ющим и деревьях. - А сколько сейчас времени? - спросил Дэвид. - Хокватского времени? - Да. Катсук оглянулся на солнце. - Около десяти утра, а что? - Ты знаешь, чем я занимался дома в это время? Катсук глянул на Хоквата, чувствуя, что мальчишке хочется выговориться. А почему бы и нет? Если Хокват сейчас станет говорить, его дух будет хранить молчание. Катсук кивнул и спросил: - Так чем бы ты занимался? - Я бы учился играть в теннис. - Теннис? - Катсук покачал головой. Индеец сидел сейчас на корточках у склона. В левой руке он держал длинный обломок коричнево-черного обсидиана. Упираясь этой рукой в бедро, он ударил по обсидиану кремнем. Звук удара зазвенел в чистом, свежем воздухе. При этом возник запах паленого, который Дэвид сразу же унюхал. - Значит, теннис, - повторил Катсук. Он попробовал представить мальчика взрослым мужчиной - избалованным и богатым пустоголовым типом из армии плейбоев. Потерявший невинность. В черно-белой униформе для вечерних приемов. С черным галстуком-бабочкой. Модно подстриженный завсегдатай ночных клубов. Но была возможность не дать ему возмужать. - А потом я шел плавать в нашем бассейне, - сказал Дэвид. - А ты не хочешь поплавать тут, в реке? - Слишком холодно. У нас вода в бассейне подогревается. Катсук вздохнул и вернулся к своему делу. Обсидиан уже начал принимать нужную форму. Скоро он станет ножом. Еще через какое-то время Дэвид попробовал проникнуть в тайну настроения своего похитителя. Они и так долго молчали, когда пробирались сюда, к горному склону. Это заняло целый день. В кармане у Дэвида было десять камешков - десять дней. Те несколько предложений, которые сказал Катсук за все время, становились все более мрачными, короткими и отрывистыми. Катсук был поглощен новыми мыслями. Неужели его дух потерял силу? Дэвид уже и не думал о побеге. Но если сила Катсука уменьшилась... От обсидианового обломка откололся большой кусок. Катсук поднял его, повертел в руках, осмотрел. - Что ты делаешь? - спросил Дэвид. - Нож. - Но ведь ты забрал... мой нож. Дэвид поглядел на пояс Катсука. Расселовского ножа там не было во время всего перехода через горы, но мальчик подумал, что нож может лежать у индейца в сумке. - Мне нужен особенный нож, - ответил Катсук. - Зачем? - Чтобы сделать для себя лук. Дэвид кивнул, потом снова спросил: - Ты уже бывал здесь раньше? - Много раз. - Ты делал здесь ножи? - Нет. Я приводил сюда хокватов, чтобы те искали красивые камешки. - Они делали здесь каменные ножи? - Может и так. - А откуда ты знаешь, из какого камня можно делать нож? - Мой народ тысячелетиями делал ножи из здешних камней. Обычно они приходили сюда раз в год. Так бывало до того, как хокваты принесли с собой сталь. Вы называете эти камни обсидианом. Мы называем их "Черным огнем" - КЛАЛЕПИАХ. Дэвид молчал. Но где же был его нож марки "Рассел"? Катсук отдаст его или нет? За ночь в силки, поставленные Катсуком, попался кролик и две небольшие куропатки. Индеец снял с кролика шкуру с помощью остроконечного коричнево-черного камня, а потом приготовил в земляной яме, на костре, куда он бросал куски горной смолы. Смола давала жаркое, почти без дыма, пламя. Дэвид обглодал кроличью лапку и стал жевать мясо, наблюдая за тем, что делает Катсук. У серого кремневого рубила в правой руке Катсука был узкий край. Им индеец резко и уверенно ударил по куску обсидианового стекла. Полетели искры. В воздухе сильно запахло серой. Призвав на помощь всю свою храбрость, Дэвид спросил: - А где мой нож? Катсук подумал: "Умный, хитрый хокват!" А вслух сказал: - Лук я должен делать так, как делали его в старину. Сталь не должна касаться его древка. - Так где же мой нож? - Я выкинул его в реку. Дэвид отбросил в сторону кроличью лапку, вскочил на ноги. - Но ведь это же мой нож! - Успокойся, - сказал Катсук. - Это папа дал мне этот нож! - сказал Дэвид сдавленным от ярости голосом. По щекам побежали слезы злости. Катсук глядел на мальчика, оценивая меру его страсти. - Разве отец не купит тебе другой нож? - Этот он подарил мне на день рождения! - Дэвид вытер слезы. - Зачем ты выбросил его? Катсук глядел на кремень и кусок обсидиана в руках. "Подарок на день рождения. Сыну от отца: подарок от мужчины мужчине." Катсук чувствовал внутреннюю пустоту от того, что он никогда не сможет сделать своему сыну мужской подарок. Обсидиановый осколок оттягивал руку. Он знал, что сейчас жалеет самого себя, и это бесило больше всего. Зачем кого-либо жалеть? Никакой отсрочки! - Чтоб ты сдох! - взбесился Дэвид. - Чтоб ты сдох от кедровой немочи! Катсук встрепенулся. Так вот где была зарыта собака! Невинный нашел себе духа, который выполняет его требования. Только вот где Хокват нашел себе такого духа? Тсканай передала? Если так, где она сама нашла его? - Пчела предупредила меня, чтобы я выкинул нож. - Дурная пчела! У Катсука даже челюсть отвисла от таких слов. - Ты поосторожней говори о Пчеле. Она может сделать так, что ты и до вечера не доживешь! Просматривающееся в словах Катсука безумие несколько остудило гнев мальчика. Теперь им овладело чувство потери. Нож пропал. Этот сумасшедший выбросил его в реку. Дэвид попытался вздохнуть поглубже, но в груди отдавало болью. Ножа уже не найти. Внезапно он вспомнил про убитого туриста. Этот нож убил человека. Может, потому его Катсук и выбросил? Катсук снова принялся бить кремнем по обсидиану. - А ты уверен, что не спрятал нож в свою сумку? Индеец отложил кремень и обсидиан, открыл сумку и показал ее содержимое мальчику. Дэвид указал пальцем: - А в этом сверточке что? - Там твоего ножа нет. И вообще, можешь сам посмотреть. - Вижу, - все еще злым тоном. - А что в свертке? Катсук закрыл сумку и снова принялся за обсидиан. - Там пух морской утки. - Пух? - Ну, такие мягкие перышки. - Это я понял. Зачем ты таскаешь с собой этот дурацкий пух? Катсук отметил, сколько злости было во взгляде мальчика, и подумал: "Пух я приколю к твоему телу, когда убью тебя." А вслух сказал: - Это для моих колдовских снадобий. - А зачем это твой дух приказал тебе выкинуть мой нож? "Он уже научился задавать вопросы правильно", - подумал Катсук. - Так зачем? - настаивал мальчик. - Чтобы спасти меня, - прошептал индеец. - Что? - Чтобы спасти меня! - Ты же говорил Кэлли, будто тебя уже ничто не спасет. - Кэлли не знает меня. - Она твоя тетка. - Нет. Ее племянника зовут Чарлз Хобухет, а я - Катсук. Мужчина думал про себя: "Почему это я оправдываюсь перед своей жертвой? Что такого он делает, что мне приходится защищаться? Может, это из-за выброшенного мною ножа? Для него это была связь с отцом; отцом, который был у него до того, как он стал Хокватом. Да, это так. Я выкинул прочь его прошлое. То же самое пьяные лесорубы сделали с Яниктахт... и со мной." - Могу поспорить, ты никогда еще не был в бассейне с подогреваемой водой, - заявил Дэвид. Катсук улыбнулся. Гнев Хоквата молниями бил в разные стороны. Сейчас мальчишка метался, будто зверь в капкане. "Занятия теннисом, плавательный бассейн." Хокват вел спокойную жизнь, жизнь предохраняемой невинности, как жил его народ. Несмотря на попытку Тсканай, он оставался в хрупкой переходной позиции: наполовину мужчина - наполовину ребенок. Невинный! Сейчас Дэвида охватила печаль. Горло пересохло. Грудь болела. Он чувствовал себя усталым и ужасно одиноким. Ну зачем этот придурошный Катсук делает каменный нож? Зачем он ему по-правде? Или он снова врет? Дэвид вспомнил то, что читал об ацтеках, о том, как они убивали свои освященные жертвы каменными ножами. Ацтеки ведь тоже были индейцами. И тут же он отрицательно покачал головой. Ведь Катсук сам обещал: "Пока ты не попросишь меня сам, я тебя не убью". По-видимому, каменный нож был нужен ему для других целей. Наверное, чтобы делать этот свой дурацкий лук. - Ты уже не сердишься на меня? - спросил Катсук. - Нет. - Все равно, физиономия надутая. - Это хорошо. В гневе ничему не научишься, потому что гнев блокирует твое сознание. А тебе есть чему научиться. "В гневе ничему не научишься!" - думал Дэвид. Он взобрался на склон рядом с Катсуком, прошел немного по краю обрыва и уселся спиной к стволу тсуги. На земле вокруг него валялись куски обсидиана. Мальчик набрал целую пригоршню и стал бросать их в деревья, растущие у подножия склона. Попадая в ствол дерева, обломки издавали щелкающий звук. Падая в подлесок, в колючий кустарник, они шелестели. Это было интересное дополнение к звукам, издаваемым при работе Катсука. Дэвид чувствовал, как с камнями улетает и злость. Все глубже и глубже мальчик погружался в свои мысли. - Если ты хочешь бросить в меня камень, - сказал Катсук, - брось. Не надо насиловать свои чувства. Дэвид вскочил на ноги, злость снова вспыхнула в нем. Он поднял кусок обсидиана размером с перепелиное яйцо, с острыми краями, потом стиснул зубы и изо всех сил бросил камень в Катсука. Камень, описав дугу, попал индейцу в скулу, оставив красную полосу, откуда сразу же потекла кровь. Перепуганный тем, что он наделал, Дэвид отступил назад. Каждый его мускул был готов к немедленному бегству. Катсук приложил к ране палец, поглядел на кровь. Любопытно, рана совсем не болела. Что это могло значить? Да, было неприятное ощущение удара, но не боли. Ах, да, Пчела блокировала его болевую чувствительность. Пчела защитила его своим колдовством, чтобы удары не действовали на него. Это было посланием Пчелы, ее даром. Дух, сидящий в Невинном, не мог победить! "Это я, Таманавис, говорю тебе..." - Катсук! Катсук, прости меня! Мужчина поглядел на мальчика. Хокват уже был готов бежать, сломя голову, глаза его расширились и горели от страха. Катсук кивнул и сказал: - Теперь ты, хоть и в неполной мере, знаешь, что я чувствовал, когда забирал тебя из хокватского лагеря. Это какая же ненависть должна быть, чтобы убить невинного ради нее. Ты хотя бы думал об этом? "Убить невинного!" - думал Дэвид. А сам сказал: - Но ведь ты же обещал... - И я сдержу свое обещание. Так поступает мой народ. Мы не говорим о хокватской лжи. Ты хоть знаешь, как это бывает? - Что? - Когда мы добывали китов, кит сам требовал гарпуна. Кит сам просил, чтобы его убили. - Но я никогда... - Тогда ты в безопасности. И Катсук вернулся к своим камням. Дэвид подошел к нему на пару шагов поближе. - Тебе не больно? - Пчела сделала так, что мне не больно. А теперь успокойся. Мне нужно сосредоточиться на деле. - Но ведь идет кровь. - Она остановится. - Почему ты не приложишь что-нибудь? - Это маленькая ранка. Твой рот - это большая рана. Успокойся, или я заткну ее чем-нибудь. Дэвид принял его слова за чистую монету и испуганно вытер рот тыльной стороной ладони. Ему трудно было не глядеть на темный шрам на скуле Катсука. Кровь перестала идти, но теперь рану покрыла корка, края вспухли. Почему ему не больно? Дэвида напугало именно то, что рана не болит. А ему хотелось, чтобы она болела. Ведь порезы, ушибы всегда болят. Только у Катсука оказались покровительствующие ему духи. Может, они и вправду сделали так, что он не чувствует боли? Теперь Дэвид обратил свое внимание на обсидиановый нож, уже обретший свою форму в руках Катсука. Лезвие, длинною дюйма четыре, с острым краем, было направлено к груди индейца. Быстрыми, почти незаметными ударами Катсук отбивал тонкие пластинки обсидиана. Нож не был настолько длинным и тонким, чтобы проколоть что-нибудь. Режущий край был весь в зазубринах. Но им можно было перерезать артерию. Мальчик опять вспомнил о путешественнике, которого убил Катсук. Ведь он-то не просил, чтобы его убили, но, тем не менее, Катсук его зарезал. У Дэвида вдруг пересохло во рту. Он сказал: - А этот парень... ну, ты знаешь, на тропе... парень, которого ты... ну, он же не просил тебя... - Вы, хокваты, считаете, что говорить можно только ртом, - ответил Катсук, даже не отрываясь от своей работы. - Почему бы тебе не научиться языку тела? Когда Ворон сделал тебя, неужели он забрал у тебя эту возможность? - Какой еще язык тела? Это именно то, что ты делаешь. Подумай о том сможешь ли ты верно описать словами то, что действительно хочешь. - А зачем эти глупости про Ворона? - Бог создал нас, так? - Да! - Все зависит от того, о каком боге ты думаешь. - И все равно я не верю в язык тела. - Ты не веришь, что это Ворон привязал тебя ко мне? Дэвид не мог ответить. Ворон _д_е_л_а_л_ то, что хотел Катсук. Птицы направлялись туда, куда им указывал Катсук. Ведь даже только знать о том, куда направляются птицы - это же какая сила! - Сейчас ты спокоен, - продолжил индеец. - Разве Ворон забрал у тебя язык? Но он может так сделать. Весь ваш глупый хокватский мир еще не готов бороться с Вороном. - Ты всегда говоришь "глупый, глупые", когда упоминаешь о моем народе. Разве в нашем мире нет ничего хорошего? - У нас? В нашем мире? - спросил Катсук. - Это твой мир. - Но разве в нем нет ничего хорошего? - Я вижу в нем одну только смерть. В нем все умирает. - Ну, а как насчет наших врачей? Наши врачи лучше ваших. - Ваши врачи накрепко повязаны с болезнями и смертью. Они не столько лечат, сколько умножают болезни и смерть. Приводят все в точное равновесие. Это называется трансакциональные отношения. Но они настолько слепы, что не видят, как они связаны с тем, что делают. - Трансакциональные... отношения. Что это такое? - Трансакция - это когда ты торгуешь, обмениваешь одну вещь на другую. Когда ты покупаешь что-нибудь, это и есть трансакт. - Это только умное слово, которое ничего не значит. - Это слова твоего мира, Хокват. - Но ведь они ничего не значат. - Они означают, что твои доктора не знают, что они делают, но продолжают этим заниматься. Они повышают уровень заболеваемости, чтобы оправдать свое существование. Полиция делает то же самое с преступностью. Юристы держатся за всеобщее незнание законов. Все это язык тела Хокват. Не важно, что они говорят о своих намерениях, неважно, как тяжко они работают, чтобы преодолеть недостатки - все они думают лишь о том, чтобы их считали занятыми и нужными и оправдывали их существование. - Это безумие! - Да, это безумие, но это реальность. Вот что ты видишь, когда понимаешь язык тела. - Но в моем мире есть много и хорошего. Люди уже не голодают. - Голодают, Хокват. В Азии... - Я имею в виду, в этой стране. - А разве в других странах не _л_ю_д_и_? - Правильно, только... - И даже в этой стране - в горах на Востоке, на Юге, в больших городах люди голодают. Каждый год люди умирают от голода. Пожилые и молодые. И мои соплеменники тоже умирают, потому что пытаются жить, как хокваты. И в мире становится все голоднее и голоднее... - А что ты скажешь про наши дома. Мы строим дома даже лучше тех, что ты видел. - И одновременно вы убиваете землю, тыкая в нее свои дома. Вы строите там, где домов не должно быть. Вы живете не _в_м_е_с_т_е_ с землей, а п_р_о_т_и_в_ нее. - У нас есть автомобили. - И ваши автомобили вас же и душат. Дэвид выискивал в своих мыслях хоть что-нибудь, против чего бы Катсук не мог возразить. Музыка? Он только презрительно усмехнулся, как это делают взрослые. Образование? Катсук сказал, что оно не готовит к жизни среди природы. Наука? Индеец сказал, что та убивает весь мир своими большими машинами и бомбами. - Катсук, а что ты сам понимаешь под языком тела? - То, что говорят твои действия. Вот ты говоришь своим ртом: "Слишком паршиво". Потом ты смеешься. Это значит, что по-настоящему ты радуешься, в то время как говоришь, что грустишь. Ты говоришь: "Я люблю тебя", а потом делаешь так, что причиняешь этому человеку много боли и страданий. Язык тела - это то, что ты _д_е_л_а_е_ш_ь_. Если ты говоришь: "Я не хочу, чтобы это случилось", а сам делаешь все, чтобы это произошло - чему мы должны верить? Словам или телу? Дэвид задумался о словах. Он думал о церквях и проповедях, обо всех словах про "вечную жизнь". Были ли эти слова истинными, или же тела проповедников говорили о чем-то другом? - Катсук, а твои соплеменники понимают язык тела? - Некоторые. Старики понимают. Об этом мне говорит наш язык. - Как это? - Мы говорим "есть", когда едим, "срать", когда срем, "трахаться", когда трахаемся. И слова, и тело согласны. - Это нехорошие слова. - Это невинные слова, Хокват. Невинные! 29 Мое тело - это наиполнейшее выражение меня самого. Из записки, оставленной Катсуком в заброшенном приюте на Сэм Ривер Катсук отложил кремневое зубило и осмотрел свой обсидиановый нож. Он был готов. Ему нравилось, как сглаженный конец лежит в ладони. Это заставляло его чувствовать себя ближе к земле, как бы частью окружающего. Солнце висело прямо над головой, его лучи падали индейцу на плечи. Он слышал, как Хокват ломает ветки где-то у него за спиной. Катсук положил посланное пчелой древко на камни, еще раз тщательно осмотрел его. В нем не было ни малейшего изъяна. Каждый слой лежал ровно и ясно. Он взял гладкую рукоятку своего ножа в правую руку и начал строгать дерево. Отлетела длинная закрученная стружка. Сначала он работал медленно, потом все быстрее, шепча про себя: - Немножко здесь. А здесь побольше снимем. Тут еще... Ах, какой чудесный... Подошел Дэвид и присел рядом. Потом спросил: - А можно, я помогу? Катсук поколебался, думая о назначении этого лука - послать священную стрелу в сердце мальчика, сидящего рядом. Или Хокват сейчас просит, чтобы его убили? Нет. Но это был знак того, что Ловец Душ тоже работает, готовя мальчика к последнему мгновению. - Можешь помочь, - ответил индеец. Он передал нож и посланное духами древко мальчику, показал утолщение, которое следовало сравнять. - Снимешь вот здесь. Работай не спеша, снимай понемножку за раз. Дэвид положил ветку на колени, как делал это Катсук. - Вот тут? - Да. Дэвид уперся ногами в дерево, нажал на нож. Из-под лезвия вышла стружка. Другая. Он работал энергично, сравнивая утолщение. По лбу лился пот, заливая глаза. Длинные стружки летели во все стороны, покрывая мальчику коленки. - Больше не надо, - сказал Катсук. - Это место сделано. Он забрал древко и нож назад, еще раз внимательно осмотрел древко. - Вот здесь снять... и еще... тут все в порядке... теперь здесь... Дэвид даже устал, следя за тем, как летят стружки от будущего лука. Очень скоро то место, где сидел Катсук было все усыпано щепками и стружкой. Свет, отражающийся от свежевыструганного дерева, отражался пятнышком на коже индейца. Над ними высилась огромная скала, казалось, переходящая в клубящиеся, далекие облака. Дэвид стоял, осматривая склон, вкрапления вулканического стекла в гранитные глыбы. Потом он обернулся, поглядел на лес - отсюда темный и мрачный: в основном старые ели, тсуги и, когда-никогда, кедр. Среди деревьев виляла звериная тропа, исчезая в буйных зарослях колючего кустарника и дикой черники. Голос Катсука, когда он разговаривал сам с собой, действовал почти гипнотически. - Прелестное дерево... лук, совсем как древний, как из давних времен... "Давние времена! - думал Дэвид. - Катсук явно живет в каком-то странном сне." Дэвид поднял обсидиановый скол, бросил в сторону деревьев. "Если пойти вниз по течению реки, - думал он, - можно добраться до людей." Камень произвел приличный грохот, на который Катсук совершенно не обратил внимания. Дэвид бросил еще один камень, потом еще и еще. Он спускался вниз по склону, к тропе, поднимая и бросая камни - мальчик играется. "Он выкинул мой нож! И он убил человека." Дэвид остановился, чтобы куском обсидиана вырезать на коре дерева полосу, и глянул мельком на Катсука. Бормочущий голос совершенно не менял тона. Индеец все так же не обращал внимания на шатающегося туда-сюда пленника. "Он считает, что его чертов Ворон следит за мной." Дэвид внимательно осмотрел все небо, от птиц ни слуху, ни духу. Он осмелился пройти по тропе футов пятьдесят, отталкивая ветки и выискивая созревшие ягоды. Сквозь просветы в деревьях мальчик еще мог видеть Катсука. Звук обсидианового ножа, обтесывающего древко лука, оставался таким же ясным и чистым. Деревья очень мало затушевывали его. Можно было даже понять, что Катсук бубнит себе под нос: - Ах, прелестный лук... Лук - красавец для моего послания... - Сумасшедший индеец, - прошептал Дэвид. А Катсук все так же продолжал напевать и бубнить себе под нос, поглощенный делом. Дэвид сломал по пути ветку и стал обдумывать свое положение. Воронов нет. Катсук поглощен своим луком. Вот тропа, она идет куда надо. Но вот если Катсук снова схватит его, пытающегося сбежать еще раз... Дрожа всем телом, Дэвид решил, что не станет еще сбегать взаправду. Он только обследует эту тропку, интересно же, а куда это она ведет. И вот так, осматриваясь и оглядываясь, он углубился в лес. Его внимание привлекла перелетающая с места на место стайка дятлов. Он слышал звон слепней. Пыльные солнечные лучи падали на бурую лесную подстилку, приобретая в листве зеленоватый оттенок. Дэвиду это казалось добрым знамением. Он до сих пор еще злился на Катсука. Злость и гнев могли пересилить заклятия духов. Дэвид уходил по тропе все дальше и дальше. Он перебрался через пару поваленных деревьев, пробрался по низкому тоннелю ветвей, с которых свисали бороды мха. У подножия пологого холма тропа разделялась. Одна дорожка вела прямо вниз, вторая отклонялась влево. Мальчик выбрал путь вниз, по долгому склону, по которому когда-то прошел камнепад или лавина. Дэвид внимательно осматривал открытую местность. На склоне уцелел один-единственный кедр, защищенный гранитным выступом. Часть дерева была полностью счесана. Ниже по склону валялись ветки и куски дерева. Оленьи следы вели прямо через место недавней катастрофы. Дэвид стоял на мшистой, кое-где заросшей папоротниками лесной подстилке, просматривая открытое пространство. Несколько раз он бросал взгляды на приведшую его сюда тропу, высматривая какие-нибудь признаки погони. Но Катсука нигде не было видно. Мальчик вслушивался в окружающее, но никак не мог услыхать скрипа каменного ножа по дереву. Здесь только ветер шумел в листве деревьев. Вся каменная лавина пошла в небольшую, слегка закругленную долину, оставив после себя поломанные деревья и перепаханную землю, засыпавшую и небольшой ручей. Правда, поток уже пробил себе узенькую дорожку по склону, вода бежала по вздыбленной земле. Дэвид совсем уж было решил идти к ручейку, как вдруг из зарослей выскочил молоденький олень. Какое-то время Дэвид не мог сойти с места, трясясь от страха. Олень же перемахнул через кустарники. Даже дойдя до ручья и погрузив лицо в прохладную воду, мальчик еще дрожал. Он подумал: "Ну вот я и сбежал." 30 Вся эта куча дерьма вокруг, что мы, что ФБР, собирается заработать что-нибудь на этом деле. Я же сам только хочу спасти того пацана, а если смогу - то индейца тоже. Мне уже осточертело играться в шерифа! Мой шеф - депутат Дэн Гомпер, предложил мне собрать свою команду, чтобы искать этих двоих. Если этим могут заниматься другие, то куча опытных мужиков, знающих эти леса, смогут заниматься этим лучше. В своем лагере мы не станем разводить костры, так что индеец не увидит дыма и не сможет узнать, что мы идем по следу. Похоже, что работка будет та еще, но мы ее сделаем! Шериф Паллатт Катсук глядел на законченный лук. Это был чудный лук, на который оставалось натянуть тетиву из моржовых кишок, лежащую у него в сумке. Пропилы на древке он уже сделал. У него болела грудь и ломило спину оттого, что он долго сидел согнувшись, не меняя позы. Он закашлялся? Почему это стало холодно? Он поглядел на небо. Солнце стояло низко над верхушками деревьев. Катсук поднялся на ноги и только сейчас подумал о пленнике. - Хокват! - позвал он. Ему ответила тишина леса. Катсук кивнул головой. "Хокват думает о побеге." Индеец опять поглядел в небо. Ворона нигде не видно. Он думал: "Ворон каждого приглашает идти с ним и стать его гостем, но на следующий день Ворон выступает против своего же гостя и хочет его убить. Так что гости разлетелись по лесу. Сейчас я сам Ворон. У меня есть лук. Теперь мне нужна стрела." И вновь Катсук закашлялся. Спазмы вызвали острую боль в груди. Уже было ясно, куда ушел Хокват. Даже отсюда, со склона, Катсук видел полосу, вырезанную мальчишкой на дереве у звериной тропы. Новое испытание? - удивлялся Катсук. - Зачем мои духи испытывают меня теперь, когда лук изготовлен? Почему бы им не подождать стрелы? Он вынул из своей сумки тетиву из моржовых кишок, надел на лук, попытался согнуть его. Его дед подумал о том, чтобы научить внука делать такой лук и пользоваться им. Сейчас Катсук чувствовал, будто дед стоит рядом, когда сам он натягивает лук. Это был исключительный лук, воистину божий. Катсук опустил свое оружие, вгляделся в лес. По шее и груди катился пот. Внезапно он почувствовал себя слабым-слабым. Неужели Хокват наслал на него заклятие? Он оглянулся на заснеженные вершины. Всю долгую ночь он размышлял: где-то здесь таится Смерть и зовет его с помощью трещотки Ловца Душ. Да, точно, это было заклятие. Еще раз Катсук осмотрел лес, в котором скрылся Хокват. Тропа манила его. Он мысленно измерил ее длину: по теням деревьев, по пятнам мха. Он ощущал то, как он будет чувствовать ее под ногами: лесная подстилка, корни, камни, болотная грязь. Мокасины Яниктахт уже сильно протерлись. Сквозь них он мог чувствовать даже сырую землю. Деревья - Хокват ушел этим путем, пытаясь сбежать. Катсук громко-громко заявил тропе: - Это я, Катсук! Тот, кто захоронил Кушталюте, язык сухопутной выдры. Мое тело нельзя расчленить. Ветви величественных деревьев не склонятся над моей могилой. Я снова буду возрожден в доме моего народа. И там будет много прекрасной еды... Внезапно вырвавшийся из сознания чудовищный водоворот мыслей заставил его замолчать. Он знал, что следует идти за Хокватом. Ему надо спешить по этой тропе, но его охватило оцепенение. Это было заклятье. Теперь его мысли заполнил образ Тсканай. Так это не Хокват наслал на него это заклятье, а Тсканай! Теперь Катсук понимал это. Он чувствовал, как она следит за ним. Она уже глядела на него так, как на чужого. А в этот миг она стояла среди благоухания сжигаемых кедровых иголок и читала нараспев древнее проклятье. Вокруг нее торчали вечно-зеленые растения - иллюзия бессмертия. - Ворон, помоги мне, - прошептал индеец. - Сними с меня эту немочь. - Потом он поглядел на ноги, на коричного цвета кожу мокасин, которые сделала для него Яниктахт. - Яниктахт, сестра, помоги мне. Образ Тсканай удалился. Он подумал: "Так может, и заклятье тоже снято?" Где-то уже в другом месте, своим внутренним ухом и глазом, он видел и слышал, как пенящаяся речка говорит на своем примитивном языке. Он видел сломанные ветром, мертвые деревья, сражавшиеся с вечностью. И вот среди мертвых он увидел одно живое деревце, раненое, с ободранной корой, но гордо стоящее - кедр, стройный и высокий, ровный, как древко стрелы. - Кедр простил меня, - прошептал Катсук. И он ступил на тропу, по которой перед тем прошел Хокват, и остановился лишь тогда, когда увидел дерево, одиноко стоящее посреди перепаханной лавиной земли - все как в его видении! "Кедр для моей стрелы, - думал индеец. - Дерево само священное, и уже освященное." Над лесом раздался балаган вороньих криков. Птицы пролетели над пустой искалеченной землей и расселись на кедре. Катсук усмехнулся: "Ну, какое еще нужно мне знамение?!" И дух заклятия, вызвавший его немочь, вышел из него тот же час как был назван по имени. Индеец направился к кедру, чтобы сделать себе стрелу. 31 Когда я был маленький, мне снился Ворон. Это был белый Ворон. Мне снилось, что Ворон помог мне украсть всю пресную воду, и я спрятал ее так, чтобы только мои соплеменники могли ее найти. Это была такая пещера, и я заполнил ее водой. Мне снилось, что в пещере был дух, который рассказал мне о Творении. И это дух создал мою пещеру. Там было два хода: вход и выход. В пещере был пляж и волны на воде. А еще я там слышал барабаны. Этот дух из моего сна сказал, что такое место существует и на самом деле. Мне там было чисто и хорошо. Я хочу найти это место. Сон Чарлза Хобухета, в пересказе его тетки Катсук сидел, прислонясь спиной к дереву, моля, чтобы земля простила его. Лук со стрелой лежали у него на коленях, а все вокруг тонуло во мраке. Холодный ветер нес сырость. Лук Катсука был сделан не совсем точно по древнему образцу. Индеец знал об этом, но знал он и то, что дух этого дерева простит его за те неприятности, которые он ему доставил. К стреле, лежащей тут же, он прикрепил каменный наконечник из прибрежной деревни, где его соплеменники жили еще совсем недавно. Теперь прежние времена и нынешние были связаны вместе. Тучи скрыли звезды. Индеец чувствовал приближение дождя. Холодный ветер вызывал дрожь в его теле. Катсук знал, что должен был чувствовать пронизывающий холод, но тело его не ощущало ничего, кроме утери Хоквата. Хокват сбежал. Куда? Разум Катсука погрузился в состояние духовного поиска, о котором рассказывали древние. Он мог искать дух Хоквата, а тот уже приведет его к мальчику. Катсук вглядывался в темноту. Где-то горел маленький-маленький костерок. Индеец даже не мог сказать, видит он его обычным или внутренним зрением. Языки пламени отбрасывали рыжие отсветы на сырую землю и сплетение торчащих корней. И на самом краю освещенного круга была маленькая фигурка. Вот теперь Катсук знал, что у него включилось внутреннее видение. Где же был этот костер? Катсук молил своего духа, чтобы тот вел его, но из мира Похитителя Душ ему никто не отвечал. Ага, так значит, это следующее испытание! Какой-то зверек проскочил чуть ли не между ногами Катсука и скрылся в темноте. Индеец чувствовал даже то, как растет дерево у него за спиной, как подымается вверх кора. Сырая земля и холодный ветер проникали сквозь его тело, и он понимал, что ему придется сражаться в мире духов, прежде чем сможет забрать Хоквата себе. - Помоги мне, Алкунтам, - молил он. - Это я, Катсук. Помоги мне отправить мое послание! Приведи меня к Невинному! В ночи закричала сова, а Катсук знал, что язык ее предвещает дождь. Скоро, очень скоро с небес польется вода. А ведь его звали на испытание, которое, прежде всего, было испытанием духовным, внутренним. Очень медленно Катсук поднялся на ноги. Свое тело он чувствовал как нечто отвлеченное. Но он сказал сам себе: 32 Мой внук - очень храбрый парень. Он никогда не боялся темноты и подобных глупостей, даже когда был еще маленьким. Он всегда уважал взрослых. Мы учили его уважать и проявлять внимание ко всем окружающим, неважно, кем бы они не были. Я уверена, что эти его качества с честью проведут его через все нелегкие испытания. Из интервью с Харриэт Гледдинг Моргенштерн Перед самым приходом ночи Дэвид нашел укрытие в поваленных ураганом деревьях. Они лежали почти параллельно узкому ручейку, а вывернутые корни образовали нечто вроде шалаша, ход в который зарос мхом и травой. Дэвид заполз туда и стал раздумывать, можно ли развести тут костер. Катсук добывал огонь с помощью небольшого зажигательного лука и показал своему пленнику, как им пользоваться в случае необходимости. Но мальчик опасался, что огонь и дым смогут привести Катсука прямо к нему. Хотя, было уже поздно. К тому же дул холодный ветер. И он решил рискнуть. Возле поваленных деревьев валялось множество коры. Дэвид нашел длинный, толстый кусок и обложил им вырытую руками ямку, чтобы сделать укрытие от ветра и лучшего отражения тепла. Он набрал трута с прогнившего дерева, как показывал ему Катсук. Рядом, на склоне лежал сломанный кедр. Дэвид протиснулся сквозь колючие заросли подлеска и даже поцарапал себе лоб, пока не пробрался к нему, но, как и надеялся, нашел сухие щепки и набрал их полную охапку. Эту находку он положил в своем укрытии под корнями, добавив сюда же кучу сухих веток и коры. Потом он отправился на поиски небольшой гибкой ветки для зажигательного лука. Она должна быть достаточно короткой, чтобы связать концы шнурками от туфель. "Подготовка, терпение, настойчивость", - говорил ему Катсук, когда рассказывал о том, как разводить огонь. Дэвид хотел было сразу добиться успеха с зажигательным луком индейца, но тот смеялся над "хокватской нетерпеливостью". Вспоминая этот смех, подгоняемый им, Дэвид упорно продолжал двигать взад-вперед зажигательный лук, вращая палочку, пока трение не родило искорку в сухой траве. Теперь-то он уже знал, как все делать вернее. Приготовив кусок кедрового дерева, в котором он пробил острым камнем ямку; лук, в котором петля на тетиве из шнурка проворачивала остроконечную палочку; имея под рукой трут и сухие кедровые щепочки, мальчик упорно трудился, пока у него в ямке не получился уголек. Потом он осторожно раздул его и стал подкладывать в огонь трут и щепки. Когда у него все получилось, он подумал: Эта мысль перепугала его, и мальчик выглянул из своего укрытия наружу. Очень скоро станет совсем темно. Мальчик думал, сможет ли ночь спрятать его от Катсука? Этот человек обладал удивительными и странными силами. Тут голод напомнил Дэвиду о себе. Мальчик поглядел в сторону речки. Здесь могла водиться форель. Он видел, как Катсук делал вершу. Только ночь обещала быть холодной, а он знал, что может промокнуть, если пойдет ловить рыбу. Тогда он решил отложить это дело. Завтра... Завтра ему могли встретиться туристы или поисковики. А у них будет с собой еда. Ночь была очень долгой. Дважды Дэвиду приходилось подбрасывать в костер сухие ветки и кору. Во второй раз пошел небольшой дождик, и дерево шипело, когда он кидал его в огонь. Его укрытие довольно неплохо защищало его от ветра и дождя, к тому же здесь было тепло по сравнению с окружающим миром. Несколько раз он впадал в дремоту, прижавшись спиной к корням. А один раз приснился сон. В этом сне он убегал, но за ним тянулся длинный-длинный коричневый ремешок. Он охватывал его голову, как полоска кедровой коры на голове Катсука. Дэвид чувствовал, что ремешок тянется за ним, куда бы он не побежал. Он тянулся через горы и долы к Катсуку, а индеец передавал через него свое послание. Катсук просил помощи. "Помоги мне, Хокват. Помоги. Ты мне нужен, Хокват. Помоги мне!" Дэвид проснулся и обнаружил, что уже занимается рассвет, а его костер почти угас. Он забросал золу мокрой землей, чтобы огонь не смог разгореться снова, и чтобы дым не мог выдать его. Когда он выполз в утренний туман, тело тут же покрылось гусиной кожей, и мальчик задрожал. "Я буду идти вниз по течению ручья, - решил он. - А там должны быть люди." Подумав об этом, он тут же глянул в направлении, откуда текла вода, выискивая какой-нибудь признак погони. Где теперь был Катсук? Про ремешок - это был совершенно дурацкий сон. А вдруг у Катсука и вправду неприятности? Он мог упасть ночью, сломать себе ногу или что-то еще. Сумасшедший индеец! Все еще дрожа, Дэвид отправился вниз по течению. 33 И правда, кое-кто из этих индейцев может делать удивительные штуки. К примеру, заставить ваши волосы стать на голове дыбом. Для себя я объясняю это тем, что если живешь рядом с дикой природой, то начинаешь чувствовать ее как никто другой. Мне кажется, что суть в этом. Возможно. Шериф Паллатт Ближе к вечеру Дэвид проходил через рощу широколиственных кленов, растущих вдоль ручья. Здесь поток достигал в ширину футов десяти. Земля под деревьями была покрыта толстым моховым ковром. Дэвид представил, какую мягкую постель можно было бы из него устроить. Он нашел немного съедобных ягод и напился воды, но голод постоянно напоминал о себе волной боли, тянущей желудок и тесной удавкой, сжимающей голову. Дэвид даже и не знал, была ли эта боль настоящей. Или это был тот самый ремешок из сна? И вправду ли где-то рядом находился Катсук, держащий второй конец ремешка? Мальчик устал, а подстилка из мха так и манила прилечь, но когда он прижал к ней руку, между пальцами выступила вода. Потом он заметил, что и ноги совершенно промокли. Ветер подул на юго-восток. А это означало дождь. На небе проглядывали участки голубизны, но темно-серые тучи уже покрыли вершины гор. Дэвид остановился возле надгрызенного бобрами тополя, изучил окружающую его местность: деревья, деревья, деревья... речка, черные валуны в серой воде... белка, убегающая вверх по стволу... Возможно, где-то среди этих деревьев очень близко притаился Катсук и молча следит за ним? Такое могло случиться. Он мог быть здесь. Дэвид попытался изгнать страх из мыслей, потому что тот никак не мог помочь ему. Мальчик присел, замаскировался, как учил его индеец, еще раз хорошенько огляделся, потом пошел по камням, по валявшимся стволам деревьев, обходя болотистые места, чтобы оставлять как можно меньше следов. Какое-то время его волновало, достаточно ли хорошо он замаскировал следы своего костра. Если Катсук обнаружит кострище... Догадается ли он, что его пленник направился вниз по течению? Дэвид решил уж было оставить берег и перейти холмы, но те подымались довольно высоко, и Катсук мог заметить его. Малый ручей влился в поток побольше, и мальчик пошел вдоль его берега. Тот привел его к оврагу, где заросли колючек не давали пройти дальше. Дэвид перебрался на другой берег и нашел проход в кустарниках, ведущий к звериному водопою, истоптанный множеством копыт. Он поглядел через него на речушку и увидал рыбу, выпрыгивающую из воды. Это напомнило ему про голод, но мальчик знал, что не отважится терять время на то, чтобы попытаться поймать хотя бы одну рыбешку. Он прошел по этой прогалине и вышел к развилке. Одна тропка вела вверх по течению, другая - вниз. Дэвид выбрал вторую, обходя подозрительные места и поваленные деревья с их торчащими вверх корнями. На коричневой влажной земле оставались его следы. Дэвид уже и сам стал удивляться, что ему удалось сбежать. Это было невозможным делом, но он не терял надежды. Он знал, что сейчас находится в местности, которую называют Дикими Землями. Катсук рассказывал о ней в самых общих словах. На самой ее границе были парковые дороги, где должны быть установлены указатели, которые подскажут ему, куда идти. Там же могли быть и туристы.