век он душевный, бескорыстный, патриот в полном смысле слова. За правду - горой! Теперь таких мало! Теперь всякий голодранец лезет в кандидаты. А господин Хадера выступает лишь затем, чтобы доказать, что все это пустословие ничего не стоит. Господин Хадера покажет, что лишь скромность, патриотизм и усердие... Еще через день Блажею прислали письмо и бочонок бархатного пива с соседней пивоварни: В письме говорилось: "Уважаемый сосед! В эпоху разнообразных девизов позволю себе послать вам и свой девиз: "Пить, как пили чехи в старину, крепко блюсти отцовские обычаи и не давать себя в обиду". Надеюсь, что вы, милостивый государь, не отдадите свой голос тем, кто хочет извести старый чешский дух". Подпись гласила: "Независимый кандидат-пивовар Клабура". На бочонке была пометка: "Когда выпьете все, посылайте без церемоний за другим бочонком. Блюстители старых чешских обычаев должны жить дружно". Вскоре Блажей получил несколько анонимных писем и узнал из них, что кандидат Адам - вор. Билечек - бандит, Борек - мошенник, Велиш - шулер, Ганс - развратник, Гумбал - убийца, Жмола - хам и т. д., вплоть до буквы "я". Письма приходили целую неделю, и Блажей все чаще спускался в погреб подкрепиться пивом кандидата Клабуры. В конце недели снова начались визиты. Эти посетители уже не просили, а требовали. Перепуганный Блажей, пожимая руки напористым соискателям, обещал свой голос пятерым из них, а оставшись наедине, с горя опять приналег на пиво. За месяц до выборов к нему явилась депутация вегетарианского кружка и предложила баллотироваться от их организации. В кружке целых двенадцать человек, и они очень популярны. Кружок будет его поддерживать, выберет почетным членом, и все это обойдется только в двести крон. Блажей напоил депутацию коньяком и выставил ее за дверь. С этого вечера у него начались головные боли, и перед сном он долго щипал себя за нос и твердил придушенным голосом: "Нос, носа, носу, нос, о носе, с носом..." Утром он нашел на дверях пять разноцветных плакатов. Блажей прочел их, и ему вдруг захотелось мяукать. Помяукав с полчаса, он содрал плакаты и с жутким смехом повалился на кушетку. Через часок он выглянул на крыльцо и увидел, что дверь и вся передняя стена дома залеплены избирательными плакатами. Блажей уставился на них. В глазах у него зарябило и плакаты слились в какой-то необыкновенный цвет. Блажей стал подергивать плечами, прищелкивать пальцами и восклицать: - Вкушайте манну небесную. Щелкает бич возмездия. Лисички-сестрички... Потом заперся в комнате ж запрыгал через, кресла, причем ему казалось, что кто-то кричит в углу: "Крапиве мороз не страшен!". Раздался звонок. Блажей побежал отворить. Кто-то сунул ему в руки разноцветные бумажки. Это были листовки. Блажей машинально поблагодарил и стал читать: "Твердо полагаясь на неутомимую энергию кандидата Обалки, мы убеждены, что только этот безупречный человек способен отстоять наши интересы..." Через четверть часа новый звонок - и снова листовки: "Избиратели! Те из вас, которые сумеют полностью оценить энергию кандидата Танина, отдадут свои голоса только ему..." Чтение прервал звонок. На этот раз зеленые листки: "Милостивый государь! Вы, безусловно, принадлежите к лучшим сынам нашей родины и желаете ей процветания. Деятелем, который неутомимо и упорно работает на этом поприще, является кандидат Укршинский..." Блажей с ужасом обнаружил свою подпись на всех трех листовках. Его имя стояло в графе "Члены Клуба избирателей". Разразившись судорожным смехом, он открыл клетку и выпустил канарейку в окно. Затем пятью выстрелами из револьвера изрешетил портрет своего бывшего шефа, приговаривая; - Гей, на кичку, гип, гип, селям-алейкум, катись кувырком... После этого Блажей свалился на пол и заснул. Чуть свет он вскочил и выглянул на улицу. Стены дома были сплошь залеплены плакатами. Через них тянулась намалеванная надпись "Голосуйте за Билечка. Клабура - жулик". Блажей принялся танцевать. Он протанцевал три раза круг дома. Плакаты начали ему нравиться. Недолго думая, взял щетку, обмакнул ее в чернила и вывел крупными буквами на плакатах: "Здесь разрешается лепить плакаты". Затем оделся и отправился в город. Там он навестил кандидатов Якеша, Адама, Билечека, Клабуру, Матушека, Обалку, Хадеру, Укршинского, Велиша и заверил каждого, что будет голосовать только за него. По дороге Блажей зашел в муниципалитет и попросил включить в кандидатские списки своего покойного дедушку. Блажея весьма деликатно вывели из ратуши, поскольку кандидат муниципалитета рассчитывал на его голос, и объяснили, что это не совсем удобно. Вернувшись домой, он страшно обрадовался, увидев, что плакаты кое-где налеплены даже на окна. И яростно оплевал те окна, где не было плакатов. Под двери было подсунуто множество листовок и воззваний, "Не отдавайте свой голос тем, у кого нет громких лозунгов и заманчивых обещаний..." - говорилось в них. Это окончательно но взвинтило Блажея. Он принялся обнимать свою старую служанку и предлагать ей супружество. Затем уселся у дверей целый день ничего не ел, с отчаянно веселым лицом принимая листовки. К вечеру Блажей перечитал их все до единой, разделся догола, натянул трусики и с замирающим сердцем стал ждать утра. Утром он появился в таком виде на городском базаре, вопя истошным голосом: - Адам, Билечек, Борек, Велиш, Ганс, Укршинсий, Филин, Хадера, Якеш!.. Это были имена кандидатов, которые довели его прискорбного состояния. Бог им простит... Ярослав Гашек. БИОГРАФИЯ АМЕРИКАНЦА --------------------------------------------------------------- OCR: GrafZero Origin: www.gashek.dem.ru - Ярослав Гашек - лучшие рассказы Ў http://www.gashek.dem.ru --------------------------------------------------------------- - Милый,- сказала мисс Мери Вильсону,- мы должны быть откровенны друг с другом. Ведь завтра мы станем мужем и женой. У каждого из нас есть свои недостатки. Давай расскажем друг другу всю свою жизнь. - Мне начинать, не правда ли? - спросил Вильсон. - Начни,- сказала мисс Мери,- но не умалчивай ни о чем. - Ладно,- отозвался Вильсон. Он удобно растянулся в кресле и закурил сигару. - Итак, я родился на ферме в Канаде. Мой отец был добряк и силач, дорогая Мери; он один ходил на медведя. В общем, добрейшей души человек. Мы мирно благоденствовали втроем, но когда мне исполнилось пять лет, отца посадили в тюрьму. Бедный папа зарабатывал, как мог. По всему краю до самых озер не было богача, который бы еще и сегодня не вспоминал банду папаши Вильсона. Мы грабили состоятельных фермеров и жили, ни в чем не нуждаясь. Помню, когда мне исполнилось четыре года, отец в день моего рождения взял меня на дело. Лучшего подарка он не мог бы придумать. В тот раз мы ограбили купца на берегу озера. "Через год опять пойдешь со мной, малыш",- пообещал папаша, но, увы, нашим мечтам не суждено было сбыться: бедный папаша получил десять лет. Но отец и на суде не терял присутствия духа. Услышав приговор, он сказал: "Мистеры, от имени моих детей благодарю вас. Я тратил примерно два доллара в день. В году - 365 дней, следовательно, я потратил бы в год 730 долларов, а за десять лет - 7 300. Еще раз благодарю вас от имени моих детей за эти сэкономленные 7 300 долларов, гип, гип, ура!" Хозяйство стала вести мать. Вскоре она решила переехать в город. Однако продать ферму оказалось трудновато. Мамаша запрашивала большие деньги, гораздо дороже, чем стоила ферма. Тогда мы поступили проще: застраховали ферму и потихоньку распродали всю движимость. Мне было в ту пору шесть лет. Мамаша позвала меня и сказала: "Сыночек, наш папа будет очень доволен, когда узнает, что в шесть лет ты такой умница. Хочешь посмотреть на большой огонь? Если, например, загорится наш дом и все остальное?" "Конечно, маменька",- ответил я. Мамаша продолжала: "Помнишь, ты все просил дать тебе для игры коробку спичек? Вот тебе пять коробков, милый. Хочешь, пойди в сарай и подожги солому. Только, смотри, никому не рассказывай, иначе папаша вернется из тюрьмы и застрелит тебя, как негра". Я поджег ферму, и мы получили свыше шестидесяти тысяч долларов страховки. В награду мамаша купила мне библию в великолепном кожаном переплете. Каждый квадратный сантиметр кожи стоил доллар с четвертью, ибо это была кожа вождя индейского племени сиу. Впоследствии оказалось, что вождь живехонек и книготорговец попросту надул час. В Нью-Йорке мамаша не сидела сложа руки. Эта энергичная женщина решила стать владелицей индейского цирка. В западных газетах было дано объявление о наборе в труппу обладающих хорошим голосом и приятной внешностью краснокожих. На объявление откликнулось около тридцати человек. Среди них был вождь племени сиу, тот самый, насчет которого нас обманул торговец библиями. Вождя звали Годадласко. Это была прямо находка. Мамаша души в нем не чаяла, и, когда мне исполнилось восемь лет, у меня уже было двое братишек - близнецы бронзового цвета. Мать не могла сама кормить близнецов, потому что Годадласко не желал, чтобы они питались молоком француженки (как я уже говорил, она была из Канады), ибо французы застрелили несколько индейских повстанцев. Пришлось нанять кормилицу-негритянку. И вот отец моих новых братьев влюбился в эту негритянку. Когда мне было девять лет, он сбежал с ней на Запад, нарушив контракт с моей мамашей. Она, разумеется, подала на него в суд. Годадласко был арестован и на очной ставке с моей матерью оскорбил ее грубым ругательством. Она выхватила револьвер и застрелила его. Суд присяжных оправдал ее, и наш цирк стал фешенебельным местом, где собиралось лучшее общество Нью-Йорка и Бруклина. Входной билет стоил 50 центов. Главной достопримечательностью цирка был я, потому что во время суда над мамашей кричал: "Если вы ее осудите, я перестреляю всех присяжных..." - Ого! - сказала Мери - Вы мне нравитесь, Вильсон! - Десяти лет я удрал из города, захватив из дому десять тысяч долларов и девятилетнюю возлюбленную. Мы отправились вверх по реке Гудзон и переходили от фермы к ферме, а иногда присаживались под деревом, чтобы обняться и сказать друг другу: "Дорогой!", "Дорогая!" - О милый Вильсон! - восхищалась Мери. -- Несколько парней,- продолжал Вильсон,- заметили, как я менял стодолларовую бумажку, напали на нас, отобрали все деньги и бросили нас в реку. Моя спутница утонула, потому что ее ударили по голове молотком. Я же, хоть мне тоже разбили голову, выплыл и к вечеру добрался до деревни, где стянул у приютившего меня пастора все его сбережения, и на ближайшей станции взял билет в Чикаго. - Дайте мне вашу руку, Вильсон,- прошептала мисс Мери.- Ах, как я счастлива, что вы будете моим мужем! - После этого,- повествовал Вильсон,- я мог рассчитывать только на самого себя. Десяти лет я стал чистильщиком сапог. О таких карьерах, вы, конечно, слышали. В Европе всегда, когда речь заходит о знаменитом американце, говорят: "Он был чистильщиком сапог". Итак, в одиннадцать и двенадцать лет я - чистильщик сапог, а в тринадцать - уже предстаю перед судом присяжных за то, что выстрелом тяжело ранил своего соперника в любви. Та, из-за которой это произошло, ежедневно чистила у меня туфли. Ей было двенадцать лет. Чистильщик с другого угла, на год старше меня, тоже влюбился в нее и, чтобы досадить мне, снизил цену за чистку туфель на один цент. Моя клиентка, натура практическая, стала пользоваться услугами конкурента, чтобы сэкономить цент. Тогда я купил револьвер (тот, с которым я с восьми лет не расставался, уже не внушал мне доверия) и тяжело ранил соперника. Отправить его на тот свет мне, увы, не удалось...- Вильсон вздохнул И добавил: - Заклинаю вас, Мери, никогда не пользуйтесь револьверами системы Грайн. На суде выяснилось мое имя и то, что я три года назад бежал из дому. Я стал героем дня. Газеты заявляли, что если даже меня осудят, публика вправе в таком исключительном случае, как мой, освободить осужденного и избить господ присяжных заседателей. Я сам произнес защитительную речь, закончив ее словами: "Граждане, с ваших губ, быть может, уже готово сорваться слово "да". Отлично, стало быть, я буду осужден. Граждане, с ваших губ, быть может, готово сорваться слово "нет". Отлично, стало быть, я буду оправдан..." Мое хладнокровие поразило всех. В результате я был оправдан, и все присяжные заседатели стали чистить обувь только у меня. Один чикагский издатель выпустил открытки с моим портретом, а известный миллионер, которому некуда было девать деньги, решил усыновить меня. Я переехал к нему. Но я слишком привык к свободе и не позволял ему читать мне нотации. Это так огорчило моего приемного отца, что его хватил удар. Я же собрал все, что мог увезти с собой, и уехал в Сан-Франциско. Там я вымазал себе физиономию охрой, нацепил косу и поступил китайцем в кафешантан. Меня рекламировали как единственного китайца в США, умеющего петь американские песенки. К сожалению, я был скоро разоблачен настоящим китайцем, который после представления при всей публике обратился ко мне по-китайски. Он так избил меня, что я полгода провалялся в больнице. Выписавшись оттуда, я поступил на корабль. Это было вполне солидное торговое судно: оно занималось контрабандой. Когда таможенники взорвали его динамитом, я вместе со всеми взлетел на воздух, но упал очень удачно: рыбаки вытащили меня из воды, высадили на берег, и я очутился на мели, увы, к сожалению, и в переносном смысле. К этому времени мне исполнилось пятнадцать лет. На ферме, куда я нанялся пастухом, было большое стадо. Город находился всего в пяти часах ходьбы, и мне не стоило труда пригнать туда сто двадцать голов скота и распродать его мясоторговцам. С этими деньгами я отправился на восток. - Дорогой Вильсон,- восхищалась Мери,- именно за такого смельчака я мечтала выйти! - Я торговал оружием,- продолжал Вильсон,- продавал индейцам спиртные напитки, библии и псалтыри. В семнадцать лет я сделался проповедником популярной среди индейцев секты, и мои прихожане по моему повелению оскальпировали про-. поведника другой секты, который осмелился конкурировать со мной в продаже виски. - Превосходно, Вильсон! - Затем я менял профессии, как перчатки, убил пять человек в драках..." - Пять человек,- просияла Мери,- вы изумительны! - ...Ограбил два банка, Мери,- нежно закончил Вильсон,- и наконец стал совладельцем банкирской конторы Вильсон и К° и женихом прекрасной Мери Овэй, обладательницы двух миллионов долларов в облигациях государственной ренты. А теперь ваша очередь, дорогая. - Что я могу рассказать? - сказала мисс Мери.- Только то, что я всегда была богата и богата сейчас. Моя жизнь текла безмятежно. Я мечтала о таком муже, как вы, не заурядном, как псе остальные. И вы появились, о Вильсон! Дайте мне руку, дорогой, я полюбила вас с первого взгляда. Они говорили еще несколько минут, и Вильсон удалился со словами: - Итак, до завтра, дорогая Мери. В одиннадцать часов - экипаж, церковь, пастор, и мы будем соединены навеки. - Ах, какой выдающийся человек! - вздохнула мисс Мери после его ухода.-Какой замечательный мужчина! С ним жизнь не покажется пресной. Но что это за книгу он оставил? Наверное, выпала у него из кармана. Мери с уважением подняла книгу, открыла ее и прочла заглавие: "Искусство обхождения с молодыми женщинами и сердечного успеха у них". - Гм... - разочарованно произнесла она и, перелистав книгу, увидела подчеркнутую фразу: "На романтическую болтовню поддается всякая..." Наутро Вильсон получил длинную телеграмму: "Обманщик! Я навела о вас справки. Вы не совершали всех тех замечательных поступков, о которых рассказывали, вы никого не убили и не ограбили, вы просто заурядный сын заурядного Чарльза Вильсона, честного американского гражданина. А я-то так хорошо о вас думала! Между нами все кончено, не показывайтесь больше мне на глаза". Ярослав Гашек. ПОХЛЕБКА ДЛЯ БЕДНЫХ ДЕТЕЙ --------------------------------------------------------------- OCR: GrafZero Origin: www.gashek.dem.ru - Ярослав Гашек - лучшие рассказы Ў http://www.gashek.dem.ru --------------------------------------------------------------- Князь Роберт был очень гуманный человек. Однажды ему вздумалось учредить "Тарелку супа" для бедных детей соседней деревушки. Не считаясь с расходами, князь велел выстроить специальный павильон и выписал из Вены походную кухню. Когда кухня прибыла, княгиня чуть не на коленях упрашивала мужа бросить эту затею. Но князь был непоколебим. - Молчите, княгиня!-заявил он. - Я сам сварю картофельную похлебку для этих оборвышей. Брат княгини граф Манхард тоже пытался отговорить шурина, доказывая, сколь мало подобает стряпня такой сиятельной особе, но князь раскричался и заявил, что сам займется этим делом, а с тем, кто станет ему перечить, расправится по-свойски. Из чего следует, что князь Роберт был не только весьма гуманный, но и весьма вспыльчивый человек. И вот в один прекрасный день павильон и кухня были разукрашены гирляндами из хвои, флажками и двухцветными ленточками, а на дверях повешена надпись: "Возблагодарим всевышнего!". Дворецкий, облаченный во фрак и цилиндр, стоял у котла и подкладывал дрова, ибо так хотел князь Роберт. Сам князь с нетерпением поглядывал в окно. Когда дворецкий снимет свой цилиндр, это будет означать, что вода закипела и его сиятельству пора идти чистить картошку. Это тоже было предусмотрено программой князя. И вот наконец он вышел из замка и, исполненный величия, направился к павильону с походной кухней. Детишки от нечего делать ковыряли в носу, и староста заработал кулаками, чтобы внушить им должное уважение к князю. Староста знал толк в церемониях. Он дал знак школьникам, чтобы они кричали "ура" князю, удостоверился беглым взглядом, все ли они умыты, и мигнул деревенскому стражнику Пазуреку. Пазурек запалил фитиль у одной мортиры и опрометью бросился к другой. Грянули два выстрела, и князь поспешил выбраться из густых облаков дыма. Дети оглушительно орали. Князь милостиво махнул им рукой и уселся перед походной кухней. Два лакея подали ему картофелину. Князь взял ее руками в белых перчатках, очистил и бросил в кипящую воду. Радостный рев ребят потряс воздух. (Впрочем, они уже слегка охрипли.) Его сиятельство начал чистить другую картофелину. Вот и она полетела в котел. Снова радостный детский рев. Князь Роберт встал и заговорил: - Это, деточки... вам есть большой радость. Вы кушайте супик и радоваться, что я вас сам варить... Не забывайте, что я для вас как родной мать... что я вас... сам варить... Дружный вопль ребят приветствовал столь изысканное красноречие. - Это есть сегодня исторический событий, что я сам варить, - величественно продолжал князь, - кушайте, детки, делайте ам-ам... из этой ошень вкусный похлебка. Я, ваш повар, сам чистиль картошка. Молите же меня за бога... Затем каждый из двадцати трех школьников получил от его сиятельства по кроне, а старосте князь пожаловал испачканные перчатки, сняв их с рук со словами: - Вот и вам, почтенный, на память о моя первая похлебка. Молите же и вы меня за бога. Тут дородный форейтор подвел князю коня, и его сиятельство отправился на прогулку в свой охотничий заповедник, а лакеи и камергер с важным видом удалились в замок. Староста сунул перчатки в карман, поглядел на своих оборванных питомцев, потом на деревенского стражника Пазурека, снова извлек из кармана перчатки и опять с недоумением уставился на них и наконец обратился к деревенскому старшине Вержине: - Ну, хорошо, а кто доварит похлебку для этих голодранцев? - Пазурек и дети дочистят картошку,- изрек тот. - Пазурек, поручаю вам доварить похлебку. А вы, девочки, чистите картошку. И они ушли, оставив ребят на попечении стражника. Жара была немыслимая, и стражник, сердито выпучив глаза, накинулся на ребят: - Я вам задам, голодранцы, ходить на даровые обеды. Однако делать было нечего, и он, закурив трубку, со сноровкой старого солдата стал готовить заправку для похлебки. Тем временем девочки начистили картошки, и Пазурек стал помешивать в котле, утирая рукавом пот со лба. Вдруг его осенила замечательная мысль. Он остановился, поглядел на мальчиков, которые возились на лужайке перед павильоном, и крикнул: - Карел Малина, поди-ка сюда! Не чуя близкой беды, Карел предстал перед Пазуреком. - Ты, распроклятый мальчишка! - закричал на него Пазурек.- Что ты вчера делал в орешнике? Не знаешь, что ли, что за это полагается штраф? Давай-ка мне твою крону да позови сюда своего брата Пепика. Пепик, распроклятый мальчишка, твоему брату Карелу грозит кутузка за кражу орехов. Ты получил крону от князя. Давай-ка ее сюда! И благодарите бога, поганцы, что он послал вам доброго князя. Кто бы стал платить за вас штраф, шантрапа? Две кроны -это как раз то, что нужно. А если другой раз попадетесь мне в орешнике,- запру в сарай, спущу штанишки да всыплю горячих. Воровать, дети, грешно! Ну, на этот раз я вас, так и быть, прощаю. Пусть Пепик сбегает мне за водкой, а Карел будет мешать похлебку. Пазурек удобно расположился на траве. Вскоре Пепик прибежал с водкой. Пазурек основательно приложился к ней, собрал вокруг себя детей и произнес проникновенную речь об уважении к начальству. - Ибо оно от самого господа бога, слышите, мелюзга? И послал за второй бутылкой водки. Солнце пекло вовсю, и Пазурек, сняв высокие сапоги, завалился спать и скоро захрапел. Ребята, в ожидании сиятельной похлебки, принялись играть в разбойники. Вскоре они умчались в лес, и голоса их замерли вдали. В полдень князь возвратился с прогулки. Взгляд его упал на брошенную кухню и опустевший павильон. Из котла валил густой пар, и слышалось аппетитное бульканье похлебки. Впрочем, подойдя ближе, князь увидел, что в котле варились... сапоги стражника Пазурека. Князь разбудил его увесистым пинком, ибо его сиятельство был не только весьма гуманный, но и весьма вспыльчивый человек. А с косогора, спрятавшись за кустами, братья Малина, хихикая, созерцали забавное зрелище. Они чувствовали себя, как художники, чье произведение удостоено первой премии. Это зрелище вознаградило их за потерю двух крон. Его сиятельство сразу охладел к "Тарелке супа" и приказал разобрать красивый павильон. Его шурин граф Манхард (тоже весьма гуманный человек) встретил как-то в лесу стражника Пазурека и стал расспрашивать, как они варили свою первую и последнюю похлебку. - Ах, ваше сиятельство, - простодушно признался Пазурек. - Это было ужасно. Такая вонища стояла, - хоть святых выноси...