кого корпуса был признан подлежащим репатриации, тогда как его брат, служивший в "шуцкорпсе", репатриации не подлежал. (См.: В. Науменко, указ. соч., т. 2, с. 160). См.: Pavlo Shandruk, указ. соч., р. 291; Foreign Relations of the United States. The Conference of Berlin, v. 1.-- Washington, 1960, p. 797. 22 мая Ватикан заявил аналогичный протест по поводу других беженцев (см. там же). По сообщению Олега Кравченко. Я благодарен племяннику полковника Лин- га, Кристоферу Лингу, за помощь в идентификации этого человека. В отчете полковника Хиллса в кн.: Peter Huxiey-Blythe, указ. соч., р. 97, полковник Хиллс, по-видимому, спутан с полковником Уолтоном Лингом. По сообщению Брюса Маршалла. События 28--29 мая воссозданы на основании бесед с бригадиром Ашером, полковниками Говардом и Р. Прайсом и майором Дружакиным, а также по документам Архива военного министерства Великобритании, 170/4982, 5026. Бригадир Дж. Л. Верни полагал, что первый же казачий генерал, встретив шийся в Австрии, был военным преступником. Тем не менее на конференции у бригадира Ашера он присоединился к большинству, которое возражало про тив транспортировки пленных навстречу возможной бессудной расправе. (Ру копись мемуаров генерала-майора Верни любезно предоставил мне его сын, майор Питер Верни.) Архив военного министерства Великобритании, 170/4396. Там же, 170/4988. Следует отметить, что в тот момент они находились вне контроля бригадира Мессона. Архив военного министерства Великобритании, 170/4461. См.: В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 238--240. Там же, т. 2, с. 56--57. 316 Информация получена от генерала-майора Бредина и бригадира Трайона-Виль- сона. О задаче, поставленной перед полком, см. в Архиве военного министер ства Великобритании, 170/5045. См. там же, 170/4461, 4396; В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 138, 240--241. См.: Архив военного министерства Великобритании, 170/4461; В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 208; там же, т. 2, с. 35--36. Выдержки из разговора с генералом Горацио Мюрреем. См. также его письмо в The Times, 7.12.1974. 1225 казаков были зарегистрированы в качестве конюхов и затем спасены (см. сообщения генерала Мюррея и бригадира Ашера; цифра "1225" приведе на в Архиве военного министерства Великобритании, 170/4982). Н. Бетелл говорит об исчезновении еще примерно 1700 человек (см.: Nicholas Bethell, указ. соч., р. 133). По оценке полковника Вагнера, у него было около 10 тысяч человек, из которых 4 тысячи 29--30 мая были отосланы в Юденбург (см.: Ар хив военного министерства Великобритании, 170/4982). В английском издании книги Н. Краснова (The Hidden Russia.-- New York, 1956, pp. 18--19) майор Дэвис почему-то назван "Стоуном". В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 141; см. там же, с. 139, 142; Josef Mackiewicz, указ. соч., р. 154. В 1958 году полковник Малколм вспоминал о присутствии в то время в диви зионном штабе в Лиенце офицеров разведки (см.: Peter Huxley-Blythe, указ. соч., р. 212). В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 175. Копии этого прошения или записи о его получении нет ни в Королевской библиотеке в Виндзоре (по сообщению библиотекаря сэра Роберта Макворс- Янга), ни в библиотеке лондонской резиденции архиепископа Кентерберий- ского, Ламбетского дворца (по сообщению библиотекаря И. Дж. Билла), ни в личных бумагах архиепископа Фишера (по сообщению настоятеля Вестмин стерского собора), ни в штаб-квартире Международного комитета Красного Креста (по сообщению П. Вибера, заведующего отделом документации). См.: Н. Краснов. Незабываемое, с. 41; В. Науменко, указ. соч., т. 2, с. 279. Рассказ о том, как Советы приняли Краснова и Шкуро, подтверждается также англий ским офицером, свидетелем событий (см.: Н. Бетелл, указ. соч., с. 149--150). См.: Архив военного министерства Великобритании, 170/4461. Т. Kubansky. A Memento for the Free World.-- Paterson, New Jersey, 1960, p. 42. Архив военного министерства Великобритании, 170/4461. См.: H. Краснов. Незабываемое, с. 34; В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 168, 169, 172; там же, т. 2, с. 104; Архив военного министерства Великобритании, 170/4461; Peter Kenez. Civil War in South Russia, 1918,-- Berkeley, 1971, p. 182; H. N. Williamson. Farewell to the Don.-- London, 1970, p. 20. См.: В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 169. Это оружие запечатлено на фотогра фии Шкуро (см. там же, т. 2, между с. 128--129). Архив военного министерства Великобритании, 170/4389. Всем казачьим и кавказским офицерам было приказано сдать шашки утром 27 мая (см.: В. Нау- 317 менко, указ. соч., т. 1, с. 122) Их хранили отдельно от остального офицерского имущества, а шашку Доманова передали в Юденбурге советским представителям (см.: Архив военного министерства Великобритании, 170/4388) Передававший ее английский офицер отметил, что советский офицер "был разочарован тем, что это -- боевое оружие, а не церемониальный предмет" (там же, 170/5025). Уцелел лишь прекрасный казачий кинжал генерала Краснова, подаренный ему когда-то императором Николаем II. Лидия Краснова после отъезда мужа "на конференцию" предложила кинжал майору Дэвису, но тот вежливо отказался. Разумеется, Шкуро и других офицеров сопровождал в их передвижениях по Австрии тщательно составленный список По прибытии в Юденбург он был вручен полковнику НКВД (см там же, 170/4993, 5025; В. Науменко, указ соч., т. 1, с. 180; там же, т. 2, с 301). Перед отправкой в Москву список был проверен в штабе СМЕРШа в Бадене (см "A. I Romanov", указ соч., р 154). Что же до причин, по которым советские власти так страстно жаждали запо лучить Краснова и Шкуро, то об этом мы знаем из уст самого Меркулова. Интервью датировано 18.7.1945, но леди Лимерик, просмотрев свои дневники, уверяет, что, хотя она и помнит о беседе с генералом Китли, в июле ее в Австрии не было. Очевидно, интервью состоялось в Англии, и в таком случае Китли прилетел сюда специально для того, чтобы ответить на обвинения Сел- би-Бигга См.: Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/51227 Unconditional Surrender in Austria.-- Journal of the Royal United Service In stitution, 1954, XCIX, p. 265 Архив военного министерства Великобритании, 170/4241.В Имперском воен ном музее (А 927/3) хранится документальный фильм о визите генерала Китли 12 мая 1945 года к советскому генералу в Вольфсберге. 72. ВМ 3928, 2 А, 31 А. 73 См. там же, 18 D. В это же время в Австрии были выданы советским властям другие взятые в плен русские, а в момент капитуляции немецких войск в Италии советское командование получило от англичан сообщение, что "выдача наличного состава армии Власова будет производиться так же, как до сих пор" (Архив военного министерства Великобритании, 204/1596) 74. См.: Документы канцелярии премьер-министра, 3/364, 741--742. 75. ВМ. 3928, 4 А Там же, 8 А, 15 А. Там же, 7 А, 24 А, 26 А, 40 А; Архив военного министерства Великобритании, 32/11119, 325 А, 326 А; ВМ. 3928, 37 А. Там же, 40 В; см. также 18 С, 19 А. 79 См : Архив военного министерства Великобритании, 170/4241. 80. Так считает Н. Бетелл (см.: H Бетелл, указ. соч , с. 108--109). Архив военного министерства Великобритании, 214/4183; 214/359. Там же, 170/4183, 487 83. См.: Nigel Nicholson. Alex -- London, 1973, pp. 47--66. 318 84 Документы канцелярии премьер-министра, 3/364, 750; W. S. Churchill. The Second World War, v. VI -- London, 1954, p. 647. См.: David Littlejohn, указ. соч., р. 365. У военного министерства в тот же день запросили информацию (см.:ВМ. 3928, 9 А--11 А). 85. См.: Документы канцелярии премьер-министра, 3/364, 748. 86 ВМ 3928, 18 А, 22 А. Документы канцелярии премьер-министра, 3/364, 254. Документы министерства колоний, 730/13. Я благодарен доктору Мартину Гилберту, который предоставил мне эту и следующую цитаты. 15 июля 1921 года (там же). Harold Macmillan. The Blast of War: 1939-1945 -- London, 1967, p. 609. Harold Macmillan Tides of Fortune: 1945-1955 -- London, 1969, p. 17. Англий ские пленные не "подлежали обмену": их выдача беспрепятственно осущест влялась уже несколько недель (см.: ВМ. 3928, 18 С, 19 А). См также: Архив военного министерства Великобритании, 32/11137, 62 С, 388 А Вряд ли Макмиллан, говоря о "White Russians", имел в виду белорусов, которых среди казаков не было. См также: Peter Huxley-Blythe, указ. соч., pp. 202--210; The Sunday Times, 26.2.1978 См.: Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/66344, 66347 Глава 12 КОНЕЦ ГЕНЕРАЛА ВЛАСОВА 28 января 1945 года в Берлине было официально объявлено, что русская армия под командованием генерала Власова более не является частью вермахта, но представляет собой независимое формирование, подчиняющееся правительству Комитета освобождения народов России (КОНР)1. До сих пор, как уже упоминалось в первой главе, власовская армия существовала только на бумаге, а ее "генерал" был, по сути, узником. Хотя в немецкой армии служило предположительно 800 тысяч русских, украинцев, прибалтийцев, кавказцев, татар и другие национальные "легионы", все это были раздробленные формирования, которыми командовали исключительно немцы, а генерал Власов не имел права отдать приказ даже взводу своих соотечественников. Ни Власов, ни его армия не пользовались популярностью у заправил рейха. Гитлера и Гиммлера не убедили доводы Власова о том, что "русского может побить только русский", они считали генерала и его "армию" всего лишь пропагандистской фикцией, полезной для усиления дезертирства из Красной армии. Розенбергу претила твердая решимость Власова восстановить единую национальную Россию, очищенную от большевизма (это противоречило его собственной политике дробления России на составные части). Из всех нацистских руководителей у одного лишь Геббельса хватило ума понять то, что он сформулировал 29 апреля 1943 года: "Если бы наша восточная политика была разумнее, мы наверняка бы достигли гораздо большего"2. Самым ярым врагом Власова был, вероятно, рейхсфюрер СС Гиммлер. Его приводила в ярость одна лишь мысль о том, что Германия будет чем-то обязана "недочеловеку"-славянину. Свои чувства Гиммлер выразил в речи 14 октября 1943 года в Бад-Шахене: Господин Власов начал выказывать чрезмерную гордость, присущую русским и славянам. Он заявляет, что Германия не может завоевать Россию, что Россия может быть завоевана только русскими. Осторожнее, господа: в этой сентенции 320 таится смертельная опасность... У германской армии может быть только одна молитва -- утром, днем и вечером: мы победили врага, мы, немецкая пехота, победили всех врагов в мире. И если вдруг появляется какой-то русский, дезертир, который позавчера, может, был подручным мясника, а вчера -- сталинским генералом, и читает нам лекции с чисто славянским высокомерием, утверждая, что Россия может быть завоевана только русскими, то я вам скажу, что уже по одной этой фразе видно, какая он свинья. Так думал Гиммлер в 1943 году. Но не прошло и года -- и он был вынужден согласиться на встречу с "господином генералом" Власовым и вежливо выслушивать в разговоре язвительные вопросы собеседника насчет нынешней военной ситуации "недочеловеков" и намеки на то, что он, Власов, до плена командовал армией, которая в 1941 году нанесла немцам серьезный урон. А в заключение беседы Гиммлер пообещал помочь Власову стать командиром действительно независимой русской армии. Впрочем, причину такой перемены в поведении рейхсфюрера СС понять нетрудно. За 11 месяцев, прошедших между его речью и встречей с Власовым, положение на фронтах существенно изменилось -- на западе союзники продв'инулись в восточную Францию и северную Италию, на востоке советские войска полностью освободили советскую территорию и неудержимо продвигались в Польшу и Румынию. Тут уж даже фанатичному приверженцу идеи германского расового превосходства приходилось признать, что дела обстоят не совсем так, как раньше, что полное военное поражение союзных стран становится все более отдаленной или даже -- если только он смел себе в том признаться -- недостижимой целью. Правда, оставалась еще на все лады рекламировавшаяся идея, что западные и восточные союзники вцепятся друг другу в горло и тем спасут Германию, но пока что никаких признаков такого поворота событий не наблюдалось. И одни лишь "остполитикер" (восточные политики), чьи взгляды деятели рейха высмеивали в 1943, предлагали внешне вполне реальную надежду на нарушение баланса сил одним ударом. Если Власов и его помощники выйдут на поле боя как независимая русская армия, действующая в союзе с Германией, война на Востоке может превратиться в русскую гражданскую войну, и это станет повторением 1917 года, причем Власов сыграет роль орудия немецкого генерального штаба, как в свое время -- Ленин. Тогда переворот, осуществленный при поддержке Германии, заставил Россию выйти из войны -- то же самое может удаться и теперь. Конечно, та Россия, которую намеревается восстановить Власов, могла бы обернуться для немецких амбиций ничуть 11--2491 321 не меньшей угрозой, чем сталинская. Но гений фюрера найдет выход из положения: например, поставит раздираемой междоусобной борьбой России такие условия, по сравнению с которыми Брестский мир покажется образцом великодушия. На протяжении многих месяцев отдельные группы в окружении Гиммлера пытались заинтересовать его различными аспектами "восточной политики". Но, наверное, именно события в июне-июле 1944 года -- высадка союзников в Нормандии и прорыв Красной армии в Польше, последовавший за начатым 20 июня наступлением, -- заставили Гиммлера вновь вспомнить о наглом "подручном мясника". Среди сотрудников Гиммлера выделялся молодой штандартенфюрер СС Гюнтер д'Алькэн, редактор еженедельника СС "Шварц-корпс", ответственный также за пропаганду на Восточном фронте и понимавший, как важно в этом деле играть на ненависти многих русских к их варварскому режиму. Весной 1944 года д'Алькэн познакомился со Штрик-Штрикфельдтом, прибалтийским немцем, служившим в немецкой армии и близким к Власову. Штрикфельдт уговаривал д'Алькэна использовать в обращениях к советским солдатам идеи русского освободительного движения. Его доводы показались штандартенфюреру убедительными, и он согласился начать такую пропагандистскую кампанию на Южном фронте. Успех операции под кодовым названием "Скорпион" превзошел все ожидания: приток дезертиров из Красной армии увеличился вдесятеро. Убедившись в правоте Штрикфельдта, д'Алькэн решился обратиться к руководству СС. Его красноречие -- вкупе с катастрофическим развитием дел на фронте -- принесло плоды, и Гиммлер дал согласие на встречу с человеком, которого за девять месяцев до того обзывал "свиньей"3. Встреча была назначена на вечер 20 июля4, но именно в этот день бомба, подложенная графом фон Штауффенбергом в Волчьем логове, едва не убила Гитлера, и встреча, разумеется, не состоялась. На другой день оберфюрер СС доктор Эрхард Крегер встретился с генералом СС Бергером для обсуждения вопросов, связанных с датскими "ваффен СС". В конце разговора Бергер сказал, что Гиммлер поручил ему прощупать Власова в предварительной беседе, а поскольку Бергер понятия не имел, чего от него хочет рейхсфюрер, он попросил оберфюрера присутствовать при разговоре с русским генералом (Крегер был родом из Прибалтики и говорил по-русски). Встреча состоялась через несколько дней. Власов произвел самое благоприятное впечатление на Бергера (который, кстати, уже однажды его "прощупывал")5. В телефонном разговоре с Гиммлером он рекомендовал предоставить Власову все возможности 322 для проведения в жизнь его программы, а доктора Крегера назначить офицером связи между власовским движением и командованием СС. Гиммлер согласился, и Крегер почти до самого конца выполнял роль единственного официального посредника между немецкими властями и командованием РОА. Вскоре Гиммлер заявил о своей готовности лично встретиться с Власовым. 16 сентября Власов приехал в полевую штаб-квартиру рейхсфюрера СС в Растенбурге, в Восточной Пруссии. На встрече присутствовали также Гюнтер д'Алькэн и генерал Бергер, переводчиком был доктор Крегер, который и поделился с автором своими воспоминаниями. Гиммлер был безукоризненно вежлив, извинился, что встречу пришлось отложить, и с явным уважением выслушал высокого, представительного "русского де Голля". Рассказы о том, чего он мог бы добиться, если бы ему предоставили свободу действий, так увлекли Гиммлера, что встреча продолжалась 6 часов. Когда разговор закончился, Власов торжествующе заявил Штрик-Штрикфельдту, что наконец-то они добились своего! Рейхсфюрер СС согласился предоставить русскому освободительному движению статус независимой организации с правом набирать армию из миллионов русских, находящихся в пределах Великого Рейха6. Гиммлер действительно отнесся к планам Власова с энтузиазмом. По словам доктора Крегера, руководитель СС сумел понять, что спасти Германию от катастрофы может только новая политика. Уповать на то, что вермахт сам, без посторонней помощи, справится с большевизмом, было уже немыслимо, и если Власов в состоянии выполнить свои обещания, следует непременно к нему обратиться, -- так рассуждал Гиммлер, да и Геббельс считал поддержку Власова реальной политикой для Германии. Тем не менее новая стратегия вызвала сопротивление мощных сил. Розенберг, усмотрев в ней прямой вызов своей политике раздела России между населяющими ее народами, потребовал у доктора Крегера объяснений. "Вам следует обратиться не ко мне, а к моему начальнику",-- сардонически ответил оберфюрер. "А кто ваш начальник?"-- спросил Розенберг, но, услышав зловещее имя Гиммлера, поспешил сменить тему разговора. Однако с фюрером -- пока еще всемогущим -- такой трюк бы не прошел. Хотя Гитлер с трудом согласился, наконец, укрепить трещавший по швам вермахт парой тысяч русских наемников, он вовсе не имел в виду создания настоящей армии, которая, на его взгляд, неизбежно стала бы пятой колонной. Поэтому намерения Гиммлера с самого начала тормозились реальной или потенциальной враждебностью Гитлера и его непосредственных советников, и он дал согласие лишь на создание армии, не превышающей трех дивизий, тогда как il* 323 Власов рассчитывал на десять. Но привередничать было бы неразумно, и Власов взялся за создание нового "правительства" и набор "армии". У него было немало сторонников в СС и вермахте: многие влиятельные немцы считали, что сделать ставку на русского генерала -- куда реальнее и надежнее, чем дожидаться разрекламированного секретного оружия. Крупнейшие нацистские деятели -- Гиммлер, Геббельс, Геринг и Риббентроп -- прощупывали Власова. Наконец, к различным "национальным комитетам", представляющим прибалтийцев, украинцев, грузин и другие меньшинства России и находящимся под покровительством Розенберга, обратились с призывом объединиться под эгидой нового руководства. Это руководство составили сам Власов, личность яркая и незаурядная, украинец Сергей Буняченко, отличавшийся своенравным и независимым характером, Малышкин и Трухин -- бывшие красноармейские офицеры, служившие в армии еще в царское время, и бывший командир советской гвардейской дивизии Владимир Боярский. Самой интересной фигурой среди них был, пожалуй, Георгий Жиленков. Беспризорник, осиротевший после большевистского переворота, он вырос в московских трущобах, в юности вступил в партию и дослужился до политрука. Попав в плен, он стал ярым приверженцем дела русского освобождения. Человек умный и изобретательный, он быстро выделился и во власовском движении выполнял функции неофициального "министра пропаганды"7. Сложные маневры, интриги и отсрочки изрядно подорвали веру руководителей РОА в успех своего дела. С приближением зимы 1944 победы союзников становились все убедительнее, и в поисках утешения лидеры движения все чаще обращались к водке. Наконец, 14 ноября 1944 года настал момент, который можно считать началом нового русского национального движения: был создан КОНР. Пятьсот делегатов, представлявших различные народы, населяющие Россию, собрались в Праге, в Градчанском дворце. Здесь, в Испанском зале, в 3 часа дня, под приветственные крики собравшихся был оглашен Манифест КОНР. Этот важный документ провозглашал целью Комитета "свержение сталинской тирании" и "создание новой свободной народной государственности". В Манифесте говорилось, что Комитет приветствует помощь Германии на условиях, не затрагивающих чести и независимости нашей родины. Эта помощь является сейчас единственной реальной возможностью организовать вооруженную борьбу против сталинской клики. Национал-социализм, его доктрины и вожди в документе даже не упоминались, не было здесь и ссылок на такие отвратительные принципы нацистской политики, как антисемитизм и агрессия. 324 1 Сообщения о Пражском манифесте вызвали широкий отклик среди русских, причем не только в Германии и России. В часе езды от центра Парижа находился лагерь Боригар, где собралось несколько тысяч русских, освобожденных союзниками во Франции. Один из его обитателей, молодой человек, отца которого в свое время арестовали и который был вынужден с малолетства работать, чтобы как-то прокормиться, вспоминает, как его товарищи встретили сообщение о Манифесте. Собравшись вокруг приемника, они с радостной надеждой ловили такие выражения, как "ликвидация принудительного труда", "ликвидация колхозов", "установление неприкосновенной частной трудовой собственности" -- и ведь все это говорилось по-русски!8 Правда, обитателям лагеря Боригара, несмотря на все эти надежды, вскоре предстояло возвращение в СССР. Но даже в лагерях ГУЛага, на Воркуте и в Камышлаге, бывшие власовцы с гордостью вспоминали идеалы, нашедшие выражение в Пражском манифесте. Николай Краснов пишет: Власовец, прошедший через огонь, воду и медные трубы наступлений и отступлений во время войны, лагеря смерти Гитлера, когда-то ликовавший в дни обнародования Пражского манифеста и подло выданный культурным и гуманным Западом, невольно чувствовал себя политической элитой... Он никогда не спустился бы до партийца, не угодившего начальству, не угадавшего "линии" и споткнувшегося на ровном паркете партии9. Но Манифест 14 ноября был обнародован в недобрый час: в конце 1944 года вероятность опрокинуть советский режим извне фактически равнялась нулю. Рассчитывать на мятеж в Красной армии с целью свержения партийной олигархии тоже не приходилось. В армии и народе царила в те дни атмосфера упоения военными успехами, многие верили, что победа повлечет за собой смягчение режима, и вряд ли эти соображения могли отступить перед обещанием свободы, исходившим из такого источника, как Власов,-- если вообще простые люди о нем хоть что-то слышали. Напротив, преступления немцев во время оккупации оставили неизгладимый след в русском сознании, и всякое движение, появившееся на таком фоне, неизбежно должно было казаться подозрительным и нечистым. Как бы то ни было, вопрос о том, чего могло бы достичь нестесненное русское освободительное движение, остается чисто академическим. Немецкие власти так и не прониклись доверием к Власову. За сутки до Пражской конференции Берлин ни с того ни с сего запретил министрам рейха и членам дипломатического кор- 325 пуса присутствовать на ней. 27 января 1945 года Гитлер лично разразился резкой обличительной речью против Власова, недобрым словом помянув мимоходом и казаков фон Паннвица. Правда, вождь, сходящий со сцены, жил уже в мире фантазий и не очень четко представлял себе, что происходит: на следующий день после этой речи было объявлено о суверенности "правительства" КОНР. Комитет считал первоочередным делом не иллюзорную независимость и даже не возможность вести пропаганду и издавать прокламации. Главным для него было право набирать войска. Несмотря на все препоны, чинимые немецким верховным командованием, зимой 1944-45 -- впервые после 1921 года -- стали создаваться целиком русские военные формирования, которые вступали в бой с Красной армией. Кроме того, на несколько коротких месяцев возникло миниатюрное свободное русское государство. Из Далема, пригорода пустеющего день ото дня Берлина, "правительство" КОНР переехало в Богемию, в Карлсбад, а "генеральный штаб" Власова перебрался в Хейберг. Отдел пропаганды и офицерская школа были переведены из Дабендорфа в замок Гис-хюбель в Судетах. КОНР вступил в переговоры с уже действующими русскими отрядами, и под конец войны казаки фон Паннвица, Доманова и сербский "шуцкорпс" Рогожина официально вошли в РОА. С украинцами дело обстояло хуже. Хотя на Пражской конференции присутствовали представители каких-то сил украинского движения, Галицийская дивизия генерала Шандрука сохранила свою независимость10. Все это, конечно, было весьма иллюзорно, и первейшей целью Власова являлось создание настоящей армии. В Мюнзингене (Вюртемберг) Буняченко стал командиром первой из трех дивизий, санкционированных осторожным Гиммлером. Ядро дивизии составили 5 тысяч человек, которыми ранее командовал прославившийся в Польше своей жестокостью Бронислав Каминский, и группировка из белогвардейской русской дивизии "Рутения", относившейся к "ваффен СС". К ним добавились военнопленные и "восточные рабочие". По соседству, в Хейберге, проводила набор и обучение 2-я дивизия под командованием генерала Зверева. Наконец, было создано авиационное формирование -- правда, пока без самолетов, -- под командованием Владимира Мальцева и общим руководством бывшего военно-воздушного атташе Германии в Москве генерала Ашенбреннера". Доктор Крегер, сопровождавший Мальцева и Ашенбреннера во время их визита к Герингу в Каринхолл, пишет о том, что все эти приготовления носили крайне туманный характер. Визит к Герингу был нужен для назначения Мальцева на должность генерала. (При всей "суверенности" РОА Власов не имел права про- 326 двигать офицеров выше звания полковника без одобрения немцев.) В разговоре Геринг признался, что англичан, французов и американцев он все же более или менее понимает, но ни он, ни его коллеги не в силах постичь истинный характер России и русских. Это признание второго человека в рейхе, сделанное буквально на исходе войны, произвело на Крегера весьма мрачное впечатление. К тому же беседа проходила под аккомпанемент легкой дрожи, время от времени сотрясавшей мебель и стекла в окнах. Это с западного берега Одера била артиллерия маршала Жукова. Но даже эти весьма ограниченные меры по созданию власов-ских дивизий по-прежнему тормозились страхами перед Гитлером. Буняченко и Зверев успешно проводили набор в дивизии, но оружие и амуницию они не получили, и не похоже было, что им удастся в скором времени участвовать в военных действиях. Наконец генерал Кестринг, инспектор Восточных армий, отвечавший за русское движение, решил, что единственный способ убедить верховное командование и Гиммлера в эффективности РОА -- это провести пробный бой. Буняченко воспринял эту идею в штыки, заявив, что не позволит своим формированиям участвовать в бою до окончания обучения и получения полного боекомплекта. Тогда из русских, находящихся в Штеттине (ныне Щецин), была набрана группа добровольцев под командованием двух белоэмигрантов, полковника Сахарова и графа Ламсдорфа, и они отважно атаковали укрепленный плацдарм в Нейловине, на Одере. С точки зрения Кестрин-га -- и, соответственно, Геринга -- еще более внушительным успехом боя было то, что к власовцам перешли сто красноармейцев. Каким же мог быть эффект этого эксперимента, если бы его провели в более широком масштабе! Конечно, с ним запоздали на три года, но все же -- разве не поразительно, что даже теперь, когда Германия доживала последние недели, антикоммунистические русские формирования в Померании и Югославии все еще привлекали значительные количества перебежчиков!12 Гиммлер был очень доволен этими результатами и выразил свое восхищение в телеграмме Власову. 23 февраля, в штаб-квартире Гиммлера, Гейнц Герре, старший немецкий офицер, ответственный за создание русской армии, получил согласие рейхсфюре-ра СС на развертывание РОА на Восточном фронте. Герре вернулся с победой, но упрямый Буняченко, дивизия которого должна была выполнить эту задачу, заявил, что он, как русский генерал, может принять такой приказ только от своего командующего. Доктор Крегер вспоминает Буняченко как храброго и способного солдата, но немцам было трудно сотрудничать с ним. В свое время он служил в штабе Тимошенко, в 1942 году попал в плен, жизненные 327 испытания сделали его закоренелым циником, а с приближением конца Германии он все чаще впадал в отчаяние, единственным спасением от которого становилась бутылка. Власов отдал приказ, и 1-я дивизия выступила. Вермахт не предоставил им никакого моторизованного транспорта, а бомбежки союзников вывели из строя железнодорожную линию между Ульмом и Нюрнбергом, так что первые 200 километров дивизия со всем снаряжением проделала пешком. По пути к ним присоединялись группы русских "восточных рабочих" и военнопленных, и когда 19 марта они достигли Нюрнберга, состав дивизии возрос примерно на три тысячи человек13. На время погрузки в поезда Буняченко устроил себе штаб-квартиру в соседней деревне, и здесь случился один довольно неприятный инцидент. Генерал Власов, как обычно в сопровождении доктора Кре-гера, явился осмотреть уходящие на фронт войска. Было 8 часов утра, и никто не доложил Буняченко о появлении генерала и оберфю-рера. Адъютант смущенно объяснил, что Буняченко не может принять их, так как мучается зубной болью. Когда же они стали настаивать, он попытался попросту загородить им путь, но Власов, человек недюжинной силы и почти двухметрового роста, отстранил его и вошел в комнату. За столом, уставленным бутылками и стаканами, сидели вдрызг пьяные генерал Буняченко и его начальник штаба, а также два младших офицера и парочка полуодетых девиц явно не военного вида. Поскольку Буняченко в это самое время должен был заниматься отправкой своей дивизии на фронт, Власов, естественно, пришел в ярость. К тому же он, видно, боялся, как бы доктор Крегер не доложил об этом Бергеру или Гиммлеру. По словам самого Креге-ра, после этого случая он не раз чувствовал на себе неприязненный взгляд Буняченко. Тем не менее все прошло по плану, и 26 марта последние отряды прибыли в учебный лагерь в Либерозе, к северу от Коттбу-са. Немецкий командующий группы армий "Висла" генерал Хейн-ричи с немалым удивлением встретил неожиданное подкрепление и поначалу не мог придумать ему подходящей задачи, но в конце концов решил пустить русским солдатам кровь в наступлении на плацдарм советских войск в Эрленгофе, к югу от Франкфурта-на-Одере. На эту позицию уже была предпринята неудавшаяся атака, после которой плацдарм еще дополнительно укрепили. Это была невероятно трудная задача, но Буняченко согласился на нее при условии, что ему будет обеспечена достаточная артиллерийская поддержка. Наступление началось в 5 часов утра 14 апреля и закончилось полным поражением: власовцы, не поддержанные, как было условлено, артиллерийским огнем, не говоря уж о помощи с воздуха, волнами бросались на хорошо укрепленные, обнесенные 328 проволокой советские позиции. После ожесточенного четырехчасового боя Буняченко приказал отступить. Вернувшись в Либерозе, дивизия занялась зализыванием ран, а Буняченко со штабом принялись решать, что делать дальше. Все понимали, что поражение немецкого союзника неизбежно, а воевать в тех условиях, которые им создали, -- бессмысленно. Власов и его старшие офицеры тоже пытались разобраться в критическом положении, в котором они оказались. Ясно было одно: уже само их пребывание в Германии неминуемо приведет РОА к катастрофе. Через несколько дней произойдет встреча американской и Красной армий, и даже если расчеты на долгожданный разрыв между союзниками оправдаются, РОА это ничего не даст -- столкнувшиеся глыбы сотрут ее в порошок. Слабая надежда маячила им только на юго-востоке: Красной армии еще предстояло продвигаться вверх по Дунаю и в Богемию, а национальные движения в Чехословакии, Венгрии и Югославии ожесточенно сопротивлялись советскому владычеству, кое-где даже шли бои, а в Греции английские войска подавили попытку коммунистов захватить власть в стране. В кругах КОНР было много разговоров о создании "третьей силы" из этих разрозненных, но заведомо антикоммунистических сил. Кроме того, имелись еще казаки. Фон Паннвиц, Доманов и Краснов согласились на включение своих частей в РОА. Доктор Крегер присутствовал на торжественном обеде в Берлине, где собрались представители казаков и КОНР. Он вспоминает, что, несмотря на неблагоприятную ситуацию, там царила атмосфера радостного энтузиазма и надежд. Как бы то ни было, последняя возможность выжить оставалась лишь на юге. Буняченко, с некоторым запозданием проявляя свой талант, начал свой необычный поход, который вполне справедливо сравнивали с походом Ксенофонта*. 1-я дивизия РОА продвинулась почти на 500 километров к югу. С левого фланга наступали советские войска, к тому же приходилось сопротивляться попыткам немецкой группы армий "Центр" заставить их вернуться на фронт. Фельдмаршал Шернер даже потребовал выдачи непокорного Буняченко и его немедленной казни, но в тех условиях это было вряд ли возможно, да и сам Шернер через несколько дней попал в плен к американцам, и Буняченко спокойно продолжал свой поход. Пройдя восточнее Дрездена, дивизия вступила в Чехословакию, и 29 апреля штаб-квартира 1-й дивизии РОА расположилась в деревне Козоеды, севернее Праги. Здесь, за Рудны- * Ксенофонт -- древнегреческий писатель, историк и стратег, один из руководителей отступления, после гибели Кира, 10 тысяч греческих наемников через Малую Азию к Черному морю. 49Q ми горами, Буняченко и 25 тысяч его людей могли немного передохнуть и подумать о дальнейших планах. В Чехии в то время действовали два русских формирования. 19 апреля, в связи с приближением американской 7-й армии, учебным лагерям РОА в Мюнзингене и Хейберге пришлось эвакуироваться. 2-я дивизия РОА под командованием Зверева вместе с авиакорпусом Мальцева и другими резервными формированиями (всего около 22 тысяч человек) вышли к Фюрстенфельдбруку, к западу от Мюнхена. Отсюда их поездом отправили в Лиенц, и они двинулись на север, чтобы сойтись у Праги. К 4 мая войска Зверева оказались на пути к Праге, между Бадвайсом и Страконицами. Ближайшими вражескими войсками была не Красная армия, находившаяся еще довольно далеко на востоке, в Словакии, а американская 3-я армия генерала Паттона, уже стоявшая на границах Чехии. В генеральном штабе РОА ничего не знали о секретном соглашении, по которому западные союзники уже уступили Советам всю Чехословакию, и власовцы полагали, что Чехия может перейти под контроль американцев. Положение на фронтах ухудшалось с каждым днем, мечты о соединении с казаками или антикоммунистическими югославами рассыпались в прах, и командирам стало понятно, что различные формирования РОА должны действовать самостоятельно -- пока вообще остается хоть какая-то свобода решений. Постепенно они пришли к выводу, что единственный выход -- это попробовать начать переговоры о сдаче в плен американцам при получении, как они надеялись, удовлетворительных гарантий. Первую попытку такого рода предпринял генерал Ашенбрен-нер, атташе немецких военно-воздушных сил при авиакорпусе Мальцева. В конце марта Ашенбреннер завязал в Праге знакомство с предприимчивым ученым Теодором Оберлендером, большим знатоком русских дел. Оберлендер в конце 20-х -- начале 30-х годов бывал в СССР в качестве профессора сельского хозяйства из Кенигсберга и даже, на подмосковной даче Радека, встречался с Бухариным, о способностях которого был самого высокого мнения. Ему не разрешили вывезти из страны заработанные деньги, и он потратил их на поездки в Грузию. Позже, при разработке плана "Барбаросса", абвер обратил внимание на этого человека, и он начал войну в украинском батальоне "Нахтигаль" ("Соловей"), которым командовали немцы, а затем, когда в 1942 году немецкие войска дошли до Кавказа, стал командиром антисоветского формирования горцев. В формировании поначалу было около 1100 кавказцев, набранных из военнопленных в немецких лагерях. Затем отряд увеличился до 1600 человек за счет перебежчиков из красноармейских частей, с которыми ему приходилось сражаться. 330 22 июня 1943 года, ровно через два года после вторжения в СССР, Оберлендер распространил в военных кругах меморандум о немецкой политике в России, где выражал свое возмущение слепотой немецких властей, которые бессмысленными жестокостями восстановили против себя людей, поначалу встречавших немцев как освободителей, и сформулировал и обосновал в десяти предложениях более гуманную и разумную политику, назвав ее "Союз или использование". Этот смелый шаг вызвал ярость в высших кругах: Кейтель отстранил Оберлендера от командования, а Гиммлер пытался и вовсе засадить его в концентрационный лагерь. Оберлендера спасло только вмешательство генерал-губернатора Праги Франка. В конце концов, после эвакуации армии из Дабендорфа в Судеты, он был назначен последним комендантом учебного заведения для офицеров РОА14. Оберлендер был в Праге, когда Ашенбреннер разыскал его и привез в Мариенбад для встречи с Мальцевым и другими офицерами авиакорпуса РОА, чрезвычайно обеспокоенными своим положением. В последовавшей беседе Оберлендер поддержал предложение сдаться американцам, считая это единственной возможностью избежать сдачи в плен Красной армии, что, разумеется, было для власовцев немыслимо. Узнав, что Оберлендер владеет английским, Ашенбреннер предложил ему выступить в качестве посредника в переговорах о сдаче корпуса, и тот согласился. Уезжая на другой день из Мариенбада, он вез с собой письмо Ашенбреннера, спрятанное в ботинке. Дело следовало держать в секрете не только из опасения, что доктор Крегер доложит о плане своим начальникам по СС, но и потому, что находившиеся на передовой части СС могли задержать Оберлендера и расправиться с "предателем". Вооруженный одним лишь пистолетом, Оберлендер перешел линию фронта и добрался до замка графа Кобургского. Через три дня, когда американские танки окружили деревню, он разыскал американского офицера, майора Штейна, и сдался ему в плен, объяснив, что должен повидать командира. Штейн передал эту просьбу по инстанции, и на следующий день, 24 апреля, Оберлендера привели в конференц-зал. Висевшие на стене оперативные карты были поспешно прикрыты. Немца допрашивали генерал Кеннеди и шесть полковников. Он объявил о своем намерении вести переговоры о сдаче в плен авиакорпуса Мальцева