и фотокопия этого документа с факсимиле подписи графа Роберта Мирбаха. Между прочим Г. Аронсон в книге "На заре красного террора" (Париж, 1929) утверждает, что в этой немецкой подписи графом была сделана ошибка, что по мнению Аронсона трудно объяснить иначе, как незнанием "племянником" немецкого языка. Возможно, однако, что Роберт Мирбах вообще этого документа не видел, не читал и не подписывал, а подпись подделали сами чекисты. Г. Соломон. Среди красных вождей. Париж, 1930, т. 1, стр. 81. Цит. по кн.: Спирин. Крах одной авантюры, стр. 75. Красная книга ВЧК. Гуверовская копия, стр. 369. Там же, стр.370. Там же. Гарвардская копия, стр. 313. Н. Мандельштам. Воспоминания. Нью-Йорк, 1970, стр. 112-113. Цит. по кн.: Из истории Всероссийской Чрезвычайной комиссии, 1917-1921 гг. Сборник документов. Москва, 1958, стр.154. Красная книга ВЧК. Гарвардская копия, стр. 313. Там же, стр.11. Там же, стр. 308-309. Там же. Гуверовская копия, стр. 272. Н. Мандельштам. Воспоминания, стр. 113. Цит. по кн.: Из истории ВЧК, стр. 151--154. См.: С Далинский, в сб. "Память", No 2, стр. 77, сноска 9. Красная книга ВЧК. Гарвардская копия, стр. 218. Там же, стр. 308-309. См.: Adam Ulam. The Bolsheviks. New York, 1968, p. 425. Соломон, указ. соч., стр. 83. Отточие документа. Нет оснований считать, что Соломон писал неправду, хотя бы уже потому, что в то время версии о том, что восстания левых эсеров не было,никто не выдвигал. Кроме того общеизвестно, что Красин сильно недолюбливал Ленина. Это признает и Троцкий, который пишет: "Октябрьский переворот он встретил с враждебным недоумением, как авантюру, заранее обреченную на провал... К методам коммунизма относился и позже с ироническим недоверием, называя их "универсальным запором". (Архив Троцкого. Хогтонская библиотека Гарвардского универси тета. Т --3490, дело "Красин", папка 1, стр.8). "Пробуждавшаяся революционная активность боролась в нем со скептицизмом. Красин отбивался от ленинских атак, преувеличенно хмурил брови и пускал в ход самые ядовитые свои словечки, так что Владимир Ильич среди серьезной и напористой аргументации вдруг останавливался, вски дывал в мою сторону глазом, как бы говоря: "Каков?" -- и весело хохотал над злым и метким словечком противника. Так, впоследст вии Ленин неоднократно цитировал красинский "универсальный запор"." (Там же, Т-3108, стр.10, от 8 января 1927 г.). Д. Кармайкл. Троцкий. Иерусалим, 1980, стр. 143. Aino Kuusinen. Before and After Stalin. A Personal Account of Soviet Russia from the 1920s to the 1960s. London, 1974, pp. 36-37. H. Муралов. Встречи с Ильичом на военной работе. "Спутник полит работника", 1926, No 7, стр.28. Об отряде особого назначения Саблин 10 июля показал следующее: "Насколько мне известно, формирова ние "отряда особого назначения" было предпринято Всероссийским штабом л[евых] с.-р, по предложению т. Муралова (отряд должен был находиться в его распоряжении), о чем в 20-х числах июня им был отдан приказ, а 22 июня были утверждены штаты отряда... Для формирования этого отряда вызывались боевые дружины [левых эсеров] из Витебска и других мест. Ко времени событий 6--7 июля отряд находился еще в периоде формирования и ни один человек из его состава в событиях 6--7 июля участия не принимал". (Красная книга ВЧК. Гарвардская копия, стр. 328). Б. А. Томан. За свободную Россию, за свободную Латвию. Латышские стрелки и красногвардейцы в первый год советской власти. Москва, 1975, стр. 177. И.И. Вацетис. Гражданская война. 1918 год. Сб. "Память", No 2, Москва 1977-Париж 1979, стр.16. Красная книга ВЧК. Гуверовская копия, стр. 384. Там же, Гарвардская копия, стр. 322. К.Т.Свердлова. Яков Михайлович Свердлов. Москва, 1976, стр.358. Мальков. Записки коменданта Кремля, стр.205. Фактически книга была написана в соавторстве с сыном Я. М. Свердлова, кандидатом исторических наук А. Я. Свердловым. (См. там же, стр. 5). Свердлова, указ. соч., стр.368. Кроме того, из соображений общей безопасности в дни съезда к театру не подпускались посторон ние, а трамвайная остановка у Большого театра была отменена. Трамвай проходил тогда по Театральной площади (ныне площадь Свердлова). ГЛАВА ДЕВЯТАЯ РАЗГРОМ ПАРТИИ ЛЕВЫХ ЭСЕРОВ В первые пятнадцать минут после убийства в посольстве царила неразбериха. Полковник Шуберт, глава комиссии по репатриации военнопленных, взял на себя организацию защиты здания, которое довольно скоро превратили в небольшую крепость. (По накалу тех дней немцам следовало считать убийство Мирбаха лишь началом и ожидать погрома). Попытки сообщить представителям советской власти о случившемся остались безрезультатны: телефон посольства, всегда исправно работавший, был отключен. (И этот факт немцам не мог показаться случайным совпадением). Тогда, в начале четвертого, сотрудник посольства Карл фон Ботмер и переводчик Мюллер на посольской машине поехали в наркомат иностранных дел, находившийся на Театральной площади, в гостинице "Метрополь". Там они встретили заместителя наркома иностранных дел Карахана. Ботмер вспоминает, что когда он и Мюллер в возбужденном состоянии вошли к Карахану, тот вскочил со своего кресла и выбежал в комнату секретаря.1 Почему? Либо Карахан знал о предстоящем убийстве и испугался, что немцы пришли мстить (именно так и показалось Ботмеру), либо просто предчувствовал кровавую развязку, так как о возможном убийстве немцы его предупреждали, а по необычно возбужденному виду пришедших немецких дипломатов понял, что покушение состоялось, и тоже испугался мести. Поддавшись, однако, первому инстинктивному движению и убежав, Карахан скоро оправился. Взволнованный и извиня- ющийся, он вернулся в свой кабинет, где ожидавшие его Ботмер и Мюллер сообщили ему об убийстве германского посла. Карахан выслушал их и заверил, что представители советского правительства немедленно прибудут в германское посольство. Карахан позвонил Чичерину, тот -- управляющему делами Совнаркома В. Д. Бонч-Бруевичу: "--Говорит Чичерин... Бомбой убит германский посол граф Мирбах; прошу вас сейчас же сообщить об этом Владимиру Ильичу... - Известны подробности? -- Пока ничего не известно.. ."2 Бонч-Бруевич позвонил Ленину, который приказал ему поехать с отрядом латышей в германское посольство и обо всем, что он узнает, сообщить по телефону. Тем временем Ленин позвонил Дзержинскому. Дзержинский по некоторым данным "находился на Съезде Советов",3 т.е. в Большом театре. Содержание беседы Ленина с Дзержинским неизвестно. Но редакторы сборника статей Дзержинского пишут об этом первом сообщении Дзержинскому как об "известии о мятеже".4 Ленин затем вызвал к себе Свердлова; позвонил Троцкому в военный комиссариат и уже по телефону сказал ему, что "левые эсеры бросили бомбу в Мирбаха", серьезно его ранив. Вот с этого момента и приступили большевики к разгрому ПЛСР, начали принимать "срочные меры по подавлению и ликвидации мятежа",5 хотя никак не могли знать в те часы, кто стоит за убийством Мирбаха. О постановлении ЦК ПЛСР от 24 июня никто из большевиков, судя по всему, не знал, так как о нем не имели представления даже такие видные левые эсеры (не члены ЦК), как Саблин.6 О партийной принадлежности и именах террористов мог знать только Дзержинский, как соучастник преступления, но в этом случае он вряд ли немедленно раскрыл бы имя Блюмкина (и свое соучастие в заговоре) Ленину. Из подробностей, таким образом, Ленину, если никакого отношения к покушению он не имел, известно было единственно то, что Мирбах еще жив, хотя ранен смертельно. Но Ленин твердо знал уже тогда: в Мирбаха стреляли левые эсеры. И этих левых эсеров Ленин теперь собирался громить. Через несколько минут к Ленину приехал Троцкий; затем и Свердлов, "такой же, как всегда".7 А еще через какое-то время пришло сообщение, что Мирбах умер. Важно было не увязнуть в создавшейся ситуации. Немцев нельзя было провоцировать на выступление до того, как будет разгромлена ПЛСР: в противном случае условия для уничтожения партии левых эсеров могли бы исчезнуть. Поэтому, по признанию Ленина, важно было "повлиять на характер немецкого донесения в Берлин".8 Было решено, что Ленин, Свердлов и Чичерин отправятся в германское посольство для выражения соболезнования по поводу убийства посла. Троцкого от этого ритуала освободили. Он должен был оставаться на месте и руководить военными приготовлениями по разгрому ПЛСР. Ленин же согласился пойти в посольство, добавив цинично: "Я уж с Радеком об этом сговаривался. Хотел сказать "Mitleid", а надо сказать "Beileid".9 Троцкий продолжает: "Он чуть-чуть засмеялся, вполтона, оделся и твердо сказал Свердлову: "Идем". Лицо его изменилось, стало каменно серым. Недешево давалась эта поездка в гоген-цоллернское посольство с выражением соболезнования по поводу гибели графа Мирбаха. В смысле внутренних переживаний это был, вероятно, один из самых тяжелых моментов его жизни".10 Троцкий, таким образом, не скрывал, что сочувствия большевиков смерть Мирбаха не вызвала. Их заботила только необходимость, вопреки духу радикализма, гримасничать в посольстве, выражая соболезнование. Однако в германское посольство Ленин и Свердлов поехали не сразу. Прежде всего они начали принимать меры по подавлению "левоэсеровского мятежа".11 Вот что вспоминает об этом комендант Кремля П. Мальков: "Я пришел в Большой театр в два пополудни. Проверил посты, на которых стояли латышские стрелки... Вдруг, когда часовая стрелка подползла к четырем, ко мне подбежал запыхавшийся Стрижак: -- ...Только что звонил Яков Михайлович и велел тебе немедленно явиться в Кремль, прямо к нему. Через пять минут я уже был в Кремле, благо машина стояла наготове... Из отрывочных фраз, которыми я успел на ходу обменяться со встречными сотрудниками ВЦИК и Совнаркома, мне стало ясно, что левые эсеры подняли мятеж... Все делалось удивительно быстро, четко, слаженно. Владимир Ильич и Яков Михайлович тут же на листках блокнотов писали телефонограммы, распоряжения, приказы... Я вышел из кабинета Ильича. Через пять минут гарнизон Кремля подняли по боевой тревоге".12 А находившихся в Кремле в войсках гарнизона и среди служащих левых эсеров немедленно арестовали. Первым официальным правительственным объявлением об убийстве Мирбаха стала телефонограмма Ленина, переданная в 4 часа 20 минут в организации, контролируемые большевиками: в районные комитеты РСДРП (б), в районные Советы депутатов города Москвы (где левых эсеров практически не было), и в штабы Красной гвардии (партийные большевистские воинские части). В этой первой телефонограмме Ленин сообщал: "Около трех часов дня брошены две бомбы в немецком посольстве, тяжело ранившие Мирбаха. Это явное дело монархистов или тех провокаторов, которые хотят втянуть Россию в войну в интересах англо-французских капиталистов, подкупивших и чехословаков. Мобилизовать все силы, поднять на ноги все немедленно для поимки преступников. Задерживать все автомобили и держать до тройной проверки".13 Если вслед за советскими историками предположить, что к этому времени Ленин не знал о "мятеже" левых эсеров, покажется удивительным, что в столь сложной ситуации Ленин не сообщил о случившемся ни заседавшему в Большом театре Съезду Советов, ни руководству союзнической советской и правящей партии левых эсеров, ни даже в отряд ВЧК, т.е. Попову, куда, вероятно, правительство обратилось бы в любой другой ситуации. Правда, в первой ленинской телеграмме не было упоминания о левых эсерах, что, казалось бы, подтверждает версию советских историков. Бонч-Бруевич, однако, объясняет это отсутствие указания на левых эсеров совсем другими причинами. Во-первых, пишет он, "многие еще не хотели верить,что это -- дело их рук". Аргумент не слишком убедительный уже потому, что чье бы то ни было сомнение не могло сдержать Ленина. А вот вторая причина, указанная Бонч-Бруевичем, кажется куда более правдоподобной: "...Здесь преследовался тактический прием, чтобы не спугнуть эсеров со своих мест и телеграммой о выступлении их в центре не подстрекнуть на периферии, в уездах их единомышленников к подобным же действиям".14 Телефонограмма Ленина действительно должна была быть послана по провинциям, но только "в уезды по случаю грозы тотчас передать не удалось".15 Передали лишь в 5 часов 30 минут. Бонч-Бруевич, однако, не разъясняет, почему же Ленин не указал на восстание левых эсеров в какой-нибудь особой телефонограмме, предназначенной только для Москвы. Но очевидно, что по причине, уже указанной Бонч-Бруевичем: нельзя было вспугивать бездействовавших левых эсеров, бездействовавших не только на периферии, но и в самой Москве.16 До того момента, пока не разработали окончательно конкретный план разгрома ПЛСР, не окружили отряд Попова, не арестовали фракцию левых эсеров на Съезде Советов, нельзя было говорить левым эсерам, что большевики рассматривают их как восставшую партию. А конкретный план разгрома отряда Попова, аналогичный плану разгрома анархистов 12 апреля, был утвержден большевиками только около 5 часов вечера 6 июля.17 До этого времени не считал Ленин возможным не только объявлять по всей Москве о смерти германского посла (хотя за час до передачи первой телефонограммы Ленина, в 3 часа 15 минут, 47-летний граф Мирбах скончался),18 но и попытался умолчать о ранении Мирбаха. В черновике телефонограммы постскриптум была вписана зачеркнутая позже фраза: "Сейчас получено известие, что бомбы не взорвались и никто не ранен". "Ив этой попытке представить террористический акт пока что провалившимся был виден тот же смысл: скрыть на какое-то время и от немцев, и от противников Брестского мира правду, взять инициативу в свои руки. Ведь тот шанс, что известие о смерти Мирбаха вызовет аплодисменты всех делегатов Съезда Советов, от эсеров до большевиков, что в порыве революционного энтузиазма съезд одобрит убийство и разорвет Брестский мир -- был слишком велик. И от такого оборота событий Ленин обязан был себя застраховать. Для этого нужно было арестовать левоэсеровскую фракцию съезда еще до того, как она узнает об убийстве Мирбаха, для этого необходимо было держать известие о смерти Мирбаха в секрете и не давать понять левым эсерам, что события принимают серьезный оборот, так как Мирбах на самом деле убит, а Брестский мир, может быть, уже разорван. Объявить об убийстве Мирбаха -- значит окрылить левых эсеров. А окрылить их, значит придать им сил. А Ленин был заинтересован как раз в том, чтобы выбить у ПЛСР почву из-под ног. В германское посольство первым прибыл вездесущий Радек. За ним последовали Карахан, нарком юстиции Стучка и Бонч-Бруевич, привезший с собой отряд латышских стрелков 9-го полка. Для "расследования террористического акта" в посольство прибыл Дзержинский, впоследствии писавший: "Лейтенант Миллер встретил меня горьким упреком: "Что вы теперь скажете, господин Дзержинский". Мне показана была бумага, удостоверение, подписанное моей фамилией. Это было удостоверение, писанное на бланке Комиссии, дающее Блюмкину и Андрееву полномочия просить по делу аудиенции у графа Мирбаха.20 Такого удостоверения я не подписывал, всмотревшись в подпись мою и т. Ксенофонтова, я увидел, что подписи наши скопированы, подложны.21 Фигура Блюмкина... сразу выяснилась, как провокатора. Я распорядился немедленно отыскать и арестовать его (кто такой Андреев, я не знал)".22 Ленина все еще не было. И Хильгер напрасно пишет, что он прибыл в посольство "немедленно после того, как услышал об убийстве".23 Только в пятом часу к главному подъезду здания СНК (бывшее здание Судебных установлений) подъехал личный шофер Ленина Гиль; Ленин, Свердлов и Чичерин сели в машину и поехали в посольство. О прибытии их немцам сообщил Бонч-Бруевич, указавший, что "главы правительства... желают официально переговорить с представителями германского посольства". Бонч-Бруевич пишет: "Нас пригласили в большую парадную комнату. Мы все уселись. Водрузилась торжественная мертвая тишина... Владимир Ильич, сидя, произнес краткую реплику на немецком языке, в которой принес извинения правительства по поводу случившегося внутри здания посольства, где мы не имели возможности оказать помощь германскому представительству. Он высказал глубокое соболезнование по поводу трагической смерти посла и прибавил, что дело будет немедленно расследовано и виновные понесут заслуженную кару*.24 "Реплика" Ленина, конечно же, не могла удовлетворить сотрудников германского посольства. По существу, Ленин снял с советских органов какую-либо ответственность за убийство германского посла, указав, что за происшедшее внутри посольства советская власть отвечать, дескать, не может. Да и краткую речь свою он произнес сидя, как бы подчеркивая, что не слишком огорчен убийством представителя германского империализма. Немцы же были настолько напуганы и растеряны, что не догадались выразить свой протест ни по поводу самого убийства, ни в связи с заявлением Ленина, хотя уже тогда обратили внимание на "холодную вежливость" большевистского вождя.25 Выразив формальное соболезнование германскому посольству, члены советского правительства покинули здание и вышли во внутренний дворик. В здании, однако, остался Стучка, начавший производить "обследование" места преступления. Результаты этого самого первого большевистского расследования так никогда и не были оглашены советской властью. Но одно бесспорно: папка с "делом" Роберта Мирбаха, опрометчиво оставленная террористами в приемной посольства, и удостоверение ВЧК за подписями Дзержинского и Ксенофонтова, являвшиеся опасными уликами в руках германского правительства, оказались у большевиков. Что же происходило в это время в ЦК левых эсеров, вернее, в здании отряда ВЧК, у Попова, где в перерывах между заседаниями съезда собиралась верхушка левоэсеровской партии? Правильнее всего ответить: ничего, хотя это явно не то слово, которым должны были бы характеризоваться действия "мятежной партии". Справедливости ради следует указать, что слухи о предстоящем покушении на Мирбаха дошли не только до Дзержинского и Карахана, но и до левых эсеров. Александровичу где-то в районе полудня об этом сообщил Блюмкин. А между часом и двумя о предстоящем покушении было уже известно группе членов ЦК левых эсеров -- Прошьяну, Карелину, Черепанову и Камкову.26 Теперь уже эта группа членов ЦК, имевшая возможность предотвратить убийство, но не сделавшая этого, становилась, как и Дзержинский, действительным соучастником преступления. Но неумолимо катилось красное колесо революции: как и Дзержинский, левые эсеры решили ничего не предпринимать. Это решение, скорее всего, было принято тем самым "совещанием небольшой группы членов ЦК", на которое указывал советский историк Спирин. Между тем террористы, убив Мирбаха, приехали в особняк Морозова (в здание штаба отряда ВЧК под командованием Попова) в Трехсвятительском (ныне Большом Вузовском) переулке. Кажется, сам Попов не придавал происходящему никакого значения. По крайней мере, отряд ВЧК работал как обычно. Попов в момент приезда Блюмкина и Андреева беседовал в своем кабинете с комиссаром ВЧК, большевиком и сотрудником отдела по борьбе с преступлениями по должности Абрамом Беленьким. Беленький и стал первым большевиком, воочию увидевшим исполнивших террористический акт Андреева и раненого Блюмкина. Из отряда Попова, однако, Беленький вскоре уехал и отправился прямо к Дзержинскому. Когда он, наконец, нашел его в германском посольстве в Денежном переулке, шел уже пятый час.27 Присутствовавшие там же Ленин, Свердлов и Бонч-Бруевич, переговорив с Беленьким, уехали в Кремль. Настроение у Ленина было приподнятое. Когда ему сказали, что целый час не могли передать его телефонограмму в уезды, он даже не рассердился, а "шутливо сказал": "Революцию делать мы научились, это -- несомненно, но побороть рутину в наших учреждениях мы никак не можем. Ведь дело такое ясное, а вот мы обсуждали его более часа. Впрочем, ведь [левые] эсеры еще более любят поговорить, чем мы. У них наверно теперь дискуссия в полном разгаре. Это поможет нам, пока Подвойский раскачается... А его что-то совсем не слышно! -- смеясь прибавил он".28 И Ленин не ошибся. В ЦК ПЛСР (в отряде Попова) все это время действительно шли дискуссии о том, как реагировать на сообщение Блюмкина об убийстве им германского посла графа Мирбаха и, как ошибочно считал Блюмкин, Рицлера с Мюллером, и реагировать ли вообще. Между тем было очевидно, что Блюмкина будут разыскивать. Саблин пишет: "От Блюмкина я узнал, что выданные ему документы на его настоящее имя (т.е. мандат за подписью Дзержинского -- Ю. Ф.) остались в кабинете у графа Мирбаха. Таким образом, мне стало ясно, что в ближайшем же будущем следует ожидать чьего-либо посещения с целью розыска Блюмкина в отряде Попова. Об этом я доложил Центральному Комитету. Решено было ожидать".29 Саблин оказался совершенно прав. В шестом часу вечера в сопровождении трех чекистов-большевиков -- Беленького, Трепа-лого и Хрусталева -- Дзержинский отправился в отряд Попова, чтобы арестовать "Блюмкина и тех, кто его укрывает".30 К этому времени уже были известны имена террористов, и было бы естественно ожидать, что в первых же своих сообщениях об убийстве германского посла большевики эти имена опубликуют, чтобы облегчить розыск. Между тем имена Блюмкина и Андреева держались в секрете вплоть до окончания "мятежа" прежде всего потому, что во всех случаях подозрения падали прежде всего на большевика Дзержинского, непосредственного начальника Блюмкина, а не на левых эсеров, его партийных соратников. Именно поэтому большевики впервые назвали Блюмкина по имени лишь в официальном сообщении от 8 июля, написанном Троцким. В нем указывалось, что "некий Блюмкин произвел по постановлению" ЦК ПЛСР "убийство германского посла графа Мирбаха".31 Имя Андреева впервые упомянули 14 июля.32 Но сам Андреев, являвшийся в глазах сотрудников германского посольства фактическим убийцей Мирбаха, не был арестован большевиками ни сразу же после покушения, ни позже. Сообщник Блюмкина исчез. Еще, казалось, ничего не происходило в городе. И не было никаких признаков "восстания". Дзержинский еще только направлялся в здание отряда ВЧК для ареста Блюмкина. А большевики уже громили левых эсеров. Лацис вспоминает: "...Троцкий сообщил по прямому проводу, что он уже распорядился двинуть артиллерию и другие части, что я назначаюсь председателем на место Дзержинского, что Комиссия распускается, а работников я набираю по своему усмотрению. Тов. Фомина он назначил начальником наружной охраны Большого театра... Тов.Петере направился вместе с тов. Полукаровым на съезд усилить внутренний надзор. [Затем я] распорядился сменить выставленный Поповым караул [в здании ВЧК] и поставить на место его самокатчиков. В это время я получил предписание Совнаркома, через Троцкого, арестовать всех левых с.-р, членов Комиссии и держать их заложниками. В Комиссии в это время присутствовал Зак, который выражал свое полное недоумение о всем происшедшем... [Я] решил пока его оставить на свободе. Но сейчас же в Комиссию заглянул [член Коллегии ВЧК левый эсер М. Ф.] Емельянов. Я немедленно распорядился арестовать его..."33 В это время Дзержинский только прибыл в отряд Попова. Согласно версии советской историографии, ЦК ПЛСР был извещен об успешном исполнении террористического акта самим Блюмкиным, приехавшим в отряд Попова примерно в три часа дня. Советские историки, однако, не дают ответа на один крайне существенный вопрос. Если левые эсеры действительно намеревались восстать против большевистской власти и устроить левоэсеровский "июльский переворот", наподобие большевистского "октябрьского", чем объяснить тот факт, что левые эсеры с момента приезда Блюмкина в отряд Попова и до прибытия туда в шестом часу вечера Дзержинского с чекистами Беленьким, Трепаловым и Хрусталевым бездействовали, не предпринимая никаких практических ходов. Советские историки удивительно единодушны в обвинении левых эсеров в организации убийства германского посла и восстания против советской власти. Но почему же тогда представители ЦК ПЛСР не отправились в Большой театр сразу же после покушения, в три часа дня, не объявили о подготовленном и осуществленном террористическом акте и не взяли инициативу в свои руки? Разумеется потому, что более двух часов, т.е. с момента приезда Блюмкина и до прибытия Дзержинского в здание отряда ВЧК, ЦК ПЛСР решал, как реагировать на убийство: взять ли ответственность за террористический акт на себя или отмежеваться от него и выдать Блюмкина большевикам. Ответ на этот вопрос для ЦК не был легок. Осуждение покушения на Мирбаха было бы равносильно политическому самоубийству. В этом случае ЦК не только пришлось бы отмежеваться от убийства и выдать на расправу большевикам члена своей партии, но и признать неправильной свою политику в отношении германской оккупации на Украине. Короче, ЦК ПЛСР вынужден был бы признать свою политику в отношении Брестского мира неправильной, а позицию Ленина -- единственно верной. Наконец, отказ ПЛСР от ответственности за террористический акт, произведенный членом левоэсеровской партии, противоречил партийным традициям социалистов-революционеров, заложенным еще "Народной волей". Да и трудно было вообразить левым эсерам, что их же союзники -- большевики -- подвергнут репрессиям всю партию - ведь убили всего лишь "германского империалиста". В столь сложной ситуации многое, конечно же, зависело от того, как поведет себя лидер левых эсеров Мария Спиридонова. Но Спиридонова, по меткому замечанию Локкарта, "в качестве политической деятельницы... была несдержанна, не деловита", хотя и "пользовалась огромной популярностью".34 Согласно другому свидетельству, Малькова, Спиридонова "была упряма и самолюбива, никого не хотела слушать".35 И возможно, что именно она, особенно в том случае, если действительно организовывала убийство, настояла на принятии ЦК ПЛСР ответственности за убийство Мирбаха. Д. Кармайкл, впрочем, считает, что Спиридонова сделала это из солидарности со своими партийными товарищами -- Блюмкиным и Андреевым.36 И даже советская историческая энциклопедия решается обвинять Спиридонову лишь в "моральном руководстве левоэсеровским мятежом", а не в практическом.37 Но на самом деле левым эсерам не оставалось ничего иного, как санкционировать задним числом уже совершенное убийство. Ленин с Троцким, наверно, на это и рассчитывали. Во всеуслышание, однако, большевики заявляли обратное. Троцкий впоследствии писал: "Когда по первым непроверенным сведениям мы узнали, что речь идет об акте левых эсеров, мы еще были уверены в том, что не только партия, но и Центральный Комитет ее ни в коем случае не захотят и не смогут солидаризоваться с этим актом, что они к нему не имеют отношения. Именно этим и объясняется, что т. Дзержинский, узнав о том, что убийцей является Блюмкин, отправился не во фракцию левых эсеров, а в отряд Попова".38 Троцкий умолчал, однако, что в здании отряда ВЧК находилось к тому времени большинство членов ЦК ПЛСР, так как там в перерывах между заседаниями Съезда Советов проходили совещания ЦК, в то время как обезглавленная фракция ПЛСР находилась в самом театре. Большевикам же важно было скомпрометировать ЦК партии, а не левоэсеровскую фракцию Съезда Советов. К тому же, Троцкий не сообщил, что после убийства Мирбаха Блюмкин поехал в отряд Попова. И если Дзержинский, как, по крайней мере, утверждает советская историография, действительно искал Блюмкина, ему нечего было делать в Большом театре. Для левых эсеров трагизм ситуации заключался как раз в том, что большевики их попросту перехитрили, так как и в случае принятия на себя ответственности за убийство Мирбаха, и в случае отказа принять на себя эту ответственность левые социалисты-революционеры оказывались в проигрыше. Большевики одержали полную тактическую победу. Левые эсеры лишний раз доказали, что ни к чему не были готовы и в корне не понимали замыслов и тактики своих "заклятых друзей". Очередное заседание Съезда Советов предполагалось открыть в 4 часа дня 6 июля. Фракция левых эсеров, еще не знавшая об убийстве Мирбаха, заняла свои места в правой части партера и лож, но в президиуме съезда было пусто. Вопреки всеобщим ожиданиям, в театр не приехал Ленин. В зале находились лишь немногие лидеры левых эсеров (в том числе Мстиславский и Колегаев). Большинство членов ЦК ПЛСР осталось в Трехсвяти-тельском переулке. Предполагалось, что заседание съезда откроет Свердлов. Но Свердлов так и не открыл его. Вместо этого "он собрал самых доверенных товарищей из находившихся в этот момент в Большом театре"39 и быстро изложил им план действий. Среди "доверенных товарищей" оказался и вернувшийся в Большой театр Петере. Вот что он вспоминает: "Тут как раз [мне в ВЧК] позвонил Троцкий или Владимир Ильич -- не помню--и сказал, чтобы Лацис остался в ВЧК, а я вместе с другими пошел в Большой театр и арестовал фракцию левых эсеров. Мы пошли в театр... Кто-то из нас вышел на сцену, объявил, что собирается фракция большевиков, и чтобы все большевики выходили из театра. При выходах же мы установили проверку документов и выпускали сначала только коммунистов. Но, понятно, очень скоро эта хитрость была обнаружена эсерами и др., но они ничем на это не реагировали... Потом стали пускать по рекомендациям, по документам. В конце концов, в театре остались левые эсеры, интернационалисты и беспартийные. Помню, что некоторые из них волновались, задавали вопрос, что это значит, так как положение им было неизвестно. Помню, как тов. Камаров прочел, не то пытался читать, лекцию о втором интернационале ". 40 Здесь Петерсу почему-то отказывает память. На сцену вышел не "кто-то", а сам Петере. Следуя инструкциям Свердлова, он объявил, что в помещении за сценой состоится совещание фракции большевиков. Делегаты-коммунисты прошли за сцену, спустились по черному ходу вниз и тайно покинули театр. Вот как описывает происшедшее Свердлова: "Четко и ясно давал Свердлов необходимые указания. Между тем, ничего не подозревавшие делегаты заполнили зал и шумно рассаживались по местам. Все готово. Пора начинать заседание. Однако заседание не открывается. Представитель большевиков вносит предложение провести заседание фракций. Левые эсеры собираются в одном из обширных фойе Большого театра, большевики -- на Малой Дмитровке, 6, в школе агитации ВЦИК. Выход -- через оркестр. Все остальные двери закрыты. У входа -- часовые. Мандаты проверяет заместитель секретаря ВЦИК Глафира Ивановна Окулова. Она дает указание выпускать только тех, кто предъявляет карточку члена большевистской фракции съезда. Каждому большевику говорит: "Быстро на Дмитровку!" Членов фракции левых эсеров из зала не выпускают: они собираются здесь, в театре, им выходить незачем! Все делается быстро, без суеты. С точностью часового механизма приходят в движение все заранее подготовленные силы. Молниеносно убраны эсеровские часовые, все помещение Большого театра в руках большевиков, вокруг здания сомкнулось железное кольцо. Фракция левых эсеров в сборе. Никто не понимает, что произошло. Но и придти в себя, предпринять что-нибудь они не успевают. Широко распахиваются двери фойе, в дверях - вооруженные красноармейцы. -- Спокойствие, товарищи! В связи с тем, что левые эсеры организовали в городе выступление, мы вынуж дены вас задержать. Сопротивление бесполезно".41 В шесть часов вечера фракция левых эсеров была арестована.42 Операцией руководили чекисты-большевики и комендант Большого театра Я.А. Стрижак. В то же время 187 латышских стрелков и подошедшие броневики блокировали Большой театр внешним кольцом. Арестованы были не только левые эсеры, но и делегаты всех других партий. Общее число арестованных достигло 450 человек. Члены фракции большевиков, между тем, разбились на группы по 40--50 человек и отправились в районные Советы для участия в разгроме ПЛСР. В событиях 6 июля роль Дзержинского была одной из самых важных. С отъездом из Денежного переулка начиналась, возможно, ее главная часть. Приехавшего в отряд ВЧК Дзержинского встретил Попов. Дзержинский пишет: "...На мой вопрос, где находится Блюмкин, получил ответ, что его в отряде нет и что он поехал в какой-то госпиталь. Я потребовал, чтобы мне привели дежурных, которые стояли у ворот и которые могли бы удостоверить, что, действительно, Блюмкин уехал на извозчике. Заметив колебание Попова, а также шапку скрывавшегося Блюмкина на столе, я потребовал открытия всех помещений".43 Здесь, однако, Дзержинский вряд ли говорил правду. По крайней мере, одно из двух: либо Дзержинский Блюмкина "близко не знал и редко с ним виделся", либо знал и самого Блюмкина, и даже шапку, в которой должен был совершать свой террористический акт Блюмкин. С другой стороны, обнаруженная в отряде Попова шапка вряд ли была "шапкой Блюмкина". По воспоминаниям Мюллера, головные уборы террористов остались в германском посольстве. Это следует и из описания внешнего вида Блюмкина в момент побега из посольства: "в черном пиджаке или сюртуке, с длинными распущенными волосами". Ни о какой шапке свидетель не упоминал. Очевидно, что Дзержинскому просто нужно было найти предлог для обыска здания. С тремя своими спутниками Дзержинский обыскал весь дом, разбив при этом несколько дверей.44 Блюмкина, конечно же, не нашел, но обнаружил в одной из комнат заседавший в ней в неполном составе ЦК ПЛСР. Похоже, что именно эту комнату и искал Дзержинский столь упорно. По крайней мере на этой комнате Дзержинский свой обыск окончил. Он "объявил Прошьяна и Карелина арестованными" и "сказал присутствующему при этом начальнику отряда Попову, что если он... не подчинится и не выдаст их, то Дзержинский "моментально" пустит "ему пулю в лоб, как изменнику".45 Так пишет в своих показаниях сам Дзержинский, но не договаривает. Он не только объявил Прошьяна и Карелина арестованными, но и "заявил, что один из членов ЦК должен быть искупительной жертвой за Мирбаха",46 т.е. должен быть непременно казнен. Такие действия Дзержинского, как бы ни рассматривать их, являлись провокацией: на что рассчитывал Дзержинский, прибывший в отряд ВЧК с малочисленной охраной "производить следствие по делу Мирбаха", но вместо этого объявивший арестованными двух членов ЦК, собиравшийся расстрелять одного из них, а члену ВЦИКа, члену Коллегии ВЧК и начальнику чекистского отряда Д.И.Попову намеревавшийся "моментально пустить пулю в лоб"? Понятно, что такой альтернативе ЦК ПЛСР предпочел "задержание Дзержинского", да иначе и поступить не мог.47 Выдача Дзержинскому двух членов ЦК ПЛСР (одного на расстрел в виде выкупа за смерть "империалиста") вообще не могла подлежать обсуждению с точки зрения каких угодно революционных норм. Что касается Блюмкина, то и его решили не выдавать, так как никто из левых эсеров не видел состава преступления. За убийство "империалиста" никогда еще не наказывала никого советская власть. Тем более нельзя было наказывать Блюмкина за убийство германского посла, ненавидимого всеми революционерами. Блюмкина нельзя было выдать и из партийной гордости. Наконец, если б выдан был Блюмкин, как повлияло бы это на организацию террористических актов на Украине и на партизанскую борьбу украинских большевиков и левых эсеров с немцами? По всем этим причинам левые эсеры не могли выдать Дзержинскому на расправу своего партийного товарища. В этом, наверно, и была одна из серьезных ошибок, допущенных в тот день ЦК ПЛСР. Сам Блюмкин, судя по его показаниям, в этом вопросе оказался на высоте. Он требовал своей собственной выдачи. Блюмкин пишет: "Я пережил в лазарете и сознательно помню только один момент -- приезд в отряд тов.Дзержинского с требованием выдачи меня. Узнав об этом, я настойчиво просил привести его в лазарет, чтобы предложить ему меня арестовать. Меня не покидала все время незыблемая уверенность в том, что... советское правительство не может меня казнить за убийство германского империалиста. Но ЦК отказался выполнить мою просьбу".48 Об аресте Дзержинского большевикам не замедлили сообщить сами левые эсеры. В седьмом часу вечера в сопровождении группы матросов из отряда Попова в Большой театр прибыла Мария Спиридонова. Только по прибытии она узнала, что фракция ПЛСР на Съезде Советов арестована. Тем не менее Спиридонова заявила большевикам, что ЦК ПЛСР берет на себя ответственность за убийство германского посла и к тому же задержало Дзержинского. Большевики имели теперь полное право обвинить левых эсеров в заговоре. С этим Свердлов и вернулся в Кремль, где информировал обо всем Бонч-Бруевича, а последний -- Ленина.49 Все, казалось, развивалось по плану. Как вспоминал позднее Дзержинский, вечером 6 июля в особняк Морозова вернулись откуда-то "Саблин и растерянный Попов и сообщили, что... фракция левых эсеров, а с нею Спиридонова, арестованы... Настроение в отряде с каждым известием становилось все более подавленным".50 О том же писал и сам Саблин: "Для нас было ясно, что агрессивные действия против нас начаты. Это подтвердилось появлением вблизи отряда Попова патрулей, остановкой автомобильного движения, кроме тех, кто имел специальный пропуск, подписанный Лениным, Троцким, Свердловым".51 Но именно арест левоэсеровской фракции съезда во главе со Спиридоновой переполнил чашу терпения Попова и оставшихся на свободе членов ЦК ПЛСР, и они решили что-нибудь предпринять. Прежде всего левые эсеры издали "Бюллетень No 1", где сообщили, что в три часа дня "летучим отрядом" ПЛСР "был убит посланник германского империализма граф Мирбах и два его ближайших помощника". В Бюллетене далее говорилось о задержании Дзержинского, об аресте большевиками фракции ПЛСР на Съезде Советов и о взятии Спиридоновой заложницей.52 Печатанием листовки, однако, левые эсеры не ограничились. В ВЧК прибыла группа матросов из отряда Попова во главе с Жаровым и увела с собой Лациса и еще нескольких большевиков. Лацис пишет: "...Ко мне забегает тов.Вороницкий с сообщением, что в коридоре наши комиссары арестованы караулом. Я поспешил туда, чтобы выяснить дело, которое мне показалось недоразумением, ибо я предполагал, что караул успел смениться и поэтому наши самокатчики не могли всерьез арестовать наших комиссаров. Но в коридоре меня остановил матрос Жаров с револьвером в руке... Но я был без шляпы и попросил разрешения сходить за ней. Это было мне как будто разрешено. Я воспользовался моментом, когда арестовывали еще одного из наших комис