аше платье. Проповедник улыбнулся. Лицо его, такое грозное и вдохновенное на кафедре, теперь было добрым и простодушным. - В этом нет нужды, брат мой, - сказал он, - я не раз проводил ночи под открытым небом в бурю и непогоду. - Но теперь вы под кровом, и огонь уже разведен, - возразил Георгий. - Пойдемте же и побеседуем. Прошу и вас также, пан Матвей. Матвей покачал головой. - Нет, я пойду к своим. Теперь я спокоен. Прощайте, доктор Франциск. И, быстро повернувшись, он скрылся. Стефан закрыл за ним дверь на засов и направился в свой угол. Георгий повел гостя наверх и усадил подле очага. Он сидел молча, задумчиво поглядывая на пылающие поленья. - Я был сегодня в Вифлеемской часовне, - сказал Георгий. - А! - Проповедник поднял голову. - Ты не одобряешь моей проповеди? - Я не принадлежу к числу последователей Лютера... - начал Георгий. - И я также, - неожиданно сказал гость. Георгий удивленно посмотрел на него. - Разве не от имени Лютера проповедуете вы здесь? - Я проповедую от своего имени, - сказал тот с внезапной резкостью. - Как же ваше имя? - Меня зовут Томас Мюнцер, но это ничего не скажет тебе, - ответил проповедник. - Прежде я действительно во многом сходился с Мартином Лютером. Он неплохо начал. Но теперь... Теперь наши пути различны. - Почему же? - заинтересовался Георгий. - Потому что он изменил народу, снюхался с немецкими князьями да с разбойниками-рыцарями. Потому что он, восставший против папы, сам стал папой. Ха-ха-ха, - рассмеялся проповедник. - Видно, мало было нам одного папы, так теперь у нас стало два: один в Риме, другой в Виттенберге!.. Нравится тебе это, брат мой? - Он заговорил вдруг горячо и торопливо. - Властолюбивый монах, злоречивый обманщик, славословящая плоть из Виттенберга! Он обманывает бедняков, внушая им смирение и покорность, вместо того чтобы звать их на борьбу. - На какую борьбу? С кем? - спросил Георгий. Этот человек вызывал в нем все больший интерес. - С кем?.. Неужто ты не знаешь их, врагов рода человеческого? Князей и герцогов, баронов и рыцарей, ростовщиков-кровопийц... Только уничтожив их, добьемся мы царствия божия. Не к смирению надо звать народ, а к мечу. Он порывисто встал с места и подошел к столу. Поверх груды книг и рукописей лежал первый том русской Библии - Пятикнижие. Проповедник раскрыл его. - Что это? - спросил он. - Пятикнижие. Одна из напечатанных мной по-русски книг священного писания... - Ты перевел Библию на свой родной язык? - спросил гость и, не дожидаясь ответа, снова торопливо заговорил: - Это великая заслуга, брат мой. Только не делай из этого кумира. - Он указал на книгу. - Не уподобляйся Мартину Лютеру, боготворящему мертвую букву... Словно книжные черви, эти лицемеры грызут писание и препираются между собой из-за пустяков, вместо того чтобы пробуждать в человеке разум... - Я согласен с тобой, - сказал Георгий, - и в моих предисловиях пытаюсь объяснить людям истинное значение Библии. - А! - сказал проповедник. - Переведи мне это! Георгий вкратце изложил по-немецки содержание предисловия к Пятикнижию. - Мало! - воскликнул проповедник. - Здесь верные мысли, но этого мало. Почему ты не решаешься порвать с церковью и разоблачить ее преступную ложь, как это делаю я? - Для того чтобы судить меня, - сказал Скорина серьезно, - тебе нужно знать жизнь моего народа. Я хорошо знаю ее и действую так, как почитаю более полезным. Придет время, пойду и дальше... - Дальше! - громко повторил проповедник. - Иди дальше! Огнем и мечом надо пройти по всей земле, дабы истребить князей и господ. Они обращают в собственность рыбу в воде, птиц в воздухе, растения на земле. И после этого они имеют смелость проповедовать бедным заповедь: не укради... А сами берут себе все, что найдут, дерут шкуру с крестьянина и ремесленника. Когда же бедняк совершит малейший проступок, его отправляют на виселицу. И на все это католическая церковь вкупе с Лютером говорят "аминь"... Мюнцер умолк. Крупные капли пота выступили на его лбу. - Знавал я одного человека у себя на родине, - сказал Скорина, - он говорил то же, что и ты. Вы оба правы, но не во всем. Огнем и мечом пройти по земле - мыслимо ли сие? И есть ли в том надобность? Смел ты и душою чист, но подумай, сколько людей пойдут за тобой и сколько погибнет их? Смоешь ли их кровью зло с лица земли? Нет! Не настало время еще. Георгий встал, взволнованный. - Не кучке храбрецов суждено дать волю народам, а всему посполитому миру, в едином братстве собравшемуся. Для того и тружусь денно и нощно, чтобы народ мой пришел к знаниям и через то осмыслил задачи свои. Понял бы, кто ему брат, а кто недруг извечный. Молясь, на восток обращается наш простой человек. Оттуда и солнце светит ему... оттуда и братний голос начал уже слышаться... Сильный стук внизу прервал его речь. Кто-то изо всей мочи колотил во входную дверь. Георгий вышел в сени. Стефан и Гинек были уже там. За дверью слышались крики и немецкие ругательства. Георгий мигом понял, кто эти непрошеные гости и для чего они явились. - Не открывайте двери, Стефан, пока я не скажу, - шепнул он старику и, обратившись к Гинеку, тихо спросил: - Можешь ты оказать мне услугу? - Любую, хозяин, - ответил мальчик тоже шепотом. - Пойдем! - Он втащил Гинека в комнату и прикрыл за собой дверь. Мюнцер сидел у очага, по-прежнему глядя на пылающие дрова. - Это за мной? - спросил он. Георгий кивнул. - Пойдешь с ним. - Он указал на мальчика. - Ты, Гинек, проводишь этого человека к Зденеку - книгопродавцу. Пусть переоденет его и на рассвете отправит за город. Скажешь, что это мой друг. Понял? - Да, хозяин. Мальчик сиял от гордости. - Ступай! Георгий задул свечу и распахнул окно. - Прыгай, Гинек! Мальчик легко спрыгнул вниз. Проповедник вскочил на подоконник. - Прощай, Франциск! - сказал он и улыбнулся своей прекрасной доброй улыбкой. - Благодарю тебя, брат мой. Он исчез за окном, Георгий зажег свечу и вернулся в сени. Дверь трещала под неистовыми ударами. - Откройте им, Стефан, - сказал Скорина. Шестеро немецких ландскнехтов, вооруженных алебардами, ворвались в сени. Они были разъярены и пьяны. - Где лютеранский поп? - заорал рыжебородый великан, видимо старший из них. - Не знаю, кого вы ищете, почтенные господа, - ответил Георгий. - Я - владелец печатни, а это - мой рабочий. Ни он, ни я не являемся лютеранскими попами. Кроме нас двоих, в этом доме нет никого. - Врешь! - крикнул бородач.- Он у тебя, его выследили. Он взбежал по ступенькам в комнату Георгия. Убедившись, что комната пуста, вернулся. - А там что у тебя? - Он показал на лесенку, ведущую в подвал. - Моя печатня, - сказал Скорина, - но и там нет никого. Рыжебородый сделал знак ландскнехтам, и они ринулись вниз. Георгий и Стефан последовали за ними. Стражники принялись обыскивать помещение. Они заглядывали под столы, освещали темные углы, открывали шкафы. У стены лежали сложенные в два ряда отпечатанные книги. Ландскнехт толкнул их сапогом. Сорвав полог, он перевернул кровать Стефана. Из-под подушки также выпало несколько книг. Одна из них, падая, раскрылась. На титульном листе была гравюра, изображавшая в профиль человека в облачении монахов августинского ордена. Это был портрет Мартина Лютера, гравированный знаменитым Лукой Кранахом в начале 1521 года. Над портретом значилось немецкое двустишие: Пусть тело Лютера когда-нибудь истлеет, Его христианский дух навеки уцелеет. Рыжебородый поднял книгу и принялся разглядывать портрет. Георгий вздрогнул. Он узнал книгу, принесенную им от купца Генриха Зайца. Откуда она у Стефана? - Эге! - произнес рыжебородый. - Кажется, я еще не совсем разучился разбирать немецкие буквы. Пусть гром разразит меня на месте, если этот монах не есть проклятый святым отцом еретик Мартин Лютер... Что скажешь ты на это, печатник? Стефан шагнул было вперед, но Скорина задержал его. - Возможно, - ответил он, - книги эти случайно забыты здесь незнакомым книгопродавцем. Я за него отвечать не могу. - Все ты врешь, - сказал бородач. - Эй, солдаты! Забирайте эти чертовы книги отсюда! Ландскнехты принялись швырять книги, сваливая их в угол. Старый Стефан стоял у противоположной стены, где были сложены оттиски и уже готовые книги Скорины. Рыжебородый заметил это. - Вон там еще книги. Бери их, ребята, в такую ненастную ночь недурно погреться у хорошего огонька. Солдаты двинулись по направлению к книгам. - Господа! - сказал Георгий, и голос его дрогнул. - Это книги мои. В них нет ни слова о Лютере и его учении. Это - православные книги, они напечатаны на русском языке. - Мне-то что за дело! - захохотал ландскнехт. - Мы снесем их куда следует. - Это - Библия! - воскликнул Стефан. - Если вы христиане, то не осмелитесь надругаться над священным писанием. - Мы-то христиане, - сказал ландскнехт и набожно перекрестился, - а вот ты, видать, еретик... Берите книги, ребята! Стефан стоял с распростертыми руками, преграждая солдатам дорогу. - Не пущу! - крикнул он. - Не дам тронуть ни одной книги! - Прочь! - заревел бородач. Стефан не двигался с места. - Прочь! - снова загремел ландскнехт и наотмашь ударил его алебардой по голове. Старик как подкошенный упал ничком. Георгий бросился на ландскнехта и могучим ударом швырнул его на землю. Падая, рыжебородый выронил алебарду. Скорина подхватил ее на лету. Оправившись от изумления, ландскнехты с ревом двинулись на него. Георгий взмахнул алебардой, и здоровенный немец, приближавшийся к нему, со стоном свалился. Остальные отступили. Георгий стоял у стены. Бешеная ярость клокотала в нем. В грубых и свирепых немецких наемниках, казалось, воплотилось все то зло, которое пришлось ему встретить в жизни. Перед его взглядом вихрем пронеслись сцены полоцкой ярмарки, безбровая харя воеводского шпиона, надменное лицо рыцаря фон Рейхенберга... В его ушах звучали слова: "Убивать их, убивать без милосердия". Ландскнехты снова двинулись на него с алебардами наперевес. Георгий прыгнул вперед, схватил конец направленной на него алебарды и с силой дернул к себе. Солдат, потеряв равновесие, упал. Георгий пригвоздил его копьем к полу и снова отступил к стене. Трое уцелевших немцев прыгнули в стороны. Один из них схватил увесистую книгу из сваленной на полу кучи и метнул в Георгия. Книги летели одна за другой, с глухим стуком ударяясь в стену. За книгами последовали наборные доски и типографские кассы. Шрифты со стуком рассыпались по полу. В исступлении Георгий бросился вперед на немцев. Один из солдат быстро забежал ему за спину и ударил копьем меж лопаток. Георгий зашатался и рухнул на землю. Не прошло и нескольких мгновений, как вокруг него уже была лужа крови. Глава VIII - Все комнаты заняты, друг, - сказал трактирщик, окинув приезжего недоверчивым взглядом. - Поищи ночлега в другом месте, пока не стемнело. Хозяин гостиницы "Два голубя", посещаемой почтенными гражданами города Виттенберга, дорожил репутацией своего заведения и принимал постояльцев с осторожностью. Одежда приезжего была изношена и забрызгана грязью. Обросшее густой, всклокоченной бородой лицо выглядело простым и грубым. По всему было видно, что это не бог весть какая птица... Время было смутное. По дорогам бродили отряды восставших крестьян, тревожно было и во многих германских городах. - Все комнаты заняты, говоришь? - переспросил приезжий и спрыгнул с седла на землю. - Все до единой. - Надеюсь, кроме той, что предназначена для господина из Праги? - сказал приезжий, пристально глядя на трактирщика. - О! - воскликнул хозяин. - Так вы и будете тот самый господин? Тогда другое дело. Пожалуйте же, сударь! Приезжий, отряхнув с сапог комья грязи, пошел в трактир. Там было тепло и уютно. В очаге пылал веселый огонь. Над огнем, на вертеле, поджаривалась кабанья туша. Жена трактирщика, добродушная толстуха, хлопотала у стойки. - Комната ваша находится наверху, милостивый господин, - сказал трактирщик, - я посвечу вам. - Ты хочешь вести меня в комнату, заказанную для пражского гостя? - Именно. В ту самую. Это чистая и просторная комната. - А ты уверен, что я тот, кого ты ждешь? - спросил приезжий с угрюмой усмешкой. Хозяин в недоумении поглядел на него. - Но... мне кажется, вы сами сказали... - Тебе почудилось, - опять усмехнулся приезжий. - Ничего подобного я не говорил... Впрочем, особа, для которой ты приготовил комнату, скоро прибудет. - Ты что же, находишься в услужении у этого пражанина? Хозяин снова перешел к прежнему пренебрежительному тону. - Тебе до этого дела нет, - отрезал приезжий. - Вместо того чтобы болтать пустое, дай-ка мне поесть и промочить горло. Осмотрев помещение, он выбрал столик в дальнем, слабо освещенном углу. - Ишь ты! - с возмущением проговорил трактирщик. - Моя гостиница открыта не для всякого сброда, и беру я с постояльцев недешево. Приезжий развязал кошель и бросил на стол золотой дукат. Хозяин быстро сгреб монету и ухмыльнулся. - Прошу прощения, милостивый господин, - заговорил он медовым голосом. - Ужин готов, и, клянусь небом, вы не раскаетесь в вашей щедрости. Не угодно ли вам чего-нибудь? - Мне угодно, - проворчал посетитель, - чтобы ты держал язык за зубами... Кто бы ни явился сюда, не упоминай обо мне ни слова. Понял? А теперь давай ужин. Трактирщик низко поклонился и рысцой побежал к стойке. Не прошло и пяти минут, как перед незнакомцем появился поднос с едой и кувшин пенящегося пива. В этот момент дверь отворилась, и в трактир вошел человек, по внешности похожий на зажиточного бюргера. - Добрый вечер, Кунц, - сказал он, приблизясь к стойке, - прибыл уже господин из Праги? - Здравствуйте, господин Юст, - почтительно ответил трактирщик, - нет, он еще не прибыл, но, по-видимому... Звон разбитой посуды прервал его на полуслове. - Я, кажется, разбил кувшин, - послышался голос из дальнего угла. - Подай сюда другой! Кунц бросился исполнять приказание. Когда он возвратился к стойке, бюргер передал ему свернутый в трубку небольшой лист бумаги. - Как только господин из Праги явится, передайте ему. Это от доктора Филиппа. Надеюсь, вы не забудете, Кунц!.. - Что вы, господин Юст! Могу ли я забыть о поручении почтенного доктора Филиппа? Бюргер кивнул трактирщику и вышел. - Эй, хозяин! Кунц снова поспешил на зов беспокойного посетителя. - Он передал тебе письмо для пражанина? - спросил тот. - Да. - Дай это письмо мне. - Отчего бы мне давать его вам, если оно предназначено другому? - сказал трактирщик. - Оттого, что я так хочу. - Ну, уж это слишком, - возмутился Кунц. - За ваши деньги я могу приготовить роскошный ужин. Я готов устроить вам удобный ночлег, хотя это и не так-то легко. Но вы требуете большего... - Требую. И ты исполнишь это. - И не подумаю, - пожал плечами трактирщик. - Ваши деньги не заставят меня обмануть доверие такой почтенной особы, как доктор Филипп Меланхтон... - А я тебе и не собираюсь предлагать денег. - Тем более... - Но, - продолжал странный гость, - зато я покажу тебе нечто иное... - Он протянул руку и разжал кулак. На его широкой грубой ладони лежал тоненький золотой перстень и маленькая ладанка. Трактирщик отпрянул, словно наступив на змею. - Трудхен, - обратился он к жене, - сходи в кладовую и отбери несколько копченых окороков. Женщина вышла. Кунц опустился на колени. - Простите, господин мой! - прошептал он. - Мне и в голову не могло прийти... - В глупую голову редко приходят умные мысли. Разве не учили тебя в любом обличье угадывать наставников твоих?.. Итак, я жду этого письма. Трактирщик поклонился и передал бумагу незнакомцу. Тот развернул бумагу и прочитал ее. - Умеешь ты читать? - спросил он. - Да, - сказал Кунц. - Тебе приходилось видеть почерк Меланхтона? - Несколько раз. - Погляди сюда! - Он протянул бумагу трактирщику. - Это его рука, - подтвердил Кунц. Незнакомец подумал. - Я оставлю письмо у себя, - сказал он, - оно может понадобиться впоследствии. - Значит, я не должен выполнять поручения? - спросил трактирщик робко. - Напротив. Ты должен исправно выполнить его. - Как же мне быть? - Письмо могло затеряться. Ты извинишься и передашь поручение на словах... А вот, кажется, и он сам пожаловал. Снаружи послышался топот лошадиных подков и голоса. Трактирщик открыл дверь. На пороге стояли двое мужчин. Один из них сказал: - Меня известили, что в гостинице "Два голубя" для меня приготовлена комната. - Откуда вы, сударь? - осведомился Кунц. - Из Праги, столицы Богемии, - ответил новоприбывший, - меня зовут доктор Франциск Скорина. - Добро пожаловать, господин доктор... Комната ваша находится наверху. Приезжие вошли в трактир. - Гинек, - сказал Скорина своему спутнику, - присмотри, чтобы накормили коней! - И, обратившись к трактирщику, спросил: - Не справлялся ли обо мне господин Меланхтон? Я несколько задержался в пути... - Как же!.. - воскликнул трактирщик. - Один из его друзей только что приходил узнать о прибытии вашей милости в Виттенберг. Он оставил для вас письмо от доктора Филиппа. Сию минуту я вручу его вам. Он принялся шарить под стойкой. Скорина сидел, ожидая, пока хозяин разыщет письмо. - Ума не приложу, - бормотал Кунц, - куда оно запропастилось. Уж не натворила ли моя дура опять беды?.. Трудхен!.. Куда ты девала бумагу, которую принес мне господин Юст? - Чего ты врешь, муженек, - откликнулась трактирщица из кладовой, - не трогала я твоей бумаги. - Как же не трогала, когда я вижу обгорелые клочки! - заорал Кунц. - Ты бросила ее в огонь. О, Трудхен, ослиная голова, разрази тебя гром!.. Прошу вас, милостивый господин, не гневайтесь на меня... Георгий поднялся. - Экая досада! - молвил он, нахмурившись. - Придется тебе самому, хозяин, сходить к Меланхтону и уведомить... - В этом нет нужды! - воскликнул трактирщик. - Я случайно прочел это письмо. - Гм!.. - проговорил Скорина. - Ты имеешь обыкновение читать письма, адресованные твоим постояльцам? - Боже меня сохрани, сударь! Но эта бумага не была запечатана, и в ней не было ничего, кроме приглашения от доктора Филиппа... - Куда же приглашает меня господин Меланхтон? - спросил Скорина. - К себе в дом, завтра после полудня. Он предупреждает вас, что в это время к нему пожалует сам... - он благоговейно поднял глаза к небу, - достославный наш учитель, доктор Мартин Лютер... - Хорошо, - сказал Скорина, - завтра я явлюсь к нему в назначенное время... Если у тебя найдется ужин, пришли его в мою комнату, хозяин! Он быстро взбежал по ступенькам. - Неплохо, - сказал незнакомец, продолжавший сидеть в своем темном углу. - Оказывается, ты не так глуп, как можно было думать. Рядом с его комнатой живет кто-нибудь? - Да. Вербовщик рекрутов. Он мертвецки пьян и храпит во всю мочь. Кажется, и иерихонская труба не разбудила бы его. - Отлично! - сказал незнакомец. - Снеси его куда-нибудь. Проснувшись, он решит, что спьяна заблудился. Эта комната нужна мне. x x x Больше двух лет минуло с той памятной читателю ночи, когда пражская типография Скорины подверглась нападению ландскнехтов. Около месяца Георгий в беспамятстве пролежал в доме Вашека, куда в ту же ночь перенес его Гинек с помощью соседей. Пани Вашек сперва поворчала, боясь, что присутствие Скорины навлечет на их дом гнев властей. Но тут Вацлав впервые проявил решимость. Прикрикнув на жену, он заявил, что никакая опасность не заставит его покинуть друга в несчастье. Марта была настолько изумлена этим внезапным преображением всегда мягкого и нерешительного супруга, что беспрекословно повиновалась и сама стала ухаживать за больным. Рана оказалась очень тяжелой. "Обычно после такого удара, - заметил врач, осмотрев раненого, - люди без промедления переселяются в надзвездный мир..." Тем не менее и на этот раз Георгий вышел победителем из поединка со смертью. Месяц спустя он очнулся от горячечного забытья, а еще через месяц уже мог сидеть в кресле и, опираясь на палку, ходить по комнате. Только тогда он узнал все подробности постигшего его несчастья. Погиб старый Стефан, его преданный друг и искусный помощник. Печатный станок был исковеркан, другие типографские приборы разбиты в щепы, большая часть шрифтов бесследно исчезла. Унесенные ландскнехтами книги и оттиски были сожжены. Только ранее отпечатанные издания, находившиеся в лавке книготорговца Зденека, уцелели. Друкарни больше не существовало. Теперь не было ничего, что бы удерживало его в Праге. Георгий решил ехать в Вильну. Но... над Скориной тяготело обвинение в убийстве ландскнехтов, в связях с возмутителями спокойствия. Его разыскивали, и Вацлаву пришлось принять все меры, чтобы сохранить в строжайшей тайне местопребывание друга. Он не позволял ему выходить из дома и даже появляться у окна. Лишь глубокой ночью ему разрешалось погулять по садовым аллеям. Возможно, кое-кто и подозревал о том, где скрывается мятежный русский печатник, но Вашек был человеком почтенным и влиятельным, и ворваться к нему в дом без достаточных оснований было не так-то просто. В конце мая 1522 года в Праге произошли события, нарушившие это мучительное затворничество. Король Людовик, прибыв из Венгрии, торжественно короновался в чешской столице и, созвав общий сейм, принял сторону городского сословия, все еще враждовавшего с панами. Зденек Лев из Розмиталя был смещен. Король поставил верховным бургграфом Карла Минстербергского, потомка Юрия Подебрада Произвол чиновников и бесчинства ландскнехтов несколько утихли, равно как и гонения на лютеран и "чешских братьев". Благодаря усиленным хлопотам Вацлава судебное дело, поднятое против Скорины, было прекращено. Георгий снова обрел свободу. Можно было наконец отправиться в путь. Но Скорина не был уверен, сможет ли он в Вильне достать необходимое типографское оборудование, найдет ли там опытных резчиков. Не лучше ли изготовить все здесь и перевезти на родину исправную печатню, с тем чтобы тотчас же возобновить работу? К счастью, деньги его не истрачены и есть чем оплатить работу мастеров. К лету 1523 года все было готово. Изломанный печатный станок был восстановлен, наборные доски, кассы и шрифты изготовлены заново. Правда, новые литеры заметно уступали по изяществу художественным изделиям покойного Стефана, но все же они были достаточно хороши. Однажды его навестил Матвей Пустынник, о котором он долго ничего не слыхал. Еще более угрюмый, чем прежде, он молча протянул Георгию письмо. Доктор Филипп Меланхтон, ближайший сподвижник Лютера, писал о том, что слух об изданиях Скорины дошел до Виттенберга и пробудил в нем и в Мартине Лютере желание лично познакомиться с автором этих книг. "Возможно, - писал Меланхтон, - что господь вдохновил нас одними и теми же стремлениями, и тогда мы сможем соединить наши усилия для борьбы за общее дело". Георгий задумался. Приглашение было заманчивым. Ему было интересно узнать поближе человека, имя которого все громче и громче звучало в европейских землях, сотрясая устои папского престола. Кто он, этот новоявленный пророк? Мудрец или фанатик? Подвижник или лицемер? Народный вождь или "виттенбергский папа", как называли его многие противники? Чего он ищет, к чему стремится? Быть может, и впрямь он, Георгий Скорина, найдет в Мартине Лютере союзника для борьбы с общим врагом. Быть может, народ немецкий, освобожденный от ига светских и духовных тиранов, обновленный Лютеровой проповедью, не пойдет вслед за своими князьями и рыцарями, и тогда оба народа будут жить, как добрые соседи. - Напишите господину Меланхтону, - сказал Георгий, - что я скоро покину Прагу. И хотя ехать мне в другую сторону, я все же смогу посетить Виттенберг. Через некоторое время Матвей Пустынник сообщил Скорине о том, что Меланхтон будет ждать доктора Франциска Скорину в Виттенберге начиная с пятнадцатого дня октября и к его приезду будет приготовлена комната в гостинице "Два голубя". В конце сентября все сборы были закончены, и Скорина простился с Вашеком. - Вот я снова провожаю тебя, - сказал Вацлав, и опять, как некогда, по щекам его потекли слезы, - только чувствую, что больше нам никогда не свидеться. - Как знать, - ответил Георгий задумчиво, - как знать!.. В первый день октября 1523 года Скорина отправил обоз с имуществом печатни прямо на Вильну, обещав догнать его еще в пути. Сам же в сопровождении одного Гинека, верхом на добрых конях, направился кратчайшим путем в Виттенберг. Георгий не рассчитывал задерживаться долго у Лютера. Пока обоз медленно будет продвигаться по большим дорогам, он успеет догнать его еще до Вильны. Привыкший к странствиям по чужим землям, Георгий отважно углублялся в лесные чащи, пересекал пустынные местности, сокращая расстояние. Гинек с восторгом смотрел на своего учителя, удивляясь его способности предвидеть опасности и умению обходить их. Но не видел Георгий, как вслед за ним из Праги выехал всадник и, то держась далеко позади, то обходя стороной и опережая, не терял из виду наших путешественников. x x x Рыжий слуга снова наполнил кубки баварским пивом. Но теперь оно оставалось нетронутым. Беседа принимала все более острый характер. Филипп Меланхтон ерзал на стуле. Его тощее лицо с жидкой русой бородкой вытянулось. Маленькие глазки тревожно бегали. Все получилось не так, как он ожидал... Гость из Праги, доктор Франциск, оказался человеком несговорчивым и насмешливым. Это выводило из терпения и без того вспыльчивого и резкого Мартина Лютера. Скорина сидел спокойно, положив руки на стол, и с чуть заметной усмешкой слушал своего собеседника. Во время болезни в Праге Георгий успел познакомиться с некоторыми сочинениями прославленного реформатора, но почему-то тогда они не вызывали в нем такого протеста, как теперь, при встрече с самим автором, хотя Лютер и сейчас почти слово в слово повторял написанное им раньше. Лютер был в облачении августинских монахов, его грузное тело, казалось, с трудом помещалось в длинной сутане, перехваченной широким кожаным поясом. Лицо его, багровое, с мясистым большим носом, было чуть тронуто оспой. Из полуоткрытого рта с трудом вырывалось хриплое дыхание. Иногда казалось, что взгляд его пронизывал собеседника насквозь и, не задерживаясь, устремлялся к невидимой другими цели. - Папа лишил Германию ее былого величия! - говорил он, встав из-за стола. - Он подчинил себе дикое, неукротимое немецкое племя, изгнал германского императора из Рима, завладел именем, честью и жизнью немецкого народа. С тех пор как возвысились папы, более миллиона немцев пролили за них свою благородную кровь. Но я пробудил немецкий народ! Мое учение снова свяжет разорванное тело Германии, и снова станет она во главе европейских народов. Подумай, Франциск, кому ты служишь! Разве не является единственным законным властелином Европы император германский, наследник Карла Великого! Скорина нахмурился. Пока Лютер касался только богословских тем, стараясь убедить приезжего в достоинствах своего учения, Георгий слушал его, все еще пытаясь решить, возможен или невозможен союз с этим человеком? Но теперь все было ясно. Доктор Мартин Лютер больше не был для него загадкой. - Я не совсем понимаю, - медленно сказал Георгий, глядя прямо в глаза собеседнику, - какая корысть славянским народам от того, что вместо римского папы их властелином станет германский император? Ты печешься только о благе немецких властителей. - Нет! - вскрикнул Лютер, подняв руку. Лицо его покрылось серыми пятнами. - Я забочусь о спасении душ человеческих!.. Кто не примет моего учения, тот идолопоклонник и нечестивец! - И католические монахи твердят нам о том же, - спокойно возразил Скорина, - однако не вижу я блага и для вашего народа от осуществления твоей мечты. Проезжал я ныне по саксонским землям. Всюду неспокойно. Мужики за вилы берутся, рыцари замки свои укрепляют. А в Тюрингии да в Швабии, говорят, и того хуже. - Чернь! Мужицкий сброд! - вдруг крикнул Лютер визгливым голосом. - Это сатана поднимает восстание плоти, чтобы заглушить духовное восстание, возглавляемое мной! Бунтовщиков, безусловно, следует душить, бить, колоть, словно бешеных собак. Скорина покачал головой, в глазах его зажегся гневный огонек. - Простые бедные люди терпят зло не только от монахов и папистов, но и от светских господ... от курфюрстов и маркграфов, императорских ландскнехтов и вельмож. Лютер, тяжело сопя, подошел вплотную к Скорине и сказал, как на проповеди: - Верховная власть поставлена небом. Короли, князья и рыцари являются законными господами крестьян и городских мещан, а сами, в свою очередь, подчиняются императору. Если государи чинят несправедливость, то обязанность духовных проповедников вразумлять их. - А если злые господа не послушают увещаний? - с усмешкой спросил Скорина. - И тогда подданные обязаны покорно выполнять свой долг. Бог послал человека в мир не для блаженства, а на скорбную жизнь страдальца. Безвинно страдающий обретет спасение души. Скорина засмеялся: - Видно, не весь немецкий народ согласен с тобой... Лицо Лютера исказилось яростью. Меланхтон подбегал то к Лютеру, то к Скорине, пытаясь их успокоить: - Братья!.. Молю вас подавить гнев в сердцах ваших... Лютер отшвырнул бокал, который поднес ему слуга. - Народ? - шепотом повторил он. - Бунтовщики!.. Да знаешь ли ты, какому князю они служат?.. - О каком князе ты говоришь? - недоуменно спросил Скорина. - О нем!.. - словно в горячечном бреду говорил Лютер. - О князе тьмы! Он повсюду преследует нас, опутывает своими сетями. Все мы постояльцы в обширной гостинице, хозяин которой дьявол!.. В его власти воздух, пища, одежда... Черти летают в воздухе в виде облаков. Шмелями роятся вокруг нас. В лесах и в воде прыгают козлами. Топят в болотах людей. Принимают облик свиней, обезьян, усопших... Дьявол похищает младенцев и кладет в колыбели своих детенышей... Насылает на землю войны и болезни, бури и град. - Ха-ха-ха! - раздался веселый смех. Лютер вздрогнул и попятился, подняв руки. - Ха-ха-ха! - Георгий смеялся от души, глядя на перепуганного пророка. - Дьявол! - заревел вдруг Лютер. - Я узнаю тебя! Ты вновь явился, чтобы искушать меня. Изыди, сатана! Сгинь! Сгинь! x x x Проснувшись среди ночи, Гинек ощутил мучительную жажду. "Должно быть, от вчерашнего ужина, - подумал он, - немец не жалеет перца". Рядом слышалось сонное дыхание. Георгий спал. Гинек накинул плащ и босиком вышел из комнаты. Спустившись вниз, он направился в сени, где обычно стоял бочонок с водой, как вдруг услышал негромкий разговор, доносившийся из-за дощатой перегородки. - Так ты говоришь, Лютер убежал из дому? - спрашивал грубый мужской голос. - Провалиться мне в преисподнюю, если я лгу, - отвечал другой, тонкий и скрипучий. - Запустил в него стулом, проклял и убежал... Словно бешеный. - Это хорошо, что им не удалось столковаться, - сказал первый, - но и один этот человек нам опасен. Продолжай! - Доктор Филипп сообщил чиновникам курфюрста, что этот пражанин приехал, чтобы бунтовать мужиков. Утром сюда придут ландскнехты, чтобы схватить его. - Ты уверен в этом? - Как в том, что я говорю сейчас с вами. Не пройдет и пяти часов, как они явятся. Вы сами сможете увидеть... - Мне незачем присутствовать при этом. Стало быть, он не доедет до Вильны... Что же, если наши враги - лютеране сами избавят нас от него, тем лучше. Ты хорошо выполнил свой долг. Ступай! Дверь скрипнула. Гинек стоял за выступом, прижавшись к стене, сдерживая дыхание. С зажженным огарком в руке вошел бородатый мужчина, которого Гинек уже однажды встретил в трактире. Он поднялся по лестнице. Гинек быстро скользнул в сени и приоткрыл дверь. По освещенному луной двору удалялась фигура человека в черном камзоле. Он был незнаком Гинеку. Но если бы пришлось ему присутствовать на сегодняшнем обеде, он, без сомнения, сразу узнал бы молчаливого слугу Меланхтона. Гинек уже хотел вернуться в залу, когда снова услышал шаги на лестнице. Он огляделся: в углу стояла большая бочка. Юноша легко перепрыгнул через нее и присел на корточки. Бородатый мужчина прошел через сени и вышел во двор. Гинек вылез из своего тайника и, осторожно приоткрыв дверь, поглядел в щель. Бородатый вошел в конюшню. Затем появился снова, ведя на поводу оседланную лошадь. Он распахнул ворота, легко вскочил в седло и выехал со двора. Гинек опрометью бросился наверх. Скорина по-прежнему крепко спал. - Хозяин! - шепнул он, тормоша Георгия. - Проснитесь! Нужно уезжать! - А? Куда уезжать? Зачем? - пробормотал сонно Георгий. - Это ты, Гинек? Что случилось? Юноша торопливо рассказал о том, что ему пришлось услышать и увидеть. ...Ландскнехты явились в трактир вскоре после восхода солнца, но, когда они ворвались в комнату Скорины, там уже не было никого. Часть Шестая. Виленское братство Более в науке и в книгах оставить славу и память свою, нежели в тленных царских сокровищах. Г. Скорина Глава I Редкий из виленских мещан не знал дома наистаршего бурмистра Якуба Бабича. Правда, были тогда в Вильне дома куда богаче и красивее. Вельможи и богатые купцы, перенимая иноземные моды, воздвигали себе пышные палаццо, отделывая фасады лепными фигурами, колоннами, галереями, украшая покои мрамором, цветными стеклами, картинами и зеркалами. А дом Бабича, хоть и помещался на видном месте, возле ратуши, был прост и построен по старинному обычаю из дерева, с гонтовой кровлей. Таким остался дом от покойного отца, и Якуб продолжал жить в нем, лишь несколько расширив его новыми пристройками. И все же ни в одном доме не бывало столько гостей, сколько у Якуба Бабича. С утра до вечера не закрывались двери бурмистрова дома. Приходили сюда купцы и радцы магистрата, попы да церковные старосты. Приходили нищие и убогие, приезжали иноземные гости по своим торговым делам. Собирались к Якубу и члены виленского православного братства. Однажды, когда гости чинно уселись вокруг большого стола и чаши были наполнены крепким медом, Якуб разгладил пышные усы и попросил: - Расскажи, пан Юрий, как Москва тебя приняла, что видел, что от людей слыхал? Пан Юрий Адверник, уже немолодой мужчина, с болезненным, землистого цвета лицом, поднялся и, откашлявшись, тихо начал: - Приняла, братья, Москва меня, будто сына родного. Зла на нас, православных людей, никто не имеет, и все помочь хотят. Кто добрым словом да советом, а кто и другим чем. Книги мне свои показали, искусными монахами писаны, да обещали недолгим временем в дар прислать. Одна беда - мало их. Сами ждут не дождутся, когда друкарни наладить сумеют. Нам бы тоже о друкарнях подумать пора, в Вильне и других городах... Адверник остановился. Тяжко вдохнув воздух, он закрыл глаза и вытер мелкие капли, оросившие большой лоб. Видно было, что ему тяжело говорить. - Ты сядь, пан Юрий, - мягко сказал Якуб, - не стоит так себя утомлять. - Это у меня от перемены воздуха, - как бы оправдываясь, ответил Адверник. - Пока в пути - ничего, дышу вольно, а стану где, оно и давит меня, словно медвежья лапа. - Тебе ездить более не след, - неожиданно громко и сердито заявил тучный густобровый Оникей Прошкович. - Есть в братстве люди и подюжей тебя. А коли самим друкарню ладить, так книги те московские надо бы с собой выпросить. - Жадный ты! - улыбнулся ему Богдан Онкович. - Нет, братья, я так мыслю: не все нам у Москвы просить, надобно и самим чем-нибудь поделиться. За то спасибо, что не забывают нас, только ведь сиротами жить - дела не будет. Им, поди, и своих забот хватит. - Будет и у нас чем других порадовать, - многозначительно сказал Якуб Бабич и поднялся из-за стола. Он подошел к стоявшему у стены кованому сундуку и, подняв его тяжелую крышку, торжественно обратился к друзьям: - Приберег я для вас добрую весть... Прибыл недавно человек из места Пражского и привез нам сердечный дар от славнейшего собрата нашего, доктора Скорины. Якуб вынул из сундука и понес к столу небольшой четырехугольный пакет, завернутый в шелковую материю. Все с любопытством обступили его. Якуб развернул материю. - Три книги пророка Даниила, друкованные доктором Францишком, с его собственноручной надписью и печаткой. Одна Богдану Онковичу, другая пану Адвернику, третья мне. Книги переходили из рук в руки, и каждый с одобрением и восхищением осторожно перелистывал страницы, рассматривал рисунки, заставные литеры. На первом листе книги стояла надпись Скорины, скрепленная печатью, изображающей дубовую ветку и латинское слово "Fides". Глаза Якуба Бабича сияли гордостью. Целую неделю он таил этот дорогой подарок и теперь был доволен произведенным эффектом. - Книги эти, - сказал Богдан Онкович, - стар и млад прочитает. Загремит имя нашего Скорины по всей земле! - Да и теперь, поди, в каждом городе знают его, - добавил Адверник. - Даже глупый полоцкий поп и тот мне говорил: "Коли, говорит, сей Скорина полочанин родом да нашим попечением в чужих землях науки постиг, пусть к нам приезжает и детей малых учит!" Раздался громкий смех. - Ишь что выдумал! - Не худая затея! - засмеялся Бабич. - Когда к ним Скорина возвратился, - напомнил Онкович, - они отвергли его, чуть в колоду не бросили, а теперь вишь... в лекарстве и свободных науках доктор, пусть вместо дьячка детей азбуке обучает! - Нет, дела более важные ждут славного доктора! - серьезно сказал Якуб. - Дождутся ли? - снова почти сердито спросил молчавший все время Оникей Прошкович. - Поди, хватит ему скитаться, словно безродному... - Скоро, скоро! - прервал его Бабич. - Доктор Францишек уже выехал к нам. Прибыло сообщение, что едет не быстро, с обозом. Всю печатню свою везет. Еще намеревался по пути заехать в какой-то немецкий город. Но теперь уж со дня на день ждать надобно. x x x В тот же вечер в одном из мрачных покоев нижнего виленского замка тихо беседовали два человека. Одного из них, бородатого угрюмого мужчину, мы видели в виттенбергском трактире "Два голубя". Он все еще был в дорожном платье и выглядел очень утомленным. Другой - знатный вельможа, одетый в богатый бархатный камзол с высоким кружевным воротником, сидел в широком кресле возле камина и грел руки у огня. - Ты присутствовал при этом? - спросил вельможа. - Нет, - ответил бородатый, стоя в почтительной позе в некотором отдалении, - я уехал ночью, чтобы не привлекать ничьего внимания. Он крепко спал, не подозревая ни о чем. Ручаюсь, что на рассвете его схватили. - Не следует ручаться в том, чего не видел своими глазами! - сухо сказал вельможа. - Господин барон прав. И все же здесь нет сомнений... - Хорошо! - оборвал его тот, которого назвали бароном. - Где бумага? Бородатый вынул из-за пазухи свернутый лист.