изну: от каждой сохи волевой-по 15 грошей, от конской-по 7 1/2 грошей от человека, который сох не имеет, от земли -по шести грошей, от огородника-по три гроша; о государевых доходах в Литовской Руси можно получить также понятие из уставных грамот короля Сигизмунда, данных Могилеву и Гродну; во-первых, государский приход: 300 коп широких грошей, четыре рубля грошей бобровщины, четыре рубля грошей яловщины; три рубля грошей восковых, от старца серебряного-15 коп грошей широких, от медового старца-0 коп, скотного серебра на третий год-20 рублей грошей, тиунщины-80 коп грошей, за корчмы могилевские-104 копы; серебщизна дается на третий год, сколько положит государь; державца королевский берет каждый год: въездного-50 коп грошей, полюдованья (полюдья), если в волость не поедет, - 50 коп грошей, тиунщины из королевской суммы берет половину. В Гродненской грамоте читаем: "Когда по дворам гродненским жито будет сжато, то староста должен отдать челяди нашей невольной месячину на весь год, а потом с жита и ярового всякого хлеба берем на себя две части, а на старосту идет третья часть; две части, которые берем на себя, должны быть поставлены в наших гумнах и без нашего ведома не могут быть тронуты; озера все в повете Гродненском и езы по рекам принадлежат нам; тиун гродненский по всей волости должен сбирать на нас лен по старине". О хозяйстве в землях королевских и доходах с них можем иметь понятие из уставной грамоты державцам и урядникам королевских волостей, приписных к виленскому и троицкому замкам, 1529 года: немедленно после жатвы из полученного жита прежде всего должно заплатить церковные десятины там, где они постановлены; потом должно отложить на сторону то жито, которое должно пойти на посев будущего года; далее, должно быть отложено количество хлеба для раздачи месячины челяди невольной; потом из того, что останется, две части на короля, а третью на державца; из ярового хлеба державцы берут себе четвертую часть, отложивши три королю, на посев и на раздачу; жито, оставшееся на гумнах дворов королевских, весною должно продаваться; в небытность короля огородными овощами пользуются державцы, когда же сам король приедет, то овощи идут на его кухню; льну должно сеять такое количество, чтоб каждая женщина, получающая месячину, давала ежегодно постав полотна в 50 локтей и проч.; челяди невольной противополагаются подданные, люди тяглые, которые обязаны летом работать с весны, когда начинают пахать под яровое, до дня св. Симона Иуды; а от этого срока на зиму державцы, оставивши часть работников для дворовых надобностей, остальных сажают на оброк, который состоит или в бочке пшеницы, или в вепре; бояре путные и осочники, которые издавна обязаны ходить на войну и косить сено, также рыболовы, бортники, кузнецы и другие подданные дворов королевских, которые тяглой службы не служат, обязаны отправлять полевые работы двенадцать дней в лето. Пустые земли державцы обязаны отдавать в наймы за деньги или за меды; рыба, ловимая в озерах, продается: две трети вырученных за нее денег идет в казну королевскую, треть-державцу; произведения лесов -смола, зола и проч. - сполна принадлежат казне королевской; мыты речные, перевозы, капщизны, мельницы, куничное, пошлины с варки пива и меду идут на короля, торговое и поборное, мясное и другие-на державца; державец обязан заботиться о стадах и платить, если по его недосмотру случится ущерб; обязан выбирать добрых и верных урядников дворных- заказников, старцев, тиунов, приставов, сорочников, гуменников. Жители Жмудской земли по уставной грамоте 1529 года обязаны были платить ежегодно куницы, за каждую куницу-по 12 грошей, а державцам и тиунам, которые будут сбирать куничные деньги, обязаны давать по три пенязя; кроме того, обязаны платить в казну ежегодно от каждой сохи волевой по полукопью (30 грошей), а от конской сохи-по 15 грошей; а у кого не будет сох ни волевых, ни конских, а только земли, те обязаны давать по 10 грошей с каждой службы; потом должны давать за бочку овса шесть грошей, за воз сена-два гроша; в королевский проезд обязаны поставлять для короля живность, овес, сено, мед, пиво. Из обычаев московского двора времен великого князя Василия мы имеем описание посольского приема и торжественного обеда во дворце. В день представления значительных послов запирались все лавки и мастерские, жители толпились на дороге, по которой проезжали послы; толпы увеличивались еще дворовыми людьми боярскими и ратными людьми, которых собирали по этому случаю из окрестных волостей; это делалось для того, чтоб дать послам высокое понятие о многочисленности народонаселения, о могуществе великого князя. Послы должны были сходить с лошадей в некотором расстоянии от лестницы, ибо сходить с коня у самой лестницы мог один только великий князь. Начиная с середины лестницы выходили навстречу к послам вельможи, все более и более значительные, которые подавали руки и целовались с послами. При входе послов в палату, где сидел великий князь с знатнейшими боярами, последние вставали (если присутствовали братья великокняжеские, то они не вставали, но сидели с непокрытыми головами, а бояре- в шапках), и один из бояр докладывал великому князю о послах, говоря: "Такой-то и такой-то (имена послов) челом бьет". Великий князь сидел на возвышенном месте с открытою головою; на стене висел образ в богатой ризе, с правой стороны на скамье лежала шапка, с левой -посох, украшенный крестом. Толмач переводил посольские речи; при имени государей, от которых правилось посольство, великий князь вставал и по окончании речей спрашивал о здоровье их, после чего послы подходили к руке; великий князь спрашивал их, хорошо ли доехали, и приказывал им садиться, для чего приготовлялась скамья против великого князя; послы, поклонившись великому князю и потом на все стороны (ибо бояре все это время стояли), садились. Если послы и члены их свиты привозили подарки (поминки), то после описанных обрядов боярин, представлявший послов, вставал и, обратившись к великому князю, громким голосом говорил, что такой-то посол челом бьет таким-то поминком, и между тем дьяк записывал подарки и имена дарителей. Посидевши немного, великий князь обращался к послам с приглашением к обеду, и этим обряд представления оканчивался. При входе в обеденную палату послы заставали великого князя и бояр уже сидящими за столом; при входе послов бояре вставали, послы кланялись на все стороны и занимали назначенное для них место, на которое сам великий князь указывал им рукою. Столы были накрыты кругом, в середине находился поставец, наполненный золотыми и серебряными бокалами. На столе, за которым сидел великий князь, по обе стороны столько было оставляемо пустого места, сколько мог занять великий князь распростертыми руками; если братья великокняжеские присутствовали за обедом, то старший садился по правую, младший-по левую сторону; ниже удельных князей сидели князья служилые и бояре; но между удельными князьями и служилыми оставлялось также пустое место, еще несколько шире, чем между великим князем и его братьями; против великого князя на особом столе садились послы; ниже, опять чрез известной величины промежуток, помещалась их свита; далее сидели те чиновники, которые ездили за послами на подворье, наконец, люди незнатные, приглашенные по особенной милости великого князя. По столам были расставлены уксусницы, перечницы, солонки. При начале обеда великий князь из своих рук посылал послам хлеб, причем и послы и все присутствующие вставали, кроме братьев великокняжеских; послы кланялись великому князю и на все стороны. Высшая почесть состояла в том, если великий князь кому-нибудь из присутствующих пошлет соли, ибо посылка хлеба означает только благосклонность, посылка же соли- любовь. В знак благосклонности кроме хлеба великий князь посылал от себя и другие кушанья, причем нужно было каждый раз вставать и кланяться на все стороны- это брало много времени и утомляло не привыкших к такому обычаю послов. Из кушаньев упоминаются жаркие лебеди, которых ели с уксусом, перцем, солью, сметаною, солеными огурцами; из напитков-мальвазия, греческое вино и разные меды; сосуды, как большие, так и малые, были из чистого золота. Великий князь очень ласково разговаривал за обедом с послами, потчивал их, предлагал разные вопросы. Иногда для показания особенной дружбы к государю, от которого были послы, великий князь после стола пил за его здоровье. Обед продолжался три и четыре часа; после обеда великий князь не занимался уже никакими важными делами. 15 августа, в день Успения, Герберштейн видел великого князя в соборной церкви: он стоял у стены подле двери на правой стороне, опирался на посох, в правой руке держал шапку. Дошло до нас описание свадьбы великого князя Василия. В средней палате наряжены были два места, покрытые бархатом и камками, положены были на них изголовья шитые, на изголовьях-по сороку соболей, а третьим сороком опахивали жениха и невесту; подле поставлен был стол, накрытый скатертью, на нем были калачи и соль. Невеста шла из своих хором в среднюю палату с женою тысяцкого, двумя свахами и боярынями, перед княжною шли бояре, за боярами несли две свечи и каравай, на котором лежали деньги. Пришедши в среднюю палату, княжну Елену посадили на место, а на место великого князя посадили ее младшую сестру; провожатые все сели также по своим местам. Тогда послали сказать жениху, что все готово; прежде его явился брат его, князь Юрий Иванович, чтоб рассажать бояр и детей боярских; распорядившись этим, Юрий послал сказать жениху: "Время тебе, государю, идти к своему делу". Великий князь, вошедши в палату с тысяцким и со всем поездом, поклонился святым, свел с своего места невестину сестру, сел на него и, посидевши немного, велел священнику говорить молитву, причем жена тысяцкого стала жениху и невесте чесать голову, в то же время богоявленскими свечами зажгли свечи женихову и невестину, положили на них обручи и обогнули соболями. Причесавши головы жениху и невесте, надевши невесте на голову кику и навесивши покров, жена тысяцкого начала осыпать жениха и невесту хмелем, а потом соболями опахивать; великого князя дружка, благословясь, резал перепечу и сыры, ставил на блюдах перед женихом и невестою, перед гостями и посылал в рассылку, а невестин дружка раздавал ширинки. После этого, посидевши немного, жених и невеста отправились в соборную Успенскую церковь венчаться, свечи и караваи несли перед санями. Когда митрополит, совершавший венчание, подал жениху и невесте вино, то великий князь, допивши вино, ударил сткляницу о землю и растоптал ногою; стекла подобрали и кинули в реку, как прежде велось; после венчания молодые сели у столба, где принимали поздравления от митрополита, братьев, бояр и детей боярских, а певчие дьяки на обоих клиросах пели новобрачным многолетие. Возвратившись из Успенского собора, великий князь ездил по монастырям и церквам, после чего сел за стол; перед новобрачными поставили печеную курицу, которую дружка отнес к постели. Во время стола споры о местах между присутствовавшими были запрещены. Когда новобрачные пришли в спальню, жена тысяцкого, надев на себя две шубы, одну как должно, а другую навыворот, осыпала великого князя и княгиню хмелем, а свахи и дружки кормили их курицею. Постель была постлана на тридевяти ржаных снопах, подле нее в головах в кадке с пшеницею стояли свечи и караваи; в продолжение стола и во всю ночь конюший с саблею наголо ездил кругом подклета; на другой день, после бани, новобрачных кормили у постели кашею. С такими же обрядами была совершена и свадьба младшего брата великокняжеского, князя Андрея Ивановича, женившегося на дочери князя Андрея Хованского; разница была в том, что здесь великий князь, как старший брат, заступал место отца и все делалось с его благословения. Князь Андрей бил челом великому князю о позволении жениться; Василий, давши позволение, за неделю до свадьбы пошел к обедне в Успенский собор, а оттуда отправился к митрополиту и, объявив ему о намерении брата, просил благословения. К князю Юрию послал сказать: "Хотим Андрея брата женить, и ты б, брат наш, поехал ко мне и к Андрею брату на свадьбу". Передавая брату молодую жену, великий князь говорил ему: "Андрей брат! Божиим велением и нашим жалованьем велел бог тебе жениться, взять княжну Евфросинью; и ты, братец Андрей, свою жену, княгиню Евфросинью, держи так, как бог устроил". Мы видели, как при новом порядке вещей, при утверждении единовластия, затруднительна стала выдача замуж дочерей великокняжеских; на руках Василия после отцовой смерти осталась незамужняя сестра Евдокия; скоро, в 1506 году, представился случай выдать ее замуж не за боярина; пленный казанский царевич Кудайкул, сын Ибрагимов, брат Алегамов, изъявил желание принять христианство, был окрещен торжественно в Москве-реке, назван Петром, а через месяц был обвенчан на Евдокии; мы видели, что дочь его от этого брака, племянница великого князя, была выдана за выезжего князя Мстиславского. Петр дал клятву в верной службе великому князю и детям его и, как царевич, занимал постоянно важное место, напереди всех князей и бояр. Что касается состава двора великокняжеского московского при Василии, то мы встречаем по-прежнему бояр и бояр-окольничих, из чего ясно, что последнее слово было вначале прилагательное к существительному "боярин"; встречаем и другую форму: боярин и окольничий такой-то; в описании переговоров с императорскими послами находим любопытное заменение слова "бояре" словом советники, после которых непосредственно следуют окольничие: "Которые будут с вами речи явные от Максимилиана, и вы те речи говорили на посольстве самому государю; а которые с вами речи тайные, и государь наш вышлет к вам советников своих и окольничих, и вы тайные речи скажите советникам и окольничим государским". Герберштейн так говорит о значении окольничего: "Окольник занимает должность претора, или судьи, от великого князя назначенного, иначе это-верховный советник (supremus consiliarius), который всегда находится подле великого князя". Мы не должны признать этого свидетельства вполне справедливым, ибо на основании русских известий не можем видеть в окольничем верховного советника; но мы можем догадаться, почему Герберштейн приписывает ему такое значение, если это был действительно человек, постоянно находившийся при великом князе, непосредственный исполнитель его приказаний, если великий князь являлся не иначе как в сопровождении окольничего или окольничих, если во время похода, поездов великого князя окольничие ехали вперед по станам, всем распоряжались. Переводя на наш язык, мы не можем назвать окольничих иначе как свитою великого князя. Пред смертию своею Василий в такой форме обращается ко двору своему: "Вы, бояре и боярские дети и княжата! Как служили нам, так теперь и вперед служили бы сыну моему". При дворе Василия встречаем оружничего, ловчего, крайчего, стряпчих, рынд, подрынд, ясельничего. Из лиц правительственных встречаем городничих, которых в Москве было несколько: на их ответственности, как мы видели, было построение моста через Москву-реку для проезда больного великого князя. Видим, что бояре выезжали в поход с своим двором, своими дворянами. Встречаем в разрядных книгах местнические случаи, к сожалению, без подробностей, без означения причин, почему известные лица не хотели быть вместе с другими; например, в 1519 году был суд окольничему Андрею Никитичу Бутурлину с Андреем Микулиным, сыном Ярова, на Волоке-Ламском; по суду князь великий окольничего Бутурлина оправил, Андрея Ярова обвинил и правую грамоту на него пожаловал, дал; или писал князь Михаил Васильевич Горбатый, что быть ему непригоже для князя Федора Оболенского-Лопаты да для боярина Ивана Бутурлина, и князю Михаилу писано, что был на службе и служба эта ему без мест; такой же ответ получил князь Михайла Курбский, писавший против тех же самых лиц, и Андрей Бутурлин, писавший против Курбского. По одним иностранным свидетельствам, число московского войска при Василии простиралось до 400000 человек, преимущественно конницы, по другим- превышало 150000. Каждые два или три года служилые люди, дети боярские, подвергались пересмотру по областям, дабы правительство могло знать их число и сколько каждый из них мог выставить служителей и лошадей; лошади у них мелкие, мерины; немногие имеют шпоры, большая часть употребляет нагайки. Обыкновенное оружие состоит из луков, стрел, секир и кистеней; мечи имеют только знатные и богатые; употребляют также длинные кинжалы наподобие ножей; хотя в одно и то же время держат в руках повода, лук, меч, стрелы и нагайку, однако ловко управляются со всеми этими вещами; употребляли также и копья. Знатнейшие имеют кольчуги, латы, нагрудники и шлемы. Пехоту и артиллерию никогда не употребляют в битвах, потому что все движения войска совершаются необыкновенно быстро. Великий князь Василий в первый раз вывел в поле пехоту и артиллерию, когда после нашествия Магмет-Гиреева выступил в поход для воспрепятствования татарам вторично переправиться за Оку; прежде у него было 1500 человек пехоты, набранной из Литвы и других пришельцев. Состоя преимущественно из конницы, московское войско должно было носить характер восточных конных ополчений: смело нападало, но недолго выдерживало; по словам Герберштейна, оно как будто говорило врагам: "Бегите, или мы побежим". Города редко брали приступами или действиями осадных орудий; обыкновенно принуждали к сдаче долгими осадами. По словам Герберштейна, татарин, свергнутый с коня, лишенный оружия, тяжело раненный, все еще обороняется до последнего издыхания руками, ногами, зубами, чем только может; турок, видя себя в безнадежном положении, начинает смиренно умолять врага о помиловании; московский ратник не обороняется и не просит помилования. Для лагерей выбирали обширное место, где знатнейшие раскидывали палатки, другие же строили себе шалаши из прутьев и крыли их войлоками; лагери не укреплялись ни рвами, ни чем другим, разве сама местность защищала их лесом, рекою, болотом. Герберштейн с удивлением говорит о том, как мало нужно московскому ратнику в походе. Кто имеет шесть или более лошадей, на одной умещает все жизненные припасы, которые состоят в небольшом количестве толокна, ветчины и соли, у богатых к этому присоединяется еще перец; этою пищею довольствуется и господин и слуги, последние иногда по два или по три дня остаются без пищи. Понятно, что это относилось к тем случаям, когда негде и нечего было взять. Вступая в битву, говорит Герберштейн, московские полки более надеются на многочисленность, чем на искусство; особенно стараются окружать неприятеля, заходить ему в тыл. В полках много было музыкантов: когда все они начинали дуть в трубы по старому отцовскому обычаю, то слышался странный концерт; употребляли еще другой инструмент-сурны. На знамени великокняжеском изображался Иисус Навин, останавливающий солнце. Из русских известий о войске замечателен рассказ псковского летописца об участии его земляков во втором Смоленском походе: приехал великий князь под Смоленск со всеми своими силами, а с городов были пищальники, и на псковичей накинули 1000 пищальников, а псковичам этот рубеж (набор, от рубить -набирать войско) необычен, и было им очень тяжело. Приехали пищальники псковские под Смоленск да и земцы (землевладельцы) псковские, которые еще не были сведены тогда с своих отчин; великий князь воеводами к псковским пищальникам и земцам приставил прежних посадников псковских, выведенных из Пскова. Пищальники псковские и других городов пошли на приступ, а посоха понесли примет. Из этого рассказа видим, что городское народонаселение продолжало участвовать в походах, поставляя пищальников; сельское народонаселение участвовало, поставляя посошных, или посоху, и видим значение этих посошных, видим, что они употреблялись для работ: когда пищальники и земцы пошли на приступ, посошные понесли примет; наконец, видим, что спустя довольно долгое время после покорения Пскова последовал вывод тамошних земцев с их отчин, которые, без сомнения, отданы были в поместья московским служилым людям. Как из иностранных, так и из своих свидетельств видим, что наряд (артиллерия) находился в ведении иностранцев: в Казанском походе упоминаются трое иностранных пушкарей; один из них-италианец Бартоломей принял православие и пользовался особенным расположением великого князя. При нападении Магмет-Гирея в Москве упоминается немецкий пушкарь Никлас, в Рязани-Иордан; неизвестно, какого происхождения был пушкарь Стефан, действовавший при осаде Смоленска. При Василии в первый раз встречаем известие о приказах: именно в грамоте Успенскому Владимирскому монастырю 1512 года. По-прежнему видим раздачу волостей и городов в кормление с правом ведать и судить жителей; кормление давалось с правдою и без правды. Видим жалованье сел и деревень в поместья с правом суда, кроме душегубства и разбоя с поличным; в случае суда смежного великокняжеские наместники и тиуны судят вместе с помещиком или его приказчиком; в случае иска на самом помещике или его приказчике судит их сам великий князь или боярин введенный. Видим пожалованье сел и деревень впрок, в вотчину и детям с правом дарить, продать, променять, в закуп и по душе отдать. Встречаем пожалование дикими лесами с правом ставить в них себе дворы и перезывать посельников, которые освобождаются на 15 лет от пошлин. Дошла до нас грамота брата великокняжеского, Юрия Ивановича Дмитровского, содержащая позволение дворецкому его Вельяминову купить деревни с правом продавать, дарить и менять; необходимость такого позволения объясняется отношениями дворецких, ключников к князьям; вспомним прежние распоряжения о деревнях, купленных ключниками за ключом княжеским. В 1524 году Наум Кобель с товарищами били челом, что нашли они в Двинском уезде ключи соляные на лесу черном, дворов и пашней на тех местах не бывало никогда, от волости они за двадцать верст со всех сторон и никаких волостей угодья не пришли к тем местам; великий князь дал им право чистить соляные ключи, лес рубить, дворы ставить, пашни пахать, пожни чистить и людей к себе звать нетяглых и неписьменных (не переписанных), добрых, а не ябедников, не воров, не разбойников, которые из городов и из волостей выбиты. Иностранцы, вступавшие в службу великого князя, получали также поместья. Относительно состояния служилого сословия в Западной Руси любопытна жалованная грамота великого князя Василия жителям Смоленска, данная в 1514 году, когда еще все оставалось здесь по-прежнему, как было при литовском владычестве; о сохранении этой старины, сказано в грамоте, били челом владыка, Смоленской земли урядники, окольничие, князья, бояре, мещане и черные люди. Здесь окольничий является урядником, правительственным лицом, занимающим второе место после наместника: "Наши наместники и окольничие и их люди, куда им случится ехать на свое дело или куда им случится послать: и им у мещан и у черных людей подвод не брать. От ябедников нашему наместнику и нашим окольничим бояр, мещан и черных людей беречь. А кто человека держит в деньгах, и он того своего человека судит сам, а окольничие в то у него по вступаются". Мы видели, что при дворе великого князя литовского слово бояре потеряло свое важное значение и заменилось словом паны, паны радные; отсюда бояре старых русских княжеств, подчинившихся литовским князьям, удержавши это название и оставшись в прежних областях, в своих отчинах, нисходили на степень областных служилых людей, тогда как слово окольничий удержалось в значении правительственной должности, уряда; отсюда понятно, почему окольничие, как урядники, занимают место выше бояр. Если таково было положение бояр в княжествах Смоленском, Полоцком, то понятно, до какой степени должны были низойти бояре мелких волостей, дружины мелких князей, которые сами низошли на очень низкую ступень, и мы не должны удивляться, если под именем бояр, бояр путных встретим служню при королевских замках, в имениях княжеских, панских и шляхетских. В статуте своем король Сигизмунд на основании земских привилегий предшественников, Казимира и Александра, дал обещание оберегать Великое княжество Литовское и панов рад от всякого понижения; владений Великого княжества не только не уменьшать, но и возвратить ему то, что несправедливо отнято; земель и должностей не раздавать чужеземцам; по заочному обвинению должностей не отнимать; старых прав шляхты и мещан не нарушать. Княжата, паны, шляхта и бояре могут выезжать из Великого княжества на службу в другие государства, кроме неприязненных, с тем, однако, чтоб от этого отъезда не терпела служба королевская. По смерти отцов сыновья и дочери имуществ отцовских и дедовских не лишаются. Простых людей над шляхтою король обещал не повышать. За побои, нанесенные шляхтичем шляхтичу, виновный платит двенадцать рублей грошей; если же виновный будет низшего сословия, то наказывается отсечением руки. О военной службе в Литовской Руси можем иметь понятие из постановлений Виленского сейма в 1507 году: паны, княжата, земяне, вдовы и вся шляхта должны в имениях своих переписать всех своих людей и списки эти отдать под присягою королю, чтоб он знал, кто как будет с своего имения служить. Кто не выйдет на войну в положенный срок и в назначенное место, тот обязан заплатить за вину королю сто рублей грошей, если же кто, надеясь на свое богатство, и после сроку не приедет и не представит важной причины своему отсутствию, тот лишается жизни. Вдова платит также сто рублей пени, если опоздает прислать на войну слуг своих; если же и после сроку не пришлет по нерадению, то выгоняется из имения своего, которое переходит к ее детям или родственникам, если детей не будет. Кто уйдет с войны без ведома королевского или гетманского, тот казнится смертию. Принимая во внимание прежнее нераденье, вошедшее в обычай, что к назначенному сроку половина земли придет, а другая не придет, и всех не пришедших казнить смертию было бы очень жестоко, казнить же двух-трех, а других помиловать было бы крайне несправедливо; принимая это во внимание, сейм постановил: кто не приедет в назначенный срок, платит сто рублей; кто не приедет через неделю после сроку, казнится смертию. В 1507 году издана была окружная королевская грамота о власти и правах гетмана во время похода; гетман имел право казнить ратников смертию за грабеж, нанесение раны, утайку найденной вещи ценою выше полукопья, посечение дерева с пчелами, за побег. На Виленском сейме 1528 года положено было, что каждый владелец населенного имения обязан ставить с осьми человек (с каждых осьми служеб людей) одного ратника на добром коне и в полном вооружении. В следующем году на Виленском же сейме издан был подробнейший устав: кто имеет семьсот служб, тот обязан выставлять сто ратников (пахолков) добрых, конно и збройно; у кого четыреста служб, тот выставляет 50 пахолков; у кого только восемь служб, тот обязан сам ехать на службу; у кого меньше 8 служб, тот обязан сам ехать, только не на таком коне и не в таком вооружении, каких требует устав, а смотря по средствам своим. Слуги путные, данники, службы подляшские водочные сообща с людьми тяглыми обязаны также земскою службою. Освобождаются от нее места княжеские, панские и шляхетские, бояре их, шляхта и слуги дворные, также и огородники их. Убогие шляхтичи, не имеющие ни одного своего человека, обязаны ехать сами на службу, смотря по средствам своим. Статут 1529 года говорит, чтоб все подданные собирались под хоругвию поветовою в том повете, где имеют жительство; кто же служит какому-нибудь пану, тот обязан этому пану выставить вместо себя кого-нибудь другого, не обязанного военною службою, а сам должен явиться под хоругвь поветовую, в противном случае лишается имения своего. Лицо духовное, держащее закупное имение, обязано само явиться на службу господарскую и земскую; если же будет владеть имением дедичным, то обязано выставлять с него людей на службу. Только доказанное болезненное состояние освобождает от службы; но отец может вместо себя выставить сына не моложе осьмнадцати лет и неотделенного, если только гетман признает молодого человека годным на военную службу. Известия о козаках становятся все чаще и чаще в обеих половинах Руси. Мы видели, что одним из господствующих явлений древней русской жизни была колонизация-постепенное население пустынных пространств Восточной Европы и потом Северной Азии. Как обыкновенно бывает в странах колонизующихся, усевшаяся часть народонаселения, предавшаяся постоянному труду земледельческому, выделяет из себя людей, которых характер и разные другие обстоятельства, находящиеся в большей или меньшей связи с их характером, заставляют выходить из общества и стремиться в новые, незанятые страны. Понятно, что эти люди, предпочитающие новое старому, неизвестное известному, составляют самую отважную, самую воинственную часть народонаселения; в истории колонизации они имеют великое значение как проводники колонизации, пролагатели путей к новым селищам. Отвага, нужная человеку, решившемуся или принужденному оставить родину, идти в степь, в неведомую страну, эта отвага поддерживается в нем жизнию в степи, где он предоставлен одним собственным силам, должен постоянно стоять настороже против степных хищников. Отсюда эти люди должны соединяться в братства, общины, для которых война служит главным занятием. Так границы государства населялись козаками. Происхождение последних всего лучше объясняется нам теми памятниками, в которых говорится о заселении пустынных пространств, - льготными грамотами, которые правительство давало населителям, например приведенная выше грамота Науму Кобелю с товарищами: "Имеет Наум право людей к себе звать на те места, нетяглых и неписьменных, добрых и не ябедников, не воров и не разбойников, которые из городов и волостей выбиты". Во-первых, мы видим, что заселителям земель можно было всегда найти таких людей, нетяглых и неписьменных, людей, не имеющих собственной земли, собственного хозяйства и долженствующих потому кормиться работою на чужих землях, при чужих хозяйствах, при чужих промыслах; а такие-то бездомовные люди именно назывались у нас козаками. Но понятно, что между этими людьми находилось много и таких, которые не хотели жить на чужих землях, в зависимости от чужих людей и предпочитали вести воинственную, опасную, но более привольную, разгульную жизнь в степи, на границах и далее, за границами государства; куда должны были деваться люди, выбывшие из городов и волостей, которых населители земель не имели права принимать к себе? Существование козаков как пограничного воинственного народонаселения было естественно и необходимо по географическому положению древней Руси, по открытости границ со всех сторон; на всех границах долженствовали быть и действительно были козаки, но преимущественно были они необходимы и многочисленны на степных границах, подвергавшихся постоянным и беспощадным нападениям кочевых хищников, где, следовательно, никто не смел селиться, не имея характера воина, готового всегда отражать нападение, сторожить врага. Границы запаслись козаками, которые находились в большей или меньшей зависимости от государства, более или менее подчинялись его распоряжениям, смотря по тому, жили ли они на самых границах, так сказать под руками правительства, или углублялись все более и более в степи, удаляясь таким образом от надзора и влияния государства. Понятно, почему в наших летописях прежде всего являются известия о козаках рязанских: юго-восточная, рязанская украйна более других стран подвергалась нападениям степных орд. В княжение Василия Иоанновича Московское государство употребляло этих козаков с пользою в сношениях с застепными народами -крымцами, турками. Когда правительство хлопотало об установлении безопасных сношений с Турциею, то спрашивали у рязанских козаков, в каком месте лучше сходиться ратным людям для передачи послов с рук на руки, и козаки, знавшие хорошо степь, указали это место. В описании посольства Морозова в Константинополь читаем: "Посланы с Иваном Морозовым козаки-рязанцы десять станиц, и список ему дан именной, где кого из них оставить: в Азове-четыре станицы, в Кафе-четыре станицы, в Царь-город с собою взять две станицы; которых козаков оставить в Азове и Кафе, и ему тем козакам приказать: если крымский царь захочет идти на великого князя украйну, то станица ехала бы к великому князю, а другие оставались бы и ждали новых вестей, и какие еще вести будут, ехали бы к великому князю по станицам же, чтоб великий князь без вестей не был". Любопытно, что против наших русских козаков мусульманский мир от противоположной степной украйны выставлял также своих козаков; со времен Иоанна III азовские татарские козаки упоминаются как злые разбойники; Василий Иоаннович требовал от султана, чтоб тот запретил азовским и белгородским козакам подавать помощь Литве. Когда русский посол Коробов требовал, чтоб ему дали провожатых из Азова, то ему отвечали, что в Азове нет азовских козаков и дать ему некого. Известно, что у татар под именем козаков разумелся третий, самый низший отдел войска, состоявшего из уланов, князей и козаков. На границах литовских в княжение Василия упоминаются козаки смоленские: король Сигизмунд не раз жаловался великому князю, что они нападали на литовские владения. Если вследствие означенных причин явились козаки на границах, или украйнах, Московского государства, то не могли не явиться они на степной украйне Западной Руси, на украйне днепровской, тем более что здесь еще во время самостоятельного существования Руси видим много разноименных народцев, полукочевых, полуоседлых, с воинственным характером, признающих власть князей русских, видим торков, берендеев, коуев, турпеев, которые носили общее название черных клобуков; летописец же говорит, что это название тождественно с названием черкас, которым малороссийские козаки постоянно называются в московских памятниках. Но если упомянутые народцы действительно составили зерно малороссийского козачества, то, с другой стороны, в Литовской Руси не было также недостатка в причинах, по которым к этому зерну присоединились многочисленные толпы козаков чисто русского происхождения, ибо днепровская украйна по географическому положению своему долженствовала быть издавна страною военных поселений. От описываемого времени дошли до нас любопытные известия о козаках малороссийских; хан Саип-Гирей так жаловался на них королю Сигизмунду: "Приходят козаки черкасские и каневские, становятся под улусами нашими на Днепре и вред наносят нашим людям; я много раз посылал к вашей милости, чтоб вы их остановили, но вы их остановить не хотели; я шел на московского: тридцать человек за болезнию вернулись от моего войска, козаки поранили их и коней побрали. Хорошо ли это: я иду на твоего неприятеля, а твои козаки из моего войска коней уводят? Я приязни братской и присяги сломать не хочу, но на те замки, Черкасы и Канев, хочу послать свою рать. А это знак ли доброй приязни братской? Черкасские и каневские властели пускают козаков вместе с козаками неприятеля твоего и моего (великого князя московского), вместе с козаками путивльскими по Днепру под наши улусы и, что только в нашем панстве узнают, дают весть в Москву; в Черкасах старосты ваши путивльских людей у себя на вестях держат; так на Москву из Черкас пришла весть за пятнадцать дней перед нашим приходом". Малороссийские козаки находились под ведомством старосты черкасского и каневского, а эту должность в описываемое время занимал известный Евстафий Дашкович. Город в московских областях не изменил своего значения и внешнего вида в княжение Василия; по-прежнему он оставался местом убежища для окружного народонаселения в случае нашествия неприятельского; дворы, которые имели в городах окрестные землевладельцы и монастыри, назывались дворами осадными: так, от описываемого времени дошла до нас великокняжеская грамота к тверскому городскому прикащику и ключнику об отводе места Иосифову Волоколамскому монастырю под осадный двор. В 1508 году великий князь велел мастеру Алевизу Фрязину вкруг города Москвы обкладывать ров камнем и кирпичом и пруды копать. Иностранцы так описывают Москву времен Василиевых: "Город Москва деревянный и довольно обширный, но издали кажется еще обширнее, чем на самом деле, потому что большие сады и дворы при каждом доме увеличивают пространство города; кроме того, на конце его находятся жилища кузнецов и других мастеров, для которых необходим огонь, и между этими жилищами находятся целые луга и поля. Великий князь Василий выстроил для своих телохранителей за рекою новый город Нали (Nali, Наливки), что по-русски значит infunde (наливай), потому что им одним позволено пить мед и пиво, когда хотят; поэтому они и удалены за реку, чтоб не заражали других своим примером. Около города находятся монастыри, из которых каждый издали кажется городом. Обширность города не позволяет определить межу и устроить достаточные укрепления. Улицы в некоторых местах загорожены рогатками, при которых находятся сторожа, имеющие обязанность наблюдать, чтоб никто не ходил ночью после урочного часа; если кого поймают в запрещенное время, то бьют, грабят или сажают в тюрьму, исключая людей известных и почетных, которых сторожа провожают до дому. Такие сторожа помещаются там, где лежит свободный вход в город, ибо остальную часть его обтекает Москва-река, в которую под самым городом впадает Яуза, а чрез эту реку трудно переправляться по высоте берегов; на Яузе построено много мельниц. Этими-то реками ограждается город, который, кроме немногих каменных домов, церквей и монастырей, весь деревянный. Число церквей в нем показывают едва вероятное; говорят, что их более 41500. Обширный город этот очень грязен, почему на разных, более других посещаемых местах находятся мосты. Крепость, построенная из кирпича, с одной стороны омывается рекою Москвою, а с другой-Неглинною. Последняя подле верхней части крепости является в виде пруда; вытекая из него, наполняет крепостные рвы, в которых находятся мельницы. Крепость кроме обширных и великолепных палат великокняжеских заключает в себе дом митрополичий, домы братьев великого князя, вельмож и разных других лиц, все большие и деревянные; кроме того, много в ней церквей". На литовской границе приобретена была крепость первой важности по тому времени-Смоленск; на этой стороне ограничились ею да укреплением Пскова; в 1517 году здесь пало стены 40 сажен; мастер Иван Фрязин надделал эти 40 сажен, камень возили священники, псковичи носили песок и сеяли решетом; несмотря на то, постройка обошлась великому князю в 700 рублей. Более старались укреплять города на южной и восточной украйне от крымцев и казанцев: в 1509 году построили в Туле город деревянный, в 1520-каменный; в 1525 построен в Коломне город каменный; в Чернигове и Кашире построены города деревянные в 1531 году, а на реке Осетре-каменный; на востоке укреплен каменным городом Нижний еще в 1508 году, строил город мастер Петр Фрязин; мы упоминали уже о построении нового деревянного города Васильсурска. В 1508 году великий князь прислал в Новгород боярина, велел ему урядить здесь торги, ряды и размерить по-московски улицы; в 1531 году прислал туда же дьяков, приказал им на Софийской стороне размерить улицы; они начали размерять Великую улицу от Владимирских ворот прямо в ко