у покрою, и безотчетному вкусу его владельцев. Федор был высок, гибок и наделен врожденной элегантностью; голова его, красиво посаженная на плечах -- широких, покатых и своей лепкой напоминающих плечи античных статуй, -- украсила бы самые благородные позы, однако юноша почти все время держал ее склоненной на грудь. На его прекрасном лице читалась какая-то тайная подавленность. Несмотря на свой греческий профиль, синие, с поволокой, но сверкающие молодостью и природным умом глаза, несмотря на свой надменный, очерченный точь-в-точь как на античных медалях рот, который венчали золотистые усики, блестящие, словно натуральный шелк, на свою молодую бородку того же оттенка, короткую, вьющуюся, шелковистую и густую, хотя еще вчера на месте ее был детский пушок; наконец, несмотря на свои мускулы циркового борца, ловкость испанского матадора и ос- • В греческой церкви культ изображений по-прежнему до известной степени запрещен; истинно верующие допускают лишь живопись условного стиля, покрытую определенными рельефными украшениями из золота и серебра; под этими накладками достоинства картины исчезают совершенно. Таковы единственные живописные изображения, какие терпят в Божьих храмах русские православные. Примечание Путешественника. 34 Письмо восемнадцатое лепительно белую кожу северянина,-- иначе говоря, несмотря на подобную внешность, при которой любой мужчина стал бы гордым и уверенным в себе, Федор, униженный воспитанием, которое не соответствовало его положению в родных местах, а быть может, и бессознательным, врожденным чувством собственного достоинства, не вязавшимся с принадлежностью к подлому сословию, держался почти все время как преступник, что ожидает исполнения приговора. Эта страдальческая поза появилась у него в девятнадцать лет, в день, когда по приказанию Теленева он, молочный брат теленевской дочери и до тех пор его любимец и баловень, был подвергнут истязанию под тем предлогом, что не повиновался какому-то будто бы важному повелению. Ниже мы увидим, что варварство это вовсе не было простой прихотью, и истинная его причина была очень серьезной. Ксения решила, что угадала, почему брат ее совершил столь пагубный для себя проступок; она вообразила, будто Федор влюблен в Катерину, юную красавицу крестьянку из окрестных мест; и едва несчастный залечил свои раны -- что произошло лишь через несколько недель, настолько жестокой была экзекуция, -- она, сколько от нее зависело, занялась исправлением этого зла; она полагала, что единственный способ помочь делу -- это женить брата на девушке, которой он, по ее мнению, увлекся. Едва Ксения поведала Теленеву о своих планах, как ненависть его, казалось, прошла: к великому удовольствию Ксении, свадьбу сыграли со всей поспешностью; и Ксения считала, что Федор сумеет, обретя сердечное счастье, забыть глубокую тоску и мстительную обиду. Она заблуждалась: брат ее был безутешен. Только она угадывала, какой стыд гнетет его; она была его наперсницей, хоть он ничего ей не поверял, ибо никогда не жаловался; впрочем, экзекуция, какой он подвергся, была вещью настолько обычной, что никто не придал ей значения: все местные, кроме него и Ксении, и думать о ней забыли. На удивление гордый, он инстинктивно избегал всего, что могло бы напомнить ему о пережитом страдании, но с невольной дрожью бежал прочь, когда видел, что кого-то из товарищей его собираются пороть, и бледнел, заметив в чьих- нибудь руках розгу или прут. Повторим еще раз: начало жизни досталось ему слишком легко; к нему благоволил управляющий, а значит, его поощряли все вышестоящие; ему завидовали товарищи, его почитали самым счастливым, равно как и самым красивым, уроженцем владений князя ***; его боготворила мать, он вырастал в собственных глазах благодаря дружбе Ксении, изобретательной, нежной дружбе восхитительной женщины, ангела, звавшего его своим братом, а потому он оказался совсем не подготовлен к тяготам своей участи -- ив один день ему открылась вся ее низость; с тех пор обязанности, неотделимые от 315 Астольф де Кюстин Россия в 1839 году своего положения, он почитал несправедливостью; унижение в глазах людей, но особенно в своих собственных, в единый миг превратило его из счастливейшего существа в человека самого жалкого; божество низверглось с алтаря и обернулось скотиной. Кто же вернет ему громадное счастье, навеки уничтоженное розгой палача? Разве способна любовь супруги возвысить горделивую душу такого раба? нет!.. былое благоденствие станет преследовать его повсюду и сделает стыд еще невыносимей. Сестра Ксения решила, что, женившись, он обретет покой, и он повиновался, но из-за этой уступчивости несчастье его лишь возросло, ибо если человек, желая укрепиться в добродетели, множит свои обязанности, он лишь открывает для себя новые источники угрызений совести. Безутешный Федор слишком поздно ощутил, что Ксения, несмотря на всю свою дружбу, ничем ему не помогла. Не в силах более выносить жизнь в местах, что стали свидетелями его падения, он ушел из родной деревни, покинув жену и своего ангела-хранителя. Жена его чувствовала себя униженной, но по другой причине: когда супруг несчастлив, супруга его краснеет от стыда; оттого-то она не стала говорить ему, что беременна: ей не хотелось прибегать к подобным средствам, дабы удержать подле себя супруга, счастье которого она явно не в силах была составить. Наконец, после годичной отлучки, он возвращается домой. Перед ним снова его мать, жена, дитя в колыбели -- ангел, точь-в-точь похожий на отца; но ничто не может излечить его от грызущей тоски. Он остается неподвижен и молчалив, даже стоя перед своей сестрой Ксенией, которую теперь не смеет называть иначе, чем "сударыня". Благородные фигуры молодых людей, чем-то схожих, по словам кормилицы, и внешностью, и характерами, сверкали на утреннем солнце среди стад, чьими повелителями они казались. При виде их вспоминались Адам и Ева, писанные Альбрехтом Дюрером. Ксения была спокойна и почти весела, тогда как лицо юноши выдавало жестокое волнение, едва скрытое под маской напускного равнодушия. На сей раз Ксению, несмотря на ее безошибочный женский инстинкт, обмануло молчание Федора; печаль брата она относила лишь на счет тягостных воспоминаний, полагая, что самый вид мест, где он страдал, обостряет его боль; она по-прежнему рассчитывала, что любовь и дружба окончательно залечат его рану. Прощаясь с братом, она обещала часто приходить к нему в избу кормилицы. И все же последний взгляд Федора испугал девушку; было в этом взгляде нечто большее, чем грусть,-- в нем была дикая радость, смягченная какой-то необъяснимой заботливостью. Ксения опасалась, как бы он не сошел с ума. Безумие всегда внушало ей какой-то сверхъестественный ужас, а поскольку боязнь свою она относила на счет смутного предчув- 316 Письмо восемнадцатое ствия, то из-за этого суеверия беспокойство ее только возрастало. Когда опасение принимают за предначертание, оно становится неодолимым... Из смутного, беглого предчувствия создается судьба; воображение силою предвидения творит именно то, чего страшится; в конечном счете оно побеждает разум, истину, реальность, даже судьбу, и, дабы воплотить в жизнь свои химеры, подчиняет себе ход событий. / Прошло несколько дней; Теленев часто отлучался из дома. Ксения пребывала в глубокой печали, вызванной той неизлечимой меланхолией, какая, казалось, поразила Федора после его возвращения; она виделась только с кормилицей и думала только о брате. Однажды вечером она была дома одна; отец с утра уехал, велев передать, чтобы к ночи его не ждали. Ксения, привыкшая к подобным поездкам, нисколько не волновалась из-за отсутствия Теленева; протяженность владений, которыми он управлял, нередко заставляла его совершать длительные переезды с места на место. Она читала. Вдруг перед нею появляется кормилица. -- Что тебе нужно от меня в такой поздний час? -- спрашивает Ксения. -- Идемте, попьете у нас чаю, я вам приготовила,-- отвечала кормилица с бесстрастным видом *. -- Я не привыкла в такое время выходить из дому. -- А сегодня все-таки нужно выйти. Пойдемте со мной; чего вам бояться? Ксения, привычная к неразговорчивости русских крестьян, решает, что кормилица приготовила ей какой-то сюрприз. Она поднимается и идет следом за старухой. Деревня была пустынна. Поначалу Ксения решила, что все уже спят; ночь стояла очень тихая и довольно светлая; ветерок не колебал своим дуновением ивы на болоте, не пригибал на лугу высокие травы; на небе, усыпанном бледными звездами, не было ни облачка. Не доносилось издалека ни лая собаки, ни блеяния ягненка; не ржала на скаку кобыла за оградой загона; не ревел больше бык под крышей теплого стойла; пастух не тянул печальную свою мелодию, похожую на долгую ноту, что держит соловей перед каденцией,--какая-то более глубокая, нежели обычно, ночная тишина царила над равниной, тяжестью ложась на сердце Ксении, которая мало-помалу стала ощущать смутный ужас, но не осмеливалась задавать вопросы. Словно ангел смерти пролетел над Вологдой, с трепетом думала про себя девушка. -- Русские, даже самые бедные, имеют дома чайник и медный самовар и по утрам и вечерам пьют чай в кругу семьи; при этом стены и потолки в их избах -- это толстые неструганые сосновые бревна с пазами на концах: вставленные одно в другое, они образуют углы дома; между этими довольно скверно пригнанными брусьями проложен мох и деготь; как видите, деревенская простота жилища образует разительный контраст с изящным и тонким напитком, который в нем пьют. Примечание Путешественника. 317 Астольф де Кюстин Россия в 1839 году Внезапно на горизонте возникло какое-то зарево. -- Откуда этот свет? -- восклицает перепуганная Ксения. 1 -- Не знаю,-- неуверенно отвечает старуха,-- может, это последние лучи солнца. -- Нет, -- говорит Ксения, -- где-то горит деревня. -- Господский дом,-- возражает замогильным голосом Елизавета, -- теперь пришел черед господ. -- Что ты этим хочешь сказать? -- Ксения в испуге хватает кормилицу за руку.-- Неужто сбываются ужасные предсказания моего отца? -- Надо поторопиться, прибавьте шагу, я должна отвести вас подальше, чем в нашу избу, -- произносит Елизавета. -- Куда же ты хочешь меня отвести? -- В надежное место; второго такого нет для вас в Вологде. -- Но отец, что будет с ним? За себя мне нечего бояться, но где отец? -- Его спасли. -- Спасли!.. от какой же опасности? кто? что тебе известно?.. Ах! ты просто успокаиваешь меня, чтобы делать со мной все, что тебе заблагорассудится! -- Нет, клянусь светлым Духом Святым, сын спрятал его, и сделал он это ради вас, рискуя жизнью, потому что в нынешнюю ночь всех предателей настигнет смерть. -- Федор спас моего отца! какое великодушие! -- Я вовсе не великодушен, сударыня,-- произнес юноша, подходя к ним, чтобы поддержать готовую лишиться чувств Ксению. Федор решил проводить мать до ворот усадьбы, но не осмелился войти туда вместе с ней; он не пошел дальше моста, спрятался в некотором отдалении, а потом, чтобы никто не помешал бегству Ксении, двигался далеко позади обеих женщин, не показываясь им на глаза. Смятение чувств, охватившее сестру, вынудило его приблизиться и предстать перед ней, чтобы ей помочь. Но девушка уже снова обрела ту энергию, какую пробуждает опасность в сильных душах. -- Грядут великие события; открой мне тайну, Федор-- что происходит? -- Происходит то, что русские люди обрели свободу и мстят за себя; но идите же скорее за мной, -- повторил он, увлекая ее вперед. -- Мстят за себя?.. но кому же? я, например, никому не причинила зла. -- Это верно, вы ангел... и все же, боюсь, в первый момент они никого не пощадят. Безумцы!! в давних наших господах и во всей их породе они видят только врагов; настал час резни, так что бежим!; Набата вы не слышите потому, что звонить в колокола запрещено,. ибо звон мог бы стать предупреждением нашим врагам; впрочем, и разносится он недостаточно далеко; было решено, что последние 3i8 Письмо восемнадцатое лучи закатного солнца станут сигналом к поджогу дворцов и к истреблению всех их обитателей. -- Ах!.. от твоих слов я вся дрожу! -- Меня поставили,-- продолжал Федор, по-прежнему не давая девушке замедлить шаг, -- идти в числе самых молодых и храбрых на город ***, где наши должны застигнуть врасплох местный гарнизон: он состоит всего лишь из нескольких ветеранов. Наши силы гораздо больше, и я подумал, что в первой экспедиции можно обойтись и без меня; и вот я сознательно изменил своему долгу, предал святое дело, оставил священный батальон и побежал туда, где, как я знал, находился ваш отец; Теленев, вовремя получив мое предупреждение, спрятался в одной избе, расположенной в государевых владениях. Но теперь меня бросает в дрожь при мысли о том, что мы можем опоздать с вашим спасением,-- говорил он, все так же увлекая ее к приготовленному убежищу.-- Надеясь спасти вашего отца, я потерял время, драгоценное для вас; я полагал, что исполняю вашу волю, и думал, что вы не станете упрекать меня за опоздание; впрочем, вы не подвергаетесь такой опасности, как Теленев, надеюсь, мы вас еще спасем. -- Да, но ты сам, ты же пропал, -- произнесла мать страдальческим голосом, который прозвучал еще более страстно оттого, что она заставляла себя молчать. -- Пропал! -- перебила ее Ксения. -- Мой брат пропал из-за меня! -- Разве не стал он дезертиром в час сражения? -- продолжала старуха. -- Он виновен, и его убьют. -- Я заслужил смерть. -- И я буду причиной подобного горя! -- восклицает Ксения.-- Нет, нет, мы убежим, ты спрячешься вместе со мной. -- Никогда. Пока беглецы все быстрее шагали вперед, в тишине разгоралось зарево пожара: занявшись поначалу где-то на горизонте, оно охватило уже все небо; ни вскрик, ни выстрел, ни звяканье колокола не выдавали приближения мятежа -- резня была безмолвной. Этот дивный ночной покой, пособник стольких убийств, этот вдвойне поразительный сговор -- поразительный глубокой тайной, в которой он замышлялся *, и своеобразным соучастием в нем природы, которая, казалось, с удовольствием наблюдала за приготовлениями к бойне,-- поселяли в душе ужас. То был словно Божий суд. В наказание людям Провидение позволило действовать им самим. -- Ты не оставишь свою сестру,-- говорила Ксения; ее била дрожь. -- Не оставлю, сударыня; но когда я буду спокоен за вашу жизнь, я пойду и сдамся сам. Исторический факт. Астольф де Кюстин Россия в 1839 году -- Я пойду с тобой, -- возразила девушка, судорожно сжимая его руку,-- я тебя не брошу. Или ты считаешь, что дороже жизни для меня ничего нет? И тут беглецы увидели, как в свете звезд перед ними возникла вереница молчаливых, устрашающих теней. Фигуры двигались самое большее в сотне шагов от Ксении. Федор остановился. -- Что это такое? -- спрашивает шепотом девушка. -- Тише, -- отвечает Федор почти неслышно, вжимаясь в дощатую стену, укрывшую их в своей непроглядной тени; затем, когда последний призрак пересек дорогу, поясняет: -- Это отряд наших людей, они идут тихо, чтобы застать врасплох графа *** в его усадьбе. Здесь небезопасно, идемте быстрее. -- Но куда же ты меня ведешь? -- Сначала к матушкиному брату, это в четырех верстах * от Вологды; дядя уже старик, выживший из ума, он все равно что невинный младенец, и нас не выдаст. Там вы как можно быстрее переоденетесь, потому что вас могут узнать по платью; у меня с собой другая одежда для вас; матушка останется у брата, а я наде- юсь до утра отвести вас в то убежище, где спрятал Теленева. В нашем несчастном уезде нет ни единого надежного места, но там вы все же меньше всего можете опасаться неожиданностей. -- Ты хочешь вернуть меня к отцу, спасибо тебе; но что будет, когда я окажусь с ним? -- с тревогой спрашивает девушка. -- Когда вы окажетесь с ним... я с вами распрощаюсь. -- Никогда. -- Нет, нет, Ксения права, ты останешься с ними, -- восклицает бедная мать. -- Теленев не позволит,-- с горечью возражает молодой человек. Ксения чувствует, что сейчас не время спорить. Трое беглецов в молчании продолжают свой путь и без происшествий добираются до избы старого крестьянина. Дверь была незаперта; они вошли, осторожно откинув щеколду. Старик спал, завернувшись в черную баранью шкуру, расстеленную на одной из лавок, что стояли вдоль стен комнаты. Над головой его горела лампадка, подвешенная перед иконой греческой богоматери, почти не видной из-под накладных серебряных пластин, которыми был обозначен головной убор и одеяние Девы. На столе остался самовар, полный кипятка, чайник с заваркой и несколько чашек. Незадолго до появления Пахомовны с Федором супруга молодого человека покинула дядину избу: она вместе с ребенком укрылась у своего отца. Федор не выразил ни удивления, ни гнева из-за ее ухода: он не велел его дожидаться, ему не хотелось, чтобы кто-нибудь знал, где прячется Ксения. -- Верста соответствует примерно четверти французского лье. Примечание Пу- тещестяенниха. 320 Письмо восемнадцатое Он зажег лампу от лампады и отвел мать с молочной сестрой в маленькую комнатку-светелку, расположенную прямо над сенями. Дома всех русских крестьян устроены одинаково. Оставшись один, Федор уселся на нижней ступеньке короткой лестницы, по Которой только что взошла его сестра; еще раз посоветовав ей снизу не терять ни минуты, он оперся _доктями на колени и с задумчивым видом положил голову на руки. Из своей Каморки Ксения могла слышать все, что происходит в комнате; она отвечала брату, что не заставит его долго ждать. Едва она успела развернуть сверток с новым платьем, как Федор вскакивает с крайне встревоженным видом и тихим свистом подзывает мать. -- Что тебе? -- шепотом отвечает та. -- Потушите лампу, я слышу шаги,-- говорит юноша еще тише. -- Так ч-i-o погасите лампу, ее видно через щели, а главное -- не шевелитесь. Свет наверху гаснет, все погружается в тишину. Проходит несколько секунд тревожного ожидания; дверь отворяется, Ксения затаила дыхание, и вот входит человек, весь в поту и крови. -- А, это ты, кум Василий,-- произносит Федор, идя навстречу незнакомцу.-- Ты один? -- Нет; я здесь с отрядом наших людей, они ждут меня за дверью... Посвятить нечем? -- Сейчас принесу,-- отвечает Федор, поднимаясь по лестнице; сразу яче спустившись, он зажигает от лампады, горевшей перед богоматерью, лампу, взятую из дрожащих материнских рук; он всего лишь приоткрыл дверь, к которой приникли обе женщины, чтобы лучше слышать. -- Хочещ^, чаю, кум? -- Хочу. -- Держи. Гость принялся мелкими глотками опорожнять поднесенную Федором чаинку На груди ^ этого человека был знак командира; одет он был так же, как остальные крестьяне, но вооружен окровавленной саблей без ножен; пышная рыжая борода придавала ему жестокий вид, и взгляд диког-о зверя нимало не смягчал это выражение лица. Такой бегающий взгляд часто встречается у русских -- кроме тех, кого рабство превратило в полных скотов: у тех есть глаза, но нет взгляда. Василий был невысок, коренаст, курнос, с выпуклым, но низким лбом; ^:кулы у него были сильно выступающие и красные -- признак излишнего пристрастия к крепким напиткам. Узкий рот, открываясь, обнажал белые, но острые и редкие зубы; то была пасть пантеры; гусгую^ спутанную бороду, казалось, покрывали хлопья пены; руки были в крови. А. де Кюсти"^ .р 321 Астольф де Кюстин Россия в 1839 году -- Откуда у тебя сабля? -- спросил Федор. -- Я вырвал ее из рук одного офицера, я убил этого барина его же оружием. Мы победили, город ***-- наш... Эх, и попировали мы там... да и пограбили на славу!.. Кто не желал присоединиться к нашему войску и грабить вместе с нами, всех прикончили, и женщин, и детей, и стариков, в общем, всех!.. А некоторых сварили живьем в гарнизонном котле, на главной площади *... Мы грелись у того самого огня, на котором варились наши враги; это было здорово! Федор не ответил. -- Ты молчишь? -- Я думаю. -- И о чем же ты думаешь? -- Я думаю о том, что мы затеяли опасную игру... Город был беззащитен: долго ли вывести из строя полторы тысячи жителей да с полсотни ветеранов, когда на них нападают врасплох две тысячи крестьян; но чуть дальше стоят большие военные силы; мы поторопились, нас разобьют в пух и прах. -- Ну-ну!.. а Божья справедливость? а воля императора?! Ты что, молокосос, не понимаешь, что теперь нам все равно деваться некуда? После всего, что случилось, надо либо победить, либо умереть... Ты не вороти голову-то, послушай лучше... Мы все пожгли и залили кровью, слышишь? После такой бойни нам пощады не будет. Город мертв; можно подумать, там неделю шел бой. Уж если мы за дело беремся, так раз-два и готово... Ты, похоже, недоволен, что мы победили? -- Не люблю, когда убивают женщин. -- Надо уметь раз и навсегда избавляться от дурной крови. Федор не отвечает. Василий, отхлебнув чаю, спокойно продолжает свои речи: -- Что это у тебя невеселый вид, сынок? Федор по-прежнему молчит. -- И все-таки тебя сгубила твоя безумная любовь к дочке Теленева, нашего заклятого врага. 1 -- Чтобы я любил свою молочную сестру?! Да вы сами-то подумайте! конечно, я питаю к ней дружеские чувства, но... -- Ну-ну... интересная у тебя дружба!.. кому другому рассказывай! Федор встает и хочет закрыть ему рот рукой. -- Ты чего, парень? разве нас кто-то подслушивает? -- продолжает Василий прежним тоном. Федор, смешавшись, застывает, как вкопанный, а крестьянин все не умолкает: • -- Ты мне-то голову не морочь; ее папаша Телснев тоже не * Исторический факт. 322 Письмо восемнадцатое дурак, оттого с тобой так и обошелся... сам знаешь; ты ведь не забыл, что он с тобой сделал перед женитьбой. Федор опять хочет его перебить. -- Да что такое, ты дашь мне говорить или нет?! Ты не забыл, и я не забыл, что в один прекрасный день он велел тебя выпороть. И наказал он тебя не за невесть какую провинность, которую сам же и выдумал, а за то, что ты тайно любил его дочь; просто он ухватился за первый попавшийся предлог, чтобы никто не понял, что у него на уме. Он хотел, чтобы ты убрался отсюда, покуда зло не стало непоправимым. Федор в сильнейшем волнении шагал взад-вперед по комнате, не произнося ни слова. В приступе бессильной ярости он кусал себе руки. -- Вы заставляете меня вспоминать не лучший день моей жизни, кум; поговорим о чем-нибудь другом. -- Про что хочу, про то и говорю; не хочешь отвечать, дело твое, я как раз хочу поговорить сам; но перебивать себя я не поаволю, еще раз повторяю. Я тебя старше, я крестный твоего новорожденного сына и твой начальник... Видишь знак у меня на груди? это знак моего звания, которое я получил в нашей армии: а Стало быть, у меня есть право говорить тебе, что хочу... а скажешь хоть слово, так у меня там, на улице, люди отдыхают! стоит мне свистнуть, и дом будет окружен, а его и поджечь недолго, гореть будет что твой смоляной факел... только скажи!.. так что терпи... мы ж/^ем, покуда колос получше созреет... а ты терпи! Федор садится, напустив на себя самый беззаботный вид. -- В добрый час! -- ворчит сквозь зубы Василий. -- Ах, так я т-ебе напоминаю не слишком приятные вещи? да просто, сынок, ты эт^л вещи слишком хорошо забыл! -- и, повысив голос, продолжает; -- Я хочу тебе рассказать твою же историю; это будет забавно; по крайней мере увидишь, что я могу и мысли читать, и если вдруг надумаешь стать предателем... Тут Василий опять умолкает, отворяет форточку и что-то шепчет на ухо человеку, возникшему у окна; за ним в темноте см:утно виднеются фигуры пяти других крестьян, вооруженных так же, как и он. Федор хватается за кинжал -- и снова затыкает его за пояс: речь и^ет о жизни Ксении, малейшая его оплошность -- и дом сожгут, и tece, кто в нем находится, погибнут!.. он сдерживается; ему хочется снова увидеть сестру... Кто может объяснить все тайны любви? Тайну его жизни только что раскрыли Ксении, и не по его вине; и h ту ужаснейшую минуту он испытывал лишь огромную радость!.. П^усть короток миг высшего блаженства, так что ж? разве не вечно oito, покуда его испытываешь?.. Впрочем, для людей, неспособных любить, эти могущественные заблуждения сердца так и останутся непостижимыми. Истинная любовь неподвластна времени, мера ее 323 Астольф де Кюстин Россия в 1839 году чужда всему земному... холодный человеческий разум не в силах расчесть ее причуды. После недолгого затишья сладкий и мучительный экстаз Федора был прерван крикливым голосом Василия: -- Но раз ты не любил жену, так зачем ты на ней женился? тут ты плохо рассчитал! Вопрос этот вновь поразил молодого человека в самое сердце. Сказать, что он любит жену, означало бы потерять все, что он едва успел обрести... -- Я думал, что люблю ее, -- возразил он, -- мне говорили, что надо жениться, разве я знал, что у меня на душе? Мне хотелось угодить дочери Теленева, я повиновался, не раздумывая; что, разве кто-то из нас когда-нибудь поступал иначе? -- Ничего себе! ты утверждаешь, будто сам не знал, чего тебе хочется! Ну что ж, тогда я тебе скажу: ты хотел просто-напросто помириться с Теленевым... -- Ах, вы меня плохо знаете! -- Я тебя знаю, быть может, лучше тебя самого; ты подумал: куда же нам деваться от своих тиранов, и потому уступил, чтобы заслужить теленевское прощение; по правде сказать, мы все бы вели себя на твоем месте точно так же; а вот за что я тебя корю, так это за то, что ты хотел меня обмануть -- меня, который знает все! Нельзя было иначе снова завоевать расположение отца, как только успокоив его насчет последствий твоей любви к его дочке; вот так ты и женился и не обращал внимания на горести своей бедной жены, которую ты обрек вечно быть несчастной и которую не побоялся покинуть в тот момент, когда она готовилась подарить тебе сына. -- Когда я уходил, я этого не знал, она скрывала от меня, что ждет ребенка; я и на этот раз действовал без всякого умысла; я привык, что меня во всем направляет молочная сестра; она такая умная! -- Да, это жаль... -- Что?! -- Я говорю, жалко ее; для наших краев это будет потеря. -- И вы сможете!.. -- Мы сможем уничтожить ее точно так же, как всех остальных... Или ты считаешь, что мы такие дурачки и не прольем до последней капли теленевскую кровь, кровь нашего злейшего врага? -- Но она всегда была так добра к вам! -- Она его дочь, этого достаточно!.. Папашу мы отправим в ад, а дочку в рай. Вот и вся разница *. -- Несколько лет назад, во время знаменитого мятежа в военном поселении под Великим Новгородом, в пятидесяти лье от Петербурга, солдаты, возмутившись придирками одного из командиров, решили истребить офицеров вместе с семьями; они поклялись, что убьют всех без исключения, и сдержали слово, уничтожив равно и тех, кого любили, и тех, кого ненавидели. Окружив жилище одного из этих несчастных, они вывели перед ним его жену и дочерей и первым делом потихоньку прирезали их на его глазах, а после взялись за него самого. "Вы лишили меня всего, -- 324 Письмо восемнадцатое -- Вы не сделаете вещи настолько ужасной! -- Кто же нам помешает? -- Я. -- Ты, Федор? ты, предатель? ты, мой пленник, ведь именно ты дезертировал из армии своих братьев в час битвы за... Закончить он не смог. Уже несколько секунд Федор готовился нанести удар: то была его последняя надежда на спасение; юноша набрасывается на кума, словно тигр, и, метя точно между ребер, вонзает ему кинжал в самое сердце. Одновременно он заглушает подвернувшейся под руку шубой единственный слабый вскрик; последние хрипы умирающего не пугают Федора: они совсем тихие, и снаружи их не слышно. Бросив пару ободряющих слов матери, он собирается вернуть ей лампу, чтобы Ксения снова начала готовиться к побегу; но в то мгновение, когда он проходит мимо спящего старика, тот внезапно просыпается. -- Кто ты, юноша? -- спрашивает он, не узнавая племянника, и с силой хватает его за руку. -- Что тут за вонь! и кровь! -- Потом, с ужасом оглядев комнату: -- Покойник! Федор потушил лампу, но лампадка по-прежнему горела. -- Убивают!.. убивают!.. помогите! сюда! сюда! -- кричит старик громовым голосом. Федор не мог прервать его крики: старик был до смерти перепуган, еще очень силен и кричал без остановки; бедный юноша тщетно пытался найти выход из положения... Бог отвернулся от него!.. Сидящие в засаде бойцы Василия слышат крики старика; прежде чем Федору удалось вырваться из крепких объятий несчастного безумца, которого он, сохраняя остатки почтительности, не мог лишить жизни, шестеро мужиков с веревками в руках, вооруженные вилами, кольями и косами, врываются в избу; схватить Федора, разоружить и связать его было минутным делом; его волокут прочь. -- Куда вы меня ведете?.. -- В Вологодскую усадьбу, чтобы ты там сгорел вместе с Теленевым; как видишь, предательство тебе не помогло. Слова эти произнес самый старый из воинов. Федор не ответил, и тот спокойно продолжал: -- Ты не ожидал, что мы победим так скоро и разобьем их наголову, но наша армия обрушивается на всех сразу, словно наводнение, словно кара господня, от нас никто не ускользнет, наши враги попались в свои же собственные ловушки; с нами Бог; тебе мы сказал он им,-- оставьте мне жизнь; зачем отнимать ее у меня? вам никогда не приходилось на меня жаловаться.-- Это верно,-- возразили палачи очень ласково,-- ты храбрец, мы всегда любили тебя и сейчас любим, но другие получили свое, и мы не можем поступить несправедливо, сделав тебе поблажку. Прощай же, батюшка!.." И вспороли ему живот точно так же, как и его товарищам,-- из чувства справедливости. Примечание Путешественника. 325 Астольф де Кюстин Россия в 1839 году не доверяли и не спускали с тебя глаз; ты отвел Теленева в убежище, а мы выследили его там и схватили; вы умрете вместе, усадьба уже ; полыхает. S Федор молча поникает головой и следует за палачами; он думает, что, быстро уводя их от роковой хижины, еще может спасти Ксению. Шестеро крестьян несут перед ним тело Василия, шестеро других идут позади с факелами; все остальные движутся за ними в полном молчании. Мрачная процессия беззвучно ществует по охваченным пожаром полям. Кажется, что горизонт с каждой минутой сужается: равнина лежит в огненном кольце. Горит Вологда, горит город ***, горят усадьбы, поместья князя *** и многие окрестные деревни; горят даже леса; резня идет повсюду. Пожар высвечивает потайные уголки чащоб; безлюдье лишилось темноты, его больше нет -- как скрыться на равнине, когда леса в огне? от огненной бури, разливающейся отовсюду, нет надежною укрытия, везде царит смертельный ужас; тьма, изгнанная из пламенеющих лесных зарослей, рассеялась, ночь отступила,-- но и солнце не поднялось! Процессия, увлекавшая пленного Федора, разрасталась: в нее вливались все рыскавшие по округе мародеры. Наконец большая толпа останавливается на площадке перед замком. Что за картина предстала взору пленника! Вологодская усадьба, выстроенная целиком из дерева, превратилась в гигантский костер, пламя которого вздымалось прямо к небу! Крестьяне, обступившие со всех сторон старинное поместье и подпалившие его, думают, что Ксения сгорела прямо в жилище отца. Кольцо наземной блокады замыкается на озере тесно стоящими полукругом лодками. Войско мятежников окружает усадьбу, а посредине привязан к столбу несчастный Теленев; его силой извлекли из убежища и приволокли сюда, на площадь, где и должна была состояться пытка. Со всех сторон к дворцу стекается толпа победителей, предвкушая любопытное зрелище. Войско, только что доставившее сюда живых жертв, кольцом обступало добычу, выставляя напоказ в зареве пожара свои отвратительные знамена -- Боже милостивый, что за. стяги! то были окровавленные останки прежних жертв, их несли на саблях и пиках. Видны были женские головы с развевающимися волосами, обрубки насаженных на вилы тел, изувеченные дет-и, отврати-' тельнейшие скелеты... Казалось, эти жуткие призраки вырвались | из ада, чтобы попасть на вакханалию, устроенную последними^ обитателями земли. ) Это так называемое торжество свободы являло собою картину конца света. Языки пламени и звуки, доносившиеся из усадьбы, очага пожара, вызывали в памяти извержение вулкана.. Народная 326 Письмо восемнадцатое месть -- словно лава, что долго вскипает в земных недрах перед тем, как излиться наружу с вершины горы. Смутный ропот катится по толпе, но отдельные голоса неразличимы, слышен лишь голос жертвы, и ее проклятия веселят палачей. Все эти нелюди большей частью настоящие красавцы, лица их от природы благородны и кротки: это свирепые ангелы, демоны с небесными чертами. Федор и сам красотою схож со своими преследователями. Между всеми русскими, если они чистокровные славяне, существует как будто фамильное сходство; и даже когда они истребляют друг друга, видно, что это братья -- отчего резня становится ужаснее. Вот во что может превратиться естественный человек, когда отдается на волю страстей, пробужденных в нем лживой цивилизацией. Но тогда это уже не естественный человек, это человек, чья природа извращена его мачехой -- общественной жизнью. Естественный человек существует только в книгах; он -- тема для философствований, некий идеальный тип человека, о котором моралисты рассуждают примерно так же, как математики используют при некоторых расчетах мнимые величины, а затем сокращают их, чтобы получить положительный результат. Для человека, как первобытного, так и уже переродившегося, природой становится то или иное общество, и, что там ни говори, чем оно цивилизованней, тем все-таки лучше. Роковое кольцо размыкается на миг, пропуская Федора и сопровождающую его омерзительную процессию; Теленев был повернут так, что поначалу не заметил своего юного освободителя. Пытка его вот-вот должна была начаться, как вдруг шелест ужаса пронесся над толпой. -- Привидение!.. привидение!.. это она!..-- восклицают со всех сторон. Кольцо людей снова расступается и рассеивается; палачи бегут перед призраком!.. Жестокость нередко ходит рука об руку с суеверием. Однако несколько одержимых удерживают беглецов: -- Вернитесь, вернитесь; это же она, это Ксения; она не умерла! -- Остановитесь! остановитесь! -- душераздирающе вскрикивает женский голос, чей звук отзывается во всех сердцах, но особенно в сердце Федора. -- Пропустите меня, я хочу их видеть! это мой отец! мой брат!.. Вы не помешаете мне умереть вместе с ними. И с этими словами Ксения, простоволосая и растрепанная, падает без чувств к ногам Федора. Несчастный юноша стоял, как пораженный громом; он перестал ощущать свои узы. Мы чувствуем, что нужно сократить описание этой ужасающей сцены. Она продолжалась долго, мы изложим ее в нескольких словах -- но все-таки изложим, ведь мы находимся в России. Заранее просим извинить за то, что осталось нам изобразить. Мы оставили Ксению в избе; поначалу она дала себя уговорить 327 Астольф де Кюстиц Россия в 1839 году и молчала, боясь навлечь еще большую опасность на Федора который, увидев ее в руках убийц, потерял бы всякую меру и выдержку; кроме того, она боялась выдать кормилицу. Но как только женщины остались одни, девушка убежала желая разделить участь своего отца. Пытка Теленева началась. Боже милосердный, что за пытка' Чтобы смерть для несчастного стала еще ужаснее, перед н""м первым делом посадили связанных Федора и Ксению, спешно соорудив для этого чуть поодаль грубые подмостки... а потом... потом ему в несколько приемов отрезали одну за другой ноги и руки, и <(огда этот обрубок почти истек кровью, его оставили умирать, хлеща, по щекам его же собственными руками и, чтобы заглушить дикце крики заткнув ему рот его же ногой. ' Женщины из предместья Кана, съевшие сердце г-на де Бельзен-са на Воксельском мосту, были образцом человечности по сравне-' нию с теми, кто спокойно созерцал смерть Теленева *. Вот что происходило пару месяцев назад в нескольких днях езды от пышного города, куда ныне стекается вся Европа, дабы повеселиться на прекраснейших в мире Празднествах -- Празднествах столь великолепных, что страна, где их задают, могла бы снискать славу самой цивилизованной на свете -- когда бы не замечать в ней ничего, кроме дворцов. Доведем же до конца наш труд. Когда отец отмучился, то, согласно программе этой вакханалии настал черед дочери; кто-то из мучителей подходит к Ксении' собираясь схватить ее за разметавшиеся по плечам волосы но она остается неподвижной и холодной; ни во время, ни после; истязания отца она не шевельнулась и не проронила ни звука. В Федоре совершается какой-то сверхъестественный переворот к нему вдруг снова возвращаются силы и присутствие духа- он каким-то чудесным образом рвет свои путы, освобождается из рук стражников, бросается к возлюбленной сестре, сжимает е;е в объятиях, поднимает с земли и надолго прижимает к сердцу; з^тем снова положив ее с почтением на траву, обращается к палачам _ спокойно, с тем напускным спокойствием, какое свойственно восточным \ людям даже в самые трагические минуты их жизни: } -- Ее вы не тронете, Господь простер над нею свою длань она сошла с ума. ' -- Сошла с ума! -- вторит суеверная толпа. -- С нею Бог' -- Это он, предатель, он, ее любовник, посоветовал ей прикинуться сумасшедшей! нет, нет, пора покончить со все\,и врагами Божьими и человеческими,-- кричат самые остервенелы <; _ ^ тому^ же мы связаны клятвой! исполним же на-ш долг, этого хо>ч'ет Батюш-ка, он нас вознаградит. знает, * Ссылка эта не удивит тех, русским наша история. Примечание Путешественншга. насколько досконально известна 328 Письмо восемнадцатое -- Подойдите, если посмеете, -- тоже кричит Федор в припадке отчаяния,-- она же позволила мне обнять ее и не сопротивлялась. Вы сами видите, что она сошла с ума!! Но она что-то говорит: слушайте! Все подступают ближе и слышат одну только фразу: -- Так значит, он любил меня! Лишь Федор понимает смысл ее слов; возблагодарив Бога, он падает на колени и разражается рыданиями. Палачи с невольной почтительностью отступают от Ксении. "Сошла с ума!" -- шепотом твердят они... С того дня она каждую минуту все повторяла одни и те же слова: "Так значит, он любил меня!.." Многие, видя, как она спокойна, сомневаются в ее безумии: они полагают, что любовь Федора, в которой тот невольно признался, пробудила в сердце сестры невинную и страстную нежность, которую бедная девушка давно уже питала к нему, хоть они оба о том и не ведали, и что это запоздалое прозрение разбило ей сердце. И поныне никакие увещевания не в силах помешать ей повторять эти слова, механически слетающие с ее уст с поразительной легкостью и без передышки: "Так значит, он любил меня!" Ее мысль, ее жизнь остановилась, сосредоточившись на невольном любовном признании Федора, и мозг, продолжающий, так сказать, по инерции свою деятельность, повинуется, словно во сне, тому последнему остатку воли, что повелевает ему снова и снова повторять загадочную, священную фразу, которая продлевает ей жизнь. Федора не убили вслед за Теленевым, но спасение пришло к нему не из-за усталости палачей, а из-за усталости зрителей, ибо человек бездействующий утомляется преступлением быстрее, нежели человек, который его совершает: толпа, насытившись кровью, потребовала, чтобы пытка юноши была отложена до завтрашней ночи. За это время со всех сторон подоспели значительные военные силы. Уже с раннего утра уезд, где зародилось восстание, был окружен; по всем деревням наказывали каждого десятого; наиболее виновных приговаривали не к смерти, а к ста двадцати ударам кнута, и они погибали; остальных затем сослали в Сибирь. Однако ж обитатели соседних с Вологдой краев не смирились; всякий день мы видим, как крестьян, из разных губерний в массовом порядке, целыми сотнями отправляют в сибирскую ссылку. Помещики, владеющие этими опустошенными деревнями, теперь разорены, ибо здесь богатство хозяев измеряется количеством их крестьян. Богатые владения князя *** превратились в пустыню. Федору с матерью и женой пришлось вслед за другими жителями своей обезлюдевшей деревни отправиться в Сибирь. Ксения присутствовала при отправке ссыльных, но даже не попрощалась, ибо новая эта беда ни на миг не вернула ей рассудка. 329 Астольф де Кюстин Россия в 1839 году В ту роковую минуту жестокие страдания Федора и его семьи еще усилились из-за неожиданного происшествия. Жена его и мать уже сидели на телеге; он готов был вот-вот присоединиться к ним и навсегда покинуть Вологду; однако он ничего не видел, кроме Ксении, его сердце обливалось кровью из-за сестры, сироты, кото- рая утратила все чувства, или по крайней мере память, и ко