ля, но ни слова не было произнесено ими с тех пор, как они оставили контору адвоката. - Разве вы не видите, Леонард, - сказала наконец горячо его жена, - что с вами произошло недоразумение? Пророчество вашего умиравшего брата было подобно изречениям Дельфийского оракула, его можно было понимать двояко, и, конечно, вы привели неверное объяснение. Вы оставили Могильную гору днем раньше, чем следовало. Вам предсказано было, что вы вернете Утрам при помощи Джен Бич, а не меня! - и она грустно усмехнулась. - Не говорите так, дорогая, - сказал печально Леонард. - Мне больно... - Как же иначе я могу говорить, прочтя это письмо? - отвечала она. - Теперь я всю жизнь должна быть обязанной ей за ее доброту. О! Если б я только не потеряла этих рубинов, если б я их не потеряла! Прошла еще неделя, и Леонард вместе с Хуанной очутились снова в большой зале дома Утрамов, где несколько лет тому назад зимней ночью он произнес с братом клятву. В этой зале все было оставлено на прежних местах; об этом позаботилась Джен. По-прежнему на пюпитре лежала древняя Библия, над которой они с братом произнесли клятву, на стенах, как и прежде, висели портреты предков, спокойно смотревшие на него. Неприкосновенным осталось и окно с рисунками геральдических щитов, покрытых девизами - "за любовь, дом и честь" и "per ardua ad astra". Он снова владел домом и восстановил свою честь. Он преодолел лишения и опасности, и звездная корона принадлежала ему. Чувствовал ли Леонард себя вполне счастливым, когда смотрел на знакомые ему семейные реликвии? Быть может, не совсем: там, на кладбище, была могила с надгробием из белого мрамора. Была ли счастлива Хуанна? Она хорошо знала, что Леонард искренно побит ее, но - увы! Ей было горько сознавать, что ее усилия пропали и она была лишена награды за них, которая досталась другой, показавшей себя если не лживой, то слабой. Она была уверена в том, что постоянно, днем и ночью, будет чувствовать в этом доме присутствие женской тени, тени бледной красивой женщины, которая будет стоять между ней и сердцем ее супруга. Одним словом, сейчас, в час полного благополучия, Леонард и Хуанна поняли справедливость французской поговорки, что фортуна никогда не дарит обеими руками, а, отдавая одной, любит отнимать другой рукой. Прошло около десяти лет, и сэр Леонард, уже член парламента и лорд-наместник своего графства, в первое майское воскресенье выходил из церкви в сопровождении жены, самой красивой женщины во всем графстве, и троих или четверых детей, мальчиков и девочек, здоровых и и прелестных. Посетив одну могилу, лежавшую близ алтаря, они пошли домой через зазеленевший парк и ярдах в ста от двери Утрам-Холла остановились у входа в жилище, известное под именем "крааля", которое имело вид пчелиного улья и было построено из соломы и жердей руками одного Оттера. Греясь на солнце у входа в хижину, сидел сам карлик, работая с ножом в руке над кучей молодых ясеневых деревец, из которых он делал метлы. - Здравствуй, баас! - сказал он, когда приблизился к нему Леонард. - Баас Уоллес уже здесь? - Нет, он придет к обеду. Помни, что тебя ждут, Оттер! - Я не опоздаю, баас, в этот день всех дней! - Оттер, - вскричала маленькая девочка, - ты не должен делать метлы в воскресенье, это не хорошо! Оттер засмеялся в ответ на эти слова и обратился Леонарду на языке, который понимали только они одни. - Что я говорил тебе много лет тому назад, баас? - сказал карлик. - Разве я не сказал, что, так или иначе, ты станешь богат и большой крааль за морем будет снова твоим, и дети чужеземцев не будут бегать в нем? Вот, мои слова исполнились! - и он показал рукой на детей. - Да, я, Оттер, бывший во многих случаях глупцом, оказался хорошим пророком! Несколько часов спустя обед в большой зале окончился. Все слуги ушли, включая Оттера, который, одетый в белую куртку, стоял за стулом своего господина.