того не может, сэр.
   В: Очень даже может. Вы сами показали, что  дважды  отлучались.  А  про
дремоту забыли?
   О: Да я и вздремнул-то вполсна, сэр. Притом вы же еще  не  знаете,  что
рассказала Луиза.
   В: Так рассказывайте.
   О: Так вот, сэр. Время, стало быть, шло, тени росли и уже протягивались
по траве пастбища. Но самая мрачная тень  пала  на  мою  душу.  Боюсь,  не
стряслось ли какого лиха: больно долго они не показываются.  А  мне  здесь
оставаться дальше не с руки: невелика радость торчать в такой глуши, когда
стемнеет. Я было подумывал воротиться к месту нашего ночлега и донести обо
всем правосудию, но смекнул, что в этом случае  благородный  родитель  Его
Милости сраму не оберется. Нет, думаю, надо рассказать ему самому, а уж он
пусть решает, как поступить.
   В: Ближе к делу.
   О: Лежу я, значит, раскидываю умом и ни тпру ни ну. И вдруг  из  пещеры
выскакивает Дик. Глазищи безумные - как  есть  помешанный,  -  а  на  лице
величайший ужас. Пробежал немного, поскользнулся и -  как  на  льду:  хлоп
ничком. Но тут же вскочил и озирается, да с таким страхом,  точно  за  ним
гонится какая-то невидимая мне напасть. Рот  раскрыл,  хочет  крикнуть,  а
крик не идет. Он и припустился наутек -  знать  только  и  думал,  как  бы
унести ноги от того, что нашел в пещере. Шасть тем самым путем, каким сюда
добрался - только я его и видел. Что прикажете делать? Бежать  следом?  Он
такую прыть явил, что не угнаться.  Ничего,  думаю,  ничего,  Дэйви:  одна
рыбка ускользнула, зато другие остались. Подождем. Почем мне знать, может,
Дик просто-напросто отправился за лошадьми и сию же  минуту  будет  назад.
Лучше мне тогда с места не двигаться, а то не ровен час наскочишь на этого
шального. Силенки-то у него поболее, чем у меня. Я и  остался  лежать  где
лежал.
   В: Он так и не вернулся?
   О: Нет, сэр, больше уж я его не встречал.  Верно  вам  говорю:  это  он
вешаться побежал. По одному виду можно было  догадаться.  Как  сейчас  его
вижу. Я, ваша честь, в Бедламе на одного  такого  насмотрелся.  Носится  и
носится, пока не свалится  с  ног,  точно  за  ним  по  пятам  мчатся  псы
преисподней или еще пострашнее.
   В: Рассказывайте про девицу.
   О: Сейчас, сэр. Ее пришлось ждать подольше, еще с полчаса.  И  все  эти
полчаса я по-прежнему не знал, на что решиться. А тени растут, подбираются
к устью пещеры. Я и думаю: а пусть-ка  они  мне  послужат  вместо  часовой
стрелки: как дотянутся до пещеры, так и уйду. И тут выходит она. Да не  то
чтобы как Дик - совсем по-иному. Ступает медленно-медленно, словно  бредет
во сне или в голове у нее трясение. Помню, видал я как-то  человека  после
взрыва на пороховом заводе: у него от нечаянности и  ужаса  язык  отнялся.
Вот так и она. Идет по лужку, едва ноги  передвигает  -  того  и  гляди  о
соломинку запнется. И ничего вокруг себя не замечает, точно  ослепла.  Да,
вот ведь что: платья-то белого нету и в помине. Идет в чем мать родила.
   В: Совсем нагишом?
   О: Совсем, сэр. Ни сорочки, ни чулков, ни башмаков - точь-в-точь Ева до
грехопадения. Грудь, руки, ноги - все голое. Только что,  прошу  прощения,
черные перышки там, где у всякой женщины. Остановилась и прикрывает глаза:
верно свет  в  глаза  ударил.  А  ведь  солнце  стояло  уже  низко.  Потом
оборотилась на пещеру и  пала  на  колени,  будто  благодарит  Господа  за
избавление.
   В: Руки сложила молитвенно?
   О: Нет, сэр, руки опустила, а голову  склонила.  Как  наказанное  дитя,
когда просит простить.
   В: Не имелось ли на ее теле ран или отметин, происшедших от посторонней
причины?
   О: Нет, сэр, не заметил. На спине и ягодицах - точно ничего  такого.  С
этой стороны, пока она молилась, я ее разглядел хорошо.
   В: Не выражала ли ее фигура страдания?
   О: Больше было похоже, что на нее, как бы сказать, столбняк нашел. Едва
шевелится, прямо как ее зельем опоили.
   В: Не у смотрелось ли вам, что она страшится преследования?
   О: Да нет, сэр. Я, вспомнив про Дика, и сам удивлялся. Ну, а как встала
на ноги, так, похоже, начала в разум  приходить.  Приблизилась  почти  что
обычной походкой к камню у озерца и подняла епанчу, которая все время  так
там и лежала. Подняла и прикрыла наготу. У меня от сердца отлегло.  А  она
кутается, точно ее холод пробрал до костей. Добро бы вправду было холодно,
а то ведь хоть и вечер, но тепло. У озерца она вновь опустилась на колени,
зачерпнула рукой воды и попила, а потом побрызгала лицо. И  больше  ничего
не случилось, сэр. Потом она босиком двинулась в ту же сторону, что и  Дик
- по тому же пути, каким они утром сюда добирались.
   В: Она спешила?
   О: Теперь она шла проворно. А напоследок еще раз взглянула  на  пещеру,
словно вместе с разумом к ней вернулись и прежние страхи.  Но  на  бегство
это было никак не похоже.
   В: Как же поступили вы?
   О: Я, сэр, подождал еще минуту времени, не появится ли Его Милость,  но
он так и не вышел. Вы, сэр, поди меня осуждаете.  Конечно,  будь  на  моем
месте какой-нибудь отчаянный храбрец, он бы зашел в  пещеру  и  глазом  не
моргнул. Да ведь я-то, сэр, не храбрец и никогда в храбрецы не лез. Потому
и не отважился.
   В: Не лез в  храбрецы?  Это  ты-то,  хвастун  бессовестный,  не  лез  в
храбрецы? Одним словом, ты, заячья душонка, припустился за  девицей,  так?
Чего и ждать от валлийца. И как, нагнал?
   О: Нагнал, сэр, и она мне все рассказала. И хоть  вашей  чести  история
эта придется не по мысли, я знаю, что вам угодно услышать  ее  рассказ  во
всей его подлинности, а потому наперед прошу у вас прощения.
   В: Не будет тебе никакого  прощения,  если  поймаю  на  вранье.  Ладно,
Джонс, сейчас отправляйся обедать, а на закуску поразмысли вот о чем. Если
ты меня обманываешь, тебе не жить. Ступай. Мой человек отведет тебя вниз и
приведет обратно.


   Аскью прихлебывает лекарственное питье (пиво с добавкой  вышеупомянутой
полыни, в ту эпоху считавшейся оберегом от  ведьм  и  нечистого  духа),  а
Джонс препровожден вниз, где ему и положено  находиться,  и  в  эту  самую
минуту трапезует. Его обед проходит в молчании - чему он впервые  в  жизни
рад - и не сопровождается  выпиской  -  а  вот  это  его  уже  не  радует.
Высокомерный  шовинизм  стряпчего,   проявившийся   при   допросе,   может
показаться оскорбительным, однако таково было  общее  умонастроение,  и  к
тому же бедняге Джонсу нагорело вовсе не за его  национальность.  Несмотря
на нелепое, доходящее до раболепства почитание титулов и званий, сословные
перегородки выше определенного уровня общественной иерархии были не так уж
непроницаемы. Обладая известными талантами, люди даже не  самого  высокого
звания могли выдвинуться и стать знаменитыми деятелями  церкви,  маститыми
профессорами Оксфорда и Кембриджа, как  мистер  Сондерсон,  сын  акцизного
чиновника. Могли они сделаться и преуспевающими  коммерсантами,  юристами,
как  Аскью  (младший  сын  скромного,  далеко  не   богатого   приходского
священника из северного  графства),  поэтами  (Поуп  происходил  из  семьи
торговца полотном), философами, могли  избрать  еще  какое-нибудь  славное
поприще. Для тех же, кто находился  ниже  этого  уровня,  всякое  движение
вверх было невозможно. Им не оставалось никакой надежды;  с  точки  зрения
более высоких сословий, их участь была предрешена с самого рождения.
   Расшатать эту непреодолимую преграду не помогали даже те общие  идеалы,
которые пронизывали тогдашнее английское общество. Эти идеалы связаны были
с поклонением собственности  -  если  не  сказать  культом  собственности.
Рядовой англичанин назвал бы залогом единства нации англиканскую  церковь,
однако это косное учреждение было лишь внешней оболочкой истинной  религии
страны, суть же этой религии выражалась в  глубочайшем  уважении  к  праву
собственности.  Именно  это  уважение  объединяло  все   общество   -   за
исключением его низших слоев - и  во  многом  определяло  нравы,  взгляды,
образ мысли. Пусть закон и запрещал  избирать  и  назначать  сектантов  на
официальные должности (часто этот запрет оборачивался им во благо,  потому
что  вм