янул на него, отвернулся, поглядел на тот путь, которым он взобрался из каньона. Внизу, у канала, виднелось множество огней, различалось мельтешение большой толпы. Он услышал далекие выкрики, звучавшие с различимой истерией. От топтера к нему приближались двое. Лунный свет блестел на их оружии. "Машхад", - подумал Лито, и это была печальная мысль. Отсюда - его гигантский скачок на Золотую Тропу. Он надел живой, саморемонтирующийся стилсьют из мембраны песчаной форели, вещь неизмеримой ценности на Арракисе... пока не поймешь уплаченную цену. "Я больше не человек. Легенды об этой ночи будут расти и раздуваться до неузнаваемости среди всех, кто ее застал. Но она будет правдой, эта легенда". Он поглядел вниз, прикинул, что уровень пустыни метрах в двухстах внизу. Луна высвечивала выступы и трещины на крутой поверхности, но никакой непрерывной тропки. Лито встал, сделал глубокий вдох, взглянул на приближающихся мужчин и прыгнул в воздух. Примерно тридцатью метрами ниже его согнутые ноги наткнулись на узкий выступ. Усиленные мускулы погасили удар и, спружинив, направили его полет в сторону, до другого выступа, который он задел руками, отскочил еще метров на двадцать вниз, наскочил - опять руками - на следующий выступ и опять пошел вниз, отпружинивая, прыгая, хватаясь за крохотные выступы. Наконец, заключительные сорок метров он одолел одним прыжком, приземлился кувырком, поджимая колени, вонзился в покатый склон дюны, подняв тучи песка и пыли. У подножия дюны он поднялся на ноги, одним прыжком взлетел на гребень следующей дюны. Он услышал хриплые крики с вершины обрыва, но проигнорировал их, сосредоточась на широких прыжках с вершины на вершину дюны. Побольше приспособясь к новой силе своих мускулов, он испытал чувственную радость от того, что в предвидениях не было того, насколько пожирающими расстояние станут его движения. Он был пулей пустыни, таким вызовом Танцеруфту, который никто до него не бросал. Когда он решил, что двое из орнитоптера достаточно оправились от шока, чтобы возобновить преследование, он нырнул на теневую сторону дюны и зарылся там. Для его новых мускулов песок был как тягучая жидкость, вот только температура опасно поднималась, когда он рыл слишком быстро. Он вышел наружу с другого конца дюны и обнаружил, что мембрана закрыла его ноздри. Удаляя ее, он ощутил, как пульсирует его новая кожа, вовсю трудясь, чтобы поглотить его пот. Лито пристроил себе в рот трубочку, отпил сиропа, глядя вверх на звездное небо. По его подсчетам, он был километрах в пятнадцати от Шулоха. Вскоре на фоне звезд возникли очертания топтера, огромной птицы, а за ней еще и еще одной. Он услышал тихо присвистывание их крыльев, ропот их приглушенных реактивных двигателей. Потягивая жидкость из живой трубочки, он ждал. Первая луна прошла по своему пути, потом Вторая. За час до зари Лито выбрался из своего укрытия на гребень дюны, оглядел небо. Никаких охотников. Теперь он знал, что вступил на тропу, в которой нет возврата. Впереди Время и Пространство уже приготовили ему ловушку, ради незабываемого урока для него самого и всего человечества. Лито повернул на северо-восток и пропрыгал еще пятьдесят километров, прежде чем на день зарыться в песок, оставив только крохотный выход на поверхность, через который высовывалась форельная трубочка. Оболочка училась жить с ним одной жизнью точно так же, как он научился жить с ней. Он старался не думать о всем другом, что она совершает с его плотью. "Завтра я совершу набег на Гара Рулен, - думал он. - Я разрушу их канал и выпущу его воду в песок. Затем я пойду на Виндсак, Старое ущелье и Харг. За месяц экологическое преображение будет отброшено назад на целое поколение. Это даст нам время для разработки нового расписания". И, конечно, дикость мятежных племен будет осуждена. Кое-в-ком проснутся воспоминания о Джакуруту. У Алии будет хлопот невпроворот. Что до Ганимы... Лито беззвучно, одними губами, произнес слова, которые вернут ей память. Время этому позже... если они уцелеют в этом жестоком переплетении нитей. Золотая Тропа заманчиво простиралась перед ним по пустыне, почти материальная вещь, видимая им открытыми глазами. И он подумал о том, как это бывает: животные должны перемещаться по земле, чтобы существовать, а существование людей зависит от движения души человечества, заблокированной на целые годы, нуждающейся в пути, по которому она сможет двинуться. Затем он подумал об отце, говоря себе, "Скоро мы обсудим все это как мужчина с мужчиной, и выявится одно-единственное видение". 53 Пределы выживания задаются климатом, теми долгими течениями медленных изменений, которые поколение может и не заметить. И именно крайности климата являются решающими и наглядными. Одинокие, конечные личности могут наблюдать климатические провинции, ежегодные перепады погоды, случайно отмечать вещи вроде: "Этот год холоднее всего, что на моей памяти". Такие вещи ощутимы. Но люди редко зорки в отношении той усредненной перемены, что происходит за большое количество лет. Но как раз через такие зоркость и чуткость люди учатся, как выжить на любой планете. Они должны изучать климат. Харк ал-Ада. Арракис, Преображение. Алия сидела на кровати, скрестив ноги, стараясь успокоить себя Заклинанием Против Страха, но в ее черепе отдавалось насмешливое хихикание, блокировавшее все ее усилия его сказать. Вскоре ей стал слышен голос - он завладел ее ушами, ее умом. - Что это за чушь? Чего тебе бояться? Мускулы ее ляжек дрогнули, словно ноги ее пытались пуститься бегом. Но бежать некуда. На ней был только золотой халат из чистейшего палианского шелка, и он не скрывал припухлостей ее начинавшего полнеть тела. Только что миновал Час Убийц - заря уже близка. Отчеты за последние три месяца лежали перед ней на красном коврике. Ей слышно было жужжание кондиционера, легкий ветерок колыхал таблички на катушках шигавира. Советники боязливо разбудили ее два часа назад, с новостями о последних потрясениях, и Алия затребовала отчеты, чтобы поискать через них ясное представление о происходящем. Она отказалась от Литании. Эти нападения - наверняка работа мятежников. Явно. И все больше и больше из них обращаются против религии Муад Диба. - Ну, и что тут дурного? - вопросил насмешливый голос внутри нее. Алия яростно затрясла головой. Намри ее подвел. Дурой она была, что доверилась такому опасному двойному орудию. Ее советники перешептывались, что на очереди обвинение Стилгару, что он скрытый мятежник. И что сталось с Хэллеком? Затаился среди своих друзей-контрабандистов? Вероятно. Она взяла одну из катушек. И МУРИЗ! Этот человек - истерик. Это единственно возможное объяснение. Иначе ей надо поверить в чудеса. Ни один человек, не говоря уже о ребенке (даже о таком ребенке, как Лито) не мог бы прыгнуть с громады Шулоха и уцелеть, удрав после этого в пустыню такими скачками, что переносили его с гребня на гребень дюн. Алия ощутила под рукой холод шигавира. Где же тогда Лито? Ганима отказывалась считать его иначе, чем мертвым. Видящая Правду подтвердила ее рассказ: Лито задран Лазанским тигром. Тогда кто же этот ребенок, о котором докладывают Намри и Муриз? Она содрогнулась. Разрушено сорок кванатов, их вода выпущена в песок. Верные Свободные и даже мятежники - все невежественные суеверы, все! Ее отчеты полным-полны рассказами о загадочных событиях. Песчаная форель прыгает в кванаты и распадается на великое множество своих маленьких копий. Черви умышленно топят себя. Кровь сочится из Второй Луны, падая на Арракис, где она вызывает великие бури. А ведь частота бурь И ВПРАВДУ возрастают! Она подумала о Данкане, отрезанном в Табре от внешнего мира, раздраженном ограничениями, наложения которых на него она настоятельно потребовала от Стилгара. Он и Ирулэн болтают и еще кое о чем, кроме того, каково ИСТИННОЕ значение всех этих знамений. Дураки! Даже ее шпионы поддаются влиянию этих возмутительных побасенок! Почему Ганима настаивает на своей истории с Лазанским тигром? Алия вздохнула. Только одно из сообщений на шигавирах было для нее утешительным. Фарадин прислал отряд своей личной гвардии, чтобы "помочь вам в тревогах и подготовить путь для Официального Обряда Обручения". Алия улыбнулась самой себе и присоединилась к хихиканию, рокотавшему в ее черепе. Этот план, по крайней мере, остается в целости. Надо найти логические объяснения, чтобы развеять всю остальную суеверную чушь. Тем временем она использует людей Фарадина, чтобы помочь под Шулохом и арестовать известных диссидентов, особенно среди наибов. Она прикинула, не предпринять ли действий против Стилгара, но внутренний голос остерег ее от этого. - Пока еще - нет. - У моей матери и Сестер до сих пор имеется свой собственный план, - прошептала Алия. - Почему она тренирует Фарадина? - Может, он ее возбуждает, - сказал Старый Барон. - Нет, что ты, такая ледышка? - Ты не думаешь о том, чтобы потребовать от Фарадина вернуть ее? - Я знаю опасности этого! - Хорошо. Между тем. Недавно заходила твоя молодая советница, Зия. Как его звать? Агарвис? Да, Бур Аргавис. Если б ты пригласила его нынче вечером... - Нет! - Алия... - Уже почти заря, ненасытный ты старый дурак! Нынче утром собирается военный совет, жрецы будут... - Не доверяй им, дорогая Алия. - Конечно, нет! - Очень хорошо. Теперь, этот Бур Аргавис... - Я сказала - нет! Старый Барон промолчал, но она начала испытывать головную боль. Боль медленно поползла от левой щеки внутрь черепа. Однажды она заставила ее метаться, как безумную, по коридорам, проделав такую штуку. Теперь она твердо решила ему воспротивиться. - Будешь упорствовать - приму болеутоляющее, - сказала она. Ему ясно было видно, что она и в самом деле это сделает. Боль начала слабеть. - Очень хорошо, - с обидой. - Тогда, в другой раз. - В другой раз, - согласилась она. 54 Ты разделил песок пустыни, драконам пустыни разбил Ты головы. Да, вижу тебя я зверем, выходящим из дюн, два рожка агнца у тебя, но говоришь ты как дракон. Пересмотренная Оранжевая Католическая Библия, Арра, II:4. Непреложным было это пророчество, нитки превращаются в канаты, и Лито теперь казалось, что он знал об этом всю свою жизнь. Он посмотрел вперед за вечерние тени над Танцеруфтом. В ста семидесяти километрах к северу находится Старое Ущелье, глубокая извивающаяся расселина в Защитной стене, через которую первые Свободные мигрировали в пустыню. В Лито не оставалось сомнений. Он знал, почему он стоит здесь в пустыне, в одиночестве, и с чувством притом, что вся эта страна принадлежит ему, что она должна повиноваться его велению. Он ощущал струну, связывающую его со всем человечеством, и глубинную необходимость мироздания жизненных опытов, придававших ему логический смысл, мироздания принятых регулярностей внутри вечного изменения. "Я знаю это мироздание". Червь, доставивший его сюда, явился на притоптывание его ноги, и, восстав перед ним, замер, как послушный зверь. Он вскочил на него и, только при помощи своих обладающих новой силой рук, развел ведущую губу колец червя, чтобы держать его на поверхности. Червь совсем притомился за целую ночь гонки на север. Его кремниево-серная внутренняя "фабрика" работала на полную мощь, щедро выбрасывая клубы кислорода, которые попутный ветер доносил до Лито обволакивающими вихрями. По временам у него начинала от теплых выбросов кружиться голова, и он испытывал странные ощущения. Рефлекторная и круговая субъективность его видений обратилась вовнутрь, на его предков, заставляя его припоминать кусочки его прошлого на Земле, сравнивая затем эти кусочки с его изменившимся "я". Он уже ощущал теперь, как его все больше уносит от чего-то узнаваемо человеческого. Соблазняем спайсом, который он заглатывает, где только наткнется хоть на самую его чуточку, и оболочка его больше не была песчаной форелью, как и сам он больше не был человеком. Реснички проникли в его плоть, создав новое творение, которому искать теперь свою собственную метаморфозу в грядущих эрах. "Ты видел это, отец, и отверг это", - подумал он. - "Слишком ужасающе это было, чтобы посмотреть этому в лицо". Лито знал, что думают о его отце, и почему. "Муад Диб умер от предвидения". Но Пол Атридес ушел из мира реальности в алам ал-мифал, хоть и живет еще, сбежал от того, на что отважился его сын. Теперь есть только Проповедник. Лито присел на корточки и стал неотрывно смотреть на север. Оттуда придет червь, а на нем - двое: юный Свободный и слепец. Над головой Лито пронеслась стайка мертвенно бледных летучих мышей, держа курс на юго-восток. Они были редкими крапинками в темнеющем небе, и глаз знающего Свободного по направлению их полета способен определить, к какому убежищу лежит их путь. Однако, Проповедник обойдет это убежище сторонкой. Место его назначения - Шулох, где не допускается никаких летучих мышей, чтобы они не привели посторонних к этому тайному месту. Червь появился сперва темным движущимся пятнышком между пустыней и северным ветром. Матар, песочный дождь, принесенный с горных вершин умирающей бурей, на несколько минут скрыл его из виду, затем он стал виден яснее и ближе. Линия холода у основания дюны, где примостился Лито, начала источать ночную влагу. Он ноздрями попробовал слабую сырость, прикрыл рот пузырящейся чашечкой мембраны. Для него больше не было необходимости охотиться за каждой крохотной капелькой. От своей матери ему досталась в наследство большая кишка Свободных, длиннее и больше обычной, возвращавшая в организм воду из всего, что в нее попадало. Живой стилсьют хватал и усваивал каждую достижимую капельку влаги. Даже сейчас, пока он сидел, его оболочка, коснувшись песка, сразу же выпустила реснички псевдоподы, чтобы запастись до крохи всей энергией, какую они смогут собрать. Лито присматривался к приближающему червю. Он знал, что юный поводырь к этому времени его уже увидел, заметил темное пятно на вершине дюны. Наездник не мог определить с расстояния специфику видимого объекта, но Свободные издавна знали, как поступать в таких случаях. Незнакомый объект может быть опасен. Действия юного поводыря были, предсказуемы, никакого предвидения не надо. Все верно, он чуть изменил курс и поехал прямо на Лито. Гигантские черви были оружием, которым Свободные пользовались множество раз. Черви помогли разбить Шаддама под Арракином. Этот червь, однако же, не стал повиноваться наезднику. Он остановился метрах в десяти, и, как тот его ни понукал, больше ни на песчинку не продвинулся вперед. Лито встал, почувствовал, как реснички резко втянулись назад в мембрану. Освободив рот, он окликнул: - Ахлан, васах-ахлан! - "Добро пожаловать, дважды добро пожаловать!" Слепец стоял на черве позади проводника, одна рука на плече юноши. Он высоко поднял голову, нос устремлен на голову Лито, словно старался унюхать, кто это у них на пути. Закат окрасил оранжевым его лоб. - Кто это? - спросил слепец, тряся плечо поводыря. - Почему мы остановились? - сквозь затворы стилсьюта его голос звучал гнусаво. Юноша, боязливо поглядев на Лито, сказал: - Всего лишь кто-то одинокий в пустыне. По виду, ребенок. Я попробовал направить на него червя, но червь не идет. - Почему ты ничего не сказал? - вопросил слепец. - Я думал, это всего лишь кто-то один в пустыне! - запротестовал проводник. - Но это демон. - Сказано истинным сыном Джакуруту, - заметил Лито. - А вы, достопочтенный отец, вы - Проповедник. - Да, это я, - и страх был в голосе Проповедника, потому что, наконец, он встретился со своим прошлым. - Здесь не сад, - сказал Лито. - Но добро пожаловать разделить со мной на сегодня это место. - Кто ты? - вопросил Проповедник. - Как ты остановил нашего червя? - зловещие нотки узнавания были в голосе Проповедника. Он призывает воспоминания о своем альтернативном видении, понимая, что может найти здесь конец. - Это демон! - протестовал юноша-поводырь. - Мы должны бежать отсюда, или наши души... - Молчи! - взревел Проповедник. - Я - Лито Атридес, - сказал Лито. - Ваш червь остановился, потому что я ему приказал. Проповедник застыл в остолбенелом молчании. - Пойдем, отец, - сказал Лито. - Слезай, и проведи ночь со мной. Я напою тебя сладким сиропом. Я вижу, у тебя есть фремкит с водой и кувшинами. Мы разделим наши богатства здесь, на песке. - Лито еще ребенок, - возразил Проповедник. - И, говорят, он погиб по подлости Коррино. В твоем голосе нет детства. - Ты знаешь меня, Отец, - сказал Лито. - Я мал для своего возраста, как и ты был, но мой опыт древен и мой голос обучен. - Что ты делаешь здесь, во Внутренней Пустыне? - спросил Проповедник. - Бу джи, - ответил Лито. "Ничего из ничего". Это был ответ скитальца Дзэнсунни, того, кто действует только с позиций отдыха, не прилагая усилий и в гармонии с тем, что его окружают. Проповедник потряс поводыря за плечо: - Это ребенок, и вправду ребенок? - Айджа, - ответил поводырь, бросая на Лито опасливый взгляд. Глубокий до дрожи вздох вырвался из груди Проповедника. - Нет, - сказал он. - Это демон в облике ребенка, - сказал поводырь. - Вы проведете ночь здесь, - сказал Лито. - Мы сделаем так, как он говорит, - проговорил Проповедник. Он убрал руку с плеча проводника, соскользнул по боку червя и по его кольцу на песок, чисто отпрыгнув, когда его ноги коснулись земли. Обернувшись, он сказал: - Отгони червя и дай ему потом уйти в песок. Он так устал, что не станет нам докучать. - Червь не уйдет! - запротестовал поводырь. - Он уйдет, - сказал Лито. - Но если ты попытаешься бежать на нем, я отдам тебя ему на съедение, - он подошел к сенсорной бровке червя и указал ему в том направлении, откуда они прибыли. - Иди туда. Юноша хлопнул червя по кольцу позади себя, понукая его, покачнул крюк, державший кольцо открытым. Червь медленно заскользил по песку, повернул, когда юноша наклонил крюк. Проповедник, двигаясь на звук голоса Лито, взобрался на дюну и остановился в двух шагах от него. Сделано это было с уверенностью и проворством, поведавшими Лито, что состязание будет нелегким. Здесь их видения расходятся. - Сними маску стилсьюта, отец, - сказал Лито. Проповедник повиновался, откинул складку своего капюшона и удалил прикрытие со рта. Зная свой собственный внешний облик, Лито изучал это лицо, так ясно видя черты сходства, как будто они были подчеркнуты светом. Эти черты необъяснимо согласовывались, хоть и не было в них ничего резкого, но нельзя было ошибиться насчет генетической тропинки, на которой они помещались. Именно эти черты унаследовал Лито из дней, полных жужжания и сочащейся воды, из волшебных морей Келадана. Но теперь они стоят на разделяющей их точке Арракиса, и ночь вот-вот падет на дюны. - Итак, отец, - сказал Лито, глянув налево, где тащился к ним по пескам поводырь, и где был отпущен червь. - Му зейн! - и Проповедник резко рубанул воздух правой рукой. "Это не к добру!" - Кулиш зейн, - мягко ответил Лито. "Только это добро и дано нам когда-либо иметь". И добавил на чакобсе, боевом языке Атридесов. - "Я здесь, и здесь я останусь!" Нам нельзя забывать этого, отец. У Проповедника поникли плечи. Полузабытым жестом, он поднес обе руки к своим пустым глазницам. - Однажды я поглядел твоими глазами и изучил твои воспоминания, - сказал Лито. Я знаю твои решения, и я побывал в том месте, где прятался ты. - Знаю, - Проповедник опустил руки. - Ты останешься? - Ты назвал меня в честь того, что этот девиз вписал в фамильный герб, - ответил Лито. - Дж'и суа, дж'ресте! Проповедник глубоко вздохнул: - Как далеко это зашло, то, что ты над собой сделал? - Моя кожа - не моя собственная, отец. Проповедник содрогнулся: - Тогда я знаю, как ты меня здесь нашел. - Да, я пристегнул свою к память месту, где мое тело никогда не бывало. Мне нужен был вечер со своим отцом. - Я не твой отец. Я только бедная копия, пережиток, - он повернул голову на звук приближающегося поводыря. - Я больше не обращаюсь к видениям, чтобы узнать свое будущее. Пока он говорил, тьма накрыла пустыню. Над ними вспыхнули звезды, и Лито тоже повернул голову к приближающемуся к ним поводырю. - Вубак ул кухар! - окликнул Лито юношу. - "Привет тебе!" - Субак ун нар! - последовал ответ. Проповедник сказал хриплым шепотом: - Этот юный Ассан Тарик - из опасных... - Все Отверженные опасны, - ответил Лито. - Но не для меня, - он говорил тихо, в разговорной интонации. - Если в этом твое видение, то я в нем соучаствовать не буду, - сказал Проповедник. - Возможно, у тебя нет выбора, - сказал Лито. Ты - филхаквиква, Реальность. Ты - Абу Дхур, отец Бесконечных Дорог Времени. - Я не больше, чем приманка в ловушке, - сказал Проповедник, и в голосе его была горечь. - И Алия уже проглотила эту приманку, - сказал Лито. - Но мне не нравится ее вкус. - Ты не сможешь этого сделать! - прошипел Проповедник. - Я уже это сделал, отец. Моя кожа - не моя собственная. - Может, еще не слишком поздно для тебя... - Слишком поздно, - Лито наклонил голову набок. Ему слышно было, как по склону дюны, на звук их голосов, тяжело взбирается Ассан Тарик. - Привет тебе, Ассан Тарик из Шулоха, - сказал Лито. Юноша остановился на склоне как раз под Лито, темная тень в звездном свете. В его осанке и в том, как он задирал голову, прочитывалась нерешительность. - Да, - сказал Лито. - Я - тот, кто бежал из Шулоха. - Когда я услышал... - начал Проповедник. И повторил: - Ты не сможешь этого сделать! - Я это делаю. Что значит, если тебя еще раз ослепят! - Ты думаешь, я этого страшусь? - спросил Проповедник. - Разве ты не видишь чудесного поводыря, которого они ко мне приставили? - Вижу, - Лито опять повернулся лицом к Тарику. - Ты что, не слышал меня, Ассан? - сказал Лито. - Но ты - мой демон, - и Лито ощутил, как возрастает напряжение между ним и его отцом. Вокруг них велась игра теней, проекции неосознанных обликов. И Лито ощущал воспоминания своего отца - нечто вроде пророчества назад, отбиравшего видения из устойчивой реальности этого момента. Тарик почувствовал это, эту битву видений. Он скользнул на несколько шагов вниз по склону. - Нельзя управлять будущим, - прошептал Проповедник, с большим усилием в голосе, словно поднимая огромный вес. Лито понял, в чем разногласие между ними. Это была стихия мироздания, над постижением которой он бьется всю свою жизнь. Либо он, либо его отец вынуждены будут действовать быстро, принимая решения по своим действиям, выбирая видение. И отец прав: стремясь к какому-то окончательному управлению мирозданием, только создашь оружие, которым в конце концов мироздание тебя и сразит. Выбрать видение и управлять им - это балансировать на единственной тонкой ниточке - играть в Бога на высоко натянутом цирковом канате, по обе стороны которого - космическое безмолвие. Ни одному из борющихся сейчас нельзя отступить в смерть-как-прекращение-парадокса. Каждый знает видения и их правила. Все старые иллюзии умирают. И когда один из состязающихся делают ход, другой может сделать контр-ход. Единственная неподдельная правда, имеющая сейчас значение для них, это та, что отделяет их от предпосылок видения. Нет безопасного места, только скоротечно тасуемые взаимосвязи, фиксируемые внутри тех пределов, к которым они привязаны лишь сейчас, устремленные в неизбежные изменения. Каждому из них не на что было положиться, кроме как на отчаянное и одинокое мужество, но у Лито были два преимущества: он направил себя по тропе, с которой нет возврата, и он принял все жуткие последствия этого для себя самого. Его отец все еще надеялся, что есть дорога назад - и не взял на себя бесповоротных обязательств. - Ты не должен! Ты не должен! - наждачным голосом проговорил Проповедник. "Он видит мое преимущество", - подумал Лито. И Лито заговорил, взяв разговорную интонацию, маскируя собственное напряжение - сбалансированное усилие, которого требовал от него иной уровень его соперника. - У меня нет страстной веры в правду, и исповедую я лишь то, что сам творю, - сказал он. И уловил тогда движение между ним и его отцом, нечто, гранулярные свойства чего касались только собственной, страстно субъективной, веры Лито в самого себя. Из этой веры он и знал, что разметил вехи Золотой Тропы. Наступит день, когда эти вехи смогут поведать другим, как быть человечными - странный дар от того, что в этот день уже не будет человеком. Но такие вехи всегда расставляются рисковыми игроками. Лито ощущал, как тут и там возникали они но всему пейзажу его внутренних жизней - и, ощущая это, бесповоротно пошел ва-банк. Он тихо понюхал воздух, ожидая сигнала, о котором и он, и отец знали, что он должен появиться. Оставался лишь один вопрос: предостережет ли отец напуганного до смерти юного поводыря, ждущего их внизу? Вскоре Лито опалил запах озона в своих ноздрях, разоблачительный запах защитного поля. Верный приказам, данным ему Отверженными, юный Тарик пытается убить обоих этих опасных Атридесов разом, не ведая об ужасах, которые это обрушит. - Нет, - шепнул Проповедник. Но Лито знал, что сигнал истинен. Он чуял озон, но воздух вокруг них не позвякивал. Тарик использовал в пустыне псевдо-поле - оружие, разработанное исключительно для Арракиса. Эффект Холцмана призовет червя, в то же время приводя его в неистовство. Ничто не остановит такого червя - ни вода, ни присутствие песчаной форели... Ничто. Да, поводырь установил устройство на склоне дюны и теперь выбирался бочком из опасной зоны. Лито вспрыгнул на вершину дюны, услышал протестующий вопль отца, но мощнейший импульс усиленных мускулов Лито ракетой швырнул вперед его тело. Одна взметнувшаяся рука ухватила Тарика за шею, через стилсьют, другая обвилась вокруг поясницы обреченного юноши. Раздался один короткий щелчок - шея сломалась. Лито перекувырнулся, поднял свое тело, словно отменно сбалансированный инструмент, и нырнул прямо туда, где в песке было спрятано псевдополе. Его пальцы нашли приспособление, он извлек его из песка и по широкой дуге швырнул далеко к югу. Вскоре из того места, куда упало псевдо-поле, донесся громчайший шипяще-молотящий грохот. Потом он смолк, и вновь наступила тишина. Лито поглядел на вершину дюны, где стоял его отец, все еще непокорный, но уже побежденный. Да, это Пол Муад Диб там - слепой, гневный, близкий к отчаянию из-за последствий его бегства от того видения, которое принял Лито. Пол мог бы поразмыслить теперь над словами из Долгого Коана Дзэнсунни: "При одном из актов прозрения будущего Муад Диб ввел элемент роста и развития в самое предвидение, через которое он видел человеческое существование. Через это он тратил несомненность. Стремясь к абсолютности упорядоченного прозрения, он умножил беспорядок, сказал прозрение". Одним прыжком вернувшись на вершину дюны, Лито сказал: - Теперь я - твой поводырь. - Никогда! - Вернешься ли назад в Шулох? Даже если они и хорошо тебя примут, когда ты вернешься без Тарика, то куда теперь делся Шулох? Видят ли его твои глаза? Тогда Пол повернулся к сыну, устремив на него безглазые глазницы: - Ты действительно знаешь тот мир, который здесь создал? Лито уловил особое ударение в вопроса Видение, которое, как они оба знали, запущено здесь в ужасающее движение, требовало, чтобы акт создания произошел в установленной точке времени. В тот миг, все чуткое мироздание разместится в линейной перспективе времени, обладающего характеристиками упорядоченной прогрессии. Они вошли в это время как могли бы вскочить в движущийся транспорт - и сойти могли лишь точно так же. Против этого, у Лито были в руках поводья из многих нитей, уравновешенные его собственным, видениями освещенном, взгляде на время как на многомерное и многократное петляющее. Он был зрячим в мире слепых. Только он мог разгромить упорядоченные логические основания, потому что его отец больше не держал поводья. С точки зрения Лито, сын изменил прошлое. А мысль, даже и невообразимая еще, из отдаленнейшего будущего могла повлиять на СЕЙЧАС и шевельнуть его рукой. Только ЕГО рукой. Пол понимал это, потому что не мог больше видеть, как Лито способен управлять поводьями, мог только распознать вне-человеческие последствия, которые принял для себя Лито. И он подумал: "Вот перемена, о которой я молился. Почему я ее страшусь? Потому что это - Золотая Тропа!" - Я здесь, чтобы придать целесообразность эволюции, и, следовательно, придать целесообразность нашим жизням, - сказал Лито. - Ты ЖЕЛАЕШЬ прожить все эти тысячи лет, изменяясь так, как тебе теперь известно, что ты изменишься? Лито понял, что отец говорит не о физических изменениях. Физические последствия понимали они оба: Лито будет приспосабливаться и приспосабливаться, кожа-не-его-собственная будет приспосабливаться и приспосабливаться. Эволюционное взаимопроникновение переплавит обе части в иное, они сольются, преображенные в единое, возникнет новое целое. Когда состоится метаморфоза - ЕСЛИ состоится - возникнет мыслящее создание ужасающих размеров, и мир станет поклоняться ему. Нет... Пол имел в виду перемены внутренние, мысли и решения, которые будут влиять на жизнь поклоняющихся. - Те, кто думает, что ты мертв, - сказал Лито, - знаешь, какие они приписывают тебе последние слова? - Конечно. - "Сейчас я делаю то, что вся жизнь должна сделать во имя службы жизни". Ты никогда этого не говорил, но жрец, думавший, будто ты никогда не сможешь вернуться и обозвать его лжецом, вложил эти слова в твои уста. - Я бы не назвал его лжецом, - Проповедник глубоко вздохнул. - Это хорошие последние слова. - Останешься ли ты здесь или вернешься в свою хижину у водоема Шулоха? - спросил Лито. - Теперь это твой мир, - ответил Пол. Это признание поражения как ножом резануло Лито. Пол постарался управлять последними нитями личного видения - выбор, за много лет до того сделанный им в съетче Табр. Ради этого, он принял свою роль инструмента мщения Отверженных, оставшихся от Джакуруту. Они осквернили его, но он предпочел скорей принять это, чем тот взгляд на мир, который выбрал Лито. Печаль Лито была так велика, что он несколько миль не мог говорить. Справившись наконец со своим голосом, Лито сказал: - Итак, ты заманил Алию, искусил ее и сбил ее на бездействие и на неверные решения. А теперь она знает, кто ты. - Знает... Да, она знает. Голос Пола звучал по-стариковски и полнился подавленным протестом. Но запас сопротивления в нем еще оставался. Он сказал: - Я отберу у тебя это видение, если сумею. - Тысячи мирных лет, - ответил Лито. - Вот что я им дам. - Спячка! Застой! - Конечно. И те формы насилия, которые я разрешу. Это будет урок, который человечество никогда не забудет. - Плюю я на твой урок! - сказал Пол. - Думаешь, мне не виделось сходного с тем, что выбрал ты? - Ты видел это, - согласился Лито. - И разве твое видение сколько-то лучше моего? - Ни на гран лучше. Хуже, может быть. - Тогда что я могу, как не сопротивляться тебе? - вопросил Пол. - Убить меня, может быть? - Я не настолько наивен. Я знаю, чему дан ход. Я знаю о разрушенных кванатах и о брожении. - А теперь Ассан Тарик никогда не вернется в Шулох. Ты должен пойти туда вместе со мной или не ходить вообще, потому что теперь это мое видение. - Я выбираю не возвращаться. "До чего же старчески звучит его голос", - подумал Лито, и эта мысль причинила ему терзающую боль. Он сказал: - Со мной - ястребиное кольцо Атридесов, спрятанное в моей дишсаше. Хочешь, чтобы я тебе его вернул? - Если б я только умер, - прошептал Пол. Я действительно хотел умереть, отправившись той ночью в пустыню, но знал, что не могу покинуть этот мир. Я должен был вернуться и... - Возродить легенду, - сказал Лито. - Понимаю. А шакалы Джакуруту ждали тебя в ту ночь, и ты знал, что они будут ждать. Им нужны были твои видения! Ты знал это. - Я отказывался. Я не сообщил им ни одного видения. - Но они осквернили тебя. Они закармливали тебя эссенцией спайса и потчевали женщинами и грезами, и у тебя БЫЛИ видения. - Иногда, - как же хитро звучал его голос. - Так ты возьмешь назад свое ястребиное кольцо? - спросил Лито. Пол внезапно опустился на песок - темная клякса в звездном свете: - Нет! "Значит, он понимает бесполезность той тропы", - подумал Лито. Это приоткрывало многое, но недостаточно. Соперничество видений переместилось из нежной плоскости выборов к массивному откидыванию альтернатив. Пол знал, что не может победить, но он еще надеялся обратить в ничто то единственное видение, за которое цеплялся Лито. Вскоре Пол сказал: - Да, я был осквернен Джакуруту. Но ты осквернил сам себя. - Правда, - признал Лито. - Я же твой сын. - И ты хороший Свободный? - Да. - Дозволишь ли ты слепцу окончательно уйти в пустыню? Дозволишь ли мне обрести мир на моих собственных условиях? - Он похлопал рукой по песку. - Нет, я тебе этого не дозволю, - ответил Лито. - Но ты имеешь право броситься на свой нож, если будешь настаивать? - И ты получишь мое тело? - Да. - Нет! "Значит, и эту тропу он знает", - подумал Лито. Если б сын Муад Диба поместил тело отца в святую раку - это послужило бы чем-то вроде цемента для видения Лито. - Ты никогда им не рассказывал, да, отец? - спросил Лито. - Я им никогда не рассказывал. - Но я им рассказал, - сказал Лито. - Рассказал Муризу. Кразилек, Тайфунный Бой. Плечи Пола поникли. - Ты не сможешь, - прошептал он. - Ты не сможешь. - Я теперь творение пустыни, отец, - ответил Лито. - Говорил бы ты так с бурей Кориолис? - Ты считаешь меня трусом за отказ от той тропы, - сиплым и дрожащим голосом проговорил Пол. - О, я хорошо тебя понимаю, сын. Авгуры и прорицатели всегда были пыткой для самих себя. Но я никогда не терялся в возможных будущих, потому что то, о котором ты говоришь - непроизносимо! - Твой Джихад будет летним пикником на Келадане, если сравнить с этим, - согласился Лито. - А теперь, я отведу тебя к Гурни Хэллеку. - Гурни! Он служит Сестрам через мою мать. И теперь Лито понял, какова область видения отца. - Нет, отец, Гурни больше никому не служит. Я знаю место, где его найти, и могу отвести тебя туда. Настало время сотворить новую легенду. - Вижу, мне от тебя не отделаться. Дай мне коснуться тебя, поскольку ты - мой сын. Лито подал правую руку навстречу шарящим пальцам, ощутил их силу, ответил ей равной, и не шелохнулся, как Пол ни тянул туда и сюда. - Даже отравленный нож не причинит мне вреда, - сказал Лито. - Во мне теперь другой химический состав. Слезы выступили на незрячих глазах, Пол разжал свою хватку, уронил руку. - Если б я выбрал твою тропу, я бы стал бикуросом шайтана. Кем станешь ты? - Некоторое время и меня будут называть посланником шайтана, - ответил Лито. - Затем начнут удивляться и, наконец, поймут. Ты не слишком далеко простер свое видение, отец. Твои руки вершили и добро и зло. - Но зло распознается лишь после события! - Таков путь многих великих зол. Ты проник только в часть моего видения. У тебя было недостаточно силы? - Ты знаешь, я не мог в нем оставаться. Я никогда не мог сделать зло, о котором еще до совершения его известно, что это зло. Я не Джакуруту, - он поднялся на ноги. - Ты что, думаешь, я один из тех, кто в одиночку смеются по ночам? - Печально, что ты никогда по-настоящему не был Свободным. Мы, Свободные, знаем, как выбирать арифу. Наши судьи могут выбирать среди зол. Так всегда у нас было. - Свободные, да? Рабы судьбы, которую вы сами и помогли соорудить? - Пол шагнул к Лито, продвигаясь со странной застенчивостью, коснулся одетой в оболочку руки Лито, прощупал ее, потом добрался до уха, потом до щеки, и, наконец до рта. - Ааа, вот все еще твоя собственная плоть, - сказал он. - И куда она тебя заведет? - Туда, где люди смогут творить каждое мгновение своих будущих. - Ты так говоришь. Богомерзость могла бы сказать то же самое. - Я не Богомерзость, хотя мог бы ей стать, - ответил Лито. - Я видел, как это происходит с Алией. В ней живет демон, отец. Гани и я знаем этого демона. Это Барон, твой дед. Пол закрыл лицо ладонями. Мгновение, плечи его дрожали, потом он опустил руки - и рот его теперь был сурово поджат. - Проклятие лежит на нашем Доме. Я молился, чтобы ты выбросил кольцо в песок, отверг меня и убежал прочь строить... другую жизнь. Так было б для тебя... - За какую цену? После долгого молчания, Пол сказал: - Конец подстраивает под себя ведущую к нему тропу. Только однажды не стал я сражаться за свои принципы. Только однажды. Я принял махдинат. Сделал я это ради Чани, но это превратило меня в плохого вождя. Лито обнаружил, что на это ему ответить нечего. Память о том решении была внутри нем. - Я могу лгать тебе не больше, чем мог самому себе, - сказал Пол. - Я знаю это. Всякому человеку следует иметь подобного слушателя. Лишь об одном тебя спрошу. Тайфунный Бой необходим? - Или это, или человечество угаснет. Пол расслышал правду в словах Лито и заговорил тихо, признавая, что видение сына намного шире его собственного: - Я не видел этого среди выборов. - По-моему, Сестры это подозревают, - сказал Лито. - Не могу найти другого объяснения решениям моей бабушки. Ночной ветер дохнул на них холодом. Захлестнул робу Пола вокруг его ног. Пол задрожал. Видя это, Лито сказал: - У тебя есть фремкит, отец. Я надую стилтент, и ночь мы сможем провести удобно. Но Пол мог только потрясти головой, зная, что ни в эту ночь, ни в какую другую ему уже не будет успокоения. Муад Диб, Герой, должен быть уничтожен. Только Проповеднику можно теперь двигаться дальше. 55 Фримены были первым народом, развившим сознательно-бессознательную символику для обживания движений и взаимосвязей своей планетарной системы. Они были первым народом, когда либо выразившим климат в терминах полу-математического языка, чьи письменные символы воплощают (или интернационализируют) внешние взаимосвязи. Язык сам стал частью системы, им описываемой. В этом развитии подразумевалось интимное местное знание того, что является достижением для поддержания жизни на планете. Можно оценить размах этого взаимодействия язык-система по тому факту, что фримены воспринимали себя как блуждающих в поисках корма жвачных животных. - Кавен вахид, - сказал Стилгар. "Подайте кофе". Он посигналил поднятой рукой слуге, стоявшему за порогом единственной двери в аскетичную комнату с каменными стенами, где Стилгар проводил свои бессонные ночи. Здесь старый наиб Свободных и завтракал обычно, по-спа