кого развития Югославии, отдельные шаги, отличные от сталинских схем, как и некоторые жесткие ответные меры, предпринятые в пылу борьбы югославским руководством, квалифицировались как действия "прислужников империализма", как "ликвидация народно-демократического строя в Югославии". Сегодня .даже трудно представить, как далеко завела ВКП(б); другие коммунистические и рабочие партии амбициозность и великодержавность Сталина. На всей этой истории особенно рельефно лежит печать крайней ущербности единоначалия. Все это теперь принадлежит истории. В "отлучении" Югославии от социализма, предпринятом Сталиным, в попытках применить диктаторские методы в отношениях с суверенными странами и партиями чувствуется его почерк 1929-1933, Г937-1939 годов. Н. С. Хрущев, "обремененный" близостью со Сталиным, тем не менее показал, что шанс совести лучше использовать поздно, чем никогда. Его поездка в Белград в конце мая- начале июня 1955 года - одна из ступеней, по которым он мужественно взошел на трибуну XX съезда партии. Те несколько лет, что судьба отвела Сталину после окончания второй мировой войны, были для "вождя" бурными, как и вся его жизнь после победы Октября. Его заботы простирались теперь дальше границ собственного государства. В социалистических странах, которые с легкой руки Жданова стали именовать "лагерем", давал о себе знать целый ряд проблем. Каждая из стран получила возможность идти по пути социалистического строительства на основе принципов и особенностей, отвечающих национальным традициям, историческому опыту, конкретной ситуации. Никто не может отрицать успехи стран социалистического содружества. Наш общий опыт имеет непреходящее значение. Вместе с тем вмешательство Сталина, его требование придерживаться одной модели, насаждение бюрократических и догматических штампов в политической структуре и общественном сознании нанесли немало вреда общему делу. Особенно когда пытались применять сталинские методы в ликвидации инакомыслящих. Сталин, никогда не понимавший глубин экономики, фактически способствовал механическому перенесению советского опыта в страны с разным уровнем экономического развития, которые встали на путь социализма. Ошибочность таких шагов давно стала очевидной. Есть основания полагать, что перед смертью он, возможно, начал убеждаться в неэффективности "единого центра". "Югославское поражение" Сталина, скорее всего, заставило его кое-что пересмотреть в своем догматическом арсенале. Об этом свидетельствует постепенная потеря интереса Сталина к Информбюро. После "югославского дела" созывались еще одно-два совещания, а потом незаметно Информбюро прекратило свое существование. Насаждение командных методов в международном коммунистическом движении оказалось явно неудачным. В эти мрачные годы "холодной войны" наряду с образование социалистического лагеря Сталин мог отнести к крупным положительным факторам, пожалуй, лишь два события: создание Китайской Народной Республики и оформление мощного движения народов за сохранение мира, предотвращение новой мировой войны. Конец 40-х - начало 50-х годов были крайне тревожными. Иногда могло показаться, что политические лидеры потеряли рассудок. Даже папа римский провозгласил, что любой католик, который будет оказывать содействие коммунистам, будет отлучен от церкви. Везде шла "охота за ведьмами". Трудно было поверить, что державы-победительницы спустя всего три-четыре года стояли на пороге новой войны, на этот раз друг против друга. Америка, ослепленная мощью, не могла мириться, что поднимается еще один колосс. В Пентагоне готовили планы ядерных бомбардировок СССР. Сталин в этих условиях продолжал вести осторожную политику, наращивая военные мышцы, но стараясь в то же время не провоцировать своего бывшего союзника. Он, правда, не говорил, как Мао, что атомная бомба - это "бумажный тигр", но неоднократно давал понять, что и в возможной войне решающая роль останется за народными массами. Был, правда, момент, когда, забрезжила узенькая полоска света на горизонте, обещавшая, казалось, ослабление стылых ветров. 1 февраля 1949 года европейский директор агентства "Интернэшнл ньюс сервис" Кингсбери Смит прислал из Парижа Сталину следующую телеграмму: "...Официальный представитель Белого дома Чарльз Росс сегодня заявил, что президент Трумэн был бы рад иметь возможность совещаться с Вами в Вашингтоне. Будете ли Вы, Ваше Превосходительство, готовы поехать в Вашингтон для этой цели? Если нет, то где бы Вы были готовы встретиться с президентом?" На следующий день Сталин ответил: "Я благодарен президенту Трумэну за приглашение в Вашингтон. Приезд в Вашингтон является давнишним моим желанием, о чем я в свое время говорил президенту Рузвельту в Ялте и президенту Трумэну в Потсдаме. К сожалению, в настоящее время я лишен возможности осуществить это свое желание, так как врачи решительно возражают против моей сколько-нибудь длительной поездки, особенно по морю или по воздуху". Сталин предложил местом этой встречи Москву, Ленинград, Калининград, Одессу, Ялту, Польшу, Чехословакию, зная, что Трумэн обязательно откажется от встречи. Беседовать им было не о чем. Президент полагал, что у Америки есть большие шансы заставить СССР говорить то, что он хотел бы услышать. Но, думаю, Трумэн со временем убедился в эфемерности этих надежд. Сталин и не думал поддаваться диктату. Не случайно 26 июня 1949 года передовая "Правды" была озаглавлена "Трумэн расхвастался"... И вдруг неожиданно в этом притихшем и смятенном мире, где слышался только топот солдатских сапог и бряцание оружием, раздались первые, хотя и слабые голоса, взывающие к разуму. В 1948 году во Вроцлаве собрались пацифисты, приехавшие из обоих "лагерей", где тон задавали деятели мировой культуры. Следующим шагом этой, раньше других прозревшей части человечества был" созыв Всемирного конгресса сторонников мира в Париже. Сталин, вначале скептически смотревший на это "интеллигентское течение", вдруг почувствовал в нем большие подспудные возможности. Он понимал, что в условиях, когда Америка, имеющая атомное оружие, практически неуязвима, война ставит социалистический лагерь в крайне невыгодное положение. Поэтому нужно максимально использовать мировое общественное мнение против тех, кто хочет разрешить основное противоречие эпохи ядерным путем. В 1950 году сторонники мира предприняли самую грандиозную акцию - организовали кампанию по сбору подписей под Стокгольмским воззванием мира. Размах кампании был грандиозен. Члены комитета по организации акции менее чем -через год объявили, что на планете свою подпись с требованием не допустить войны поставили более 500, миллионов человек! Сталин, официальная советская пропаганда выражали поддержку идее мирного сосуществования. Мне иногда кажется, что Стокгольмская кампания была истоком, началом формирования планетарного сознания человечества, суть которого в признании приоритетов -общечеловеческих ценностей. Сейчас к этой цели мы стоим ближе, чем тогда, но как важно было сделать первые шаги! Когда в апреле 1949 года в Париже, в зале "Плейель" открылся Всемирный конгресс сторонников мира, собравший около двух тысяч делегатов со всех концов света, Сталин напряженно следил за его ходом как политическим событием первостепенной важности. Они с Молотовым сами определили состав советской делегации: А. А. Фадеев, И. Г. Эренбург, В. Л. Василевская, А. Е. Корнейчук, М. Турсун-заде, В. П. Волгин, П. Н. Федосеев, Л. Т. Космодемьянская, А. П. Маресьев. Сталин не мог не испытать глубокого волнения (если был на него способен), когда "Правда" 21 апреля сообщила, что американский певец Поль Робсон, заканчивая свое выступление на конгрессе, прямо на трибуне запел на русском языке арию из оперы И. И. Дзержинского "Тихий " Дон" "От края и до края...". Мог ли Сталин не чувствовать, что начинается эра подлинно народного влияния на судьбы мира и войны? В этой схватке миров, когда ледяные ветры, заморозив разум политиков и генералов, могли вот-вот опрокинуть барьер, отделяющий мир от войны, Сталин получил огромную поддержку в лице китайской революции. Победа революции в Китае заметно изменила соотношение сил и их структуру в мире. 20-летняя борьба китайского народа за свое социальное и национальное освобождение триумфально завершилась провозглашением 1 октября 1949 года Китайской Народной Республики. По указанию Сталина 5 октября "Правда" опубликовала передовую "Историческая победа китайского народа", а рядом четыре портрета - Мао Цзэдуна и несколько меньших размеров Чжу Дэ, Лю Шаоци, Чжоу Эньлая. В передовой приводились слова лидера китайской революции: "Если бы не существовало Советского Союза, если бы не было победы в антифашистской второй мировой войне, если бы - что особенно важно для нас - японский империализм не был разгромлен, если бы в Европе не появились страны новой демократии... то нажим международных реакционных сил, конечно, был бы гораздо сильнее, чем сейчас. Разве мы могли бы одержать победу при таких обстоятельствах? Конечно, нет". Так писал Мао Цзэдун в своей статье "О диктатуре народной демократии". Далее в ней говорилось, что "сбывается гениальное; предвидение товарища Сталина, заявившего еще в 1925 году, что "силы революционного движения в Китае неимоверны. Они еще не сказались как следует. Они еще скажутся в будущем. Правители Востока и Запада, которые не видят этих сил и не считаются с ними в должной мере, пострадают от этого...". Сталин чрезвычайно внимательно следил за ходом событий в Китае. Когда ему сообщили, что в Пекин приехал новый американский посол Хэрли, заявивший о полной поддержке Чан Кайши, Сталину многое стало ясно. Он понимал, что если в Китае возобладает влияние Соединенных Штатов, то положение СССР станет еще более тяжелым. Первоначально в борьбе Мао и Чан Кайши-для Сталина было много непонятного, он даже одно время полагал, что восстание миллионов голодных масс не имеет какого-либо отношения к социалистическому или демократическому движению. Узнав о переговорах по внутренним вопросам между Чан Кайши и Мао Цзэдуном, которые состоялись в октябре 1945 года в Чуньцине, Сталин убедился, что позиция коммунистов более реалистична и прогрессивна. Сталин немало писал в свое время о Китае. В его собрании сочинений опубликовано около десятка работ о китайской революции. Некоторые из них политически чрезвычайно примитивны. Например, он утверждал, что "революционизирование Востока должно дать решающий толчок к обострению революционного кризиса на Западе. Атакованный с двух сторон - и с тыла и с фронта-империализм должен будет признать себя обреченным на гибель". Характерно, что Сталин, высказывая некоторые правильные положения о китайской революции, часто прибегал к политическому менторству: "коммунисты Китая должны (здесь и далее выделено мной.- Примеч. Д. В.) обратить особое внимание на работу в армии, должны вплотную .взяться за изучение военного дела... Китайская компартия должна участвовать в будущей революционной власти Китая" - и т. д. Пожалуй, особая уверенность в победе коммунистов появилась у Сталина не в результате их военных успехов, а когда в январе 1945 года Чан Кайши произнес речь, из которой вытекало, что он намерен сохранить антидемократический режим. После окончания второй мировой войны Сталин немало сделал для оказания помощи китайской революции: Народно-освободительной армии Китая (НОАК) было передано большое количество разного вооружения и боевой техники, была оказана и иная помощь. Со второй половины 1947 года ветер победы стал надувать паруса НОАК, вынудив в конце концов Чан Кайши бежать на Тайвань. Мао, в условиях американской враждебности, окончательно остановил свой выбор на Советском Союзе. После победы китайской революции отношения стали быстро развиваться по самым различным направлениям. Их кульминацией явилось приглашение Мао Цзэдуна в Москву на празднование 70-летия Сталина. Сталин с большой долей недоверия ждал встречи с вождем китайского народа. Хотя он немало говорил и писал раньше о Китае, китайской революции, в сущности, он не знал его истории и культуры, не видел многих особенностей национальной психологии китайского народа, не понимал до конца, что же представляет собой сам Мао Цзэдун. После приезда 16 декабря 1949 года Мао в Москву Сталин имел с ним несколько встреч. Большинство их бесед не протоколировалось, и поэтому для уяснения их сути, содержания и направленности большое значение имеют воспоминания известного советского синолога Н. Т. Федоренко, выступавшего тогда в роли переводчика. Надо думать, что и для Мао все было необычным; он никогда не бывал за пределами Китая, не участвовал в работе органов Коминтерна, имел слабые контакты с представителями других компартий. Можно даже сказать, что эти люди, несколько раз садившиеся за стол переговоров друг против друга, мыслили по-разному; у них была разная шкала ценностей, они были представителями разных цивилизаций. Это не были "инопланетяне", но были очень разные по своей социальной и культурной природе лидеры. Марксизм их связывал весьма слабо. Мао при случае мог сослаться на колларий из Чунь-цю (классическое произведение Конфуция "Весна и осень"), а Сталин, знавший множество цитат классиков марксизма, теперь Предпочитал повторять самого себя. В одном у них было много общего: оба были прагматиками. Сталин -с любопытством и. тщательно скрываемым недоверием присматривался к своему собеседнику. А тот, вдруг отойдя от беседы по конкретным злободневным вопросам, вовлекал советского вождя в сказочный, таинственный мир китайских притч. Мао рассказал Сталину одну из них о том, как "Юй-гун передвинул горы". В древности на севере Китая жил старик по имени Юй-гун ("глупый дед") с северных гор. Дорогу от его дома на юг преграждали две большие горы. Юй-гун решил вместе со своими сыновьями срыть эти горы мотыгами. Другой старик по имени Чжи-соу ("мудрый старец"), увидев их, рассмеялся и сказал: "Глупостями занимаетесь: где же вам срыть две такие большие горы!" Юй-гун ответил ему: "Я умру - останутся мои дети, дети умрут - останутся внуки, и так поколения будут сменять друг друга бесконечной чередой. Горы же эти высоки, но уже выше стать не могут; сколько сроем, настолько они и уменьшатся; почему же нам не под силу их срыть?" И Юй-гун, нимало не колеблясь, принялся изо дня в день рыть горы. Это растрогало Бога, и он послал на Землю своих святых, которые и унесли Эти горы. Сталин слушал витиеватый китайский фольклор, наполненный глубоким философским смыслом. Сейчас тоже две горы давят тяжестью на китайский народ: гора империалистическая и гора феодальная. Компартия Китая давно решила срыть эти горы. Она тоже "растрогает" бога, который называется китайским народом; Советский вождь согласился с китайским вождем и в унисон с Мао говорил, что вместе мы не только две"горы сроем. Как вспоминает Н. Т. Федоренко, беседы были долгими,, неторопливыми. Собеседники не спеша пробовали хорошо приготовленные блюда, делали глоток-другой сухого вина и. неспешно говорили о делах международных, экономических, идеологических, военных. В ходе таких ночных застолий обсуждались и принципиальны(r) положения готовящегося Договора о дружбе, союзе и взаимней помощи. Однажды, вспоминает Федоренко, Мао рассказал один случай из истории борьбы с гоминдановцами. Оказавшись в окружении, бойцы не сдавались, следуя призыву командира: "Не взирать на трудности, не страшиться испытаний, смотреть на смерть как на возвращение". Сталин долго пытался уяснить смысл "возвращения". Мао терпеливо объяснил, что в данном случае иероглиф "возвращение" означает презрение к смерти, как форме возвращения к своему первосостоянию, т. е., пожалуй, неисчезновению как материи. Сталин, проницательный собеседник и внимательный слушатель, отметил не только бесстрашие, но и мудрость командира. Так беседовали два лидера двух гигантских стран. Их встреча была оценена как поистине историческая, знаменующая крупные перемены на глобальной шахматной доске мировой политики. У Сталина медленно отступало предубеждение; он долго не доверял Мао Цзэдуну. Видимо, тогда сказалась имевшаяся информация о Мао: его неприязнь к китайским кадрам, учившимся в Москве, демонстративная безучастность китайского лидера во время критических ситуаций под Москвой и Сталинградом в годы войны и другие подобные факты. Но постепенно, по мере сближения Китая и СССР, усиления антиамериканской позиции Пекина, его роли в корейской войне, отношение Сталина к китайскому вождю менялось. Думаю, и советский лидер произвел на Мао весьма сложное впечатление. Но одно несомненно: державность, величавое спокойствие, которое хорошо умел демонстрировать Сталин, абсолютная уверенность в себе утвердили в сознании китайского руководителя силу и целеустремленность партии и Советского государства. Подписание Договора 14 февраля 1950 года ослабило опасное воздействие ветров "холодной войны". Кульминация напряженности как раз пришлась на год скрепления узами дружбы двух великих народов. Думаю, преемники Сталина (как и сам Мао) сделали тогда далеко не все возможное, чтобы сохранить те добрые отношения, которые начали складываться в 5о-е годы. Одна из этих причин - специфические, а порой и просто негативное отношение Мао к разоблачению культа личности, XX съезду КПСС, всему, что с ним связано. Крепкое рукопожатие двух гигантов длилась исторически недолго. Слава богу, сейчас лидеры двух стран вновь обменялись рукопожатиями. Хотелось, чтобы оно было долгим. Холодные ветры овевали страну не только на Западе, но и на Востоке. Дислокация сразу после войны американских и советских войск в Корее предопределила создание разных политических структур как на севере, так и на юге полуострова. После того как 10 мая 1948 года в Южной Корее состоялись выборы и были созданы законодательные и исполнительные органы, 25 августа того же года прошли выборы и на Севере. Фактически образовалось два государства, искусственно разделившие корейскую нацию надвое. После вывода советских войск из Северной Кореи то же сделали и американцы. Каждая из сторон считала, что большинстве населения полуострова поддерживает ее правительство. К сожалению, какие-либо другие советские, китайские и корейские документы, кроме тех, что публиковались тогда в газетах, общественности неизвестны. Но ясно, что конфликт начался из-за стремления каждой из сторон обеспечить свое господство над всей территорией Кореи. Мне удалось установить из ряда косвенных источников, что Сталин очень настороженно относился к обострению ситуации на полуострове. С самого начала он делал все возможное, чтобы избежать прямой конфронтации СССР с США. Мао был настроен в этом вопросе решительнее. Во время нескольких встреч, которые состоялись у Сталина с Мао Цзэдуном в декабре 1949-го и феврале 1950 года, они обсуждали проблемы Корейского полуострова. Но Сталин понимал, что американцы ушли от Потсдамских соглашений по Корее уже так далеко, что какого-то единого государства безболезненно создать не удастся. Он так же подозрительно относился и к американской идее опеки над Кореей, как и к "свободным" выборам. Ведь в Южной Корее, где находились американские войска, проживало значительно больше населения. Линия по 38-й параллели в 1945 году была определена без какого-то политического обоснования, как временная демаркация между американскими и советскими войсками. В последующем, когда она стала государственной границей, выявилась ее географическая несправедливость, ибо она серьезно ущемляла северян. Маятник войны резко качнулся несколько раз. Высокая напряженность на демаркационной линии непрерывно усиливалась. С началом боевых действий 25 июня 1950 года войска КНДР нанесли сильный удар, затем овладели Сеулом и вышли на реку Нактонган. Казалось, победа достигнута. Но для американцев это было бы страшным ударом. Они только что утратили свои позиции в Китае и не могли допустить, чтобы их выбросили еще из одной страны. В сентябре американские войска, заручившись педдержкой Совета Безопасности ООН (советский представитель не участвовал в голосовании и не смог применить право "вето"), организовали высадку крупного десанта в Инчоне и контрнаступление с Пусанского плацдарма. Удар был столь сильным, что американские и южнокорейские войска, незадерживаясь на 38-й параллели, заняли Пхеньян, а к концу октября оккупировали значительную часть КНДР. Теперь, наоборот, сложилась ситуация, когда казалось, что добились своего американцы. Тем более что в ряде мест американские войска вышли к границе с КНР. Сталин, по имеющимся данным, был вынужден согласиться с предложением Мао Цзэдуна об оказании китайцами непосредственной помощи КНДР, хотя это вело к усилению опасности эскалации. Американцы прикрылись голубым флагом ООН, а китайцы обратились к "добровольчеству". Нужно сказать, что корейский конфликт укрепил доверие Сталина к Мао, а следовательно, и отношения между СССР и КНР в целом. После того как около 30 китайских дивизий двинулись вперед, обстановка вновь резко изменилась. Китайские и северокорейские войска не только освободили территорию севернее 38-й параллели, но и продвинулись южнее до 100 километров. Моральный дух американских войск и военный престиж США к середине лета 1951 года заметно упали. Сталин почувствовал, что наступил самый ответственный и опасный момент. Американцы не вынесут поражения и могут схватиться за последний, ядерный аргумент. Пожалуй, тогда, после 1945 года, это была самая очевидная угроза третьей мировой войны. Американский генерал Макартур стал настойчиво требовать бомбардировки Маньчжурии; Трумэн дал понять, что не исключено применение ядерного оружия. Дули уже не холодные ветры, а полярный ураган. Ни Сталин, ни Мао уже сами не могли допустить поражения американцев. Наступили долгие два года переговоров, во время которых не прекращались ожесточенные бои на Корейском полуострове. Американская авиация господствовала в воздухе, на земле - китайские добровольцы. Б этой ситуации Сталин понимал, что у обеих сторон нет иного выхода, кроме как пойти на компромисс. И здесь он не ошибался. Но окончательное соглашение было достигнуто лишь через несколько месяцев после его смерти, в июле 1953 года. Анализируя роль Сталина в корейской войне, которая была во многих отношениях сильно закамуфлирована, я пришел к важному выводу, не связанному, казалось бы, прямо с конкретными национальными интересами воюющих сторон. Думаю, война в Корее впервые показала, что в современном мире, разделенном все еще на блоки, при критическом столкновении интересов Запада и Востока неизбежна патовая ситуация. Первый пат обе стороны получили именно в Корее, второй - во время Карибского кризиса. Но здесь, во второй раз, мудрость проявила себя быстрее. Успел или нет Сталин осмыслить корейские уроки, сказать трудно. Ясно лишь, что в Америке это осознают, пожалуй, позднее. Напалм, угроза ядерными бомбардировками, содержание войск за многие тысячи километров от собственной территории, многолетнее непризнание Китая, авантюра во Вьетнаме показали, что ставка лишь на силу доживает свой век. Советский Союз это болезненно почувствует много позже, в результате афганской авантюры. После корейской войны мир увидел, что Америка не всесильна. В корейском конфликте Сталин был более осмотрительным. После югославского холодного "душа" к нему вернулась его традиционная осторожность. Может быть, его чему-нибудь научило поражение в схватке с Тито, когда он очертя голову наделал кучу ошибок, цену которым не так легко установить и сегодня? Апогей культа, совпавший с 70-летием "вождя", причудливым образом был достигнут благодаря Великой Победе 1945 года, на волне личной славы и апологий насилия. Консервация Системы сопровождалась ледяными ветрами как на просторах Отечества, так и за его пределами. РЕЛИКТЫ ЦЕЗАРИЗМА Негоже было Цезарю справлять триумф над несчастиями отечества... Плутарх Перелистывая однажды сборник документов Отечественной войны 1812 года, я долго не мог оторваться от письма М. И. Кутузова к своей жене. "Августа 19-го 1812. При Гжатской пристани. Я, слава богу, здоров, мой друг, и питаю много надежды. Дух в армии чрезвычайный, хороших генералов весьма много. Право, недосуг, мой друг. Боже, благослови детей. Верный друг Михаиле (Голенищев) Кутузов". Прелестный лаконизм, полный глубокого смысла, силы и благородства. На такие письма способны люди, обладающие нравственным величием. У Сталина его никогда не было. Для него человеческие отношения ограничивались рамками классовой борьбы и политики. В обширном многотомном фонде "Переписка с товарищем Сталиным" переписки как таковой нет. "Вождю" докладывают. Он реагирует. Часто устно. Иногда просто адресует донесения, сообщения Берии, Молотову, Маленкову, Вознесенскому, Хрущеву, кому-либо еще. В его "Переписке..." нет того, что мы могли бы отнести к эпистолярному жанру. Он был не способен написать короткую, волнующую и сегодня записку товарищу, просителю. Все его резолюции сухи, однообразны: "согласен" - "не согласен". Сохранилось всего лишь несколько писем Сталина, которые, за исключением одного-двух к дочери, полностью лишены человеческого начала. Огромное количество документов, ежедневно поступающих к нему, он быстро просматривал, направляя для решения конкретных вопросов исполнителям или коротко высказывая Поскребышеву свое отношение к докладу. В послевоенных резолюциях нет и тени Сомнений, размышлений, колебаний. Если они у него были, он их излагал устно. "Железный" человек хотел таким же остаться и в истории. Сталин, который эпизодически делал какие-то загадочные пометки в своей черной тетради, не раз возвращался мыслью к созданию вместо "Краткой биографии" крупного, монументального труда о себе. Об этом свидетельствуют его указание об "инвентаризации" архивов, отрывочные размышления вслух в присутствии А. А. Жданова, Н. А. Булганина, А, Н. Поскребышева, неоднократные обращения к Г. Ф. Александрову, М. Б. Митину, П. Н. Поспелову (создателям его официальной биографии) по вопросам партийной историографии, освещения "роли учеников Ленина". В прошлое его нередко возвращало настоящее. С годами он все чаще уносился мыслью к подножию века, к послереволюционной борьбе, именам, лицам тех, чьей судьбой он распорядился сам. Порой о прошлом напоминали ему и люди-родственники бывших его соратников. Иногда Берия, после очередного доклада о своих делах, выкладывал на его стол списки родственников известных деятелей партии, расстрелянных как "враги народа" или осужденных на беспросветность лагерей, которые обращались с письмами лично к нему, Сталину. "Вождь" молча пробегал списки и обычно, не говоря ни слова, возвращал Берии. Тот понимающе смотрел на "вождя", убирал бумаги в папку и уходил. "Пусть несут свой крест",-думал диктатор. Его совсем не радовала перспектива, что сотни, тысячи жен, детей, внуковего товарищей по партии вернутся в Москву, Ленинград, другие города. Сколько новых забот властям, "органам"! Нет, пусть будет так, как будет. Правда, иногда он все же спрашивал о некоторых: - А ей что нужно? Тоже просит об освобождении? - с, укоризной смотрел на Берию. Тот с готовностью доставал из папки перепечатанное на машинке письмо человека, фамилия которого заинтересовала "вождя". В прошлый раз это было письмо от родственницы Феликса Эдмундовича Дзержинского-Ядвиги Иосифовны, проживающей в Москве в Потаповском переулке. Просительница хлопотала о своей матери- Дзержинской Ядвиге Генриховне, которая была осуждена Особым Совещанием и находилась уже много лет в карагандинских лагерях. Дочь писала, что "мама очень больна, у нее туберкулез легких, цинга и бруцеллез. Она находится в очень тяжелим положении...". Сталин сразу перенесся мыслью в далекие годы, когда по заданию Ленина он вместе с Дзержинским ездил на Восточный фронт, под Вятку, в Петроград для организации отпора Юденичу. О боже, как давно все это было! И образ самого Дзержинского давно уже стерся в памяти. Но почему у таких людей сомнительные родственники, дети, внуки? А потом, при чем здесь какая-то Ядвига Генриховна? Нет, пусть этими вопросами занимается Берия. Сталин был лишен элементарного человеческого сострадания. Но,пожалуй, страшнее всего было то, что "вождь" никогда не умел и не хотел хотя бы мысленно поставить себя на место жертвы, человека, судьба которого зависит от его воли. Холод - самая страшная болезнь души - навсегда "заморозил" в нем человеческие чувства. Вглядываясь в очередной список, диктатор удивлялся: как много еще живых из тех, кого давно не должно быть на этой Земле! - Эта тоже о ком-то просит? - разговаривая как бы сам с собой, негромко произнес Сталин, ткнув пальцем в фамилию Радек. - Нет, это его дочь, хлопочет о себе,-пояснил сталинский Инквизитор. "Я, Радек Софья Карловна, 1919 года рождения, пишу Вам это письмо и прошу Вас оказать моему письму внимание..." Сталин вспомнил, что, пожалуй, никто не писал о нем так возвышенно, как Радек. Хорошее было у него перо. Например, здорово он сказал о нем как вожде: "В годы Октябрьской революции Сталина видели не только в штабе революции, но чаще в передовой боевой линии. Когда Москве угрожает петля голода, он добывает хлеб; когда кольцо враждебных сил угрожает сомкнуться в. Царицыне, он там организует отпор; когда опасность угрожает Петрограду, он там проверяет бастионы. Он видит резолюцию не через сообщения, он смотрит ей прямо в лицо, он видит ее величайшие взлеты и он видит ее дно. И в этом один на один завершается окончательное развитие Сталина как вождя революции". Тогда ему, Сталину, эти слова очень понравились. А потом он посадил его на скамью подсудимых вместе с Пятаковым прежде всего потому, что подозревал Радека в устойчивых .симпатиях к Троцкому. Ведь доложили же ему, что Радек писал в Алма-Ату ссыльному "выдающемуся вождю". Так же, как и тот ему. Хотя он и-старался вновь вернуть себе его, Сталина, доверие. Вон даже письмо от Троцкого, которое привез ему Блюмкин, отдал тогда, не распечатывая, Ягоде... Но ведь изгнанник писал письмо не кому-нибудь, а Радеку... Нет, троцкистом был, троцкистом и остался. Правда, он, вождь, когда утверждал проект приговора, доложенный ему Ульрихом, заменил Радеку расстрел на лагеря. Позже ему сказали, что он вскоре там скончался... Так о чем же пишет дочь Радека? "...Мой отец Радек Карл Бернгардович, как враг народа был осужден 30 января 1937 года к 10 годам тюремного заключения. Полгода спустя я и моя мать - Радек Р. М. были высланы в г. Астрахань решением Особого Совещания на пять лет. В Астрахани моя мать была арестована и выслана на 8 лет в темниковские лагеря, где и умерла... В ноябре 1941 года меня выслали из Астрахани с отметкой: "Имеет право проживать только в Казахстане". Излишне описывать все мытарства, которые мне пришлось пережить. Срок моей ссылки кончился в июне 1942 года... Ведь я тоже человек; если я дочь врага народа, то разве это значит, что я тоже враг? Когда в 1936 году моего отца арестовали, мне было 17 лет, и вот с 17 лет я хожу с клеймом "врага". Я грамотный человек, но в Челкаре нет работы по специальности. До сегодняшнего дня я не имею паспорта. Нач. НКВД г. Челкара тов. Иванов на мой запрос никакого ответа не дает. Помогите мне искупить вину своего отца!" Вот это разговор, подумал Сталин. Не прошли бесследно ссылки, высылки, кое-что стала понимать. Так и должно быть: все эти "родственнички" должны сидеть до тех пор, пока не поймут, что они тоже виноваты. А затем пусть вину эту искупают! Но это дело человека, который не сводит с него сейчас своих маленьких глаз... Такие письма возвращали его в прошлое. Как и сегодняшняя статья в "Правде" - "Выдающийся документ большевизма",-посвященная очередной годовщине его выступления на февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б) в 1937 году. Пожалуй, Н. Михайлов, подписавший статью, размышлял Сталин, верно отметил, что тогда он "мобилизовал партию и советский народ на полное уничтожение агентуры иностранных империалистических разведок. Это привело к дальнейшему укреплению Советского государства...". Но с высоты прожитых лет он хотел смотреть не на тени ушедших навсегда людей, что были с ним когда-то рядом, а на то, что он создал. Менее чем за три десятилетия под его руководством возникло могучее государство, с которым теперь вынуждены считаться все в мире. Разве это не так? Однако между результатом и процессом так часто возникают несоответствия, противоречия. Почему так много недовольных? Почему ни одно крупное дело не трогается с места, пока он не даст команду? Почему не становится меньше врагов, изменников и предателей? Вот на днях ему пришлось утвердить ходатайство министра внутренних дел: "Численность состава особых лагерей установлена теперь в 180 тысяч человек. МВД просит разрешения увеличить емкость особых лагерей на 70 тысяч человек и довести ее до 250 тысяч". Ведь там должны сидеть особые, неразоружающиеся враги. Что, число их растет? И вообще Берия говорит, что заявки министерств на рабочую силу из числа спецконтингента столь велики, что, несмотря на его рост, удовлетворить эти просьбы не представляется возможным. Сколько миллионов людей пропустили через лагеря, а количество подозрительных людей не уменьшается! Вон на Западе утверждают, что, мол, общество, которое он создал,-"тоталитарное". Пишут, что он "отец" нового явления в общественной жизни и политике-сталинизма. Вначале "вождь" не придавал этому особого значения. Он, пожалуй; и сам считал, что пора говерить о "марксизме-ленинизме-сталинизме"; но вообще это сейчас пока ни к чему. Время придет. А враги... На то они и враги, чтобы поносить все, созданное им в течение всей жизни. Л. Троцкий, Р. Гильфердинг, А. Розенберг, Р. Абрамович утверждали, что сталинизм есть "измена большевизму". А. К. Каутский незадолго до своей смерти договорился до того, что в России "появились еще более сильные и жестокие хозяева, а перед пролетариатом на его пути к социализму возникли еще большце препятствия, чем те, которые существуют в развитых капиталистических странах с укоренившейся демократией". Что можно ждать от таких людей? Они и Ленина не щадили. Думаю, что подобные размышления могли приходить к Сталину. Он всю свою жизнь молился борьбе, только ей. И в новых "выдумках" буржуазных апологетов ему слышится лишь отзвук этой вечной борьбы, их страх и злоба. Вот и "Правда", посвятив недавно последнему изданию Британской и Американской энциклопедий большую статью под заголовком "Энциклопедии мракобесия и реакции", верно пишет, что в статьях "о социализме и коммунизме клеветнически утверждается, что при коммунизме нет заботы о счастье людей". А что они могут писать еще? Это те же писаки, которые невесть что пишут и о сталинизме, думал "вождь". Он не знал, что в стране, где он считался земным богом, придет время, когда люди тоже зададутся вопросом: что такое сталинизм и какова его природа? АНОМАЛИЯ ИСТОРИИ Не скрою, что когда я начинал собирать материал для этой книги, то мне казалось, что все, что создал народ,-это одно, а Сталин с его преступлениями -другие. История сразу же становилась проще, понятней, доступнее. Но по мере погружения в прошлое - разбор многочисленных архивных дел, беседы с участниками и очевидцами минувших событий, размышления о постигнутом - я утверждался в мысли, что все значительно сложнее. Заманчиво осудить не одного Сталина, но и его окружение со всей могущественной бюрократической прослойкой, как Каутский говорил, "новым классом". И многое в этом верно. Но также многое и неверно. Мы порой забываем, что Сталин и все связанное с ним родилось в значительной мере на марксистской почве. Сталин не "перебежал" в большевистскую партию из другой партии, не совершил буквально, как иногда сейчас говорят, государственный переворот. Он создал сталинский социализм. И; все время клялся, ссылался, цитировал Маркса, Энгельса, Ленина. Вся партия вторила ему. С поразительной проницательностью Ленин писал, что ценность теории Маркса в ее критичности и революционности. "И это последнее качество действительно присуще марксизму всецело и безусловно, потому что эта теория прямо ставит своей задачей вскрыть все формы антагонизма и эксплуатации в современном обществе, проследить их эволюцию, доказать их преходящий характер...". Да, именно преходящий характер. Почему-то многие марксисты решили, что это относится лишь к эксплуататорскому обществу. Сталин с помощью партии все более отходил в сторону от ленинской концепции. Когда наиболее светлые умы в партии это поняли, было уже поздно. Бюрократическая система имеет особенность:, она очень быстро формируется. И она страшно жизнеустойчива. Одна из главных бед всего социалистического развития как раз и заключается в том, что, воспевая диалектику на словах, мы часто лишь "кокетничали" с ней, абсолютизируя одновременно многие выводы и формулы научного социализма. А ведь сами основоположники марксизма предостерегали от этого. В одном из своих писем к Энгельсу Маркс утверждал, что политическую экономию в подлинную науку можно превратить "только в том случае, если вместо противоречащих друг другу догм рассматривать противоречащие друг другу факты и действительные противоречия, являющиеся скрытой подоплекой этих догм". В канун Октября, когда Ленин скрывался от ищеек Временного правительства, он написал знаменательные строки о развитии будущего коммунизма: "Он происходи т из капитализма, исторически развивается из капитализма, является результатом действий такой общественной силы, которая рождена .капитализмом. У Маркса нет ни тени попыток сочинять утопии, по-пустому гадать насчет того, чего знать нельзя". Зачем я повторяю эти известные истины? Дело в том, что после смерти Ленина от них быстро отступили. Марксизм стал использоваться выборочно, и самое главное - не творчески. Ни Маркс, ни Энгельс не могли предвосхитить не только детали, но и крупные "блока" конструкции будущего сооружения. Однако с самого начала многие догмы прошлого просто принимались на веру. В 20-е годы вожди часто говорили: "рабочий класс не может Ошибаться", "партия не может ошибаться", а ведь ошибались... Мы все согласны с тем, что в теории научного социализма Сталин ничего "не выдумал", ни в чем ни на йоту не продвинулся в позитивном смысле. Он опирался на марксистские схемы, часто полувековой давности, без .диалектического, творческого ях осмысления. По их сути, по характеру применения и реализации этих схем у очень немногих возникали принципиальные возражения. Сталин держался за "букву" марксизма. Вот, например, громя Бухарина в апреле 1929 года на Пленуме ЦК ВКП(б), он заявил: "Ленинизм безусловно стоит за прочный союз с основными массами крестьянства, за союз с середняками, но не за всякий союз, а за такой союз с середняками, который обеспечивает руководящую роль рабочего класса, укрепляет диктатуру пролетариата и облегчает дело уничтожения классов. (И дальше цитирует Ленина.) "Что это значит - руководить крестьянством? Это значит, во-первых, вести линию на уничтожение кла