вно красная кровь жизни покидала нас, вытекая из невидимой раны. Начались разноречия, а затем и открытые пререкания вокруг самых бесполезных и смешных вопросов. Примера ради упомяну, что наш всеми любимый и заслуженный капельмейстер, скрипач по имени Г. Г., ни с того ни с сего принялся утверждать, будто дезертировавший Лео прихватил в своем рюкзаке наряду с другими ценными предметами еще древнюю, священную хартию Братства--протограф, начертанный рукой самого мастера! Правда, если понять абсурдное утверждение Г. символически, оно неожиданно обретает смысл: и вправду все выглядит так, как если бы с уходом Лео от нашего маленького воинства отлетела благодать, почившая на Братстве в целом, как если бы связь с этим целым оказалась утраченной. Печальный пример тому являл только что упомянутый музыкант Г. Г. Вплоть до рокового часа Морбио Инфериоре один из самых твердых в вере и верности членов Братства, притом любимый всеми за свое искусство, несмотря на некоторые недостатки характера, выделявшийся среди братьев полнотой искрившейся в нем жизни, он впал теперь в ложное умствование, в болезненную, маниакальную недоверчивость, стал более чем небрежно относиться к своим обязанностям, начал делаться капризным, нервическим, придирчивым. Когда в один прекрасный день он отстал во время перехода и больше не показывался, никому и в голову не пришло сделать из-за него остановку и начинать розыски, дезертирство было слишком очевидно. К сожалению, так поступил не он один, и под конец от нашего маленького отряда не осталось ничего..." У другого историографа я нашел такое место: "Как смерть Цезаря знаменовала закат старого Рима, а предательство Вильсона -- гибель демократической концепции человечества, так злополучный день в Морбио Инфериоре знаменовал крушение нашего Братства. Настолько, насколько здесь вообще позволительно говорить о вине и ответственности, в крушении этом были виновны двое по видимости безобидных братьев: музыкант Г. Г. и Лео, один из слуг. Оба они, прежде всеми любимые и верные приверженцы Братства, не понимавшие, впрочем, всемирно-исторической важности последнего,-- оба они в один прекрасный день бесследно исчезли, не забыв прихватить с собою кое-какие ценные предметы и важные документы из достояния нашего ордена, из чего возможно заключить, что несчастные были подкуплены могущественными недругами Братства..." Если память этого историографа была до такой степени омрачена и наводнена ложными представлениями, хотя он, судя по всему, писал свой отчет с самой чистой совестью и без малейших сомнений в своей правдивости,-- какую цену могли иметь мои собственные записи? Когда бы сыскалось еще десять отчетов других авторов о Морбио, о Лео и обо мне, все они, надо полагать, так же противоречили бы друг другу и друг друга оспаривали. Нет, во всех наших историографических потугах не было толку, не стоило эти труды продолжать, не стоило их читать, их можно было преспокойно оставить на своем месте покрываться архивной пылью. Я ощутил форменный ужас перед всем, что мне, может быть, еще предстояло испытать в этот час. До чего каждый, решительно каждый предмет отдалялся, изменялся, искажался в этих зеркалах, до чего насмешливо и недостижимо скрывала истина свое лицо за всеми этими утверждениями, опровержениями, легендами! Где была правда, чему еще можно было верить? И что останется, когда я наконец узнаю приговор этого архива о себе самом, о моей личности и моей истории? Я должен был приготовиться ко всему. И внезапно мне стало невтерпеж выносить далее неопределенность и боязливое ожидание, я поспешил к отделу "Chattorum res gestae", разыскал номер своего собственного подраздела и стоял перед полкой, надписанной моим именем. Это была, собственно, ниша, и, когда я откинул скрывавшую ее тонкую завесу, обнаружилось, что в ней не было никаких письменных материалов. В ней не было ничего, кроме фигурки -- судя по виду, старой и сильно пострадавшей от времени статуэтки из дерева или воска, со стершимися красками; она показалась мне каким-то экзотическим, варварским идолом, с первого взляда я не сумел понять в ней ровно ничего. Фигурка, собственно, состояла из двух фигурок, у которых была общая спина. Некоторое время я вглядывался в нее, чувствуя разочарование и озадаченность. Тут мне попала на глаза свеча, укрепленная подле ниши в металлическом подсвечнике. Огниво лежало тут же, я зажег свечу, и теперь странная двойная фигурка предстала перед моими глазами в ясном освещении. Лишь нескоро открылся мне ее смысл. Лишь мало-помалу начал я понимать, сначала смутно, затем все отчетливее, что же она изображала. Она изображала знакомый образ, это был я сам, и мой образ являл неприятные приметы немощи, ущербности, черты его были размыты, во всем его выражении проступало нечто безвольное, расслабленное, тронутое смертью или стремящееся к смерти, он смахивал на скульптурную аллегорию Бренности, Тления или еще чего-нибудь в том же роде. Напротив, другая фигура, сросшаяся воедино с моей, обнаруживала во всех красках и формах цветущую силу, и едва я начал догадываться, кого же она мне напоминает--а именно слугу Лео, первоверхового старейшину Льва,--как мне бросилась в глаза вторая свеча на стене, и я поспешил зажечь ее тоже. Теперь я видел двойную фигуру, представлявшую намек на меня и Лео, не только отчетливее, с более явными чертами сходства, но я видел и нечто другое: поверхность обеих фигур была прозрачна, через нее можно было заглянуть вовнутрь, как через стекло бутылки или вазы. И в глубине фигур я приметил какое-то движение, медленное, бесконечно медленное движение, как может шевелиться задремавшая змея. Там совершалось очень тихое, мягкое, но неудержимое таяние или струение, и притом струение это было направлено из недр моего подобия к подобию Лео, и я понял, что мой образ будет все больше и больше отдавать себя Лео, перетекать в него, питать и усиливать его. Со временем, надо думать, вся субстанция без остатка перейдет из одного образа в другой, и останется только один образ--Лео. Ему должно возрастать, мне должно умаляться. Пока я стоял, смотрел и пытался понять то, что вижу, мне пришел на ум кроткий разговор, который был у меня с Лео во время оно, в праздничные дни Бремгартена. Мы говорили о том, как часто образы, созданные поэтами, сильнее и реальнее, чем образы самих поэтов. Свечи догорели и погасли, на меня навалилась невообразимая усталость и сонливость, и я ушел на поиски места, где я мог бы прилечь и вволю выспаться. 1926 г. Примечания: в порядке появления в книге Гюон - персонаж старофранцузского рыцарского эпоса Роланд - герой поэмы Л.Ариосто "Неистовый Роланд" Кайзерлинг, Герман (1880 - 1946) - немецкий писатель и философ Оссендовский, Антон (1846 - 1945) - польский писатель Фамагуста - город на Кипре Альберт Великий (1193 или 1206 - 1280) - средневековый ученый и философ-схоласт, в фантастических преданиях - маг Дзипангу - название Японии у Марко Поло (1254 - 1324) Рюдигер - персонаж "Песни о Нибелунгах" Дао, Кундалини - понятия восточной мистики Аграмант - персонаж поэмы Л.Ариосто "Неистовый Роланд" Фруктовый Человечек, Смоловик, Утешитель - персонаж новеллы Э.Мерике (1804 - 1875) "Штутгартский Фруктовый Человечек"; там-же рассказана легенда о швабском озере Блаутопф "Хранители короны" - роман А. Фон Арнима (1781 - 1831). Его герои мечтают о восстановлении династии Гогенштауфенов. Лаушер - псевдоним Гессе Клингзор - герой новеллы Гессе "Последнее лето Клингзора" Клее, Пауль (1879 - 1940) - швейцарский художник Юп, Коллофино, Людовик Жестокий - прозвища друзей Гессе И.Энглерта, И.Файнхальса и Л.Муайе "Симплициссимус" - роман Гриммельсхаузена (ок.1621 - 1676) Ансельм - герой новеллы Гессе "Ирис" Нинон - жена Гессе; прозвище обыгрывает ее фамилию (Ауслендер) Альманзор - мавр, герой одноименной трагедии Г.Гейне, персонаж с таким именем есть и в сказках В.Гауфа Парцифаль - герой рыцарского романа В. фон Эшенбаха (ок.1170 - 1220) Витико - средневековый рыцарь из исторической трилогии А.Штифера (1805 - 1868) Гольдмунд - герой романа Гессе "Нарцисс и Гольдмунд" Бармекиды - династия визирей багдадских халифов Ганс К. - друг и покровитель Гессе Г.К.Бодмер "Ноев Ковчег" - его дом в Цюрихе; ниже намеки на дома других друзей Гессе - Г.Райнхарта ("черного короля") и Ф.Лотхольда ("сиамского короля") Бремгартен - вилла Макса и Матильды Васмеров - друзей Гессе Шек, Отмар (1886 - 1957) - швейцарский композитор Лонгус - латинизация фамилии И.Б.Ланга, ученика Юнга Резом - перевернутая фамилия Г.А.Мозера Армида - персонаж "Освобожденного Иерусалима" Т.Тассо Генрих фон Офтердинген - персонаж одноименного романа Новалиса Пабло - персонаж "Степного Волка" Гессе Вольф, Хуго (1860 - 1903) - австрийский композитор Брентано, Клеменс Мария (1778 - 1842) - немецкий поэт-романтик Архивариус Линдхорст - персонаж сказки Э.Т.А.Гофмана "Золотой Горшок" Кифхойзер - место в горах Гарца, где, согласно народной легенде, спит и дожидается срока своего второго пришествия император Фридрих Барбаросса Тристам Шенди - персонаж романа Л.Стерна Васудева - персонаж повести Гессе "Сиддхартха" Хризостом - в переводе с греческого - "Златоуст" - прозвище одного из "отцов церкви" и одновременно перевод имени Гольдмунд ...владыку Льва... - по-латыни и по-немецки имя "Лев", которое носили тринадцать пап, звучит так-же как и фамилия "Лео" Гессе, Эобан (1465 - 1540) - немецкий гуманист Хатты - древнегерманское племя, с названием которого соотносима фамилия "Гессе". "Хаттом" (Chattus) именовал в школе Германа Гессе его учитель латыни Кальв - родной город Гессе ...предательство Вильсона... - имеется ввиду американский президент В.Вильсон (1856 - 1924), чья программа демократического мира ("14 пунктов") вызвала надежды, впоследствии не оправдавшиеся Сноски 1 Из VII песни поэмы Л. Ариосто "Неистовый Роланд", 2 Благочестивая душа (лат.). 3 Из поэмы К. М Виланда (1733--1813) "Оберон". 4 Берегись! Архпископ XIX. Диакон Б[ожий] VII. Рог Амона 6. Берегись! (лат.). 5 Принцесса Востока 2. Тысяча [и одна] ночь 983. Сад услад 07 (лат.). 6 Деяния хаттов ХС. Неверный гражд[анин] Кальва 49 (лат.).