сели рядом. Эдгар не удержался, чтобы не огладить под скатертью мое колено. Я тут же ущипнула его за руку. Он лишь рассмеялся. С первой подачей блюд в зал внесли добытую моим кречетом цаплю. Она была как следует выдержана в соусах и отлично прожарена. Но Эдгар все же негромко заметил мне, что я оказалась права, и мясо цапли действительно жестковато. Я только улыбнулась: - Я ведь нередко бываю права, не так ли, супруг мой? Он игриво смотрел на меня. - Клянусь своим сердце, что сегодня не стану спорить с вами, миледи. Вскоре начались танцы. По большей части я танцевала с Эдгаром. Мы стояли в шеренге танцующих, медленно и величаво расходились скользящим шагом, делали повороты, поклоны. Но потом музыка стала звонче и мы ускорили шаги, разбились на два хоровода - то дамы образовывали внутренний круг, а мужчины снаружи, то, кружась, дамы выходили наружу, а мужчины, притопывая, сходились во внутреннем кольце. Стало веселее, даже низкий свод Нортгемптонского замка не так давил на голову. В красноватом свете факелов мы скакали и кружились, поочередно меняя партнеров, и вот уже Уильям Ипрский, мой бывший жених, смущенно теряется, когда вынужден обнять меня и обвести вокруг себя, то я ударяю в ладоши с лукавым Джеффри де Мандевилем. Ах, как же чудесно, что мы прибыли в Нортгемптон! Факелы чадили от колеблемого воздуха, развевались вуали, слышались хлопки, смех. Обходя зал, скользя среди шеренги танцующих, я то находила Эдгара, кружась сплетала с ним пальцы, тут же уже смеялась над тоскливой физиономией графа Суррея, успевала обменяться шуткой с братом Реджинальдом Корнуоллом, дальше... В первый миг я решила, что мне померещилось. Неясный свет факелов, чередование света и тени, нечеткие силуэты. И вот, словно заведенная, я делаю оборот ладонь к ладони с Гуго Бигодом. Я только моргнула, узнав его высокую худую фигуру, коротко стриженные светлые волосы, блеснувшие под усами в улыбке зубы. - Гуго!.. - Тсс, Бэртрада. Постарайся после полуночи быть у старой часовни в замковом саду. Я буду тебя ждать, радость моя... И вот я уже делаю оборот с другим танцором. Со следующим, следующим. Я невольно стала озираться, ища взглядом Гуго. Не померещилось же мне? И в какой-то момент я его увидела, стоявшего у занавеси возле арки входа в зал. Гуго смотрел на меня улыбаясь, но тут же вышел и только ткань занавеси колебалась, словно в подтверждение, что он все же был тут. Но это немыслимо! Король Генрих объявил Гуго смутьяном, появись он при дворе - и его немедленно схватят. И все же он имел дерзость явиться. Назначил мне встречу. Как же он тосковал по мне, если пришел даже с риском для своей свободы! Пожалуй мне не сразу удалось справиться с волнением. Эдгар заметил это. - Может ты устала, милая? Ты вдруг так погрустнела. Хочешь, покинем пир? Я согласилась, что несколько утомлена. Охота, езда верхом, потом это застолье, танцы. И я бы и впрямь ушла, однако именно сегодня Матильда настояла, чтобы я осталась ночевать с ней. Мы ведь сестры, а нам так редко приходится бывать вместе. Я говорила все это мужу, опасаясь только, как бы он не уличил меня во лжи, решив спросить об этом Матильду. Но он лишь погрустнел. - Конечно, я понимаю. Придется велеть вашей прислуге остаться в замке. Знаете, я почти почувствовала себя виноватой, почти была готова отказаться от задуманного. Ведь что такое Гуго? И как он смел назначать мне свидание, когда сам должен понимать, что я при муже? Однако я промолчала. Я хотела встретиться с Гуго, мне было любопытно с ним поговорить. Он ведь так поддерживал меня ранее, был так верен, когда Эдгар открыто игнорировал меня, принуждал подчиняться. Но едва я оказалась в отведенном мне покое, то пожалела, что осталась. Брр, как там было неуютно и мрачно. И если, даже живя в тесноте городского дома с Эдгаром, я не была лишена некоего комфорта, каким так любил обустраивать свой быт мой супруг, то в этих сырых комнатах воняло мочой чужих псов, а постель по сути представляла собой ящик с соломой. И хотя мне выделили постельное белье и одеяло, но как же ворчала моя Маго, когда взбивала солому на ложе, а Клара даже расплакалась, поняв, что ей попросту придется спать на полу в прихожей. Чтобы хоть как-то развеять дурное настроение, я пару раз дернула Клару за косы и отвесила увесистую пощечину уныло сопевшему пажу. Однако тут пришел сэр Роджер Бигод, отец Гуго, с корзиной фруктов и ароматными свечами. Следом за ним слуги внесли лохань с теплой водой. Стюард вел себя необычайно предупредительно, поглядывал на меня взглядом преданного пса. Что ж, не так уж и плохо иметь должником лорда-стюарда королевского двора. Я тут же осведомилась, отчего среди приглашенных не было Утльяма, старшего сына Бигода, на что тот ответил, что позже я все узнаю. Когда он удалился, я сняла деревянный ставень с окна. Светила полная луна, где-то протяжно ухал филин. Было тепло. Прекрасная ночь для свидания. А Гуго... Свечи, принесенные сэром Роджер, были с отметинами, рядом с которыми стояли цифры, означающие промежуток времени - часы и половины часа. Я опустилась в кресло и стала сонно смотреть, как желтый воск тает у латинской цифры X. Это означало, что мне ждать еще целых два часа. Чтобы как-то скоротать время, я пошла к Матильде. Она еще не спала, просматривала какие-то свитки. На меня даже не глянула, но ее нерасположение только взбодрило меня. Я стала донимать сестру расспросами, отчего супруг отпустил ее одну, когда еще не забылась история о ней и Гае Круэльском. Не опасается ли Жоффруа, что возле Матильды опять объявится некто... Мне все же удалось задеть Матильду. Она гневно отшвырнула перо. - Не тебе заботиться о моей нравственности, Бэртрада. Но если желаешь знать, в мире нет второго Гая де Шампер, а следовательно графу Анжуйскому не к кому более меня ревновать. - Неужели? Ну, а если бы твой отважный крестоносец все же пожелал тебя увидеть и, пользуясь отсутствием Анжу, тайно прибыл в Нортгемптон? Или он так боится гнева нашего отца, что не решится на встречу с возлюбленной? Матильда откинула за плечо волну распущенных рыже-каштановых волос. - Ты не понимаешь, Бэртрада. Сэр Гай перво-наперво не пожелал бы своим появлением скомпрометировать меня. Особенно теперь, когда я на вершине славы и за мной так следят. Я чуть вздрогнула. А как же я и Гуго? Понимает ли он, чем я рискую, встречаясь с ним? И я отвлеклась, спросив у сестры, уверен ли ее муж, что маленький Генрих Анжуйский его сын? Похож ли он на отца? Матильда как-то по особому гордо улыбнулась. - О мой Генри Анжу! Он чудесный и Жоффруа ни на миг не сомневается, что это его ребенок. Наш сын наследник графств Анжу, Мэна и Турени, герцогства Нормандии и Английской короны. А похож он... В нем сразу видна кровь Завоевателя. И он рыжий. Я ничего не смыслила в детях. Но если Матильда не лжет и ее сын пошел в род Вильгельма Завоевателя - он удержит Англию. Если до того ее сможет удержать Матильда. Говорить нам больше было не о чем и я пошла к себе. Глядела, как медленно тает воск на свече. Боже, еще нет и XI. А меня так клонит в сон. Я еще какое-то время ворочалась на неудобной кровати, чувствовала, как покалывают соломинки сквозь простыню. Разбудило меня покашливание спавшей у порога Маго. В покое было темно, только лунные потоки вливались в открытое окно. Свеча с делением на часы догорела до основания, а значит время уже перевалило за полночь. Но воск еще не остыл, я ощущала его запах и значит не так сильно я и проспала. Однако подниматься и куда-то идти не хотелось. Я согрелась под одеялом, мне было так удобно во вмятине осевшей под моим телом соломы. Стоит ли вставать? Но Гуго... Мне вдруг стало любопытно, как долго он сможет меня ждать. Пусть ждет. Или уходит. Снова я спала и снова меня разбудил кашель няньки. Нет, это становится просто невыносимо. - Маго, поди вон. Ты мне мешаешь. Она послушно удалилась, а я лежала окончательно потеряв сон, глядела в окно. Свет луны уже был не так ярок, небо стало сереть. Ночи в июле так коротки. Интересно ждет ли меня Гуго или, отчаявшись, ушел? Да и где он пропадал все это время? И что имел в виду старый Бигод, говоря, что позже я все узнаю? Ведь по нему было видно, что он знает о моей намечавшейся встрече с его сыном. Но дождется ли меня этот сын? Ух, как мне вдруг стало это важно! Гуго, влюбленный, дерзкий, нетерпеливый... Мне с ним было легко, как ни с кем иным. Мы с Гуго понимали друг друга, нам всегда было весело, мы дразнили всех, устраивали розыгрыши, дерзили, издевались. Издевались даже над Эдгаром. А без Гуго я вмиг стала беззащитной. И вспомнилось, как унизительно мне было находиться под замком. Возможно, если бы не желание мужа обрюхатить меня, то я бы и по сей день была узницей в Гронвуде. А вот Гуго сумел ему отомстить за меня, поднять по всему Норфолку мятеж, так, что Эдгару уже было не до кары жены, свою бы голову спасти. И все это для меня сделал Гуго. Вот это поклонник! И сейчас он ждет меня. Конечно же ждет! Я вскочила, торопливо накинула поверх рубахи длинную вельветовую накидку, шнуровала башмачки. Скрутила узлом волосы, кое-как заколола. Немного растрепана, но ничего - это даже придаст мне некоторую соблазнительность. Я не стала никого будить, тихо перешагивала через спавших слуг. Борода Христова! - как обычно ругался Гуго, - я совсем подзабыла, что когда в замках останавливается столько вельмож, их люди спят где угодно, и по сути весь путь мне то и дело приходилось перешагивать через спавших в переходах людей, спотыкаться о чьи-то тела, наступать на чьи-то руки. Наконец спуск по узкой лестнице привел меня к двери в сад. На улице было сыро, вился легкий туман. Но уже достаточно рассвело и я легко нашла в глубине сада мрачную, словно высеченную из каменной глыбы, часовню. Гуго меня ждал. И как же он налетел на меня, как обнял, как гнул, кружил, целовал, как быстро и жадно скользили его руки по моему телу. Мои волосы окончательно растрепались, рассыпались по спине, упали на глаза. И откидывая их, я неожиданно заметила, что Гуго не один, что за ним на ступенях часовни, сидит еще один закутавшийся в плащ человек. Его отец. Что это - свидание под неусыпным оком родителя? Я торопливо оттолкнула Гуго. - Объяснись, Гуго. Разве ты не в состоянии уразуметь, как компрометируешь меня подобным свиданием? Я увидела, как сэр Роджер поднялся, подошел к нам. - Помилуй Бог, миледи. Я потому и пришел на вашу встречу, дабы никто не сказал дурного. - Скажут дурное, раз я вообще решилась на встречу с человеком, обвиненном в разжигании смут! Я услышала, как горестно вздохнул старый Бигод. Гуго же был весел. - И все же ты пришла, Бэрт. А значит не менее моего хотела этой встречи. Но и заставила же ты поторчать нас здесь, Хотя иного я от тебя и не ожидал, памятуя какая ты чертовка. А вот моему отцу, да еще с его ревматизмом... - Я никого не принуждала себя ждать. Да и не давала обещаний прийти. - Однако и от супружеского ложа ты сегодня отказалась. А ведь твой сакс весь вечер глядел на тебя, как кот на сметану. Чертовка Бэрт! Заставила этого хлыща все же забыть свою бледную саксонку. Я невольно заулыбалась. Но тут вперед выступил сэр Роджер. - Выслушайте нас, миледи Бэртрада. При дворе еще не знают, что мой старший сын Уильям Бигод недавно скоротечно скончался в одном из монастырей Нормандии. Мы с Гуго невольно переглянулись и тут же отвели глаза, пряча улыбку. Уж я-то знала, сколь страстно желал Гуго смерти старшему брату. Теперь все, чем владеет его отец достанется именно ему. Думаю, не стой сейчас подле нас опечаленный сэр Роджер, я бы охотно поздравила Гуго с удачей. Но старик находился рядом и все сокрушался: - Подумать только, такая пустячная царапина на руке, полученная на охоте, но началось воспаление, мой Уильям не прожил после этого и месяца. Он сокрушенно махнул рукой и отошел. Гуго же увлек меня за угол часовни, и сжимая мои запястья, торопливо зашептал: - Понимаешь, Бэрт, теперь я единственный наследник в роду Бигодов. И должность стюарда двора, и наши владения в Саффолке, Норфолке, все должно стать моим. Но не станет, пока Генрих Боклерк не сменит гнев на милость. Мой отец у короля на хорошем счету, но и он не осмеливается просить за меня. А вот ты... Ты всегда была любимицей короля и ты сможешь замолвить словечко за своего верного рыцаря. Я ведь всегда был твоим рыцарем, Бэрт. Я резко вырвала у него свои руки. У меня появилось ощущение, что меня просто используют. Я считала, что Гуго, рискуя свободой, ради меня пробрался в Нортгемптон, а он попросту рассчитывал, что я стану вымаливать у короля ему прощение. - Ступай к дьяволу, Гуго!.. Но он не давал мне уйти. - Послушай, Бэртрада, Эдгар не всегда будет так милостив к тебе. И тебе еще не раз понадобится моя поддержка. Конечно в Норфолкшире я не смогу появляться, но Саффолк ведь совсем рядом, И я буду близко, тебе всегда будет на кого положиться, у кого найти поддержку. Ух и дел же мы натворим, Бэрт! А сейчас тебе только и нужно, что сказать королю, что подняв мятеж в Норфолке, я действовал по твоему повелению, чтобы отомстить за то, что муж заточил тебя... Мне же ты поможешь. Я тогда смогу открыто появиться в Восточной Англии, буду рядом, стану твоим человеком. Он снова и снова убеждал меня, ловил мои отталкивающие его руки, целовал, прижимал к себе. Даже не обиделся, когда я наградила его несколькими весьма ощутимыми пощечинами - только беззвучно смеялся... Но я все же ушла, не сказав ни "да" ни "нет". Я была разгневана. Однако, уже лежа в постели, подумала, что Гуго кое в чем прав. И может снова мне понадобиться. Поэтому на другой день, сразу после трапезы, я добилась встречи с отцом. Это был далеко не самый приятный наш разговор. Но в конце концов, король пообещал, что примет Гуго. Уж если тот и в самом деле остался единственным наследником Бигодов, да еще и шел на поводу у столь неразумной женщины, как я. К Эдгару я вернулась в самом приподнятом настроении. И что же, спрашивается, ожидало меня, когда я подъехала к снятому им дому? Бегали слуги, на телеги грузили баулы с вещами, выводили лошадей. Мрачный Пенда, не взглянув на меня, пояснил, что граф велел готовиться к отъезду, и мне следует поторопиться со сборами. Я бегом кинулась по лестнице. Эдгар стоял в верхней комнате, наблюдая как разбирают и складывают нашу кровать. Я так и налетела на него: как это мы уезжаем, когда еще вчера он и не заикался об этом? Как это уезжаем, когда большая часть вельмож еще предается увеселениям в Нортгемптоне и я тоже желаю остаться? Эдгар спокойно обернулся к слугам, вежливо попросил всех выйти. И мне не понравилось, как он поглядел на меня, когда за ними закрылась дверь. - Сейчас ты перестанешь визжать, Бэртрада, и подчинишься мне, как своему мужу и господину. Было в его голосе нечто, заставившее меня вздрогнуть. Я узнавала те же интонации, какие звучали, когда Эдгар изгнал моих рыцарей, а меня велел посадить под замок. И я постаралась успокоиться, спросила, что заставило его принять столь неожиданное решение, ведь еще вчера... Ух, как сверкнули его глаза. Чисто по волчьи. - Вчера все было иначе. И моя жена не бегала на свидание к человеку, который для меня в одной цене с чумой. Ах вот как! Не знаю как и у кого он выпытал все, но я вдруг ощутила гнев. И я не боялась его, хотя бы потому, что в Нортгемптоне я находилась под защитой отца, и супруг не сможет помыкать мной, словно своей крепостной. Я так и выкрикнула ему это в лицо. Что же до свидания на какое он намекает, то оно вовсе не было тем, о чем он думает, я не изменяла ему с Гуго Бигодом и... Я и ахнуть не успела, когда вдруг оказалась прижатой к стене, а рука Эдгара сомкнулась на моем горле. Едва не задохнулась, а он спокойно и холодно смотрел на меня. - Мало того, что вокруг меня все только и шепчутся, как ты бегала на встречу с Бигодом, мало того, что смеются за моей спиной... Моя жена и человек, которого я объявил своим врагом, который считается в Норфолке вне закона... Так-то ты поддерживаешь честь нашей семьи, Бэртрада? Эдгар наконец разомкнул руку и я, кашляя и задыхаясь, осела на доски пола. Я испугалась его. Ранее он ничего подобного себе не позволял. Даже когда я открыто восставала против него. И если бы я не была так напугана, я бы подняла крик, стала звать на помощь, подняла скандал, чтобы все узнали, как обращается с дочерью короля этот грубый сакс. Однако я только терла горло и смотрела на его шнурованные сапоги, которые сейчас находились в такой опасной близости. Ведь он всего лишь грубый сакс... И я лишь робко попросила меня выслушать. - Эдгар, все совсем не так, как ты думаешь. Мы с Гуго выросли вместе, он мне как брат и я не изменяла тебе с ним... в библейском смысле. Но у него умер старший брат, теперь Гуго может унаследовать все. Вот он и его отец, сэр Роджер Бигод, встретились со мной и попросили замолвить словечко отцу... Я осеклась и даже зажмурилась, когда Эдгар присел рядом. Заговорил медленно, но все так же страшно. - Ты все же не понимаешь, Бэртрада. Я объявляю этого человека преступником, король соглашается со мной, а ты тут же просишь за него. Это еще худшее предательство, чем просто измена, разве не понимаешь? Так ты унижаешь меня перед королем, показываешь, что мое решение для тебя ничто, что я вообще не играю для тебя никакой роли, как супругу и правитель графства. Что же ты за жена тогда, чего стоят все твои клятвы перед алтарем? И что тогда за семья у нас, в конце концов, когда ты бегаешь на свидание к моему врагу и просишь за милость для него? - Это не было свиданием, - упрямо повторила я. - Мы с Гуго, как я сказала, виделись не наедине. Там присутствовал и стюард двора, он засвидетельствует, что мы с его сыном не любовники... Я осеклась, едва он поднялся, вновь сжалась. Но нет, он был спокоен. - Ты ведь не глупа, Бэртрада, и должна понять, что после случившегося, после того, как просила за моего врага, я не смогу показаться при дворе. Ты поставила меня в такое положение... И мы уедем немедленно. В данной ситуации это лучшее, что можно сделать. А то, что ты не совершила супружеской измены... Что ж, я готов в это поверить. Ты слишком холодна, чтобы изменить. Ты неспособна ощутить чувственное влечение. Вернувшись в Норфолк, мы начали новый этап нашей жизни - порознь. И я вновь таила обиду. Хуже чем Эдгар оскорбил меня, не возможно было унизить. Он дал понять, что во мне есть изъян, не позволяющий мне даже переспать с другим. Что же, я отомщу ему. Нет, я не собиралась наставлять ему рога. В чем-то он был прав - мне это было отвратительно. Однако я знала, как сделать ему больно. И моей местью станет эта его ненаглядная потаскуха из фэнленда - Гита Вейк. ??? Мне не понадобилось специально расспрашивать о саксонке. Разговоры о ней я слышала непрестанно. Так я узнала, что купцы с континента, ведущие торговлю шерстью, охотно ведут с нею дела и что она начала собственное сукновальное дело, считавшееся весьма прибыльным. Одновременно с этим я узнала, что эту так называемую "леди Гиту", охотно стали принимать в некоторых почтенных нормандских семьях. Последнее бесило меня особенно. Ведь эта девка была обесчещенной шлюхой, и тем ни менее даже родовитые д'Обиньи или заносчивые де Клары оказывали ей почет, приглашая на охоты или званные пиры. Некогда Эдгар пообещал мне выдать Гиту замуж. И думаю у столь богатой и одинокой леди нашлись бы желающие обвенчаться с ней. Однако у меня не хватило бы духу заговорить с ним о том его обещании. И это у меня, которая всегда знала, как поставить на место любого и умела добиваться своего. Но хотя порой, во время судебных заседаний или рассмотрений исков, мы и заседали вместе с супругом, но отчего-то в последнее время я даже не смела повысить голос в его присутствии. Ледяная холодность Эдгара сбивала с меня всякую спесь. Мы даже более не спали вместе, а если обстоятельства и вынуждали нас оставаться под общим кровом, Эдгар всегда располагался в отдельной опочивальне. Не мудрено, что слухи о наших отношениях вновь поползли по графству. И как всегда бывает в подобных случаях, более виновной стороной все считали женщину. Как это было унизительно! Утешало лишь, что даже оставив меня, Эдгар не отрекся от нашего договора и не поспешил к своей Фее Туманов. Но я еще не забыла его слов, что он "не намерен порочить эту гордую женщину". Ух, как же я ее ненавидела! Погружаясь в свое уныние, я больше не искала развлечений. А порой отправлялась в одиночестве в фэны, ищя встречи встречи со своей соперницей. Так я объездила всю округу, а один раз даже наняла проводника, который доставил меня на лодке почти к самому логову проклятой саксонки. Я провела целый день, наблюдая за тем, кто посещает эти места. Тауэр Вейк оказался богатым поместьем на острове посреди озера со старой башней и множеством построек по берегам. И здесь меня ждал еще один удар - среди тех, кто в тот день прибыл в кремневую башню, я узнала своего пасынка Адама. Я и до этого слышала разговоры о привязанности сарацина к Гите, но мне не было до этого дела. Сейчас же, увидев мальчишку, направляющегося верхом на пони в Тауэр Вейк, я разгневалась. Маленький предатель! При встречах со мной само добросердечие, а сам то и дело наведывается к Эдгаровой шлюхе. А потом я встретила ее. Это случилось в начале октября. В тот день я велела оседлать себе одну из белых арабских лошадей. Некогда Эдгар обещал подарить мне такую, однако получилось, что я взяла ее сама. А почему нет? Вон у саксонки была белая кобылица, отчего же и мне не подарить себе такую? И вот я на прекрасной белой лошади выехала в фэны, двигалясь по знакомой тропе вдоль зарослей ивняка, мимо протекавшего ручья. День был солнечный, ветер играл ветвями ив, раскачивал тростник. Сквозь этот шелест я услышала отдаленные голоса и смех и остановила свою лошадь, выжидая. Наконец из-за излучины ручья появилась лодка. Ее направляла, отталкиваясь шестом, молодая женщина в завязанной на саксонский манер шали. Лодка была простая плоскодонка и она легко ею правила. А на носу лодки, спиной ко мне сидел мальчик. И я по знакомому темному затылку сразу узнала Адама. Когда же лодка делала небольшой поворот, я заметила, что на коленях он держал маленького ребенка в венке из осенних цветов. У меня даже перехватило дыхание. С места не могла тронуться, хотя так давно хотела этой встречи, а теперь с места не могла сдвинуться. Женщина, что- то говорила Адаму, он смеялся. Но вот они приблизились достаточно и не могли не заметить меня. Я почувствовала взгляд саксонки, видела, как замер смех на ее губах. Оглянулся и Адам. Презирая себя за малодушие, я тронула шенкелями бока лошади, выезжая вперед. Эти трое теперь были совсем близко, но похоже, не желали останавливаться. Саксонка продолжала работать шестом, не глядя в мою сторону. Я машинально направила лошадь вдоль течения ручья, не переставая разглядывать пресловутую Фею Туманов. Не самое приятное ощущение, убедиться, что твоя соперница не дурнушка. Я перевела взгляд на детей. Вернее на маленькую девочку. Сколько ей? Я прикинула в уме - выходило месяцев девять. Совсем червяк. Но в этом червяке я с болью заметила явное сходство с Эдгаром. Эти синие чуть удлиненные глаза, линия рта. Из под дурацкого венка видны завитки светлых, почти льняных волос. Ребенок таращился на меня, не прекращая сосать пальца. Нет ничего глупее чем вид ребенка с пальцем во рту. Я заметила, как Адам, не сводя с меня испуганного взгляда, машинально убрал руку девочки, посильнее прижал ее к себе. Похоже он был очень привязан к сестре. Ох уж эти ублюдки моего мужа! Адам первый прервал молчание: - Слава Иисусу Христу, миледи. - Во веки веков, - заучено ответила я. И обозлилась, что веду себя столь обыденно. - Эй ты, девка! - окликнула я Гиту. - Смотрю ты слишком горда, чтобы оказать приветствие своей госпоже. Она наконец повернулась ко мне. Глаза у нее были серые, я бы даже сказала бесцветные. Кому такое может понравиться? - Разве нас представляли друг другу, миледи? - В этом нет нужды. Мы обе знаем кто из нас кто. - Действительно, знаем. И я несколько обескуражена, миледи, что встречаю вас без свиты и сопровождающий, да еще и в моих владениях. Черт возьми, я действительно находилась на ее земле. Но и в Норфолке. А Норфолк - моя земля. И я не преминула указать на это. Добавив, что если она проявит ко мне непочтение, я велю своим людям прибыть в фэнленд и наказать ее. Лицо Гиты Вейк оставалось спокойным. Не глядя на меня, по-прежнему направляя лодку шестом, она сказала: - Разве я чем оскорбила вашу светлость, если вы сразу заговорили о непочтительности? Или вы хотите грубыми речами вынудить меня ответить вам так, как требуют мое достоинство и положение? В таком случае я постараюсь игнорировать ваше немилостивое обращение. - Я разговариваю с тобой, как женщина с положением имеет право говорить с потаскухой, родившей в блуде. Ты... Ты и твое отродье... В этот миг дитя, напуганное моей резкой речью, сморщилось, побагровело и разразилось отвратительным визгом. Саксонка лишь что-то негромко сказала Адаму и он стал вертеть девочку в руках, подбрасывать. Сама же она, продолжала править лодкой. Я могла оставить их, но ее пренебрежение задело меня. - Ты много вообразила о себе, саксонская сучка, - я нервничала, дергала поводья и смирная белая кобылка подо мной тоже стала волноваться. - Ты так ведешь себя, словно считаешь ниже своего достоинства беседовать с женщиной, у которой хотела украсть мужа. Гита Вейк неожиданно подвела лодку к берегу и, удерживая ее шестом и глядя мне в глаза, заговорила: - Не делает вам чести, леди Бэртрада, обращаться со мной таким образом. Свою чашу унижений и горечи я и так испила сполна. И ваши речи не могут причинить мне большей боли. Будет лучше, если мы сейчас расстанемся, и я больше не буду вспоминать о ваших злых словах, а вы не станете думать, что оскорбив меня, сможете вернуть себе супруга. Я буквально задохнулась от злости. Дернула повод, почти задрав голову лошади. Она взбрыкнула передними копытами, фыркала, тряся головой. Я же все еще пребывала в состоянии немоты от ее намека. Конечно в графстве не было тайной, что мы с Эдгаром не ладим. Но нет большего унижения, чем когда об этом напоминает соперница. Она же продолжала: - Вам не стоит думать обо мне, госпожа. Ведь вы его законная жена, вы его семья и судьба. Поэтому любите его, сделайте счастливым, будьте его другом и помощницей. И тогда мир и покой вернутся в ваш союз, вы родите ему сына... И эта змея еще смела попрекать меня бесплодием!? - Молчи! Это от тебя-то мне выслушивать советы? От тебя... родившей моему мужу это жалкое существо! Я ощущала такую боль, глядя на дочь Эдгара! О, как же в единый миг я возненавидела этого ребенка! Ребенка, которому Эдгар даровал родовое имя Армстронгов, признал своим, ни на миг не думая какое это оскорбление для меня. Этого ребенка не должно было быть. И, с силой сжав бока лошади, я послала ее вперед. Она заржала, сделала скачек, как раз когда саксонка оттолкнула лодку от берега. Передние копыта лошади ударили о днище лодки почти возле самого ребенка. Треск, крик, всплеск воды, холод воды... Лодка вмиг погрузилась, все попадали в ручей. Но я удержалась в седле. Лошади здесь было по грудь, я же лишь намочила ноги и подол юбок, когда развернув ее, заставила по откосу выбраться на берег. Отсюда, с высоты своего седла, я наблюдала, как остальные барахтаются в воде. Гита, перво-наперво, выхватила из воды отчаянно верещавшую и захлебывающуюся дочь. Прижала и, подняв повыше, стала карабкаться на берег, одной рукой держа девочку, другой цепляясь за кусты. Ах, какая жалость, что ручей не так и глубок. Я бы сейчас вмиг могла избавиться и от соперницы, и от ее отродья, да и от Адама в придачу. Ведь Адам так кричал и барахтался в воде, что будь хоть немного глубже, наверняка бы захлебнулся. А так он все же сумел ухватиться за протянутую Гитой руку и она стала вытягивать его, другой рукой прижимая к себе дочь. При этом она что-то говорила спокойным ровным тоном. Адам перестал биться, залез на откос, даже принял из рук Гиты сестру. Гита повернулась ко мне. Фурия, настоящая фурия! Ее шаль сползла, влажные пряди прилипли к лицу, а глаза... Клянусь верой, они уже не казались мне бесцветными, словно алели, такой в них светился вызов. Но мне ли бояться ее? Облепленную платьем, обремененную детьми. Попросту дранная, мокрая кошка. Видел бы сейчас Эдгар свою распрекрасную Фею Туманов. Я громко засмеялась. Но следующее произошло в мгновение ока. Гита, оставив обоих детей на склоне, молниеносно схватила торчавший из воды длинный шест, замахнулась... Меня оглушила резкая боль от удара по лицу, я охнула, стала опрокидываться, упала, взбрыкнув ногами. Моя лошадь кинулась прочь, а я лежала плашмя, растерянная, ощущая во рту привкус крови. И вдруг опять тупая боль и даже нехватка воздуха, когда саксонка, навалившись сверху, прижимая шест поперек моего горла, надавила им так, что я почти не могла вздохнуть. Видела над собой ее искаженное яростью лицо. И задыхалась, задыхалась... Сейчас в моем горле что-то хрустнет, сейчас я умру... Я наконец смогла вздохнуть. Похоже эта безумная все же опомнилась, ослабила давление. - Слушай ты, нормандская змея, - услышала я над собой ее почти спокойный голос. - Если ты еще хоть раз попытаешься причинить зло моему ребенку... Если ты хоть приблизишься к ней... Клянусь кровоточащими ранами Христа, я уничтожу тебя. Я сделаю так, что тебя затащат в болота, и никто не узнает, в какой трясине покоится тело ублюдочной дочери короля. Надо мной совсем близко ее бешенные светлые глаза, налипшие пряди. Стыдно признаться, как я тогда испугалась. Даже заплакала. А ведь она уже отпустила меня, отошла. Я же скулила, как собака... побитая собака. Машинально оправила свои мокрые, задравшиеся при падении юбки, стала пытаться сесть. Сквозь растрепавшиеся, нависшие на лицо пряди и пелену слез я видела, как саксонка беретот белую кобылу под уздцы и выводит ее на тропу. Затем она села в седло, кликнула Адама, приняла у него свое промокшее и плачущее дитя и помогла мальчишке взобраться на круп лошади позади себя. После этого пустила лошадь крупной рысью - и вскоре они исчезли за кустами. "За кражу чужого коня полагается..." - вдруг совсем не к месту вспомнилась мне фраза из судебника. Почему же не к месту? Гита Вейк украла мою лошадь. Более того: совершила на меня разбойничье нападение. Я могу заявить на нее в суд графства. Да я... Какая же я дура!.. Я завыла в голос от боли, беспомощности и унижения. Мне хотелось кататься в грязи и рвать на себе волосы. Как я могла позволить так поступить с собой, так опозориться?! А ведь я была достаточно сильной женщиной и у меня за поясом всегда был небольшой меч, каким я неплохо умела пользоваться. Но о котором вмиг забыла от страха. Да и что, спрашивается, вынудило меня уехать вот так без охраны в фэны? Все эти разговоры, что под рукой моего мужа земли в Норфолке стали безопасны... А вот на меня напали! Напала известная мятежница Гита Вейк. Нет я непременно подниму такой скандал... Вот только еслибы не Адам. Он-то скажет, что именно я напала на них. Хоть кто ему поверит? Я знаю кто. Эдгар. Поверит не мне, а этой сучке Гите Вейк и своему пашенку. Я немного успокоилась, но ощупав себя, снова заплакала. Эта разбойница изувечила меня! У меня было ободрано и распухло горло, наливались синевой скула и веки, губы были разбиты в кровь и два передних зуба шатались. Мои мелкие, жемчужного блеска зубки!.. Не стану рассказывать, как долго я, растерзанная, грязная и продрогшая, добиралась домой, как встретила какого-то фэнлендца на пони, какой униженной чувствовала себя под его удивленным и жалостливым взглядом. По моему приказу он доставил меня в Гронвуд, где меня не осмелились ни о чем спрашивать, просто обхаживали, лечили, ублажали. Но я ненавидела эти участливые взгляды, ненавидела причитания Маго, ненавидела даже свое избитое отражение в зеркале. Все эти примочки пока мне мало помогали, а опухшая десна и расшатанные передние зубы просто пугали. Пречистая Дева, смилуйся, верни мне мою красоту! Когда меня переодели, подлечили и припудрили, я выслала всех вон. И почти до темноты просидела в соларе над гобеленом. Втыкала иголку в вышивание так, словно пронзаю сердца тех кого ненавижу. Раз... и я пронзила сердце проклятой Гиты... Два - и на острие иглы сердце визгливой малышки. Еще - и повержен Эдгар. Еще вонзила - и пусть истечет кровью сердце Адама... Внезапно нечто происходящее во дворе привлекло мое внимание. Там кто-то окликал Адама по имени. Неужели змееныш осмелился вернуться? Я распахнула ставень и в сгущающемся сумраке, увидела мальчишку останавливающего у крыльца угнанную сегодня белую лошадь. Он бросил поводья слуге, стал подниматься по лестнице. Почему-то я была уверена, что мальчишка сейчас придет ко мне. Я вышла из солара, стояла наверху лестницы, ведущей вдоль стены вниз, к переходу на галерею. Настенные факелы тут еще не зажгли и слабый вечерний свет поступал только сквозь полукруглые арочные поемы вдоль галереи внизу. Сейчас здесь никого не было, и я видела, как вошел Адам. Он заметил меня наверху, какое-то время потоптался на месте, потом стал подниматься, держась поближе к стене. Шел безобразно косолапо ставя ноги, пока не остановившись немного ниже меня. Разглядывал, наверное, как меня обезобразила его обожаемая саксонка. - Я привел вашу лошадь, миледи, - сказал он миролюбиво. Я молчала. Он потоптался, снова заговорил: - Я никому не рассказал о том, что случилось. И леди Гита велела мне то же. - Боится. - Нет, миледи. Но вы ведь жена моего отца. Пусть о случившемся не судачат. А то, что было в фэнах... Вы ведь не хотели погубить маленькую Милдрэд, ведь так? Это просто неразумная лошадь. Я так и пояснил все леди Гите. А лошадь у вас она взяла, чтобы поскорее доставить мою сестричку в Тауэр-Вейк. Милдрэд ведь была совсем мокренькая, могла и простудиться. Она очень хороший ребенок, моя сестра. Я люблю ее. - Ты ведь часто бываешь в Тауэр-Вейк, Адам? - Да. Я глубоко втянула ноздрями воздух. - Отныне я запрещаю тебе там бывать. Он молчал какое-то время. - Не гневайтесь, миледи Бэртрада, но я все равно поеду туда. Я схватила его за плечо, сильно сжала. - Нет, не поедешь, мерзкий ублюдок. Я велю выпороть тебя, если ты хоть шаг ступишь в сторону фэнов. Слышишь, я сдеру с тебя кожу. И с тебя и с этой Гиты Вейк. Я всем сообщу, как твоя хваленая Гита напала на меня! - Пустите, мне больно! Он шумно дышал, всхлипывал. - Я езжу туда, потому, что в Тауэр-Вейк мне хорошо. Леди Гита любит меня. И Милдрэд любит меня. А я люблю их. А вы... Я и хотел любить вас, но вы злая. Гита же добрая. Я люблю ее. И мой отец любит ее. Ну уж это было слишком! Я не сдержалась и с размаху отпустила этому пащенку пощечину. Он взмахнул руками, стал падать. Видит Бог - этого я не хотела. Как бы я не ненавидела этого навязанного мне ублюдка, но такого я не хотела. И не рассчитала сил, не ожидала, что он так слаб. У идущей вдоль стены широкой лестницы с краю не было перил. От моей пощечины Адам не устоял, оступился, оказавшись с самом краю. Какой-то миг он балансировал на краю ступеньки... Я не помню, кинулась ли я к нему или нет. Кажется, я просто растерялась. И он упал. Не так там было и высоко. Гоняясь за горничными молодые челядинцы часто спрыгивали отсюда вниз. А Адам... Он просто неудачно упал. Звук был - словно рассыпали сухой горох. Я осторожно приблизилась к краю. Мальчишка лежал внизу, раскидав руки и ноги. Голова как-то странно повернута назад. И тут вошел слуга, которому вменялось зажигать настенные факелы. Один из них пылал у него в руках, и в его трепещущем свете он сразу же заметил неподвижного Адама на каменных плитах, а затем и меня на верхней площадке лестницы. - Святые угодники!.. Сюда, сюда, на помощь! Я застыла в оцепенении, глядя на то, как на его крик сбегается челядь. Принесли еще огня. Заголосила какая-то женщина. Расталкивая всех появился Пенда. Я всегда немного опасалась этого цепного пса мужа, а сейчас видела, как он склонился над Адамом, потом медленно поднял на меня взгляд. Взгляд злой собаки. Да как он смеет, в конце концов! Этот ребенок всего лишь нагулянный сын его хозяина. А я здесь госпожа. Но то как Пенда глядел на меня... То как все они глядели на меня... И тогда я закричала: - Я не виновата! Он сам! Он сам оступился на лестнице в темноте!.. Я тут ни при чем! Глава 10. Эдгар. Май 1134 года. Я вновь возвращался из Святой Земли. Я отбыл туда по делам Ордена пол года назад, и ныне перед моими глазами все еще стояли пыльные смерчи на дорогах близ Назарета, желтые холмы Иерусалима, вереницы верблюдов и схватки с грабительскими отрядами атабега Зенги Кровопийцы*. И когда в первом же нормандском порту мне сообщили, что я должен поспешить в Ле Ман для принесения очередной - уже третьей по счету - присяги наследнице престола Матильде, дочери короля Генриха I, я едва смог понять о чем речь. Но похоже король колебался, раз требовал от своей знати все новых и новых клятв и заверений. Я не принадлежал к тем, кто хотел видеть на престоле женщину. И таких, как я, было немало, но все разговоры об этом велись вполголоса. Генрих Боклерк не терпел неповиновения и жестоко расправлялся с неугодными. Вдобавок Матильда и ее супруг Жоффруа привезли в Ле Ман внука короля, маленького Генри Анжу, и Генрих остался от него в восторге. Это был его потомок, настоящий принц, и старого короля умиляло самодовольное и властное выражение на мордашки маленького Генри. Мне же еще предстояло свыкнуться со всем этим. Ибо шесть месяцев назад я, в сущности, почти бежал из Англии - бежал, чтобы не иметь встреч с моей женой, ибо я опасался, что убью ее. Дела Ордена послужили лишь поводом для отъезда. Но время лечит, и сейчас я уже мог не только думать, но и говорить о случившемся тогда в замке Гронвуд. И все-таки я был доволен, что никто из съехавшихся в Ле Ман вельмож не коснулся в беседах тех событий и не принялся выражать запоздалые соболезнования. Кроме того, я оценил, что король, прислав приглашение мне, не вызвал ко двору в Ле Ман и Бэртраду. Хотя и понимал, что не удастся избежать разговора с царственным тестем о моих семейных делах. Но пока всех занимало иное. Несмотря на пышность церемонии присяги, было замечено, что прежнего согласия между анжуйской четой и королем Генрихом больше нет. За каждым углом, у каждого камина, в каждой оконной нише шептались, что едва ли не тотчас после церемонии произошла сильнейшая ссора между королем, его дочерью и зятем. Матильда и Жоффруа заявили, что передача наследственных прав на пергаменте и клятвы знати их больше не удовлетворяют, и они ждут более весомых гарантий. Одной из таких гарантий должна стать передача под их власть некоторых земель королевства, что фактически привело бы к раздроблению областей и умалению собственной власти короля. Генрих Боклерк ни за что не согласился бы на это. Именно поэтому во время вечернего пира улыбки на лицах короля, Матильды и Жоффруа казались натянутыми, а в воздухе, не в пример прошлогоднему съезду знати, чувствовалась напряженность. Вот где Бэртрада чувствовала бы себя, как рыба в