тсук? Поплотнее закутавшись в спальник, Дэвид подполз к выходу и высунул голову: холод, повсюду плывут клочья тумана, мокрая серость, заполненная бесформенными очертаниями - и больше ничего. Казалось, что это туман вцепился в ночь и не собирается ее отпускать. Куда пошел Катсук? Мужчина возник совершенно неожиданно. Он вышел из тумана, как будто прорвал завесу. Индеец подал Дэвиду ковшик, сделанный из древесной коры: "Выпей это". Мальчик послушался, но у него так сильно тряслись руки, что часть молочной жидкости выплеснулась на подбородок. Напиток пах травами, вкус горький. Мальчик отпил. Сначала во рту было холодно, затем как огнем обожгло. Дэвид конвульсивно сделал глоток, и его чуть не вырвало. Дрожа всем телом, он прижал к себе ковшик. - Что это было? Катсук снял с плеч мальчика спальник, стал его сворачивать. - Это питье Ворона. Я приготовил его вчера вечером. Получившийся сверток он сунул в рюкзак. - Это виски? - спросил Дэвид. - Ха! Где бы я взял хокватское питье? - Но что... - Это сделано из кореньев. Там есть "чертова дубинка", она даст тебе сил. Катсук сунул руки в лямки рюкзака, встал. - Пошли. Дэвид выполз из их временного убежища, поднялся на ноги. Как только он выбрался, Катсук вышиб подпорную ветку. Домик из коры упал, подняв тучу золы из кострища. Катсук взял ветку, подошел к звериной норе, что была неподалеку от их убежища и смел весь мусор так, будто весь беспорядок наделал тут зверь. От питья в желудке у Дэвида родился излучающий тепло комок. Мальчик почувствовал себя совершенно свежим, в нем бурлила энергия. Он даже зубами стучать перестал. Катсук отбросил палку, которой взрыхливал землю и сказал: - Держись поближе ко мне. И он погрузился в туман, обойдя нору. Дэвид задержался, чтобы поднять камушек - уже третий, чтобы отметить третий день - а еще, чтобы оставить на мягкой земле след. Но Катсук тоже остановился, следя за ним. Обойдя нору, мальчик поднялся к своему захватчику. Индеец повернулся и продолжил подъем. "Почему это я иду за ним? - удивлялся Дэвид про себя. - Я мог бы убежать и спрятаться в тумане. Но если он найдет меня, то убьет. Нож все еще у него." Мысли его вернулись к окровавленному бородачу. "Он обязательно убьет меня. Он сумасшедший." Катсук начал что-то декламировать на неизвестном Дэвиду языке. Скорее всего, это была какая-то песня, в которой некоторые слоги повторялись снова и снова. - Прибацанный индеец, - пробормотал мальчик. Но сказал он это тихо-тихо, чтобы Катсук не услыхал. 16 Вы уже поняли, насколько огромна и безлюдна площадь, занимаемая Парком, в особенности Дикие Земли. К слову, нам известно, что здесь разбилось, самое малое, шесть маленьких самолетов. Мы их до сих пор не нашли, хотя поиски ведутся до сих пор. Мы _д_о _с_и_х _п_о_р_ ищем! А ведь это вам не иголка в стоге сена. И эти самолеты сознательно не пытаются спрятаться от нас. Вильям Редек, главный лесничий Национального Парка - Ты зачем поднял этот камень? - спросил Катсук. В левой руке Дэвида было четыре камушка. - Чтобы считать дни. Мы идем уже четыре дня. - А мы считаем ночи, - сказал индеец. Катсук внутренне дивился, пытаясь постичь эту важную для хокватов вещь. Четыре камня за дни или за ночи, какая для хоквата разница? Ночь и день были для племени этого мальчишки всего лишь разделом между уровнями страха. Теперь они сидели уже в другом укрытии из коры, которое построил все тот же Катсук, заканчивая поедать последние куски куропатки, изловленную опять же Катсуком. Свет им давал небольшой костерок в центре их домика. Огонь отбрасывал багровые тени на шершавые стенки, отблескивал на узлах свитых ивовых прутьев, что поддерживали каркас. Снаружи было уже совсем темно, но рядом был маленький пруд, в котором только что отражалась расплавленная медь заката. Теперь же он заполнился пойманными звездами. Катсук поймал куропатку на громадной тсуге, что росла возле пруда. Сам он назвал это дерево насестом. Вся земля под ним была белой от перьев. Куропатки садились спать на ветках, и Катсуку удалось схватить одну из них длинной палкой с петлей на конце. Дэвид сыто отрыгнул, вздохнул довольно и бросил последнюю косточку в кострище, как требовал того Катсук. Утром и кострище, и кости надо будет закопать. Индеец настелил на землю кедровых веток и накрыл их спальным мешком. Он сунул ноги под спальник, направив их к угасающему огню, и сказал: - Все. Давай спать. Дэвид переполз вокруг костра, залез под спальник. Тот был сырой, потому что не было солнца, чтобы хорошенько его высушить. От ткани исходил кисловатый, прелый запах, смешивающийся с дымом, горелым жиром, вонью пота и ароматом кедра. Костер догорал, в нем оставалось только несколько угольков. Дэвид чувствовал, как вокруг него смыкается ночь. Звуки облеклись в странные, страшные формы. Ему было слышно, как скрипят кедровые иглы. Это место, с его запахами, звуками и формами было настолько непохожим на привычную для него жизнь, что он даже пытался перенести на него знакомые ему впечатления прошлого времени. Только из памяти извлечь удавалось немного: скрежет машин, проезжавших по металлическому мосту, городской смог, духи своей матери... а больше и ничего. Теперь одни воспоминания заменялись другими. Совершенно незаметно он пересек _г_р_а_н_и_ц_у_, отделяющую бодрствование от сна. Над ним нависло гигантское лицо. Оно было очень похоже на лицо Катсука - широкое, с выдающимися скулами, с широким ртом и гривой тонких черных волос. Губы на лице зашевелились и сказали: "Ты еще не готов. Когда это случится, я приду за тобой. Молись, и твое желание будет исполнено". Губы сомкнулись, но голос все еще продолжал: "Я приду за тобой... за тобой... тобой!.." Слова отражались эхом в голове мальчика и наполняли ее страхом. Он проснулся, дрожа, весь в поту, с чувством, будто голос все еще разговаривает с ним. - Катсук? - Спи уже. - Но мне приснился сон. - Какой сон? В голосе индейца прозвучала настороженность. - Трудно сказать какой, но мне стало страшно. - Что было в твоем сне? Дэвид рассказал. Когда голос его затих, Катсук объяснил: - Это у тебя был сон духа, пророческий. - Это был твой бог, во сне? - Возможно. - И что обозначает этот сон? - Только ты можешь сказать это. При этом Катсук вздрогнул, в его груди появилось до сих пор неведомое ему чувство. "Пророческий сон у Хоквата?" Неужели Ловец Душ ведет нечестную игру? Кое-что о подобных случаях он слыхал. Какой странный сон! Хоквату пообещали право на исполнение желания - любого желания. И если он попросит уйти от дикой природы, ему это удастся сделать. - Катсук, а что такое сон духа? - Это такой, когда во сне ты видишь духа - проводника твоей второй души. - Ты сказал, что это мог быть бог. - Им может стать и бог, и дух. Он говорит тебе, что следует сделать или куда надо идти. - В моем сне не говорилось, что мне надо куда-то идти. - Твой сон сообщил, что ты еще не готов. - К чему? - Идти куда-нибудь. - Вот как. - Молчание, затем: - Этот сон напугал меня. - А-а, видишь, хокватская наука не смогла освободить вас перед страхом божьим. - Катсук, ты и вправду в это веришь? - Голос тихий, но напряженный. - Послушай! У каждого есть две души. Одна остается в теле. Другая ходит в нижнем или верхнем мире. Это зависит от того, какую жизнь ты ведешь. Вторая душа должна иметь проводника: духа или же бога. - В церкви учат не этому. - Ты сомневаешься? - фыркнул Катсук. - Было время, и я тоже сомневался. И это чуть не погубило меня. Больше я уже не сомневаюсь. - Ты нашел себе проводника? - Да. - Тебя ведет Ворон? Катсук почувствовал, как Ловец Душ внутри зашевелился. - Ты ничего не понял про проводника, - сказал индеец. Дэвид напряженно заглянул в темноту его глаз. - Это что, только индейцы могут?.. - Не называй меня индейцем! - Но ведь ты же... - Дурацкое название - индеец. Это вы назвали нас так. Вы не захотели согласиться с тем, что не нашли Индии. Так почему я обязан жить с этой ошибкой? Дэвид вспомнил о миссис Парма. - А я знаю настоящую индианку, из Индии. Она работает на нас. Мои родители забрали ее из Индии. - Куда бы вы, хокваты, не пришли, повсюду местные жители работают на вас. - Если бы она осталась в Индии, то умерла бы с голоду. Я слышал, как мама говорила про это. Там люди голодали. - Люди повсюду голодают. - А у настоящих индийцев проводники есть? - Каждый может взять себе проводника. - А ты сделал это по наитию? - Пойдешь в лес, там будешь молиться... - Но ведь мы уже в лесу. Могу я помолиться сейчас? - Конечно. Попроси Алкунтама дать тебе проводника. - Вашего бога зовут Алкунтам? - Можно сказать и так. - Это он дал тебе проводника? - Ты ничего не понял, Хокват. Спи. - А как тебя ведет твой дух? - Я уже объяснял. Он разговаривает. Дэвид вызвал в памяти свой сон. - Что, прямо в голове? - Да. - И это дух сказал, чтобы ты похитил меня? Катсук почувствовал, что вопрос мальчика его задел, разбудив дремлющие внутри злые силы. Ловец Душ зашевелился, заворочался. - Так это дух тебе сказал? - настаивал Дэвид. - Замолчи! - вздыбился Катсук. - Замолчи, иначе я свяжу тебя и заткну рот. - Он отвернулся, протянул ноги к остаткам тепла в камнях возле костра. "Это я, Таманавис, говорю тебе..." Катсук слышал слова духа так громко, что даже странно было, как не различает их мальчик. "У тебя уже есть Совершенно Невинный." - А когда этот твой дух разговаривает с тобой? - Тогда, когда есть нечто, что ты должен знать, - прошептал Катсук. - А что я должен знать? - Как принять в себя мое смертельное острие, - опять прошептал индеец. - Что? - Тебе надо знать, как жить, чтобы правильно умереть. Но первое, тебе надо жить. Большинство из твоих хокватов вообще не живет. - Неужели твой дух говорит тебе такие глупости? Чувствуя в груди нарождающуюся истерику, Катсук сказал: - Спи. Или я убью тебя еще до того, как ты заживешь по-настоящему. Дэвид услыхал в этих словах что-то такое, что заставило его задрожать. Этот человек сошел с ума. Он уже кое-что сделал. Он убил человека. Катсук почувствовал эту дрожь, подвинулся к мальчику, положил руку на плечо. - Не бойся, Хокват. Ты еще поживешь. Я тебе обещаю. Но мальчик все еще дрожал. Катсук сел, вынул из сумки на поясе древнюю флейту, мягко подул в нее. Он почувствовал, как песня вырвалась наружу, как бьется она в задымленном пространстве их маленького укрытия. На какой-то миг он представил, что находится в каком-то древнем, безопасном, уютном месте с другом, братом. Музыка сроднила их. Они думают о завтрашней охоте. Они охраняют святость места, заботятся один о другом. Дэвид слушал музыку, и она его убаюкала. Потом Катсук перестал играть и положил флейту назад в сумку. Хокват мерно дышал во сне. Внезапно Катсук почувствовал как нечто видимое и осязаемое связь между собой и этим мальчиком. Могло ли так случиться, что они и вправду были братьями в том другом мире, что невидимо и беззвучно движется рядом с миром чувств. "Брат мой, Хокват", - думал Катсук. 17 Ваш язык переполнен жестким чувством времени, что заранее отвергает пластичность Вселенной. Мое племя представляет Вселенную как единый организм, как сырой, первоначальный материал для творения. Ваш язык отрицает это каждым произнесенным вами словом. Вы дробите Вселенную на маленькие кусочки. Мои соплеменники сразу же распознают, что "бифуркация природы" Уайтхеда - это иллюзия. Это производное вашего языка! Программисты ваших компьютеров знают об этом. Они говорят: "Завелся мусор, убрать мусор". Убирая мусор, они обращаются к программе, к языку. Основа же моего языка, в том, что я, во всех своих поступках, являюсь частью окружающего меня мира. Ваш же язык изолирует вас от Вселенной. Вы позабыли о происхождении букв, которыми записываете свой язык. А ведь предками их были идеограммы, которые запечатлевали движения окружающей Вселенной. Из статьи Чарлза Хобухета для журнала "Философия 200" В неярком утреннем свете Дэвид стоял под высоким кедром, перебирая пять камушков в кармане. На траве выпала роса, как будто каждая ночная звездочка оставила на земле свой след. Катсук стоял рядом с мальчиком, подтягивая лямки рюкзака. За его спиной на горных вершинах горел алый отсвет зари. - Куда мы пойдем сегодня? - спросил Дэвид. - Ты слишком много говоришь, Хокват. - Всегда ты затыкаешь мне рот. - Потому что ты слишком много разговариваешь. - А как же я буду учиться, если мне нельзя говорить? - Раскрой свои чувства и пойми то, что они тебе говорят. Катсук вырвал из земли несколько веток папоротника. На ходу он бил ими себя по бедру, вслушиваясь в окружающий мир - звуки, что издает следующий за ним мальчик, находящиеся рядом звери... Слева пролетела перепелка. Индеец видел желто-коричневое пятно на заду у лося, что мелькнул далеко-далеко в мшисто-зеленом рассветном лесу. Они снова поднимались в гору. Дыхание вырывалось из губ белыми облачками. Потом очутились на склоне, поросшем старыми тсугами, и спускались в заполненную туманом долину, где стволы деревьев поросли струпьями лишайников. По дорожке стекала влага, заполняя водой лосиные следы, вымывая мелкие камни и вырывая на спуске целый канал. Единственное, что они слышали - это звук своих шагов. Они нашли выброшенную охотником голову белки. Ее обсели птицы с черными клювами и белыми грудками. Они продолжали пировать, даже когда два человеческих создания прошли в шаге от них. Спустившись в долину и выйдя из чащи, они попали на поросший тростником берег небольшого озера. На воде лежал серо-голубой туман; на дальнем берегу стояли восково-зеленые деревья. Справа была отмель. На мокром песке четко отпечатались следы птиц, что прилетали сюда в поисках еды. Утки-крохали предусмотрительно направились к дальнему берегу. Когда Катсук с мальчиком вышли на открытое место, утки взлетели, взбивая воду крыльями, и закружились над чужаками. - Вот это да! - воскликнул Дэвид. - Здесь кто-нибудь был до нас? - Мое племя... и много раз. Катсук осматривал озеро. Что-то заставило уток всполошиться. Плохой знак. Рядом с зарослями тростника лежали поваленные ветром тсуговые деревья. Кора на них была сбита бесчисленными копытами. Катсук снял рюкзак и ступил на ствол дерева, чья вершина погрузилась в озеро. Тонкий ствол дрожал под его ногами. Индеец хватался за торчащие ветки, пробираясь к воде, и вдруг застыл на месте. Рядом с деревом по воде плыло черное перо. Катсук нагнулся, вынул его из воды, отряхнул. - Ворон, - прошептал он. Вот это был знак! Катсук сунул перо за головную повязку, присел, придерживаясь одной рукой за ветку, и погрузил лицо в воду, чтобы напиться. Вода в озере была холодная. Ствол дерева задрожал, и Катсук почувствовал, как приближается мальчик. Катсук встал и еще раз внимательно изучил окружающую местность. Мальчик пил, громко плеская водой. Сейчас им предстоял путь до дальнего конца озера, а потом вдоль ручья, впадающего в него. Индеец почувствовал, что мальчик сошел со ствола и повернулся сам. Рюкзак был чужим зеленым пятном среди тростника. Катсук вспомнил о лежащей там еде: пакетике арахиса, двух шоколадных батончиках, нескольких пакетиках чая, понемногу бекона и сыра. Катсук подумал о еде. "Я еще не настолько голоден, чтобы есть пищу хокватов." Мальчик стоял рядом, глядя на рюкзак. "А вот ему кушать хочется", - подумал индеец. Кузнечик в тростниках завел свою вечную песенку: "Чрррк! Чрррк!" Катсук повернулся к Дэвиду, поднял рюкзак. - А я думал, ты собрался ловить рыбу, - сказал мальчик. - Ты не выживешь здесь один. - Почему? - С этим местом что-то не так, а ты даже не почувствовал этого. Пошли. Катсук сунул руки в лямки рюкзака и вернулся назад, в лес, на звериную тропу, идущую параллельно берегу. Дэвид шел за ним и думал: "С этим местом что-то не так?" Сам он чувствовал только пронизывающий все тело холод, каждый листок выливал на него скопленную влагу. Катсук свернул налево и перешел на охотничий шаг - небыстрый, настороженный, каждое движение согласуется с окружающим. Сейчас он чувствовал себя в сверхъестественном мире Похитителя Душ, в нем нарастала волна экстаза, каждый шаг напоминал о древних религиозных ритуалах. Сама природа тоже насторожилась... Какая-то особенная тишина. Все окружающее концентрировалось на поляне в головах озера. Дэвид старался не отставать от Катсука и думал про себя: "Что он там увидел?" Мрачная настороженность движений наполняла окружавший их лес скрытой опасностью. Они прошли мимо зарослей морошки, но ягоды были еще незрелыми. Дэвид увидал, как Катсук остановился, внимательно изучая заросли, как зашевелились листья, будто это были язычки, рассказывающие индейцу об этом месте. Ягоды, деревья, озеро - все вокруг разговаривало, но только один Катсук понимал их речи. "А вдруг здесь есть какие-то другие туристы?" Дэвид споткнулся на выступающем из земли корне. В нем одновременно появились и страх, и надежда. Тропа вилась наверх по склону, за кустиками морошки. Катсук слышал, как мальчик споткнулся, но удержался на ногах; он вслушивался в тягостное молчание леса, в журчание ручья, бегущего слева от тропы. Из-за росы штанины джинсов убитого бородача совершенно вымокли. Катсук кожей впитывал холод и думал, что неплохо бы сейчас иметь дубленку. Осмысление пронизало его будто молния, будто сам лес послал предупреждение. Катсук даже на месте застыл. "Хокватская дубленка!" Он знал, что уже никогда не сможет даже увидеть дубленку, почувствовать ее тепло. И вообще, все это хокватская чушь! До него дошел смысл предупреждения: это хокватская одежда делала его слабым. Нужно как можно быстрее избавиться от нее, иначе ему не гарантировалась безопасность. Медленно-медленно индеец поднялся на склон, слыша, как следом идет мальчик. Деревья стояли слишком густо, чтобы увидать, что творится на поляне, но Катсук знал, что опасность находится именно там. Он опустился на землю, чтобы ветки не закрывали обзор. Тропа раздваивалась, одна ее часть вела прямо на поляну. Деревья росли вроде бы и не густо, но все же поляну увидать не удавалось. Катсук спустился со склона, обошел елку и очутился на поляне. После лесного полумрака яркий свет подействовал на него будто взрыв. Ручей черной лентой пересекал всю поляну, поросшую высокой травой, болотными лаврами и синими незабудками. Лоси протоптали тропу через всю поляну, потом она сворачивала на глинистую насыпь, почти перегораживающую поток. Катсук почувствовал, что мальчик встал позади него, но продолжал изучать поляну. Внезапно он схватил мальчика за руку, оба застыли на месте. На поляне, у ручья лежал мертвый лосенок. Его голова была вывернута под неестественным углом к телу. На шкуре были видны следы громадных клыков: алые на коричневом. Сейчас двигались только глаза индейца, разыскивая громадную кошку, что натворила это. Непохоже, чтобы она ушла просто так, оставив добычу. Что ее встревожило? Катсук просмотрел всю поляну по длине, внезапно осознав диссонирующее напряжение присевшего рядом мальчика. Хокват не мог долго обходиться без звука. И он мог привлечь внимание того, что встревожило кошку. Катсук почувствовал, как желудок его натянулся будто кожа на барабане. В дальнем конце поляны по траве пошла волна движения, причем невозможно было заметить, как она возникла. Катсук заметил очертания хищника через стебли высокой травы. Движущаяся волна перемещалась по диагонали к тому месту, где ручей исчезал в стене деревьев. Сердце в груди индейца билось гулко и тяжело. Но что напугало хищную тварь? Катсук чувствовал, как просыпается в нем страх. Почему он не заметил здесь никакого знака, говорящего об опасности? Индеец покрепче схватил Хоквата за руку и стал отползать назад, к тропе, таща мальчика за собой и не обращая внимания на острые сучья и ветки. Где-то далеко за ними, на холме затоковал тетерев. Катсук сконцентрировался на этом звуке и направился в ту сторону. Сейчас деревья частично скрывали их от поляны. Теперь Катсук уже не мог видеть волну в траве. Его мысли были теперь одной цепью неуверенности и боли: на поляне что-то не в порядке и что-то неладное в нем самом. Он все время облизывал губы, чувствуя, как те холодеют и лопаются. Дэвид, перепуганный молчаливым исследованием и внезапным отступлением, двигался как можно тише, позволяя тянуть себя к вершине холма, где токовал тетерев. Острый шип расцарапал руку. Мальчик зашипел от боли, но Катсук лишь тянул его за собой, заставляя поспешить. Они обежали вздыбленные корни дерева-кормилицы - длиннющей тсуги, из ствола которой уже росли молодые деревца. Катсук толкнул мальчика в яму за деревом. Оба одновременно высунули головы наружу. - Что это? - прошептал Дэвид. Катсук приложил палец к губам мальчика, приказывая молчать. Дэвид отпихнул руку, и в этот миг резкий треск выстрела из охотничьего ружья прокатился по долине и отразился эхом от стены деревьев. Катсук пригнул голову мальчика за ствол и лег рядом, напряженно вслушиваясь. Дыхание его стало неглубоким и прерывистым. "Браконьер? Ну конечно же! Здесь нельзя охотиться." Укрытие за деревом-кормилицей было затенено ореховым кустом. Его листья отфильтровывали солнечный свет, что отразился от паука, растянувшего свою ловчую сеть между двумя ветками рядом с головой Катсука. Проворный охотник в своей шелковистой паутине разговаривал со своего места с индейцем. "Браконьер". Здесь, в этой долине, браконьерствовать мог только кто-то из его соплеменников. А кто еще мог рискнуть охотиться здесь? Кто еще мог знать о припасах в закопанных железных бочках, о замаскированных сторожках, о пещере, что раньше была шахтой? Но почему это его соплеменники находятся здесь? Сам он был уже освящен всеми основными духами. О его деяниях уже можно было петь песни. Образцы для этих песен уже находились в его мыслях, отпечатанные там Ловцом Душ. Задание его было той татуировальной иглой, что запечатлеет его деяние на коже всего мира! Так будут его соплеменники пробовать остановить его? О подобной попытке не может быть и речи. Путешественник Винс был убит. Кровь его была обещанием Катсука лесу. Возможно, тело никогда не обнаружат, но как умер юноша, как текла его кровь, видел Хокват. Так что Хоквата теперь нельзя было оставлять в живых. Катсук потряс головой, направив глаза сквозь пятна света, видя-и-не-видя серебряное колесо паутины. "Нет!" Он не мог думать о мальчике как о свидетеле убийства. Свидетеле? Так могли бы рассуждать хокваты. Что такое свидетель? Смерть Винса вовсе не была убийством. Он умер, потому что это было частью большого замысла. Его смерть была отпечатана на _С_о_в_е_р_ш_е_н_н_о_м _Н_е_в_и_н_н_о_м_, подготавливая почву для жертвоприношения. Этот взгляд вовнутрь себя потряс Катсука. Он чувствовал, как позади него ежится Хокват - маленькое лесное создание, вцепившееся в свою паутинку, уже решило вопрос о его жребии. 18 Понимаете, несколько месяцев назад этот индеец потерял свою младшую сестру. Он очень любил эту девочку. Он один был ее семьей, понимаете? После смерти родителей он поставил ее на ноги практически сам. Банда пьяных подонков изнасиловала ее, и она покончила с собой. Это была хорошая девочка. Я не удивлюсь, если крыша у Чарли поехала из-за этого. Вот что случается, когда индейца посылают в колледж. Там он учил, как мы посадили бы этих типов на кол. Вот так случится что-нибудь... и человек превращается в дикаря. Шериф Майк Пэллатт Дэвид открыл глаза в совершенную темноту. Он дрожал и от холода, и от страха. Мальчик силой заставлял себя не трястись, выискивая хоть что-нибудь, что помогло бы ему найти свое место в мире, какой-нибудь ощутимый ориентир в ускользающей реальности. Где он находился? Он понял, что его разбудило. Это был сон, отрезавший его от действительности. Этот сон подвел его к черному камню, затем к зеленой воде и растрескавшемуся стеклу. Его насторожил запах протухшего жира. Что-то выискивало его, охотилось за ним. Нечто до сих пор гналось за ним и было уже совсем близко, тихо напевая о вещах ему известных, но о которых ему не хотелось слышать. Даже осознание заключенного в песне смысла пугало его. Дэвид со всхлипом втянул в себя воздух. Страх, пахнувший потом, страх догоняемого с басовитым гулом кружил над ним, напоминая о сне. Он чувствовал бело-золотой пульс бога, а может это было пламя костра. Ужасное нечто придвинулось еще ближе. Оно было за самой его спиной. Мальчик почувствовал, как напряглись его мышцы, чтобы сбежать отсюда. Во рту был привкус ржавчины. Горло спазматично пыталось издать какие-то звуки, но извлечь их никак не удавалось. Это создание за спиной пыталось схватить его! Слова его песни царапались о мысли мальчика, наполняя их молочно-серым шепотом, гладеньким будто стекло, обещая спокойствие и счастье, в то время как сам Дэвид представлял это нечто воплощением ужаса. Песня из сна звучала все настойчивей. Дэвид слушал ее и ощущал в горле кислую горечь. Ужас из сонных видений кружил над ним вместе со звуками песни. Мальчик задрожал, дивясь - возможно, все это лишь сон, а его пробуждение было только иллюзией. В темноте вспыхнула искра оранжевого огня. Мальчик услыхал, что возле огня что-то движется. Очень осторожно он вытянул вверх левую руку. Пальцы нащупали шершавую поверхность дерева. К Дэвиду вернулась память - это подземелье со стенками из неошкуренных бревен. Катсук привел его сюда на закате, идя напрямик, в то время как сам мальчик запутался в тенях. Это было тайное место, которым пользовались соплеменники индейца, когда им случалось нарушать законы хокватов и охотиться в этих горах. Оранжевые искры были остатками костерка, который Катсук разводил у самого входа. Мелькнул силуэт темной руки - Катсук! Только пение никак не кончалось. Может это Катсук? Нет... песня звучала где-то далеко-далеко, ее слова были непонятны мальчику - визгливая флейта и медленный, в ритм шагов, такт ударных. Катсук играл на флейте только раз, вечером, а эти звуки были всего лишь отдаленной пародией на его игру. Страх понемногу уходил от Дэвида. Это было настоящее пение, настоящий барабан и флейта, похожая на ту, что была у Катсука. И еще там было несколько голосов. "Браконьеры!" С наступлением темноты Катсук ушел на разведку, а когда довольно-таки поздно вернулся, сказал, что узнал людей, разбивших стоянку в деревьях на дальнем конце поляны. Возле огня раздался тяжелый вздох. Это Катсук? Дэвид напряг слух, чтобы выяснить, что тот делает. "Стоит ли давать ему понять, что я уже проснулся? Почему он вздыхает?" Дэвид прочистил горло. - Ты уже проснулся? - громко спросил Катсук от самого выхода. Дэвид почуял безумие в его словах. У него не было отваги ответить. - Ведь я знаю, что ты уже проснулся, - произнес Катсук уже спокойней и ближе. - Скоро взойдет солнце, и мы будем выходить. Дэвид почувствовал, что индеец стоит рядом, черное в черном. Он попытался сглотнуть пересохшим горлом. - И куда мы пойдем? - К людям моего племени. - Так это они... поют? - Никто здесь не поет. Дэвид прислушался. Лес рядом с пещерой был наполнен только лишь ветром, гуляющим в листве деревьев, скрипом ветвей, какими-то шевелениями. Катсук подсунул под бок Дэвиду что-то горячее: нагретый в костре камень. - А я слышал песню, - сказал мальчик. - Тебе приснилось. - Я слышал! - Сейчас это прекратится. - Но что это было? - Это те мои соплеменники, кого съели духи. - Что? - Попробуй еще немного поспать. Дэвид вспомнил про свой сон. - Нет. - Он прижался к бревнам. - А где эти твои соплеменники? - Они везде вокруг нас. - В лесу? - Повсюду! Если ты будешь спать, съеденные духами могут прийти к тебе и растолковать свою песню. После внезапного озарения Дэвид спросил: - Ты хочешь сказать, что это пели духи? - Духи. - Я не хочу больше спать. - Ты молился своему духу? - Нет! Так что это была за песня? - Это была песня-просьба о силе, перед которой не может защититься никакое из людских созданий. Дэвид стал искать в темноте сброшенный во сне спальный мешок. Он склонился над тем местом, куда Катсук положил разогретый камень. "Прибацанный Катсук! В его словах нет никакого смысла." - А скоро наступит день? - перебил его Дэвид. - Меньше, чем через час. Рука Катсука возникла из темноты и прижала мальчика к теплому камню. Уже более спокойным тоном Катсук сказал: - Поспи. Тебе снился очень важный сон, а ты убежал от него. Дэвида буквально передернуло. - Откуда ты знаешь? - Спи. Дэвид свернулся клубочком возле камня. Его тело поглощало тепло. Казалось, что это тепло погружает его в сон. Мальчик даже не почувствовал, когда Катсук убрал руку. Теперь Дэвид был окружен чем-то, не имеющим определенных очертаний. Магия, духи и сны: все они неслись в потоке оранжевого ветра. Ничего определенного, осязаемого. Все приглушенное, одно пятно в другом; тепло в кедровых бревнах, окружавших его; Катсук, повернувшийся к нему от выхода из пещеры; сон в ужасно холодном месте, где камни потеряли свое тепло после того, как он коснулся их. И неопределенность, повсюду неопределенность. Повсюду только пятна и умирающие звуки. Мальчик чувствовал, как постепенно уходит его детство, и думал: опустошены, там не было ничего, кроме серых, затертых впечатлений: книжка, в которой он пересматривает картинки; лестничные перила, откуда он наблюдает за приезжающими гостями; кровать, куда его укладывает безликое создание с ореолом седых волос. Дэвид почувствовал оранжевое тепло костра. Катсук развел его у самого входа в пещеру. Спина мальчика совершенно замерзла. Дважды вскрикнула какая-то ночная птица. Тяжело вздохнул Катсук. Этот тяжкий вздох потряс Дэвида до глубины души. Неопределенность куда-то исчезла, забирая с собой и сон, и детские воспоминания. Мальчик думал: "Катсук заболел. Эту болезнь никто не может излечить. Катсука схватил дух и овладел им. Теперь у него есть сила, перед которой никто не может устоять. Вот что он имел в виду, говоря про песню! Его слушаются птицы. Они прячут нас. Он ушел в такое место, куда не сможет последовать ни один человек. Он ушел туда, где живет песня... куда я боюсь идти." Дэвид сел на месте, удивляясь, что все эти мысли пришли к нему в голову непрошенными. Это были совершенно недетские мысли. Сейчас он думал о реальных событиях, о жизни и смерти. И случилось так, будто эти мысли призвали каких-то существ: снова зазвучала песня. Она началась из ничего, слова такие же непонятные; непонятно было даже само ее направление... куда-то наружу. - Катсук? - спросил Дэвид. - Ты слышишь пение? - заметил тот, не отходя от костра. - Но что это такое? - Некоторые мои соплеменники. Это они владеют песней. - Зачем они это делают? - Они пробуют выманить меня из гор. - Может они хотят, чтобы ты дал мне хоть немного свободы? - Ими овладел малый дух. Но он, Хокват, не настолько могуч как мой. - Что ты собираешься делать? - Когда рассветет, мы отправимся к ним. Я возьму тебя с собой и покажу им силу своего духа. 19 Вот что случилось со мной. Мой разум был болен. Мои мысли заразились хокватскими болезнями. Я потерял свой путь, потому что у меня не было духа, который бы направлял меня. Тогда я стал искать, кто бы дал мне нужные лекарства. И я нашел их у вас, люди моего племени. Я нашел их у своих дедов, братьев отца, у всех тех, от кого мы произошли, у всех наших предков, дедов и бабок моей матери, у всех моих соплеменников. Их колдовские слова подействовали на меня. Я почувствовал их в себе. Я и теперь чувствую их. В моей груди пылает огонь. Меня ведет Ворон. А Ловец Душ нашел меня. Из речи Катсука, произнесенной им перед соплеменниками (со слов его тетки Кэлли) Перед самым рассветом Катсук вышел из пещеры, где был ход в древнюю шахту, глубоко врезавшуюся в склон нависавшего над озером холма. Внизу, среди деревьев, он видел огни - костры в тумане, заполнившем всю долину. Огни сверкали и плыли, как будто это были фосфорные цветы, пущенные по воде, но туман сейчас скрадывал их формы. Катсук думал: "Мое племя". Он узнавал их в ночи, но не по хокватским их именам, но данным в племени. В тайну этих имен были посвящены лишь те, кому можно было доверять. Это были: Женщина-Утка, Глаза На Дереве; Ненавижу Рыбу, Прыжок Лося, Дед С Одним Яйцом, Лунная Вода... Сейчас он перечислял все эти имена на родном своем языке: - Чукави, Кипскилч, Ишкауч, Кланицка, Найклетак, Тсканай... Тсканай была здесь, явно считая себя Мэри Клетник. Катсук попытался вызвать то, что помнил о ней Чарлз Хобухет. Но в голову ничего не приходило. Она была здесь, но как бы за покрывалом, за пеленой. Зачем она прячется? Он снова ощущал обнаженное, гибкое тело в свете костра, бормочущий голос; касающиеся тела пальцы; ее мягкость, изгоняющую из него все недобрые мысли. Но сейчас она представляла для него угрозу. И он сам понимал это. Тсканай была очень важна для Чарлза Хобухета. Она может нанести удар в тот центр, которым являлся Катсук. У женщин есть силы. Ловец Душ должен считаться с этим. Над краем долины взошло солнце. Катсук перенес взгляд с заполненной туманом долины на порозовевшие зарей горы. Черные пятна скал выделялись на фоне снегов - белых-белых, будто сделанное из козьей шерсти одеяло. Горы были древними исполинами, одновременно и поддерживающими небо, и толкающими его. Катсук молился: "О, Ловец Душ, защити меня от этой женщины. Стереги мою силу. Пусть ненависть моя останется чистой." После этого он вернулся в пещеру, разбудил мальчика и покормил его взятыми из рюкзака шоколадными батончиками и арахисом. Хокват ел жадно, не замечая того, что сам Катсук не ест. Мальчик ничего не рассказывал про свой сон, но Катсук сам вспомнил про него, чувствуя, что против него собираются опасные силы. Хоквату снился дух, пообещавший выполнить любое желание. Дух сказал, что он еще не готов. К чему не готов? К жертвоприношению? Он сам сказал, что Хоквату приснился дух. Это не с каждым случается. В этом был знак истинной силы. А чем же еще могло это быть? Жертвоприношение должно иметь большое значение. _Н_е_в_и_н_н_ы_й_ должен идти в мир духов с громогласным голосом, который невозможно заглушить. Оба мира должны слышать его, иначе эта смерть будет бессмысленной. Катсук тряхнул головой. Он был обеспокоен, но это утро не будет посвящено снам. Этот день будет отдан испытанию реальности в материальном мире. Он вышел из пещеры и увидал, что солнце уже разогнало большую часть тумана. Озеро теперь было зеркалом, отражавшим солнечное сияние. Оно залило всю долину палевой ясностью. На опушку леса вышел черный медведь, будто собака вывесив язык, чтобы вволю напиться утренним воздухом. Потом он учуял человека, неспешно повернулся и исчез в деревьях. Катсук сорвал с себя хокватскую одежду, оставив только набедренную повязку и сшитые Яниктахт мокасины и повесив на пояс шаманскую сумку. Дэвид вышел из пещеры. Катсук передал ему хокватскую одежду и сказал: - Положи это в рюкзак. Спальный мешок уложишь сверху. Спрячь там, где мы спали. - Зачем? - Мы еще вернемся за ним. Дэвид пожал плечами, но послушался. Вернувшись, он сказал: - Мне кажется, тебе холодно. - Мне не холодно. Сейчас мы пойдем к людям моего племени. Он шел очень быстро. Мальчику не оставалось ничего, как последовать за ним. Они спустились по склону, покрытому яркой зеленью, с проглядывавшими через нее алыми листьями дикого винограда. Кое-где на склоне выглядывали серые бока валунов. Они обошли большую скалу и вступили под темные кроны деревьев. После спуска по каменистому склону Дэвид тяжело дышал. Катсук, похоже, совершенно не растратил сил, продвигаясь уверенным, широким шагом. На берегу ручья росли тополя, их стволы поросли бледным, желто-зеленым мхом. Тропа провела их через болотце и вывела на узкий уступ, поросший елками, кедрами и высокими тсугами. Футах в пятидесяти, на лесной вырубке стояли четыре наспех сделанные хижины, одна из них величиной с три остальные. Хижины были построены из расщепленных кедровых жердей, воткнутых в землю и связанных у вершины. Дэвид заметил даже то, что связки были из ивовых прутьев. У самой большой постройки была низенькая дверь, занавешенная лосиной шкурой. Как только стало возможным увидеть Катсука и мальчика от дверей хижины, шкура поднялась, и вышла молодая женщина. Катсук остановился, придерживая своего пленника за плечо. Девушка заметила их только тогда, когда совсем уже вышла. Она застыла на месте, приложив руку к щеке. Ее взгляд выдал, что она узнала пришельца. Дэвид стоял, скованный зажимом руки индейца. Ему было интересно, о чем тот сейчас думает. И Катсук, и девушка стояли, глядя друг на друга, но не говоря ни слова. Дэвид осматривал девушку и видел, что все ее чувства неестественно насторожены. Ее волосы были разделены пробором посреди головы и свисали до плеч. Их концы были заплетены в косички и перевязаны белой лентой. Левая щека была вся покрыта оспинами, их не могла скрыть даже ладонь, которую она подняла. Лицо у нее было широкоскулое, круглое, с глубока посаженными глазами. У нее было налитое, но стройное тело под красным, спускающимся ниже колен платьем. Всю дорогу от пещеры Дэвид настраивал сам себя, что соплеменники Катсука покончат со всем этим кошмаром. Старые дни индейцев и их бледнолицых пленников навсегда ушли в прошлое. Эти люди пришли сюда как часть поисковой группы, чтобы схватить Катсука. Но сейчас Дэвид увидал в глазах девушки страх и стал сомневаться в своих надеждах. Молодая женщина опустила руку. - Чарли. Катсук ничего не ответил. Она поглядела на Дэвида, потом снова на Катсука. - Не думала, что это сработает. Катсук пошевелился. Голос его звучал странно. - Песня. - Ты считаешь, я пришел сюда из-за песни? - Почему бы и нет. Катсук ослабил зажим на плече Дэвида. - Хокват, это Тсканай... старая знакомая. Направляясь к ним, девушка возразила: - Меня зовут Мэри Клетник. - Ее зовут Тсканай, - повторил Катсук. - Лунная Вода.