то Зборовский в данное время следует совету своих русских хозяев и признает то, чего не может отрицать, потому что я разоблачил его и потому что мое письмо говорит само за себя. Но русские хозяева посоветовали ему скрыть все остальное. ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ИСТЛЕНД. Есть еще вопросы? САУЭРВАЙН. Больше нет. РАЗМАХ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ СОВЕТОВ В СОЕДИНЕННЫХ ШТАТАХ Четверг, 14 февраля 1957 года Сенат Соединенных Штатов Подкомиссия по расследованию выполнения закона о внутренней безопасности и других актов, касающихся внутренней безопасности. Юридическая комиссия. Вашингтон, округ Колумбия Подкомиссия начала свое заседание, следуя регламенту, в 11. 05 утра в помещении No 424 здания Сената под председательством сенатора Джона Л. МакКлеллана. Присутствует: сенатор МакКлеллан. Также присутствуют: главный юрисконсульт Роберт Моррис, заместитель юрисконсульта Дж. Дж. Сауэрвайн, заместитель юрисконсульта Уильям А. Рашер, директор исследовательской службы Бенджамин Мандель и Роберт МакМанус, аналитик. Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Комиссия приступает к работе. Господин юрисконсульт, прошу вас коротко обозначить тему слушаний. МОРРИС. Господин председатель, свидетель сегодняшнего утреннего заседания -- бывший сотрудник советской тайной полиции, экономический советник НКВД, который готов дать свидетельские показания о шпионаже Советов в отношении Соединенных Штатов, а также, по-моему, о советском манипулировании денежными средствами. Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Его показания уже рассматривались на закрытом заседании? МОРРИС. Да. Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Хорошо. Сэр, прошу вас встать и быть приведенным к присяге. Клянетесь ли вы торжественно, что свидетельские показания, которые вы готовы дать перед этой расследующей дело Подкомиссией, будут правдой, только правдой и ничем, кроме правды, да поможет вам Бог? ОРЛОВ. Клянусь. Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Хорошо. Господин юрисконсульт, приступайте. СВИДЕТЕЛЬСКИЕ ПОКАЗАНИЯ АЛЕКСАНДРА ОРЛОВА МОРРИС. Где вы родились, господин Орлов? ОРЛОВ. В России. МОРРИС. В каком году? ОРЛОВ. В 1895 году. МОРРИС. Не сумеете ли вы обозначить для нас некоторые наиболее важные из занимаемых вами должностей в советском правительстве? ОРЛОВ. Во время гражданской войны в России я был командиром партизанских отрядов на Юго-Западном фронте, а точнее, Двенадцатой Красной армии. МОРРИС. Вы командовали операциями на испанском фронте? ОРЛОВ. Нет. В России во время гражданской войны. МОРРИС. Извините. ОРЛОВ. Затем я был начальником контрразведки этой армии. В 1921 году я командовал пограничными войсками в северном регионе России, а также местными частями, базировавшимися в Архангельске. В 1921 году меня назначили в Верховный суд Советского Союза, который в то время еще не назывался Советским Союзом, а просто Федеративной республикой. С 1922 по 1924 год я был заместителем прокурора в Верховном суде всей страны. В 1924 году меня послали в ОГПУ, что то же самое, что НКВД, в качестве заместителя начальника Экономического управления, которому надлежало курировать промышленность и торговлю. МОРРИС. Вы были заместителем начальника? ОРЛОВ. Заместителем начальника Экономического управления ОГПУ, или НКВД. МОРРИС. То есть советской тайной полиции? ОРЛОВ. Можете называть это так. Это было министерство внутренних дел. МОРРИС. В отличие от военной разведки? ОРЛОВ. Да. Затем в 1925 году меня послали на Кавказ командующим пограничными войсками, которые охраняли границу Советского Союза с Персией и Турцией. В 1926 году я был назначен начальником Экономического управления НКВД, которое надзирало за внешней торговлей. В начале 1936 или конце 1935 года я стал исполняющим обязанности начальника Управления НКВД по железным дорогам и морскому транспорту. В 1936 году, когда в Испании началась гражданская война, меня послали в Мадрид в качестве советского дипломата и советника Республиканского правительства Испании по делам, относящимся к разведке, контрразведке и ведению партизанских действий в тылу врага. Я командовал там партизанскими действиями; и в газетах было отмечено, что мы преуспели в организации двух повстанческих групп, одной в районе Ла Рош, а другой, в Рио Тинто, среди шахтеров, которые вели очень успешные бои и заставили генерала Франко отдать приказ отозвать с фронта две дивизии и отправить их на борьбу с партизанами. Я прибыл в Испанию в 1936 году, в начале сентября, а покинул ее 12 июля 1938 года, когда я порвал с советским правительством и перебрался через Канаду в Соединенные Штаты. МОРРИС. И с тех пор вы живете в Соединенных Штатах? ОРЛОВ. Да. Все это время я провел в Соединенных Штатах, скрываясь почти пятнадцать лет вплоть до 1953 года, когда я опубликовал свою книгу "Тайная история сталинских преступлений" и ряд статей в журнале "Лайф". МОРРИС. Вы никогда не давали показаний перед комиссией Конгресса или судом правительства Соединенных Штатов? ОРЛОВ. Я давал свидетельские показания перед Подкомиссией по внутренней безопасности на закрытом заседании в МОРРИС. 28 сентября 1955 года? ОРЛОВ. Да. МОРРИС. И кроме этого, вы нигде не давали показаний? ОРЛОВ. Нет, не давал. МОРРИС. И вы неизвестны в Соединенных Штатах как Александр Орлов? ОРЛОВ. Практически нет. Я жил, скрываясь, потому что вынужден был прятаться от убийц, которых должен был послать или послал, не сомневаюсь, советский НКВД по приказу Сталина. Когда я порвал с советским правительством, мне пришлось задуматься о своей матери и о матери моей жены, которые оставались в России, и я не сомневался, что меня ждут покушения на мою жизнь. Поэтому я написал письмо Сталину с копией Ежову, который был тогда правой рукой Сталина, предупреждая их, что если что-нибудь случится с нашими матерями или я буду убит, мои мемуары будут опубликованы вместе с известными мне секретами о сталинских преступлениях. Чтобы убедить Сталина, что я не шучу, я, невзирая на протесты моей жены, приложил к письму целый список ста- линских преступлений, сопроводив их выражениями, которые он сам употреблял на тайных встречах с главами НКВД, когда придумывал и фальсифицировал доказательства против вождей революции во время московских судилищ. Это, по-видимому, произвело определенный эффект, и я понял, что меня не убьют прямо на улице, а попытаются похитить, спрятать в каком-нибудь укромном месте и заставить отдать все мои записи, воспоминания и прочие подобные вещи. В 1953 году я пришел к заключению, что наших матерей уже не может быть в живых, ибо прошло слишком много лет, и решил попробовать предложить мою рукопись, пока Сталин еще жив, редакторам журнала "Лайф". МОРРИС. Подождите, господин Орлов... Я должен сказать, сенатор МакКлеллан, что когда в 1955 году нам стало известно, что этот свидетель знает человека, который в то время получал субсидии от Фонда Рассела Сейджа и работал в Администрации ветеранов в Бронксе в Нью-Йорке, мы поняли, что господин Орлов, имея опыт работы в советских организациях, не сомневается, что этот человек -- советский агент, и попросили господина Орлова дать свидетельские показания именно по этому вопросу. Ранее вы выступали по этому поводу на закрытой сессии, поэтому ваши показания не стали достоянием общественности. Знали ли вы Марка Зборовского или слышали ли вы о нем? ОРЛОВ. Да, могу. Если хотите, могу кратко о нем вам рассказать. МОРРИС. Он антрополог, получает субсидии от Фонда Рассела Сейджа, работает в Администрации ветеранов и живет в Бронксе. ОРЛОВ. Перед тем как я покинул Россию в 1936 году, мне стало известно, что НКВД удалось забросить шпиона в окружение Троцкого и его сына Льва Седова и что Сталин лично знал об этом агенте и читал его донесения о Троцком и сыне Троцкого. Я хорошо понимал, что это значит. Я понял, что Сталин делает все возможное, лишь бы загнать Троцкого в угол и убить его, а также то, что через этого человека Сталин может заслать в дом Троцкого убийцу под личиной охранника или секретаря. Когда я услышал об этом, я понял, что всего лишь кучка избранных людей знает об этом агенте. И я боялся спросить, как его зовут, потому что, если его разоблачат, если я его разоблачу, то неминуемо начнется расследование по поводу того, кто его разоблачил. Таким образом, не спросив его фамилии, я отправился в Испанию. Я знал, что этот агент работал в Париже, где жил сын Троцкого, и издавал "Бюллетень оппозиции". МОРРИС. Какая была фамилия у сына Троцкого? Под каким именем он был известен? ОРЛОВ. Он был известен как Лев Седов. В период моей работы в Испании во время гражданской войны я то и дело приезжал по делам во Францию и всячески старался там узнать у шефа резидентуры НКВД в Париже, во Франции, кто этот агент. Я выяснил, что этот агент стал ближайшим другом сына Троцкого Льва Седова и что он переписывается с самим Троцким. Я опять-таки не спросил его фамилии, но выяснил, что зовут его Марк. МОРРИС. Имя агента было Марк? ОРЛОВ. Имя агента было Марк. В то время я не знал, что его фамилия была Зборовский. Затем я выяснил, что он подписывает статьи в "Бюллетене оппозиции" Троцкого именем "Этьен". Я узнал также, сколько ему лет, что он женат и у него есть ребенок, совсем маленький -- около года, и я выяснил, что этот агент работает в научно-исследовательском институте, который возглавлял старый хорошо известный социалист Борис Николаевский. Таким образом, у меня появилось достаточно сведений, чтобы разоблачить этого человека. Вскоре после этого я порвал с советским правительством и переехал в Соединенные Штаты. МОРРИС. Вы говорите, что решили разоблачить этого человека? ОРЛОВ. Да, я решил разоблачить этого человека и предупредить Троцкого, что этот человек может подослать к нему убийцу. МОРРИС. Иными словами, вы уже расстались с идеалами Советов? ОРЛОВ. Да. И как только я приехал в Соединенные Штаты и устроил свои личные дела, я написал два письма -- одно Троцкому в Мексику и другое, копию, -- его жене, тоже в Мексику, предупреждая их об этом агенте-провокаторе, которого заслали в их среду, и предостерегая Троцкого против этого человека. У меня есть копия этого письма, которую я передал Подкомиссии по внутренней безопасности на ее заседании. Это фотокопия, снятая с машинописной копии, а также перевод письма. МОРРИС. Это то самое письмо, которое вы много лет тому назад послали самому Троцкому? ОРЛОВ. Да. Я послал его 27 декабря 1938 года. Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Хотите ли вы, чтобы это письмо было зачитано для протокола? МОРРИС. По-моему, это было бы полезно, сенатор. Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Будьте любезны, прочтите это письмо для протокола. ОРЛОВ. Поскольку письмо длинное, я просил бы разрешения привести здесь лишь некоторые цитаты из него. Сенатор МАККЛЕЛАН. Что ж, все письмо... МОРРИС. Я предлагаю занести все письмо в протокол, а свидетеля попросить прочесть лишь соответствующие куски. Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Хорошо. Письмо в этом месте будет занесено в протокол. (Указанное письмо было помечено как "Вещественное доказательство No 426") Вещественное доказательство No 426 (застенографированный текст) 27 декабря 1938 г. Дорогой Лев Давыдович, я -- еврей, приехавший из России. В юности я был близок к революционному движению (партия Бунд). Затем я эмигрировал в Америку, где и живу уже много лет. У меня остались в России близкие родственники. Среди них есть человек по имени Лушков, Генрих Самойлович, видный большевик, руководитель ЧК. Это тот самый Лушков, который, испугавшись за свою жизнь, 8 месяцев тому назад бежал из Хабаровска (Россия) в Японию. Об этом было напечатано во всех газетах. Оттуда (из Японии) он написал мне в Америку, прося меня приехать и помочь ему. Я поехал туда и помог ему, чем мог. Я отыскал адвоката, который позаботился бы о том, чтобы его не выслали обратно к Советам, и дал ему немного денег. Почему я пишу обо всем этом Вам? Потому что я узнал от Лушкова, что в Вашей организации есть опасный агент-провокатор. Я больше не революционер, но я честный человек. А честные люди относятся определенным образом к агентам-провокаторам. Вот что я узнал от Лушкова: Всей деятельностью против старых большевиков в России ведал Молчанов, начальник тайного ведомства. Он готовил в Москве суд над Зиновьевым. А Лушков работал у Молчанова помощником. После ареста Ягоды Лушкова перевели в Хабаровск и назначили начальником политической полиции и помощником генерала Блюхера. А тем временем Молчанов и все прочие высшие офицеры тайной полиции, служившие под Ягодой, были расстреляны по приказу Сталина. Лушков понял, что близок и его час, и бежал в Японию. Из разговора с Лушковым мне стало ясно, что он сам тоже принимал участие в преследовании революционеров и подготовке суда над Зиновьевым. Сейчас Лушков -- враг Сталина, но он отклонил мое предложение отомстить за революционеров, сидящих в тюрьмах в России, так как боится, что если займется этим, русское правительство будет настаивать на его высылке из Японии и может на этот счет договориться с японцами. Но я-то думаю, что не в том дело и что подлинной причиной отказа Лушкова является то, что он сам, побуждаемый стремлением к повышению и жаждой власти, принимал ак-тивное участие в преступлениях, совершавшихся против революционеров. Когда я вернулся в Соединенные Штаты, я ближе познакомился с трагедией русских революционеров и прочел такие книги, как "Невиновен" и "Дело Льва Троцкого". Дорогой Л. Д., эти книги порождают возмущение жестокостью, с какою в России относятся к людям, которые отдали всю свою жизнь революции. Под влиянием этих книг я решил (к сожалению, немного поздно) написать Вам о самом важном факте, который я узнал от Лушкова: о важном и опасном агенте-провокаторе, который долгое время был помощником Вашего сына в Париже. Лушков категорически против того, чтобы опубликовать известные ему вещи, и не намерен выступать сам с публичными разоблачениями, но он не возражает против того, чтобы сообщить Вам, кто является главным агентом-провокатором или сталинским чекистом в Вашей партии. Лушков дал мне детальную информацию об этом агенте при условии, что никто -- даже Вы сами -- не должен знать, что эта информация исходит от него. Несмотря на то, что Лушков забыл фамилию провокатора, он сообщил достаточно деталей, чтобы Вы могли безошибочно установить, кто этот человек. Этот агент-провокатор долгое время помогал Вашему сыну Л. Седову в издании Вашего русского "Бюллетеня оппозиции" в Париже и сотрудничал с ним до самой его смерти. Лушков почти уверен, что имя провокатора -- Марк. Он был буквально тенью Л. Седова, информировал ЧК о каждом шаге Седова, обо всей его деятельности и личной переписке с Вами, которую провокатор читал с ведома Л. Седова. Этот провокатор втерся в полнейшее доверие Вашего сына и знал о деятельности Вашей организации столько же, сколько сам Седов. За работу этого провокатора несколько офицеров ЧК получили ордена и медали. Этот провокатор до 1938 года работал в архиве или институте хорошо известного меньшевика Николаевского в Париже и, возможно, по-прежнему там работает. Этот самый Марк украл часть Вашего архива (документы) из заведения Николаевского (если не ошибаюсь, он делал это дважды). Эти документы были переправлены Лушкову в Москву, и он их читал. Этому агенту-провокатору приблизительно 32--35 лет. Он -- еврей, родом из русской части Польши, хорошо пишет по-русски. Лушков видел его фотографию. Провокатор носит очки, он женат и имеет ребенка. Больше всего меня поражает доверчивость Ваших товарищей. У этого человека нет никакого революционного прошлого. Несмотря на то что он еврей, четыре года тому назад он был членом Общества по репатриации в Россию (это общество бывших царских офицеров в Париже). По словам Лушкова, этот факт был хорошо известен в Париже даже членам Вашей организации. Уже в этом обществе Марк выступал как большевистский агент-провокатор, затем ЧК направило его в Вашу организацию, где ему почему-то стали доверять. Провокатор выдает себя за бывшего польского коммуниста, но это очень маловероятно. Лушков сказал мне, что после того как из института Николаевского был украден Ваш архив, в Москве были уверены, что Вы обнаружите провокатора, потому что в институте работало всего несколько человек, и все они, за исключением провокатора Марка, были в прошлом революционерами. Я спросил Лушкова, имеет ли провокатор какое-либо отношение к смерти Вашего сына Л. Седова, и он ответил, что ему это неизвестно, а вот то, что архив был украден Марком, -- это несомненно. Лушков высказал предположение, что теперь, когда убийство Троцкого стоит на повестке дня, Москва попытается заслать убийц с помощью этого агента-провокатора или же через агентов-провокаторов из Испании под видом испанских троцкистов. Лушков сказал, что Вы хорошо знаете этого провокатора из писем Л. Седова, но с ним лично никогда не встречались. Лушков сообщил, что провокатор регулярно встречался с сотрудниками советского посольства в Париже, и Лушков выражал удивление, как Ваши товарищи не обнаружили этого, -- особенно после того, как Ваши документы были выкрадены из института Николаевского. Дорогой Л. Д., это все, что я на данный момент могу Вам сказать. Надеюсь в будущем узнать от Лушкова многое, что поможет высветить деятельность московской политической полиции и доказать, что казненные революционеры были невиновны. Прошу Вас никому не говорить о моем письме, в особенности о том, что это письмо пришло к Вам из Соединенных Штатов. Русское ЧК, несомненно, знает, что я ездил к Луш-кову, и если они каким-то образом узнают об этом письме, то поймут, что Лушков дал Вам информацию через меня. А у меня в России близкие родственники, которым я посылаю продовольственные посылки, и их могут арестовать из-за этого письма. Не рассказывайте также, что Вы получили эту информацию от Лушкова. Лучше всего вообще никому не говорить об этом письме. Просто попросите Ваших доверенных товарищей в Париже выяснить, принадлежал ли Марк к Союзу по ре- патриации на родину, проверить его прошлое и посмотреть, с кем он встречается. Нет сомнения, что Ваши товарищи довольно скоро выяснят, что он встречается с сотрудниками советского посольства. Вы имеете право проверять членов Вашей организации, даже если у Вас нет данных о том, что это -- предатели. А кроме того, Вы не обязаны верить мне. Главное: будьте бдительны. Не доверяйте никому -- ни мужчине, ни женщине, которые могут явиться к Вам с рекомендациями от этого провокатора. Я не подписываю письма и не даю своего адреса, так как боюсь, что сталинисты могут перехватить это письмо на почте в Мексике и прочесть его. Они могут даже конфисковать письмо, а чтобы я знал, что Вы получили мое письмо, я хотел бы, чтобы Вы напечатали в нью-йоркской газете "Социалист аппил" сообщение о том, что редакция получила письмо Стей-на -- пожалуйста, поместите это сообщение в газете в январе или феврале. Для большей надежности я посылаю два одинаковых письма: одно -- адресованное Вам и второе -- Вашей жене Н. Седовой. Ваш адрес я узнал из книги "Дело Л. Т. " С уважением Ваш друг"1. Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Теперь можете прокомментировать определенные цитаты из письма. ОРЛОВ. Хорошо. Итак, цитаты, но прежде, чем привести их, мне хотелось бы сказать, что, отправляя это письмо, я знал, что корреспонденцию Троцкого перехватывают агенты русской полиции на мексиканской почте, и я понимал, что они прочтут мое письмо и таким образом узнают, где я скрываюсь -- в Соединенных Штатах, -- что облегчит им задачу убить меня. Таким образом мне надо было найти способ передать Троцкому мое сообщение и в то же время не раскрыться. Мне удалось это сделать благодаря одному обстоятельству, которое произошло за несколько месяцев до того. Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Продолжайте. ОРЛОВ. За границей был еще один человек, который знал личность этого советского агента среди троцкистов. Этим человеком был генерал Лушков, который был раньше заместителем маршала Блюхера. Блюхер находился в Дальневосточном приморском крае России. Случилось так, что генерал Лушков, который был правой рукой Сталина в подготовке процессов против старых большевиков, испугался за свою жизнь и в июне 1938 года бежал в Японию. Вот я и решил послать 0x08 graphic 1 Дается в обратном переводе с английского. В архиве Троцкого в Хог-тонской библиотеке Гарвардского университета обнаружить оригинал письма Орлова не удалось. -- Примеч. Ю. Ф. письмо Троцкому таким путем, чтобы он пришел к выводу, что эта информация исходит от генерала Лушкова. Я отлично знал, что русские прочтут письмо и решат, что Лушков выступил в Японии перед журналистами и засветил Марка Зборовского. Я разработал легенду и написал Троцкому, что я -- старый эмигрант, русский эмигрант, живущий в Америке, что мой "племянник" генерал Лушков бежал в Японию, что я получил от него письмо с просьбой о помощи, в котором выражались опасения, что он может быть выслан в Россию. Я поехал к нему и помог ему, чем мог -- нашел для него адвоката. И вот что я узнал от Лушкова. Я написал Троцкому, что Лушков по указанию Сталина был одним из организаторов знаменитых процессов, одним из тех, кто фальсифицировал показания на этих процессах, и теперь он боится за свою жизнь, потому что у Сталина вошло в привычку убивать всех, кому известны его тайны и преступления. Итак, я написал, что узнал от Лушкова про опасного агента-провокатора, близкого к сыну Троцкого, и что этот агент-провокатор может сыграть главную роль в убийстве Троцкого. Вот некоторые цитаты из этого письма. Я написал письмо так, как написал бы его русский эмигрант. Я постарался, чтобы язык письма был не очень хорошим, не совсем гладким русским языком1. Месяц спустя я увидел отчаянный по тону вызов: "Господин Стейн, я предлагаю вам прийти в редакцию "Социалист аппил" и поговорить с товарищем Мартином". Я пошел туда, но не назвался. Просто посмотрел на этого Мартина, и он не внушил мне большого доверия -- на этом все и кончилось. МОРРИС. Вы говорите, он не внушил вам доверия? ОРЛОВ. Да. После этого я пытался позвонить Троцкому по телефону. Со мной говорила его секретарша. Троцкий не захотел подойти к аппарату. Он боялся, что я -- журналист и хочу использовать его в своих целях. На этом все и кончилось. А теперь вот уже пятнадцать лет, как я скрываюсь, живу в полной изоляции. В 1953 году, когда я опубликовал статьи о моей жизни и вышел из укрытия, если не совсем, то хотя бы наполовину, я встретил несколько старых русских социалистов, которые многие годы жили в эмиграции во Франции, а теперь находятся в Соединенных Штатах. Я спросил их, знают ли они такого человека, потому что я хотел помешать его предательским действиям, а он ведь может и дальше где-то предавать социалистов, уклонистов и прочих. Через полгода я узнал -- и это было для меня большой не- 0x08 graphic 1 Опущены избранные цитаты из письма Орлова Троцкому. Письмо приведено полностью выше как "Вещественное доказательство No 426". -- Примеч. Ю. Ф. ожиданностью, -- что этот человек с 1941 года живет здесь, в Соединенных Штатах, что он стал американским гражданином, что он получает правительственные и социальные субсидии, причем немалые. Я сразу заподозрил, что русские послали его в Америку заниматься шпионажем и выдавать людей. Я узнал об этом в рождественскую ночь 1954 года и, как только праздники кончились, отправился в Нью-Йорк к помощнику прокурора США Б. Эттэрбери и рассказал ему всю эту историю. Он вызвал двух сотрудников ФБР, и я все повторил при них. В итоге -- а я только тогда узнал его настоящую фамилию -- Зборовский, потому что, как вы могли заметить, я никогда не спрашивал, как его фамилия, -- так вот этого Зборовского вызвали в Подкомиссию по внутренней безопасности, где он подтвердил все до малейших подробностей, о чем я про него рассказывал. Моя информация касалась его деятельности до 1938 года, так как у меня не было никакой возможности узнать, что он делал потом. Но он признал, что до 1945 года поддерживал связь с советской разведкой, через советское посольство в США. Я подозреваю, что он решил прекратить свою деятельность в 1945 году, так как иначе на него распространились бы положения закона, ограничивающего определенные виды деятельности. Не знаю, но вполне возможно, что соответствующие правительственные органы беседуют или беседовали с ним, и думаю, он вполне мог рассказать им гораздо больше, чем мы слышали здесь, когда он давал показания в Подкомиссии по внутренней безопасности. МОРРИС. Сенатор МакКлеллан, давая здесь показания 29 февраля 1956 года, господин Зборовский признал, что когда сотрудники ФБР впервые пришли к нему после того, как его раскрыл господин Орлов, он сначала отрицал, что работал на тайную полицию, а затем, на последующих заседаниях Подкомиссии, признался, что действительно занимался этим. Сейчас же... Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Где он сейчас? МОРРИС. Сенатор, когда он давал свои показания, мы слышали, что он работал на предоставленную ему стипендию в больницах ветеранов в Нью-Йорке. В этих больницах ветеранов он работал с пациентами, изучая болевые ощущения раненых солдат, раненого персонала и их реакцию на боль. Я не могу сказать вам, по-прежнему ли он там или нет. Мы уже некоторое время не занимались Зборовским, не занимались этим предметом. Хотите ли вы еще что-нибудь услышать об этом человеке, сенатор, об этом Зборовском? Сенатор МАККЛЕЛАН. По-моему, мы все хотели бы знать, где он и что сейчас делает. МОРРИС. Мы выясним, находится ли он по-прежнему там. Господин Орлов, не расскажете ли вы нам о той роли, которую вы играли в Испании. Вам пришлось иметь дело... вы были ответственны за пересылку довольно крупного количества золота, которое Испанское правительство отправило в Москву, так? ОРЛОВ. Ну, это была особая операция... МОРРИС. Значит -- особая операция? ОРЛОВ. Ведь моя основная работа в Испании заключалась в организации для Испанского республиканского правительства контрразведывательной и разведывательной деятельности против гитлеровской Германии и сил генерала Франко. Моей второй задачей была организация партизанской войны в тылу врага. Операция с золотом была единовременной акцией, которая была поручена мне лично Сталиным. МОРРИС. Иными словами, вы несли личную ответственность за эту пересылку золота и были назначены лично Сталиным осуществить ее, так? ОРЛОВ. Так. Мне хотелось бы сказать, что об отправке испанского золотого запаса в Россию знало лишь несколько избранных лиц. После того как умер премьер-министр Испании Ларго Кабальеро, после того как умер президент Испании Асано, в Западном мире осталось всего трое, кто знает об этой операции с золотом, -- после смерти премьер-министра Не-грина осталось всего трое. Одним из них является Индалесио Прието, один из величайших государственных деятелей Республиканской Испании, бывший министр обороны. Вторым, кто знает об этой операции, был глава испанского казначейства сеньор Мендес Аспе, который потом стал министром финансов Испании, и третий человек -- я. Господин Прието -- очень пожилой человек. Мы не знаем, как долго он протянет. Так что в действительности только двое могли бы выступить в качестве свидетелей: во-первых, Аспе, который находится где-то в Мексике, и я, Александр Орлов, который сейчас в Соединенных Штатах. Приблизительно до ноября прошлого года никаких доказательств того, что это золото было отправлено в Россию, не было, потому что расписка, выданная в Москве после того, как золото было пересчитано, находилась в сейфе бывшего премьер-министра Негрина, который не хотел, чтобы золото попало в руки Франко. Я прочел в газетах, что людям Франко удалось выкрасть или как-то иначе получить -- возможно, с согласия самого Негрина -- эту расписку и что расписка находится сейчас в руках правительства Франко. Есть подозрения, что сам Негрин, чувствуя приближение конца, решил, что в конце концов эта масса золота принадлежит испанскому народу. Правители приходят и уходят, режимы сменяются. А испанский народ остается, и испанская нация имеет право на это золото, так что было высказано подозрение или предпо- ложение, что он, Негрин, велел своему сыну передать распи-ску нынешнему испанскому правительству. Ситуация с испан-ским золотом развивалась следующим образом... МОРРИС. Не расскажете ли вы нам о своей роли в этой операции? ОРЛОВ. Да. 20 октября, когда я был в Мадриде, положение на фронте было отчаянным. Противник находился в двадцати милях от Мадрида. Население покидало город, и правительство считало, что Мадрид не удержать, и готовилось сдать Мадрид. В это время мой шифровальщик вошел ко мне в кабинет с книгой шифров под мышкой и с телеграммой, которую он начал расшифровывать. Он расшифровал всего несколько слов, мосле которых стояло указание, что остальной текст я должен расшифровать сам. Телеграмма гласила: "Передаю личный приказ шефа"... Ежова... И дальше следовала телеграмма от Сталина: "Вместе с послом Розенбергом договоритесь с главой Испанского правительства Кабальеро об отправке золотого запаса Испании в Советский Союз. Используйте для этой цели советский пароход. Операция должна быть проведена в усло-виях строжайшей секретности. Если испанцы потребуют у вас расписки, откажитесь. Повторяю: откажитесь подписать что бы то ни было и скажите, что официальная расписка будет выдана в Москве Государственным банком. Считаю вас лично ответственным за эту операцию. Розенбергу даны соответст-вующие указания". МОРРИС. Значит, такова была секретная инструкция, посланная вам Ежовым. Каков был его титул в то время? ОРЛОВ. В то время он был министром внутренних дел, главой всей советской разведки, секретарем ЦК партии и главное -- правой рукой Сталина. МОРРИС. И вы получили инструкции от Сталина относительно действий, касающихся испанского золота? ОРЛОВ. Да. Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Кем был Розенберг? ОРЛОВ. Это был советский посол. Сенатор МАККЛЕЛЛАН. В Испании? ОРЛОВ. В Испании, в Мадриде. Я немедленно отправился с этой телеграммой к советскому послу Розенбергу и застал его за расшифровкой такой же телеграммы, а в дальнем углу сидел его шифровальщик и ждал, ждал, так как могла понадобиться его помощь. Скорей всего посол тоже получил инструкцию лично расшифровать эту телеграмму. На другой день, или через день, у меня была встреча с нашим послом Розенбергом и испанским министром финансов Негрином, который потом стал премьер-министром. Негрин спросил меня, сколько потребуется людей для проведения этой операции. Я сказал, что проведу операцию силами своих людей -- я имел в виду наших танкистов, которые незадолго до того прибыли в Испанию. МОРРИС. Советских солдат? ОРЛОВ. Да, советских солдат. Оттуда мы отправились в испанское... из нашего посольства мы отправились в испанское министерство финансов, где Не-грин, министр финансов, представил меня шефу испанского казначейства сеньору Мендесу Аспе. МОРРИС. А Негрин понимал, что происходит? ОРЛОВ. Да, Негрин понимал, и всего три члена правительства знали об операции. Больше никто из кабинета министров не знал. Это были: премьер-министр Кабальеро, министр финансов Негрин и президент республики Асана. МОРРИС. Могу я тут прервать вас, господин Орлов? С советской точки зрения золото брали у Испанского правительства на хранение или просто увозили? ОРЛОВ. Оно отправлялось на хранение. МОРРИС. Таково было намерение Советов в то время? ОРЛОВ. Да, таково было намерение Советов в то время, и должен сказать, что и посол Розенберг, и я, мы были потрясены, когда нам сказали, что испанское правительство готово доверить Сталину все сбережения испанского народа -- Сталину, которого мир уже успел раскусить, человеку, который в действительности не заслуживал никакого доверия. Сенатор МАККЛЕЛЛАН. В какую сумму оценивалось золото? ОРЛОВ. Трудно сказать. По-моему, около... оно оценивалось между 600--700 миллионов долларов. По-моему, там было около 600 тонн. Хочу подчеркнуть, что испанское правительство в то время было коалиционным правительством, состоявшим из лидеров различных партий, и полностью все не контролировало, потому что было много неподконтрольных партий, много армий. У анархистов была своя армия. Я откровенно сказал министру финансов Негрину, что если кто-то узнает об этой акции, если анархисты захватят моих людей, русских, с грузом испанского золота, они перебьют моих людей, произойдет грандиозный политический скандал на весь мир, и это может даже вызвать внутреннюю революцию. Вот я и предложил, я попросил Негрина, выдать мне от имени испанского правительства доверенность на фиктивное имя, назвав меня представителем Банка Англии или Америки, потому что тогда, как представитель Банка Англии или Банка Америки, я смогу сказать, что золото отправляется на хранение в Америку, а сказать, что оно отправляется в Россию, было бы опасно, так как это могло вызвать восстание. Негрин не стал возражать. Он решил, что это хорошая идея. Я более или менее прилично говорил по-английски и мог сойти за ино- странца. Так что он выдал мне доверенность на имя Блэксто-уна, и я стал представителем Банка Америки. МОРРИС. Вам была выдана доверенность на фамилию Блэкстоун из Банка Америки? ОРЛОВ. Да. Блэкстоуна. Согласно приказу я должен был погрузить золото на русский пароход, но я решил разделить риск и погрузить его на столько судов, сколько смогу зафрахтовать. Я зафрахтовал для этой цели четыре советских парохода, которые находились тогда в испанских портах. Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Находились для какой цели? ОРЛОВ. Четыре советских парохода находились тогда там, в испанских портах, после того как выгрузили вооружение и продовольствие. И я отправился в Картахену, испанский порт, где золото было сложено в большой пещере, вытесанной в горе. Я попросил правительство дать мне 60 испанских матросов для погрузки золота. Испанские матросы 3 ночи и 3 дня находились в этой пещере. Они отлично понимали, что было в ящиках, потому что там были еще большие мешки, обычные мешки, наполненные серебряными монетами, и матросы понимали, что это их казна. Но они не знали, куда отправляют золото -- возможно, в другой испанский город. Три ночи происходила погрузка золота и транспортировка его в ночное время, в полной темноте, к пирсу, где его грузили на советские пароходы. А днем испанские матросы спали на мешках с серебром. На второй или третий день произошла массированная бомбардировка, и кто-то заметил, что если бомба угодит в соседнюю пещеру, где хранятся тысячи фунтов динамита, нас всех разнесет на куски. Серьезной проблемой было здоровье Мендеса Аспе. Он был человек очень нервный. Он сказал нам, чтобы мы прекратили погрузку, так как можем все погибнуть. Я сказал ему, что этого нельзя делать, потому что немцы будут все равно бомбить гавань и потопят корабли, так что надо продолжать. Тогда Аспе сбежал, оставив вместо себя своего помощника, очень славного испанца, который и вел счет золоту. В первый день наши подсчеты совпадали, но после того как Мендес Аспе уехал и счет продолжал вести этот чиновник, наши цифры стали разъезжаться. Когда погрузка была закончена, шеф казначейства Мендес Аспе пожелал сравнить свои цифры с моими. По моим подсчетам мы погрузили 7900 контейнеров. По его подсчетам -- 7800. Разницу составляла поклажа двух грузовиков, так как каждый грузовик, согласно данной мне инструкции, вез 50 ящиков. А каждый ящик весил около 125 фунтов. Я побоялся сказать Негрину мою цифру, потому что, скажи я ему, что у нас на 100 ящиков золота больше, чем он думает, а потом окажись, что его подсчет правилен, мне пришлось бы отвечать за 100 ящиков золота. Гак что я ему ничего не сказал, но телеграфировал в Москву и позже сообщил им о разнице в подсчетах. Еще до погрузки золота я решил попросить испанское правительство дать ука-зание испанским военным кораблям, чтобы они находились через определенные интервалы в Средиземном море по пути следования наших судов, а капитанам этих кораблей приказать в случае получения особого сигнала SOS, который будет оз-начать, что на советский пароход совершено нападение или что он остановлен, испанские корабли должны немедленно двинуться на помощь советскому пароходу. Этот приказ был отдан капитанам испанских военных кораблей в запечатанных конвертах -- до этого они ничего не знали. А инструкции были такие: как только будет получен особый сигнал SOS, капитаны должны вскрыть конверт и прочесть инструкцию (в инструкции было сказано, что на советский пароход с очень ценным грузом совершено нападение -- спешите на помощь и вступайте в бой). Я знал, что такой приказ не мог быть отдан без согласия Прието, министра обороны, -- в ту пору он был министром морского флота, -- а он ничего не знал об операции с золотом. Так что я позвонил советскому послу в Мадриде Розенбергу и попросил его переговорить с премьер-министром Кабальеро, чтобы министр морского флота Прието отдал соответствующий приказ испанским военным кораблям и их капитанам. Через два-три дня испанский министр финансов Негрин и министр обороны Прието приехали в Картахену. Соответствующие приказы были отданы. Потом я семь или восемь дней трясся, ждал и думал, пройдут ли наши пароходы благополучно по опасным местам в Средиземном море, недалеко от Италии. А через 8 дней, когда я узнал, что пароходы благополучно прошли, я отправил телеграмму Ежову, в которой сообщал, что по моим подсчетам там 7900 контейнеров, а по подсчетам испанцев 7800 контейнеров, и я прошу это проверить. Ну, вот тут уже тайна. Когда я увидел сейчас в газетах, что расписка выдана Советским государственным банком на 7800 контейнеров, а не на 7900, я подумал, что, наверное, Сталин решил воспользоваться ста ящиками золота и пустить их, возможно, на деятельность Коминтерна или на что-то еще. Через несколько месяцев после истории с золотом, когда я лежал в хирургической клинике профессора Бержера в Париже, меня пришел навестить сам начальник советского НКВД Слуцкий и рассказал мне про золото, какое это было большое событие, когда оно прибыло в Москву, и он сказал мне вполне достоверно, что это золото, по словам Сталина, никогда не будет возвращено Испании. Несколько месяцев спустя ко мне пришел близкий мой друг, который был в Испании одновременно со мной и которого я считал ликвидированным. Теперь из советской прессы я знаю, что около месяца тому назад он был реабилитирован и его книги снова печата- ются в России, так что я не стану называть его имени, чтобы не поставить его в сложное положение. Он был очень близким другом Ежова, человеком, который лично докладывал Сталину. Он тогда вернулся из Москвы, где провел месяц, в Испанию и рассказал мне, каким великим событием было прибытие золота в Россию, и спросил, почему я ему об этом золоте ничего не говорил. Но самое интересное: он рассказал мне о том, что сказал Сталин на банкете, в присутствии членов Политбюро, на к