ее вмешательства не потребовалось. Эохайд проглотил второе оскорбление с тем же безразличием, что и первое. И в этом равнодушии было нечто худшее, чем гнев и угрозы. - Ты не вечен, Фарзой, и уже не молод, - спокойно вымолвил Эохайд. - И у тебя нет сына. Я знаю об этом. Фарзой побледнел. - Твоя жена тоже не на сносях, - сказал он. - Да и ты не бессмертен, хотя передо мной ты еще молокосос, Эохайд-найденыш. Теперь в толпе затаили дыхание. Асантао метнула взгляд на женщину с серебряными волосами. Та слегка покраснела. Эохайд прикусил губу и помолчал чуть-чуть, но когда он снова заговорил, его голос звучал все так же спокойно: - Я предложил тебе мир. Спроси своих богов и свой народ, Фарзой, сын Фарсана. Пусть они подскажут тебе правильное решение. Я вернусь за ответом через пять дней. Все трое повернулись и пошли прочь. Никто в толпе не проронил ни звука и не шелохнулся. Фарзой провожал их горящими глазами. Через несколько минут они услышали, как кто-то бежит за ними следом. Эохайд мгновенно обнажил оба меча и повернулся, закрывая собой Эогана и Фейнне. Но в этом не было необходимости. Их догоняла женщина. Путаясь в длинной юбке, поверх которой был повязан вышитый фартук, она спешила изо всех сил. В десяти шагах от Эохайда она остановилась. Она задыхалась. Они терпеливо ждали, пока она сможет говорить. Наконец она сказала: - Простите мою неучтивость. Я знаю, что не должна этого делать... Но вы сказали, что вернете пленных. Скажите еще раз: вы действительно вернете пленных? Она все время оглядывалась, не идет ли Фарзой, чтобы отогнать ее и не позволить ей выслушать ответ. - Мой старший сын, - пробормотала женщина извиняющимся голосом, - он у вас с весны... Он еще мальчик... Женщина заплакала. - Не надо плакать, - сказал Эоган. - Мы вернем всех, как обещали. Женщина подняла глаза, в которых дрожали слезы, и он увидел, как она похорошела. Ей не было еще и сорока. На мгновение Эоган вспомнил мать Фейнне, вторую жену своего отца. Всю жизнь он завидовал сестре, которая называла ее матерью. Сам Эоган, хмурый, драчливый подросток, упорно обращался к ней по имени. - Пусть боги морского берега благословят вашу доброту, - тихо сказала женщина. - Мое имя Эсфанд, и я навсегда в долгу перед вами. Эоган вздрогнул и сжал губы, словно боясь, что с них слетит какое-нибудь неосторожное слово, а потом резко повернулся и пошел прочь. Эсфанд смотрела ему в спину, и ее благодарный взгляд жег его, словно огнем. Только в своем лагере Мела снял шлем и тряхнул короткими волосами. - Как ты думаешь, - спросил он Эогана, - Фарзой узнал меня? - Вряд ли, - ответил Эоган. - Мне показалось, что он не так уж проницателен. - Он примет наши условия? - Я думаю, ты знаешь своего вождя лучше, чем я, Мела. - Когда мы расставались, он был гордым и недоверчивым, - задумчиво сказал Мела. - С тех пор многое переменилось. Может быть, наши победы сломили его гордость, но они же увеличили его недоверчивость во много раз. - Поживем - увидим, - сказал на это Эоган. Он все еще думал о женщине по имени Эсфанд. Фейнне почти сразу ушла в свою палатку. Мела проводил ее взглядом, но она даже не посмотрела в его сторону. - Госпожа Фейнне презирает меня по-прежнему, Эоган, - тихо сказал он кузнецу, который тем временем разводил огонь. В лагере уже повсюду горели костры. Ночи становились холодными. Эоган поднял голову. - Садись, Мела. Фейнне всего лишь женщина. Ее имя означает "Подруга Воинов". Будь с ней ласков и терпелив, и со временем она полюбит тебя. Мела сел к костру, вытянул ноги в сапогах. - Возьми плащ, - сказал Эоган. - Спасибо. Мела закутался в широкий черный плащ с капюшоном и замер, глядя в огонь. - Ты до сих пор называешь ее "госпожа Фейнне"? - заметил Эоган укоризненно. - А как мне называть ее? Она из рода вождей, а мой отец Арванд был простым воином. Он только после рождения Аэйта перестал считаться тенью Фарзоя. При мысли о брате Мела, как всегда, помрачнел. - Она твоя жена, - сказал Эоган. - И когда ты станешь великим вождем, тебе нужен будет сын. Мела густо покраснел. Эоган удивленно смотрел на него. - У тебя что, никогда не было подружки, Мела? - Была одна девушка, - тихо сказал Мела. - Сегодня я не видел ее на площади. Может быть, ее убили... Она была... - Он задумался на миг, не зная, как бы получше объяснить Эогану, какой была Фрат. - Она была как богиня войны. Дерзкая, отважная, веселая. И жестокая. Когда ее братья погибли один за другим, она заняла их место и стала тенью своего отца. Она носила красные стрелы в волосах. В те дни она была для меня дороже всех... - Но не дороже брата, - напомнил Эоган. Мела опять помрачнел. - Не говори о нем. - Почему? - Эоган хмыкнул. - Ты упорно продолжает считать, что Аэйт тебя предал? Правда, я в это не верю. Но будь у тебя в душе поменьше горечи, ты никогда бы не согласился принять помощь из моих рук. Ты не встал бы во главе сильного воинского союза и не смог бы, в конце концов, принести на эти земли мир. Ты же упрям и тупоголов, как все варвары... Ты предпочел бы участь раба и сгинул в безвестности. - Ты прав, - просто сказал Мела. Он уже знал то, что в поселке было известно каждому: кузнец никогда не ошибался. Костер уже догорел, но они все еще сидели и глядели на угли, думая каждый о своем. День ото дня Эоган и Мела все больше и больше сближались. Хмурый, молчаливый, Мела был намного умнее Гатала, и кузнецу было куда проще с ним. Они почти подружились - насколько оба они, замкнутые, одинокие - были способны на подобное. С Мелой не нужно было лишних слов, и Эогану это нравилось. Неожиданно до их слуха донесся еле слышный шорох. Эоган резко обернулся, но никого не увидел. Однако Мела успел заметить, как мимо скользнула тень. Кто-то из морастов беззвучно крался по лагерю. Ни один часовой не разглядел невидимого лазутчика, но, в отличие от своих часовых, Мела хорошо различал невысокую гибкую фигуру молодого воина. Он опустил капюшон на лицо, взял в руки меч и бросился навстречу тени. Безошибочно направив острие невидимке в грудь, он негромко сказал: - Руки за голову. Тень повиновалась. Теперь она четко вырисовывалась на фоне черных листьев. Мела сделал повелительный жест. - А теперь иди ко мне. По-прежнему держа меч приставленным к груди своего пленника, он отступил на шаг. Тень послушно следовала за ним. Когда они приблизились к костру, Мела опустил меч. Хмуря длинные черные брови, перед ним стояла Фрат. В ее облике произошли разительные перемены. Теперь Эоган, пожалуй, сочтет его лжецом: та гордая воительница с красными стрелами в волосах, что стояла по левую руку от Фарзоя, исчезла бесследно. Две косы без лент и украшений, простое платье в пятнах золы, холщовая сумка через плечо. У нее не было оружия. Она выглядела усталой и голодной. - Зачем ты пришла сюда, девушка? - спросил он тихо. Запавшие глаза Фрат смотрели на него равнодушно. - Моя госпожа велела мне найти Эохайда. Мела ожидал какого угодно ответа, только не такого. Поначалу он даже не поверил своим ушам. - Твоя госпожа? - вырвалось у него. - Да что такое творится на берегах Элизабет? С каких это пор морасты обращают в рабство друг друга? - Если ты можешь, окажи мне милость, - спокойным тоном ответила девушка, - помоги найти Эохайда. - Я Эохайд, - сказал Мела. - Садись и поешь. Фрат уселась, взяла кусок мяса и кусок хлеба и принялась жадно глотать, почти не жуя. Она и вправду была очень голодна. - Что же это твоя госпожа тебя совсем не кормит? - не выдержал Мела. - У нас мало еды, - сказала Фрат. - Я отдаю ей свое. Она не знает. Девушка еле заметно улыбнулась. - Как ее имя? Мела почти кричал. Эоган, безмолвно сидевший рядом, поднял голову, и под его сердитым взглядом Мела замолчал. Он едва не выдал себя. Если Фарзой узнает, кто скрывается под именем Эохайда, мира на этом берегу Элизабет не будет еще очень долго. Но девушка не заметила его смятения. Она прожевала кусок и ответила: - Ее имя Асантао. - Кто она такая? - спросил Мела, и Фрат ответила хорошо известной ему формулой: - Она видит. - Это та красивая женщина со знаками солнца на лбу, которая стояла сегодня рядом с вашим вождем? - вмешался Эоган. - Правильно говоришь. Фрат с грустью посмотрела на кусок мяса, который держала в руке, потом выковыряла в краюхе углубление и спрятала мясо в хлеб. Для Асантао, подумал Мела. Отважная, любящая душа - Фрат. И его кольнуло сожаление о той жизни, которую он мог бы прожить, если бы не младший брат. - Как же случилось, что Асантао стала твоей госпожой? - спросил он уже намного спокойнее. - Я совершила недозволенное, - объяснила Фрат. - Был один воин. Он должен был умереть, потому что он вор. Я пошла туда, где он мучился. Я хотела помочь ему. По нашим законам, это преступление. Фарзой велел изгнать меня за это из поселка в трясины. Все молчали, все боялись его. Только Асантао никого не боится. Мела отвернулся, кусая губы. Аэйт! Ты завел меня в какую-то чужую жизнь, как злая мачеха в сказке пасынков в глухой лес. Ты заставил меня стать кем-то незнакомым. Я не знаю этого Эохайда. Он был мне чужим. Из-за тебя мир перевернулся, и реки потекли по небу. Я люблю тех, кого ненавидел Мела. Я сражаюсь с теми, ради кого Мела проливал свою кровь. Эохайду ты не брат. Он закрыл глаза, и из темноты выплыла детская конопатая рожица Аэйта - каким он был лет в десять: с репьями в волосах, с расцарапанной щекой и синяком у левого виска. У него поздно стали меняться зубы, и в этом возрасте улыбка у него все еще была щербатая. Мела понял, что едва не проклял его, и ужаснулся сам себе. - Асантао добра, - услышал он свой ровный голос. - Зачем она велела тебе разыскать меня? Вместо ответа Фрат сняла с плеча холщовую сумку и вынула оттуда небольшой сверток - шелковый женский платок, принадлежавший, видимо, самой Асантао. Он был перевязан тонким шнуром. Мела с удивлением посмотрел на него. - Что это? - Не знаю. Мела взял его в руки и почувствовал, что он очень мягкий. Он отложил сверток в сторону и собрал в сумку Фрат всю еду, какую только сумел найти возле своей палатки. - Отдай это Асантао. И не голодай больше. Через пять дней я приду к твоему вождю за ответом. Я надеюсь, что он ответит мне "да". - У него нет выбора, - сказала Фрат. - Даже я беру хлеб из рук своего врага. Еще нынешней весной я не поверила бы, что такое возможно. - Я тоже, - пробормотал Мела. И, повысив голос, добавил: - Эоган, проводи ее из лагеря. Я не хочу, чтобы ее задержали. Эоган покосился на него с усмешкой, однако смолчал. Мела выждал, пока Фрат и Эоган исчезнут в темноте, потом взял платок Асантао и развернул его. На шелке, озаренные тусклым светом угасающего костра, лежали две белых косы - те самые, что Асантао срезала с его головы по приказу разгневанного Фарзоя. Аэйт и Бьярни шли холмами, и река бежала внизу, сверкая, изгибаясь, - перерезанная бонами, то мелкая и быстрая, то глубокая, темная. Неожиданно стала ощущаться близость человеческого жилья, хотя людей они по-прежнему не встречали. К вечеру они набрели на большое картофельное поле. Глотая горячую несоленую картошку вместе с кожурой, Аэйт никак не мог остановиться. Он наелся до боли в животе и уснул, не в силах больше бороться с усталостью. Закрывая глаза, он подумал о том, что, скорее всего, уже не проснется. Но сейчас это было ему почти безразлично. Однако ночь прошла спокойно, и наутро они снова пошли по берегу. Спустя несколько часов показалось широкое сверкающее зеркало залива. Аэйт споткнулся и остановился. Встающее солнце светило ему прямо в глаза. - Это залив, - сказал одноглазый. - Если мы хотим идти дальше, нам надо перебраться через реку. Они нашли старую плотину в двух верстах от устья реки и по ней перешли на другую сторону. Теперь дорога лежала по берегу залива. Впереди они увидели руины. Серые каменные стены углом вдавались в воду залива. Видимо, когда-то здесь находился форт, преграждавший доступ к городу со стороны моря. Он был разрушен давным-давно. Деревья, выросшие на развалинах, были уже довольно высокими. В голубоватой дымке был виден город. Раскинувшись на сопках, он подковой лежал вокруг залива. Бьярни прищурил свой единственный глаз, оценивая, насколько удачно выбрано место для форта. - Умели строить, сволочи, - сказал он с одобрением. - Тут кто-то сильно постарался, когда его разрушал. - Может, он обвалился от старости? - предположил Аэйт. - Ты, конечно, колдун первостатейный, - сказал одноглазый, - но уж прости, в фортификациях ничего не смыслишь. Небось, из болота и не вылезал? - Не вылезал. - Послушай, что я тебе скажу, Аэйт. Кто-то подошел на кораблях с востока и начал обстреливать его из пушек. Видишь, с одной стороны стены раскрошены, а с другой еще держат... Бьярни замер на полуслове с раскрытым ртом. - Я знаю, - вымолвил он, наконец, и медленно перевел взгляд на Аэйта. - Что ты знаешь? - Кто разрушил этот форт! - закричал Бьярни ему в лицо. - Я! Я же и разрушил! Это я подошел на кораблях с востока... А! Он махнул рукой, досадуя на тупость Аэйта, и побежал к развалинам. Он отчаянно спешил, как будто старый форт мог исчезнуть. Песок застревал в ботинках, и он сбросил их. Руины приближались слишком медленно. Он вошел в воду, уже по-осеннему холодную, и помчался по краю прилива. Сомнений уже не оставалось. Те, кто лишил его памяти, позаботились о том, чтобы он даже случайно не смог забрести сюда, и только благодаря упорству Аэйта он неожиданно столкнулся со своим прошлым лицом к лицу. Серый каменный прямоугольник лежал перед ним, как ключ к тайне. Сколько же лет прошло с тех пор, как он махнул рукой, и Тоддин поднес к пушке горящий факел? Одноглазый забрался на форт и начал бродить среди камней, раня босые ноги. Он нашел ржавые каски. А на этом месте он застрелил кого-то, уже безоружного. Кажется, тот хотел сдаться. Аэйт подошел к Завоевателю, держа в руках его ботинки. Город взбегал по склонам сопок, и острые глаза мальчика различали башни и стены, ажурные колоннады, легкие блестящие окна, отражающие солнечный свет, тусклую медь колокола на одной из звонниц... Это и был Ахен - великий город короля Карла. Родина Вальхейма. Аэйт забрался на развалины стены и, задрав голову, стал всматриваться в очертания городских улиц. Ингольв так и не сумел сюда вернуться. Перед глазами Аэйта мелькнуло бледное лицо капитана, испещренное черными точками, с кровавой раной на месте рта и крошевом выбитых зубов, и он ощутил такую острую боль, что пошатнулся и сел, хватаясь за грудь. С минуту он просто сидел на теплых камнях, подставляя лицо солнцу. Потом осторожно вздохнул несколько раз. Боль постепенно отпускала. Волны тихо плескали в каменные стены. Разбитая рыбацкая лодка лежала на песчаном дне, и она была полна почерневших прошлогодних листьев. Рядом с Аэйтом Бьярни проговорил: - Этот форт держался до последнего. Потому мы его так и разворотили. Эти ребята, которые защищали его, дали себя перебить, но не ушли. Не знаю уж, зачем. Дело было дохлое. Аэйт обернулся к нему. Бьярни стоял на развалинах, широко расставив ноги. Ветер шевелил его грязные черные волосы. Горбатый нос вздрагивал, втягивая в себя соленый запах моря. Бельмо тускло светилось на загорелом лице; зрячий глаз горел. Бьярни смотрел на Ахен, словно хотел проглотить его. Он завоевал этот город много лет назад. Он стрелял по этим зубчатым стенам, он разбивал ажурные колокольни и вешал мятежников на площади Датского замка (теперь он вспомнил и это название) в первую зиму Завоевания. И как же он любил этот город, когда наводил на него пушки, как тосковал по нему, когда метался по свету, не находя себе покоя! Как рвался сюда, как не хватало ему этих улиц и площадей, этой брусчатки, разбитой колесами пушек, этих стен, за которыми пряталась ненависть, этих пустых, безмолвных окон! И если правду говорят, что перед смертью человек вспоминает самое лучшее мгновение жизни, вспоминает так остро и сильно, словно проживает его заново, то Косматый Бьярни, умирая, вспомнит тот день, когда впервые увидел Ахен. Аэйт смотрел на него и вдруг ясно понял, что в вольном Ахене он сможет, наконец, убить его. Здесь, в Ахене, и жила смерть Завоевателя, она ждала свою добычу терпеливо, год за годом. У смерти много времени. Она не спешила. Аэйт встал. Хочется ему этого или нет, но долг Вальхейму будет заплачен. - Идем, - сказал он Косматому Бьярни. - Я хочу увидеть город. Они вошли в город ровно в полдень и в поисках харчевни подешевле спустились к порту по улице Северный Вал. У Бьярни было несколько динариев. Аэйт осматривался по сторонам широко раскрытыми глазами. Город ужаснул его. Прекрасный Ахен, на который он смотрел со стен разбитого форта, оказался лжецом. Аэйт не понимал, как Ингольв мог тосковать по этим трущобам. Облезлые каменные стены давили на него, верхние этажи смыкались над головой, как будто желали отнять у него небо. Здесь было душно, как в замке Торфинна. Аэйт начал задыхаться. Слишком много Зла было совершено в этом городе. И оно никуда не ушло, оно осталось. Оно нависло над островерхими черепичными крышами, как невидимое облако, время от времени проливаясь зловонным дождем то на одного человека, то на другого. Город был полон жестокости и страха. Они остановились возле дощатого барака, севшего на один угол. Перед бараком растеклась огромная зловонная лужа, в луже плавали объедки - корки, рыбьи хвосты. Аэйт осторожно обошел лужу и вышел на площадь. Здесь находились пакгаузы, приземистые одноэтажные здания, сложенные из кирпича. Их окна были забраны решетками. В порту шла погрузка. Захламленные мутные воды залива плескали о берег. Несколько пузатых судов стояли у каменного пирса, сохранившегося с давних времен. Громко ругались грузчики, и яростная брань отвечала им с кораблей. Большие тяжелые двери одного из пакгаузов стояли открытыми. В углу площади была сооружена виселица. Помост, срубленный из свежей древесины, был откинут. Резко пахло стружкой. Тела казненных уже сняли, но грязные разлохмаченные веревки со срезанными петлями еще болтались на перекладине. Под помостом валялось тряпье, на которое не позарился ни один мародер. Аэйт сел на ступеньку пакгауза, в стороне от погрузки, достал из кармана остывшую вареную картофелину и принялся рассеянно ее жевать. Неожиданно ему показалось, что он видит что-то в грязной пене прибоя. Встав, он подошел поближе. С каждой новой волной прибой приносил к берегу тело женщины и вновь уволакивал ее в море. Сначала она показалась Аэйту мертвой, но через несколько секунд он убедился в том, что она жива. Ее пальцы бессильно цеплялись за песок и выпускали его. Волосы, зеленые от тины, падали на некрасивое лицо с мелкими чертами. Аэйт остановился возле того места, куда приносили ее волны, сел на корточки и стал ждать. Холодные руки коснулись его, по телу женщины пробежала дрожь, и ее лицо показалось над водой. - Зачем ты тревожишь меня, Аэйт, сын Арванда? - спросила она тихо. Из ее рта вытекла вода. - Мир полон богов, которые знают мое имя, - пробормотал Аэйт. - Я лишь хотел бы помочь вам, госпожа. - Я Ран, повелительница Берега, - сказала женщина. - Оставь меня умирать, Аэйт. Волна захлестнула ее с головой и унесла прочь. Прошло несколько минут прежде чем она появилась снова. Аэйт терпеливо ждал. - Ахен скоро погибнет, - проговорила Ран. - И я погибну вместе с ним. - Почему? - Когда истинные горожане уходят и на смену им приходят Завоеватели, не остается уже такой силы, которая спасла бы город, - шелестел голос. Волна потащила ее обратно. Аэйт протянул вперед руку и задержал на миг женщину над поверхностью воды. - А боги? - спросил он. Большие бесцветные глаза Ран смотрели на него, отуманенные болью. - Боги сильны верой людей, - сказала она и выскользнула из его рук. Снова пауза. Новая волна прибоя. - Госпожа Ран, - позвал Аэйт, склоняясь над водой. - Что тебе нужно, младший сын Арванда? - Почему нельзя восстановить разрушенные башни, отлить новые колокола? - быстро спросил Аэйт. - Когда город умирает, новые стены не стоят, новые колокола падают и разбиваются, маленький Аэйт. Люди сильнее городов. Люди сильнее богов... С пузатого корабля матрос крикнул: "Берегись!" и выплеснул за борт ведро с нечистотами. По воде поплыли жирные пятна. Ран исчезла. Аэйт отвернулся. Его затошнило. Внезапно он сообразил, что Косматый Бьярни куда-то исчез. Ведь они собирались позавтракать. Куда делся пират? У Косматого было немного денег. Он хвастался ими Вальхейму перед тем, как убить его. И тут Аэйт услышал за спиной громкий радостный крик: - Вот он! Совсем близко грохнули сапоги. Аэйт вскочил. Косматый Бьярни стоял на помосте, под виселицей, и веревки касались его плеча. Он широко улыбался, указывая на Аэйта пальцем. - Хватайте его! - крикнул Бьярни. - Болотная нечисть! Вампир! Толпа возбужденно загудела. Еще минуту назад площадь была почти пуста. Метнувшись в сторону, Аэйт влетел в растопыренные руки какого-то дюжего матроса. Его окатило крепким запахом табака и портянок. Он увидел мокрые губы и два железных зуба. На одном из толстых пальцев было наколото кольцо. Аэйт резко присел, увильнув от этих лап и, петляя, побежал прочь от берега. Вокруг свистели и кричали. Два камня хлопнули его по спине. Выскочив к виселице, он неожиданно столкнулся с неопрятным стариком, и тот, кривясь, с силой ткнул Аэйта в лицо палкой, на которую опирался. По скуле потекла кровь. Третий камень, пущенный с завидной меткостью, ударил его по лбу, и Аэйт, теряя сознание, стал оседать на землю. Он увидел, как старик опять занес над ним палку. Косматый Бьярни что-то выкрикивал, стоя на помосте. Глядя на него сквозь розовый туман, Аэйт выговорил немеющими губами: - Я все равно убью тебя, Бьярни... Фигура Бьярни расплывалась у него перед глазами. На Аэйта надвигалась темнота. Вместо озлобленных лиц и грязной портовой площади он снова видел черную равнину и мертвых птиц под голыми деревьями. Его били, забрасывали камнями и комьями глины, но он уже не чувствовал боли. Там, среди безмолвных фиолетовых теней, все было тихо. Он узнал этот безотрадный пейзаж. Здесь ничего не изменилось с того дня, как он зарыл на берегу реки тело Вальхейма. И только не было горящего меча, вонзенного в землю. Одна лишь алая звезда вдруг проглянула между туч и озарила красноватым светом растрескавшуюся почву. От нее исходила сила, и Аэйт поднялся и пошел на тонкий луч. В голове у него мутилось. Где же меч Гатала, где светлый клинок, в котором заключено Зло, ненавидящее само себя? Почему он не пришел, когда Аэйт позвал его? Звезда торопила, не давала опомниться. Она вела его, не выпуская ни на миг, и когда он послушно шагнул ей навстречу, его мгновенно пронзила острая боль. И он закричал, но голоса своего не услышал, только увидел, как ярче вспыхнула между туч красная точка. Тогда Аэйт понял, что это всего лишь уголек, который разгорается под живым дыханием. Но неведомая сила не позволяла остановиться. Она была беспощадна. Ей не было дела до того, что каждый шаг точно пронзал Аэйта раскаленным железом. Порой ему чудилось, что он бежит по порту, петляет среди складов и завалов, среди нагромождений ящиков и куч с отбросами, скользит в лужах, несется через подворотни незнакомых домов, по дворам, путаясь в гирляндах сырого белья, все дальше, дальше, вниз, к заливу... Но это ощущение исчезало, и он снова начинал думать, будто все еще лежит на площади, возле виселицы, и сейчас его забьют насмерть. И когда алая звезда внезапно погасла между туч, боль, терзавшая Аэйта, ушла, и он даже не успел понять, была ли это смерть. Осень наступила вдруг, за одну ночь, как по волшебству, словно в одно прекрасное утро поднялось вместе с туманом и растаяло короткое лето. Небо затянуло облаками, на опадающие листья сыпался слабый дождь. В этот день Фарзой ждал своего врага, чтобы дать ему ответ. С раннего утра он стоял возле частокола. В притихшем поселке уже собиралась толпа, но никто не решался подходить к старому вождю. Ему казалось, что он стоит в одиночестве уже вечность. Потом - он не заметил, когда и как - рядом с ним очутилась Асантао. Втайне он был благодарен ей и злился на себя за это. Они молчали. Между ними все уже было переговорено за те пять дней, что дал им на раздумья Эохайд. И теперь они просто стояли рядом - старый вождь со шрамом на лице и молодая женщина в длинном белом платье. Потом Асантао сказала: - Они идут. Как и в прошлый раз, они шли втроем: Эохайд, Эоган и Фейнне. Но сегодня их сопровождали воины - хорошо вооруженные, сытые; ярко разрисованные щиты были в их руках; среди белых волос яркой медью горел шлем Эохайда. Мела видел, как постарел Фарзой, каким изможденным и больным он выглядит. "Я не хотел мстить", - повторил Мела про себя уже в который раз и тут же понял, что лжет самому себе. Нет, он все же хотел отомстить. И весь ужас заключался в том, что ему это удалось. Они остановились, когда расстояние между врагами сократилось до пяти шагов. Фарзой, не отрываясь, смотрел на прямые узкие губы Эохайда. Это была единственная часть лица, которую оставлял открытой медный шлем. Сейчас эти губы шевельнутся, и зазвучит спокойный, ненавистный голос. Но, как и в прошлый раз, первым заговорил Эоган. - Свет Хорса на твоем пути, Фарзой. Фарзой стиснул зубы, не желая отвечать учтивостью на учтивость. Выждав несколько секунд, Эоган продолжал: - Мы пришли за твоим ответом. Фарзой хрипло проговорил: - Мы согласны. Эоган улыбнулся, но Фарзой не заметил этого. Он не сводил глаз с медного шлема. - Это мудрое решение, - сказал кузнец. Фарзой молчал, не двигаясь с места. Тогда кузнец мягко сказал ему: - Позволь нам войти в поселок. Неожиданно Фарзой вскинул голову и закричал, с лютой ненавистью пожирая глазами скрытое шлемом лицо Эохайда: - Пусть он снимет шлем! Я хочу видеть его! Эохайд помедлил мгновение, потом неторопливо снял шлем, выпрямился и тряхнул волосами. Фарзой увидел широко расставленные глаза, острый нос, бледные веснушки на щеке. Лицо было молодое, грустное и очень знакомое. Оно словно возникло из давних, полузабытых воспоминаний. Фарзой задохнулся. Сделал шаг назад. Схватился за горло. - Арванд... - шепнул он. - Боги морского берега... Почему ты пришел? Ты так долго лежал в могиле... Я думал, ты простил меня... Знакомые серые глаза слегка расширились, и негромкий голос произнес: - Как ты назвал меня? - Арванд... - Мое имя Эохайд, - сказал Мела. - Тебе что-то чудится, старик. Отстранив дрожащую руку Фарзоя, которая цеплялась за его плечо, Мела в сопровождении своих воинов вошел в родной поселок. Возле медного котла на площади стояла Асантао. Ее волосы были заплетены в пятнадцать мелких косичек, каждая из которых заканчивалась связкой легких бубенцов. Длинное белое платье резко выделялось на фоне потемневшей меди котла. Поднимаясь на носках, она покачивалась из стороны в сторону, попеременно ударяя по котлу то одной рукой, то другой. Серебряные кольца на ее пальцах звенели о медь. Поселок был полон гула. Золотой Лось горел в вышине и, точно отвечая ему, светилась в сером небе пожелтевшая листва на макушке тонкой березки. Толпа на площади собиралась все больше. Морасты старались не смешиваться с пришельцами. Мела оказался словно на границе двух миров. Справа от него были худые лица, угасшие глаза, горько сжатые губы. Слева над яркими щитами мелькали улыбки. Эохайд обещал жестоко карать любое насилие, и никто из победителей не сомневался в том, что угрозу свою он выполнит. Но они были достаточно горды, чтобы и без всяких угроз и запретов спокойно стоять у главной святыни завоеванного поселка и не огрызаться в ответ на злой шепот побежденных. Асантао заговорила, и голос ее разносился на удивление далеко под пасмурным небом: - Слушайте, живущие на берегу Элизабет! Вот Эохайд, сын светлой реки и темного оружия. Он стоит перед нами и снова предлагает нам мир. - Чего он требует взамен? - крикнул кто-то из толпы. - Он хочет собрать под своей рукой оба народа, - сказала Асантао. - И Фарзой уже ответил ему "да". Что скажете вы? Молчание. Потом из толпы донесся мужской голос: - Почему мы должны встать под руку Эохайда? Как нам соединиться с народом, проклятым в мирах Элизабет за свою жестокость? Белая рука маленькой колдуньи, сверкнув серебром перстней, легла на плечо Мелы. - Он был рожден среди нас, - сказала Асантао, - и мы убили его. Элизабет взяла его в свое лоно, чтобы он родился снова, на этот раз среди наших врагов. И они сделали его своим вождем. Он принадлежит и нам, и им. У кого еще больше прав? - Ты видишь, Асантао, - проговорил тот же голос, смиряясь. Лицо Эохайда оставалось бесстрастным. Многие в поселке узнали его, однако пока что никто не подавал виду, что удивлен или обрадован. Мела нашел глазами в толпе Эйте, и ему на мгновение стало легче. Но рядом с Эйте стояла Фрат, и Мела поспешно отвел взгляд. Фарзой уже оправился и успел забыть об Арванде. Теперь он уверенно вышел вперед и громко произнес, указывая на своего врага: - К чему долгие разговоры и сказки о лоне Элизабет? Разве вы не видите, что это всего лишь старший сын Арванда, Мела, вор, которого мы изгнали за край жизни? Разве вы забыли, как он украл золотые серьги, предназначенные в дар Черной Богине? Еще недавно он стоял перед вами связанный, и я велел срезать его косы! - Это было давно, - возразил Эоган, и все взгляды обратились на кузнеца. Он слегка усмехнулся в светлую бороду. - Те дни давно миновали, Фарзой. Зачем ты вспоминаешь прошлое? Или ты уже забыл, что ответил нам "да"? - Я сказал "да" Эохайду, порождению Темных Сил и Светлых Вод, а не вору по имени Мела. - Остановись, Фарзой, - вполголоса вмешалась Асантао. - В этой войне нас победили. Сейчас не имеет значения, какое имя носит победитель. Впереди зима. Ты должен принять руку своего врага, пока эта рука протягивает тебе мир. - Хорошо, - сказал Фарзой, выпрямляясь. Мгновение он стоял неподвижно, а потом вдруг размахнулся и метнул нож в оборотня, который принес ему этот позор. Нож звонко ударил в медный котел, оставив на нем блестящую царапину, отскочил и упал на землю к ногам безмолвной Фейнне. В тот же миг рычащего, плачущего от злости Фарзоя схватили воины Эохайда. Один из них намотал растрепавшиеся длинные волосы старика себе на руку и оттянул его голову назад. Второй вытащил меч. Но Мела стоял неподвижно и ничего не говорил. Взгляд, которым он смотрел на Фарзоя, был пуст. Жизнь старика не нужна ему. Он добился своего, он вернулся домой не нищим, не беглецом, а победителем. Он не собирался пачкать рук кровью соплеменников. В деревне было очень тихо. Нож так и остался лежать у ног Фейнне - жена вождя не наклонилась поднять его. Мела молчал. Высоко вознесенный над беловолосыми головами маленьких болотных людей, горел Золотой Лось, и его рога, казалось, хотели распороть низкие осенние облака. Око Хорса внимательно следило за своими неразумными детьми. Какими же крошечными они, должно быть, виделись ему с высоты, какими ничтожными были их распри, их страдания, их радости, и как коротка и хрупка была их жизнь... - Отпустите его, - тихо сказал Мела. Ему повиновались, хотя и не сразу. Спутанные пряди волос упали старику на лицо, и он отвел их рукой, озираясь под пристальными, недобрыми взглядами воинов Эохайда. Асантао прикусила губу. Мела посмотрел в глаза человека, который второй раз хотел убить его, и увидел в них страх и бессильную злобу. Мела сказал: - Вот Фарзой, сын Фарсана, который назвал меня вором и решил, что я убью его за это. Он свободен и может идти, куда ему вздумается. Я не хочу, чтобы кто-нибудь здесь боялся или ненавидел. Я хочу только одного: мира. - Ты хорошо говоришь, Мела, - крикнул Инген, и воины с полосатыми щитами повернулись в его сторону. - Извини, что не величаю тебя сыном реки. Мела нашел его взглядом и кивнул. - Здравствуй, Инген. Называй меня, как хочешь. - Спасибо, - сказал Инген, криво улыбаясь. Они с Мелой были одногодками и в детстве часто дрались. - Ты говоришь нам о примирении, ты решил принести на болота мир. Ты считаешь, что возможен союз между исконными врагами. И это хорошо согласуется с бесспорной истиной "Не вечно же драться, и когти притупятся", неожиданно подумал Мела и еле заметно улыбнулся, вспомнив бога в святыне скальных хэнов. Инген оборвал эти воспоминания. - А кто вернет погибших, Мела? Мела перестал улыбаться. - Погибших никто не вернет. И ты знаешь это не хуже меня. - Кого ты привел в наш поселок? - упрямо сказал Инген. - Кого мы должны назвать братьями? Наша кровь - на их руках... - И их кровь - на ваших, - сказал Мела. - А ты сам, Мела, разве не убивал их? - выкрикнула Фрат. На миг их глаза встретились опять. Злое лицо Фрат слегка раскраснелось, черные брови сдвинулись под белой челкой. - Убивал, - сказал Мела. - И тебе это хорошо известно, тень Фратака. - А потом стал убивать морастов? - спросила девушка, дернув углом рта. - Нет, - сказал Мела. - Клянусь тебе, Фрат. Тихо запели бубенцы в волосах Асантао, когда колдунья тряхнула головой и вмешалась в разговор: - Обо всем позаботится время. Если мы начнем лечить эти раны сегодня, то спустя несколько лет мир станет прочным. И многие из нас сумеют забыть о ненависти. - Я - нет, - сказала Фрат. Асантао грустно посмотрела на девушку. - Ты - нет, - согласилась она. - Но другие - возможно, да. Оставленный всеми, Фарзой медленно отходил назад. Его провожали глазами, но давали дорогу. Может быть, слишком поспешно. Асантао запела, и Мела больше не думал ни о Фрат, ни о старике. Он не отрывал взгляда от маленькой колдуньи. Подняв руки к Золотому Лосю и раскачиваясь на носках, Асантао пела под легкий перезвон бубенцов. Она склоняла голову то вправо, то влево, встряхивая плечами после каждой законченной строфы гимна. Постепенно она стала убыстрять танец, и, отвечая ее голосу, Золотой Лось начал разгораться. Но не гневным алым светом, а праздничным золотом, точно ясновидящая зажгла второе солнце под серыми облаками. Она повернула руки ладонями вперед, и Мела увидел, что они выкрашены охрой. Потом провела по лицу, оставляя на своих щеках красные полосы, вытянулась, простирая руки к Лосю, и застыла. Несколько секунд царила тишина. По телу Асантао прошла дрожь; она пронзительно закричала; бубенцы затряслись на ее спине. На Око Хорса невозможно было поднять глаз - оно ослепляло. Золотой свет начал медленно заливать Асантао, и вот уже не тонкие косички, а солнечные лучи падают на ее плечи; сияние струится по рукам, по лицу. Сам собой загудел за ее спиной медный колокол, и низкий гул слился с нежным перезвоном бубенцов. И никого на свете не было прекраснее Асантао. Мела сделал шаг вперед и опустился перед ней на колени, склонив голову. Две ладони, горящие охрой, протянулись ему навстречу, и певучий голос проговорил: - Отдай мне Темный Илгайрэх, Эохайд, сын Реки. Отдай мне меч, созданный для побед, Мела, старший сын Арванда. Отдай мне оружие, не ведающее покоя, мальчик, который стал вождем... Мела вынул из ножен прекрасный длинный клинок и прикоснулся к нему губами. Сталь была ледяной. Охряная рука коснулась рукояти, и Мела разжал пальцы. Асантао подняла меч над головой. Он запылал. По рукам Асантао пробежали искры. Ее глаза отражали багровое пламя. Она заговорила: - Слушайте! - сказала она. - Слушай, Элизабет, и народ, живущий на ее берегах. Слушай Илгайрэх, Кующий Победы! Война уходит из нашего мира, как уходит под землю темный огонь. Ее взгляд упал на Мелу, который все еще стоял перед ней на коленях, и он отозвался: - Ты видишь, Асантао. Асантао засмеялась, пошире расставила ноги и с силой вонзила меч Гатала в землю. Золотой Лось стал темно-красным, точно его обагрило кровью. Рукоять меча начала расти. Сначала Мела решил, что от яркого света у него слезятся глаза и ему просто чудится. Но вот из клинка стал вырываться огонь. Языки пламени взлетали все выше, свивались все теснее, как будто невидимый мастер плел из них веревку. По рукам и лицу Асантао побежали багряные отблески. Меч увеличивался на глазах. Красные глазки Хозяина на рукояти зажглись, и смотреть в них стало жутко. Рот, едва намеченный, вдруг растянулся в ухмылке. А огромное тело все поднималось и поднималось из земли. Перепончатые лапы ожили и зашевелились на брюхе чудовища, и в вышине зарокотал голос: - Солнечная Дева, я знаю тебя. - Когтистая лапа потянулась к плечу Асантао и тут же отдернулась. - Я - Небесный Огонь, - бесстрастно сказала Асантао. Она казалась совсем крошечной рядом с подземным богом. Запрокинув голову, она смотрела в его угольные пылающие глаза, и бубенцы, вплетенные в косы, касались ее колен. - Зачем ты потревожила меня? - прошипел Хозяин. - Разве этот меч - единственное твое обиталище? - Я - везде, где есть часть меня. - Глазки Хозяина быстро отыскали Эогана. - Эоган! - крикнул Хозяин, разбрызгивая пламя. - Ты здесь, кузнец? - Где же мне быть, как не рядом с Темным Илгайрэхом? - отозвался Эоган. Пронзительный взор Хозяина устремился на Фейнне, и она метнулась к своему брату в поисках защиты. - Ух! - восхитился Хозяин. - Какая красавица! - Это Фейнне, - сказал Эоган, поспешно прикрывая ее лицо ладонью. - Будь добр к ней, Хозяин Подземного Огня. - Подруга Воинов, - прогудел Хозяин задумчиво. - Мне не нужна. Пусть воины будут добры к ней. Ведь ты нашел замену своему Гаталу? - Да. - Аха-ха... - Хозяин потянулся и стал еще выше ростом. Голос его гремел. - В недобрый час ты попросил у меня искру подземного огня, чтобы вложить ее в Илгайрэх. Любая вещь знает свой конец, а Сила бессмертна. Эта женщина, которая называет себя Небесным Огнем, сейчас уничтожит творение твоих рук, кузнец. - Пусть, - глухо сказал Эоган. - Это оружие не ведает покоя. В дни мира оно не будет желанным союзником. - Ты это сказал, - проговорил Хозяин, и в его тоне послышалась непонятная для Мелы угроза. - Не отпирайся же потом от своих слов, кузнец. Эоган, казалось, хорошо понял значение этой угрозы, потому что, побледнев, отозвался: - Будь по-твоему, Хозяин. И гулкий голос из-под серых облаков загромыхал: - Солнечная Дева с бубенцами в волосах, я ухожу. Я ухожу из твоего мира и уношу с собой то, что принадлежит мне по праву посвящения: Илгайрэх, вместилище моей искры, и Эогана, который продал мне себя в обмен на одну услугу. - Пусть будет так, - звонко сказала Асантао. Хозяин хмыкнул и протянул когтистую руку к Эогану. И Мела увидел это. Он не понял и половины из разговора кузнеца с подземным божеством. Он не знал, насколько сильна власть Хозяина над братом Фейнне. Ему неведомо было, в чем состоит Сила, о которой так много толковалось. Он просто увидел перепончатую кисть и черные когти. Эоган покорно шагнул ей навстречу. Мела бросился к кузнецу и закрыл его собой. - Так не будет, - сказал он, в упор глядя на Хозяина. - Не тяни лапы к моему Эогану, Хозяин. Може