- И столь же терпелив, о доблестный Аэйт.
     Веснушчатая физиономия доблестного  Аэйта  расплылась  в  улыбке.  На
мгновение эта улыбка угасла, когда юноша метнул быстрый взгляд  на  костер
и, без сомнения, заметил саламандру.  А  потом  вернулась,  но  уже  менее
открытая. Морасты, похоже, обладали слишком хорошим зрением. Даже Синяка с
трудом различал саламандру среди тлеющих  углей,  хотя  он  знал,  где  ее
искать.
     Он уже лихорадочно  соображал,  что  бы  такое  соврать  в  ответ  на
неминуемый вопрос, но Аэйт заговорил совсем о другом.
     - Я пришел просить у тебя доброты  в  обмен  на  мою  неучтивость,  -
сказал он.
     - Буду рад помочь тебе, - искренне ответил Синяка. - Особенно если ты
объяснишь, как. Ведь я еще и соображаю, как полено.
     К удовольствию своего собеседника, Аэйт слегка покраснел.
     - Не говори Меле, что я приходил донимать тебя расспросами. Это будет
доброта.
     - Почему?
     - Гостей нельзя беспокоить праздным любопытством.
     - А, значит, я гость, - обрадовался Синяка.  Ему  очень  не  хотелось
превращаться в пленника.
     - Ну да, пока союз воинов не решил, что ты враг и тебя  нужно  убить,
ты - гость, - просто объяснил Аэйт.
     Синяка решил пока что не беспокоиться о своем статусе.
     - А что сделает Мела, если узнает?
     - Поколотит меня и будет прав.
     Синяка удивился.
     - Поколотит? Разве он тебе не брат? Я думал, вы с ним близкие друзья.
     - Мела - лучший воин у нас, хитрый и  смелый,  -  с  вызовом  ответил
Аэйт. - Мне повезло, что я его тень. Конечно, он может меня бить, особенно
за такие проступки.
     Подумав над этим разъяснением, Синяка спросил:
     - Что такое "тень"?
     - Спутник воина, - тут же сказал Аэйт.
     Синяка еще немного помолчал.
     - Он что, жестоко дерется?
     - Да нет, - сказал Аэйт, скривившись. - Разве  что  по  уху  съездит.
Если он узнает, что я опять нарушаю законы, он расстроится.
     - Он не узнает, - сказал Синяка.
     Они обменялись улыбками, и юноша тут же подсел к  костру.  Он  открыл
уже было рот, но Синяка опередил его.
     - Ты часто нарушаешь законы?
     - Случается, - доверчиво отозвался Аэйт. - Однажды меня  даже  хотели
изгнать из племени.
     - Что же ты натворил?
     - Подсматривал за обрядами союза воинов. Я ведь еще не воин,  я  тень
Мелы, - пояснил он. - Мела берет меня в разведку или в битву.  Все  враги,
которых я убью, будут убитыми Мелой. Он учит меня. Я хорошая тень, так  он
говорит. Когда меня хотели изгнать, Мела чуть не  убил  себя.  Наш  вождь,
Фарзой, сын Фарсана, сказал, что боги разгневаны, что глаза тени не должны
видеть тайн. Удача - как женщина, сказал он, ее нагота - только для  мужа.
Даже если бы Мела перерезал себе горло, Фарзой не простил бы меня.
     - Почему же тебе разрешили остаться?
     - Варахнунт Асантао, - ответил Аэйт. - Она запретила. Она  видит.  Ее
слово тяжелее слов любого из племени. Но теперь я навсегда останусь тенью.
     - А если Мелу убьют? - неосторожно спросил Синяка и тут же пожалел  о
своей бестактности.
     Но Аэйт, похоже, давно уже думал об этом.
     - Убивают часто, - сказал он. - Могут убить и  Мелу.  Тогда  я  стану
тенью Фарзоя.
     Он по-детски сморщил нос.
     - Почему ты рассказываешь мне все это? - спросил вдруг Синяка.
     - Если ты враг, тебя прирежут, - пояснил Аэйт. - Если ты  друг,  тебя
незачем остерегаться.
     Это объяснение показалось Синяке вполне удовлетворительным.
     - Ты пришел, чтобы что-то спросить у меня, - напомнил ему Синяка.
     - Это твоя саламандра? - тут же поинтересовался Аэйт.
     - Прямой вопрос - прямой ответ, - сказал Синяка. - Моя.
     - Да... - протянул Аэйт. - Я так и понял.
     - Что ты понял? - Синяка насторожился.
     - А что ты не человек, - просто сказал  болотный  воин.  -  В  лучшем
случае, ты бродячий чародей.
     Синяку пробрала дрожь от этого "в лучшем случае", но он предпочел  не
уточнять.
     - Да, - продолжал Аэйт, довольный своей проницательностью,  -  ты  не
высокомерен, не так уж туп, неплохо видишь... Человек мог бы еще хитростью
и обманом подчинить себе тролля, но приручить саламандру... Как хочешь,  я
не верю, что ты человек. И Мела так считает. А вот кто ты на самом деле  -
это вопрос.
     Раздосадованный тем, что  здесь  даже  простой  мальчишка  видит  его
насквозь, Синяка сказал:
     - Скажи, Аэйт, это правда, что вы, морасты, - гномы?
     Аэйт поперхнулся.
     - Что значит - "гномы"?
     - Ну, какие-нибудь болотные  гномы...  Вы  такие  маленькие,  я  хочу
сказать, ростом, вы так близки к природе... - Синяка молол  чепуху  и  сам
знал это, но ему нужно было отвлечь мальчишку  от  догадки,  которая  была
опасно близка к истине.
     Маневр оказался успешным. Аэйт покраснел от возмущения.
     -  Что  за  привычка  стричь  всех  под  одну  гребенку!  Если  племя
низкорослое - так сразу "гномы"...
     - А что, разве не так?
     - Нет, - твердо сказал Аэйт. - Мы просто морасты.
     На смуглом лице чародея появилась довольная улыбка.
     - А я просто Синяка, - заявил он и с удовольствием  отметил,  что  на
сей раз даже Аэйт смутился и не нашелся, что ответить.


     Аэйт был прав, когда говорил, что слово  варахнунт  Асантао  -  самое
тяжелое в племени. Синяка не сомневался в  том,  что  вождь,  глава  союза
воинов, о  котором  рассказывал  ему  мальчишка,  с  радостью  прогнал  бы
подальше подозрительных чужеземцев, а  то  и  прирезал  бы  их  на  всякий
случай. Судя по словам Аэйта, Фарзой, сын Фарсана, был личностью  суровой,
и ему ни к чему были какие-то бродяги, да еще с такой странной внешностью.
     Всеми этими соображениями Синяка поделился с Асантао, как только  она
вернулась домой.
     - Фарзой суров, - согласилась колдунья,  -  и  недоверчив.  Идем,  он
хочет тебя видеть.
     Синяка нехотя встал. Великан все еще спал у костра. На его красной от
загара лапище белела повязка, распространяющая острый запах лука.
     - А великан? - спросил Синяка.
     - Он не отвечает, - сказала Асантао.
     - Почему ты так решила, Асантао? Он вполне свободный великан, ему лет
четыреста, не меньше. Я полагаю, он уже достиг совершеннолетия.
     - Он твоя тень.
     Пожалуй, она права, подумал Синяка. Хорошо еще, что Аэйт  растолковал
ему, что такое "тень". Неприятно все время задавать  вопросы,  большинство
которых кажутся, по всей  видимости,  идиотскими.  Синяка  так  давно  жил
совершенно один, что мгновенно  запутывался,  столкнувшись  даже  с  самой
простой социальной структурой.
     Асантао взяла его за руку и отвела к вождю.
     Фарзой восседал, скрестив ноги, на огромном котле, перевернутом вверх
дном и покрытом медвежьей шкурой. Потом уже (от Аэйта) Синяка  узнал,  что
этот котел был отлит из сотен бронзовых  наконечников  вражеских  стрел  и
копий. Справа от вождя стояли воины, числом около  двух  дюжин,  слева  на
древке  сверкало  золотое  изображение  лося,  сделанное  с   изумительным
мастерством.
     Вождь, глава воинского союза, был довольно высок ростом для болотного
человека. Он был  широкоплеч  и  строен;  некрасивый  шрам  пересекал  его
суровое лицо. Если в его белых волосах и была седина, то заметить ее  было
не так-то просто. Он носил волосы стянутыми в узел  на  затылке,  оставляя
две тонких косички свисать у висков. Две витых золотых гривны  сверкали  у
него на шее.
     - Поклонись, - сказала Синяке Асантао, и он послушно  наклонил  перед
Фарзоем голову.
     - Хорошо, - проговорил Фарзой. - Чужеземцев, мне сказали, двое.  Один
- тень. Отвечать будешь ты.
     Синяка почувствовал, как начинает ежиться под  пристальным,  недобрым
взглядом Фарзоя. Пришелец был  слишком  темным,  слишком  рослым,  слишком
чужим. Вождь видел в нем неотесанного нищего бездельника - и в своем  роде
был совершенно прав.
     Синяка  вдруг  понял,  что  несмотря   на   все   варварские   законы
гостеприимства, эти люди никогда не будут считать его ровней себе.
     Асантао осторожно тронула его за руку.
     - Я объясню тебе, - сказала она. - Вот Лось. Хорс  ездит  на  нем  по
небу. - Она указала на солнце. - Глаз Хорса смотрит на тебя  сверху.  Лось
слушает твои слова. Он из золота.  Золото  той  же  породы,  что  и  свет.
Поэтому не лги, чужеземец.
     Щурясь от ярких бликов, Синяка посмотрел на  Золотого  Лося,  главную
святыню племени, и подумал вдруг о Косматом Бьярни. Чертов пират, которого
он отправил в преисподнюю, перебил  бы  со  своими  головорезами  все  это
маленькое  племя,  не  задумываясь,  лишь  бы  завладеть  таким   огромным
количеством золота. Хорошо, что Бьярни больше нет. И  Синяка  в  очередной
раз  решительно  подавил  угрызения  совести,  терзавшие  его  при   любом
вспоминании о капитане "Медведя".
     Фарзой спросил:
     - Откуда ты родом?
     Удобнее было бы солгать, назвав какую-нибудь отдаленную  страну,  где
живут темнокожие люди, - тогда ему не пришлось бы ничего объяснять.  Но  у
Синяки вдруг появилось предчувствие, мгновенно ставшее  уверенностью,  что
Хорс действительно смотрит на  него,  а  Золотой  Лось  действительно  его
слышит, и что в их присутствии солгать  не  удастся.  Поэтому  он  ответил
правду.
     - Я из Ахена.
     Несмотря на изоляцию, в которой жил народ Фарзоя, вождю кое-что  было
известно об обитателях побережья.  Бросив  взгляд  на  Золотого  Лося,  он
сказал:
     - Мне странно, что ты не лжешь. Но ведь жители Ахена - люди  с  белой
кожей.
     Как объяснить, не слишком уклоняясь от истины, но и не приближаясь  к
ней на опасно близкое расстояние, что маги его рода,  торопясь  вложить  в
него силу, попросту опоили его ею, как  лекарством,  и  что  это  навсегда
сожгло его кожу?
     - Я был отравлен в детстве, - коротко сказал Синяка.
     - Никогда не слыхал о подобных ядах, - заметил Фарзой, покосившись на
Асантао, но колдунья стояла с бесстрастным лицом, скрестив руки на поясе.
     - Кто твои родители? - спросил вождь.
     - Я их не помню.
     - Где же ты вырос, в таком случае?
     - У добрых людей,  -  усмехнувшись  при  воспоминании  о  приюте  для
неполноценных детей, ответил Синяка.
     В тот же миг Золотой Лось вспыхнул алым, как будто его облили кровью.
Ложь была вопиющей, хотя на сей раз Синяка не собирался никого обманывать.
Фарзой понял это и не стал ничего говорить. Он решил дать чужому  человеку
возможность исправить неловкие слова.
     - Я вырос в приюте, - сказал Синяка,  -  у  злого,  жадного  хозяина,
которого ненавижу до сих пор, хотя он и не дал мне умереть от голода.
     Алый свет,  исходивший  от  небесного  Лося,  медленно  угас.  Фарзой
кивнул, удовлетворенный.
     - Чем ты занимаешься?
     Отчаянно косясь на Лося, Синяка очень осторожно ответил:
     - Бродяжничаю...
     Это было правдой, хотя и не полной. Но,  к  счастью,  даже  Хорсу  не
уследить за каждым, кто недоговаривает, - правильно говорил Мела,  у  бога
только один глаз.
     - Кто твоя тень?
     - Великан, только небольшой. Он давно уже не людоед.
     - Почему он следует за тобой?
     - Мне его подарили.
     На этот раз вождь позволил себе выразительно  поднять  бровь,  однако
комментировать  синякины  слова  не  стал.  Вместо  этого   он   поднялся,
выпрямившись во весь рост. Котел глухо загудел под звериной шкурой,  когда
вождь резко ударил по нему ногой.
     - Ты бродяга без роду и племени, -  спокойно  сказал  Фарзой.  Он  не
собирался никого оскорблять и просто, подводя итоги, называл  вещи  своими
именами. -  Ты  не  похож  на  людей  внешним  обликом.  Ты  неграмотен  и
безоружен. Для нашего народа  ты  бесполезен.  Ты  высокий,  твоя  тень  -
великан, вы будете много есть. Я хочу, чтобы вы ушли.
     Он прав,  подумал  Синяка.  Если  люди  Ахена  не  признавали  в  нем
полноценного человека, если добрые и веселые братья из Ордена  Закуски  не
захотели делить с ним свою жизнь, то почему его должен принимать маленький
болотный народец? Синяка наклонил голову, чувствуя странную горечь.
     Неожиданно у него вырвалось:
     - Позволь хотя бы моему великану залечить свою рану!
     - Нет, - сказал Фарзой.
     Синяка взглянул на воинов, но они стояли  неподвижно.  Он  вздрогнул,
услышав из-за своего плеча голос:
     - Позволь ему остаться, Фарзой.
     Все глаза обратились в  сторону  колдуньи.  Что-то  в  том,  как  она
смотрела, заставило вождя насторожиться. Асантао редко вмешивалась в  дела
племени. Чаще она выполняла просьбы и поручения вождя:  заклинала  погоду,
подбирала удачные дни для сражений, искала  пропажи,  лечила  раненых.  Но
сейчас она, похоже, решила настоять на своем.
     Фарзой задумался. Он понимал, что варахнунт вряд ли станет объяснять,
почему она это делает. Что-то открылось ей, и  она  считает,  что  чужаков
лучше оставить в племени.
     Фарзой кивнул.
     - Ты видишь, Асантао, - сказал он, и это было признанием ее правоты.


     Мела недоверчиво смотрел на костер. Дрова почти все уже прогорели, но
пламя весело трещало, не думая угасать. Молодому воину  не  нравились  все
эти колдовские трюки, и присутствие огненного духа его настораживало.
     - Не смотри ты на нее зверем, - сказал брату Аэйт,  с  хрустом  грызя
птичье крылышко.
     Несмотря на то, что в число магических талисманов, висевших у входа в
дом Асантао, входили две ложки, племя давно уже  забыло,  что  это  такое.
Морасты ели руками, изредка помогая себе ножом.
     - На кого? - огрызнулся Мела.
     - На саламандру, - легко пояснил младший брат и выплюнул кость. - Она
сытая и в хорошем настроении.
     - Тебе что-то показалось, Аэйт, - ответил Мела недовольно.
     Младший брат фыркнул, забрызгав подбородок утиным жиром.
     Синяке нравились братья. С  тех  пор,  как  благодаря  заступничеству
Асантао они с великаном остались в поселке, не было  дня,  чтобы  Аэйт  не
забежал к ним поболтать. Великана он недолюбливал,  не  в  силах  побороть
неприязни к его огромным размерам, а на Синяку смотрел добродушно  и  чуть
снисходительно. Смуглый синеглазый чужеземец вызывал у  него  любопытство.
Иногда вместе с Аэйтом приходил и Мела.
     Великан сидел поодаль от костра, но Синяке было хорошо слышно, как он
громко чавкает в темноте. Рана на его руке зажила,  но  Пузан  злобствовал
всякий раз, как видел Мелу. О чем  думал  при  этих  встречах  беловолосый
воин, сказать было трудно. Может быть, он полагал, что  великан  -  пустое
место, и его чувства не стоят того, чтобы над ними задумываться?  Ведь  за
Пузана отвечает Синяка.
     Хотя, с другой стороны, Аэйт, тоже тень, ни в коей мере пустым местом
не считался. Для этого парнишка слишком наблюдателен, подумал Синяка. Аэйт
выделялся своей  проницательностью  даже  среди  морастов.  Ему  бы  стать
ясновидящим, как Асантао.
     Но когда Синяка высказал это вслух, Мела рассердился.
     - Или одно, или другое,  запомни.  Если  ты  воин,  ничто  не  должно
отвлекать тебя от войны. Если ты варахнунт, твое оружие - второе зрение  и
магия.  Аэйт,  может  быть,  и  любопытен,  как  сорока.  Но  боюсь,   что
любопытство его праздное.
     - Ты верно говоришь, - нехотя сказал Аэйт и помрачнел.
     Братья переглянулись, словно разом  вспомнили  о  чем-то.  За  спиной
Синяки великан растянулся на траве и принялся ковырять пальцем в зубах.
     - А почему ты не хочешь заняться магией? - спросил Синяка.
     - Колдовство - женская работа, - ответил Аэйт. - Я хочу сражаться.
     Мела смотрел на него грустно. Младший брат вытер ладонью рот и  начал
разливать по чашкам крепкий черный травяной  отвар,  подав  сперва  брату,
затем Синяке. Помедлив, сунув дымящуюся чашку под нос Пузану. Пузан отпил,
обжегся и принялся на все лады бранить Аэйта.
     Мела все еще думал о своем.
     - Если ты хочешь сражаться, Аэйт, тебе лучше забыть все эти глупости.
     Аэйт легкомысленно пожал плечами.
     - Я всего лишь тень, - отозвался он. - Кому какое дело?
     Синяка осторожно тронул Мелу за плечо.
     - За что ты так сердишься на него, Мела?
     Мгновение Мела разглядывал Синяку хмурыми  светлыми  глазами,  словно
спрашивая,  можно  ли  доверять  этому  бродяге,  у  которого  и  имени-то
человеческого нет. Аэйт тоже стал серьезным.
     - Скажи ему, Мела, - прошептал он с тяжелым вздохом.  -  Ладно  уж...
Вдруг он знает, что теперь делать...
     Синяка догадался, что  речь  идет  об  очередном  проступке  младшего
брата. Наверняка он сознался в этом только Меле, а Фарзою  ничего  еще  не
известно. И Асантао тоже не знает, понял вдруг Синяка,  потому  что  иначе
Мела не стал бы секретничать с ним.
     - Может быть, ты сумеешь помочь, Синяка, - сказал Мела тихо. -  Я  не
решаюсь здесь ни у кого просить совета, потому что не  хочу,  чтобы  моего
брата все-таки изгнали.
     Аэйт смущенно улыбнулся.
     - Что он натворил? - спросил Синяка. Ему неожиданно  показалось,  что
дело серьезное.
     Мела сильно взял брата за левую руку и повернул ее к Синяке раскрытой
ладонью. Три черных надреза скрещивались посреди ладони. Синяка  осторожно
провел по ним пальцем.
     - Что это?
     - У него спроси, - сказал Мела, отпуская  руку  Аэйта.  -  А  ты  что
молчишь?
     - Это ктенонт, - сказал Аэйт. - Разрыв-трава. Я нашел ее и  врезал  в
ладонь. Теперь все замки, все оковы мне нипочем. Одно  прикосновение  -  и
металл разлетается в пыль!
     Мела обхватил голову руками, посидел так неподвижно, а  потом  мрачно
произнес:
     - И как вытравить ее из ладони, я не знаю.
     - А зачем? - удивился Синяка. - Полезная штука и всегда при себе. Это
же здорово.
     - Очень здорово, - сказал Мела. - Раз - и железо  в  пыль.  И  меч  в
пыль, и кинжал, и все, что хочешь. Как раз то, что так нужно воину. Рукой,
в которой живет ктенонт,  нельзя  брать  оружие,  понял?  НИКАКОЕ  ОРУЖИЕ!
Поэтому я и говорю: ты или колдуешь, или сражаешься.
     Он махнул рукой и залпом выпил чай. Аэйт украдкой посмотрел  на  свою
ладонь и лизнул ее.
     - Когда-нибудь рука тени принесет тебе славу, Мела, - сказал он.
     Мела подскочил, как ужаленный.
     - Аэйт, я запрещаю тебе. Забудь о ней!
     - Как я могу забыть? - рассудительно сказал Аэйт.
     Синяка попытался сделать течение разговора более мирным.
     - Лучше расскажи, как ты нашел эту траву, - попросил он Аэйта.
     Бросая на брата взгляды, наполовину виноватые, наполовину горделивые,
Аэйт рассказал, как отыскал гнездо черепахи, натыкал  вокруг  него  стрел,
чтобы она не могла пробраться в свой дом, затаился и стал ждать.
     - Она круглая, как глаз Хорса, - сказал Аэйт. -  Она  знает.  Она  не
стала ранить  себя,  просто  принесла  во  рту  траву  ктенонт,  и  стрелы
рассыпались... Я отобрал у нее траву - ну и вот...
     - Никогда о таком не слыхал, - сказал Синяка.
     Аэйт покосился на него с хитрым видом.
     - Ты, наверное, многого еще не слыхал, а?
     Мела  хотел  было  одернуть  брата,  который  говорил  слишком  много
дерзостей, но Синяка просто отозвался:
     - Ты прав.
     Он вспомнил, как снимал с великана  цепи,  призвав  на  помощь  магию
силы. Делал он это долго и неумело,  цепи  впивались  великану  в  тело  и
изрядно помучили бедное чудовище, прежде  чем  рассыпались  в  прах.  Будь
тогда на месте Синяки маленький воин с разрыв-травой в ладони, великану не
пришлось бы терпеть все эти муки.
     Мела все-таки сказал:
     - Твоя болтовня утомит самого Салманаксая, Аэйт.
     Салманаксай был мелким зловредным демоном, "сорочьим  богом".  Синяка
чаще слышал его имя в проклятиях, чем в молитвах.
     - Не ругай своего брата, - сказал Синяка.  -  Я  действительно  очень
мало знаю. Все, что он рассказывает, для меня ново и интересно.
     Из темноты донесся вкусный храп великана. Это  было  так  неожиданно,
что все трое - даже хмурый Мела - рассмеялись.


     На рассвете вся  деревня  была  поднята  на  ноги  отчаянным  звоном.
Стонала, жаловалась, проклинала врагов певучая бронза.  В  полусне  Синяке
казалось, что ему опять семнадцать лет, он снова сидит на развалинах дома,
и вновь уходят из Ахена великолепные защитники  города,  оставляя  его  на
милость Косматого Бьярни. Звенят колокола,  колыхаются  знамена,  сверкают
шпаги, развеваются перья  на  плюмажах  -  алое,  золотое,  синее,  белое;
начищенные кирасы; лоснящиеся кони...
     Синяка сильно вздрогнул и открыл глаза. В первое мгновение он испытал
облегчение от того, что находится в лесу, так далеко от проклятого города.
Но звон не уходил. Грозная бронза наполняла гудением всю долину.
     Над  чародеем  склонилась  большая  черная  тень.   Шершавая   ладонь
царапнула его щеку.
     - Господин Синяка, - прошептал великан, - чего это тут у  них  такое,
а? Может, удрать нам, пока не поздно?
     Синяка сел. Великан озирался по сторонам, его глазки тревожно бегали.
     - Чего ты опять боишься, Пузан? - спросил Синяка, зевая.
     - Я больше о вас забочусь, - обиделся великан.
     - Ладно, не ворчи. Пойдем лучше, посмотрим, что случилось.
     У огромного котла стоял один из воинов Фарзоя и изо всех  сил  ударял
по бронзовому днищу рукоятью меча. Вокруг уже собралось почти  все  племя.
Наконец, вперед вышел сам вождь, Фарзой, сын Фарсана. Он тронул  воина  за
плечо  и  произнес  несколько  слов,  которых  Синяка  не  расслышал.  Они
дождались, пока утихнет последний гулкий отзвук  потревоженной  бронзы,  и
воин, подсаженный сильными руками, поднялся на котел.
     Теперь он был хорошо виден.  Злые  черные  брови,  разлетавшиеся  под
белыми волосами, подчеркивали его сходство с той девушкой,  что  носила  в
прическе красные стрелы и в день появления Синяки с  великаном  в  поселке
морастов помогала Асантао выпекать хлеб. Ему было около сорока лет.
     Он поднял руки к  подбородку  и  дернул  завязки  плаща.  Плащ  упал,
прошуршав в полной тишине, и  все  увидели,  что  одежда  покрыта  пятнами
крови. Рядом с Синякой сжал губы Мела. Аэйта не было видно.
     Молчание нарушил тяжелый голос вождя.
     - Говори, Фратак.
     Фратак сказал:
     - Сегодня они напали на нас у Дерева Восьми Клыков.
     Ему не нужно было объяснять, кто такие "они". Мела отчетливо скрипнул
зубами.
     - Нас было пятеро, их больше двадцати, - продолжал Фратак. - Их вождь
силен и полон дьявольского ума. - Внезапно плечи его поникли. Казалось, он
едва держится на ногах. - Они сожгли дерево... - выговорил он с трудом.
     Синяка почти физически ощутил, как волна ужаса прокатилась  по  всему
племени.
     В эту минуту вождь выступил вперед и  негромко,  но  очень  отчетливо
спросил:
     - Кто убит?
     Фратак беззвучно пошевелил губами, прежде чем ответить:
     - Алким, Афан, Кой и Меса...
     Синяка ожидал горестного женского вопля, но все по-прежнему  молчали.
Потом глухой мужской голос из толпы проговорил:
     - Зачем ты остался жив, если они погибли?
     Фратак побледнел и пошатнулся, но ответил еще тише:
     - Чтобы сказать вам об этом...
     Но голос был неумолим:
     - Как же ты уцелел?
     Вместо Фратака ответил вождь:
     - Он жив, и этого довольно.
     Похоже, эти слова были приказом, потому что больше вопросов не  было.
Фратак обессиленно опустился на землю.  Возле  него  уже  стояла  Асантао.
Теплые карие глаза колдуньи быстро отыскали в толпе Синяку.
     - Помоги мне отнести его к дому, -  сказала  она  так  просто,  точно
Синяка всю жизнь ходил у нее в помощниках.
     Он не стал возражать.
     Когда Фратак уже спал, измученный болью и усталостью, Синяка  спросил
чародейку:
     - Скажи, Асантао, эти убитые воины -  Меса,  Кой,  Алким  и...  -  Он
запнулся.
     - Афан, - спокойно подсказала она, ничуть не удивленная тем,  что  он
запоминал их имена. - Что ты хочешь узнать о них?
     - Разве в племени не осталось их близких?
     - Почему же нет? Алким и Афан - братья, у них жив отец,  у  Месы  три
сестры, а Кой был младшим из пятерых...
     Синяка помолчал, собираясь с мыслями и  не  зная,  как  лучше  задать
вопрос, а потом набрался духу и спросил прямо:
     - Почему же никто не плачет по ним?
     Асантао пожала плечами.
     - Слезы прольются, беды остаются, - ответила она пословицей. - Печаль
не мочит, она жжет. - Глаза чародейки потемнели. - Черная  Тиргатао  ходит
по полю битвы с огненным рогом в руке. Она выжигает радость  из  душ  тех,
кто остался в живых. Если бы печаль поливала нас водой,  мы  перестали  бы
быть воинами. - Она помолчала немного, а потом заключила:  -  Горькое  это
пламя. Кого опалил огонь Тиргатао, тому вода уже не покажется сладкой.
     Раненый застонал во сне. Асантао помогла ему лечь удобнее.
     Синяка вспомнил об еще одной непонятной вещи.
     - Что это за Дерево Восьми Клыков?
     Асантао обтирала кровь раненого со своих рук.
     - Это тайна, - коротко ответила она.
     Синяка вздохнул.
     - Тайна так тайна, - пробормотал он, решив не спорить.
     Пузан, обдиравший перья с утки позади дома, обиженно встрял:
     - Вишь какие гордые... секреты все у них. Вы, господин Синяка, только
зря время тратите на эту  мелюзгу.  Верно  замечено:  чем  меньше  нечисть
размерами, тем больше в ней гонору и всякой вредности...
     - Заткнись, - оборвал его Синяка.
     Асантао низко наклонила голову,  убирая  в  свою  корзину  коробки  с
порошками и травами, и Синяка заметил это.
     - Он обидел тебя, - сказал он ей тихо. - Я убью этого ублюдка!
     Женщина вдруг улыбнулась.
     - Он не отвечает. Мне довольно того, что ты думаешь не так, как он.
     - Не отвечает? Кое за что он сейчас ответит. - Синяка возвысил голос.
- Пузан, иди сюда!
     Великан предстал с очень недовольным видом. Перья утки прилипли к его
локтям, кровавые пятна имелись на щеке и под носом, где он,  видимо,  убил
слепня.
     - Чего? - спросил он. - Я делом занят. Для вас же стараюсь...
     Он заметил, что Синяка по-настоящему  сердится,  и  слегка  присел  в
испуге.
     - Пузан, ты меня знаешь, - с легким нажимом проговорил Синяка. - Если
еще раз позволишь себе...
     Великан быстро-быстро заморгал.
     - Не... - сказал он жалобно, и его  рот  с  готовностью  расплылся  в
плаксивой гримасе. -  Ни  в  жизнь.  Клянусь  кишками  Торфинна,  чтоб  он
вернулся, паразит! Я же все  это  любя  и  исключительно  потому,  что  вы
великий, и я вам предан, а они это... не уважают.
     - Вон отсюда, - сказал Синяка.
     Великан с видимым облегчением удалился. Из-за дома доносилось  теперь
сопение, вызывающее, но не чрезмерно наглое.
     - Зря ты с ним  так,  -  сказала  Асантао,  пристально  посмотрев  на
Синяку. - Он тебя любит.
     - Знаю, - буркнул Синяка.
     Вечером он решил найти Аэйта. Свистнул ящерке, которая  подбежала  из
темноты и ткнулась носом в сапог. Синяка наклонился и  взял  ее  на  руки.
Пачкая его рубаху золой, саламандра развалилась у него на  плече,  видимо,
решив, что пришла пора отдохнуть. Но Синяка легонько потрогал ее пальцем.
     - Найди мне этого парнишку, Аэйта, - сказал он. - Пожалуйста.
     Рубиновые  глазки  на  миг  блеснули,  коготки  царапнули  плечо,   и
саламандра снова замерла,  уютно  пригревшись  на  плече.  Она  упорно  не
слышала никаких просьб.
     - Ах ты, ленивая жирная скотина, - прошептал Синяка. -  Я  ведь  могу
тебе приказать.
     На этот раз ящерка дернулась довольно сильно.  Она  помнила,  как  он
поймал ее, и ей совсем  не  хотелось  снова  корчиться,  придавленной  его
чудовищной властью. К тому же,  в  силу  своей  безмозглости,  человек  не
понимал, какую боль ей тогда причинил.
     Ящерка стремительно скользнула в  траву,  оставляя  за  собой  только
огненную полоску в темноте. Синяка сел, скрестив ноги, и стал ждать.
     Ждать ему пришлось недолго. Аэйт, как всегда,  выступил  из  пустоты,
бесшумный, точно тень.
     - Привет, - произнес он, радуясь тому, что Синяка от него шарахнулся.
Саламандра высунулась у парнишки из-за пазухи  и  нахально  уставилась  на
своего хозяина немигающими красными глазами. Эти двое  были  так  довольны
собой, что Синяке захотелось испортить им настроение.
     - Ты не боишься, Аэйт, что эта дуреха спалит на тебе одежду?
     Саламандра юркнула обратно. Из-под  кожаной  куртки  Аэйта  донеслось
обиженное шипение.
     - Ай! - вскрикнул Аэйт. - Она царапается.
     Саламандра притихла. Синяка решительно запустил руку Аэйту за ворот и
вытащил оттуда извивающуюся ящерку.
     - Нечего ей тут делать. Это мое имущество.
     -  Рабовладелец,  -  хмыкнул  Аэйт,  следя  за  тем,  как  саламандра
развалилась посреди потухшего костра и вызывающе замерцала.
     Синяка предложил юноше чаю, но тот отказался.
     - Что у тебя стряслось? - спросил он.
     - Собственно, ничего, - смущенно ответил Синяка. -  Я  хотел  у  тебя
кое-что узнать. Асантао говорит, что это тайна...
     - Какая?
     - Дерево Восьми Клыков, - прямо сказал Синяка.
     Аэйт долго молчал. Чужеземец спрашивал о том, за что его самого  чуть
не выгнали в болота умирать от одиночества и голода. И Асантао решила, что
Синяке лучше этой тайны не знать. Но, с другой стороны, дерева больше нет,
значит, и тайны больше нет...
     - Это святыня союза воинов, - сказал, наконец, Аэйт еле слышно. - Она
дает силу убивать и оставаться в живых. Она приносила нам  удачу.  В  него
врезаны две кабаньих челюсти с  клыками...  То  есть,  так  было...  -  Он
помрачнел.
     Синяка искоса посмотрел на него, но больше ни  о  чем  спрашивать  не
стал.


     Девушка с красными стрелами в волосах  стояла  перед  вождем.  Фарзой
жестом показал ей на мягкую шкуру, расстеленную на пороге  его  дома.  Там
были разложены ножи, стрелы, два  лука  -  Фарзой  разбирал  свое  оружие,
полагая, что скоро оно ему понадобится. Отодвинув в сторону связку  стрел,
девушка осторожно села. Фарзой наклонился к ней и коснулся ее щеки.
     - Фрат, - сказал он негромко, - твой отец вернулся  один,  оставив  у
соляного озера четверых убитых.
     Черные брови Фрат сошлись в дугу.
     - Его позор - мое несчастье, - ответила она.
     - Ты только тень, - сказал вождь, - а твой отец -  хороший  воин.  Не
терзай себя понапрасну. Я рад, что Фратак жив. Клянусь  богами,  Фрат,  не
будь ты женщиной, ты давно уже вошла бы в воинский союз.
     Фрат склонила голову.
     - Ты хотел сказать мне только это?
     - Нет, - ответил вождь. - Мне нужно знать, что у них  на  уме.  Зачем
они сожгли дерево, приносящее удачу? Ждет ли  нас  война  из-за  соли  или
можно будет поделить озеро между  нашими  племенами?  Я  должен  прочитать
мысли их вождя. Приведи сюда зумпфа, Фрат.
     Девушка гибко поднялась, готовая идти.
     - Живого, - добавил Фарзой, глядя ей вслед.
     Ее не было в деревне несколько дней. Она ушла, взяв с  собой  немного
хлеба, нож и веревку, и никто не проявлял беспокойства о ее  судьбе.  Даже
Фратак оставался  совершенно  безразличен.  Исподтишка  наблюдая  за  ним,
Синяка только дивился: как ему удается целыми днями лежать в доме Асантао,
есть, пить, принимать заботы колдуньи и ни с кем не разговаривать?  Синяка
спросил об этом Аэйта, но паренек только пожал плечами.
     - В их роду все такие, - пояснил он.
     Фрат вернулась к вечеру третьего дня. Она выступила словно из ничего,
внезапно показавшись у большого костра. Но не прошло и двух минут, как вся
деревня уже знала, что тень Фратака здесь,  хотя  ни  шума,  ни  крика  ее
появление не вызвало. Люди сходились к костру, усаживались вокруг и словно
бы не обращали никакого внимания на сидящую у огня девушку.
     Лицо  Фрат  осунулось,  одежда  на  ней  была  грязной,  левая   нога
перевязана повыше колена заскорузлой от крови и болотной тины тряпкой.  Но
она держалась горделиво и спокойно.
     Кто-то передал ей хлеб и кружку чая. Она принялась за еду и ела жадно
и быстро. Потом рядом с ней  показался  Фратак,  который  тоже  ничего  не
говорил - просто остановился возле дочери. Она подняла  на  него  глаза  и
улыбнулась. Тогда он мимоходом притиснул ее к себе,  взъерошив  ее  волосы
(сейчас в них не было ни одной стрелы, и они свободно падали ей на плечи),
но тут же отпустил.
     Фрат отложила в сторону хлеб и встала. К ней шел вождь. За ним, шаг в
шаг, ступала Асантао. Злое лицо Фрат озарилось торжествующей улыбкой.  Она
отбросила со лба растрепанные волосы,  оставляя  на  них  след  копоти,  и
засмеялась. Глядя на нее, Фарзой засмеялся тоже.
     - Где он? - спросил вождь.
     - У часовых, со стороны северных ворот.
     Не дожидаясь распоряжения, Фратак направился туда. Вождь положил руки
на плечи его дочери, любуясь ею.
     - Почему тебя так долго не было, тень Фратака?  Разве  в  лесах  мало
наших врагов?
     - Никак не могла найти живого, - ответила Фрат.
     Фратак и еще один воин притащили к костру пленного,  швырнув  его  на
землю к ногам вождя. Ноги у него были связаны, руки стянуты у  локтей  той
же веревкой. Когда его вздернули на  ноги,  Синяка,  сидевший  поодаль  от
большого костра, разглядел кровоподтеки по всему лицу пленного и  кровавые
пятна на его одежде. Из раны на бедре  торчал  обломок  стрелы  с  красным
древком. Светлые волосы, криво обрезанные ножом, слиплись и были  влажными
от пота. Пленник был невысоким и  коренастым,  и  глядя  на  него,  Синяка
вполне мог поверить, что его народ когда-то  составлял  с  морастами  одно
целое. На шее у зумпфа болталась грязная связка амулетов.
     Вождь молча смотрел на него. Пленный плюнул ему под ноги,  оставив  в
пыли красноватое пятно.
     Фарзой  посторонился,  и  вперед  вышла  Асантао.   Легкий   перезвон
сопровождал каждый ее шаг. На ней было длинное  белое  одеяние  с  тонкими
певучими серебряными подвесками по подолу,  рукавам  и  вороту.  Такие  же
подвески свисали с ее головной повязки, качаясь  у  висков.  В  руках  она
держала круглый плетеный щит из ивовых прутьев. Прутья основы  торчали  по
краям щита, как солнечные лучи.
     Увидев колдунью, пленный испустил дикий крик, забился в руках  воинов
и замер, когда Фратак сильно и расчетливо ударил его по раненой ноге.
     - Отпустите его, - тихо сказала колдунья.
     Оставшись без опоры, пленный опустился на землю  у  ног  Асантао.  Он
угрюмо свесил голову, разглядывая серебряные подвески, качавшиеся теперь у
его глаз.
     - Зажгите факелы, - проговорила Асантао.
     Поднялись несколько человек, и  не  прошло  и  пяти  минут,  как  вся
площадь у большого костра была ярко освещена. По  приказу  Асантао  костер
разобрали. Теперь люди ее племени стояли с факелами  вокруг  белого  пятна
золы, окружив колдунью, пленника и вождя.
     Асантао резко вознесла круглый щит над  головой.  Широкие  рукава  ее
белого одеяния скользнули к плечам, обнажая ее руки, унизанные браслетами.
Она громко назвала по имени Хорса и перевернула щит над погасшим  костром.
Со щита, шипя, посыпалась на  золу  соль.  Пленный  дернулся  всем  телом,
пытаясь отодвинуться, но Фарзой сжал его плечо железными  пальцами,  и  он
снова затих.
     Не оборачиваясь к обступившей их толпе, Асантао негромко позвала:
     - Аэйт, подойди ко мне.
     Юноша отдал свой факел  Меле  и  послушно  шагнул  к  колдунье.  Мела
проводил его тревожным  взглядом.  Не  слишком  ли  часто  Асантао  просит
младшего брата помогать ей? Не хочет ли она забрать его  и  сделать  своим
преемником? Вспомнив о последней  выходке  Аэйта  -  разрыв-траве  -  Мела
покачал головой. Об этом лучше вообще не думать.
     Аэйт остановился перед колдуньей,  доверчиво  глядя  на  нее.  Сейчас
Асантао была величава и неприступна - настоящая владычица, которой некогда
разглядывать лица своих подданных.
     - Сними с него сапоги, - велела она.
     Аэйт спокойно сел на корточки и начал стаскивать с пленного сапоги из
мягкой кожи, стараясь не извозиться в глине. Пленный моргал и тяжело дышал
- ему было больно. В одном сапоге противно хлюпала кровь.
     - Как же ты шел? - невольно спросил  Аэйт,  увидев,  что  мизинец  на
левой ноге пленника раздроблен - видимо, камнем.
     Пленный грубо выругался и ударил Аэйта ногой.  Раздосадованный,  Аэйт
вытер с лица грязь и бросил сапоги в траву.
     - Что-нибудь еще, варахнунт Асантао? - спросил он, поднимаясь.
     На мгновение теплые глаза колдуньи замерли на нем,  и  Аэйт  подумал,
что не знает никого прекраснее Асантао.
     - Поставь его на золу, - сказала она очень мягко.
     Фарзой помог  мальчишке  поднять  пленника  на  ноги  -  тот  яростно
отбивался. Силой они заволокли его на  кострище  и  поставили  босиком  на
соль. Соль разъедала  рану  на  ступне,  и  зумпф  кривил  лицо  и  сильно
вздрагивал всем  телом,  но  молчал.  Асантао  безжалостно  заставила  его
выстоять так довольно долго,  покуда  она,  озаренная  красноватым  светом
факелов,  читала  свое  заклинание.  В  тишине  трещал  огонь  и   звенели
серебряные подвески.
     Затаив дыхание, Синяка смотрел на белую фигуру колдуньи,  по  которой
пробегали тени, и картина казалась ему жутковатой.  То,  что  она  делала,
было ему непонятно, но он ощущал перемены,  вызванные  в  мире  серебряным
перезвоном и ее словами.
     Сначала на болотах,  далеко-далеко,  зародился  ветер.  Ему  ответили
листья и трава. Описывая большие  круги  вокруг  поселка  морастов,  ветер
двинулся вперед, становясь все стремительнее и приближаясь с каждым  новым
витком. Асантао выкликала его по имени, льстила  ему,  называла  ласковыми
прозвищами.
     Примерно  через  десять  минут  после  того,  как  зарождение   ветра
почувствовал Синяка, тревога охватила и остальных.  Один  за  другим  люди
начинали  вслушиваться.  Какая-то  разбуженная  чарами  сила  сплетала  их
судьбы, связывая в единое целое, она отнимала у каждого право быть  только
собой и создавала одну-единственную личность, состоящую из  сотен  "я".  И
эта личность хотела ЗНАТЬ.
     Асантао читала нараспев старинные стихи,  закрыв  глаза  и  покачивая
головой. Подвески, свисавшие с ее головной повязки, ложились то  на  одну,
то на другую щеку. Дул ветер, и мир становился больше.
     И вот ветер ворвался в долину. Все уже, все теснее  вился  он  вокруг
погасшего костра, сжимая кольцо. Взметнулись огни факелов, взлетели  белые
волосы. Асантао стояла, вскинув руки,  и  ее  била  крупная  дрожь.  Голос
колдуньи звенел и  срывался.  Ветер  приближался.  Пленный  замер,  широко
раскрыв глаза.
     Прервав заклинание на полуслове, Асантао закричала ему:
     - Зови своего вождя! Я хочу слышать!
     Он ошеломленно смотрел на  нее  и  молчал.  Асантао  сорвала  с  себя
тяжелый пояс, украшенный медными бляхами, и изо всех сил хлестнула его  по
лицу.
     - Зови! - хрипло крикнула она.
     И он закричал:
     - Гатал, вождь! Я говорю с тобой из плена перед смертью!  Ты  слышишь
мой голос? Гатал!
     Ветер обвился вокруг костра бешеным  смерчем.  Взлетела  зола,  соль,
ветки. Вспыхнуло пламя, тлевшее в головешках. На секунду ничего  не  стало
видно. Потом ветер отступил, круги стали шире, медленнее -  он  уходил  из
долины, унося голос пленника. Асантао пошатнулась и поднесла руки ко лбу.
     - Их много, - прошептала она вождю, который подхватил ее  на  руки  и
склонился над ней. - Их вождь  очень  силен,  я  слышу  его  ярость...  Он
хочет... Он говорит, что соль поделить нельзя, а удача морастов  не  нужна
ему. Поэтому он и сжег нашу святыню. Он захватит соляное озеро, Фарзой...
     Потеряв самообладание, пленный катался по  траве,  завывая  от  боли.
Аэйт пристально посмотрел на  Асантао,  а  потом  подошел  к  пленнику  и,
перевернув  его  лицом  вниз,  придавил  его  спину  коленом  и   принялся
развязывать веревки. Отвернув голову в сторону, пленный хрипло  дышал.  Из
угла его рта стекала розовая слюна. Когда Аэйт отпустил его,  он  поднялся
на четвереньки, потом сел. Рот у него был черный от земли. Не глядя ни  на
кого, он схватил обеими  руками  свою  кровоточащую  ступню,  скорчился  и
принялся слизывать с раны соль, время от времени сплевывая в траву.
     Аэйт сел рядом и задумался. Кто-то коснулся его волос. Подняв голову,
он увидел усталую улыбку Асантао. Белой тенью она высилась над ним,  глаза
темнели на осунувшемся лице.
     - Жалеешь врагов? - тихонько сказала она. - Это хорошо...
     Аэйт встал и наклонил голову.
     - Что с ним будет, Асантао?
     - Ты упрямый, - сказала ясновидящая. - Пусть идет,  куда  хочет.  Ему
недолго жить.
     Пленный сильно вздрогнул  и  посмотрел  на  колдунью  с  нескрываемой
ненавистью. Аэйт невольно поежился.
     Асантао сказала:
     - Пусть уходит.
     Ноздри Фрат дрогнули. Она метнула взгляд на  вождя,  который  тут  же
тронул колдунью за руку. Но Асантао не дала ему возражать.
     - Пусть уходит, - повторила она чуть громче. - От  него  для  нас  не
будет вреда. Я не хочу, чтобы мы запятнали себя  его  кровью.  Пускай  это
сделают другие.
     Пленный замер.
     - Я могу идти? - переспросил он.
     Вместо ответа Асантао  посторонилась.  Хромая  и  приволакивая  левую
ногу, он потащился прочь и вскоре исчез в темноте.
     - Фрат, подойди ко мне, - сказала Асантао. - Я хочу  посмотреть  твое
колено.
     Девушка повиновалась. Звеня серебром подвесок, колдунья повела  ее  в
свой дом, крепко держа за руку повыше локтя. Из темноты до Синяки  донесся
тихий ровный голос Асантао:
     - Не грусти, Фрат. Ты красива и отважна.
     Голос Фрат прерывался от обиды:
     - Зачем ты отпустила его?
     - Он идет навстречу своей смерти. Их вождь Гатал зарежет его во славу
кровавого бога Арея... Почему ты плачешь, Фрат?..


     Фарзой отправил десять человек к сожженной святыне союза воинов возле
соляного озера,