рвый Спикер сделал шаг в сторону, и стены вновь стали пустыми. - Садитесь и послушайте меня. Обычному Психоисторику достаточно разбираться в биостатистике и нейрохимической электроматематике. Этого хватает, чтобы выполнять черновые расчеты. Спикер должен уметь обсуждать План без опоры на математику; если не сам План, то хотя бы его философскую концепцию и основные цели. Итак, какова цель Плана? Постарайтесь ответить своими словами и не гонитесь за внешним лоском. Я буду оценивать ваш ответ не по форме, а по содержанию. Впервые за время беседы Ученику предоставилась возможность сделать серьезное высказывание. Он помялся и неуверенно заговорил: - На основании всего изученного я могу сделать вывод, что основной целью Плана является организация цивилизации на совершенно новых принципах. Последние достижения Психохимии свидетельствуют в пользу того, что новая ориентация человечества никогда спонтанно не... - Стоп! - оборвал его Первый Спикер. - Нельзя говорить "никогда". Это свидетельство лености ума. Психоистория оперирует вероятностями. Вероятность наступления какого-либо события может быть бесконечно малой, но не может равняться нулю. - Простите, Спикер. Вероятность того, что новая ориентация человечества избавит его от случайностей, очень высока. - Это лучше. Какова эта новая ориентация? - Это ориентация на науку об интеллекте. До сих пор человечество выше ценило науки, вооружавшие его новой техникой и дающие ему власть над окружающей природой. Управление собственным сознанием и обществом Человек пустил на самотек. В результате самая стабильная цивилизация была стабильной лишь на пятьдесят пять процентов. Наиболее стабильными были наименее развитые цивилизации. - Почему новая ориентация снижает роль случайности? - Очень немногие представители человечества обладают способностями, достаточными для того, чтобы внести вклад в развитие естественных наук. Плоды их деятельности материальны и всем доступны. Еще меньше тех, которые способны развивать и применять науку об интеллекте. Плоды их деятельности более долговечны, но менее ощутимы. Ориентация общества на науку об интеллекте приведет человечество к диктатуре адептов этой науки, которых по праву можно назвать лучшими представителями человеческого рода. Их диктат - пусть мягкий - будет встречать сопротивление и осуществление его будет невозможно без низведения остальных людей до уровня животных. Это для нас неприемлемо. - Каков выход? - Выход - План Селдона, который предусматривает, что ко времени образования Второй Галактической Империи человечество будет готово признать владычество науки об интеллекте. Второй Фонд, со своей стороны, к этому моменту, который наступит через шестьсот лет, подготовит людей, способных осуществить власть науки об интеллекте. Иными словами, Первый Фонд подготовит форму нового государства, а Второй - содержание. - Понятно. Вы считаете, что любая империя, основанная в Галактике к моменту, назначенному Селдоном, явится успехом его Плана? - Нет, Спикер, я так не считаю. В интервале между девятьюстами и тысячей семьюстами лет со дня принятия Плана могут существовать несколько империй, но лишь одна из них будет той Второй Галактической Империей, которую имел в виду Селдон. - Почему же, в свете всего сказанного ранее, необходимо скрывать факт существования Второго Фонда, и особенно - от Первого Фонда? Ученик задумался, ища в вопросе скрытый смысл, но не нашел. В ответе его звучало беспокойство. - По той же причине, в силу которой следует скрывать от человечества сущность Плана. Законы психоистории носят статистический характер, и действие их нарушается, если отдельные люди начинают вести себя неслучайно. Если достаточно большой группе людей станут известны основные положения Плана, эти люди в своих действиях начнут руководствоваться своими знаниями. Их поведение не будет случайным в понимании психоистории, а, значит, окажется непредсказуемым. Простите, Спикер, я чувствую, что мой ответ неудовлетворителен. - Хорошо, что чувствуете. Ваш ответ неполон. Мы держим в тайне не только План, но весь Второй Фонд. Дело в том, что Вторая Империя еще не родилась. Общество еще не готово принять правление психологов. Оно испугается нас и станет оказывать сопротивление. Вам все понятно? - Да, Спикер. Мы недостаточно подробно разбирали этот вопрос. - Не преувеличивайте: перед вами его даже не ставили, хотя вы могли бы сами об этом задуматься. Мы с вами еще побеседуем об этом и о многом другом. Придете ко мне через неделю. Будьте готовы высказаться по проблеме, которую я перед вами поставлю. Расчетов не нужно: вы не справитесь с ними за неделю. Представите эмпирические выводы. Приблизительно пятьдесят лет назад действительность разошлась с прогнозом. Случилось событие, вероятность которого составляла один процент. Подумайте, через какое время это расхождение начнет угрожать непоправимыми последствиями. Определите, к чему приведет расхождение, если его не устранить, и постарайтесь найти способ его устранения. Ученик включил Излучатель и испуганно спросил: - Почему вы выбрали именно эту проблему, Спикер? Мне кажется, она имеет не только академическое значение. - Вы догадливы, мой мальчик. Да, это реальная проблема. Около пятидесяти лет тому назад Мул ворвался в историю Галактики и в течение десяти лет оставался самой значительной фигурой в Галактике. Его появление не было предусмотрено Планом, влияние на ход истории не было рассчитано. Он вызвал серьезное, но не фатальное, отклонение действительности от Плана. Для того, чтобы это отклонение не стало фатальным, нам пришлось предпринять решительные действия. Мы обнаружили наше существование и, что гораздо хуже, наши возможности. Первый Фонд узнал о нас и теперь действует, отталкиваясь от этого знания. Обратите внимание на это и это. Никому не сообщайте, о чем мы беседовали. Ученик долго молчал, потом в смятении воскликнул: - Значит, План Селдона провалился? - Нет еще. Он под угрозой провала. Вероятность успеха, по последним оценкам, составляет двадцать одну целую четыре десятых процента. 9. ЗАГОВОРЩИКИ Доктор Дарелл и Пеллеас Антор проводили дни в приятном безделье, а вечера в дружеских беседах. Доктор Дарелл представил молодого человека всем знакомым как дальнего родственника, и интерес к Антору угас. Они вместе появлялись в обществе, и, поймав на себе любопытный взгляд, доктор говорил: - Познакомьтесь, мой троюродный брат. Аркадия вела свои приготовления, действуя еще менее прямолинейно. Она добилась от Олинтуса Дама, одноклассника, того, что он подарил ей самодельное подслушивающее устройство. При этом она действовала методами, не сулившими ничего хорошего мужчинам, которым придется общаться с нею в будущем. Не вдаваясь в подробности, скажем, что Аркадия стала проявлять интерес сначала к хобби Олинтуса - он увлекался техникой, - а потом к его личности, и несчастный мальчик неожиданно для себя самого обнаружил, что он 1) произносит длинный и страстный монолог о гиперволновых двигателях; 2) упивается восхищенным взглядом больших глаз слушательницы; 3) вручает ей свое величайшее изобретение - упомянутое выше подслушивающее устройство. После этого Аркадия подружила с Олинтусом еще немного, чтобы он не заподозрил, что все дело в уловителе звука, и охладела к бедняге. Он еще некоторое время вздыхал и надеялся, но в конце концов оставил все надежды. Однажды вечером, после ужина, в гостиной доктора Дарелла собрались пятеро мужчин. Аркадия в это время сидела в своей комнате за письменным столом, склонившись над тщательно замаскированным результатом творчества Олинтуса. Вернемся к пятерым, собравшимся в гостиной. Один из них был сам доктор Дарелл, безупречно одетый, седеющий, кажущийся старше своих сорока двух лет. Другой - Пеллеас Антор, серьезный, настороженный и немного неуверенный в себе. Третий - Джоуль Турбор, телережиссер, дородный и толстогубый. Четвертый - доктор Элветт Семик, преподаватель физики в университете, морщинистый и сухой, заполняющий костюм лишь наполовину. И последний - Хомир Мунн, библиотекарь, долговязый и ужасно стеснительный. Доктор Дарелл заговорил деловым тоном: - Господа, мы собрались для серьезного разговора. Я полагаю, вы об этом догадывались. Вероятно, вы догадываетесь, что вам угрожает опасность. Не стану ее преуменьшать: мы приговорены. Обратите внимание: вас пригласили сюда открыто. Вас не просили проникнуть в дом незамеченными. Окна в моем доме прозрачны в обоих направлениях. В комнате отсутствует какой-либо защитный экран. Чтобы быть уничтоженными, нам достаточно привлечь к себе внимание врага. Театральная конспирация сослужила бы нам именно эту службу. Вы меня понимаете? - Умнеют, - подумала Аркадия. Элветт Семик оттопырил нижнюю губу, обнажив зубы. Эта гримаса предшествовала любой его реплике. - Прошу вас, приступим к делу. Расскажите нам о молодом человеке. - Его зовут Пеллеас Антор. Он студент моего коллеги Кляйзе, умершего в прошлом году. Перед смертью Кляйзе сделал карты своего мозга до пятого подуровня. Мы сравнили их с картами человека, сидящего перед вами. Вам должно быть известно, что карта мозга человека уникальна, как и отпечатки его пальцев. Если вы этого не знаете, можете поверить слову специалиста. Подделать карту невозможно. - Мы верим вам, - поджав губы, сказал Турбор, - тем более, что после смерти Кляйзе вы единственный серьезный электронейролог в Галактике. Я говорил это в своей последней программе и вполне искренне повторяю сейчас. Итак, начнем. Сколько вам лет, Антор? - Двадцать девять, мистер Турбор. - Хм... Вы тоже серьезный электронейролог? - Пока только студент, но я стараюсь не опозорить великого учителя. Вмешался Мунн. Волнуясь, он заикался. - Я п-прошу п-приступить, наконец, к делу. Мы говорим с-слишком много п-пустых слов. Доктор Дарелл удивленно глянул на Мунна. - Вы правы, Хомир. Начинайте, Пеллеас. - Митер Мунн высказал дельное предложение, - медленно начал Пеллеас Антор, - но я не могу приступить к делу, не получив ваших электронейрологических данных. - В чем дело, Антор? - нахмурился доктор Дарелл. - Какие данные вам нужны? - Мне нужны ваши карты. Вы сняли мою, доктор Дарелл, а я сниму вашу, а также карты всех присутствующих. Все процедуры буду проводить сам. - Все правильно, Дарелл, - сказал Турбор. - У молодого человека нет оснований доверять нам. Пусть проверит. - Спасибо, - поблагодарил Антор. - Проводите нас, пожалуйста, в лабораторию, доктор Дарелл. Сегодня утром я позволил себе бестактность и проверил аппаратуру. Электроэнцефалография - наука старая, но в то же время новая. Старая она потому, что человечество уже забыло, откуда ему известно, что нервные клетки живых существ порождают электрические токи. Новой ее можно назвать потому, что знания о существовании электрических токов в живом мозге в течение десятков тысяч лет, на протяжении которых существовала Первая Галактическая Империя, не находили толкового применения. Некоторые ученые пытались классифицировать эти токи, подразделяя их на токи сна и бодрствования, спокойствия и возбуждения и тому подобное, но всякий раз находилось множество случаев, не вписывающихся даже в самые общие классификации. Были люди, которые пытались разделить нервные токи на группы, аналогичные группам крови, и показать, что определяющее влияние на их качество оказывает окружающая среда. Это были расисты, стремящиеся доказать, что человечество состоит из нескольких биологических видов. Их воззрения не получили признания в экуменически настроенной Галактике, объединенной под властью одной Империи. Кроме того, наука об интеллекте вообще не пользовалась уважением в Первой Империи, поклонявшейся физике и механике. Изучение интеллекта не приносило таких скорых и ощутимых результатов, как исследование атомного ядра. Правительство не финансировало науку об интеллекте, и люди неохотно ею занимались. По мере деградации Империи деградировала и наука. В некоторых мирах люди утратили власть над атомным ядром и добывали энергию, сжигая нефть и уголь. Наука процветала и развивалась лишь в Первом Фонде, специально организованном как заповедник науки. Однако, и здесь правила физика. Мозг изучался лишь медиками. Хари Селдон первым высказал то, что впоследствии превратилось в сам собой разумеющийся факт. Селдон считал, что электрические токи, порождаемые нервными клетками, отражают реакцию человека - сознательную или подсознательную - на воздействия окружающей среды. Теоретически по графикам этих токов - дрожащим волнистым линиям - можно прочесть все, даже самые затаенные, мысли и чувства человека. Селдон утверждал, что по энцефалограмме можно определить не только состояние здоровья человека, но и настроение, образование, жизненный опыт и воззрения. Однако, осуществить это на практике Селдону не удалось. Только через триста с небольшим лет после его смерти ученые Первого Фонда сняли первые энцефалограммы. Разумеется, они использовали при этом новейшие достижения родной физики. Электроды накладывались на швы между костями черепа и были настолько чувствительными, что не приходилось брить пациенту голову. Регистрирующие устройства автоматически вычисляли суммарную волну либо выдавали результат в виде шести самостоятельных функций от независимых переменных. Примечательно, что энцефалография и специалисты в этой области пользовались в обществе большим уважением. Доктор Кляйзе, например, сидел на научных конференциях рядом с величайшими физиками. Доктор Дарелл, уже отошедший от дел, был обязан своей известностью в Фонде скорее успехами в энцефалографии, чем тому факту, что он был сыном Байты Дарелл, героини прошлого поколения. И вот, доктор Дарелл сидел в кресле, ощущая легкое прикосновение электродов к коже. Регистрирующее устройство находилось у него за спиной. Так полагалось, потому что, глядя на свои собственные графики, человек подсознательно пытается ими управлять и портит энцефалограмму. Однако, доктор знал, что центральный самописец вычерчивает правильную сигма-кривую, какой можно ожидать от его сильного и организованного ума. То же самое должен показывать самописец, снимающий волну с мозжечка. Передняя доля даст ломаную, почти прерывистую линию... Доктор знал карту собственного мозга, как художник знает свое лицо. Доктор Дарелл встал, Пеллеас Антор бегло просмотрел семь графиков и сказал: - Доктор Семик, прошу вас. Лицо доктора Семика, покрытое пятнами старческой пигментации, было серьезно. Он с предубеждением относился к энцефалографии, этой науке-выскочке. Доктор Семик знал, что энцефалограмма лишний раз подчеркивает его старость. Морщины на лице, сгорбленная спина, трясущиеся руки на каждом шагу напоминали ему о возрасте. Но это возраст тела, а доктору не хотелось бы, чтобы всем стал виден возраст его ума. Он не хотел никого впускать в свою последнюю твердыню. Антор установил электроды. Оказалось, что снимать энцефалограмму ничуть не больно. Турбор все пятнадцать минут просидел совершенно спокойно. Мунн дернулся, когда электроды коснулись его кожи, а потом все время отчаянно вращал глазами, словно пытался заглянуть за спину. - Что дальше? - спросил Дарелл, когда все было закончено. - В доме есть еще один человек, - сказал Антор оправдывающимся тоном. - Вы имеете в виду мою дочь? - нахмурился Дарелл. - Да. Если помните, я просил, чтобы вы сегодня не выпускали ее из дому. - Вам нужна и ее карта? Галактика, зачем? - Я не могу ничего сказать, пока не получу энцефалограммы всех присутствующих. Дарелл пожал плечами и отправился за дочерью. Аркадия отключила уловитель звука и беспрекословно подчинилась отцу. Впервые в сознательной жизни ей делали энцефалограмму. Когда с нее сняли электроды, Аркадия попросила: - Можно посмотреть? - и протянула руку. - Ты не поймешь, Аркадия, - сказал доктор Дарелл. - Отправляйся спать. - Хорошо, папа, - скромно ответила она. - Спокойной ночи, господа. Аркадия взбежала по лестнице и, не раздеваясь, плюхнулась в кровать. Включила Олинтусово изобретение и почувствовала себя хитрой шпионкой из фильма. Первое, что она услышала, были слова Антора: - Господа, ваши анализы удовлетворительны. У ребенка тоже все в порядке. Ребенок зарычал в подушку от негодования. Антор расстегнул портфель и вынул из него пачку снимков. Портфель закрывался не обычным замком. Если бы его открыла чужая рука, содержимое портфеля мгновенно окислилось бы, превратившись в кучу пепла. Извлеченные из портфеля рукой Антора, графики окислились только через полчаса. Пока на них можно было смотреть, Антор торопливо говорил: - Это энцефалограммы некоторых правительственных чиновников Анакреона. Эта снята с психолога, который работает в университете Локриса. Эта - с сайвеннского промышленника. Остальные подписаны. Мужчины принялись разглядывать графики. Для всех, кроме Дарелла, это были просто волнистые линии. Для Дарелла - настоящие летописи. - Обратите внимание, доктор Дарелл, - заметил Антор, - на ровный участок между вторичными тау-волнами в передней доле. Он встречается во всех графиках. Хотите проверить по аналитической линейке? Аналитическая линейка - дальний родственник привычной читателю логарифмической линейки. Родство между ними такое же отдаленное, как между небоскребом и хижиной. Дарелл пользовался ею мастерски. Проверка не отняла у него много времени. Он убедился, что Антор прав: передней доле соответствовал совершенно ровный участок, хотя здесь можно было ожидать сильных колебаний. - Как вы объясните это, доктор Дарелл? - спросил Антор. - Не знаю. Боюсь, что сразу ничего сказать не могу. Даже полная амнезия не дает такой ровной линии. Возможно, это результат какой-то операции. - Правильно! Это операция, - воскликнул Антор. - Конечно, ножом здесь ничего не резали. Это операция в духе Мула. Он умел полностью подавлять чувства и настроения. Я уверен, что у обращенных были такие же ровные участки на месте подавленных чувств. А еще... - ...это могли бы делать психологи Второго Фонда. Так? - с улыбкой подсказал Турбор. Последовало красноречивое молчание. - Что натолкнуло вас на подозрения, мистер Антор? - спросил Мунн. - Подозрения возникли не у меня, а у доктора Кляйзе. Он, как и Межпланетная Полиция, коллекционировал энцефалограммы, но с другой целью, и потому брал их из других источников. Он интересовался учеными, бизнесменами и политиками. Совершенно очевидно: если Второй Фонд направляет ход истории, он старается делать это в минимальном масштабе и как можно незаметнее. Если психологи действуют через сознание, как можно ожидать, то они действуют через сознание влиятельных людей, которыми интересовался доктор Кляйзе. - Ну и что? - возразил Мунн. - Что доказывает ваша ровная линия? Может быть, это вполне нормальное явление? Вы знаете, как ведут себя эти люди? Мунн обвел взглядом присутствующих, но ни у кого не нашел поддержки. - Это вопрос к доктору Дареллу, - сказал Антор. - Доктор Дарелл, скажите, часто ли вам приходилось встречать это явление в практике и литературе? Какова вероятность того, что оно встретится в одном случае из тысячи, как это произошло в выборке доктора Кляйзе? - Я почти не сомневаюсь, - медленно заговорил доктор Дарелл, - что мы видели карты искусственного или контролируемого интеллекта. В свое время у меня возникали подобные подозрения... - Я знаю, доктор Дарелл, - сказал Антор. - Мне известно также, что одно время вы работали с доктором Кляйзе. Почему вы прекратили работу? В вопросе не было враждебности; он был произнесен всего лишь настороженно, но доктор Дарелл долго не отвечал. Он переводил взгляд с одного гостя на другого и, наконец, торопливо и сбивчиво заговорил: - Потому, что борьба Кляйзе была бессмысленной. Он состязался со слишком сильным противником. Он пытался поймать то, что - мы оба знали - невозможно поймать. Мы понимали, что нами кто-то управляет, но я не хотел докапываться! У меня есть гордость! Мне хотелось думать, что наш Фонд сам себе хозяин. Я не мог смириться с тем, что наши деды сражались и умирали за пустой звук. Я решил бежать, пока не успел удостовериться в ужасном. Мне не жаль было карьеры, потому что пенсии, назначенной государством нашей семье, вполне хватало на удовлетворение моих скромных нужд. Домашняя лаборатория избавляла меня от скуки, а когда-нибудь и жизнь кончится. Вот, Кляйзе умер. Семик показал зубы и сказал: - Что это за Кляйзе? Я его не знал. Как он умер? - Умер, - с нажимом произнес Антор. - Он знал, что умрет. За полгода до смерти он сказал мне, что подошел очень близко... - А теперь мы п-подходим б-близко? - прошептал Мунн, дергая кадыком. - Да, - ответил Антор, - мы давно ходим по краю, потому и собрались здесь. Я ученик Кляйзе, доктор Дарелл его коллега. Джоуль Турбор, пока правительство не заставило его замолчать, пытался развеять миф о спасительной миссии Второго Фонда. Кстати, правительство действовало через некоего финансиста, в энцефалограмме которого имеется та самая ровная линия. У Хомира Мунна самая большая мулиана, если можно так назвать коллекцию литературы о Муле, в которой есть упоминания о Втором Фонде. Мистер Мунн опубликовал несколько статей об устройстве и целях Второго Фонда. Доктор Семик - он сам этого не знает - внес неоценимый вклад в разработку математического аппарата энцефалографии. Семик широко раскрыл глаза и засмеялся: - Что вы, молодой человек! Я исследовал внутриядерное движение частиц, проблему нейтронов, а об энцефалографии от вас впервые слышу! - Итак, мы знаем, на чем стоим. Правительство бездействует. Не знаю, осознает ли кто-то из членов правительства, насколько серьезно положение. Однако, я знаю: нам нечего терять, выиграть мы можем многое. Чем больше мы будем знать, тем эффективнее сможем себя защитить. Все только начинается. - Как глубоко, - спросил Турбор, - проник к нам Второй Фонд? - Честно скажу: не знаю. Знаю точно, что его влиянием поражены провинции, и надеюсь, что столичный мир не затронут. Я не был в этом уверен, потому и посадил вас под энцефалограф. Больше всего я боялся за доктора Дарелла, потому что он в свое время ушел от доктора Кляйзе. Доктор Кляйзе не мог ему этого простить. Я считал, что доктор Дарелл попал под влияние Второго Фонда, а доктор Кляйзе говорил, что он просто трус. Простите, доктор Дарелл, я хочу объяснить свои поступки. Я вас понимаю и могу простить вам трусость. Дарелл прерывисто вздохнул. - Да, я бежал. Называйте это, как хотите. Но я пытался сохранить нашу дружбу, писал, звонил, но Кляйзе не хотел иметь со мной дела. Только недавно прислал мне вашу энцефалограмму, а через неделю умер. - П-простите, - нервно перебил Мунн, - чем мы занимаемся, господа? Мы никогда не поднимемся выше жалкой кучки заговорщиков, если б-будем т-только болтать. Я н-не знаю, что мы м-можем кроме этого. Это все д-детство: т-токи нервных клеток, мумбо-юмбо и т-тому подобное. С-скажите, что мы можем сделать? - Сейчас скажу, - глаза Антора загорелись. - Нам нужна информация о Втором Фонде. Это первая и главная необходимость. Мул потратил первые пять лет своего правления именно на поиски информации. Потом он прекратил поиски. Почему? Потому, что отчаялся что-то узнать, или потому, что узнал что-то? - С-снова с-слова, - с горечью сказал Мунн. - К-как мы это выясним? - Выслушайте меня. Столица Мула находилась на Калгане. Ни тогда, ни сейчас Калган не входил в сферу экономического влияния Фонда. Сейчас Калганом правит некий Штеттин, если, конечно, сегодня утром не произошел дворцовый переворот. Штеттин называет себя Первым Гражданином и преемником Мула. О Муле вспоминают с благоговением: он был добрым монархом. Его дворец берегут, как святыню, ничего там не трогают и никого не впускают туда без особого разрешения. - Ну и что? - Вы можете объяснить, отчего это происходит? В наше время ничего не делается без причины. Что, если дело не только в доброй памяти о Муле? Что, если это подстроено Вторым Фондом? Что, если результат пятилетних поисков Мула... - Чепуха! - Почему? Второй Фонд все время прячется и старается не вмешиваться в политику. Для нас естественно было бы разрушить дворец или, по крайней мере, уничтожить свидетельства событий. Второй Фонд - государство психологов. Они все Селдоны, все Мулы, они идут к цели окольными путями. Они не станут ничего разрушать или уничтожать, если окажется возможным создать у людей нужные им умонастроения. Как вы считаете? Ответа не было, и Антор продолжал: - Вы, Мунн, сможете добыть информацию, которая нам нужна. - Я? - взвизгнул Мунн. Он затравленно оглянулся вокруг и заторопился: - Нет, я не могу этого сделать. Я не человек действия, не герой приключенческого романа. Я библиотекарь. Я могу помочь вам в библиотеке, но летать в космос неизвестно зачем, как Дон Кихот... - Послушайте, - мягко настаивал Антор, - мы с доктором Дареллом долго совещались и решили, что лучше вас никто с этим не справится. Вы библиотекарь? Великолепно! Ваше поведение будет вполне естественным. Вы интересуетесь жизнью Мула, собрали о нем целую библиотеку. Никто не удивится, если вы захотите узнать о нем больше. Если вы попросите разрешения на посещение дворца, вас ни в чем не заподозрят. Более того, у вас есть собственный одноместный корабль. Всем известно, что отпуск вы проводите на других планетах. На Калгане вы еще не были. Вам нужно всего лишь полететь туда и вести себя, как ни в чем не бывало. - В-вы хотите, чт-тобы я п-пошел к Штеттину и с-сказал: "Господин П-первый Гражданин, п-позвольте мне п-посетить дворец Мула"? - Почему бы и нет? - Потому, что он не позволит! - Если не позволит, вы вернетесь к нам и мы придумаем что-нибудь другое. Мунн чуть не плакал. Как он ни сопротивлялся, его все же втравили в ненавистное ему дело. Напрасно он бросал на товарищей умоляющие взгляды: никто не хотел помочь ему выпутаться. В этот вечер в доме доктора Дарелла было принято два решения. Одно из них приняли в лаборатории пятеро мужчин. Оно предписывало Хомиру Мунну в первый же день отпуска отправиться на Калган. Второе, неправомочное, решение было было принято таким же неправомочным членом совещания, после того как он спрятал под подушку звукоуловитель и приготовился ко сну. О сущности этого решения мы пока умолчим. 10. КРИЗИС НАДВИГАЕТСЯ Во Втором Фонде прошла неделя, и Первый Спикер вновь улыбнулся Ученику. - Очевидно, вы плодотворно поработали, иначе вы не были бы исполнены такого гнева. Ученик припечатал ладонью стопку исписанной бумаги, которую принес с собой, и спросил: - Вы уверены, что поставили передо мной реальную проблему? - Все предпосылки верны. Я ничего не исказил. - Что ж, придется смириться с результатом, хотя мне очень не хочется этого делать. - Не могу вас ничем утешить: история не станет считаться с вашими желаниями. Ну, расскажите, что вас так обеспокоило? Нет, отложите расчеты в сторону, я просмотрю их позже. Изложите ваши мысли словами. Я хочу оценить, насколько глубоко вы проникли в суть проблемы. - Что ж, Спикер... Становится очевидным, что в психологии ученых Первого Фонда произошла значительная перемена. Пока жители Первого Фонда знали, что План Селдона существует, но не знали, в чем он заключается, они были сомневающимися оптимистами. Они верили, что успех обязательно придет, но не знали, когда и откуда. Они пребывали в постоянном напряжении, чего и добивался Селдон. Можно было рассчитывать, что Первый Фонд будет работать с максимальной отдачей. - Сомнительная метафора, - сказал Первый Спикер, - но я вас понимаю. - Сейчас в Первом Фонде узнали о существовании Второго. Люди догадываются о его роли. Они знают, что за каждым их шагом кто-то следит, и надеются, что этот кто-то не позволит им оступиться. Они отказались от борьбы и плывут по течению. Простите, еще одна метафора. - Ничего, продолжайте. - Отказ этих людей от борьбы, их растущая инертность, ширящиеся среди них упадочные и гедонистические настроения означают крах Плана Селдона. Нельзя помогать Первому Фонду, он должен развиваться самостоятельно. - Это все? - Нет. Я описал реакцию большинства. У некоторого, довольно значительного, меньшинства, наша опека вызывает протест. Это следует из теоремы Кориллова. - Да, да, знаю. - Простите, Спикер, трудно обойтись без математики. Как бы то ни было, Первый Фонд не только перестал развиваться, но какая-то его часть стала активно действовать против нас. Против нас! - Теперь все? - Остается еще один исход, вероятность которого сравнительно невелика. - Отлично. Что это за исход? - Пока энергия Первого Фонда была направлена на борьбу с Империей, пока его врагами были массивные и неуклюжие обломки прошлого, Первый Фонд развивал в основном физику. Теперь, увидев соперника в нас, они могут постараться изменить свою ориентацию, то есть, стать психологами. - Это уже произошло, - спокойно сказал Первый Спикер. Ученик побледнел. - Это конец. Это главное расхождение с Планом. Зачем я стал кандидатом в Спикеры! Я бы этого не знал! - Вы чувствуете унижение, молодой человек, - заговорил Первый Спикер, - оттого, что, оказывается, знаете и понимаете не так много, как вам казалось. Вы считали себя одним из хозяев Галактики, а оказалось, что вы на грани краха. И вы проклинаете оранжерею, в которой вас воспитывали, и воспитателей, которые пичкали вас иллюзиями. Это вполне естественно. Когда-то я испытал то же самое. И все же, поверьте, это необходимо. Мы могли бы сказать вам правду раньше и уберечь вас от потрясения, но тогда у вас не было бы желания усваивать знания и оттачивать логику. Вы не увидели бы того единственного шанса, который видите теперь. Неужели вы не нашли выхода? - Нет, - Ученик безнадежно опустил голову. - Неудивительно. Слушайте, молодой человек! Выход есть. Вот уже десять лет мы идем по этому пути. Он не вполне приемлем, но лучшего нет. Этот путь связан с низкими вероятностями, опасными предприятиями. Иногда приходится учитывать реакции отдельных людей, хотя психостатистика бессмысленна в применении к отдельным людям. - Что-нибудь получается? - выдохнул Ученик. - Пока ничего сказать нельзя. В настоящий момент ситуация стабильна, но существует вероятность (что идет вразрез с принципами психоистории), что действия отдельной личности могут ее дестабилизировать. Мы держим под контролем некоторое число людей, чьи действия могут повлиять на ситуацию. У нас есть агенты в Первом Фонде. Однако, они действуют строго по инструкции, им запрещено импровизировать. Не объясняю, почему: вы должны это понимать. Теперь главное: если это обнаружится, не только творение Селдона будет уничтожено, но и мы с вами. Мы будем уничтожены физически. Так что предложенное нами решение не самое лучшее. - Я не рискнул бы называть это решением. Это отчаянные полумеры. - Нет. Согласитесь, это разумные полумеры. - Когда наступит кризис, Спикер? Когда мы узнаем, победили мы или погибли? - Не позже, чем через год. Ученик подумал и кивнул. - И все же хорошо, что я об этом узнал, - сказал он, прощаясь со Спикером за руку. Ученик ушел. Первый Спикер подошел к окну и задумался, глядя на звезды. Год пройдет быстро. Будет ли кто-то из наследников Селдона жив через год? 11. БЕЗБИЛЕТНЫЙ ПАССАЖИР Прошел месяц. Началось лето. Начало лета - это не наступление теплой погоды, это время, когда Хомир Мунн составляет годовой финансовый отчет и инструктирует присланного заместителя. В прошлом году прислали совершенно безответственного человека. Это время, когда Мунн готовит к полету свой маленький корабль "Юнимара", названный в честь героини романтического эпизода, произошедшего с Мунном двадцать лет назад. Хомир Мунн улетал с Термина в мрачном настроении. Никто не пришел в космопорт проводить его. Это выглядело бы подозрительно, потому что его никогда никто не провожал. Мунн понимал, что все должно быть, как в прошлые годы, и все же ему было обидно. Он, Хомир Мунн, рискуя жизнью, пошел на эту возмутительную авантюру, а его бросили одного. Мунн ошибался, думая, что его бросили одного. Когда ошибка Мунна обнаружилась, на "Юнимаре" и в доме доктора Дарелла поднялся переполох. Первой ошибку обнаружила Поли, горничная Дареллов, недавно вернувшаяся из отпуска. Топая и охая, она побежала вниз по лестнице. Увидев доктора Дарелла, она некоторое время пыталась выразить свои чувства словами, но, осознав свое бессилие, сунула ему в руки листок бумаги и какой-то предмет кубической формы. - Что случилось, Поли? - спросил доктор, неохотно принимая из рук горничной письмо и кубик. - Она ушла! - Кто? - Аркадия! - Как так ушла? Куда ушла? О чем вы говорите? - Не знаю! - Поли топнула ногой. - Ушла, и все! Взяла чемодан, кое-какие вещи, оставила письмо и ушла. Что вы стоите, доктор? Прочтите письмо! Ох, уж эти мужчины! Доктор Дарелл пожал плечами и развернул письмо. Письмо оказалось коротким. Написанное изящным почерком транскриптора, оно заканчивалось собственноручной корявой подписью дочери. "Дорогой папа! Я не решилась прощаться с тобой лично. Я расплакалась бы, и тебе пришлось бы краснеть за меня. И вот, я пишу письмо, чтобы сказать, что буду скучать о тебе, хотя мне предстоят замечательные каникулы в обществе дяди Хомира. Я буду хорошо себя вести и скоро вернусь. Оставляю тебе одну вещь, очень дорогую для меня. Твоя любящая дочь Аркади." Доктор перечел письмо несколько раз, с каждым разом становясь все бледнее. - Поли, вы читали это? - спросил он сухо. Поли перешла в наступление. - Я не виновата, доктор! Сверху было написано "Поли", откуда же я знала, что письмо адресовано вам? За все время, что я работаю у вас, я ни разу... - Ладно, ладно, Поли, - примирительно заговорил доктор. - Я не об этом. Просто хотел удостовериться, что вы понимаете, что произошло. Доктор напряженно размышлял. Нет, нельзя приказать Поли забыть о случившемся. Во-первых, для Второго Фонда не существует понятия "забыть", а, во-вторых, подобное распоряжение подчеркнет важность случившегося и произведет противоположный эффект. - Поли, вы ведь знаете: Аркадия - девочка с причудами. Она так романтически настроена. С тех пор, как я пообещал устроить ей во время каникул космическое путешествие, она сама не своя. - Почему мне ничего не сказали об этом путешествии? - Мы обо всем договорились, пока вы были в отпуске, а потом забыли. Вот и все. Поли переключила всю свою энергию на возмущение. - Это у вас называется все? Девочка поехала с одним несчастным чемоданчиком! Ей нечего будет надеть! Кто ее покормит? Когда она вернется? - Успокойтесь, Поли! На корабле есть все необходимое. Мы обо всем позаботились. Скажите, пожалуйста, мистеру Антору, что я хочу его видеть. Нет, постойте. Аркадия оставила мне какую-то вещь. Это она? - доктор повертел в руках кубик. Поли пожала плечами. - Я ничего не знаю. На столе лежало письмо, а сверху - эта штука. Надо же, они забыли мне сказать! Была бы жива ее мать... Доктор замахал руками. - Поли, пожалуйста, позовите мистера Антора. Антор отнесся к случившемуся не столь философски, как отец Аркадии. Он выкрикивал междометия, сжимал кулаки и дергал себя за волосы. Обретя способность говорить связно, он предложил: - Чего мы ждем? Бежим в порт! Свяжемся с "Юнимарой" и остановим ее. - Полегче, Пеллеас, там моя дочь! - Зато здесь не ваша Галактика! - Погодите. Аркадия умная девочка, я уверен, что она все продумала. Давайте поразмыслим и попытаемся предположить, что она станет делать. Вы знаете, что это такое? - Нет. При чем здесь этот аппарат? - Это звукоуловитель. - Это? - Да. Самодельный, но работает вполне удовлетворительно. Я его испытал. Аркадия дает нам понять, что слышала наши политические споры. Она знает, куда и зачем отправился Хомир Мунн. Ей захотелось полететь с ним. - О, Галактика! - простонал Антор. - Это будет еще одна жертва Второго Фонда! - Если только Второй Фонд догадается заподозрить в чем-то четырнадцатилетнюю девочку. Мы можем ему в этом помочь, если помчимся в порт и будем пытаться остановить "Юнимару". Вы забыли, с кем мы имеем дело? Забыли, по какому тонкому льду мы ходим? - Тем более нельзя допускать, чтобы все зависело от взбалмошной девчонки! - Моя дочь не взбалмошная, а у нас нет выбора. Она могла не оставить письмо, но оставила, чтобы мы не обратились в полицию и не организовали поиски пропавшего ребенка. Письмо составлено так, что можно подумать, будто Мунн просто пригласил дочь старого друга в интересную поездку. Почему бы и нет? Вот уже двадцать лет, как мы дружим. Аркадия выросла у Хомира на глазах. Кстати, очень удачно, что она отправилась с ним. Обычно шпионы не возят с собой малолетних дочерей своих друзей. - Допустим. А что сделает Мунн, когда увидит ее? Доктор пошевелил бровями. - Не знаю, но думаю, что Аркадия с ним справится. Всю ночь доктор Дарелл не мог заснуть, а к утру понял, что судьба Галактики значит для него удивительно мало, когда жизнь его дочери в опасности. События на "Юнимаре", в которых принимали участие всего два человека, происходили более драматично. Аркадия устроилась в багажном отсеке и в скором времени обнаружила, что ее положение весьма незавидно. Она мужественно перенесла стартовые перегрузки и легкое головокружение, сопровождавшее первый скачок через гиперпространство. Аркадии приходилось бывать в космосе, и эти ощущения были ей знакомы. Она не боялась задохнуться, так как знала, что багажный отсек подключен к общей системе вентиляции. Здесь был даже свет, но Аркадия не стала его включать, чтобы не развеивать романтическую атмосферу. Стараясь дышать как можно тише, она сидела в темноте, как настоящий шпион, и прислушивалась к звукам, доносившимся из соседнего отсека. Это были обычные домашние звуки: шарканье туфель, шорох ткани по металлу, скрип стула, прогибающегося под весом тела, щелчок выключателя, шлепок ладони по стеклу фотоэлектрического элемента. Аркадия постаралась все предусмотреть. Она знала по фильмам и книгам, что нужно осторожно двигаться, чтобы ничего не свалить, что нужно носить с собой носовой платок, чтобы некстати не чихнуть. Шпионам нужно есть и пить - Аркадия набила чемодан консервами. Однако, она не подумала о вещах, которых не показывают по телевизору и не описывают в книгах. Настал момент, когда Аркадия поняла, что не может находиться в багажном отсеке неограниченное время. А в одноместном кораблике, в котором была только одна жилая комната, трудно было рассчитывать, что Мунн отлучится и предоставится возможность на время покинуть багажный отсек. Аркадия с нетерпением ждала, когда Мунн заснет. Хорошо, если он храпит. Вот заскрипела кровать, послышался зевок, затем глубокий вздох. Стало тихо, потом кровать снова заскрипела, видимо, Мунн устраивался поудобнее. Аркадия толкнула дверь пальцем, и дверь приоткрылась. Что-то зашуршало. Аркадия замерла. Ей очень хотелось выглянуть за дверь, не высовывая