можно испугать смертью. Я к ней готов. Но есть вещи пострашнее самой смерти и подороже, чем все золото, какое есть на Алтае! Ыныбасу стало не по себе. Брат шел напролом. Если его убьет Техтиек или его люди, зачем ему золото? Или он надеется еще раз купить любовь молодой девушки в другом аиле? Но ведь, как бы она ни была молода, она не сможет передать ему и частичку своей юности, хотя может взять его золото... - Ты плохо думал, брат. Золото нужно не бурханам. Люди вернут его себе через посланцев неба грамотой, культурой, хорошей, чистой одеждой, новыми обычаями... Оно поможет им поднять детей из тьмы, болезней и грязи! Вытащить из земляных ям, где они гниют заживо!.. Ты был хороший кам, а хороший кам всегда болеет душой за людей, помогает им в горе, укрепляет их волю, силы и веру! Вспомни нашего отца Челапана, вспомни его мудрые слова, которые он сказал нам с тобой перед смертью: "Любите своих ближних и дальних, и вы будете счастливы!" Теперь молчал Оинчы. И трубка не дымила в его зубах. Он думал. А может, ждал, когда выскажется до конца он, Ыныбас? - Чейне уйдет от тебя. Так она решила. Я тоже уеду надолго, может быть, навсегда. Ты останешься здесь один. Что ты собираешься делать один?.. Ты открыто сказал людям, что не хочешь и больше не будешь камом! Тебя не бурханы остановили, ты сам себя остановил... Ты устал, а может, пресытился? И камом стал твой сын Учур... В его руках - бубен Челапана! - Учур - не кам, - буркнул Оинчы. - Я ушел от людей, и у них не стало кама... Я должен вернуться к ним! И я вернусь. Вернусь, если даже твои бурханы будут сторожить меня на каждой тропе! - В этом больше нет нужды. Бурханы знают, что тебе не с чем идти к людям... Ты сам сломался в душе, дав нерушимую клятву небу... Ты теперь - собственность бурханов, их раб! Сможешь ли ты, без старой веры в Эрлика и духов, честно и искренне помогать людям? Тебе нечего им сказать теперь! Ты был хорошим камом, когда не лгал. Сейчас ты станешь плохим камом. Хуже Учура. - Учур - не кам! - снова буркнул Оинчы, не вынимая трубки изо рта. - Он - пьяница, бабник и дурак! - Разве ты не знал об этом раньше? - нахмурился Ыныбас. - Ты все знал и все видел! И люди знают, кто виноват в подмене Оинчы Учуром! - Ыныбас махнул рукой и встал. - Мне не о чем больше с тобой говорить! Я сегодня уезжаю, со мной уедет Чейне - я должен вернуть ее Кедубу... А ты попробуй еще раз купить ее за свое золото! Только для этого оно тебе сейчас и нужно... Оинчы поперхнулся и вынул трубку изо рта. Посмотрел на младшего брата печально и растерянно: - Ты говоришь правильно. Может, скажешь, что мне делать? - Идти дорогой бурханов до конца. - И для этого я должен отдать золото не тебе и Чейне, а Техтиеку? - Мне не нужно твое золото! Чейне тоже. Ты вернешь его своему народу через бурханов! Да и не твое оно, если говорить честно: ты его не мыл из песка, ты его не выбивал из камня, ты его не выкапывал из земли... Ты брал его готовым там, где оно плохо лежало, и у тех, кто не мог защитить его или донести до цели... Думай, Оинчы, решай. Ночью мы с Чейне покинем твой аил. - Я поеду с вами! Я не хочу оставаться здесь! - Твое дело. Но еще одно я тебе должен сказать прямо: твоя жена должна вернуться к отцу обеспеченной! Может случиться так, что мы ничем не сможем помочь ей, даже увидеть ее... Оинчы охотно кивнул головой: - Да, да! Она заслужила мою щедрость... Глава седьмая БЕГСТВО ДЕЛЬМЕКА Вспышка гнева и обиды прошла быстро, но Дельмек не стал возвращаться с половины дороги, а направился к своему аилу. Решение пришло быстро и потому было для него пока лучшим: сходить на охоту, проветриться, проверить себя на старом ремесле. Тем более, что у него было хорошее ружье, а не кованое кырлу отца, стреляющее круглой пулей на триста шагов. И хотя в юности он не был особенно удачливым охотником, подарок матери кормил его первое время. Он и с доктором-то встретился на охоте. Тот собирал травы, грибы и ягоды, а парень с кырлой на треноге вышел к нему из-за среза скалы, отыскивая удобное место для засады. Федор Григорьевич знал несколько слов по-теленгитски, Дельмек - по-русски, и с пятое на десятое они поняли друг друга. Узнав, что парень сирота, доктор покачал головой и сказал: "Не с ружьем тебе ходить надо, а учиться ремеслу!" И попросил проводить его до тропы. Прощаясь, сказал: "Надумаешь, приходи!" И Дельмек пришел к нему, вернув кырлу Акыму, мужу матери, а самой Уркене - шкурки, добытые за последние осень, зиму, весну и начало лета. Они не видели Дельмека уже давно и удивились, что он так вырос, возмужал и стал похож на настоящего мужчину. "Теперь ты не пропадешь! - сказала мать. - Ты сильный и молодой, все у тебя будет..." Не сбылось предсказание Уркене! Дельмек стал сильным и здоровым, у него есть ремесло лекаря, но по-прежнему ничего своего нет, как и тогда, когда его дергали за косичку... Вот и аил с потухшим очагом, угли которого еще не остыли. Дельмек обшарил все потаенные места, но ничего съестного не нашел, кроме мешочка с ячменем. Раздул угольки в очаге, поставил казан на треног, сходил за водой к ручью, вскипятил ее и высыпал весь ячмень, заварив густую кашу. Но без мяса, жира и соли она оказалась невкусной. "Может, конь будет есть?" Но и конь от каши из ячменя отказался. Пнув казан, Дельмек вернулся в аил за ружьем. Хоть и мал у него охотничий припас - всего пять патронов, но и он может пригодиться. К кырле-то всего две пули было! Одна - в стволе заряженного ружья, другая, запасная, за щекой... Конь тихо заржал, потянулся мокрыми губами к руке Дельмека, но ничего в ней не нашел. Зря он не пустил его попастись! Конь - не человек и не волк, ему мяса на обед не надо... Лес встретил неприветливо - устойчивым запахом сухой гнили. И то ли отвык уже Дельмек от леса, то ли озлобленность его и отчаяние сделали все движения неуклюжими. Раньше ему в лесу всегда было спокойно, уютно и тепло. Лучше, чем в аиле, надежнее, чем в степи. Да и звуки леса и следы леса он понимал и читал их, как грамотный русский письмо или книгу... Похоже, что опять сломалась его жизнь, и повзрослевший адыйок побежал по второму кругу... И что случилось с Сапары, почему она злее пастушеской собаки набрасывается на него? Где-то в стороне громко запел зяблик и сразу же оборвал песню, потом вскрикнул раз, другой, третий. Не дождя ли просит у неба? Да, дождь и лесу нужен! Он сейчас весь, как порох: спичку урони, пыж из ружья выброси вместе с выстрелом, незатушенный трут не затопчи ногой - запылает, загудит все снизу доверху! А может, и не сейчас Сапары изменилась, а давно, незаметно для него? Огонек-то перед пожаром тоже неприметен и тлеет долго, курясь легким дымком! Ведь знал он, что жена радовалась, когда он уезжал по делам... Возвращаясь неожиданно, он ловил на ее лице улыбку, слышал веселые песни, замечал новые наряды на кермежеках... Но стоило только увидеть ей Дельмека, как все менялось: лицо становилось замкнутым и безразличным, в рот втыкалась дымящаяся трубка, ответы на его вопросы были полны вежливого пренебрежения... Значит, тлел огонек? Нежно и коротко пропела пеночка и тотчас зашлась в частом треске, разбиваемом грустным свистом. Ясно, что-то и ее встревожило. Но что? Уж не сам ли Дельмек со своим конем? Да нет, человека и зверя мелкие пичужки не боятся! Потом трелью кого-то начал уговаривать дрозд и вдруг, ни с того ни с сего, перешел на тихое и неразборчивое бормотанье... У него-то что за печаль? А эта вдруг вспыхнувшая девичья дружба с Барагаа! Едва ли не принудительный союз-сговор с Учуром! Все тут не так и не то... Может, не Барагаа нужна стала Сапары, а ее муж? И, пожалуй, не благо сестры заботило Кучука, а все более возрастающая щедрость Дельмека. Неожиданно лес разорвал ветви, и Дельмек очутился на крохотной полянке, где в самом центре, на высоком тонком пне сломаного дерева сидела сова с широко раскрытыми, неподвижными глазами. Наработалась за ночь, воровка! Спит теперь. Значит, это ее рябое оперение встревожило малых птиц, хорошо знакомых с острыми когтями и с кривым беспощадным клювом ночного разбойника! Дельмеку вдруг захотелось убить сову, хотя от нее и нет никакого проку охотнику: ни пера, ни мяса... У него была еще и личная неприязнь к этой подлой птице - не раз пугала его мальчишкой своими неслышными крыльями, заставляя обмирать: уж не кермесы ли в темноте гонятся за ним? И еще: эта сова чем-то напомнила ему Сапары. Наедине сама с собой - одна, с ним - другая, при людях - третья... Как и чем заморозил ей душу Дельмек? Ну, не к нему бы ее привел Кучук, к другому бы пристроил... Нельзя ведь было не выдать замуж! Где-то встало солнце, и в лес бурными потоками полилось золото дневной жары. Дельмек обернулся и вздрогнул: стволы берез и сосен за его спиной были кровавыми и, казалось, пахли на весь лес живой кровью. Таким же тревожным светом были залиты кусты, травы и даже камни. Быть дождю! А после стольких жарких дней - и грозе! Есть легенда про женщину, которая нечаянно разбила большое сердце богатыря, любящее ее, а потом пыталась собрать такое же сердце из разных сердец других мужчин... А вот легенды про женщину, чье сердце убили ради какой-то выгоды родители или братья, почему-то нет... Дельмек нерешительно тронул коня, пытаясь повернуть его обратно. Но конь не послушался, а, шагнув к сове, всхрапнул и застриг ушами: от птицы-разбойницы пахло свежей кровью. Конь, как и собака, в запахах никогда не обманывается... И тотчас проснулась сова, дрогнула крыльями, лениво снялась с пня и полетела дугой через поляну, упала где-то в дальнем сосняке, исчезла не то в дупле, не то в подлеске с густой травой... Дельмек облегченно перевел дух: не задела крылом, не прилепила к нему новой нежданной беды! Он поторопил коня, чтобы поскорее миновать опасное место, опоганенное плохой птицей, чьи перья, как и перья филина, годятся только каму для священнического облачения. Разумнее вообще было вернуться назад и уйти к горам мимо леса, но и эта примета для охотника была не лучшей, чем встреча с совой! Попался он, кружить теперь будет... А разве и сейчас не кружит? Ниткой вокруг пальца его ведут! И не прячутся... Хотя и Сапары была рядом, как зеркало, а не разглядел, что кругом обманут и осмеян!.. Потому и все наперекосяк идет: сейчас - на сову налетел, а потом, когда позарез надо будет, и новое ружье даст осечку! Небо было забито тучами, которые шли над степью медленно и грозно, как стадо одичавших черных сарлыков, виденных Дельмеком когда-то в Абайской степи. Потом в это стадо туч ударил горячий восточный ветер, остановил их, начал разламывать на куски и разбрасывать в разные стороны. С западных гор скатилась волна холодного воздуха, пошла низом, взметнула и закружила пыль, сухую траву, песок. Конь под Дельмеком заржал испуганно и завертелся на одном месте... Не к добру! "Сорвет покрышки с аила, - подумал Дельмек, с трудом удерживаясь в седле, - по всем горам придется потом собирать их!" Все отошло разом - и злость на жену, и страх перед совой. Надо было спасать, хотя и осточертевшее, но все-таки пока еще свое жилье! А, впрочем, есть ли оно теперь у него? Аил строили братья, Дельмек только помогал. Утварь и кошмы тоже братья привезли. Даже конь с ружьем - и те не его... И все-таки он торопился: как ни ругай и в чем ни подозревай Сапары, а виноват снова сам! С пяток до головы! Потому виноват, что мужчина должен оставаться мужчиной, если даже и в собственном доме у него все постылой женой вверх дном перевернуто! С него спрос, а не с Сапары! Почувствовав злую плеть на своем крупе, конь рванулся вперед, сведя вместе уши и высоко выбрасывая передние ноги. Он летел, люто ненавидя всадника, и это его настроение передалось Дельмеку... Но они опоздали. Ветер обглодал с жердей кошму, перевернул и сбил в угол лежащие на полу шкуры, раздул тлеющие угли в очаге, и крохотные языки огня уже ползли по тряпкам и сухому промасленному дереву... Пожар Дельмек погасил быстро, но многие вещи оказались вконец испорченными... Весь оставшийся день он провозился с жилищем, забыв о пустом брюхе и всех своих огорчениях - новые были сильнее их. И если снова связаться с братьями Сапары, а в первую очередь с Кучуком, то и конца не будет расчетам! Подохнет нищим, но - крупным должником! Ветер продолжал буйствовать, мешая работать. Потом его сменил дождь с градом. Куски льда плюхались прямо в очаг, но Дельмек не замечал этого, и ему даже в голову не приходило закрыть чем-то дымовое отверстие наверху. Да и зачем было закрывать его, если таких же дыр в стенах было раз в пять больше!.. Потом он лежал, мокрый, на подпаленной шкуре и сушил щепотками табак на лезвии ножа, пережидая непогоду. Как только та стихнет, он покинет аил и больше никогда в него не вернется: не было счастья и привязывать к ноге его призрачную тень - тоже никчемное занятие, что сон ладонями ловить или падающие с неба звезды... У него одна дорога, которой он уже прошел - к русским... Уже темнело, когда Дельмек выбрался наружу и по старой охотничьей привычке взглянул на небо, чтобы узнать погоду. Тяжелые тучи ушли, и сейчас в густой синеве суетились только рваные клочья облаков, то открывая, то снова заволакивая тонкий пологий серпик луны, сулящий обильные дожди и свирепые грозы... Ждать больше было нечего - утром приедет Сапары, устроит неизбежный скандал, позовет братьев с их мосластыми кулаками... Обтерев лоснящийся круп коня какой-то тряпкой, Дельмек отыскал тайничок с золотыми и серебряными монетами, отложил несколько штук для Сапары, сунул тяжелый мешочек за пазуху и сел в седло. К утру куда-нибудь все равно приедет! А если и не набредет на какой-нибудь заброшенный аил, то и в лесу заночует - не первый раз... Братья Сапары будут его, конечно, искать. Но кто найдет человека в лесистых горах, если неизвестно в какую сторону он уехал? Где-то впереди грохотала гроза, вспарывая слепящими молниями темнеющее небо. А за спиной Дельмека пылала огненная заря и плавила вершины гор. Ночью из-за этих гор наползут новые тучи и принесут новый дождь. Кому на радость, а кому и на горе... И только один Дельмек на своей бесконечной дороге будет равнодушен к этим дождям и грозам! Сапары пришла в ужас, увидя свой аил разоренным и наполовину сожранным огнем. Она завыла в голос, царапая лицо, упала на ту же шкуру, где еще совсем недавно лежал Дельмек. - О, подлый и грязный дурак!.. Всю случившуюся от непогоды беду она сразу же связала с местью мужа, не подумав даже, что могло быть хуже, останься он в гостях вместе с нею... Лишь проплакавшись, она осмотрела аил и убедилась, что спас его сам Дельмек. - Уехал... Может, к братьям уехал? Но к утру через бессонную ночь прокралась тревога. А вдруг - совсем уехал, бросив ее, как бросают неверных, ленивых, сварливых и коварных жен? Сапары отыскала тайник, сунулась в него рукой, но вместо полотняного и увесистого мешочка нащупала лишь несколько холодных и мокрых монет... В глазах у нее потемнело от горя, губы дрогнули, руки судорожно вцепились в косы: - Бросил? Опять уехал к своим русским? "Почему он уехал к русским?" Сапары ходила по аилу, прижав к щекам обе ладони. Она не знала, что ей делать и к кому обратиться за помощью. У Барагаа и Учура свое горе - девочка умерла, с отцом сын поссорился... К братьям съездить? Что сказать и как объяснить исчезновение мужа, который Кучуку нужен больше, чем ей, Сапары? Так ничего не решив, измученная и издерганная неизвестностью, Сапары уснула. А после обеда Кучук сам пожаловал в гости. Встретив в разоренном наполовину аиле одну сестру, хмуро осведомился: - А Дельмек где? Аракует с Учуром? - Уехал куда-то по делам. Бегло оглядев жилье, присел у еле дымящегося очага на корточки: - Много беды наделала непогода? - Смотри сам. Кучук насмешливо посмотрел на сестру, понимающе прищелкнул языком: - Заспали, выходит, беду? - Нас дома не было. Кучук выпрямился: - Когда уезжаешь надолго, надо гасить очаг и надежно прятать вещи. А еще лучше - вдвоем не уезжать! У мужчины, понятно, всегда какие-то дела, а ты-то зачем от своего очага убегаешь? - Девочка у Барагаа умерла... Сапары прятала глаза от брата, боясь, что он прочтет в них какую-то свою собственную правду и, значит, ее новую страшную перед всеми вину. Но у Кучука была своя цель, и ему было не до переживаний сестры, которыми она никогда не любила делиться. - Значит, вы вместе приехали от Учура? Куда же Дельмек потом уехал? - Он мне не сказал. Кучук на какое-то время задумался, выписывая концом нагайки вензеля на дырявой шкуре, потом поднял глаза на Сапары, скользнул ими мимо, к выходу. - Да-да, мог и уехать... Сейчас, после непогоды, и у кама, и у лекаря много будет выгодной работы! У каждого что-нибудь, да случилось!.. Лопатой теперь Учур с Дельмеком будут деньги грести, стадами скот пригонять... Ты что же, сестра, не угостишь брата аракой, а? - Нет, Кучук, араки. И еды никакой нет. Все на поминки увезли... А новую араку заводить - молока нет... - Э-э, помню, сестра, у вас с Дельмеком когда-то водились белые и желтые кружочки, хе-хе... Не могла бы ты мне дать их на время? Скота хочу подкупить, пока он дешевый... А? Сапары похолодела: может, и хорошо, что Дельмек деньги с собой взял? Этот бесстыжий у нее последнее бы отнял!.. Может, Дельмек и не уехал к своим русским, а к купцам отправился, чтобы вещи, одежду и посуду новые купить? Мясо, молока, ячменя... Ну, конечно! Он же сам спасал аил, знает потери!.. Как же это раньше ей в голову не пришло?! - Все деньги Дельмек взял с собой, Кучук. Сам же видишь - ни еды, ни одежды... Ничего нет! Все непогода отняла! К тебе хотела ехать, пару овец из своих взять на мясо... Кучук покрутил головой: - Зря бы съездила! Нет у меня дома овец, все на яйлю! - Сам же ты что-то ешь! - вспыхнула Сапары. - У соседей покупаю! Купленое тратится меньше, чем свое. - А я думала, что поможешь нам... Кучук обескураженно развел руками: - Я бы рад помочь... Самого чуть не разорила непогода! Потому и за деньгами к вам приехал... Ну ладно, сестра, не горюй! Обживетесь, все будет! Дельмек - человек надежный. И Кучук, похлопав ее по спине ладонью, торопливо вышел. Сапары грустно усмехнулась: вот и все. Муж уехал неведомо куда и зачем, а брат отказал даже в малой помощи... Живи одна, Сапары, как сумеешь! Ты же сама этого хотела?.. Все в жизни устроено удивительно просто: родился, пожил немного, умер. Нет тебя - и нет памяти о тебе! И у людей так, и у животных... Но ведь какой-то след на земле каждый оставляет? Должен, обязан оставлять!.. Дельмек стоял над трупом погибшего коня и мучительно вспоминал его кличку. Не вспомнил. А может, ее у него и не было? Конь он конь и есть. Зачем ему имя? Конь погиб, сорвавшись на мокрой осыпи, едва не утащив в пропасть и самого всадника - хорошо, не в седле был Дельмек, а в поводу вел его, огибая отвесно падающую скалу. Дельмек даже и не помнил, когда и как он успел отпустить уздечку, хотя всегда ее наматывал на кулак!.. Теперь придется через все перевалы пешком идти, пока не повезет набрести на скотовода, который согласится отдать за пару золотых монет хорошего коня под седлом. Седло-то и свое можно было бы снять с погибшего коня, но далеко ли уйдешь с ружьем на одном плече, а с седлом - на другом. Сняв нож с опояски, Дельмек отточил его на плоском камне, начал привычно разделывать тушу. Шкура ему не нужна, а вот несколько кусков хорошего мяса не помешают. Соорудив из двух камней очаг, натаскав ворох сушняка, Дельмек разжег костер, нанизал на палку куски мяса, медленно поворачивая их в огне, обжарил. Жаль, конечно, что нет и крошки теертпека с собой, но конину и без хлеба есть можно... Он далеко и надежно ушел от возможной погони. Теперь даже временный аил - чадыр - можно поставить, заняться охотой в горах. Конской туши ему на неделю хватит, если мясо заранее приготовить, чтобы не протухло. Конечно, коня жалко, но ведь рано или поздно, а его все равно бы пришлось бросить или подарить кому-нибудь. В алтайский аил хорошо приезжать на коне, а в русскую деревню лучше входить пешком, потому хотя бы, что идешь за милостыней, а не гордыню свою показать... Да и ружье придется бросить или спрятать в камнях... Ружья Дельмеку совсем не жаль - назад к охотничьему ремеслу он теперь уже возвращаться не собирался: и годы не те, и охоты особой нет по горам лазить... Да и понял уже бывший лекарь, превратившийся в бездомного бродягу, что легче и проще прожить среди людей на обмане, если совести не иметь ни капли! Теперь Дельмек не хотел никаких встреч со своими старыми знакомыми. Его след должен навсегда затеряться в горах, а имя исчезнуть из памяти Сапары, Учура, Кучука и других неприятных для него людей... Как имя этого вот коня, сорвавшегося в пропасть... В горах мало торных дорог. В жизни их еще меньше. И у каждого человека может быть множество дорог, но всего одна жизнь, которая и есть самая главная дорога человека! И слишком дорого ему обходится уступка другим хотя бы одного вершка этой дороги: там постоял, здесь переждал, начнешь вспоминать и получится, что только и делал, что пропускал мимо себя другие жизни! Уже пора было думать о ночлеге, а Дельмек все не мог расстаться со своими мыслями, которые текли и текли, подобно реке, ударяясь волнами то о правый берег, то о левый... Догорал костер, росла горка жареного мяса, лежащая поверх подсохшей шкуры коня. Надо подняться и еще сходить за сушняком, но на это уже не было ни сил, ни желания. - Кто такой? Почему очаг зажег, а аил не поставил? - Сейчас поставлю, - равнодушно отозвался Дельмек, как бы отвечая на свои мысли. Вздрогнул от собственного голоса, выронил палку с куском мяса. Она шлепнулась в огонь и сразу же вспыхнула коптящим пламенем. Дельмек выхватил ее из огня и только теперь поднял голову. - Э-э, кто тут? Рослый серый аргымак в молодых яблоках. Хорошая сбруя с серебряными мгами. Стальные кованые стремена русской работы. Высокие черные сапоги. Штаны из синего плиса. Кожаная куртка, перехваченная ремнями. Румяное усатое лицо с желтыми рысьими глазами. Лисья шапка с малиновой кистью, опушенная мехом выдры... Зайсан! - Кто ты такой? Почему молчишь? - Дельмек. Охотник. - На собственного коня охотился? - рассмеялся великолепный всадник. - Молодец! - Так получилось, - смутился Дельмек, - не пропадать же мясу! - А ты скуп, Дельмек! Или - расчетлив? - Просто, я два дня ничего не ел, зайсан. - Охотник и - голодный? На кого же ты охотился? Может, на людей? Сидишь-то рядом с тропой! Добычу ждешь? Дельмек вскинул голову: - Охота на людей - не мое ремесло! Всадник сдержанно рассмеялся: - Отчего же? Ремесло довольно почтенное в наше время! - У вас ко мне какое-то дело, зайсан? - нахмурился Дельмек. Нахмурился и всадник: - Извини, Дельмек. Я пошутил... Где твой дом? Дельмек опустил глаза: - У меня нет дома. Был, теперь нет! Ничего у меня нет... - Это плохо. Даже у зверя есть нора! Всадник уже начал раздражать незадачливого охотника. Хорошо скалить зубы, когда ты сыт, хорошо одет, вооружен и под тобой отличный конь, который не оступится на предательски уползающей из-под ног тропе и не сорвется в пропасть! Впрочем, со стороны он, действительно, смешон, и встреться в хорошие времена Дельмеку такой же бедолага, как он сейчас, то и сам он вряд ли бы удержался, чтобы не понасмешничать! - Мне больше нечего сообщить вам, зайсан. Желаю счастливой и благополучной дороги! - Я думаю, что мы пройдем ее теперь вместе. Я - Техтиек! У Дельмека дрогнули колени, но он все-таки встал, чтобы поклониться. Зайсанов в горах много, а Техтиек один! - Прости, что говорил с тобой дерзко. Но я не виноват. Тебе надо было назвать свое благословенное имя сразу! - А я тебя и не виню... Техтиек спешился, подошел к Дельмеку, будто нечаянно наступил на ружье, свистнул. Тотчас возле костра, пускающего голубые пленки, оказались еще двое всадников, подъехавшие с разных сторон. - Ну? - спросил Техтиек весело. - Будешь и дальше врать о своей несчастной судьбе или сразу скажешь всю правду? - Всю правду я тебе уже сказал, Техтиек. - Взять его! Глава восьмая ТАИНСТВЕННЫЕ ГОСТИ Для алтайца жить - жечь костры. И каждый алтаец- большой мастер по этой части! Он разложит костер в любую погоду и в любом месте. Да и сам костер каждый раз другой, не похожий на предыдущий. Один годится только на то, чтобы приготовить пищу; другой - просушить одежду и обувь; третий - отогнать гнус и дикого зверя; четвертый - для ночлега в холодную погоду; пятый - ритуальный, с большим и высоким пламенем... Да разве их все перечислишь, эти костры! Сколько хозяйственных забот у скотовода, пастуха или охотника - столько у него и костров. Сейчас у Яшканчи забот вдвое прибавилось. А вместе с ними - и костров. Он уходил с Кайоноком на рассвете, выводя овец на пастбище и внимательно присматривая за ними, чтобы шли веером, а не топтали без толку корм, которого и без того мало. Позарез были нужны хотя бы еще две собаки - старый верный пес Дьедер уже не справлялся со своими обязанностями: почти не видел, плохо бегал, сипло лаял и все больше походил на соседа по яйлю Торкота. Наверное, так же старательно готовился к смерти, как и тот. Сдавал и баран-вожак, которому Яшканчи доверял, как себе, и не раз угощал его той же лепешкой, что брал и себе с сыном на обед. Надо было где-то доставать собак и растить нового барана-производителя - вожака отары. И то и другое было для Яшканчи пока несбыточной мечтой. Полная и сильная луна стояла над юртой Яшканчи, обещая для ее обитателей счастье, когда Адымаш разожгла очаг. Да и самую юрту хозяин разбил в яркий солнечный день, что так же сулило счастье. И первый дым из тулги пошел столбом, предвещая удачу на новом месте. Заметно повеселевшая Адымаш сразу же начала готовить вкусный и сытный ужин. Кайонок в меру своих мальчишеских сил помогал и отцу и матери: таскал хворост, выдирая его из кустов; поминутно поднимал крышку котла, обжигая руки, жадно втягивая носом запахи давно уже не бывавшего в их желудках мяса; выбирал репьи из шерсти овец и хвоста собаки... А Яшканчи не сиделось на месте. Он уже обследовал ближнее пастбище и решил, что дней на десять корма хватит, а там снова придется откочевывать ближе к горам. Но прежде, чем сызнова сниматься с места, надо посмотреть своими глазами, на что еще можно рассчитывать хотя бы здесь... И он не стал дожидаться ужина, а, воспользовавшись светом полной луны, доехал до самых камней, наткнулся на ручей, летящий с вершины, напоил коня, спешился, присел на камни. Ручей был говорлив и откровенен, но его язык понятен не всем людям. А Яшканчи нужен был совет, и совет мудрый. Нет больше отца, тот бы дал такой совет. Разумное слово мог бы обронить и Сабалдай, но и его аил далеко теперь от юрты Яшканчи. Один он теперь в этой долине, если не считать бедолагу Торкоша. Но тому самому нужен совет, как и чем дальше жить, в какие обильные края подаваться! Отыскать местного кама и поговорить с ним? Но все камы одинаковы: любят брать, но не любят давать. Даже совета. Выслушает твою жалобу, почмокает губами и скажет: камлать буду - смотри, все, что я делаю в танце и голосом, имеет смысл и может навести тебя на мудрые мысли. И непременно прибавит: если ты будешь щедр на дары и скуп на язык! Вот и выходило, что надеяться Яшканчи не на кого, и все дела свои ему надо решать самому... Кайчи говорят, что есть на свете волшебная белая шаль, воскрешающая мертвых. Но у кого она сейчас, кто ею владеет, кто ее возит по горам в своих тороках? Много бы дал Яшканчи, чтобы подержать эту шаль в руках, воскресить отца и сына... Яшканчи поднялся, повел коня в поводу. Вышел к небольшой каменной площадке. Остановился. Вокруг лежали белокорые полуистлевшие жерди с гнилыми шкурами коней, принесенных когда-то в жертву Эрлику. Что просили кам и люди у духов и их грозного повелителя? А что всегда просят у судьбы алтайцы? Только удачи и счастья, здоровья и процветания роду!.. Не выпросили, выходит, если ушли с насиженного места? Столько шкур за одно лето не скопится! Лет десять не кочевали из этой долины и все-таки поднялись... Он вернулся в юрту еще более мрачным, чем ушел. Возле очага уже сидел Торкош и потягивал чай с талканом. Пришел один, без жены. Значит, больна всерьез и подняться больше не сможет... Плохи дела у соседа, совсем плохи! Кивнув Торкошу, Яшканчи опустился на другую сторону очага, чтобы всегда были под руками жена и сын, чтобы хорошо видеть лицо гостя. Торкош тотчас отставил в сторону недопитую пиалу, заговорил глухо и неуверенно: - Я умею пахать землю, выращивать не только ячмень для муки и талкана, но и картошку, огурцы, морковь, горох, которые мы не едим... Может, андазын, которым ковыряют землю северные алтайцы, меня лучше прокормит, чем скот? Яшканчи с сомнением покачал головой: - Для того, чтобы ковыряться в земле, надо родиться русским. - Я жил у русских. В Тулате. - В Тулате? - удивился Яшканчи. - Это очень далеко! Как же ты угодил в те холодные края, каким ветром тебя туда занесло? Торкош уловил насмешку в голосе Яшканчи, но не обиделся, а только вздохнул: нищего и мышь имеет право оскорбить своим писком... - Я не кам, чтобы летать, - сказал он виновато, широко разводя руками, - кочевал!.. Сперва до Бухтармы дошел, потом до Тулаты, снова к Бухтарме двинулся и вот, застрял тут... - Зачем так много кочевал? - Сам не знаю. Искал свой счастливый перевал, наверное... - Не ищи! - нахмурился Яшканчи, недовольный собой за невольную насмешку, которой причинил Торкошу боль. - Нет счастья на земле. И перевала счастливого нет. - Э-э, Яшканчи! Для меня одного его и нет! Яшканчи поморщился. Похоже, что его гость даже хвастается тем, что он нищий! Такие люди всегда умирают раньше, чем для них, действительно, придется пригибать дерево или браться за лопату... А может, он просто-напросто бездельник, у которого все и всегда струится между пальцев, как вода в ручье между камней? - Давай объединим скот и будем пасти его вместе, - предложил Яшканчи. - Одному мне трудно справляться, а ты все равно на пороге аила сидишь... - Я - неудачник, Яшканчи. Проклят духами, помечен Эрликом! Я могу принести тебе только горе и вред... С того первого вечера со своим соседом Торкошем Яшканчи почти не виделся и не очень сожалел об этом: нытиков и хлюпиков он не любил и сторонился. Да и кто их любит в горах и долинах, где даже жить нормально - немалый подвиг! Алтай - страна суровая, и слабых духом она пожирает без всякого сожаления. Торкош сам приговорил себя к смерти, ну и пусть умирает, никто ему в этом мешать не будет! Даже пиалу с чегенем гостю протягивают один раз, а потом уже приглашают к огню или указывают на выход: ступай своей дорогой, если не хочешь быть хорошим гостем и добрым другом хозяина! Целыми днями Яшканчи на пастбище, исследует горы, расщелины, ищет любую возможность, чтобы досыта накормить отару. А Торкош в аиле сидит, Кайонок или Адымаш носят ему курут, теертпеки, мясо, чтобы тот мог не только сам пропитаться, но и накормить свою больную жену. Берет все, ни от чего не отказывается - на подаяние его гордости хватает, а вот помочь Яшканчи он не хочет. А ведь сам пастух, сам скотовод, сам хозяин своего аила! Яшканчи смотрел пастбища, что лежали внизу. Хорошая там трава будет, если пройдет дождь! До осени без опаски можно будет продержаться, если пасти аккуратно и с умом... Давно уже прислушивался Яшканчи к бурундуку, живущему в леске, неподалеку от верхней границы яйлю: ждет не дождется, когда тот закашляет! Но пока бурундук молчал и, значит, скоро дождя не будет... Прямой стояла всю ночь и еловая сухая ветка за стенкой юрты, не гнулась. А дождь так нужен! По утрам, скрываясь от жены, Яшканчи тихонько ощупывал кошму над орыном, надеясь, что она охладит его ладонь влагой. Ничего... Все было сухо, все грозило неминуемой бедой! Яшканчи и раньше не очень-то баловал разговорами Адымаш, а теперь и вообще рта не раскрывал: буркнет что-нибудь себе под нос и тем носом - в подушку. Спал плохо, метался, проклинал Учура и Дельмека, как будто те больше самого Эрлика были виноваты в смерти сына и отца. Как-то утром Адымаш не выдержала, спросила: - Может, другого кама позвать, муж? - Все они - жулики! - отмахнулся Яшканчи. Медленно и лениво ползли вверх овцы. Это - хорошо. Значит, есть еще для них корм! Но с каждым днем все ближе и ближе каменистая осыпь. Яшканчи уже ездил туда, прикидывал так и эдак, но так и не понял толком - на сколько же дней еще может хватить этого крохотного пастбища, и даже поглядывал на каменистый перевал, за которым лежала долина реки Чарыш. Земли там много, но вся она распахана кержаками, а если и остались какие пастбища, то на них хозяйничал Аргамай... Не к солнцу надо было кочевать Яшканчи, а от солнца, в долину Куюма! В кедровые леса, на берега многочисленных рек и речек, текущих в Катунь и Бию, к хребту Иолго... Впрочем, кочевнику всегда кажется, что долина, где кочуют его соседи, во много раз лучше, богаче травами, чем его долина! Во второй половине дня, когда солнце только начало клониться к тем тропам, по которым Яшканчи не провел еще своего коня, на пастбище охлябью прискакала Адымаш. - Что случилось, жена? - спросил Яшканчи неласково. - У тебя в юрте перевелись женские дела? Адымаш вспыхнула и отвела глаза: - У Торкоша жена ушла. Совсем, на долгий отдых. - Что же утром он мне сам ничего не сказал? Адымаш пожала плечами и отвернулась, размазывая слезы. Яшканчи понурил голову. Горе всегда горе. И неважно, чье оно - твое собственное или твоего соседа. А в горе и беде надо помогать друг другу. Таков закон гор! И он, оставив отару на попечение Кайонока, собаки и барана-вожака, поехал к аилу Торкоша. Торкош сидел на корточках в ногах своей мертвой жены и молча смотрел на ее застывшее лицо, по которому спокойно и деловито разгуливали слепни. Увидев соседей, нехотя встал: - Вот, померла жена... Яшканчи кивнул и глазами приказал Адымаш взяться за необходимые приготовления. Та быстро обследовала нищий аил, подошла к мужу, шепнула в самое ухо, что ничего не нашла. Яшканчи снова кивнул: он уже знал, что у Торкоша ничего нет. Даже табака для трубки. - Одни мы не управимся, надо бы соседей позвать. Яшканчи вздохнул. Где они, соседи? За каким перевалом и в какую сторону? Сколько трубок надо искурить, пока доедешь до первого? Да, рубить свадебные дрова для веселого костра всегда приятнее, чем таскать хворост для погребального. - Лопата есть? - спросил Яшканчи. - В земле хоронить будем. - Нет лопаты, - невозмутимо отозвался Торкош, - ничего у меня теперь нет, на старом становище все оставил... По скулам Яшканчи прошлись желваки. Торкош был не только нищ, но и подл - перекочевывая сюда, он бросил все, что могло еще пригодиться в хозяйстве! А может, продал и проараковал? - Топор есть, - сказала Адымаш глухо, - я видела. - Принеси. Топор был старый, выщербленный и тупой. Таким не работать по дереву, а только колья забивать его обухом! По глупой башке хватить бы Торкоша таким топором! Совсем дурак... - Я поеду, жена, - отбросил ненужный кусок железа на палке Яшканчи, - привезу все, что надо. До ночи проводим Карану... Когда-то, возможно, Торкош набедокурил и сильно перепугался. А потом и обозленный на его скупость или насмешку кам предсказал Торкошу и его семье неминуемую гибель в конце лета... Такое случалось. И случалось, что приговоренный камом человек, действительно, умирал... Правда, далеко не каждого кам может погубить своим черным пророчеством - его зловещие силы действуют только на тех, кто сломлен судьбой, истерзан бедами и несчастьями. Такого человека, как Торкош, сейчас мог бы приговорить к смерти даже кам Учур!.. Доехал до своей юрты Яшканчи скорее, чем думал. Конь, изучивший за эти дни яйлю вдоль и поперек, сам выбрал кратчайший путь. Спешившись, хозяин не сразу вошел в юрту - присел на камень, что приволок прошлым вечером сюда от ручья для домашних нужд. Выкурил трубку, крепко потер лоб, хотя раньше такой привычки не имел, но замечал ее у отца. "Совсем дурак! - думал он о Торкоше. - Ведь и смерть в горах - личное дело каждого алтайца! На кого надеялся? Не мог же знать, что в его долину кто-то приедет!" Помочь Торкошу теперь можно только одним - купить весь его скот и скарб, дать коня и отправить в долину к русским, где он сможет найти хоть какую-то работу для себя. Небольшие сбережения на черный день у Яшканчи были. И он не уверен, что этот черный день для него уже наступил. Но он наступил для Торкоша. Его сейчас и не надо подталкивать к могиле жены, сам в нее упадет. Только оставь открытой, не зарывай... - Что же мне делать? О, кудай... Условия Яшканчи Торкош принял охотно, запросив сверх десяти бумажных рублей и коня еще и старую шубу. И вот теперь, обряженный в нее, перехваченный синей опояской, на которой висели ремешки с медными бляшками, он гордо держал коня в поводу и выглядел почти счастливым. Ему предстоял путь к русским, путь в батраки, но он радовался, что освободился от всего разом - от больной жены, потухшего очага, осточертевшего скота. Он был уверен, что ловко обставил своего соседа, отдав ему то, что все равно бы бросил, получив взамен коня и шубу, шапку и десять рублей деньгами. Торкош не понимал всей глубины своего падения и всей безвыходности своего положения. Деньги он сразу же пропьет, кабатчику отдаст коня и шубу, станет жить хуже бродячей собаки, перебираясь из одного чужого двора в другой. Да и не уживется он с русскими - они не переносят табачного дыма, не любят пьяниц и лежебок... Плохо придется Торкошу. Ох как плохо ему придется! Торкош охотно опорожнил чашку араки, кивком поблагодарив жену Яшканчи за дорожный припас, приготовленный на скорую руку. Яшканчи предложил проводить его до ручья, но Торкош отказался: - Сам дорогу знаю. Они долго провожали его взглядом, пока он не слился с серой тропой... - Завтра передвинемся с юртой к горам, - сказал Яшканчи. - Овцы съели весь корм, не считая клина Торкоша. Но пока я туда своих овец не поведу: Торкош может передумать и вернуться! Яшканчи и сам не верил тому, что говорил: такие, как Торкош, никогда не возвращаются! А если теряют, то непременно все... День уже кончался. Блекло небо, гасла позолота на теле гор, ленивые сумерки крались из кустов. Завтра долина снова опустеет и останется только один нелепый аил Торкоша - приют для богатырей и бродяг. Но чаще в бывшем жилище человека будет гостить непогода, заливая дождем золу, холодные угли и насыпая сугроб снега там, где когда-то пылал негасимый семейный очаг. Яшканчи добрался до отары, ведя коня в поводу - ничего нет труднее, как ехать в гору: и себя мучаешь, и коня, который, чтобы не опрокинуть всадника, вынужден держать передние ноги полусогнутыми. Когда Яшканчи опустил повод, конь неуверенно двинулся на правую сторону пастбища, остановился, подрагивая телом - не было знакомых запахов овец, а, значит, трава здесь для него может быть и запретной. А к отцу во весь опор летел Кайонок. и правда, как зайчик*! Остановилс