то во всех делах Вревы соблюдают осторожность. Из-за этой их черты в Консенте даже появилось выражение "Вревское пари". Было замечено, что Вревы всегда ждут момента, когда могут добиться своего наверняка. - Ты видишь голубой ящик, - сказал старый Говачин. Эта фраза подтверждала взаимопонимание, и ответа на нее не требовалось, но Маккай воспользовался этим вступлением. - Но я не знаю твоего компаньона. - Это Сейланг, Слуга Ящика. Сейланг согласно кивнула. Знакомый агент Бюсаба однажды объяснил Маккаю, как посчитать число обменов триад, в которых участвовала женщина-Врев. "Расстающийся партнер отщипывает от одного из ее челюстных мешков маленький кусочек кожи. Это выглядит, как маленькая оспина". Оба мешка Сейланг были испещрены прощальными знаками. Маккай кивнул ей формально и вежливо, обида не подразумевается - обида не наносится. Потом он посмотрел на ящик, которому она служила. Маккай тоже когда-то был Слугой Ящика. С этого начиналось изучение границ юридического ритуала. Говачинское выражение, означающее такое послушничество, переводились как "Сердце Неуважения". Оно было первой ступенью на пути к тому, чтобы стать Легумом. Старый Говачин не ошибся: Маккай, как один из немногих не-Говачинов, допущенных к статусу Легума и к юридической практике в этой планетной федерации, увидит этот голубой ящичек и будет знать, что в нем содержится. В нем должна находиться небольшая коричневая книга, отпечатанная на листах из нестареющего металла, нож с засохшей кровью многих сенсов на его черной поверхности и, наконец, серый камень, побитый и исцарапанный за века использования его для стука по дереву при начале говачинских судебных сессий. Ящичек и его содержимое символизировали все, что было таинственного и в то же время практичного в говачинском законодательстве. Книга была вечной, но она не предназначалась для чтения; она хранилась в ящике, и ее можно было просто рассматривать как точку отсчета. Нож нес на себе кровавый итог многих концов. И камень - он произошел от естественной земли, где все только изменялось, не имея начала и конца. Все вместе, ящик и содержимое, представляли собой окно в душу любимцев Бога-Лягушки. А теперь они обучают Врева в качестве Слуги Ящика. Маккай задал себе вопрос, почему Говачин выбрал смертоносного Врева, но спросить вслух не посмел. Голубой ящик, однако, был совсем другим делом. Он означал, что планета по имени Досади будет наверняка здесь названа. Открытие Бюсаба вот-вот должно было стать объектом говачинского Закона. То, что Говачины предугадали операцию Бюро, делало честь их источникам информации. Во всем в этой комнате чувствовался тщательный подбор. Маккай придал лицу маску расслабленности и оставался безмолвным. Казалось, что старый Говачин не был этим доволен. Он сказал: - Когда-то ты очень позабавил меня, Маккай. Это могло быть комплиментом, а могло и не быть им. Трудно сказать. Даже если это комплимент, то, исходя от Говачина, он должен содержать в себе некоторые оговорки, особенно в юридических вопросах. Маккай сохранял молчание. Этот Говачин обладал большой властью, в этом сомнений быть не могло. Тот, кто оценит его неправильно, услышит финальную трубу Судебного Зала. - Я наблюдал, как ты обсуждал в наших судах свое первое дело, - сказал Говачин. - Ставки тогда были девять и три десятых против трех и восьми десятых, что мы увидим твою кровь. Но ты закончил свою речь, показав, что ценой свободы является вечная небрежность. Это наполнило завистью многих Легумов. Твои слова пронзили кожу говачинского Закона и добрались до его плоти. И в то же время ты развеселил нас. Это был мастерский ход. До этого момента Маккай даже не подозревал, что кто-то может найти что-нибудь забавное в его первом деле, однако обстоятельства указывали на искренность слов старого Говачина. Вспоминая это первое дело, Маккай попытался заново оценить его в свете такого нового подхода. Он помнил то дело хорошо. Говачины обвинили Младшего Магистра по имени Клодик в нарушении им самых священных обетов в результате выполнения им юридических обязанностей. Преступление Клодика заключалось в том, что он освободил тридцать одного Говачина из-под юрисдикции говачинского Закона с той целью, чтобы они могли перейти на службу в Бюсаб. Злополучный обвинитель, всеми любимый Легум по имени Пиргатуд, стремился занять место Клодика и сделал ошибку, пытаясь добиться прямого обвинения. Маккай в то время думал, что мудрее было бы попытаться дискредитировать правовую структуру, привлекшую Клодика к суду. Это перенесло бы судебное решение в компетенцию общественного голосования, и досрочное смещение Клодика с должности, несомненно, было бы выбрано большинством. Видя подобное представление дела, Маккай атаковал обвинителя, представив его узколобым законником и ярым сторонником Старого Закона. Победа была достигнута относительно легко. Однако когда процедура дошла до ножа, Маккай почувствовал глубокое отвращение. О том, чтобы продать Пиргатуда назад, в его собственный Филум, не было и речи. Бюсабу был необходим Легум не-Говачин... он был необходим всей остальной не-Говачинской вселенной. Немногие другие не-Говачины, добившиеся статуса Легума, все были мертвы, и все они до одного погибли в Судебном Зале. Враждебность по отношению к говачинским мирам росла. Подозрения наслаивались на подозрения. Пиргатуд должен был умереть традиционным, формальным способом и сам сознавал это, наверное, даже лучше, чем Маккай. Пиргатуд обнажил свою область сердца рядом с желудком и сложил руки за головой, как требовалось ритуалом. При этом приступал желудочный круг, давая точку отсчета для удара. Чисто академические уроки анатомии и практические занятия на манекенах дошли до своего смертельного средоточия. "Чуть левее желудочного круга вообрази себе небольшой треугольник с вершиной в центре желудочного круга, расположенный горизонтально, так что его основание касается нижнего края круга. Наноси удар в нижнюю внешнюю вершину этого треугольника, слегка вверх в направлении средней линии". Единственным удовлетворением, которое Маккай получил от всей этой процедуры, было то, что Пиргатуд умер чисто и быстро, от одного удара. Маккай не вошел в говачинский Закон как "мясник". Что же в этом деле и его кровавом окончании было для Говачинов забавного? Ответ на этот вопрос наполнил Маккая глубоким ощущением опасности. "Говачины посмеялись над самими собой, потому что они недооценили меня! А я так и планировал, что они меня недооценят. Именно это их и позабавило!" Вежливо выдержав некоторое время, необходимое Маккаю для воспоминаний, старый Говачин продолжал: - Я ставил против тебя, Маккай. Заключил пари, ты понимаешь? И все равно ты привел меня в восторг. Ты проучил нас, выиграв свое дело в классической манере, которая сделала бы честь лучшим из нас. Конечно, в этом и есть одна из целей Закона: проверять качества тех, кто выбирает себе это занятие. Что же ты рассчитывал обнаружить, когда откликнулся на наш последний вызов на Тандалур? Резкая смена темы разговора этим вопросом застала Маккая врасплох. "Я слишком долго не общался с Говачинами, - подумал он. - Я не могу расслабиться даже на мгновение". Это ощущалось почти физически: если он пропустит хоть один такт ритма в этой комнате, то и сам он, и целая планета падут перед говачинским правосудием. Для цивилизации, законы которой базировались на Судебной Арене, где любой из участников может быть принесен в жертву, возможно было все. Маккай подобрал свои слова со смертельной тщательностью. - Ты вызвал меня, это правда, но я прибыл по официальному поручению моего Бюро. То, что меня заботит - это дела Бюро. - Значит, ты находишься в трудном положении, потому что, как Легум Говачинской Адвокатуры, ты являешься объектом нашего подчинения. Ты знаешь меня? Он был Магистром, Самым Главным Спикером "Филума Филумов", в этом не было сомнений. Он уцелел в одной из самых жестоких традиций, известных во вселенной сенсов. Его способности и возможности были значительными, и он находился на своей родной почве. Маккай выбрал осторожный вариант ответа. - При моем появлении мне велели прибыть в это место и в это время. Это все, что я знаю. "Малейшая известная вещь будет управлять твоими действиями". Это был порядок предоставления доказательств у Говачинов. Ответ Маккая возлагал тяжесть юридической ответственности на спрашивающего. Руки старого Говачина сжались от удовольствия при виде уровня артистизма, до которого поднялось их состязание. Возник момент тишины, во время которого Сейланг плотнее запахнула рясу и придвинулась еще ближе к вращающемуся столику. Теперь в ее движениях чувствовалось напряжение. Магистр пошевелился и сказал: - Я имею отвратительную честь быть Высшим Магистром Бегущего Филума, по имени Аритч. Пока он произносил это, его правая рука вытянулась, взяла голубой ящичек и бросила его на колени Маккаю. - Я налагаю на тебя связующую клятву во имя этой книги! Как и ожидал Маккай, это было сделано молниеносно. У него в руках был ящичек, тогда как заключительные слова древнего судебного вызова еще звучали в его ушах. Независимо от того, какие консентовские изменения говачинского Закона могут быть применены в этой ситуации, он уже втянут в хитросплетения юридических маневров. Металл ящичка холодил его пальцы. Они столкнули его в противоборстве с Высшим Магистром. Говачины отбросили лишние вступления. Это говорило о том, что время поджимает, и сами они тоже считают свое положение затруднительным. Маккай напомнил себе, что имеет дело с людьми, получающими удовольствие от своих собственных промахов, людьми, которых может позабавить смерть на Судебной Арене, и получающими высшее наслаждение при артистичном изменении своего собственного Закона. Маккай начал говорить осторожным формальным тоном, который требовался по ритуалу, если он хотел выйти из этой комнаты живым. - Две ошибки могут отменить друг друга. Следовательно, пусть тот, кто делает ошибки, совершает их вместе. В этом подлинная цель Закона. Плавным движением Маккай открыл простую защелку на ящичке и поднял крышку, чтобы проверить содержимое. Это должно быть сделано с особым вниманием к формальным деталям. Когда крышка поднялась, до его ноздрей донесся горьковатый, затхлый запах. В ящичке было то, что он и ожидал: книга, нож, камень. Маккаю пришло в голову, что он держит в руках оригинал всех таких ящичков. Это была вещь чрезвычайной древности - тысячи и тысячи стандартных лет. Говачины верили, что Бог-Лягушка создал этот ящичек, этот самый ящичек, и его содержимое как эталон, символ "единственного действенного Закона". Точно помня, что это надо делать правой рукой, Маккай по очереди прикоснулся к каждому предмету в ящичке, опустил крышку и закрыл защелку. Делая это, он почувствовал, что присоединяется к призрачному шествию Легумов, имена которых навсегда вошли в исполняемую в виде баллады хронологию говачинской истории. Бишкар, которая скрыла свои яйца... Кондаш Ныряльщик... Дритайк, который выпрыгнул из болота и смеялся над Мррегом... Тонкил со спрятанным ножом... Маккай спросил себя, как они будут петь о нем самом. Назовут ли они его "Маккай Растяпа?" Его мысли понеслись вперед, стремясь охватить всю необходимую информацию. Главным пунктом был Аритч. За пределами Говачинской Федерации об этом Верховном Магистре было известно мало, но говорили, что однажды он выиграл дело, сыграв на популярном предубеждении, которое позволило ему убить судью. В комментарии к этой победе говорилось, что Аритч "объял Закон так же, как соль растворяется в воде". Для посвященных это означало, что Аритч воплотил в жизнь основное отношение Говачинов к их Закону: "уважительное неуважение". Это была особая форма святости. Каждое движение вашего тела было так же важно, как и ваши слова. Говачины сделали это афоризмом. "Ты держишь свою жизнь у себя во рту, когда выходишь в Судебный Зал". Они давали юридическое право убить любого участника - судей, Легумов, клиентов... Но это должно было быть сделано с утонченной юридической ловкостью, чтобы повод был очевиден всем наблюдателям, и сделано с самым тонким чувством ритма. Самое главное, можно убить на Арене только тогда, когда это же самое исполненное почитания неуважение к говачинскому Закону не оставляло иного выбора. Даже изменяя Закон, вам необходимо было уважать его святость. Когда вы выходили в Судебный Зал, вы должны были чувствовать эту особую святость всеми фибрами души. Формы... формы... формы... Когда у вас в руках находится этот голубой ящичек, смертельные формы говачинского Закона накладывают отпечаток на каждое движение, каждое слово. Зная, что Маккай не рожден Говачином, Аритч создал дефицит времени, рассчитывая на немедленную ошибку. Они не хотели, чтобы это досадийское дело попало на Арену. Это было прямое состязание. А если это дело попадет на Арену... что же, решающим вопросом будет выбор судей. Судьи выбирались с огромной тщательностью. Обе стороны при этом маневрировали, стараясь не ввести профессионального юриста в состав судей. Вместе с тем, судьи могли представлять одну из сторон, нарушившую закон. Судьи могли избираться (а зачастую так и было) из-за их специального знакомства с делом. Но при этом необходимо было взвесить все тонкости Предубеждения. Говачинский Закон специально различал предубеждение и пристрастие. Маккай обдумал это. Определение предубеждения было следующим: "Если я могу выступить на определенной стороне, я сделаю это". А пристрастие: "Что бы ни случилось на Арене, я всегда буду выступать за определенную сторону". Предубеждение допускалось, а пристрастие нет. Аритч представлял собой первостепенную проблему, со своими возможными предубеждениями, пристрастиями, своими врожденными и наиболее укоренившимися взглядами. В своих глубочайших убеждениях он смотрел на всю не-Говачинскую юридическую систему как на "орудие, служащее для ослабления личностного характера путем нелогичности, иррациональности и эгоцентричного эгоизма во имя высокой цели". Если в Зал попадет досадийское дело, то оно будет рассматриваться в соответствии с измененным говачинским Законом. Эти изменения были для Говачинов колючкой в коже. Они представляли собой уступки, сделанные для вступления в Консент. Периодически Говачины пытались сделать свой Закон основой законодательства Консента. Маккай вспомнил, что Говачины однажды выразились о законодательстве Консента так: "Он поощряет жадность, недовольство и соперничество, основанное не на превосходстве, а на обращении к предрассудкам и материализму". Маккаю вдруг пришло в голову, что эта цитата приписывалась Аритчу, Верховному Магистру Филума Бегущих. Неужели за тем, что делал здесь этот Говачин, стоят еще более глубокие скрытые мотивы? Аритч сделал глубокий вдох через жаберные щели, показывая тем самым свое нетерпение, и сказал: - Теперь ты мой Легум. Чтобы быть обвиненным, тебе достаточно просто уйти, потому что это будет знаком твоей враждебности всем правительству. Я знаю, что ты именно этим врагом и являешься, Маккай. - Ты знаешь меня, - согласился Маккай. Эти слова были чем-то большим, чем ритуальный ответ в соответствии с формами, они были правдой. Но Маккаю пришлось сделать большое усилие над собой, чтобы произнести их невозмутимо. За пятьдесят лет, прошедших с тех пор, как он был принят в Говачинскую Адвокатуру, Маккай участвовал в работе этой древней юридической структуры в Судебном Зале четыре раза, скромный результат для обычного Легума. Каждый раз на карте стояло его личное выживание. Во всех своих стадиях, судебное состязание было смертельной битвой. Жизнь проигравшего принадлежала победителю и могла быть взята по его усмотрению. В редких случаях проигравший мог быть продан слугой в свой собственный Филум. Этот вариант не нравился даже проигравшим. "Лучше чистая смерть, чем грязная жизнь". Покрытый засохшей кровью нож указывал на другое, более популярное решение. Этот обычай привел к тому, что судебные тяжбы были редкими и запоминающимися судебными представлениями. Аритч, закрыв глаза и формально обнажив татуировки Филума Бегущих, наконец подошел к главному пункту их встречи. - А теперь, Маккай, ты расскажешь мне, какие официальные дела Бюро Саботажа привели тебя в Говачинскую Федерацию. Закон должен поддерживать способы порвать с традиционными формами, потому что нет истины вернее, чем та, что формы Закона остаются, когда всякое правосудие исчезло. Говачинский афоризм Для досадийского Говачина он был высоким, но вместе с тем толстым и неухоженным. Его ноги шаркали при ходьбе, а плечи были постоянно согнуты сутулостью. Когда он приходил в волнение, его жаберные щели охватывал астматический хрип. Он знал это и понимал, что другие тоже это знают. Он часто пользовался этой своей особенностью, как предупреждением, напоминая людям, что ни один досадиец не обладает большей властью, чем он, и что власть эта несет в себе смерть. Его имя знали все досадийцы: Брой. И только очень немногие не могли оценить тот факт, что через Священную Конгрегацию Небесной Вуали он поднялся до своего поста главного председателя Управления - Электора. Его частная армия была на Досади самой большой, самой эффективной и лучше всех вооруженной. Служба разведки Броя вызывала страх и восхищение. Он занимал укрепленные апартаменты на верхнем этаже своего штабного здания, конструкции из камня и пластали, выходящей фронтоном на главное русло реки, протекающей через центр города Чу. Вокруг этого здания, как вокруг ядра, концентрическими кругами расходились стены укреплений города. Единственный вход в цитадель Броя проходил сквозь охраняемые. Трубные Ворота на подземном уровне, которые сокращенно обозначались ТВ-один. Сквозь ТВ-один могли пройти только избранные из избранных, и никто другой. До полудня козырьки за окнами Броя служили насестами стервятникам, занимавшим на Досади особую экологическую нишу. Так как Лорд Вуали запретил сенсам есть мясо сенсов, эта задача перешла на птиц. Плоть людей города Чу, и даже плоть обитателей Обода содержала меньшее количество тяжелых металлов планеты, поэтому стервятники процветали. Стая этих птиц важно разгуливала вдоль оконных козырьков Броя, издавая кашляющие и попискивающие звуки, испражняясь, сталкиваясь друг с другом с присущей пернатым наглостью, и постоянно высматривая на окружающих улицах следы крови. Птицы наблюдали и за Ободом, но оно было временно отрезано от них сонарным барьером. Птичьи звуки раздавались из коммуникатора, установленного в одной из восьми комнат апартаментов. Это было желто-зеленое помещение, длиной около десяти и шириной шести метров, в котором находился Брой и двое людей. Брой отпустил легкое бранное выражение по поводу птичьего шума. Проклятые создания мешали ему ясно мыслить. Он прошаркал к окну и отключил коммуникатор. В наступившей резкой тишине Брой обвел взглядом периметр города и нижние террасы окружающих скал. Ночью там была отражена еще одна атака Ободного Сброда. Недавно он провел персональную инспекторскую проверку, появившись в сопровождении конвоя бронированных машин. Солдатам нравилось, что он иногда разделяет с ними опасность. К тому моменту, когда через этот участок прошла бронированная колонна, стервятники уже вычистили большую часть беспорядка. Плоскую спинную структуру Говачинов, у которых не было передней грудной клетки, легко было отличить от белеющих каркасов, когда-то заключавших в себе человеческие органы, и только редкие отметки красной и зеленой плоти отмечали места, где птицы покинули свое пиршество, спугнутые сонарными барьерами. Обдумывая сонарные барьеры, мысль Броя заработала твердо и ясно. Эти барьеры были одним из проклятых пристрастий Гара! "Пусть бы уж птицы закончили свое дело". Но Гар настаивал на том, чтобы оставить несколько трупов валяться, как знак для обитателей Обода безнадежности их атак. "Такой же эффект имели бы и одни кости". Гар был кровожаден. Брой отвернулся и бросил взгляд через комнату за спиной своих собеседников. Две стены были заняты графиками, наполненными многоцветной хаотической пляской цветов. На столе в центре комнаты лежал еще один график с единственной красной линией. Эта линия изгибалась дугой вниз и оканчивалась почти в центре графика. У конца ее лежала белая карточка, рядом с которой стояла статуэтка, изображавшая человеческую особь мужского пола с огромной эрекцией. На статуэтке был наклеен ярлык с надписью "Сброд". Это был запрещенный, подрывной предмет, изготовленный в Ободе. Люди Обода знали, в чем заключается их главная сила: размножение, размножение и размножение... Люди сидели над графиком напротив друг друга. Они выглядели вросшими в окружающую их обстановку и как бы сливались с ней. Казалось, что они были посвящены в тайны цитадели Броя через некий эзотерический ритуал, запрещенный и вместе с тем опасный. Брой вернулся к своему креслу во главе стола, сел и молча продолжил разглядывать своих компаньонов. При взгляде на этих двоих он почувствовал, как его боевые когти дернулись под пальцевыми пластинами, и это ощущение развеселило его. Да, доверяй им ровно настолько, насколько они доверяют тебе. У них есть их собственные войска, собственные шпионы - они представляли для Броя реальную угрозу, но часто их помощь была полезна. Так же часто они доставляли и беспокойство. Куиллам Гар, человек мужского пола, сидевший спиной к окнам, поднял глаза, когда Брой вернулся в кресло. Гар фыркнул, давая таким образом понять, что он и сам уже собирался отключить коммуникатор. "Проклятые стервятники! Но они полезны... полезны". Рожденные на Ободе всегда испытывали к птицам противоречивые чувства. Гар сидел на стуле верхом с таким видом, будто он обращается к толпе несведущих. Перед тем, как присоединиться к Брою, он прошел через образовательную службу в Религиозном Совете. Гар был худощав каким-то внутренним истощением, настолько распространенным, что мало кто на Досади обращал на это специальное внимание. У него было лицо и глаза охотника, и в свои восемьдесят восемь лет он держался так, как будто ему вдвое больше. От линии волос на лбу по его щекам спускались глубокие морщины. Барельеф вен на тыльных сторонах его ладоней и седые волосы, а также вспыльчивый характер, выдавали ободное происхождение Гара. Его зеленая форма Трудового Резерва немногих могла ввести в заблуждение, лицо его было хорошо известно. Напротив Гара сидела его старшая дочь и одновременно главный заместитель, Трайа. Она выбрала место так, чтобы видеть окна и скалы. Трайа наблюдала также и за стервятниками, получая скорее удовольствие от их звуков. Приятно, когда что-нибудь напоминает о том, что находится за внешними воротами города. В лице Трайи было слишком много хрупкой проницательности, чтобы оно считалось красивым кем-нибудь, за исключением разве что случайно подвернувшегося Говачина, ищущего экзотических ощущений или рабочего Кроличьих Клеток, надеющегося использовать ее в качестве ступени для избавления от крепостного труда. Она часто приводила своих компаньонов в замешательство циничным взглядом широко раскрытых глаз, делая это с аристократической уверенностью, требующей внимания. Трайа отработала этот взгляд как раз для такой цели. Сегодня на ней была форма разведки, оранжевая с черной отделкой, но без нарукавной повязки, указывающей отдел. Она знала, что из-за этого многие считали ее личной игрушкой Броя, что в свою очередь было правдой, но не в том смысле, который имели в виду циники. Трайа хорошо понимала свою личную ценность: она обладала примечательной способностью истолковывать капризы Демопола. Указывая на красную линию лежавшего перед ней графика, Трайа сказала: - Это наверняка должна быть она. Какие могут быть в этом сомнения? - И она задала себе в мыслях вопрос, почему Брой продолжает беспокоиться в очевидной ситуации. - Кейла Джедрик, - сказал Брой. И повторил эти слова снова: - Кейла Джедрик. Гар скосил глаза на свою дочь. - Зачем ей надо было включить себя в число тех пятидесяти, которые... - Она подает нам знак, - сказал Брой. - Теперь я ясно его слышу. - Он выглядел польщенным своей проницательностью. Гар прочитал в поведении Говачина кое-что еще. - Надеюсь, ты не велел убить ее. - Я не так быстро впадаю в ярость, как вы, люди, - сказал Брой. - Обычная слежка? - спросил Гар. - Я еще не решил. Ты знаешь, кстати, что она ведет почти монашескую жизнь? Может быть, ей просто не нравятся мужские особи вашего рода? - Скорее она не нравится им, - сказала Трайа. - Интересно. Ваши брачные обычаи так своеобразны. Трайа бросила на Броя оценивающий взгляд и задала себе вопрос, почему Говачин выбрал сегодня черную одежду. Это было похожее на мантию одеяние с острым вырезом от плеч до пояса, обнажающим дыхательные желудочки. Эти желудочки вызывали у нее отвращение, и Брой это знал. Сама мысль о том, как они прижимаются к ней... Она прокашлялась. Брой редко носил черное; это был радостный цвет священников во время празднеств. Тем не менее, он выбрал этот цвет из каких-то смутных соображений, показывая, что в его мозгу мелькнули мысли, которые не могут возникнуть ни у кого другого. Обмен репликами между Броем и Трайа обеспокоил Гара. Он не мог отделаться от странного чувства, что каждый из этих двоих старается представить ситуацию в угрожающем свете, скрывая одни данные и приукрашивая другие. - Что если она сбежит на Обод? - спросил Гар. Брой покачал головой. - Пусть уходит. Она не из тех, кто может жить на Ободе. - Может быть, нам все-таки лучше задержать ее, - сказал Гар. Брой пристально посмотрел на него, потом ответил: - У меня образовалось отчетливое впечатление, что ты имеешь какой-то собственный план. Ты готов поделиться им? - Не имею представления, что ты... - Хватит! - рявкнул Брой. Его жаберные щели захрипели при выходе. Гар замолчал и притих. Брой наклонился к нему, заметив попутно, что этот разговор позабавил Трайу. - Еще слишком рано принимать решения, которые мы потом не сможем изменить! Сейчас время неопределенности. Раздраженный собственной вспышкой злости Брой встал и торопливо вышел в соседний кабинет, закрыв за собой дверь. Очевидно было, что эти двое имеют представление о том, куда делась Джедрик, не больше него самого. Тем не менее, это все еще была его игра. Она не сможет прятаться вечно. Снова усевшись в своем кабинете, он позвонил в Службу Безопасности. - Вернулся ли Бахранк? Старший Говачинский офицер торопливо появился на экране и поднял взгляд. - Еще нет. - Какие меры приняты, чтобы узнать, куда он доставит свой груз? - Мы знаем ворота, через которые он войдет. Проследить за ним будет несложно. - Понятно. - А то, другое поручение? - Пхарки мог быть последним. Он может оказаться тоже мертвым. Убийцы действовали тщательно. - Продолжайте искать. Брой заглушил в себе легкое ощущение беспокойства. Какие-то очень непохожие на Досади вещи происходят в Чу... и на Ободе. Он чувствовал, что произошло нечто такое, что не обнаружили его шпионы. Наконец, он вернулся к более насущному вопросу. - Бахранку не следует мешать до поры до времени. - Понятно. - Подберите его достаточно далеко от точки доставки и пришлите в свой отдел. Я допрошу его лично. - Сэр, его наркотическая зависимость от... - Я знаю, на каком он у нее крючке. Я на это рассчитываю. - Мы все еще не достали этого вещества, сэр, хотя постоянно стараемся. - Мне нужен успех, а не оправдания. Кто за это отвечает? - Кидж, сэр. Он весьма успешно справляется с такого рода... - С Киджем можно связаться? - Один момент, сэр. Я включу его на линию. У Киджа была флегматичное говачинское лицо и громыхающий голос. - Вы хотите рапорт о состоянии дела, сэр? - Да. - Мои контакты на Ободе доказывают, что наркотическое вещество получено из растения, называемого "тайбек". Ранее нами такое растение не было зарегистрировано, но внешний Сброд последнее время его культивирует. Согласно данным моих агентов, оно вызывает исключительно сильное привыкание у людей, и еще большее у нас. - Не регистрировалось? А его происхождение? Они сообщили? - Я лично разговаривал с человеком, который недавно вернулся с верховьев реки, где по нашим данным внешний Сброд имеет обширные плантации этого "тайбека". Я обещал своему информатору место в Уоррене, если он доставит мне полный доклад об этом растении и килограммовый его пакет. По словам информатора, земледельцы считают, что тайбек имеет религиозное значение. Я не вижу смысла расследовать эту сторону дальше. - Когда он по вашему доставит тайбек? - Самое позднее, к ночи. Брой помолчал. "Религиозное значение". Тогда более чем вероятно, что растение появилось из-за Стены Бога, как намекнул Кидж. Но почему? Что они замышляли? - У вас есть новые указания? - спросил Кидж. - Доставьте вещество мне так скоро, как только сможете. Кидж беспокойно пошевелился. У него явно был еще какой-то вопрос, но он не хотел задавать его. Брой пристально смотрел на него. - Да? В чем дело? - Вы не хотите, чтобы вещество было сначала испытано? Это был странный вопрос. Может быть, Кидж утаил какую-нибудь жизненно важную информацию об опасности этого тайбека? Никогда не известно, откуда ждать опасность. Но Кидж был связан своими собственными узами. Он знал, что случится с ним, если он изменит Брою. А Джедрик имела дело с этой дрянью. Но почему же Кидж задал такой вопрос? Сталкиваясь с такими неизвестными факторами, Брой, как правило, уходил в себя, и пока он взвешивал возможные варианты, глаза его затягивались мигательной перепонкой. Наконец, он пробудился и посмотрел на экран, на Киджа. - Если вещества будет достаточно, скорми его каким-нибудь добровольцам - как людям, так и Говачинам. Остаток пришли ко мне наверх немедленно, даже до окончания теста, но в запечатанной упаковке. - Сэр, об этом веществе ходят разные слухи. Будет трудно найти настоящих добровольцев. - Тогда придумай что-нибудь сам. Брой прервал связь и вернулся в соседнюю комнату, чтобы заключить политический мир с Гаром и Трайа. Он не был еще готов к тому, чтобы избавиться от этой парочки... пока еще не готов. Они сидели в той же позе, как он их оставил. Трайа говорила: - ...самая большая вероятность, и я должна из этого исходить. Гар просто кивнул. Брой уселся и кивнул Трайа, которая продолжала, как будто не было никакого перерыва. - Совершенно ясно, что Джедрик - это гений. А ее Индекс Лояльности! Он должен быть фальшивым, подстроенным умышленно. И посмотрите на ее решения: одно сомнительное решение за четыре года. Только одно! Гар провел пальцем по красной линии на графике. Это был на удивление чувственный жест, как будто он поглаживал какую-то плоть. Брой подтолкнул его словами. - Да, Гар, в чем дело? - Я просто думал, не может ли Джедрик оказаться еще одной... Его взгляд молниеносно скакнул к потолку и вернулся на график. Все они поняли, что он подразумевает пришельцев из-за Стены Бога. Брой взглянул на Гара, как будто пробудившись после прерванной мысли. Что этот дурак Гар имеет в виду, подымая такой вопрос при данном стечении обстоятельств? Необходимые ответы были очевидны. - Я согласен с анализом ситуации, который сделала Трайа, - сказал Брой. - А что касается твоего вопроса... - Он пожал плечами, сделав чисто человеческий жест. - У Джедрик есть некоторые классические признаки, однако... - Снова пожатие плеч. - Это все еще мир, данный нам Богом. В словах Броя, окрашенных годами, которые он провел в Священной Конгрегации, прозвучал некоторый елейный обертон, но в данной комнате эта фраза имела строго мирской характер. - Остальные доставили нам только разочарование, - сказал Гар. - Особенно Хевви. - Он передвинул статуэтку, поместив ее ближе к центру графика. - Мы потерпели неудачу, потому что слишком спешили, - сказала Трайа раздраженным голосом. - Плохо выбрали время. Гар почесал подбородок большим пальцем. Его иногда беспокоил обвиняющий тон Трайа, когда она говорила об их ошибках. Он сказал: - Но... если окажется, что она - одна из ТЕХ, а мы не позволили... - Мы посмотрим за те ворота, когда до них дойдет дело, - сказал Брой. - Если до них дойдет дело. Даже еще одна неудача может быть полезной. Продуктовые фабрики дадут нам к следующему урожаю значительный прирост продукции. Это значит, что мы можем отложить более неприятные политические меры, которые давно нас беспокоят. Брой сделал паузу, чтобы эта мысль немного отложилась у собеседников, а сам тем временем обдумал направления действий, которые открылись перед ним после того, что произошло в этой комнате. Да, по всем признакам эти люди действуют по тайному плану. Значит, все идет хорошо: скоро они попытаются сместить его... и потерпят неудачу. Сзади, за Трайей открылась дверь, и вошла толстая женщина. Ее телом распирался зеленый халат, а круглое лицо, казалось, плыло в ореоле желтых волос. Ее синевато-багровые щеки предательски выдавали привязанность к "дакону". Женщина... обратилась к Гару. - Вы велели немедленно сообщить, если... - Да-да. Гар махнул рукой, давая ей знак, что она может говорить свободно. Значение этого жеста не ускользнуло от внимания Броя. Еще один камешек, хорошо укладывающийся в общую картину. - Мы обнаружили Хевви, но Джедрик с ним нет. Гар кивнул и обратился к Брою: - Агент ли Джедрик или еще одна марионетка, чувствуется, что они начали действовать. Его взгляд снова поднялся к потолку. - Я буду работать исходя из этого, - сказала Трайа. Она отодвинула стул и встала. - Я отправляюсь в Уоррен. Брой поднял на нее глаза и снова почувствовал, как под его пластинами дернулись когти. Он сказал: - Не связывайся с ними. Гар с трудом отвел глаза от Говачина, лихорадочно размышляя. Говачинов часто трудно понять, но именно сейчас Брой был виден насквозь: он уверен, что может найти Джедрик, и ему безразлично, знает это кто-нибудь или нет. Это может быть очень опасно. Трайа, конечно, тоже видела это, но ничего не сказала, а просто развернулась и вышла из комнаты следом за толстой женщиной. Гар поднялся на ноги, выпрямившись, как складной метр. - Я лучше пойду. Есть много дел, требующих моего личного присутствия. - Мы очень рассчитываем на тебя, - сказал Брой. Но он не был еще готов отпустить Гара. Пусть Трайа отъедет подальше. Лучше подержать этих двоих некоторое время на расстоянии друг от друга. Брой продолжил: - Да, пока ты не ушел, Гар. Меня все еще беспокоят несколько моментов. Почему Джедрик была так неосмотрительна? Почему она уничтожила все записи? Что там такое было, чего нам нельзя видеть? - Может быть, это была попытка сбить нас с толку, - ответил Гар, цитируя Трайу. - Одно можно сказать наверняка: это не был просто рассерженный жест. - Где-то должно быть объяснение, - сказал Брой. - Ты позволишь нам рискнуть и допросить Хевви? - Конечно, нет! Гар не подал виду, что распознал гнев Броя. Он продолжил: - Несмотря на то, что утверждаете вы с Трайа, я думаю, что на этот раз мы не можем позволить себе ошибиться. Хевви был... ну... - Если ты помнишь, - сказал Брой, - Хевви не был ошибкой Трайи. Она пошла за нами против своего желания. Как бы я хотел, чтобы мы тогда послушались ее. - Он лениво махнул рукой, отпуская Гара. - Иди, занимайся своими важными делами. - И Брой проводил Гара взглядом. Да, на основании человеческого поведения резонно было допустить, что он еще ничего не знает о том, что "контрабандист" Бахранк пронесет через ворота. Иначе Гар скрыл бы такую ценную информацию и не посмел поднять вопрос о проникновении сквозь Стену Бога... Или посмел бы? Брой кивнул своим мыслям. В этом деле необходима огромная осторожность. Теперь мы рассмотрим тот особый отпечаток, который различные виды правления налагают на личность. Во-первых, убедитесь, что вы правильно распознали основную правящую силу. Например, взглянем подробнее на человеческую историю. Известно, что люди покорялись многим видам притеснений: правления автархов, плутархов, искателей власти различных республик, олигархов, тирании большинства и меньшинства, скрытое увещевание избирательных групп, глубоко скрытые инстинкты и поверхностные влечения юности. И во всех случаях, постарайтесь понять эту концепцию правильно, правящей силой было то, что по убеждению отдельных личностей обладало контролем над их непосредственным выживанием. Выживание определяет вид отпечатка. Во многих случаях человеческой истории (а эта ситуация сходна у большинства чувствующих существ) президенты Корпораций своими небрежными замечаниями больше влияли на выживание, чем стоящие во главе официальные лица. Наблюдая за мультипланетными корпорациями, мы, граждане Консента, не можем забывать об этом. Мы не смеем забыть это даже о нас самих. Когда вы работаете для собственного выживания, это накладывает на вас доминирующий отпечаток, определяет то, во что вы верите. Инструкция Бюро Саботажа "Никогда не делай то, что хочет от тебя твой противник", - напомнил себе Маккай. В этот момент противником был Аритч, наложивший связующую клятву Легума на агента Бюсаба и потребовавший информацию, на которую он не имел права. Поведение старого Говачина соответствовало требованиям его собственной юридической системы, тем не менее оно немедленно увеличило область конфликта в огромное число раз. Маккай избрал минимальный ответ. - Я нахожусь здесь, потому что Тандалур является сердцем Говачинской федерации. Аритч, сидевший с закрытыми глазами, чтобы подчеркнуть формальность отношений клиент - Легум, открыл глаза и пристально посмотрел на Маккая. - Напоминаю тебе в последний раз, что я - твой клиент. Знаки нового опасного напряжения в поведении слуги Врева увеличивались, но Маккай заставил себя сконцентрировать внимание на Аритче. - Ты сам называешь себя клиентом. Очень хорошо. Клиент должен правдиво отвечать на вопросы, которые задает Легум, если этого требует предмет юридического спора. Аритч продолжал пристально смотреть на Маккая, и в глазах его пылал скрытый желтый огонек. Вот теперь битра разгорелась в самом деле. Маккай чувствовал, как хрупка связь, от которой зависело его существование. Говачины, подписавшие Большой Пакт Консента, обязательный для всех видов чувствующих существ известной вселенной, юридически могли быть объектом некоторого вмешательства Бюсаба. Однако Аритч поставил их встречу совсем на другую платформу. Если Говачинская федерация не согласна с Маккаем-агентом, то они могли вызвать его в Судебный Зал, как Легума, причинившего вред клиенту. И так как вся Говачинская коллегия адвокатов будет против Маккая, у него не было никаких сомнений в том, который из Легумов "попробует ножа". Его единственная надежда заключалась в том, чтобы избежать немедленного рассмотрения тяжбы. В этом, собственно говоря, и заключался настоящий базис Говачинского Закона. Маккай сказал, приближаясь еще на один шаг к конкретному вопросу: -