но скорее репатриировать этих русских. Не говоря уже о других соображениях, если они останутся на нашей земле в качестве служащих советских вооруженных сил... мы рискуем получить массу жалоб от этих людей на плохое обращение с ними советских офицеров... а другие могут отказаться признать себя советскими гражданами8. О том же писал и сэр Орм Сарджент, выступавший от лица МИДа9. Идеи и другие сторонники насильственной репатриации неоднократно подчеркивали, что эта политика оправдана необходимостью получить удовлетворительные гарантии сотрудничества СССР в деле возвращения освобожденных английских военнопленных. МИД также надеялся, что выполнение пожеланий Советского Союза послужит залогом добрых отношений между двумя странами10. Важно отметить, что имелось еще одно соображение: англичане боялись, как бы вся история с русскими пленными не привела к открытому скандалу в Англии. Это опасение выражали Герберт Моррисон и Орм Сарджент, а заместитель Идена, сэр Александр Кадоган, высказал 15 октября настоятельное пожелание, чтобы 124 русские гражданские лица (которых нельзя было формально включить в предполагаемые союзные вооруженные силы) были репатриированы как можно скорее". Через два дня после этого Идеи, находившийся вместе с Черчиллем в Москве на конференции "Толстой", встретился с Молотовым и заявил о своем согласии с тем, что все советские граждане должны быть возвращены на родину "независимо от пожеланий отдельных лиц". Одновременно он вручил Молотову копию проекта соглашения, заключение которого должно было предшествовать введению Закона в действие12. Но дела обстояли отнюдь не так хорошо, как могло показаться. Не успел Идеи вернуться в Англию, как Кларк Керр сообщил из Москвы: Народному комиссариату по иностранным делам не нравится проект соглашения, который вы вручили... поскольку в случае его принятия русские пленные будут организованы в союзное вооруженное формирование в Англии, что не отвечает пожеланиям советского правительства. Сотруднику комиссариата Новикову разъяснили, что это единственный способ сделать так, чтобы пленные "до репатриации считались свободными гражданами союзной державы". Новиков, спасая престиж, выдвинул контрпредложение: "советские граждане формально останутся на положении военнопленных до момента репатриации", но в лагеря будут иметь доступ советские офицеры, как если бы пленные были "свободными гражданами союзной державы". Этот нудный обмен мнениями вызвал гнев самого премьер-министра, который обвинил МИД в затягивании дела, что было совершенно несправедливо, ибо МИД всеми силами старался заключить соглашение. На стол в МИДе легла очередная личная записка премьер-министра: Не создаем ли мы ненужные трудности? Мне кажется, мы начинаем пререкаться по поводу дел, которые в принципе уже решены, а в частностях придаем несоразмерно большое значение суждениям мелких чиновников. Я полагал, что мы договорились отослать всех русских назад в Россию. В пространном ответе сэр Александр Кадоган заверил Черчилля, что МИД изо всех сил старается идти навстречу советским пожеланиям, тогда как советские представители по непонятным причинам отказываются принять решение, которое "является не просто наилучшим, но единственно возможным". Черчилль раздраженно приписал внизу письма Кадогана: "Мы должны изба- 125 виться от всех них как можно скорее. Насколько я понимаю, вы обещали это Молотову"13. Почему советские власти так противились мерам, которые были им выгодны? Они хотели получить назад всех военнопленных. Английский МИД испытывал не менее горячее желание от них избавиться. Тогда почему же Советы столько месяцев откровенно тормозили переговоры? Сотрудники МИДа не могли ответить на этот вопрос. Специалистам оставалось лишь удивляться и продолжать переговоры вслепую. Между тем, хотя МИД и не заметил этого, советские власти ясно обозначили причины, по которым возражали против Закона: "В случае его принятия русские пленные будут организованы в союзное вооруженное формирование в Англии, что не отвечает пожеланиям советского правительства". Совершенно ясно, что это не было очередным надуманным предлогом; возражения исходили с самых верхов. Если бы мидовские чиновники призадумались, они заметили бы, что у советских властей вызывает едва ли не патологический страх мысль о наличии оружия у собственных граждан, находящихся за рубежом. Ведь даже в 1936 году Советский Союз, в отличие от нацистской Германии и фашистской Италии, не решился послать свои войска в Испанию14. Мы уже рассказали о том, как НКВД потопил проект ССО по использованию освобожденных русских военнопленных для совместной работы с французскими маки или организации сопротивления среди иностранных рабочих в Германии. Гусев голословно заявлял, будто английские военные власти в Египте "мобилизуют в армию советских военнопленных" (лорд Мойн после тщательного расследования отверг это обвинение, назвав его "безосновательным... как и прежние обвинения такого рода...")15. В ноябре ВКЭСС было поручено "расследовать сообщение о том, что 850 русских было отправлено из Марселя в Северную Африку для мобилизации во французский Иностранный легион; не успели однако приступить к расследованию, как советское посольство признало, что сообщение оказалось неверным..."16 Тем не менее агенты НКВД, дабы выследить несуществующих русских солдат Легиона, добрались до самого Индокитая17. А в США Громыко высказал американцам аналогичные обвинения, но получил отпор от государственного секретаря Хэлла18. Однако эти фантастические измышления отражали весьма реальные страхи Сталина и советского руководства. Ведь Гитлеру, несмотря на крайне жестокое обращение с русскими, удалось все же набрать из военнопленных почти миллион желавших воевать против коммунизма. Какого же успеха могли добиться гуманные демократические страны, если бы им пришло в голову начать ту же игру! Любой советский гражданин, хоть 126 мимолетно взглянувший на жизнь за пределами СССР, становился политически неблагонадежным и по возвращении неизбежно оказывался в исправительно-трудовом лагере. Даже части Красной армии, побывавшие в окружении, сразу попадали под подозрение. Как же мог Сталин чувствовать себя в безопасности, если на английской земле, вне пределов досягаемости, вдруг возникло бы войско численностью в 20 тысяч человек? Даже если приставить сюда командирами испытанных офицеров Красной армии -- это тоже не решало дела: где гарантии, что они не последуют примеру генерала Андрея Власова? Тем временем английскому посольству в Москве было поручено еще раз попытаться убедить советские власти в необходимости принять Закон, подчеркнув, например, что сформированные таким образом части вовсе не обязательно вооружать. Дело принимало все более безотлагательный характер, поскольку "рано или поздно общественность могла заинтересоваться вопросом о статусе военнопленных, что было бы весьма некстати"19. Патрик Дин высказал опасения относительно обсуждения этого вопроса в парламенте, рекомендуя отказаться от каких-либо упоминаний Закона в палате общин20. После повторного требования советских властей об отмене для их граждан статуса военнопленных терпеливые англичане подготовили новый проект соглашения, заменив неприемлемое для Советов слово "войска" словом "формирования". 1 декабря новый проект был вручен Новикову. Текст сопровождался разъяснениями о необходимости применения определенных терминов: По действующим английским законам, свобода граждан дружественной иностранной державы не может быть ограничена, пока они находятся в Англии, за исключением тех случаев, когда власти Соединенного Королевства готовы доказать перед судом, что граждане, о которых идет речь, служат в вооруженных частях или формированиях [союзного государства]. Внутреннее законодательство Соединенного Королевства может быть изменено только актом парламента... законопроект же по этому вопросу возбудил бы нежелательный интерес общественности и, возможно, споры, что повлекло бы за собой задержки21. Казалось, Новиков и сотрудник лондонского посольства Соболев наконец поняли, в чем тут дело. Но новых инструкций они не получили, сами сделать ничего не могли, и англичанам пришлось разбираться с насквозь лживыми утверждениями генерала Васильева, будто Идеи несколько месяцев тому назад договорился 127 с Гусевым, что русские военнопленные будут считаться "свободными гражданами"22. Наступил новый, 1945, год, а прогресс, по сравнению с августом 1944 года, был ничтожен. Как заметил 4 января Патрик Дин, "несмотря на все наши усилия, мы не достигли заметных результатов". Русские по-прежнему находились в Англии на положении военнопленных, и в последней по времени советской ноте от 27 декабря вновь выдвигалось требование к английским властям "считать русских не военнопленными, а свободными гражданами союзной страны". В связи с этим Дин выдвинул смелое предложение, которое вполне могло бы заставить советских представителей форсировать события: Чтобы уладить наконец дело и больше к нему не возвращаться, мы хотели бы письменно заявить советскому посольству следующее. Если они желают считать своих людей [в Англии] "свободными гражданами", мы вполне готовы с этим согласиться. Это, однако, означает, что русские будут выпущены из лагерей и станут пользоваться той свободой и теми правами, которые имеют прочие граждане союзной страны в Соединенном Королевстве, поскольку это не противоречит интересам государственной безопасности. Если будет взят такой курс, мы не сможем, разумеется, гарантировать, что эти люди будут отправлены в Советский Союз, поскольку мы не будем располагать соответствующими полномочиями; и они смогут, в пределах разумных ограничений, ездить по всей стране и наниматься на работу. Разумеется, писал Дин, советские власти не согласятся на такое предложение, поскольку им важнее всего "содержать этих людей вместе, в условиях военной дисциплины, чтобы репатриировать их"; но такая угроза могла бы подействовать отрезвляюще на советское руководство23. Предложение Дина выглядело вполне разумным: у Англии имелась давняя традиция предоставления убежища политическим беженцам. В 1943 году, например, два русских моряка сбежали со своего судна, стоявшего в английском порту, и английские власти, несмотря на все советские требования, их не выдали24. Как и предполагалось, советские власти не допустили освобождения русских военнопленных в Англии. Было решено, что лучше всего поставить этот вопрос на предстоявшей Крымской конференции25. К тому же советские представители начинали, хотя и с запозданием, понимать, что английский МИД изо всех сил старается им угодить и что добрые отношения с союзниками для него 128 гораздо важнее пленных. Рассмотрев английский проект соглашения, врученный 1 декабря 1944 года, Новиков согласился на компромиссное словечко "формирование", но в пункте о том, что пленные будут подчинены "советскому военному закону", было опущено слово "военному", так как советские власти не собирались создавать из русских пленных военные части. Сотрудник британского посольства в Москве Бальфур докладывал: Я спросил Новикова, прав ли я, предполагая, что, несмотря на отсутствие слова "военный" в новом советском проекте, советские представители в Соединенном Королевстве будут готовы доказать, если дело попадет в суд, что граждане, представшие перед судом, действительно служат в частях или контингентах их вооруженных сил. На этот вопрос он лаконично ответил: "Да, конечно". Хотя Новиков вообще любит быть в разговоре предельно кратким, я вполне уверен, что, поскольку я четко разъяснил ему данный пункт... он понимает значение моих слов26. По мнению Патрика Дина, это был хороший компромиссный вариант27. И 11 февраля соглашение было наконец подписано в Ялте, куда в качестве экспертов по делам военнопленных поехали Дин (от МИДа) и Филлимор (от военного министерства). Обе стороны были удовлетворены компромиссными формулировками, внесенными в текст. Англичане приняли возражения советского правительства против слов "военный" и "вооруженные силы" и согласились использовать вместо них нейтральные термины "советский закон" и "формирования и группы"28. Теперь оставалось лишь принять подзаконный акт о распространении "Закона о союзных вооруженных силах" на советских граждан. Это было сделано 22 февраля 1945 года29. Отныне русские в Англии являлись официально не военнопленными, а служащими союзных вооруженных сил, расположенных на английской земле. Но это была всего лишь фраза, и советская комиссия по репатриации располагала точными инструкциями, запрещающими какие-либо меры по организации пленных в реальную силу. В ряде случаев это приводило к недоразумениям. Так, в апреле генерал Ратов, прибывший в Англию для проведения репатриации, арестовал десять человек и потребовал от бригадира Файербрейса обеспечить им английскую охрану и тюремные условия. Эти люди выразили нежелание возвращаться в Советский Союз. Некоторые из них доведены до отчаяния и открыто 5--2491 129 грозятся покончить с собой, если их будут вынуждать к возвращению. Английский бригадир временно создал "нарушителям" тюремные условия, но попросил генерала Ратова в будущем самого организовывать охрану своих людей в советском лагере Ньюлендс Корнер. "Ра-тов ответил, что не может этого сделать, поскольку его люди не вооружены и советское правительство вряд ли позволит выдать им оружие". В соглашении, подчеркивал Файербрейс в письме Ратову от 25 апреля, специально оговорено, что советские власти обязуются сами поддерживать надлежащую дисциплину. Хотя Файербрейс и согласился, причем весьма неохотно, содержать ограниченное число русских в английской военной тюрьме, это требование не вызвало у него ни понимания, ни желания сотрудничать с Советами30. На деле организация русских пленных не представляла собой "союзные силы" в том смысле, как это подразумевалось в Законе, но вряд ли это могло стать достоянием общественности. Британские и советские официальные лица решительно пошли на умышленный обман, пленные, вероятно, не подозревали о том, что распространение на них Закона имело под собой весьма зыбкую правовую основу,-- во всяком случае, пока находились в лагере. Зато с беглецами могла возникнуть крайне неловкая ситуация. МИД был очень заинтересован в том, чтобы этих людей как можно быстрее возвращали в лагерь, чтобы все было проделано без лишнего шума и, главное, чтобы они не появлялись в суде. Но, как объяснил Патрику Дину сэр Франк Ньюсэм, депутат палаты общин, ...если полиции придется передать военной охране субъекта, самовольно отлучившегося из советских вооруженных сил и не выражающего желания быть переданным своим властям, ее действия вступят в прямое противоречие с законом. Боюсь, что тут не может быть и речи о том, чтобы министр внутренних дел инструктировал полицию либо давал ей советы в устном или письменном виде. Однако Ньюсэм предложил маленькую хитрость. Полиция могла бы временно задерживать подозреваемого в дезертирстве у себя в участке для допроса. За это время можно было бы связаться по телефону с местным отделением штаба и сообщить, когда и где задержанный будет выпущен. Армия могла бы тем временем выслать патруль для ареста этого человека, под свою ответственность, вскоре после его освобождения из полиции. Важно, однако, чтобы 130 такой арест не имел места тут же, прямо возле полицейского участка, или при обстоятельствах, равносильных прямой передаче полицией этого человека в руки военной охраны. К этому письму Ньюсэм приложил проект циркуляра для главных констеблей, предписывая им следовать этой необычной процедуре. 13 апреля Дин ответил согласием: "Мы согласны на предлагаемую процедуру. Хотя с ней неизбежно связан определенный риск и известные хлопоты, мы полагаем, что на практике она окажется весьма эффективной". Джон Голсуорси пояснил в связи с этим: Оказавшись снова в лагере, незадачливый беглец лишается доступа к гражданским властям (если, конечно, он не сбежит снова) и тем самым не имеет возможности заявить протест против этого весьма относительного правосудия. Однако из этого плана ничего не вышло, так как военное министерство отказалось выступать в предназначенной ему роли похитителя людей: Мы не можем согласиться на процедуру, предложенную в письме от 5 апреля. Мы не находим никаких оправданий тому, чтобы военные власти могли арестовывать под свою ответственность членов союзных сил без соблюдения соответствующей процедуры. На наш взгляд, такие действия не меньше противоречат закону, чем те, которых вы, со своей стороны, пытаетесь избежать31. Но мидовским чиновникам сопутствовала удача. Бежать среди русских военнопленных пытались немногие, а удалось это и вовсе единицам. Жертвы будущей репатриации хорошо понимали, какая судьба ждет тех, кто продемонстрирует свое нежелание возвращаться на родину; им оставалось лишь покориться судьбе и уповать на то, что они окажутся в числе считанных единиц, которые уцелеют в лагерях ГУЛага. Но не всегда все шло гладко. Из соображений целесообразности транспортировка русских пленных с театра военных действий на Британские острова была прекращена32. Как мы видим, английские законы были камнем преткновения для сторонников репатриации, тогда как в Европе имелись "все условия к тому, чтобы выполнить требования СССР в полном объеме, одновременно сохраняя за репатриируемыми номинальный статус военнопленных"33. Поскольку советские власти отказались выделить транспорт для перевозки своих граждан, находившихся в Англии, 5* 131 репатриация на английских судах многих тысяч пленных затянулась; но к осени 1945 года практически все были отправлены на родину, за исключением группы пленных со спорным гражданством и восьми человек, внесенных в отчеты в качестве "бежавших и не пойманных"34. Они сбежали из лагерей в Йоркшире, Дареме, Суррее и Суссексе весной и летом. Их имена, разумеется, были известны и, по крайней мере в двух случаях, власти знали об их местопребывании. Эти двое нашли приют и убежище у англичан. Шестнадцатилетнего Ивана Фащенко, например, приютила семья Рокли в Ноттингеме. Согласно рапорту полковника Хаммера из военного министерства, обнаружить его было несложно. Тогда почему же его не арестовали и не передали СМЕРШу? Сотрудник министерства внутренних дел сэр Сэмюел Хор, будущий член комиссии по правам человека при ООН, объяснял майору Уоллису, сменившему Файербрейса: Вряд ли нам удастся уговорить этого молодого человека вернуться в лагерь; обращаться же с этим делом в суд нежелательно, равно как нежелательно и полицейское расследование. Это немедленно вызовет протест его английских друзей, к тому же полиция все равно не в состоянии действовать здесь эффективно. Мы можем лишь предложить вам вновь, как вы уже делали, постараться уговорить его вернуться для последующей репатриации. Дело особенно осложнялось тем, что Фащенко был гражданским лицом и поэтому -- не говоря уже о его юном возрасте -- его нельзя было рассматривать как члена мнимых "союзных сил", к которым относились военнопленные. Опасения Хора подтвердил сэр Томас Браймлоу из МИДа, впоследствии постоянный заместитель министра: Мы полностью согласны с вашей точкой зрения относительно Фащенко. Став "дезертиром", он вряд ли добровольно сдастся советским властям, и они будут очень недовольны, когда узнают, что мы связались с ним, но не смогли арестовать. С другой стороны, всякая попытка арестовать его почти наверняка привлечет внимание общественности, которого мы стремимся избежать во что бы то ни стало... и было бы крайне нежелательно решать его дело в суде. Последнее возражение относится также и ко второму штатскому дезертиру, Лавренчуку35. Что касается остальных шести беглецов, которые как будто служили в Красной армии, то и тут мы бы советовали действо- 132 вать с крайней осторожностью, хотя и понимаем, что это дело, в основном, относится к компетенции министерства внутренних дел. Как вам известно, в Соединенном Королевстве никогда не было организованных "советских сил"... и применение "Закона о союзных вооруженных силах" к находящимся в лагерях в Англии освобожденным советским гражданам, на что мы пошли исключительно ради выполнения условий Ялтинского соглашения, ...всегда было чревато определенными опасностями. Нам остается лишь надеяться, что этот ход никогда не станет объектом рассмотрения в суде. Джон Голсуорси, работавший тогда в Северном отделе МИДа (впоследствии -- посол в Мексике), признавался в письме полковнику Хаммеру: Применение Закона к русским пленным -- явление весьма специфическое... Мы всегда надеялись, что никаких судебных дел в связи с советскими гражданами в нашей стране не возникнет. Многие из тех, кого мы в целях административного удобства считали членами советских "вооруженных сил", в действительности были штатскими и никогда не служили в Красной армии, и если бы такой человек предстал перед судом, это могло бы привести к весьма неприятным последствиям. [Всякая попытка отдать приказ об аресте бежавшего из лагеря] скорее всего, вызовет те самые неприятности (и огласку), которых мы до сих пор избегали, и я полагаю, что мы должны возражать против этого36. Офицер НКВД полковник Клешканов потребовал разыскать одного из восьми "дезертиров", Крохина. В МИДе разгорелась дискуссия по этому поводу, и на ее примере можно понять, почему английские чиновники боялись огласки. Томас Браймлоу писал: Проблема в том... что Крохин может отказаться вернуться, и тогда разразится... скандал... А скандала с разговорами о незаконной процедуре, о том, что людей обманом заставляют соглашаться на репатриацию в СССР и т.д., следует избегать любой ценой... Если после ареста Крохин будет отрицать законность ареста и передачи советским военным властям, ему придется предстать перед судом. В Англии он не первый день, и у него вполне могут найтись друзья, которые посоветуют ему нанять адвоката, и если адвокат знает свое дело, он свяжется с теми законниками, которым известны все ходы и выходы в "Законе о союзных вооруженных силах"... 133 Тогда мы можем столкнуться с мощной защитой интересов военнопленного. Обращения к сомнительному Закону можно было бы избежать, если бы министр внутренних дел подписал приказ о высылке Кро-хина как нежелательного иностранца. Такой вариант рассматривался, но тут, как отметил Браймлоу, могут возникнуть неприятности, если нас спросят, почему мы решили выслать этого человека, вместо того чтобы обойтись с ним, в соответствии с "Законом о союзных вооруженных силах", как с дезертиром. Возникает и еще одно осложнение: по указу о высылке, мы не можем передать его советским органам на территории Англии, но насчет этого, я почти уверен, мы с ними могли бы договориться. О том же пишет в заключение своего письма и Голсуорси: При расследовании сразу обнаружилось бы, на какой тонкий лед мы ступили, применив "Закон о союзных вооруженных силах"... Антисоветская пресса могла бы с легкостью воспользоваться таким разоблачением37. Опасения Голсуорси подтверждал Патрик Дин: Ради выполнения требований советского правительства мы, с некоторым риском для самих себя, растянули Закон до крайних пределов, с тем чтобы всех советских граждан, независимо от того, служили они в Красной армии или нет, можно было отправить назад в Советский Союз, невзирая на их желание. Свою записку Дин закончил фразой: "В данных специфических обстоятельствах это оправдано". Но, перечитав еще раз, вписал перед "оправдано" слово "вероятно"38. ПРИМЕЧАНИЯ См.: Архив военного министерства Великобритании, 32/11137, 51 А, 182 А. См. там же, 144 А; 32/11119, 32 А. Советские власти довольно цинично относились к предлагаемому изменению статуса. Наилучший пример этому -- признание генерала Васильева, что он хочет, чтобы пленные оставались в обнесенных колючей проволокой лагерях, но назывались при этом по-другому (см. там же, 62 А). См.: Foreign Relations of the United States. Diplomatic Papers, 1944, IV, Wa shington, 1966 [в дальнешем FRUS 1944], pp. 1254--1255, а также р. 1261. Cm : Архив военного министерства Великобритании, 32/11137, 128 А, 129 А, 145 А, 147 А; 32/11647, 1С. Там же, 207 А. Там же, 215 А; 32/11119, 62 А. Там же, 32/11137, 179 А. См. там же, 194 А; Документы канцелярии премьер-министра, 3.364/8, 270. Профессор Тревор-Ропер в предисловии к книге Н. Бетелла называет эти доводы "соображениями необходимости" (см.: Nicholas Bethell. The Last Se cret: Forcible Repatriation to Russia 1944-1947.-- London, 1974, p. XII). См : Архив военного министерства Великобритании, 32/11137, 225 А. См. там же, 220 А; Документы канцелярии премьер-министра, 3.434/4, 34--35, 63. Там же, 3.364/8, 250--256. См.: Ronald Hingley. Joseph Stalin: Man and Legend. -- London, 1974, p. 270. Архив военного министерства Великобритании, 32/11137, 119 А, 120 А, 162 А, 185 А, 188 А, 217 А. Там же, 301 А. В советских сообщениях уже не раз указывалось на "исполь зование террористических методов для вербовки советских граждан в Ино странный легион" (FRUS 1944, pp. 1263--1264). См.: "Voinov". Outlaw: The Autobiography of a Soviet Waif.-- London, 1955 [в дальнейшем: Outlaw], p. 241; Архив министерства иностранных дел Вели кобритании, 371 /66343; 371 /56719. В январе 1946 года НКВД опасалось, что Запад собирается сформировать армию русских эмигрантов для вторжения в СССР (см.: Outlaw, p. 241). См.: FRUS 1944, pp. 1251 -- 1252. Архив военного министерства Великобритании, 32/11137, 263 А. См. там же, 32/11119, 105 А--В. 28 января 1946 года Браймлоу высказал та кую же точку зрения (см.: Архив министерства иностранных дел, 371 /57835). Архив военного министерства Великобритании, 32/11137, 379 А; 298 А. Там же, 303 А, 310 А, 311 А. Идеи, однако, необдуманно произнес такую фразу в беседе с Молотовым 16 октября 1944 года (см.: Документы канцеля рии премьер-министра, 3.434, 34). 135 См.: Архив военного министерства Великобритании, 32/11137, 312 А; 313 А. Комментарии по этому поводу британского министерства внутренних дел см. там же, 320 А. См.: Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/37010. См.: Архив военного министерства Великобритании, 32/11137, 321 А, 322 А. См. там же, 383 А. См. там же 32/11681, 9 А, 11 А; 32/11137, 327 А. Текст соглашения см. там же, 390 А. См. там же, 32/11681, 144 А; Архив министерства иностранных дел Велико британии, 371/47895. См.: Архив военного министерства Великобритании, 32/11647, 11 А; Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/47897. Архив военного министерства Великобритании, 32/11647, 10 А, 11 А; Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/47897. См : Документы кабинета министров, 88/30, 452; Архив военного министерст ва Великобритании, 32/11137, 257 А См : Архив военного министерства Великобритании, 32/11137, 327 А. Там же, 32/11683, 107 А "Штатский дезертир" -- это забавное словосочетание служит иллюстрацией отношения английского МИДа к политическим беженцам. Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/47908, 253--259; см. также 371 /47907. Фащенко родился 15 мая 1928 года (см.: Архив военно го министерства Великобритании, 32/11119, 99 D); там же, 177 А; Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371 /56711. Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/47909, 191--194; 371/47910. Через какое-то время, в том же году, при весьма странных обстоя тельствах, Крохин сам сдался советским органам. И это дало британскому МИДу основания полагать, что Крохин был советской "наседкой" (см. там же, 371/47910,222). Там же, 371/47897, 48. Глава 6 ИЗ РАЯ В ЧИСТИЛИЩЕ В Англии русские военнопленные проводили до репатриации по несколько месяцев в "мини-ГУЛаге", в непривычных для них мирных и спокойных условиях. С этим, по-видимому, согласны все общавшиеся с ними англичане. Должно быть, много лет спустя тогдашняя сравнительно свободная и комфортабельная жизнь, вдали от войны и тирании, в сельской местности, вспоминалась им как прекрасный сон. Тем ужаснее оказалась их последующая судьба. Через два дня после высадки союзников в Нормандии в Англию, в лагерь в Кемптон-Парке, доставили первых русских пленных1. Это были рабочие трудовых батальонов, мобилизованные немцами на работы по укреплению Атлантического вала. Большинство попало в немецкий плен в 1942 году, не имея никакого военного опыта. По словам одного из пленных, когда союзники начали бомбить побережье, они "просто сидели и ждали, что будет". Они производили впечатление людей малообразованных. К тому же последние два года, проведенные на чужбине, они были совершенно отрезаны от внешнего мира, так как не знали иностранных языков. И все же, "на вопрос, хотят ли они вернуться в Россию, большинство ответило безразличием, а некоторые даже отказом"2. Правда, в группе из тысячи человек, опрошенной через три недели в транзитном лагере в Дивизесе, большинство, хотя и боялось наказания по возвращении в Советский Союз, готово было вернуться при условии, что пленным "дадут шанс доказать свою преданность родине" или "искупить свою вину". О наказании говорили как один все пленные, хотя они и пошли к немцам на службу по принуждению либо "из-за голода и ужасных условий в лагерях военнопленных"3. В другом лагере двое пленных достаточно красноречиво выразили нежелание возвращаться в СССР, покончив с собой4. Многие хотели как можно скорее связаться с советскими представителями и рассказать свою историю. Они надеялись, что соотечественники поймут, какие нечеловеческие страдания заставили их работать на немцев. Полагая, что англичане мешают им 137 связаться с советским посольством, и стараясь отмежеваться от своих товарищей по несчастью, слишком запятнавших себя сотрудничеством с немцами, пленные устраивали в лагерях "мелкие бунты и голодовки"; поэтому британский МИД, во избежание недоразумений, старался уговорить советских представителей встретиться с пленными5. Первый серьезный инцидент в этой связи произошел в лагере Баттервик, в Йоркшире. Сюда из транзитных лагерей на юге страны были переведены несколько сотен советских граждан разных национальностей -- грузины, татары, жители Средней Азии, в том числе таджики с Памира. Не имея ни малейшего представления о своем будущем, они, естественно, были подавлены и встревожены. Когда их привезли в лагерь, пленные отказались вылезать из грузовиков. Лишь после долгих расспросов переводчик Чеслав Йесман выяснил, что они приняли группу любопытствующих английских офицеров, сбежавшихся поглазеть на русских, за офицеров НКВД, присланных командовать расстрелом пленных. Между прочим, среди пленных было около двадцати детей и большая группа освобожденных из немецкого лагеря для военнопленных на острове Олдерни, захваченного еще до высадки союзных войск во Франции. Вскоре по прибытии в лагерь некоторые начали требовать, чтобы им разрешили вернуться в СССР для участия в борьбе против нацизма. Они составляли петиции и посылали их английским военным властям, в советское посольство и военную миссию. Комендант лагеря, основываясь на сообщениях капитана Нарышкина, владевшего русским, писал по этому поводу: "Агитация за возвращение в Россию вызвана скорее всего страхом перед тем, что с ними станет, если они не заявят открыто о своем намерении [возвратиться], а не какими-то другими причинами"6. По совету юрисконсульта МИДа Патрика Дина, пленным объяснили, что в проволочках повинны советские, а не английские власти, но это только подлило масла в огонь7. Напуганные молчанием представителей своей страны и понимая всю двусмысленность своего положения, обитатели Баттервика -- их было около 550 -- приходили все в большую панику. В петиции от 30 августа они жалуются: "Нам выдали одежду военнопленных, мы считаем это оскорбительным". Петицию подписали те, кто был взят в плен в гражданской одежде: наверное, они боялись оказаться в одной компании с пленными, попавшими к англичанам в немецкой форме и тем себя скомпрометировавшими. Они отказались надеть выданную им форму военнопленных и объявили забастовку. Комендант лагеря приказал снять палатки бунтовщиков и посадить их на хлеб и воду. Некоторые тут же заболели, но, несмотря на зарядивший на сутки дождь, "не проявляли никаких признаков слабости, хотя кое-кто 138 все же надел форму". Как подчеркивалось в рапорте в военное министерство, пленные настолько привыкли к суровому обращению в концентрационных лагерях на континенте, что очень сомнительно, чтобы на них подействовало наказание. ...Положение может изменить лишь визит представителя советского посольства или хотя бы весточка оттуда. Отметив, что пленные немного успокоились ("они надели штаны"), военное министерство настоятельно рекомендовало приложить все усилия к тому, "чтобы к этим русским военнопленным как можно скорее пришел кто-нибудь из советской миссии и разъяснил им их положение"8. Напомним, что советская военная миссия несколько недель делала вид, будто никаких русских военнопленных просто не существует. (Бригадир Файербрейс ответил на это главе советской военной миссии Н. Харламову: "Я могу их вам показать".) Однако на дворе стоял уже сентябрь 1944 года, и советские представители наконец-то получили инструкции из Москвы: было объявлено, что генерал-майор Васильев из советской миссии посетит лагеря русских военнопленных в Йоркшире9. До этого советские представители должны были совершить обряд, неизбежно предшествовавший всем переговорам. Капитан Солдатенков, русский эмигрант, работавший в английской разведке, представил отчет из лагеря в Кемптон-Парке об обширном заговоре, организованном русскими эмигрантами с целью воздействовать на лояльность советских военнопленных в отношении коммунистической партии и государства. Солдатенков утверждал, что нити заговора, задуманного Русской Православной Церковью за рубежом, дотянулись из Сербии до Лондона, а теперь уже -- до лагерей на севере Англии. Возглавляли, дескать, этот заговор бывший командир московского гвардейского полка генерал Гальфтер, председатель эмигрантской партии "младороссов" Джордж Кнуп-фер и княгиня Мещерская10. Правда, сомнительно, чтобы эта группа могла преуспеть в планируемой интриге: генерал и княгиня были уже в таком возрасте, что вообще ни о какой деятельности не могло быть и речи, а партию "младороссов" распустили за несколько лет до описываемых событий. А Кнупфер предположил, что за попытку подрывной деятельности был, вероятно, сочтен показ в соседнем городке старой кинохроники о коронации Николая II. На самом деле рапорт капитана Солдатенкова предназначался для того, чтобы впоследствии, когда между советскими представи- 139 телями и пленными в лагере установится контакт, объяснять страх пленных перед возвращением в СССР происками эмигрантов". Комендант лагеря в Каттерике из чистого милосердия (а, возможно, и руководствуясь Статьей 16 Женевской конвенции) разрешил священнику лондонской православной церкви навещать военнопленных и совершать богослужение. Прибыв в Йоркшир, отец Михаил Польский, к своему удивлению, обнаружил, что многие советские граждане прекрасно осведомлены о литургии. Служба проходила в большом бараке, куда битком набились военнопленные, и даже просоветски настроенные офицеры "внутреннего круга" с любопытством наблюдали за службой. Около семидесяти пленных исповедались и причастились. Затем отец Михаил побеседовал с ними и подарил музыкальные инструменты и собранные его прихожанами русские книги, не имеющие никакого отношения к политике. Он отметил, что пленных очень хорошо кормят, а английские офицеры поделились с ним надеждой, что русские увезут домой добрые воспоминания о британском гостеприимстве. Однако после жалобы Солдатенкова все визиты такого рода были запрещены. Рассказ отца Михаила Польского подтверждает М. Кульман, русская эмигрантка, живущая в Лондоне. Она присутствовала на собрании, где около 50 женщин и мужчин слезно умоляли ее спасти их от репатриации. Они объяснили, что всех их ждет суровое наказание; но у М. Кульман создалось впечатление, что больше всего их пугала перспектива вернуться в страну безбожия. "Ста-лин хочет отлучить нас от Бога! -- говорили они.-- Мы тысячу лет жили с Богом, не может же советская власть переделать то, что существовало веками!" Но чем могла им помочь госпожа Кульман? Ей оставалось лишь бормотать бессильные слова утешения12. Не прошло и трех месяцев после прибытия пленных, как в лагерь приехал первый советский представитель. 8 сентября генерал-майор Васильев, новый глава советской военной миссии, объезжал Йоркшир с группой советских и английских офицеров, и англичане возлагали большие надежды на этот несколько запоздалый визит. В первые два дня своей поездки генерал Васильев посетил лагерь Баттервик, где находилось около 3 тысяч русских военнопленных, из которых 450 все еще бастовали. Те, кто служил в немецкой армии, построились на пустой площади, и генерал обратился к ним с речью. Он сказал, что советское правительство их не забыло и что все они в конце концов вернутся домой, хотя из-за трудностей с транспортом это дело несколько затянется. На этом он закончил свое выступление и стал отвечать на вопросы пленных. 140 Что с нами будет, когда мы вернемся домой? Не волнуйтесь,-- ответил генерал.-- У нас всем мес та хватит. Знает кошка, чье мясо съела,-- отозвался мрачный голос. Вам нечего бояться: вас ведь силой заставили служить в немецкой армии. Кто-то выкрикнул из толпы: -- Никто нас не заставлял. Мы в вас стреляли. Но генерал был милосерден и снисходителен. Ну что ж, и в этом мы разберемся -- отыщем виноватых и отделим их от невиновных. А вот это,-- и он указал пальцем на немецкую форму одного из солдат,-- бросим в печь. И нас вместе с нею,-- не унимался мрачный голос. Во время визита советских офицеров военнопленные держали себя в целом очень уверенно и даже вызывающе. Солдаты Русской освободительной армии обвиняли красноармейских генералов в том, что в 1941-42 годах их бросили на произвол судьбы; с гордостью выставляли напоказ нашивки РОА; и когда к ним подошел советский полковник, отказались его приветствовать, а