двери в клетушку, стоял молодой Катаро - последнюю исповедь матери подслушивал! Хорошо, что мы вовремя в тень отошли... Катаро этого мы не боялись, но пугать отца Энрике не хотелось. Друг мой - в кустах по одну сторону тропинки, я тоже в кустах - по другую, притаились. Видим, выходит отец Энрике, а за ним следом молодой Катаро... Я, как будто предчувствуя что, шпагу наготове держу. Так мы с другом потихоньку крались за ними обоими... Ошибка наша была в том, что в слишком густые кусты мы забрались!.. Я весь разговор их слышал, но отец Энрике, конечно, передаст его точнее... У него - поглядите - тоже синеют на шее следы, но это уже не от пальцев, а от цепочки, на которой крест отца Энрике висел... Да, следовало бы нам побыстрее из кустов выбираться! - Ну что я могу сказать! - чуть не плача, произнес старик священник. - Ведь я по нечаянности человека убил!.. Он, правда, еще дышит, но дай господи, чтобы он еще хоть часок-другой на свете прожил! Но нет, при смерти он!.. А случилась эта беда так. Иду я от Марии, ночь темная, безлунная, я впереди себя клюкой шарю... Ох, если бы не клюка эта, может, я сам и погиб бы, но такого тяжкого греха на мне не было бы!.. Иду потихоньку, вдруг хватает меня кто-то за плечо... Оглянулся я в темноте... Как будто молодой Катаро... "Отец святой, - этак ласково спрашивает он меня,- так и не призналась моя бедная матушка, кто ее душил и крестик снял?" "Нет, - говорю, - пожалела, видно, этого негодяя!" "А про мавра, что, уезжая, здесь, в саду, все золото свое закопал, не толковала моя матушка?" "Нет, - говорю, - не толковала. Да если бы и толковала, я тайну исповеди должен соблюдать... Только папа в Риме может разрешить... А я не имею права..." "А мавра поганого ты имеешь право покрывать?! - как закричит он да как ухватится за мой крест на цепочке. - Я ведь за дверью, - говорит, - в кухоньке стоял, слышал, как она тебе про мавра шептала... А еще служитель святой католической церкви называешься! Говори немедленно, поп проклятый, где эти сокровища зарыты! Что золото в саду зарыто, она мне проговорилась. Надеялась, что я, как и родители мои, эту тайну сберегу... А как поняла, что не на дурака напала, то под каким именно деревом золото зарыто, она мне так и не призналась... А на исповеди тебе небось все открыла! Я и так уже половину сада перекопал! Знаю - под каким-то деревом золото зарыто, а под каким, неизвестно... Так я тебе и поверил, что матушка моя тебе этой тайны не открыла!" "Не открыла, - отвечаю я ему. - И про золото ничего не сказала и под каким деревом оно зарыто..." "Говори, поп проклятый! - закричал молодой Катаро. - Говори, а не то задавлю тебя!" И как начал мой крест на цепочке крутить изо всех сил, до того, что цепочка мне уже в шею врезалась... Дышать стало невмоготу. А он мне: "Стой-ка, еще разнюхают, что тебя твоей же цепочкой удушили... Нет, я найду другое средство!" Отошел шагов на пять да ногой огромный булыжник из земли выковырял. Идет ко мне и смеется: "Я, - говорит, - еще и крест твой потом с тебя сниму"... Я клюкой своей только оттолкнуть его хотел, а про то, что на ней наконечник острый, не вспомнил! И нечаянно то ли в глотку, то ли в грудь ему попал. Он тут же на землю повалился. Минуты не прошло, как вы, сеньор Элькано, со своим другом подоспели... Так я нечаянно убийцей сделался! - с отчаянием произнес отец Энрике. - У этого человека на душе тяжкий грех, - сказал отец Энрике, вытирая слезы, - но мне покаяться он отказался. Может быть, он и прав. Но он и отцу Симону не хотел принести покаяние... Мы потихоньку с отцом Симоном толковали о том, что молодой Катаро так плох, что, возможно, придется отпустить ему грехи "глухим причастием". А он все же расслышал нас. И сказал: "Пока я еще в своем уме и память моя не помрачилась! Найдите этих двух матросов с "Геновевы" - Франческо Руппи и Педро Маленького, - вот они пускай и примут мое последнее покаяние... Все же мы долгое время плавали на одном корабле... Справьтесь у королевского библиотекаря - он, вероятно, знает, где они". Говорил он все это тихо, но отчетливо, даже лучше, чем раньше... Может, господь бог пожалеет меня и оставит его в живых... Хотя отец Симон - знающий лекарь... - А я думаю, что убийца зовет их к себе не из хороших побуждений... Поверьте мне, - сказал хозяин дома. - Человек этот при смерти и безоружен, - возразил отец Энрике. - Большой нам грех будет, если мы не постараемся облегчить его последние минуты... Педро Маленького уже поздно разыскивать. А вас, сеньор Руппи, я доведу до домика Катаро, но затем покину - сегодня будут отпевать бедную Марию... Рыжий Катаро был действительно "в своем уме", и память его "не помрачилась". - А-а-а, красавчик Руппи! - сказал он входящему Франческо. - А где же тот маленький дурак? Да ты и сам... - начал было Рыжий, но, закашлявшись, выплюнул огромный сгусток крови. - Передашь ему, что "Геновева" ваша отчалила уже больше месяца назад... Вот... - и вытащил из-под подушки смятую, испачканную в крови бумагу. - Строжайший наказ этого... - Рыжий снова сплюнул кровь, - этого поляка-капитана... - Больной снова закашлялся. Кровь залила подушки и одеяло. Красная лужица уже добиралась до скамьи, на которой сидел Франческо. - Может быть, тебе следует выпить воды или вина? - спросил Франческо. Но Катаро только отмахнулся и, снова выплюнув кровь, сказал тихо: - Подожди... Сейчас пройдет... Наказ капитана... Я-то неграмотный, но люди прочитали... Не выполнили мы наказа. И все трое - я, ты и Педро Маленький - уже давно списаны с "Геновевы"... Возьми, прочитай. Но Франческо не взял эту испачканную в крови бумажку. - Может быть, выше поднять подушку? - спросил он. - И ты помолчи немного, отдохни. - Знаю я, почему мне надо помолчать, - уже не проговорил, а прохрипел Катаро. - Сеньорита-то твоя тю-тю! Улетела твоя птичка, и даже помета от нее не осталось! Франческо с первых же слов Рыжего понял, о чем тот захочет говорить с ним перед смертью. Он уже сейчас мог бы подняться и уйти, но удержало его не только обещание, данное отцу Энрике... - Бери, читай! - Вытащив из-под подушки узенькую полоску бумаги, прохрипел Рыжий. - Руку-то своей красотки знаешь? Нет, почерка Ядвиги Франческо не знал. И эта узенькая полоска бумаги была смята, выпачкана в крови, как и та, первая, с приказом капитана, но ее из рук умирающего он взял. "Ядвига", - прочитал Франческо. Перевернул бумажку. На обороте ее ничего не было написано. - Тю-тю, говорю, твоя красотка! - хрипло расхохотался Рыжий и тут же захлебнулся кровью. "Если он еще будет разговаривать, то умрет у меня на глазах", - подумал Франческо. - Помолчи, Рыжий, - сказал он. - Полежи спокойно. Я знаю наперед, что ты можешь сказать, поэтому зря не старайся. - Буду стараться и помру старательно, - уже не хрипел, а сипел Рыжий. - В старых девках кому охота засидеться, вот дядюшка ее и решил... Сплавить хотел сеньориту... За простого матроса... Мальчишку подучили... Басни про императора и папу... Кровь хлынула изо рта Рыжего. Он замолчал. "Что сейчас я должен сделать? - спросил себя Франческо. - Дать ему распятие, что висит на стене?" Рыжий сначала побледнел, потом как-то посинел. Черные круги явственно обозначились у него под глазами... Удивленно Франческо наблюдал, как постепенно бледнеет и даже молодеет лицо Рыжего... Дыхания Катаро он уже не слышал и оглянулся по сторонам, нет ли где зеркала... Но Эстебан Катаро был еще жив. - Глазам было больно от золота, - вдруг ясно и раздельно произнес он. - Больше месяца снилось мне оно, это проклятое золото! Я пересыпал его пригоршнями... во сне... -Умирающий, так и не открывая глаз, повторил медленно с передышками: - Глазам... было больно... от золота... Во... сне... Франческо наконец решился и снял со стены маленькое костяное распятие. Катаро открыл глаза. - "Ныне отпущающи" хочешь мне устроить? - спросил он насмешливо. - Нет, красавчик, я еще не до-го-во-рил! Дя-дюш-ка ее ...Матроса этого... уже ... приодел... Денег ему надавал... Обидно... Такую красотку... за матроса... - Катаро сплюнул кровь прямо на ноги Франческо. - Еще... не... все... Я доскажу... Но вот... пришло... известие... из ихней страны... Полонии... Польши... У ней... жених... там... в ихней... Польше... имеется... - Катаро снова закашлялся. - Полсада перекопал... Наяву... А во сне... думал... ослепну... Глазам было больно от золота. - Вдруг очень ясно и отчетливо произнес Катаро. - Вот и ринулась "Геновева" на всех парусах... Считай, что и свадьбу уже сыграли... - Катаро закрыл глаза. Больше он их уже не открывал. Глава восьмая БЕЗУМИЕ ИЛИ ХИТРОСТЬ! Франческо вернулся к своей работе в библиотеке. Уже вечерело. Что-то в его лице обеспокоило Эрнандо. - Рыжий говорил о чем-нибудь с вами? - спросил он. - Хотя, как я понимаю, он был уже без памяти... Умер он, надеюсь, не при вас. Потом вы, вероятно, поспешили в церковь, где отпевали бедную Марию Катаро? Все это от начала до конца ужасно! - Умер он при мне, - сказал Франческо. - Только я, к сожалению, не сложил его руки на груди, как полагается. А когда вспомнил, они уже закоченели. Над ним-то я и просидел много часов. Глаза перед смертью он закрыл сам. - О "Геновеве" он упоминал? - допытывался Эрнандо. - Простите, что я так расспрашиваю вас... Но вы ведь очень близкий мне человек. - Благодарю, - ответил Франческо. - Катаро сказал, что "Геновева" больше полутора месяцев назад отчалила со всем экипажем в Польшу. Педро Маленького, Катаро и меня уже давно списали с "Геновевы". - Я знаю, но... - Эрнандо недоверчиво покачал головой. - Все эти сведения надо проверить... Если другим путем мы о "Геновеве" не сможем узнать, я обращусь к императору... Впрочем, есть еще один способ: тот трактирщик, что пообещал вам и Педро Маленькому достать лошадей, вероятно, сможет расспросить своих постояльцев из Палоса о "Геновеве"... У него ведь много всякого народа останавливается. Про себя Эрнандо решил, что заплатит трактирщику и за тех лошадей, которыми не воспользовались, и за сведения... Франческо только сейчас вспомнил о заказанных лошадях. Не договорившись с Эрнандо, он с утра отправился к любезному трактирщику и заплатил ему за несостоявшуюся услугу. - А что, надобность в поездке в Палос уже миновала? - осведомился трактирщик. - Тут у меня как раз сидят купцы из Палоса. Если вам нужно что-нибудь туда передать, милости прошу, заходите, я к вашим услугам... Уедут они недели через две, не раньше... Да что это я, с ума спятил, что ли?! - вдруг закричал трактирщик. - Зачем же вы мне платите, сеньор?! Вы не взяли лошадей, так взяли другие... На хороших лошадей всегда большой спрос. Прошу вас, возьмите обратно свой дублон! - и покатил золотой по столу прямо к Франческо. - Пусть он останется залогом на будущее время, - сказал тот и вдруг крепко-крепко пожал руку трактирщику. "Что это, они разбогатели сразу или умом тронулись? - размышлял трактирщик. - Во второй раз сегодня мне ни за что деньги суют!" Заложив руки за спину (денег, мол, я ваших не возьму!), трактирщик обратился к сеньору Эрнандо: - Вы, сеньор, видать по всему, люди богатые, а может, и знатные, хотите, наверно, прощупать меня - жулик я или не жулик... Так признаюсь: может, я иной раз отлично вижу - человек спьяна сует мне больше, чем надо, и деньги все же принимаю: уйдет он с деньгами и все равно их где-нибудь пропьет. Но чтобы я так, ни за что, у людей деньги брал - нет, этого за мной не водится! Вы с тем, кто сегодня ранехонько в трактир слетал, сговорились, что ли? Он мне тоже золотой всучил... А я сдуру деньги принял, но тут же одумался. А он дублон взять обратно не хочет - это, мол, останется в залог на будущее... В первый раз такое вижу! - Все дело в том, - пояснил сеньор Эрнандо, - что мы с моим гостем разминулись... Оба мы были обеспокоены тем, что, заказав лошадей, не уплатили даже задатка... Но ни о чем мы не сговаривались и проверять вас нам и в голову не приходило! Я просто не знал, что гость мой уже вручил вам "залог на будущее время". Он, как мне думается, не хотел меня вводить в расход, вот и поторопился в трактир до меня... В Палос он решил, вероятно, отправиться сушей, а не морем. Вот когда моему гостю придется ехать в Палос, вы окажете ему неоценимую услугу, раздобыв хорошую лошадь... Скажите, а о корабле "Геновева" мой гость у вас не осведомлялся? Трактирщик отрицательно покачал головой. - А останавливаются у вас, хотя бы изредка, приезжие из Палоса? Мне хотелось бы с кем-нибудь из них поговорить... - Милости прошу! Я ведь и вашему гостю сказал: "Если вам надо что передать в Палос, здесь у меня палосские купцы долго пробудут"... Да я и сейчас кого-нибудь из них, если вам нужно, кликну. ...Купец, как большинство купцов, оказался человеком любезным и словоохотливым. Он собственными глазами видел, как корабль "Геновева" снялся с внешнего рейда Палоса. Видел он и немолодого сеньора, который махал рукой вслед отъезжающим... На берегу в народе толковали, что этот красавец корабль отправляется далеко-далеко, в какую-то страну Полонию или иначе - Польшу... Господи, сколько же сейчас этих новых стран пооткрывали! "Значит, все же Катаро сказал Франческо правду... В каких выражениях, могу себе представить... Он безусловно откуда-нибудь узнал, что "Геновева" ушла в Польшу, - думал Эрнандо, подходя к своему дому. - Но если на "Геновеве" не дождались Франческо, все остальное не имеет значения..." Друг его, как всегда, с утра уже сидел в библиотеке. "Когда же он успел "слетать в трактир"?" - удивился Эрнандо, но вопросов Франческо не задавал. - Я повстречался с одним знакомым, прибывшим из Палоса, - сообщил он. - Человек этот собственными глазами видел, как отчаливала "Геновева", и, по его словам, отчалила именно в Польшу... Значит, этот Рыжий, Катаро, вам не солгал. Франческо поднял глаза от карты. - Милый мой и заботливый друг, - сказал он, - я не стану рас обманывать, уверяя, что я счастлив. Это не то слово. Но я свободен, Эрнандо! Я перестал наконец думать о невозможном и невыполнимом... Спасла меня работа. Библиотека, полки с книгами и рукописями - все это дорогое и привычное помогло. На душе стало как-то спокойнее. Надолго ли, не знаю... Помните, я рассказывал вам об открытом мне в Генуэзском банке счете? Эти деньги мне завещал мой дорогой наставник - сеньор Томазо, имея в виду, что я не стану подыскивать себе работу, а смогу получить настоящее образование. Образования, как вы знаете, я так и не получил. Но в память моего друга и учителя решил заняться воспитанием очень способного, на мой взгляд, мальчишки Хуанито... Не помню, говорил ли я вам о нем... Более всего меня тревожит, что капитан Стобничи увез с собою этого смышленого мальчугана. А ведь мы с сеньором Гарсиа, обсудив эту мою задачу, оба пришли к заключению, что, возвратись в Геную, я сниму со своего счета сумму, необходимую для всего нами задуманного... Пожалуй, и это меня несколько тревожит. Эрнандо внимательно следил за лицом своего друга... То ли тот действительно несколько успокоился, то ли огромным напряжением воли заставил себя казаться спокойным. - Для того чтобы получить из банка вклад, нет необходимости в вашей поездке в Геную. Я постараюсь повидать сеньора Ричи, он представляет Генуэзский банк в Севилье. Через него вы свяжетесь с Генуей и через него же получите деньги, - сказал Эрнандо. - И все же мне думается, что в память сеньора Томазо вы сможете облагодетельствовать если не Хуанито, то другого, не менее смышленого мальчугана... - Да, конечно... смогу... - произнес Франческо неуверенно. В эту ночь по распоряжению Эрнандо Франческо постелили в опочивальне хозяина. - Франческо необходимо выспаться после всех этих переживаний, - пояснил сеньор Эрнандо старому Хосе и тут же попросил садовника угостить Франческо своей удивительной настойкой из семи трав. Наступила тишина. Даже в кухонном домике погасли огни. "Сеньорита Ядвига, следовательно, обманула императора, - вспомнился разговор Эрнандо с Карлом Пятым. - Ну, бог простит: сделано это было, вероятно, ради самого Франческо, поскольку дядя ее, капитан Стобничи, пока что пользуется явной благосклонностью Карла. А вот друга моего, как мне думается, она никогда не обманывала и не внушала ему несбыточных надежд... Хотя..." Тот разговор, который сейчас пришел Эрнандо на ум, касался в основном самого Франческо. Но что-то тогда же император говорил и о сеньорите... Необходимо все это точно восстановить в памяти. Эрнандо, приставив скамейку, снял с четвертой полки свой, как свидетельствовала надпись, "Дневник, дополняющий характеристику исторических личностей". Сюда же были занесены его беседы с императором, которые, как он полагал, пригодятся будущим историкам. Карл Пятый, со всеми его недостатками и достоинствами, принадлежал, по мнению младшего Колона, к особам, несомненно заинтересующим любящих историю людей. Вот сейчас, при слабом свете фонаря, Эрнандо мог во всех подробностях восстановить свою тогдашнюю беседу с императором. ...Случилось это примерно через месяц после приезда Франческо в Севилью. Явившись в библиотеку поначалу с огромной свитой, Карл уединился с Эрнандо в опочивальне. Франческо, ни о чем не подозревая, был, как всегда, погружен в работу. А в опочивальне разговор шел именно о нем. Вначале поговорили о новых книгах, о мужестве и злоключениях Магеллана, однако причину этого внезапного визита Эрнандо понял после того, как разговор перешел на Франческо. Император сообщил, что он уже беседовал с одним исландцем о достоинствах Руппи и о том, что не исключена возможность (конечно, после сугубой проверки) направить Руппи доверенным лицом императорского двора в Рим. Однако такая возможность после происшествия в палосской харчевне отпала. Любопытно, что несчастье, случившееся в харчевне, имело своей подоплекой желание папы держать своего человека в Испании. - У нас с его святейшеством одни вкусы, - пошутил Карл. - А какая судьба постигла этого самого Фузинелли? - осведомился Эрнандо. - Сеньор Франческо мне рассказывал о нем. - Не повезло ему, - со вздохом произнес император, - утонул, бедняга... И заметьте, при огромном стечении народа... До чего же жестоки эти испанцы! На мосту, по которому Фузинелли проходил, недоставало двух-трех досок. Он свалился в воду, и хотя бы одна душа сжалилась над ним! Плавать он не умел, а река в том месте бурная и глубокая... А вот его святейшеству я жестокое обращение с Франческо Руппи никогда не прощу! Эрнандо сообразил, к чему клонит речь его высокий гость, но, как бы ни о чем не догадываясь, пояснил: - Ну, обо всем этом пора забыть! Не к чему сеньору Руппи искать себе какое-нибудь новое занятие. Он отличный гравер, уже одним этим ремеслом он мог бы нажить себе состояние... Он к тому же еще великолепно чертит карты, а сейчас такие люди во многих странах ценятся на вес золота. Руппи безусловно умен. Однако я полагаю, что любое высокопоставленное лицо сделало бы ошибку, избрав его своим доверенным. Все качества Руппи, которые мне известны, ни для папского, ни для императорского двора непригодны. Заметив, как сдвинулись брови Карла, Эрнандо добавил: - В том, что я решился, ваше величество, высказаться таким образом, ваша вина. Вы много раз повторяли, что любое мое решение по любому вопросу вы сочли бы неоспоримым. А ведь я высказываю мнение о человеке, которого хорошо знаю. И, кстати, я имел в виду интересы и вашего величества: Руппи иной раз был бы вам помехой. Прав я или не прав? - Я еще объясню тебе, прав ты или не прав, - сказал тогда император сердито. ...Когда в кухонном домике неожиданно появилась Мария с Таллерте и Педро Маленький, Тересита направила их в библиотеку. Сеньор Франческо просыпается раньше всех и тотчас же садится за работу в библиотеке. Открыл гостям дверь сеньор Эрнандо. - Сеньора Франческо, мне думается, сейчас беспокоить не следует, - сказал он. И, помолчав, спросил: - Дошли ли до вас слухи о происшествии в усадьбе Элькано? - Да мы же были на похоронах Марии Катаро. За гробом ее шло множество людей... А Рыжего, убийцу, несмотря на заступничество отца Энрике, настоятель монастыря отец Симон отказался хоронить на освященной земле. Его зарыли, как собаку, у проезжей дороги. Закончив рассказ об этих печальных событиях, Таллерте, еще раз извинившись за беспокойство, добавил: - Отец Энрике считает себя виноватым в том, что убил по нечаянности убийцу... Моя вина гораздо тяжелее. Вот я-то и должен был вразумительнее рассказать сеньору Франческо все, что думаю о Катаро... Мне ведь не раз приходилось видеть, как покидали нашу страну мавры и евреи... И даже - как их насильно выселяли. Как обыскивали, подозревая, что они попытаются увезти с собой золото. Это ведь было запрещено строжайшим королевским указом еще при Изабелле и Фердинанде. Может быть, мне и не к лицу толковать об этом, но император наш еще в бытность свою королем Карлом Первым, не глядя ни на какие указы, золото все же из Испании вывез! - Таллерте тяжело вздохнул. - Ну, маврам, конечно, с ним не равняться! Дядюшка Хосе пожалел прежнего хозяина садовника Катаро: если его все же обыскивали, то больше десяти дукатов или цехинов увезти не дали... Ну как мне было не призадуматься! Человек только что продал свой дом с усадьбой. Куда же он эти деньги девал? Разменял золото на мелкую монету? Да это был бы груз для трех подвод или пяти карет! А я хоть и малограмотный, но обязан был объяснить все это сеньору Франческо! Еще более виноватым считал себя Педро Маленький. - С меня-то все и пошло! - говорил он, чуть не плача. - Никто другой, а я должен был потребовать у Рыжего письмо с "Геновевы". Или пойти с ним и узнать, где он живет. Нежно обняв за плечи своего незадачливого брата, Мария сказала печально: - Не всякий может негодяя с первого взгляда раскусить! У нас в Фуэнтесе так и говорили: "Вор на свою дверь три замка вешает". Или еще так: "Кто каждого в плохом подозревает, тот сам плохой человек". Чтобы разобраться в них, нужно хорошую голову иметь! Мария, закрыв лицо руками, вдруг заплакала. - После похорон этой бедной Катаро страшно мне! Ведь я в первый раз такое узнала: сын свою родную мать задушил! - Вы шли за гробом со всеми? - спросил сеньор Эрнандо озабоченно. - А что об этом толковали в народе? Не было ли подозрения, что мавр уехал, а сокровища свои в саду зарыл, поэтому, мол, и несчастье такое произошло? - А кто, вы думаете, провожал гроб Марии Катаро? - спросил Таллерте. - Не видел я там людей в шляпах с перьями и в бархатных камзолах. Шли все такие же, как я, - оружейники, да шорники, да чеботари. Разве что псам господним монахам могло такое прийти в голову... Это я о доминиканцах... Или о святых инквизиторах... Но если бы и нашлись охотники обшарить усадьбу Элькано, он их тут же отвадил бы! И инквизиторов не побоялся бы. Как-никак родич того Элькано, что земной шар вокруг объехал. Помните, как того в Севилье встречали? Королей и императоров так не встречают! А ведь главная-то заслуга не Элькано, а сеньора Магеллана была!.. Но сам Элькано человек богатый, но честный... Не смейтесь, сеньор Эрнандо, не все ведь честным путем богатеют! И надо думать - он человек сообразительный. Понял, чего хочет от него мавр, и не зря дал слово сторожку за семьей Катаро оставить... В эту самую минуту Франческо открыл дверь библиотеки. Красные от бессонницы глаза, непривычная бледность... Сейчас сеньору Эрнандо Франческо показался даже постаревшим. Поздоровавшись со всеми, Франческо вдруг произнес: - Прежде всего хочу обратиться к тебе, Педро... Педро Маленький, приосанившись, победоносно глянул на сестру: ведь это в первый раз товарищ по "Геновеве" назвал его не Педро Маленьким, а просто Педро! - Так вот, - продолжал Франческо, - давай, Педро, вспомним, как на "Геновеве" относились к Рыжему. Да, мы знали, что он мелочен, жаден, завистлив, но не помню случая, чтобы он кого-либо ударил или толкнул... Мог ли кто-нибудь из всей команды подозревать, что Рыжий способен убить человека... А тем более - свою родную мать? Педро Маленький очень долго думал и наконец отрицательно покачал головой: - Нет, Франческо. Не знаю, как другие, но ни ты, ни я даже представить себе этого не могли! - И приехал Рыжий в Севилью, - продолжал Франческо, - вызванный сообщением о том, что тяжело захворала его мать. Самое страшное произошло с Рыжим даже не тогда, когда он впервые услышал о золоте, закопанном в саду... Друзья мои, выслушайте меня внимательно: Рыжий заболел золотом! Оно ежедневно, вернее, еженощно ему снилось. И отец Энрике не напрасно так взволнован и огорчен... Большое счастье, что он не знает о том, что убил-то он, правда, по нечаянности, не преступника, а больного человека... Эрнандо слушал своего друга с тревогой. Неужели Франчсско так потрясен, что утратил способность рассуждать разумно? Франческо не надо было объяснять, какие мысли волнуют его друга. Он слишком хорошо подмечал все изменения в настроении Эрнандо. - Не волнуйтесь за меня, - сказал он ласково. - Дослушайте до конца, и вы поймете правильность моих выводов... Вы, я вижу, хотите мне задать вопрос? Спрашивайте! - А уверены ли вы, - спросил Эрнандо, - что Катаро был не в своем уме? Как же у него хватило догадливости скрыть от Педро Маленького место своего пребывания, не передать ему письма капитана или пилота, уверить его, что все вы трое отпущены в Севилью на три месяца?.. - А разве вы не знаете, - перебил его Франческо, - что безумные иной раз проявляют хитрость, которою могут сбить с толку людей, мыслящих разумно? Не вы ли рассказывали мне, до чего же здраво рассуждала иногда мать императора Хуана Безумная? Если бы Рыжий случайно не встретил Педро Маленького, мы, может быть, вовремя возвратились бы в Палос, и... - Франческо на миг запнулся, - и, возможно, мы не были бы списаны с "Геновевы". Все это действительно ужасно, но в какой-то мере я благодаря этому несколько успокоился... Рыжий Катаро поначалу действовал вполне разумно. Но если бы он передал нам приказ капитана Стобничи вернуться к определенному времени, это могло сорвать его планы: возможно, и ему пришлось бы возвращаться с нами... Ему разрешили навестить матушку и передать ей деньги. Только и всего... Тотчас же после разговора с матерью о золоте Рыжий принялся перекапывать сад... Он надеялся, что добьется своего через два-три дня... Или что матушка, пожалев его, откроет ему место, где закопано золото. Но уже через эти два-три дня он понял, что так быстро со своей задачей не справится. Поэтому, встретившись, на свою беду, с Педро Маленьким, он и преподнес ему эту новость об отпуске на три месяца. Золото не оставляло его в покое. Оно ему снилось! Вот тогда-то на него и снизошло безумие (как выражается наш милый сеньор Гарсиа). Ну, Эрнандо, есть, по-вашему, какая-то логика в моих рассуждениях или на меня тоже "снизошло безумие"? - Франческо вдруг замолчал. "Заболел золотом? - рассуждал он про себя. - Это, конечно, признак безумия, но в последней беседе с ним я никакого безумия не мог усмотреть"... Однако упоминать об этом Франческо не хотел... Просто не мог! Эрнандо долго дожидался, что скажет его друг дальше, но так и не дождался. - Ну как, успокоились ли вы немного? - выпроводив своих гостей, заботливо спросил Эрнандо. - Сейчас я много спокойнее вчерашнего, - ответил Франческо. - Ведь "Геновева" все же отплыла в Полонию! "Франческо в разговоре со мной позволил себе упомянуть о "Геновеве", значит, он считает, что это невозвратное прошлое, о котором остается только вспоминать", - размышлял Эрнандо. Сейчас он принялся чертить карту Италии - всех ее областей, княжеств, графств, которые французы и испанцы вырывали друг у друга в течение долгих лет. - А знаете, может быть, это и глупо, - смущенно признался Франческо, - но мне то и дело приходит на ум, что когда-нибудь Карл Пятый так или иначе, но окончательно рассорится с Римом! - Я лично просто убежден в этом, - ответил Эрнандо, - и считаю, что наш император один из замечательных владык нашего века... Жестоких владык! Но ведь и век очень жестокий. Карл молод, отсюда и его чрезмерный задор... Но он... как бы вам пояснить... Он воин, воин до мозга костей! Это не Фердинанд Католик, хотя Карл, к сожалению, так же как и его бабка, слишком привержен попам и монахам, но... у королевы Изабеллы такое пристрастие вполне окупилось! Вы слыхали об инквизиторе Торквемаде? - Кто о нем не слыхал! Великий инквизитор! За десять лет он возвел на костер не то восемь, не то девять тысяч вероотступников, как он их называл! - Я не об этом, - заметил Эрнандо. - Торквемада, будучи духовником Изабеллы, помогал ей занять кастильский престол. Он же способствовал браку ее с королем Арагона. Так вот, - продолжал Эрнандо, - Карл совсем не таков. Он воин по складу своего характера. И он с восторгом отправится воевать, вместо того чтобы выслушивать реляции своих полководцев. И при этом он способен предусмотреть все, вплоть до мелочей!.. - Я имел в виду именно это, - помолчав, отозвался Франческо. - Насколько я понимаю, императору не чужда и некоторая хитрость и лукавство. А ведь настоящий полководец - человек с открытой душой - готов сразиться один на один с предводителем вражеского войска не только для того, чтобы доказать свою храбрость, но и чтобы сохранить жизнь своим солдатам. - Да это бывало только в далеком прошлом! - смеясь, воскликнул Эрнандо. - Да и бывало ли? Вам все мерещится битва при Ковандонге, но я убежден, что в Астурии были и другие отличные полководцы, а история, как всегда, сохранила нам только имя короля и легенду о его мужестве... Владыкам в этом смысле вообще везет... Поэтому-то мне и хочется быть представленным сеньору Гарсиа. Как я понял, он историк, служащий музе истории, а не чему-нибудь или кому-нибудь. Эрнандо вышел распорядиться насчет обеда. А Франческо задумался о том, вправе ли он был утверждать, что совершенные Катаро преступления были вызваны только его помешательством... Названное только что с таким уважением имя эскривано натолкнуло его на мысль, что вот именно сеньор Гарсиа мог бы сейчас быть нелицеприятным судьей... Как бы он воспринял поступок или, вернее, поступки Катаро? Да, безусловно, Рыжего золото свело с ума. Однако на памяти Франческо были случаи, когда золото сводило с ума людей и более достойных, чем Катаро... Да, но сообщение о свадьбе сеньориты, которое Рыжий передал с таким злорадством, к золоту никакого отношения не имело... Да, зависть, скупость, коварство к золоту никакого отношения не имели. В этот день ни Франческо, ни Эрнандо не пришлось до вечера поработать в библиотеке. Перед самым обедом им доложили о приходе посетителя. - Здесь, подле черного выхода в сад, домогается повидать сеньора императорского библиотекаря один человек, - доложил привратник. - В руках у него какая-то свернутая в трубку бумага. Эрнандо и Франческо садом прошли к выходу. Франческо тотчас же узнал "неизвестного посетителя" по золотой серьге. Серьги у подражавших маврам разбогатевших идальго в Испании Франческо видывал не раз, но на эту обратил особое внимание еще в первую свою встречу с трактирщиком: как-то очень не вязалась со всем его обликом и эта серьга, а сейчас - и его богатое одеяние. И все же старания бедняги были напрасны: "сеньором" слуга его так и не назвал. - Как удачно, что я застал вас обоих! - сказал трактирщик, отвешивая низкий поклон. - Имени сеньора из Палоса я не знаю, да и на свертке никакой надписи нет, но из слов человека, доставившего письмо, я заключил, что оно послано вам, сеньор, - и трактирщик отвесил поклон Франческо. - Человек этот так торопился догнать своих спутников, что умолил меня отнести вам этот сверток. А купец, беседовавший с сеньором королевским библиотекарем, рассказал, как вас найти. Приняв свернутую в трубку бумагу, небрежно перевязанную шнурком, сеньор Эрнандо передал ее Франческо, а трактирщика пригласил в дом - разделить с ними обед. - Очень благодарен вам за любезность, - ответил тот, - но я спешу, сделал одолжение бедняге, что так торопился догнать своих попутчиков. Мы с ним давно в приятельских отношениях... А что касается этого... - трактирщик с каким-то пренебрежением потрогал рукав своего богатого камзола, - это все моя дочка! Она же и заказала его швецу... Замуж за какого-то приезжего из-за океана собирается... Заметив, что Франческо глянул на его серьгу, трактирщик махнул рукой: - Тоже ее работа! Вообразила моя дурочка, что в таком наряде я буду принят королевским библиотекарем... И, снова отвесив почтительный поклон, трактирщик, не поворачиваясь спиной к хозяину дома, отступая назад, вышел из сада. Франческо, даже не задумываясь, что им руководит, мигом выскочил за калитку, догнал и, не обращая внимания на удивление трактирщика, схватил его руку и крепко-крепко ее пожал. - Еще раза два мне так ее пожмут, - улыбаясь, сказал трактирщик, - придется руку носить на перевязи. Эрнандо нисколько не удивил поступок его друга. - Ну, что вы скажете? - спросил он. - Ох, простите, своими разговорами мы не дали вам прочитать письмо. - Зато дали возможность еще раз убедиться, что простые испанцы могут поспорить не только с нищими идальго, но и с людьми повыше. Я имею в виду их чувство собственного достоинства. Чем-то этот человек напомнил мне Хосе. Хотя люди они, конечно, разные... А пишет мне - или поручил кому-нибудь написать, - вероятно, слуга из харчевни в Палосе... Заждался, бедняга! И очень беспокоится, что я так долго не возвращаюсь за своими вещами и бумагами... Ну, посмотрим, что там такое... Эрнандо! - во весь голос закричал Франческо. - Эрнандо, милый, да знаете ли вы, от кого это письмо из Палоса? От сеньора Гарсиа! Смотрите, как в разные стороны валятся его буквы... Глава девятая ДВАДЦАТЬ ДВЕ ОШИБКИ И ЕЩЕ ОДНА - Боже мой! Начинается письмо: "Дорогой Фанческо"! И здесь пропущена буква "р"! Такого с сеньором Гарсиа еще никогда не бывало... И еще одна ошибка... Вторая... И еще, и еще! Сеньор Гарсиа всегда писал вкривь и вкось, но ошибок никогда не делал! Что это с ним? Не болен ли наш эскривано? Он все же болен, иначе он не вызывал бы меня в Палос... Читаю: "Дорогой сеньор Фанческо..." Пропущено "р". И потом - почти в каждой строке по ошибке, а то и по две. Эскривано просит меня приехать. Дело в том, что свиток с его записями не только пришел к концу, но и обветшал. Сеньор Гарсиа и сам признается, что многие слова он по рассеянности пропустил. Он так и пишет: "Последние мои заметки требуют вашего вмешательства, сеньор Франческо, именно они нуждаются во внимательном просмотре". Сеньор Гарсиа сообщает, что "Геновева" с соизволения его императорского величества ушла в плавание снова под испанским флагом... Еще сеньор Гарсиа пишет, что он, как историк, не имеет права допустить, чтобы его исторические записи канули, как он выражается в Лету.* Он просит меня приехать, побыть немного с ним, но главным образом - перечитать его записи и особо неразборчивые места переписать наново... Я отлично понимаю, что моя просьба может вас обидеть... И понимаю, что дареное нельзя дарить. Но будьте ко мне снисходительны, Эрнандо! Я давно должен был вам признаться, что "звездный дневник" никогда мной начат не будет... И вот я прошу вас, Эрнандо, разрешите мне эту красивую тетрадь подарить от вашего имени сеньору Гарсиа. Только таким образом его записи будут сохранены для потомства... Вы не сердитесь на меня, Эрнандо? (* Лета - в греческой мифологии река забвения.) - Как я могу на вас сердиться! - произнес его друг взволнованно. - Я сочту для себя большой честью, если мой скромный подарок сможет быть полезен такому человеку, как историк сеньор Гарсиа! Все, о чем он просит, должно быть выполнено, но боюсь, что один вы с такой работой не справитесь. Это заняло бы много времени даже у очень опытного переписчика. Вам необходимо нанять трех-четырех человек для этого, а самому только помогать им... - Эрнандо, друг мой, тогда мне придется побеспокоить вас еще одной просьбой: не сможете ли вы сегодня или завтра связать меня с сеньором Ричи, а через него - с Генуэзским банком? Я убежден, что, покидая Палос, капитан Стобничи безусловно обеспечил эскривано кое-какими средствами... Еще более заботливо отнеслась к нему, конечно, сеньорита Ядвига... Но на писцов, на всю эту огромную работу, полагаю, понадобится крупная сумма... Да и сеньору Гарсиа самому, конечно, нужны деньги, так как в Палосе он остался совсем одиноким... - Вы с такой легкой душой покидаете меня, дорогой Франческо, - задумчиво и печально произнес Эрнандо, - но я вас понимаю... И дневник сеньора Гарсиа, и сам он безусловно вполне заслуживают внимания и заботы... - Я покидаю вас с большой тяжестью на душе, - ответил Франческо, - но я обязан... Мы, конечно, могли бы с верным человеком переслать сеньору Гарсиа деньги для переписчиков... Могли бы просто перевезти его сюда, в Севилью, поскольку в Палосе у него нет близких... Но я уверен, что сеньор Гарсиа очень болен... А к вам, в Севилью, я, конечно, еще вернусь. Как и когда, еще пока сказать не могу. Но вернусь! Несмотря на волнения этого дня, Франческо все же расспросил сеньора Ричи, каким образом тот, рискуя быть по дороге ограбленным, решается перевозить из Генуи в далекую Севилью такое огромное количество денег. Сеньор Ричи усмехнулся. - Я перевожу из Генуи в Севилью только бумаги, - сказал он. - В Севильском банке имеется достаточный запас генуэзского золота. Когда запас этот начинает иссякать, Генуэзский банк направляет сюда с деньгами своих доверенных в сопровождении хорошо вооруженных наемников. Спутников у Франческо оказалось достаточно. Трактирщик долго втолковывал ему, что в нынешнее время путь надо выбирать с опаской. О настоящих разбойниках не слыхать, но императорские солдаты ничем не лучше их. Франческо из его объяснений мало что понял. Голова его была занята другим. Все его попутчики - купцы, стряпчие, мастеровые, даже двое монахов - были вооружены. Все, кроме Франческо. Ехал он молча, только изредка отзываясь на вопросы своих спутников. Конь его - высокий, широкогрудый, красивый и сильный - оказался великолепным наставником своего рассеянного седока. Вначале, когда Франческо, задумавшись, нечаянно выпустил из рук поводья, Вороной сердито на него оглянулся... Однако когда это стало повторяться, Вороной, не путая рядов, пускался то рысью, то шагом и, так же как все, сворачивал то вправо, то влево. Дорога то подымалась в гору, то ныряла вниз... Дважды или трижды кавалькаде этой пришлось прогрохотать по неумело уложенным мосткам, приводя в испуг крестьян. Но ничего этого Франческо не замечал... Только запахи! Густой, долго вьющийся им вслед по дороге аромат севильских роз, потом горячий горький ветер, доносящий смешанные запахи самых разных полевых и горных цветов... Потом вдруг - лавры, лавры, лавры... И, наконец, ветер с моря! "Не обманываюсь ли я? - спрашивал себя Франческо. - А может быть, у меня еще не выветрилась из памяти приморская Севиль