чиновники освобождаются от всякой ответственности перед партийными массами, и тем самым попадают в полное подчинение верхушки господствующей фракции. ЦК перестает быть органом партии, напротив, партию он превращает в орудие проведения своей политики, которую он определяет самостоятельно и независимо от нее. Эта система проводится сверху донизу..." Обращение заканчивалось словами: "Если успешно начавшаяся ликвидация партии будет доведена до конца, то теперешний ЦК во главе со Сталиным превратится в своеобразный тип Бонапартистского правительства". Анализируя зигзаги политической линии сталинского ЦК, лидеры оппозиции были всерьез обеспокоены тем, что, став полновластным диктатором, Сталин резко поправеет и поведет страну к реставрации капитализма. Поэтому кроме демократизации партийного режима они ставили перед собой задачу подталкивать партийно-государственное руководство страны к более высоким темпам развития государственной промышленности ценою жесткой централизации амортизационного фонда и сокращения размеров негосударственного накопления. Итоги 1926/27 хозяйственного года дали в руки оппозиции серьезные аргументы в пользу целесообразности более высокого налогообложения зажиточных слоев крестьянства, которые вновь, несмотря на хороший урожай, воздерживались от продажи хлеба на рынке. Товарного хлеба было даже меньше, чем в предыдущем году, хотя хозяйственные органы и кооперация, казалось, до предела централизовали свои усилия по экономическому стимулированию продажи хлеба государству, в том числе: планы завоза промышленной продукции в районы с наибольшей урожайностью зерновых, единые заготовительные цены, финансовый нажим на местные центры кооперации. Натуральные запасы хлеба превысили довоенный уровень, приблизившись к одному миллиарду пудов (160 млн. тонн). Тем временем государственная промышленность просто задыхалась от сверхнапряженности устаревшего и изношенного оборудования. Себестоимость продукции увеличивалась, ее качество падало, а способные быть пущенными для обмена на импортное оборудование запасы хлеба лежали без экономического их употребления. Ситуация с хлебозаготовками осложнилась накануне следующего, 1927/28 хозяйственного года, однако партийно-государственное руководство страны не торопилось приступать к реализации высказывавшегося оппозицией предложения изъять не менее 150 млн. пудов хлеба в порядке дополнительного налога на наиболее зажиточные слои крестьянства, составлявшие, по их подсчетам, всего 10 % единоличных крестьянских хозяйств (остальных эта мера бы не коснулась). В летние месяцы 1927 г. и без того сильное напряжение на потребительском рынке, вызванное ростом инфляции, сменяется катастрофическим для его (рынка) функционирования сверхажиотажным спросом, на который повлияли слухи о неизбежности военного столкновения СССР с окружающими его капиталистическими странами. Осложнение дипломатических отношений с Великобританией (в связи с антибританской кампанией Коминтерна в Китае и попытками превратить забастовку английских шахтеров из экономической в политическую) дало повод к нагнетанию в советской прессе милитаристской истерии. Оппозиция и сталинское большинство Центрального Комитета обменялись взаимными намеками на пораженческие настроения, которые (намеки) неожиданно для Сталина обернулись появлением заявлений старых большевиков в пользу примирения правящего большинства и оппозиционного меньшинства ЦК в связи с ростом военной опасности. В одном из них было сказано: "Заставить оппозицию подчиниться решениям партии нельзя иначе, как путем свободного коллективного, но отнюдь не фракционного обсуждения, и не путем репрессий, отсечений, отколов...". Преследуя свою главную цель -- проведение "левой" политики ограничения нэпа без участия в нем лидеров "левой" оппозиции -- верхушка партаппарата пока вынуждена была маневрировать. Июльско-августовский (1927 г.) Пленум ЦК и ЦКК ограничился объявлением Зиновьеву и Троцкому "строгого выговора с предупреждением" за их "дезорганизаторские выступления" о "термидорианском" перерождении ЦК, о "национально-консервативном курсе" внешней политики и о "кулацко-устряловской линии партии". При подготовке документов к предстоящему XV съезду ВКП(б) сталинский аппарат ЦК, прибегая ко все большим заимствованиям идей "левой" оппозиции, продолжает еще дистанцироваться от них путем чрезмер- ного их преувеличения. Однако наибольшая гиперболизация разногласий с "левой" оппозицией достигается сталинским большинством ЦК в вопросе подрыва единства партии "фракционной" деятельностью оппозиционеров. Именно это обвинение в конце концов срабатывает на октябрьском (1927 г.) Пленуме ЦК и ЦКК, принявшем решение исключить Г. Е. Зиновьева и Л. Д. Троцкого из состава ЦК. Маневры сталинского аппарата между "левой" практикой и "правой" фразой продолжаются на XV съезде ВКП (б) в декабре 1927 г., где был утвержден достаточно умеренный пятилетний план развития народного хозяйства СССР, вскоре после съезда скорректированный в сторону резкого повышения всех его показателей. Вот так, постепенно, "альтернатива Троцкого" превращается в "альтернативу Сталина", однако без предполагавшегося Л. Д. Троцким демократического обновления партийного режима и без той административной "чрезвычайщины", которая, вместо сужения рамок нэпа в деревне ради неотложных мер по технической реконструкции промышленности, обернулась для страны тотальной коллективизацией сельского хозяйства и расточительнейшей сверхиндустриализацией. Исключенные из партии на XV съезде ВКП (б) "левые" оппозиционеры вскоре "идейно разоружаются" и практически все, кроме Троцкого, возвращаются в нее, чтобы участвовать в строительстве сталинского социализма. ЛИТЕРАТУРА Валентинов В. (Вольский). Новая экономическая политика и кризис партии после смерти Ленина. Станфорд, 1971. Далин Д. После войн и революций. Берлин, 1922. Дмитренко В. П. Советская экономическая политика в первые годы пролетарской диктатуры. Проблемы регулирования рыночных отношений. М., 1986. Загорский С. О. К социализму или к капитализму? Прага, 1927. Зимин А. У истоков сталинизма. 1918--1923. Париж, 1984. Исторический опыт КПСС в осуществлении новой экономической политики. М., 1972. К а р р Э. История Советской России. М., 1989. Коэн С. Переосмысливая советский опыт (Политика и история с 1917 года) Chalidze Publication, 1986. Коэн С. Бухарин. Политическая биография. М., 1988. Новая экономическая политика. Вопросы теории и истории. М., 1974. Преображенский А. П. Новая экономическая политика. Опыт теоретического анализа. М., 1926. Сарабьянов В. Основные проблемы нэпа. План, регулирование, стихия. М. --Л., 1926. Троцкий Л. Моя жизнь. Опыт автобиографии. М., 1991. Юровский Л. Н. Денежная политика Советской власти (1917-- 1927). М., 1928. Саrr Е. Н., D a v i e s R. W. Foundation of a Planned Economy, 1926- 29. Macmillan, 1969. N о v e A. An Economic History of the U.S.S.R. London, 1990. Daniels R. V. The Conscience of the Revolution. Cambridge, 1960. Deutscher I. The Prophet Unarmed, Trotsky 1921 -- 1929. Oxford, 1970. Erlich A. The Soviet Industrialization Debate 1924--1928. Cambridge, 1960. Lewin M. Russian Peasants and Soviet Power. London, 1968. ГЛАВА 6 ПОЛИТИКА БОЛЬШОГО СКАЧКА (1928--1941) "Нет таких крепостей, которых большевики не могли бы взять". И. Сталин "Технически может и нельзя, а по-большевистски мы сделаем". С. Киров Почему 1928 г. стал рубежным. -- Размышления о "похоронщике" революции. -- Кому нужны были чрезвычайные меры. -- "Правый уклон": мифы и реальность. -- "Наступление социализма по всему фронту". -- Новое издание крепостного права. -- Цена промышленного рывка. -- Главный итог "большого скачка". Это случилось в начале 1928 г., вернее сказать произошло, ибо речь пойдет не о случайном, а о продуманном и подготовленном событии. 15 января Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) выехал в Сибирь (как в последствии будет сказано в его биографической хронике, "в связи с неудовлетворительным ходом хлебозаготовок в крае"). В ту пору об этом знали немногие. Сталин вообще не любил выезжать из Москвы, а тем более в служебные командировки. И уж если афишировал свои поездки, то будучи твердо уверенным в их значимости для укрепления своего авторитета. В этот раз он был особо осторожен и не разрешил в биографических очерках и справках, которые увидели свет в 30--40-е годы, сообщать о посещении Сибири. Лишь в 1949 г., т. е. через двадцать с лишним лет после поездки, такое упоминание появилось. Более того, 70-летний вождь счел, наконец, возможным опубликовать "краткую запись" отдельных фрагментов своих выступлений в Сибири. Называлась она так: "О хлебозаготовках и перспективах развития сельского хозяйства". Советские люди впервые узнали о давней встрече Сталина с партийным активом Новосибирской, Барнаульской, Бийской, Рубцовской и Омской окружных организаций. Оказывается, он приезжал к ним, чтобы "помочь" выполнить план сдачи зерна государству. На деле это был жесткий, даже жестокий разговор, точнее -- монолог. Упреки и угрозы сыпались как из рога изобилия. Брань объяснялась просто: при хорошем урожае продажа зерна отставала от плана. Это было оценено, как сознательный саботаж со стороны кулаков, надеявшихся на значительное повышение цен. От местной власти потребовали принять против кулаков "чрезвычайные меры", конфисковать у них хлеб. Судей и прокуроров, не готовых к таким действиям, генсек назвал господами, коих надо "вычистить" и заменить, ибо их связь с кулаками очевидна. В поисках опоры для такой политики предлагалось 25 % конфискованного хлеба продать по низкой цене (или отдать в кредит) малоимущим. Не менее важным был и другой тезис: "Пока существуют кулаки, будет существовать и саботаж хлебозаготовок". Отсюда следовал командный приказ "развернуть вовсю, не жалея сил и средств, строительство колхозов и совхозов". Предлагалось уже в течение 3--4 лет оттеснить кулака так, чтобы колхозы и совхозы могли самостоятельно обеспечить государство хотя бы третьей частью потребного хлеба. Вслед за частичной коллективизацией ставилась задача "покрыть все районы нашей страны, без исключения, колхозами (и совхозами)". Речи Сталина б Сибири кардинально отличались от его доклада на XV съезде ВКП(б), состоявшегося месяцем раньше. Там нет и намеков на возможный отход от принципов нэпа; ничего не говорилось и о конкретных темпах коллективизации; сама коллективизация трактовалась как процесс развития всех форм кооперации, в том числе (а не исключительно!) колхозов и совхозов. Допускалось даже абсолютное увеличение численности капиталистических элементов, хотя и при относительном уменьшении их удельного веса. Лозунг принудительной ликвидации кулачества не выдвигался. Партийная общественность хорошо знала и выступление Генерального секретаря на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) в октябре 1927 г. Огонь критики был направлен против Троцкого и его сторонников. Когда дело дошло до Зиновьева и Каменева, Сталин напомнил, как несколько раньше они ратовали за раскулачивание и восстановление комитетов бедноты (комбедов). "Это была, по сути дела, политика восстановления гражданской войны в деревне". Партия, продолжал он, отбила атаку оппозиции и добилась умиротворения деревни. "А что такое умиротворение деревни? Это есть одно из основных условий для строительства социализма". Было бы наивно полагать, будто Сталин в октябре или декабре 1927 г. не знал о трудностях выполнения плана хлебозаготовок. Разумеется, знал. Понимал и другое: страна не впервые сталкивается с такой ситуацией. В памяти каждого еще жили, например, просчеты, обнаружившиеся в плане, рассчитанном на 1925/26 хозяйственный год. Успехи быстрого восстановления экономики кружили голову. Правительство наметило очень большой экспорт зерна (ради средств для закупки иностранного оборудования). Однако объем заготовок надежд не оправдал. Сказались не только капризы природы, но и негибкая, непоследовательная практика кредитования хлебозаготовок. Деревня с новой силой ощутила нехватку промышленных товаров. Столь же необоснованным оказался быстрый рост платежеспособности городского населения, вызванный увеличением зарплаты и расширением капитального строительства. Обстановка складывалась кризисная, но к чрезвычайным мерам не перешли, даже предложений подобных не было. Чтобы ослабить товарный голод, правительство пошло на сокращение вложений в индустрию, уменьшение импорта и увеличение сельскохозяйственного налога (средства изымались главным образом у кулаков). Принципы нэпа сохранились, и осенью 1926 г. удалось собрать хороший урожай, позволивший преодолеть кризисные моменты. Ретроспективная оценка минувших лет в целом свидетельствовала, что именно на путях нэпа, вопреки разного рода трудностям, многочисленным пережиткам "военного коммунизма" (о чем говорилось даже в декабре 1927 г. на XV съезде партии) народное хозяйство было успешно восстановлено. С помощью внутренних источников накопления оно переходило на расширенное воспроизводство и в деревне, и в городе. Современников не надо было убеждать в том, о чем историки пишут мимоходом даже в учебниках, а то и вовсе обходят стороной, -- о быстром преодолении последствий голода. Статистика свидетельствовала: в 1927 г. по уровню потребления пищевых продуктов высшие рубежи дореволюционной России остались позади. Горожане, например, потребляли в среднем свыше 41 килограмма мяса (жители деревни -- около 23). Население было обеспечено хлебом (приблизительно 180 килограммов зерна на одного человека в городе и 220 килограммов в деревне), крупой, молоком, растительным маслом... Важнейшим показателем происходившего подъема был общий рост фабрично-заводской промышленности; ее продукция и в 1927 г. превысила плановые наметки, причем подъем неуклонно нарастал. Шло снижение себестоимости продукции, увеличивались прибыли. Государство с помощью разветвленной финансовой системы свое-временно собирало налоги, аккумулируя в своих руках все более значительные доходы. Внутренние ресурсы государственной промышленности покрывали капитальные затраты. Чистая прибыль отраслей, планируемых ВСНХ СССР, росла. С 631 млн. рублей в 1925/26 она поднялась до 825 млн. рублей в 1927/28 гг. Суммируя данные о чистой прибыли и амортизации за трехлетие, предшествовавшее первой пятилетке, мы получим величину в 3275 млн. руб. Анализируя подобного рода материалы, работники Госплана СССР самокритично признавались, что в проекте пятилетки, рассчитанной на 1926/27--1930/31 гг., они с опаской намечали рост промышленной продукции на 77 %. Через год, опираясь на новый опыт, Госплан довел показатель прироста до 108 %, имея в виду пятилетку с 1927/28 г. по 1931/32 г. В то время советская индустрия заметно превышала уровень дореволюционной России по выработке электроэнергии, добыче нефти, угля, выпуску металлорежущих станков и т. д. Начиналось производство отечественных автомобилей, тракторов, радиоприемников... (Таким европейским странам, как Германия, Франция, Англия, завершить восстановление хозяйства тогда еще не удалось). Нельзя было сбрасывать со счетов и потенциал советской деревни. В мировом сельском хозяйстве Россия занимала в 1913 г. первое место по сбору пшеницы, ржи, ячменя, льноволокна; второе -- по поголовью рогатого скота. По выработке хлопчатобумажных тканей страна была третьей в мире. Так что быстрое возвращение к довоенным рубежам уже само по себе свидетельствовало о возможностях нэпа. Казалось бы сама жизнь предуказывает выбор дальнейшего пути. Поездка в Сибирь в январе 1928 г. полностью перечеркивала подобные предположения. Позднее обществоведы не раз будут пытаться кратко сформулировать суть курса, начало которому было поло- жено уже в первые недели 1928 г. Долгие годы будет жить тезис о развернутом наступлении социализма по всему фронту. Потом заговорят о перерастании нэпа в политику победившего социализма. По мере освобождения от догматического осмысления прошлого сначала появится нарочито нейтральное обобщение -- развитие советского общества в годы довоенных пятилеток. Гласность конца 80-х годов вызовет к жизни понятие "административно-командная система". Палитра мнений очевидна. Тем примечательнее предоставить слово по этому вопросу тому, кто по праву считается главным архитектором, организатором, вдохновителем стратегической линии, проводившейся в 1928 г. Так что же сказал Сталин? В 1946 г., характеризуя причины победы советского народа в Великой Отечественной войне, он особо отметил экономические успехи, обеспечившие подготовку страны к обороне. Сопоставление цифр, характеризующих материальные возможности царской России 1913 г. и Советского Союза 1940 г., привело его к выводу: "Такой небывалый рост производства нельзя считать простым и обычным развитием страны от отсталости к прогрессу. Это был скачок, при помощи которого наша Родина превратилась из отсталой страны в передовую, из аграрной -- в индустриальную". Данное историческое превращение, продолжал он, произошло в невероятно короткий срок. Оно потребовало около 13 лет, начиная с 1928 года". Для раскрытия темы, которой посвящен настоящий раздел работы, не меньший интерес представляют и рассуждения о том, с помощью каких мер Коммунистической партии удалось совершить столь грандиозный скачок, да еще в такой короткий срок. Сталин высказал два положения. "Прежде всего при помощи советской политики индустриализации страны... Во-вторых, при помощи политики коллективизации сельского хозяйства". Через некоторое время идею скачка (даже большого скачка) возьмут на вооружение Мао Цзэдун в Китае, В. Ульбрихт в ГДР и т. д. Пошли они, как известно, проторенной дорогой. К чему пришли -- тоже известно. А вот об уроках советской политики промышленного преобразования страны в 1928--1941 гг. до сих пор идут споры. Одни восхваляют опыт тех лет, видят в нем пример для подражания. Другие оценивают его как период сталинщины, порой отождествляют с фашизмом. Третьи предлагают оценивать по принципу: с одной стороны -- про- гресс, с другой стороны -- деформации, ошибки, перво-проходческие трудности. Попробуем и мы изложить свои представления. Итак, политика скачка, борьба за ускоренное превращение страны в индустриальную державу, действительно, имеет точкой отсчета 1928 г. А как же рассматривать тогда XIV съезд ВКП(б), который Сталин сам назвал съездом индустриализации? А строительство заводов, фабрик, нефтепромыслов, проходившее в 1926--1927 гг.? С высот победы, одержанной в 1945 г., вождь уже спокойно оценивал прошлое. По его мнению, до 1928 г. пришлось заниматься восстановлением разрушенной промышленности, залечиванием ран, полученных в результате первой мировой войны и гражданской. Довод, на наш взгляд, верный, ибо во многих отраслях и регионах страны восстановительные процессы продолжались и после 1925 г. И все же о главном Сталин со свойственной ему хитростью умолчал. Он не счел нужным вспомнить про катаклизмы, которые сотрясали партию в 20-е годы, про безнравственную борьбу за единоличное лидерство, про удушение демократических начал и методов коллегиального руководства. А мы должны вспомнить, иначе нельзя должным образом понять, что собой представляла политика скачка, проводившаяся в период довоенных пятилеток, и почему ее начало, действительно, связано с 1928 г. Сама мысль ускорить экономическое развитие страны не была изобретением большевиков. Еще в начале прошлого века такую задачу обсуждали будущие декабристы (один из них даже писал о пятилетних периодах роста). Общеизвестны и призывы Ленина догнать цивилизованный мир, превзойти капитализм по производительности труда. План ГОЭЛРО, составленный при его участии, стал первой советской программой первоочередного развития крупной промышленности и вытеснения ручного труда машинным во всех сферах народного хозяйства. В середине двадцатых годов экономика, как уже отмечалось, приближалась к показателям 1913 г. На очередь вставала задача не столько переоснащения действующих заводов, шахт, нефтепромыслов, сколько строительства новых предприятий. Ведь страна по-прежнему оставалась преимущественно аграрной, крестьянской, основная масса работающих была занята ручным трудом; в городе росла безработица, деревня оказалась перенаселенной. "Если исходить из имеющихся у нас заводов -- социализма нам никогда не создать, -- писал тогда председатель ВСНХ СССР Ф. Э. Дзержинский. -- И количественно, и качественно они для этой цели не годятся..." Необходимость расширения масштабов индустриализации, поворота к новому строительству нашла отражение в решениях XIV партийной конференции, III съезда Советов, в документах Госплана, в газетных и журнальных публикациях 1925 г. Наиболее ревностным поборником концентрации сил в сфере государственной промышленности выступал Л. Д. Троцкий, в это время работавший в ВСНХ СССР. Успехи восстановления, считал он, подводят нашу страну к "старту", с которого начинается подлинное экономическое состязание с мировым капитализмом, а потому особое значение приобретает проблема темпов. По его подсчетам, совокупность преимуществ, которыми располагала Советская власть, позволяла вдвое-втрое, если не больше, ускорить промышленный рост по сравнению с дореволюционной Россией. Речь, следовательно, шла примерно о 18--20 процентах ежегодного увеличения продукции. Оппоненты Троцкого увидели в такой постановке вопроса яростный призыв к сверхиндустриализации, чреватый большим изъятием денег из деревни, отрывом промышленности от сельского хозяйства, разрушением союза рабочего класса и крестьянства. Доклад "Об очередных вопросах хозяйственного строительства" по решению Политбюро к XIV съезду готовил Л. Б. Каменев. Им же написан проект тезисов, которые предварительно были опубликованы в печати. Тезисы получили одобрение Пленума Центрального Комитета, но доклад не состоялся, поскольку непосредственно на съезде Каменев голосовал против резолюции по отчету ЦК. Борьба за лидерство все более осложняла деятельность Политбюро, Центрального Комитета, партии в целом. В результате, вопреки назревшим потребностям, съезд не обсуждал проблемы экономического развития страны; вопрос о ближайших перспективах народного хозяйства, о путях перехода к его реконструкции по существу не был проанализирован. Каких-либо конкретных заданий на ближайшее время или длительную перспективу, указаний насчет источников накопления, темпов роста промышленности, соотношения отраслей, организации нового строительства, подготовки кадров и т. д. ни в отчетном докладе, ни в резолюциях съезда нет. Более того, политический отчет съезду содержал ряд формулировок, которые плохо или даже совсем не согласовывались с определением курса на индустриализацию. Например, отмечая, что промышленность, завершив восстановление, не может развиваться прежними темпами, Сталин в то же время уверял, будто сельское хозяйство "может двигаться на известное время быстрым темпом и при нынешней технической базе" (эти слова -- из опубликованного доклада Сталина, им же собственноручно отредактированного. А на съезде он говорил, что сельское хозяйство "может двигаться семимильными шагами вперед"). Отсюда и его вывод: "Поэтому несоответствие баланса промышленности балансу сельского хозяйства в дальнейшем на ближайший ряд лет будет еще расти..." Такое утверждение противоречило тезису, что страна уже вступила в период "прямой индустриализации", давало оппозиции повод в одних случаях говорить о продолжающейся аграризации, в других -- о недостаточном внимании к созданию промышленной базы. Масло в огонь подлил Н. И. Бухарин. Остро и горячо критикуя Зиновьва и Каменева за их неверие в возможность построения социализма в нашей стране, он говорил, что "мы можем строить социализм даже на этой нищенской технической базе, что этот рост социализма будет во много раз медленнее, что мы будем плестись черепашьим шагом, но что все-таки мы социализм строим и что мы его построим". Фраза о "черепашьих темпах" вошла в арсенал тех, кто считал Бухарина идеологом зажиточного крестьянства, противником ускоренного роста промышленности. Очевидно, к 1925 г. ни Сталин, ни Бухарин, ни их сторонники еще не имели сложившегося плана экономического преобразования страны, ясных представлений о темпах и методах индустриализации. Сталин, например, резко возражал против разработки проекта Днепростроя -- скорее всего, в пику Дзержинскому и Троцкому. Он высказался против прокладки нефтепровода в Закавказье и сооружения новых заводов и фабрик в Ленинграде и Ростове, где имелись квалифицированные кадры.. Однако считал целесообразным развернуть промышленное строительство, в частности, в Тамбове, Воронеже, Курске, Орле, где их тогда почти не было. Мог ли кто-нибудь тогда говорить о каком-то "сталинском плане социалистической индустриализации"?! Дума- ется, сам Сталин это отлично сознавал. Поэтому и не было в послесъездовских выступлениях руководителей ни слова о курсе на индустриализацию. Для Сталина и его приверженцев в то время на первом плане была борьба за власть -- разгром группы Зиновьева--Каменева, их дискредитация, низведение до уровня второстепенных руководителей. В архиве сохранилась утвержденная на Политбюро "Схема доклада" с обширным набором установок, предназначенных для пропаганды решений съезда. И там тема поражения оппозиции была основной, об индустриализации -- ни слова. И еще один характерный штрих. В начале 1926 г. Сталин выпустил в свет работу "К вопросам ленинизма". Заканчивал он словами: "Историческое значение XIV съезда ВКП(б) состоит в том, что он сумел вскрыть до корней ошибки "новой оппозиции", отбросил прочь ее неверие и хныканье, ясно и четко наметил путь дальнейшей борьбы за социализм, дал партии перспективу победы и вооружил тем самым пролетариат несокрушимой верой в победу социалистического строительства". Сказанное не меняет того, что на XIV съезде партии Сталин впервые говорил о курсе на индустриализацию как о генеральной линии партии в противоположность той, согласно которой, по его же определению, "наша страна должна остаться еще долго страной аграрной". Тогда же была сформулирована главная задача индустриализации: превратить СССР из страны, ввозящей машины и оборудование, в страну, производящую машины и оборудование, чтобы в обстановке капиталистического окружения СССР представлял собой экономически самостоятельное государство, строящееся по-социалистически. Речь шла таким образом о сознательно планируемой партией и государством деятельности трудящихся, призванной обеспечить самостоятельность и технико-экономическую независимость диктатуры пролетариата. Но вот что примечательно. Если в плане ГОЭЛРО говорилось о необходимости подведения машинной техники под все отрасли народного хозяйства, то на XIV съезде партии разговор касался исключительно сферы производства средств производства, точнее, лишь тяжелой промышленности. Как будет показано далее, такое представление об индустриализации возобладало не сразу, во всяком случае не ранее первой пятилетки. Поэтому не случайно в 1946 г., говоря о превращении страны из аграрной в индустри- альную, Сталин отмечал: это был скачок, по времени охвативший три довоенные пятилетки начиная с 1928 г. Ограничив названный скачок периодом примерно в 13 лет, Сталин тем самым еще раз подтвердил, что на практике политика индустриализации была всецело связана с массовым строительством новых предприятий, предназначенных прежде всего и главным образом для выпуска средств производства. Реальное развертывание этого процесса он справедливо относил к 1928/29 хозяйственному году, а не ко времени XIV съезда. Остается добавить, что по отмеченным выше причинам вопрос о конкретном плане индустриализации, о путях и методах осуществления структурных перемен в народном хозяйстве, мобилизации средств, об организации массового соревнования и других подобных мероприятиях в 1925 году еще не рассматривался. Но поворот в сторону разработки такого курса вскоре произошел. В апреле 1926 г. проблемы хозяйственной политики специально рассматривались на Пленуме ЦК ВКП(б). Основной доклад делал А. И. Рыков, который предварительно с помощью анкет опросил ряд видных экономистов, партийных работников, практиков. Оказалось, и теперь часть из них твердо высказывалась в пользу форсированного развития сельского хозяйства, считая, что такой путь требует наименьших затрат, сулит расширение хлебного экспорта и возможностей закупки за рубежом оборудования и сырья для подъема промышленности. Напротив, Е. А. Преображенский считал намеченное расширение индустрии недостаточным, обрекающим промышленность на отставание от запросов деревни и всего народного хозяйства. По его мнению, ассигнования из госбюджета на новое строительство были "позорно малы". В пользу аграризации на Пленуме никто не высказывался. Более того, все единодушно подчеркивали прямую связь между курсом на социализм с борьбой за промышленное преобразование страны. Спор шел о темпах и масштабах индустриализации, о формах и методах получения средств для сооружения новых предприятий. О концессиях уже не говорили, весьма слабыми оказались надежды и на иностранные кредиты. Характерно и другое: все выступавшие отмечали важность смычки между рабочим классом и крестьянством. Однако выводы делались порой прямо противоположные. Рыков подробно рассмотрел сложности предстоявшей индустриализации в "наиболее аграрной и отсталой стране в Европе". Успех политики, отмечал он, зависит от размеров накоплений внутри самой промышленности и от помощи, оказываемой ей другими отраслями народного хозяйства, прежде всего деревней. Глава правительства признавал, что при эквивалентном обмене между промышленностью и земледелием индустриализация не получится; деревня -- главный источник, но нельзя брать с крестьян столько, сколько забирали до 1917 года. Одобряя расчеты Госплана СССР, Рыков считал приемлемым прирост выпуска валовой продукции промышленности на 23 процента в 1926/27 году, на 15,5 процента в 1928/29 году, на 14,7 процента в 1929/30 году. Такая перспектива трактовалась как быстрое, форсированное развитие индустрии. Троцкий, который на XIV съезде не выступал, на апрельском Пленуме сделал, по существу, содоклад. Лейтмотив его рассуждений был однозначен: продолжается недооценка возможностей ускоренной индустриализации. В противовес "минималистским установкам" Госплана Троцкий предложил увеличить объем капитальных работ в предстоявшем году до суммы более 1 миллиарда рублей, а в ближайшее пятилетие до таких размеров, которые позволили бы уменьшить диспропорцию между сельским хозяйством и промышленностью до минимума. Солидаризируясь с Преображенским, он отмечал, что страна находится в периоде первоначального социалистического накопления и это предполагает высшее напряжение сил и средств для индустриализации. Как молодая буржуазия в соответствующий период первоначального накопления жилы из себя тянула, пуритански урезывала себя во всем, отказывая каждую копейку на промышленность, так должна действовать и Советская Россия. Это поможет преодолеть бедность и передвинуть средства на увеличение промышленных программ. Аналогичные суждения высказали Каменев, Зиновьев, Пятаков и ряд других участников Пленума. Большинство, включая Сталина, Микояна, Калинина, Орджоникидзе, Дзержинского, Рудзутака, поддержало Рыкова и резко критиковало Троцкого. Наиболее полно это сделал Сталин. Его основной тезис был предельно ясен: "Индустрия должна базироваться на постепенном подъеме благосостояния деревни". Не считаться с наличными средствами, разъяснял он, значит, впадать в авантюризм. "Тов. Троцкий думает подхлестывать наши центральные учреждения расширенными планами, преувеличенными планами промышленного строительства. Но преувеличенные планы промышленного строительства -- плохое средство для подхлестывания. Ибо, что такое преувеличенный промышленный план? Это есть план, составленный не по средствам, план, оторванный от наших финансовых и иных возможностей". Сталин несколько раз возвращался к мысли о "предельном минимальном темпе развития индустрии, который необходим для победы социалистического строительства". Зная, как развернутся события в дальнейшем, когда Сталин будет настаивать на максимальных темпах индустриализации любой ценой, трудно поверить, что именно он в 1926 г. произносил такую речь. Впрочем, ни тогда, ни после войны, когда началось издание его сочинений, Сталин не счел нужным ее опубликовать. Сейчас, по прошествии десятилетий, нельзя, однако, не заметить, что сторонники и тех и других подходов еще не имели достаточно ясной, глубоко, комплексно и до конца продуманной программы превращения страны в мощную индустриальную державу, создания индустрии, способной реорганизовать на социалистических началах жизнь советской деревни. Например, Микоян, критикуя позицию Троцкого, уверял, что в первые годы диктатуры пролетариата "нужно строить такие предприятия, которые дают ближайший, скорейший экономический и политический эффект". Поэтому, говорил он, не нужен Днепрострой, а лучше намечаемые средства выделить на сооружение в Украинской ССР сотни крупных заводов. Говорил, явно не зная, во что обойдется Днепрогэс, какова стоимость "сотни заводов"... Калинин в пылу полемики против Троцкого пошел еще дальше. Из его слов следовало, будто Ленин завещал: "Быстро не пересаживайтесь на пролетарского рысака, подольше задержитесь на крестьянской кляче". А посему, продолжал Калинин, "если мы лишний год отстанем в индустриализации, это еще не так страшно..." Не опирались на точные расчеты и те, кто ратовал за укрепление плановых начал вообще, за усиление внимания к промышленности, за ужесточение режима экономии, совершенствование налоговой политики и т. п. Так, еще в конце 1925 г., когда обнаружились просчеты в хозяйственной политике, Каменев выдвинул по отношению к промышленности лозунг: "Реже шаг". Теперь же, в 1926 г., в рамках, по существу, прежней ситуации он настаивал на решительном повороте к промышленности, главный резерв которого видел в крестьянском хозяйстве. Он предложил взять в деревне дополнительно 30--50 миллионов рублей, хотя обсуждался вопрос о развертывании политики, требующей миллиарды рублей капитальных вложений. Нарком финансов Сокольников считал, что подъем промышленности зависит либо от получения заграничных займов, либо от экспортных операций, но ничего конструктивного не предложил. А Троцкий, который советовал брать пример с буржуазии, конечно, знал, какими путями шло первоначальное капиталистическое накопление. Повсеместно решающую роль играла эксплуатация трудящихся: из них тянула буржуазия жилы, а не из себя. Объективно оценивая споры середины двадцатых годов, нельзя, как это делалось в течение десятилетий, воспринимать разные точки зрения упрощенно: одни, дескать, чуть ли не обладатели абсолютной истины, другие -- сугубо злонамеренные лица, противники социалистического строительства. При самых существенных различиях во взглядах все они были членами руководства правящей партии, участниками напряженных поисков, коллективных раздумий, выявления альтернатив и их тщательного обдумывания. И пока преобладал именно такой подход, удавалось принимать взвешенные решения, накапливать опыт, углубляя представления о путях и методах превращения СССР в индустриальную державу. Если в первой половине двадцатых годов подъем народного хозяйства связывали главным образом с возрождением промышленности, улучшением работы действовавших предприятий, то во второй половине на первый план все более властно выходила задача массового строительства новых заводов, шахт, нефтепромыслов и т. д. Соответственно иное звучание приобретал вопрос о размерах накоплений, о роли госбюджета, о соотношении плана и рынка. Мнение о том, что главные трудности позади (оно исходило прежде всего от Сталина и Бухарина), становилось анахронизмом. Так же как и идея Троцкого и Пятакова, считавших возможным за пять лет ликвидировать товарный голод. Осенью 1926 г. XV партконференция сочла возможным выдвинуть лозунг, призывающий советский народ в исторически кратчайший срок догнать и перегнать капиталистический мир. Значит, разговоры о "черепашьем шаге", о "предельно минимальных" темпах роста сдавались, как го- верится, в архив. Вложения в капитальное строительство, запланированные на 1926/27 год, были существенно увеличены -- до 1 миллиарда 50 миллионов рублей. Вопреки прежним разногласиям, конференция высказалась за сооружение Днепрогэса... Позиция большинства ЦК выглядела в глазах основной массы членов ВКП (б) предпочтительнее. Его лидеры активно отстаивали принципы нерушимого единства большевиков, союза рабочего класса с крестьянством. Выдвигая лозунги решительного продвижения вперед, ликвидации эксплуататорских элементов, они в то же время неукоснительно предостерегали против "нетерпения", "сверхчеловеческих" прыжков в развитии народного хозяйства и даже против обострения классовой борьбы. И Сталин, и Бухарин, и Рыков призывали к индустриализации, но по средствам, в меру наличных ресурсов и при непременном улучшении благосостояния всех слоев трудящихся. Последнее расценивалось как одно из важнейших качеств социалистического метода индустриализации. Упор на бескризисное развитие сделан к в резолюциях XV съезда партии (декабрь 1927 года). Принятые им директивы по составлению пятилетнего плана по сей день восхищают экономистов. В директивах торжествует принцип равновесия, провозглашено соблюдение пропорциональности между накоплением и потреблением, между промышленностью и сельским хозяйством, производством средств производства и предметов потребления. Такая установка не означала отрицание курса на ускорение. Наоборот, она нацеливала на научное осмысление природы и возможностей такого курса, выявление его наибольшей эффективности. Новое общество нельзя было строить без преодоления разного рода внутренних противоречий. Точно так же нельзя было идти вперед, отвлекаясь от капиталистического окружения. Предстояло не просто догнать, как говорил Ленин, цивилизованные народы; надо было обеспечить технико-экономическую независимость завоеваний Октября. Со всех точек зрения проблема темпа развития была очень сложной и требовала мудрого решения. XV съезд предложил своего рода оптимальный вариант, поучительный и сегодня. "Здесь, -- говорилось в директивах, -- следует исходить не из максимума темпа накопления на ближайший год или несколько лет, а из такого соотношения элементов народного хозяйства, которое обеспечивало бы длительно наиболее быстрый темп развития". Эмоции в устах историков считаются неуместными. Но как не порадоваться за тех, кто сформулировал такие положения, кто голосовал за их реализацию. И как не горевать, зная, что на практике совершилось иное, произошел отход от провозглашенных принципов руководства. Причем из года в год ситуация ухудшалась. Поначалу лишь немногие