ы и не смели работать на своей земле. У коновязи, позванивая цепями, лениво жевали овес низкорослые лошаденки. Вокруг повозки мясника собрались лучники, прибывшие на праздник. Свесив ноги с повозки, мясник о чем-то спорил с ними. Маленький Джон узнал среди лучников Черного Билля, лесничего Бернисдэльских лесов. Встреча со старым знакомым не сулила ничего хорошего. И Маленький Джон остановился поодаль, облокотившись на коновязь. Опытным глазом он осмотрел своих соперников, а затем их оружие. Тут были разные луки: и короткие, которые держат при стрельбе впереди себя и натягивают к груди, и длинные, шестифутовые, из испанского тиса и клопа, простые и покрытые лаком, с роговыми накладками, - но Маленький Джон мог бы поклясться своей головой, что ни у кого здесь нет лука, сработанного Рудольфом Краком из Эльсби, а в кожаных и плетеных колчанах нет ни одной стрелы, выточенной хромым из Трента. Имя Робин Гуда вдруг долетело до слуха Маленького Джона. Позабыв осторожность, он подошел к повозке мясника. - Что же ты думаешь, - говорил мясник, обращаясь к тощему, как жердь, лучнику, - разве можно так выстрелить без помощи нечистой силы? Этому я ни за что не поверю. В нашем приходе есть один пилигрим, который обошел весь свет, человек святой жизни: и у гроба господня был, и на горе Сион, и в Вифлееме, и пальмовые листья принес из земли Иерихонской. Уж он-то знает. Он говорит, что стрелок, продавший душу дьяволу, берет святое распятие, как мишень, и стреляет в него стрелами. Он пускает в спасителя три стрелы, и дьявол дает этим стрелам твердый прицел. Из распятия брызнет на них пречистая кровь, и потом эти стрелы не знают промаха, потому что дьявол направляет их полет. - Только три стрелы, говоришь ты? А как же с другими стрелами? - спросил тощий лучник, сдвигая на затылок лисью шапку и отирая вспотевший лоб. - Другие стрелы могут попасть в цель, а могут пролететь мимо. Пустив эти три стрелы, колдун стреляет уже нисколько не лучше, чем всякий другой человек. Мясник, откинув голову назад, приложился к большой кожаной бутыли. Стрелки, глотая слюну, с завистью слушали, как булькает у него в горле вино. - А почему же Робин Гуд всегда стреляет без промаха? - спросил тощий лучник. - И в четвертый, и в сотый раз? - Почему ты знаешь, что он стреляет без промаха? - Люди так говорят. - Они ошибаются, - уверенно махнул рукой мясник. - Первые три стрелы убивают наверняка, остальные уже не во власти дьявола. Зато он может тебе отвести глаза. Когда колдун стреляет простыми стрелами в неживую мишень, дьявол может отвести глаза, и тебе покажется, будто стрела попала в цель. Выдерни такую стрелу из мишени и брызни на нее святой водой, она тотчас же обратится в дым. А если колдун стреляет простой стрелой в человека, сотвори молитву, и стрела пролетит мимо. - Это правда, - подтвердил Черный Билль, моргнув косыми глазами, блестящими, как уголь. - Меня однажды молитва спасла от стрел Робин Гуда. Я попался его бродягам в руки, они приставили меня к дубу и стали стрелять. Я сотворил молитву, и господь отвел от меня их стрелы. Целую тучу стрел пустили разбойники, и ни одна не задела меня... Лучники переглянулись. - Так-таки ни одна не задела? Неужто все пролетели мимо? - раздались недоверчивые голоса. Лицо лесничего покраснело. - Клянусь покровителем моим, святым Робертом, стрелы втыкались так близко, что я не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, мое платье было пронизано ими, по ни одной царапины не унес я на теле. - Клянусь святым Кесбертом, Черный Билль говорит правду! - воскликнул Маленький Джон, не удержавшись от смеха. - Он похож был на телячью шкуру, растянутую на доске у кожевника! Лучники дружно расхохотались. Черный Билль, узнав старого врага, схватился было за нож, но Маленький Джон мгновенно выхватил стрелу из колчана. - Постой, косоглазый! Ты забыл помолиться, чтоб господь спас твою шкуру. - Берегись, мы теперь не в лесу! - угрожающе прошипел лесничий. - Ты-то вернешься в лес, - усмехнулся тощий лучник. - Спрячь поскорее свой нож, не то заржавеет. И язык держи за зубами, пока шкура без дыр. А ты, парень, - обернулся он к Джону, - покажешь свое искусство через часок. Не тревожь тетиву понапрасну... Ну-ка, ну-ка, мясник, расскажи нам еще про колдовские стрелы. Черный Билль, насупившись, отошел в сторону. А мясник принялся рассказывать, как в их приходе, подле Донкастера, один колдун, желая иметь неминучие стрелы, выстрелил на перекрестке трех дорог в деревянное распятие и пронзил спасителя прямо в грудь. И тотчас же из раны вырвалась красная молния, и преступник упал, пораженный небесным огнем... Но в это время из ворот города вышла в торжественном порядке, с шерифом и его женой во главе, толпа по-праздничному разодетых рыцарей и горожан. И мясник забыл рассказать, что случилось с распятием и с колдуном, а слушатели его забыли о том, что рассказ не кончен. Все смотрели, как рассаживаются по местам знатные зрители. - Так вот он каков, шериф ноттингемский! - повторял Маленький Джон, не сводя глаз с высокого старика, одетого в пурпурную, расшитую золотом мантию. - Так вот он каков, Ральф Мурдах, завтрашний мой господин! Постой, погоди, шериф, сыграем мы с тобой веселую штуку! Герольд протрубил в серебряный рог. Лучники отделились от толпы и выстроились в ряд у подножия деревянного помоста. К ним присоединился десяток стрелков из стражи шерифа, в тяжелых шлемах и кольчатых железных рубахах. За двести ярдов поставлена была мишень - доска с тремя нарисованными кругами. Народ нетерпеливо шумел, пока лучники метали жребий и устанавливали порядок стрельбы. Маленький Джон улыбнулся, когда жребий поставил его в одну пару с Черным Биллем. Наконец приготовления были окончены. Солнце грело лучникам спины и ярко освещало мишень. Прозвенела первая тетива, и стрела вонзилась в третий, самый широкий круг. Вихрастый мальчуган, не в силах пробиться сквозь тесную цепь толпы, просунул голову между ногами одного из зрителей. - Плохой выстрел, - с видом знатока сказал он приятелю, сидевшему на земле под самым канатом. - Дядя Бен говорит: нужно с трех выстрелов дважды ударить в самый маленький круг, в воловий глаз, чтобы стрелять по второму разу. Маленький Джон забавлялся, глядя, как долго целятся слуги шерифа и как плохо слушаются их стрелы. Средний круг ощетинился уже дюжиной стрел, а воловий глаз все еще был не тронут. Тощий лучник в лисьей шапке, споривший прежде с мясником, первый попал в середину мишени. Две стрелы, почти не целясь, он всадил в воловий глаз, третья пошла вкось и воткнулась в широкий круг. Кто-то в толпе захлопал в ладоши. - Ястреба видать по полету, - ухмыльнулся Маленький Джон. - Бьюсь об заклад, парень набил себе руку на королевских оленях!.. Ну, Черный Билль, покажи честному народу, как стреляет королевский лесничий. - Уж не хуже вашего брата! - огрызнулся Черный Билль и шагнул к черте. Лесничий долго-долго прицеливался. Он сощурил глаза в узкую щелку, и от этого его лицо, обросшее черной как смоль бородой, искривилось в смешную гримасу. Стрела сорвалась с тетивы и вонзилась в воловий глаз. - Браво, Билль! - закричали в толпе. - Гляди не промажь во второй раз! Лесничий снова поднял лук. Он оттянул тетиву до правого уха и застыл прищурясь. - Да ну стреляй! Вконец окривеешь! Но Черный Билль не выстрелил. Он проворчал что-то в бороду, бросил на землю свою стрелу и достал из колчана другую. Лесничий так старательно прицеливался, словно с трудом нащупывал в воздухе узенькую дорожку к мишени. И вторая стрела впилась в воловий глаз рядом с первой. Не обращая внимания на крики восторга, Черный Билль сунул палец в рот, послюнил его и поднял над головой. Он проверял направление и силу ветра. И третья его стрела так же долго выбирала дорогу и так же верно ее нашла, как первые две. - Три из трех! - объявил начальник городских стрелков, наблюдавший за ходом состязания. Черный Билль отвесил низкий поклон в ту сторону, где сидел шериф, потом насмешливо глянул на Маленького Джона. - Вот как стреляют лесничие королевских лесов! - сказал он. - Ну-ка, сделай получше, бродяга! Но Маленький Джон не хотел раньше времени показывать свое искусство. Ему нужно было только получить право участвовать во второй стрельбе. Небрежной походкой подошел он к черте и с такой быстротой спустил все три стрелы, что первая еще дрожала, когда третья ударила в мишень. - Пресвятая дева! - воскликнул мясник, вытянувшись во весь рост на своей повозке. - Он высыпал их, как горох! Еще маленько, они догнали бы одна другую. - Две из трех! - объявил начальник стрелков и приказал людям поставить вторую мишень. - Вот теперь мы с тобой потягаемся, - сказал Маленький Джон лесничему, когда слуги отсчитали от черты триста тридцать ярдов, воткнули в землю шест и повесили на нем кольцо, сплетенное из ивового прута. Восемь лучших лучников дожидались, чтобы герольд протрубил в свой рог: три стрелка ноттингемского гарнизона, трое лесничих, тощий лучник в лисьей шапке и Маленький Джон. Рыцарь, сидевший подле шерифа, встал, скинул с плеч конскую шкуру, которая прикрывала блестящую кольчугу, и потребовал, чтобы ему дали лук. Он тоже хотел принять участие в народной забаве. - Гай Гисборн! Гай Гисборн! - пронеслось в толпе. - Где это видано, чтобы стрелять по второй мишени, не стрелявши по первой? - сказал с досадой тощий лучник. - Нет такого закона! - Чудак! - пожал плечами Маленький Джон. - Для господ закон не писан. Стрелки расступились, уступая дорогу рыцарю. Маленький Джон проводил его глазами. Он слыхал, что Гай Гисборн поклялся изловить Робин Гуда и две недели кряду рыщет в лесах, надеясь напасть на его след. Герольд протрубил начало второй стрельбы. Рыцарь бросил наземь перчатки, поднял лук и выстрелил. - Сэр Гай Гисборн! - воскликнул шериф. - Я вижу, вы стреляете из лука так же отлично, как владеете мечом и копьем на турнирах. У вас глаз столь же верный, как сердце. Стрела, пущенная рыцарем, пронзила кольцо и воткнулась в шест. Он выстрелил снова, но на этот раз промахнулся. - Проклятый лук никуда не годится! - сказал рыцарь и швырнул лук в сторону с такой силой, что, ударившись о землю концом, лук высоко подпрыгнул и громко хлопнула лопнувшая тетива. Шериф поспешил успокоить своего друга: - Не горячитесь, сэр Гай. Во всяком деле нужна привычка, и все же вы с первого раза взяли верный прицел. Смотрите, моим стрелкам не везет сегодня. И правда, стрела за стрелой пролетали мимо мишени, и лучники один за другим покидали поле под веселые крики и насмешливый свист толпы. Только трое стояли теперь у черты: тощий стрелок, Черный Билль и Маленький Джон. Тощий стрелок всадил одну стрелу в шест рядом со стрелой Гая Гисборна. Ветер отнес в сторону вторую и третью. - Ну, ребята, ложитесь спать: Черный Билль начинает щуриться! - Билль! Слышишь, цыган? Пососи пальчик еще разок - авось высосешь счастье! - Клянусь господом богом, хитрое дело - стрелять в такую мишень! - Глядите, глядите, он метит в сторону, чтобы обмануть ветер! - И кверху, чтобы взять мишень на излете! Целиться было трудно: ветер усилился, а к тому же на таком большом расстоянии метить надо было много выше мишени, чтобы стрела описала в воздухе широкую дугу и уже на излете ударила в цель. В первый раз Черный Билль взял прицел слишком низко, во второй - чересчур высоко. В третий раз лесничий целился так долго, что какой-то шустрый воробышек успел усесться на стреле Гая Гисборна, в самой середке ивового кольца. Он чирикнул раз и другой, перескочил на стрелу тощего лучника и принялся щипать ее оперенье. Это привело в восторг толпу, следившую за состязанием. Со всех сторон понеслись возгласы: - Валяй, Билль, бей, не то он совьет гнездо, прежде чем ты выстрелишь! Да, пожалуй, выведет птенцов! Тетива прозвенела, и перышки взлетели над мишенью. Вычертив в воздухе правильную дугу, стрела вонзилась в шест, пригвоздив к нему воробья. - Хороший выстрел, Билль, - сказал Маленький Джон. - Только если бы ты метил мне в сердце, я превратил бы тебя в ежа, прежде чем ты успел бы спустить тетиву. Нельзя ли очистить мишень от дичи? Я не охотник на воробьев. Остановившись в двух шагах от черты, Маленький Джон поднял кверху длинную тяжелую стрелу и воскликнул, обернувшись к помосту: - Эту стрелу посылаю не я! Эту стрелу посылает отец Тук из Аббатова Риптона по обету, данному им святому Кесберту! Одно мгновение только помедлил стрелок. Снаряд, сработанный хромым стрельником из Трента, сорвался с тетивы и, блестя на солнце стальным наконечником, описал широкую дугу. И прежде чем зрители успели подивиться искусству стрелка, вторая стрела и третья прошли сквозь кольцо. С такой силой были пущены стрелы, что ни одна из них не засела в шесте: тяжелые наконечники расщепили его, как тонкий прут. Шериф встал со своего места, но долго не давали ему говорить восторженные крики. Наконец, когда шум улегся, он спросил Маленького Джона: - Как твое имя, стрелок, и откуда ты родом? Маленький Джон припал на одной колено, отвесив шерифу глубокий поклон. - Рейнольд Гринлиф мое имя, - ответил он. - А родина моя - Хольдернес. - Такой ловкости в стрельбе я никогда еще не видал! - воскликнул шериф, обращаясь к Гаю Гисборну. - Я возьму его к себе в дружину, сэр Гай. Рыцарь кивнул головой. - Я бы дорого дал, чтобы иметь среди своих людей таких молодцов. Шериф подозвал к себе Маленького Джона. - Рейнольд Гринлиф, - сказал он ему, - я хочу, чтобы ты остался у меня в Ноттингеме. Ты будешь сыт и одет и ни в чем не будешь знать отказа. А платы я положу тебе двадцать марок в год. - Уж не знаю, что скажет мой господин, - словно колеблясь, пробормотал Маленький Джон. - Если вашей милости будет угодно, лорд шериф, я поеду спрошу у него. - В этом я не могу отказать тебе, стрелок. Хороший слуга должен быть верен своему господину. Я подожду, а ты возвращайся скорей. - Хорошо, - решительно тряхнул головой Маленький Джон. - И если мой господин отпустит меня, я буду служить вам, лорд шериф, верой и правдой, так же верно, как святой отец Тук служил в Аббатовом Риптоне. 5. О ДОБРЫХ ВИЛЛАНАХ САЙЛСА И ВОРДЕНА И пахарь в поле бросил плуг, Кузнец оставил молот, Старик бежит, стуча клюкой, Как будто снова молод. В день святого Петра в веригах зазвенели косы на полях вокруг Сайлса. Высоко поднимались рожь и ячмень; тяжелые колосья и в ночь не остывали: золотые упругие ости шуршали теплом, как горячие обломки солнечных лучей. На заре косари выходили на барщину. Они шли к господским полям мимо своих полосок. Жаворонки взлетали из-под ног. В полдень звенели жаворонки в синем небе, а косари запевали песню: Коси, виллан, сплеча, сплеча, Покуда нива горяча, Овес, пшеницу и ячмень, Пока придет Михайлов день. Господский хлеб мы снимем в срок, Отбудем помочь и оброк, А с нашим хлебом подождем, Пока поляжет под дождем... С господских полей урожай ручейками и реками тек в закрома, а на болотистых и каменистых боватах вилланов хлеб все стоял; пернатые воры клевали зерно, и мыши растаскивали его по своим подземельям. В день святого Михаила, когда, окончив уборку, веселятся монахи и рыцари, пришел глимен в Сайлс, весь день бродил из землянки в землянку, из дома в дом и нигде не нашел веселья. Солнце скатилось под уклон. Глимен привязал медведя у колодца посреди дороги и ударил по струнам лютни. Он пел невеселую песню про доброго виллана и про злого старосту - рива. Говорилось в песне о том, как злой староста - рив - пришел к виллану. В руках у рива был свиток телячьей кожи с печатью зеленого воска; этот свиток был длинным и долгим, как путь грешника в аду. Злой рив развернул свой свиток и стал спрашивать доброго виллана: "Две боваты земли ты держишь от благородного лорда сэра Стефена. Не так ли?" "Именно так, - отвечал пахарь. - Одну бовату камня я держу, благородный рив, и одну бовату болота". "Заплатил ли ты в этом году господину два шиллинга и шесть пенсов скатпенни?" "Заплатил, благородный рив". "А шестнадцать пенсов аверпенни?" "Заплатил, благородный рив". "Полчельдрона овса?" "Полчельдрона овса". "Двух кур, десять яиц?" "И двух кур и десять яиц, благородный рив". "А работал на барщине по три дня в неделю?" "И по три и по четыре работал, кроме пасхальной недели и троицыной, потому что таков обычай". "А являлся ли на четыре осенних помочи для жатвы?" "Со всей семьей приходил, благородный рив, - с тремя сыновьями и двумя дочерьми, только жена оставалась дома". "А вспахал и взборонил ты три роды земли по повинности, называемой аверерт?" "И не три, не четыре, а шесть род я вспахал по повинности, называемой аверерт". "А сделал ли ты для господина лодку к ярмарке святого Кесберта?" "Сделал, благородный рив. К весенней ярмарке я сделал поллодки вместе с Вильямом Кривым, а к осенней - пол-лодки вместе с Джоном Бедиком". "Хорошо, - сказал благородный рив. - Ты говоришь правду, потому что так записано у меня в свитке с печатью зеленого воска. Но мне стало известно, виллан, что ты совершил грех против своего господина. Молол ли ты свой ячмень на мельнице, принадлежащей благородному сэру Стефену?" "Нет, - ответил крестьянин. - Я молол свой ячмень дома, на ручной мельнице, и ничего не заплатил за помол сэру Стефену, потому что мельницу эту я вырубил из камня своими руками". "Как же ты думаешь, что будет с тобой за этот грех?" "А будет со мной, благородный рив, то же, что ждет меня за второй мой великий грех". "А какой же второй твой грех?" - спросил доброго виллана рив и опять развернул свой свиток. "А второй мой грех - я убил благородного рива!" Так воскликнул добрый виллан и ударил рива ножом. И злой рив лежал на дороге убитый, и никто не стал хоронить его, и свиньи сглодали свиток с печатью зеленого воска и правую руку благородного рива... Вот какую песню спел глимен в день святого Михаила, в веселый праздник Майклмас, и добрые вилланы дважды повторили припев, потому что им понравилась смелая песня. - Хорошая песня, хорошая песня! - сказал крестьянин с рыжими волосами, которого звали Билль Белоручка. И он опять повторил припев: Вилланскую подать, Погайдовый сбор Платите, вилланы, И весь разговор! Налог на дорогу, На дом и на двор Платите, вилланы, И весь разговор! И долго молчали пахари у колодца в Сайлсе, а в небе уже показалась первая звездочка. - Кто ж из вас придет на помощь доброму виллану, который убил благородного рива? - спросил глимен, которого звали Робин Гудом. Но все молчали, потупив глаза. Тогда стрелок, не говоря ни слова, отвязал медведя от колодезного столба. Он вытащил из-за пояса сыромятную плеть и вытянул медведя по морде. Зверь с удивлением посмотрел на своего хозяина. Черная пасть его приоткрылась, обнажив пожелтевшие пеньки зубов. И в тишине, как далекий гром, прокатилось грозное рычание. - Смотрите, - сказал Робин Гуд, - у зверя кольцо в носу я зубы сгнили. Но он рычит под плетью. А вы... Он обвел собравшихся пристальным взглядом. Злая усмешка скользнула по его лицу. - Кто же из вас придет на помощь человеку, который несмел поднять руку на благородного рива? - Мы все готовы, - тихо ответил крестьянин с рыжими волосами, которого звали Билль Белоручка. И лицо его было рыжим - столько было на нем веснушек. - Да, мы готовы, глимен! Так ответили вилланы, старые и молодые. Робин Гуд оперся на медведя, обхватив руками его мохнатую шею. Он смотрел в ту сторону, где дорога, взбегая на холм, поворачивала к Вордену. В тусклом вечернем свете видна была темная толпа, спускавшаяся с пригорка вдали. Красные огни факелов мерцали сквозь ветви придорожных ракит. - Слушайте, - сказал стрелок, высоко подняв руку, - в Вордене зарычали медведи. Теперь слышны уже были и голоса. Издалека толпа казалась маленькой, но она запрудила всю улицу, докатившись до Сайлса. Рябой, широкоплечий, приземистый крестьянин шел впереди, окруженный вилами, ножевыми клинками, насаженными на палки, и факелами. На длинной прыгающей жерди он нес срубленную голову старосты. - Скателок, это ты?! - крикнул Билль Белоручка, вглядываясь в лицо вожака. Со страхом и радостью смотрели все на окровавленную голову рива, освещенную шатким пламенем факелов. Над ревом и гулом толпы висели возгласы: - К манору! К манору! Жечь писцовые книги! Медведь зарычал и прижался к Робин Гуду. Вилланы из Вордена смешались с вилланами из Сайлса. - Мы идем к сэру Стефену жечь писцовые книги! - сказал рябой Скателок. - В этих книгах и наше горе! - сказал Билль Белоручка. А вожак из Вордена продолжал: - Добрые вилланы! Вам знакома эта голова. В Вордене некому больше гнать нас на барщину и некому собирать оброк. Мы сожгли мельницу, где вы оставляли сэру Стефену треть от каждого чельдрона зерна. Мы разбили большие жернова. Покажите, что осталось от господской мельницы, люди! Осколки гранита пошли по рукам. - Мы сожжем все грамоты, где записана наша горькая доля! Все податные списки, все свитки зеленого воска, каждый лоскут телячьей кожи, какой найдется в маноре! К манору, к манору! Робин Гуд с тревогой вглядывался в толпу. Он не мог отыскать ни Билля Белоручки, ни других сельчан, которые только что повторяли припев его песни. Когда вилланы из Вордена двинулись вперед, он помедлил один у колодца, дивясь, почему так дружно исчезли жители Сайлса. - Так-то, старик, - грустно сказал он, вороша густую шерсть на загривке медведя. - Видно, зря я старался: слишком много рабов в веселой Англии, слишком мало людей. В это время сразу из всех переулков хлынул народ. Темноту разорвали редкие факелы. Горящая смола осветила топоры и косы, мечи, вилы, дубины, босые ноги и сотни сверкающих глаз. - К манору! К манору! Жечь писцовые книги! Билль Белоручка бежал впереди с косарем, каким вырубают кустарник в канавах. - Ну, мое оружие при мне, - усмехнулся Робин Гуд, вскидывая лютню к груди и поправляя лук за плечом. - Идем, старина. Звона струн не было слышно в шуме. Но голос глимена перекрыл все голоса: Служили мы верно До этих пор. В руках у виллана Блестит топор. Нынче начнется Другой разговор. Крепко построен Господский манор, Но меч у виллана Остер, остер! До неба встанет Жаркий костер. Пахари, дружно! Сильней напор! Нынче веселый Начнется спор. Медведь бежал вперевалку, осторожно выбрасывая вперед лапы, чтобы их не отдавили в толпе. 6. О ШУМНОМ ОБЕДЕ В ДОМЕ ШЕРИФА НОТТИНГЕМСКОГО Есть у меня и для хлеба мешок, Чтоб корки просить у порога, Для соли мешок, для зерна, для вина, А последний - для звонкого рога. За отдельным столом, на возвышении, сидел шериф ноттингемский Ральф Мурдах со своей женой. Пониже, за большим столом, сидели рыцари, старшие начальники городской стражи, любимые слуги шерифа и торговый люд Ноттингема. Прислужники внесли глиняные миски с водой, и гости ополоснули руки. Священник прочел молитву, и трапеза началась. Повара на огромном деревянном блюде принесли зажаренного целиком барана. Шериф первый вытащил из-за пояса нож, навострил его о сапог и отрезал по куску себе и жене. Блюдо с бараном обошло большой стол; под конец круга на нем осталось только несколько голых костей. Перед каждым из гостей на широком ломте хлеба дымилось душистое, щедро приправленное пряностями мясо. Вино широкой струей потекло в серебряные кубки. Гости, подлизывая сало, стекавшее по рукам, слушали песню заезжего менестреля. Менестрель прибыл из германского города Вормса, где сидел заточенный в темницу король Англии Ричард. - Я спою вам песню, сложенную королем, - сказал менестрель. Он прижал подбородком к плечу свою скрипку и запел. Дробный дождь барабанил по пергаменту, которым затянуты были окна, заглушая голос певца и плач скрипки. Три-четыре пса вертелись под столами, то и дело поднимая грызню из-за лакомой кости, а у порога распахнутой настежь двери толпились полуголые, измокшие нищие, оспаривая добычу у собак. Рейнольд Гринлиф отведал и баранины, и голубей, и кур, и каплунов. Менестрель пел на провансальском наречии, непонятном для шотландца. Сперва стрелка позабавила тонкая фигура менестреля, шелковый кафтан и визгливый женский голос. Потом ему наскучило слушать, он откинулся на спинку скамьи и обхватил руками колени. "Пищит, как девчонка! То ли дело песни отца Тука!" - подумал Рейнольд Гринлиф. Дружный раскат грома заглушил на мгновение голос менестреля. "А славно они сейчас проводят время в Бернисдэльских пещерах. Небось изловили какого-нибудь монаха и считают его казну..." Он протянул руку, взял с блюда жирную жареную утку и, широко размахнувшись, кинул нищим за дверь. Вокруг неожиданной добычи началась драка. Но в это время подковы процокали по камням, и всадник, подмяв одного из нищих, круто осадил коня у самого порога. - Привет благородному лорду шерифу и знатным гостям от сэра Стефена! - сказал гонец, опускаясь на колени перед шерифом. Скрипка взвизгнула, менестрель сразу смолк. Вся одежда гонца была залита грязью, так что нельзя было даже различить, какого она цвета. Конь тоже казался серым. Он тяжело носил боками, белоснежные сгустки пены повисли на уздечке. Шериф встал со своего места. - Что случилось у сэра Стефена? - спросил он. Гонец отер лицо подкладкой плаща и с усилием перевел дух. Рейнольд Гринлиф вгляделся в сухое, старческое лицо, воспаленные глаза. Он не знал этого человека. - Сэр Стефен просит благородного лорда о помощи. Моего господина постигло несчастье. Вилланы из Сайлса и Вордена подняли руку на моего господина. Они убили старосту в Вордене и посадили его голову на кол. Они разбили двери вотчинного суда в Дэйрволде и сожгли на костре все писцовые книги, податные списки, свитки зеленого воска и ренталии, все, какие там были. Они повалили судью на землю и топтали его ногами, пока он не умер... Гонец выдохнул все это сразу и замолчал. Гости сбились в кучу. Шериф и рыцарь Гай Гисборн стояли рядом, глядя прямо в рот гонцу. Они наперебой забрасывали старика вопросами. - В чьих руках манор? - Сколько воинов у сэра Стефена? - Кто вожак вилланов? - Когда ты выехал из Дэйрволда? - Как, вилланы в Дэйрволде? - Кто еще убит?.. - Все скажу, - поднял руку гонец. - Они осадили манор. У вотчинного суда их было не меньше чем пятьсот человек. Вожаков у них, сколько я знаю, трое. Первый... - Гонец боязливо оглянулся по сторонам. Даже сквозь слой грязи было видно, как побледнело его лицо. - Разрешите назвать, благородный лорд шериф? Ральф Мурдах подался вперед и кивнул головой. - Первому имя - Робин Гуд, - шепотом промолвил гонец, и эхом отдалось в зале имя стрелка. Гонец снова поднял руку. - Скателок из Вордена, - назвал он второе имя. - И Билль Белоручка из Сайлса... Они обложили вотчинный суд три дня назад, на рассвете. После того как сожгли свитки, часть разошлась по домам. Вокруг манора - не больше ста человек. Сэр Стефен сам охраняет манор. Двадцать три вооруженных защищают стены... - Как ты выбрался оттуда, старик? - перебил гонца Гай Гисборн. - Я прикинулся, будто с ними, и показал им подземный ход в манор. Но ход был засыпан. Мне поверили, потому что я сам из Дэйрволда. Рейнольд Гринлиф стиснул в руке тяжелый оловянный кубок. Смятый в комок, тяжелый кубок выпал из его руки и с глухим стуком упал под стол. - Попомним мы тебе этот подземный ход! - прошептал он, стараясь покрепче запомнить лицо старика. - Как звать тебя, гонец? - спросила жена шерифа. И Рейнольд Гринлиф дважды повторил долетевший до него ответ: - Эдвард. Эдвард из Дэйрволда. Теперь шериф с Гаем Гисборном и другими рыцарями обсуждали, какую помощь выслать сэру Стефену. Гай Гисборн никому не хотел уступить главенства в отряде. Он заявил, что отряда, который есть в Ноттингеме, мало. К утру готовы будут двинуться в путь его ратники, прямо из замка. Гонец тотчас же поскачет назад и даст знать сэру Стефену, что помощь идет. Манор должен держаться. Ни один виллан не уйдет от суда. Шериф кликнул писца. Вместе с Гаем Гисборном он сел диктовать послание сэру Стефену. Толстый нищий загородил своим дородным телом всю дверь. Рейнольд Гринлиф обернулся и громко воскликнул: - Вот это нищий так нищий! Уж наверно бенедиктинец... Много постился ты на своем веку, святой отец? И куда тебе столько мешков? - Как же, как же, благородный господин! - низко кланяясь, ответил монах, просовывая голову в дверь. - Один мешочек у меня для хлеба, если милосердие ваше пожертвует корочку бедному пилигриму. Один мешочек - для зерна, коли случится протянуть руку у порога житницы, полной даров божьих. Вот этот мешочек - для соли. А этот, - тут монах осенил себя крестом, - для вина, если милости вашей будет угодно... - Так и быть, - усмехнулся Рейнольд Гринлиф, - для твоих десяти мешков придется пожертвовать тебе лепту вдовицы. Он отломил маленький кусочек хлеба и протянул его нищему. Монах подхватил подаяние и бросился целовать руку стрелку. - Задержи гонца, - шепнул монаху Рейнольд Гринлиф и, притворно поморщившись, выдернул у него руку. - Пошел вон, бродяга! - прикрикнул он на нищего. - От тебя разит вином, как из бочки. Монах согнулся в три погибели, еще раз поклонился и окунулся в дождь. 7. О СТРАДАНИЯХ ОТЦА ТУКА Монахам враг, шерифу враг, Стрелкам свободным друг - Таков он был всегда, толстяк, Веселый фриар Тук. Отец Тук, тяжело пыхтя, остановился посреди дороги. Пот катился градом по его щекам вперемешку с дождем; от мокрых лохмотьев шел пар. Ноттингем исчез за поворотом дороги, а впереди только глубокие следы конских копыт цепочкой тянулись вдоль, и каждая ямка спешила заплыть мутной пузырчатой жижей. - Клянусь святым Кесбертом, - сказал отец Тук, - у проклятого старика четыре ноги, а у меня только две! Но я догнал бы его, если бы не эта пузатая бочка! - Он с ненавистью посмотрел на свой толстый живот. - Хлюпает, как у лошади селезенка. Ах ты, жирный кабан, только на то и годишься, чтоб перегонять эль и мед, перегонный котел! И подпругу-то не сумел подрезать, толком! А уж если Маленький Джон велел задержать гонца, стало быть, дело не шутка. Подобрав полы плаща, он вздохнул и пустился снова бежать. Дождь поредел и совсем перестал, а толстяк все бежал, с великим трудом перебирая обросшими глиной ногами. - Стой! - воскликнул он вдруг, вглядываясь в следы на дороге. - А подпруга-то лопнула как-никак! С полчаса уж, наверное, он тут протоптался. Уж теперь я его догоню! Свернул бы он только на Сайлс. А если на Ватлинг? Ищи тогда ветра в поле! Отец Тук выбрал высокий каштан, у которого низко начинались ветви, обхватил ствол руками и стал карабкаться вверх. Кое-как он добрался до первой ветки и перекинул через нее ногу. Ему долго не удавалось подтянуться так, чтобы навалиться на ветку брюхом, и он раскачивался, вися вниз головой, а ветер пузырем надувал мокрый плащ. Стрелок помянул, по своей привычке, святого Кесберта, а потом и святого Дунстана, и Вольфхэда, и Вульфстана, и сорок угодников, и деву Марию. Видно, дева Мария услыхала его, потому что она помогла ему вскарабкаться на скользкую ветвь. И хотя непристойно святому отцу обнажать свои телеса, прежде чем лезть дальше, фриар Тук сбросил вниз на траву изорванный плащ, показав дроздам и дятлам широкую взмокшую спину, плечи, похожие на добрые окорока, и грудь, изукрашенную хитрой татуировкой: тут были и кресты, и сердце, пробитое стрелой, и рыцарский герб, составленный из четок, бочки и лука со стрелами. Отдышавшись немного, святой отец полез с ветки на ветку, стараясь ставить ноги поближе к стволу, чтобы не подломился какой-нибудь предательский сук. Так взбирался он выше и выше, пока верхушка дерева не заходила под его тяжестью, как тонкая былинка. Отсюда он увидел перекресток и гонца, подъезжавшего к тому месту, где раздваивалась дорога. - Святая Мария, пречистая дева, - твердил фриар Тук, раскачиваясь на верхушке каштана, как тяжелая груша, - пусть свернет он к Сайлсу, потому что тогда уж наверное остановится на ночь в сторожке у Черного Билля! А ну как свернет на Ватлинг? Тут счастье оборотилось лицом к толстяку, потому что всадник действительно свернул по пути к Сайлсу. А когда фриар Тук добрался до нижней ветки, он даже вскрикнул от радости: четыре десятка псов вихрем неслись по дороге. Издали казалось, что они и вовсе не касаются земли. - Осторожно, дьяволы! Дайте мне спрыгнуть, ведь я раздавлю вас! Да что вы за умники! Полегче, полегче, Волк, ты собьешь меня с ног! Не время теперь целоваться. Уж я знаю, ты меня и в преисподней отыщешь, хитрец. Ха-ха! Посмотрим, какую рожу скорчит сатана, увидя таких провожатых! Полно скакать тебе, Волк, принимайся за дело. А ну догони, возьми! С этими словами отец Тук ткнул вожака мордой в дорогу. - Фью-ить, фью-ить, - свистнул он. И пес, распластавшись над землей, понесся по следу, а за ним и вся стая. В один миг собаки скрылись вдали. - Ну, теперь я могу не спешить, - облегченно вздохнул отец Тук. Он накинул на плечи плащ и зашагал по дороге. Солнце выбилось из-за туч у самого горизонта, посылая вдогонку стрелку длинные, узкие полосы света. Дорожные кочки заиграли золотом; тощая тень, смешно покачиваясь, побежала впереди отца Тука. Отец Тук был еще в лесу, а тень - на опушке; отец Тук - на опушке, а тень - на лугу; отец Тук - на лугу, а тень побежала уже по медной щетине сжатого ячменя. Запряженная четырьмя парами волов, тащилась по полю повозка с камышом. "Никак, во всей Шотландии не осталось камыша, чтоб навить еще один такой воз", - подумал отец Тук. Рядом с возом тащился крестьянин на крошечной лошаденке. Он сидел боком на ее костлявом хребте, босыми пятками выбивая дробь по едва прикрытым шкурой ребрам. Лицо пахаря было все в морщинах и горело на солнце, как еловая кора. - Слышь, молодец, не продашь ли своего скакуна? - окликнул крестьянина отец Тук. Тот удивленно вытаращил глаза. - А? Чего? - спросил он, повернувшись к стрелку и приставив к уху ладонь. - Продай своего коня! - повторил отец Тук погромче. Крестьянин затряс головой: - Не продажный. - Не хочешь продать - подари, - весело сказал отец Тук. Две золотые монетки заблестели у пахаря в руке; оправившись от удивления, он принялся отбивать поклоны щедрому монаху. Отец Тук взял лошадь за холку и взгромоздился ей на спину. - Господи боже! - закряхтел он. - У этой клячи хребет острее меча: чего доброго, разрежет тебя на две половинки! Но! Но! Но! - подгонял своего скакуна отец Тук, корчась и морщась при каждом толчке. - Мне, конечно, простятся все грехи за эту муку. Крестоносцы пот хвалятся, что сарацины в святой земле сажают их на кол. Посидели б они на такой скотине! То-то крестьянин сидел на ней боком. Он попытался сесть боком и сам. По хребет скакуна становился острее с каждым шагом, и как ни садился святой отец, он не мог избавиться от мучений. Тогда отец Тук скинул с себя лохмотья и покрыл ими спину лошаденки, точно седлом. Нахлестывая прутиком злополучную клячу, он доехал до перекрестка, где дорога сворачивала на Сайлс. Холодный ветер обдувал голую грудь монаха. У него была теперь только одна забота - подтягивать то и дело сползавшее седло. К ночи он подъехал к сторожке Черного Билля. Звонкий лай собак встретил его. А яркая лупа осветила веселую картину: на лужайке перед лесной сторожкой, окруженные тесным кольцом собак, лежали два человека: лесничий Черный Билль и гонец сэра Стефена. Они не смели пошевельнуться, потому что при малейшем их движении сорок зубастых пастей поднимали грозный храп. Конь гонца, волоча по земле недоуздок, пощипывал травку в придорожной канаве. Отец Тук не спеша натянул плащ на плечи, потом потрепал вожака по шее. - Дай тебе бог здоровья, Волк! Смирно, собаки! Лежать!.. Тебе, Черный Билль, отдохнуть невредно - небось притомился на королевской службе. А тебя как зовут, старина? Как?.. Эдвард из Дэйрволда? Дай сюда мне письмо шерифа... Нету? Что ж, я даром страдал от самого Ноттингема? Но письмо, конечно, нашлось, как только все сорок псов по слову монаха вскочили со своих мест и застыли, ожидая дальнейших приказаний. Этой минутой воспользовался Черный Билль: в два прыжка он очутился на пороге своей сторожки и захлопнул тяжелую дубовую дверь, прежде чем псы успели ухватить его за пятки. - Вот уж неприветливый хозяин! - проворчал отец Тук, пряча в карман трубку пергамента. - Ну да не беда, мы скоро будем в Дэйрволде. Помнится, есть там харчевня "Золотой бык". Там и прочтем шерифову грамоту за кружкой доброго эля... Волк, домой! Домой, щенята!.. Ты, старик, шагай куда хочешь, да смотри не путайся под ногами: попадешься снова - не пощажу! Он вскочил на лошадь гонца и погнал ее к Дэйрволду. 8. О ТОМ, КАК ОТЕЦ ТУК ПОПАДАЕТ ИЗ ОГНЯ ДА В ПОЛЫМЯ Богатым все - земля, и лес, И солнце, и вода. Но, видит бог, настанет срок - И сгинут господа. С четырех сторон вокруг замка сэра Стефена горели костры. Огненные мошки улетали в ночную темь. Робин Гуд и Билль Белоручка переходили от костра к костру. Вилланы спали у огня на вязанках хвороста, на сене, на сорванных с петель дверях. Но спали не все. Часовые расхаживали между кострами, не спуская глаз с подъемного моста и стен манора; бодрствовали многие и у костров: кто следил за огнем, кто подковыривал обувь, кто оттачивал на камне железный прут. - Как же ты раздобыл столько луков и мечей, Белоручка? - окликнул Билля один из парней. Билль обернулся, и широкая улыбка осветила его лицо. Он узнал в говорившем своего племянника Эльфера. Юноша, голубоглазый и рыжий, был только на пять лет моложе дяди. - Как ты назвал меня, мальчик? - с напускной строгостью спросил Билль. - Так, как все мы зовем вожака из Сайлса! - не задумываясь, ответил юноша; он горд был, что, как взрослый, принимает участие в борьбе. Билль рассмеялся. - Ну ладно. Зови и ты, как все. О чем ты спросил меня, Эльфер? - Говорят, ты добыл где-то пропасть луков и мечей. Где ты взял их, дядя? - Рыцарь один подарил. - Какой же это рыцарь поможет виллану оружием? Господа всегда стоят друг за дружку. Если бы мы так же дружно держались, от господ давно не осталось бы и на племя. Со всеми бы сладили: головы прочь, а землю себе. Ни тебе барщины, ни податей, ни оброка! Нет, правда, скажи, где ты взял оружие, Билль? - Любопытен ты, Эльфер, однако. Слыхал про такого рыцаря - сэра Ричарда Ли? Юноша подался вперед, отставив в стороны острые локти. - У сэра Ричарда Ли, что в Вирисдэле? - Это его совет, - кивнул Белоручка на Робин Гуда, присаживаясь на колоду рядом с племянником. - Знаешь, наш Робин каков: в мишень не промажет, и песню скажет, и с бубном спляшет, и на всякую выдумку остер. Сэр Стефен кто? Норманн из франкской земли, не так ли? А Ричард Ли? - Этот - шотландец, - протянул Эльфер. Он с недоверием взглянул на дядю, потом на Робин Гуда, который беседовал с вилланами у соседнего поста. - Ну и что ж из того? Что норманн, что шотландец - оба живут нашим горбом. У норма