. Ущербных и телесно, и духовно, вынужденных повиноваться тебе, хотят они этого или нет. "Как и ты, Орион! - раскатился у меня в рассудке его шипящий смех. - Ты - способная приспосабливаться к неординарным условиям обезьяна, однако ущербная и умственно, и телесно, созданная более совершенными существами, дабы служить им, хочешь ты того или нет". Жаркая ярость вспыхнула в моей груди, потому что он был прав. "Естественно, тебе ненавистен и я, и содеянное мной. - Холодная насмешка Сетха облила меня, как талые ледниковые воды. - Ты понимаешь, что именно так поступили с тобой творцы, и ненавидишь их за это". 26 Наконец, проведя в пути не один месяц - а может, не один год, - мы вернулись в собственный город Сетха. Он почти ничем не отличался от прочих городов. Над землей - группа приземистых древних построек, источенных тысячелетними трудами ветра и шершавой, как наждак, пыли. Под землей - хитросплетение коридоров и галерей, ярус за ярусом спускавшихся все глубже и глубже. Здешние горожане, окрашенные в разнообразнейшие оттенки красного, все без остатка вышли на главную улицу, чтобы молчаливо, смиренно поприветствовать вернувшегося господина в свойственной рептилиям манере. Три красно-оранжевых охранника отвели меня глубоко под землю - в жаркую келью. Там царил такой мрак, что мне пришлось на ощупь определять ее размеры. Темница оказалась примерно квадратной и тесной: стоя посредине, я почти дотягивался руками до обжигавших жаром стен. Конечно, никаких окон. Ни малейшего проблеска света. И нестерпимо жарко, словно медленно поджариваешься в микроволновой духовке. Стены и пол обжигали при малейшем прикосновении. Мне смутно припомнилось, что на Земле медведей учили плясать, загоняя их на нагретый пол, чтобы они поднялись на задние лапы и принялись скакать в тщетной попытке избежать мучений. Я тоже старался устоять на цыпочках, сколько мог, но мало-помалу усталость и высокая гравитация взяли свое, и я рухнул на раскаленный каменный пол. Впервые со времени прибытия на Шайтан мне снился сон. Я снова был с Аней в лесах Рая, жил просто и счастливо, и от нашей любви повсюду распускались цветы. Но когда я протянул руки, чтобы обнять ее, Аня изменилась, преобразившись. В одно мгновение она превратилась в мерцавшую сферу серебряного света, на которую больно было смотреть. Прикрыв глаза рукой, чтобы защитить их от ослепительного сияния, я попятился. Из немыслимой дали до меня долетел издевательский голос Золотого - богоподобного существа, создавшего меня: "Орион, ты зашел слишком далеко. Неужели ты надеешься, что богиня полюбит червя, слизняка, личинку?" Передо мной материализовались все так называемые боги. Темнобородый, серьезный Зевс; узколицый, вечно ухмылявшийся Гермес; бессердечная красавица Гера; широкоплечий рыжеволосый Арес и десятки прочих - все в роскошных одеждах, все украшены великолепными драгоценностями, все безупречно хороши собой. И все глумились надо мной, осмеивали мою наготу, указывая пальцами на мое иссохшее тело, покрытое ссадинами и багровыми рубцами, оставленными разящим ветром Шайтана. Они захлебывались хохотом. Ани - Афины - среди них не было, но я ощущал ее отдаленное присутствие, леденившее мою душу, будто зимняя вьюга. Боги и богини содрогались от хохота, а я ошарашенно застыл, не в силах пошевелиться, не в силах даже заговорить. Деревья лесов Рая раскачивались и сгибались под снегопадом, укутывавшим их, скрывавшим землю белым одеялом. Даже хохот богов гасила, поглощая, белая пелена. Боги ушли в небытие, и я остался один среди мерцания белого снега. Но вот ласковая белизна преобразилась в серебристый металлический блеск. Затем серебристый цвет приобрел красноватый оттенок, стал яростно-алым и начал стекаться, снова обретая форму. На сей раз предо мной предстал Сетх. Нависнув надо мной массивной громадой, он смеялся над моими муками и растерянностью. Я осознал, что долгие месяцы не видел снов-странствий лишь потому, что мне не было позволено. А теперь, когда мое путешествие подошло к концу, он забавляется тем, что вторгся в мой сон, извращая его ради собственного удовольствия. Все время, проведенное в обжигающе жаркой темнице, я так и бурлил от ненависти. Слуги Сетха кормили меня ровно настолько, чтобы я не протянул ноги: подгнившими мясистыми листьями, и только, да еще давали какой-то теплой, тухлой воды. Жесткий, хлесткий ветер больше не терзал меня, зато я медленно истаивал от жара глубокой подземной темницы, опалявшего мою кожу и иссушавшего мои легкие. И каждую ночь я видел во сне Аню и остальных творцов, зная, что Сетх наблюдает за мной, копается в моем мозге, пробуждая воспоминания, о которых я и не подозревал. Сновидения превратились в цепь непрестанных кошмаров. Ночь за ночью у меня на глазах творцов терзали, рвали в кровавые клочья, вспарывали их залитые кровью тела, раздирали лица, вырывали конечности из суставов. Моими руками. Содрогаясь от ужаса, я вершил расправу над ними. Я сжигал их живьем. Я вырывал у них глаза, пил их кровь. Кровь Зевса. Геры. Даже Ани. Ночь за ночью ко мне приходил один и тот же кошмар. Я навещал творцов в их золотом убежище. Они издевались надо мной. Глумились. Я тянулся к Ане, моля помочь мне, понять принесенную мной весть, полную ужаса и смерти. Но она ускользала от меня или принимала какой-нибудь чужой облик. И тогда начиналась бойня. Первым я всегда брался за Золотого, терзал его, будто свирепый волк, заставляя ухмылку исчезнуть с его лица, полосовал его безупречное тело стальными когтями. Сон повторялся ночь за ночью. Все тот же ужас. И с каждой ночью он становился реальнее. Я просыпался, омытый собственным потом, сотрясаемый корчами, как одержимый, едва осмеливаясь взглянуть на собственные дрожащие руки из страха, что они по локоть залиты дымящейся кровью. И в каждом кошмаре я ощущал тайное, зловещее присутствие Сетха. Он безжалостно продирался сквозь мой рассудок, выволакивая на свет воспоминания, давным-давно отрезанные Золотым от моего сознательного восприятия. Я заново проживал жизнь за жизнью, метеором переносясь от самой зари человечества до отдаленнейшего будущего, когда люди достигли недосягаемых высот развития и могущества. Но каждый сон неизбежно, неотвратимо приходил к одной и той же ужасающей развязке. Я представал перед творцами. Пытался поведать им о том, что должно произойти, пытался предупредить их. А они поднимали меня на смех. Я молил их выслушать, заклинал спасти собственные жизни - а они считали мои слова уморительно курьезными. И тогда я их убивал. Впивался в их смеющиеся лица, выпускал им внутренности, а они все ухмылялись, глумились надо мной. Я убивал их всех до единого. Я пытался избавить от страданий Аню. Я вопил, чтобы она убегала, чтобы приняла обличье, в котором я не мог бы коснуться ее. Порой она слушалась. Порой становилась сиявшей серебристой сферой, всегда остававшейся вне пределов досягаемости. Но когда она пренебрегала моей мольбой, я убивал ее с той же беспощадностью, с какой только что истреблял остальных. Я раздирал ей горло, вспарывал живот, сокрушал ее прекрасное лицо своими когтистыми руками. И просыпался, скуля, как побитый пес, - на вопль у меня уже не оставалось сил. Я пробуждался в жаркой темнице слепой и невероятно слабый, с измученным телом и истерзанным сознанием. Я знал, что именно затевал Сетх. И это было мучительно. Он истязал мой рассудок, извлекая воспоминания, закрытые для меня, чтобы узнать о творцах все, что только мог. Больше всего ему хотелось выяснить, как выслать меня обратно сквозь пространство и время в обитель творцов, в золотой мир отдаленного будущего. Я чуял, как он холодно и жестоко шарил в моем рассудке - неистовствуя в моей памяти, словно армия завоевателей, грабивших беззащитную деревню. Он отыскивал ключ, который помог бы ему выслать меня в царство творцов. Ему хотелось выслать меня в ту точку континуума, где творцы еще _не ведают_ о его существовании. Он жаждал внедрить меня среди них, когда ничего не подозревавшие творцы наиболее уязвимы, когда они не ждут нападения, тем более от собственного творения. Сетх будет сопутствовать в моем путешествии сквозь пространственно-временной континуум. Его разум и воля овладеют моим мозгом. Он будет видеть моими глазами. Он нанесет удар моей рукой. Но самая адская пытка заключалась в том, что он отыскал во мне истинную ненависть к творцам. Он нащупал горькое негодование, бурлившее во мне. Он даже зашипел от удовольствия, когда узнал, как я ненавижу Золотого, своего собственного создателя. Сетх видел, как я бросил Золотому открытый вызов и пытался его убить, как я возненавидел остальных творцов, когда они защитили его от моего гнева. А еще он обнаружил в моей душе обжигавший жар ярости, стоило мне хоть на миг вспомнить об Ане. Эта ярость язвила мою душу, как кислота, пожиравшая сталь. Любовь перешла в ненависть. Нет, хуже - я по-прежнему любил Аню, но еще и ненавидел. Она распяла меня на дыбе чувств, разрывавших мою душу на части, - даже Сетх не сумел бы измыслить худшей пытки для меня. Но этот дьявол знал, как воспользоваться источником мучений, затаившихся в моем сознании, как использовать мою ненависть в собственных целях. "Ты оказался весьма полезен для меня, Орион", - услышал я его голос, извиваясь на полу своей мрачной темницы. Я знал, что это правда; клял себя, но понимал, что во мне довольно гнева и ненависти, чтобы я мог послужить убийственным орудием всеохватной Сетховой злобы. Как только я засыпал, кошмары возвращались. Как бы я ни боролся с собой, рано или поздно истощенное, изможденное тело сдавалось, веки мои смыкались, я погружался в дрему... И кошмар начинался заново. С каждым разом все реальнее. С каждым разом я видел чуточку больше подробностей, слышал собственные слова и слова творцов более отчетливо, осязаемо чувствовал их плоть в своих скрюченных пальцах, обонял сладковатый аромат крови, струившейся из нанесенных мною ран. Неотвратимо близился последний кошмар. Я понимал, что однажды осязаемость сна будет безупречной, что я по-настоящему окажусь среди творцов, что я погублю их всех ради Сетха, моего господина. И тогда сны прекратятся. Моим мучениям придет конец. Сокрушительное чувство невосполнимой потери, переполнявшее мое сердце, наконец-то будет стерто. Мне оставалось лишь покориться воле Сетха. Теперь я уразумел, что лишь мое идиотское, настырное сопротивление преграждает путь к окончательному покою. Всего несколько мгновений кровопролития и отчаяния - и все кончится. Навсегда. Я вынужден был прекратить борьбу против Сетха и признать его своим господином. Я вынужден был позволить ему выслать Ориона Охотника на последнее задание, чтобы он сумел заслужить покой. Я чуть ли не улыбался в непроглядном мраке испепелявшей меня темницы. Какая горькая ирония: на своей последней охоте Орион выследит собственных творцов и перебьет их всех до последнего. - Я готов! - прохрипел я. Голос мой шелестел, продираясь по иссушенному горлу. В легких саднило. В ответ донесся могучий шипящий вздох; казалось, он эхом прокатился по обширным подземельям величественного дворца тьмы. Прошла целая вечность, прежде чем что-либо изменилось. Я лежал на каменном полу каземата в полнейшей темноте и безмолвии, нарушаемом лишь моим натужным, неровным дыханием. Быть может, пол чуточку остыл. Быть может, воздух чуть увлажнился. Быть может, мне это лишь почудилось. От слабости я не мог даже встать и гадал, как же мне в таком состоянии выполнить повеление моего господина. "Не бойся, Орион, - раскатился голос Сетха в моем сознании. - Когда час придет, ты будешь достаточно силен. Моя сила наполнит твое тело. Я не покину тебя ни на миг. Ты будешь не один". Итак, его великодушное позволение творцам бежать с Земли было всего лишь тактической хитростью. Он намеревался нанести им удар, уничтожить их в тот момент, когда они будут не готовы к нападению. А его оружием стану я. Когда же творцы навсегда будут уничтожены, весь континуум будет в распоряжении Сетха. Он заселит Землю своими слугами и уничтожит человечество, когда сам того пожелает. Или поработит, как поступил в каменном веке. Но во всем этом оставалось нечто непостижимое для меня. Мне не раз говорили, что время нелинейно. "Жалкое творение, - звучал в моей памяти голос Золотого, - ты считаешь время рекой, неизменно текущей из прошлого в будущее. Орион, время - это океан, грандиозное бескрайнее море, по просторам которого я могу плыть, куда вздумается". "Не понимаю", - отзывался я. "Да где тебе! - насмехался он. - Я не вкладывал в тебя подобного понимания. Ты мое творение. Ты существуешь, чтобы служить моим целям, а не обсуждать со мной устройство мира". "Я ущербен умственно и телесно, - сказал я себе. - Таким уж я создан. Сетх говорил правду". А теперь я отправлюсь к своим творцам, чтобы положить конец их существованию. И своему собственному. 27 Лежа в непроглядной тьме своего узилища в ожидании, когда же Сетх пошлет меня выполнять страшную миссию, я ощутил, что раскаленные камни подо мной понемногу остывают. Даже воздух, которым я дышал, стал не таким знойным, как мгновения назад, словно мой мучитель смягчил мои страдания в награду за подчинение его воле. Его присутствия в своем рассудке я не ощущал, но понимал, что он там - наблюдает и выжидает, оставаясь наготове, чтобы перехватить управление над моим телом. В груди и под ложечкой вдруг образовалась сосущая пустота. Пол опускался - поначалу медленно, затем все быстрее и быстрее, будто испортившийся лифт. Я рушился вниз сквозь чернильную тьму, а камни подо мной продолжали остывать. Затем наступил выворачивавший душу миг абсолютного холода и чрезвычайной пустоты, где терялись мерила пространства и времени. Я оказался вне бытия, лишенный формы и чувств, в том пространстве, где исчезает даже самое время. Прошел миллиард лет - а может быть, лишь миллиардная доля секунды. Яркое золотое сияние пронзило меня огненными стрелами. Зажмурившись, я заслонил глаза ладонями. Слезы заструились по моим щекам. Я по-прежнему ничего не видел; раньше меня ослепляло отсутствие света, теперь - его избыток. Я лежал, сжавшись в комок, как зародыш во чреве матери, пригнув голову и закрыв ладонями лицо. Тишина. Ни ветерка, ни пения птиц, ни стрекота сверчка; даже лист не прошелестит. Услышав слабое биение собственного пульса, я начал считать. Пятьдесят ударов. Сто. Сто пятьдесят... - Орион? Неужели ты? Я с трудом приподнял голову. Золотой свет по-прежнему был ослепительно ярок. Прищурившись, я различил силуэт склонившегося надо мной стройного человека. - Помоги, - хриплым шепотом взмолился я. - Помоги. Он присел рядом со мной на корточки. То ли глаза мои немного привыкли к свету, то ли стало чуточку темнее, но слезы перестали течь. Мир снова начал обретать ясные очертания. - Как ты тут очутился? Да еще в таком состоянии! "Тревога!" - хотел я сказать. Все во мне повелевало в голос вопить об опасности, предупредить и его, и остальных творцов, но слова застряли у меня в горле. - Помоги, - только и сумел прошептать я. Рядом со мной сидел тот, кого я привык называть Гермесом. Худой, как гончая. Даже его лицо своими острыми углами говорило о стремительности: узкий подбородок, выпуклые скулы, клинышек волос на гладком лбу. - Оставайся здесь, - велел он. - Я приведу помощь. - И исчез - просто пропал из виду, словно изображение на экране. Я с трудом сел. Я уже бывал здесь прежде. Странное место, словно лишенное границ. Земля скрыта мягкими клубами тумана, нежно-голубое небо к зениту набирается насыщенной ночной синевы, в которой даже проглядывает полдесятка звезд. Впрочем, звезды ли это? Они никогда не мерцали в этом беззвучном, недвижном мире. Я много раз встречался здесь с Золотым богом. С Аней тоже. Потому-то Сетх и вернул меня именно сюда. Теперь, озираясь, я обнаружил, что здесь все какое-то ненатуральное, будто тщательно выстроенная декорация, призванная внушить благоговение невежественным посетителям. Липовое воплощение христианского царства небесного, этакая посредственная Валгалла. Нечто вроде представления, которое ассасины древней Персии устраивали для своих опьяненных наркотиками рекрутов в доказательство, что их ожидает рай, - вот только древние ассасины напустили бы сюда грациозных танцовщиц и прекрасных гурий. И тут я осознал, что вижу мир творцов циничным взглядом Сетха. Он воистину во мне, он неотделим от меня, как моя собственная кровь и мозг. Это он помешал мне выкрикнуть предостережение Гермесу. Воздух снова засиял, я снова зажмурился. - Орион! Открыв глаза, я увидел Гермеса и еще двоих - мрачного, чернобородого Зевса и стройную, невыразимо прекрасную блондинку, столь восхитительную и грациозную, что она могла быть только Афродитой. Все трое творцов являли верх физического совершенства, каждый на свой лад. Мужчин облекали блестящие металлические костюмы, плотно обтягивавшие их от кончиков сверкавших ботинок до высоких воротников, словно вторая кожа. Афродита оделась в хитон цвета персика, закрепленный на одном плече золотой застежкой. Руки и ноги ее оставались открытыми, безупречно гладкая кожа сияла. - Здесь нужна Аня, - подала голос Афродита. - Она идет, - отозвался Зевс. Из моей груди рвался крик "Нет!", но я безмолвствовал. - Золотой тоже спешит сюда, - подхватил Гермес. Зевс мрачно кивнул. - Он в скверном состоянии, - заметила Афродита. - Поглядите, как он истощен! Да еще и обожжен. Они стояли надо мной, серьезно и торжественно разглядывая собственное творение. Даже не притронувшись. Не попытавшись поднять меня на ноги, предложить пищи или хотя бы стакан воды. Рядом с ними появилась сфера золотого света; даже творцы, пораженные яркостью, слегка попятились, прикрыв глаза руками. Сфера на мгновение зависла над туманной дымкой, замерцала, переливаясь, сгустилась и приняла вид человека. Золотой бог. Он называл себя Ормуздом, богом Света, когда я служил ему в долгой борьбе против Аримана и неандертальцев. И я же сражался против него, когда он был Аполлоном, защитником древней Трои. Он - мой творец. Он создал меня, а я помог остальным людям - его же творениям - выжить. Люди же, после многих тысячелетий развития, породили богоподобных потомков, присвоивших себе звание творцов. Они создали нас; мы создали их. Круг замкнулся. Только теперь я стал оружием, направленным против них. Я убью творцов, чем положу начало уничтожению всего рода человеческого, на все времена, во всех вселенных, навечно стерев из континуума даже воспоминание о нашем племени. Мой создатель стоял передо мной, как всегда, горделиво и величественно, сияя золотым ореолом, - высокий, широкоплечий, одетый в сверкающий хитон, будто окруженный роем светлячков. Сила ощущалась и в его широком безбородом лице, и в светло-карих львиных глазах, и даже в роскошной копне золотых волос, густой волной ниспадавших на плечи. Я ненавидел его. Я обожал его. Я служил ему веками. Однажды я пытался его убить. - Тебя не призывали, Орион, - услышал я все тот же памятный мне сочный голос, способный заворожить концертный зал и толпу фанатиков, в переливах которого таилась издевательская насмешка. - Я... нуждаюсь в помощи. - Это очевидно. - Несмотря на глумливые интонации, взгляд Золотого выдавал озабоченность. - Он, как мне кажется, не в себе, - заметила Афродита. - Как же он здесь очутился, если ты не призывал его? - осведомился Гермес. - Ты ведь не наделял его способностью по собственной воле перемещаться по континууму, не так ли? - нахмурился Зевс. - Разумеется, нет! - раздраженно откликнулся Золотой. Затем, обернувшись ко мне, сурово поинтересовался: - Как ты попал сюда, Орион? Откуда? Меня мгновенно охватило страстное желание повиноваться ему. Все инстинкты, которые он в меня вложил, требовали, чтобы я выложил ему все без утайки. Сетх. Меловой период. Я мысленно произносил это снова и снова, но язык отказывался повиноваться мне; власть Сетха надо мной была чересчур сильна. Я лишь таращился на творцов, как глупый бык, как не сумевший выполнить команду пес, взглядом умолявший хозяина проявить чуточку любви. - Тут что-то явно не в порядке, - сказал Зевс. Золотой кивнул. - Пошли со мной, Орион! Я пытался, но не смог подняться; лишь барахтался на нелепой облачной поверхности, будто младенец, еще не научившийся стоять. - Ну помогите же ему! - не сдержалась Афродита. Не приблизившись ко мне ни на шаг. - Ты действительно в препаршивом состоянии, мой Охотник, - презрительно фыркнул Золотой. - Мне казалось, что я сделал тебя крепче. Он слегка шевельнул рукой, и я ощутил, как полулежа всплываю в воздух, будто поднятый невидимой силой. - За мной, - бросил Золотой бог, поворачиваясь ко мне спиной. Трое других творцов исчезли, словно пламя свечей, задутых внезапным порывом ветра. Я висел в воздухе, беспомощный, как новорожденное дитя, а впереди сверкал плащ Золотого. Он пошел впереди, хотя мне показалось, что на самом деле он не тронулся с места - просто все вокруг сдвинулось, замерцало и начало меняться. Я не ощутил никакого движения, словно мы с ним находились на просцениуме, а декорации двигались мимо нас. Мы спускались с покрытой облаками поверхности, словно по склону горы, хотя ощущения движения по-прежнему не было. Я просто полулежал на невидимых носилках и наблюдал за тем, как вокруг меня все меняется. Миновав длинную тропу, мы спустились в поросшую травой широкую долину. Вокруг петлявшей речушки росли высокие тенистые деревья. Высоко в безупречно голубых небесах сияло теплое желтое солнце, играя в чистой воде ослепительными бликами. Над головой спокойно проплывали два-три розовых облачка, отбрасывая на зелень спокойной долины пестрые тени. Я искал в мирном небе тускло-багровый уголек цвета запекшейся крови - Шеол. Но не находил. Существует ли он в этом времени? Или просто скрыт за горизонтом? Вдали замаячил, мерцая, золотой купол изящных очертаний. Уже приблизившись, я понял, что он прозрачен - казалось, будто смотришь сквозь тончайшую золотую сетку. Под куполом находился город, ничуть не походивший на виденные мной прежде. Высокие стройные шпили протянулись к небесам, величественными рядами выстроились колоннады храмов, крутые каменные ступени вели к святилищам на вершинах зиккуратов, широкие площади окружали изящные резные аркады, широкие проспекты украшали изваяния и триумфальные арки. Узнав одно из величественных зданий, я невольно затаил дыхание - это был Тадж-Махал, окруженный великолепным садом. Должно быть, вон то гигантское изваяние - Колосс Родосский. Лицом к нему стояла покрытая зеленой патиной статуя Свободы. А подальше сиял в лучах солнца главный храм Ангкор-Ват, будто только что отстроенный. И никого. Полнейшее безлюдье. Скользя над землей на невидимых энергетических носилках вслед за Золотым, шагавшим впереди, я так и не сумел отыскать взглядом ни единой живой души; ни птицы, ни кошки - вообще никаких признаков жизни. Ни клочка бумаги, ни единого лепестка, летевшего над землей по воле ласкового ветерка. Вдали высились зеркальные башни из стекла и хрома, кубами и параллелепипедами вздымаясь над остальными зданиями и будто бы свысока взирая на них. Золотой ввел меня в самую высокую башню; сквозь просторный атриум, отделанный полированным мрамором, - на металлический диск, начавший медленный подъем, как только мы на нем оказались. Диск двигался все быстрее и быстрее, и вот мы уже со свистом рассекали воздух, приближаясь к стеклянной кровле. Вокруг нас стремительно мелькали бесчисленные ярусы кольцевых балконов - и вдруг мы застыли на месте, мгновенно, не ощутив торможения. Диск вплыл в полукруглую нишу на балконе яруса. Ни слова не говоря, Золотой сошел на балкон, а я последовал за ним, будто несомый невидимыми слугами. Подойдя к двери, он распахнул ее и вошел внутрь. Когда я вплыл следом, меня охватил трепет узнавания. Комната напоминала лабораторию. Вдоль стен выстроились машины, смутно помнившиеся мне массивные конструкции из металла и пластика. В центре находился хирургический стол. Невидимые руки, державшие мои энергетические носилки, приподняли меня и положили на стол. Не знаю, то ли я был слишком слаб, чтобы шевелиться, то ли эти невидимые руки продолжали удерживать меня. - Усни, Орион, - с досадой в голосе приказал Золотой. Мои веки тотчас же сомкнулись, дыхание замедлилось, стало глубоким и ровным. Но я не уснул. Воспротивившись его приказанию, я остался бодрствовать, гадая, что этому причиной - моя собственная воля или вмешательство Сетха. Казалось, я долгие часы провел в неподвижности, ничего не видя. До слуха время от времени доносился негромкий гул электричества, и ничего более - ни шагов, ни дыхания, не считая моего собственного. Оставался ли Золотой в человеческом обличье или вернулся в свой истинный вид, пока машины обследовали меня? Все это время я не ощущал ничего, кроме жесткой поверхности стола. Если в мое тело и погружали какие-либо зонды, то нематериальные. Золотой сканировал меня, на расстоянии обследовал мое тело атом за атомом - точно так же космическая станция с орбиты обследует расположенную внизу планету. Насколько мог судить, в мой рассудок он не вторгался. Я оставался в сознании и настороже. Мою память не пробуждали. К моему мозгу Золотой не приближался. Но почему? - Он _здесь_! - Голос Ани! Озабоченный, почти сердитый. - Сейчас мне нельзя мешать! - резко отозвался Золотой. - Он вернулся по собственной воле, а ты мешаешь мне увидеться с ним! - с упреком бросила Аня. - Неужели ты не понимаешь?! - возразил он. - Он не способен вернуться сам. Кто-то _послал_ его сюда. - Позволь взглянуть... ох! Посмотри на него! Он умирает! Голос Ани дрожал от сдерживаемых чувств. "Она тревожится обо мне!" - возликовал я. "Как тревожилась бы о домашней кошке и раненой лани", - тотчас же откликнулся во мне другой голос. - Он очень слаб, - сказал Золотой, - но жить будет. - Так ты разобрался, что с ним произошло? Золотой долго молчал. Потом наконец признался: - Не знаю. Мне неизвестно ни откуда он прибыл, ни каким образом. - Ты спрашивал у него? - Вкратце. Он не ответил. - Его пытали! Посмотри, что сделали с его бедным телом! - Не обращай внимания! У нас серьезная проблема. Когда я попытался прозондировать его сознание, мне это не удалось. - Его память полностью стерли? - Едва ли. Я будто наткнулся на стену. Его память каким-то образом заблокирована. - Заблокирована? Но кем? - Да не знаю я! - сердито отрубил Золотой. - И не узнаю, если не смогу пробиться через барьер. - А ты сможешь? Я понял, что он кивнул. - Была бы энергия, а сделать я могу что угодно. Проблема лишь в том, что, если приложить слишком большую силу, это необратимо уничтожит его сознание. - Не надо! - Я и не хочу. Мне необходимо извлечь то, что хранится под его черепной коробкой. - Тебе на него наплевать, - упрекнула Аня. - Для тебя он лишь орудие. - Вот именно. Но теперь это орудие в чужих руках. Я должен выяснить в чьих. И почему. А в моей душе бушевали катаклизмы, разрывавшие ее на части. Аня пытается меня защитить, в то время как Золотому нужно лишь то, что спрятано в моем рассудке. Я жаждал его убить. Я жаждал любить ее, получая взамен ее любовь. Но, уничтожая эти эмоции, затопляя их потоками расплавленного железа, Сетх сжал тиски своего неослабного контроля надо мной. Я снова увидел прежний кошмар. И, ужаснувшись, понял, что убью их всех. 28 - Позволь мне забрать его, - попросила Аня. Последовало долгое молчание, потом я услышал ответ Золотого: - Ты чрезмерно привязана к этому творению. Неразумно позволять тебе... - Да как ты можешь позволять ревности влиять на твои суждения в подобный момент? - Ревности?! - опешил Золотой. - Да разве ревнует орел к бабочке? Разве Солнце ревнует к праху? Смех Ани рассыпался прохладным звоном серебряного бубенчика. - Позволь мне позаботиться о нем, помочь ему набраться сил. Может, тогда он сумеет рассказать нам, что с ним произошло. - Нет. С моим оборудованием... - Ты уничтожишь его разум своими варварскими методами. Я поставлю его на ноги. Затем мы сможем расспросить его. - Нет времени! - Нет времени? - с откровенной насмешкой подхватила она. - У Золотого, неустанно твердившего, что он способен путешествовать по континууму, как по океану, - и нет времени? Нет времени у того, кто заявляет, будто понимает течения вселенной лучше, чем мореход понимает море? Он тяжело вздохнул. - Пойдем на компромисс. С помощью своих приборов я могу восстановить его физическое здоровье куда быстрее, чем ты, как бы ты с ним ни нянчилась. Как только он достаточно окрепнет, чтобы ходить и говорить, ты сможешь начать его расспрашивать. - Согласна. - Но если ты не сумеешь дней за пять выяснить, как он сюда попал, - предупредил Золотой, - то я вернусь к своим методам. - Согласна, - неохотно протянула Аня. Она ушла, а меня снова подняла энергетическая подушка и понесла прочь с лабораторного стола. Попытавшись чуточку приоткрыть глаза, чтобы узнать, куда меня несут, я обнаружил, что не владею собственными веками. Пальцы рук тоже мне не подчинялись; я не мог напрячь ни одной мышцы. Либо Золотой, либо Сетх полностью контролировали мои движения. Наверное, в этот момент они работали заодно. Я ощутил, как мое тело вдвигают в какой-то горизонтальный резервуар, похожий на цилиндрическую трубу, холодивший мою обожженную кожу. Послышался гул, мягкое журчание жидкости. Я погрузился в настоящее забытье; рассудок окутала глубочайшая тьма, напряжение полностью покинуло меня. Столь полной расслабленности я не знал веками - будто вернулся в материнское лоно. Последней моей сознательной мыслью было то, что этот металлический или пластиковый цилиндр, по сути, и являлся для меня материнским лоном. Я знал, что рожден не от женщины, как Сетховы рептилии не вылуплялись из яиц. Я спал, испытывая невыразимое блаженство забытья без сновидений. Пробудил меня мерный говор прибоя, накатывавшегося на песок. Открыв глаза, я обнаружил, что полулежу в кресле - мягком, но упругом, а с высокого балкона открывается прекрасный вид на бирюзовое море, простиравшееся до самого горизонта. В безоблачном голубом небе парила стая грациозных белых птиц. Далеко внизу без малейших усилий скользили среди волн гибкие серые тела дельфинов; их изогнутые плавники на мгновение рассекали поверхность и исчезали, чтобы через пару секунд вынырнуть снова. Я набрал полные легкие чистого, свежего воздуха. Ласковое солнце согревало меня своими лучами, а ветерок с моря приносил приятную прохладу. Силы вернулись ко мне. Оглядев себя, я увидел, что одет в шорты и длинную белую сорочку с короткими рукавами. Несколько секунд я просто лежал в кресле, наслаждаясь ощущением того, что ко мне вернулись силы. Кожу покрывал здоровый загар, все шрамы и ожоги бесследно исчезли. Руки и ноги снова забугрились мускулами. Медленно встав, я убедился, что чувствую себя уверенно, потом подошел к перилам и оглядел бескрайний золотой пляж, расстилавшийся далеко внизу. Никого. Ни единой живой души. Вокруг пляжа росли величавые пальмы, плотной стеной обступавшие здание, в котором я находился. Волны с шелестом разбивались о песок. Дельфины серыми стежками мелькали на бирюзовом полотне моря. Одна птица, сложив крылья, с плеском врезалась в воду и тут же вынырнула с рыбой в клюве. - Привет! Я стремительно обернулся. В проеме дверей балкона стояла Аня. Ее хитон из белого шелка с серебряной нитью поблескивал на солнце. Пышные черные волосы обрамляли ее лицо, классические черты которого воплощали для древнегреческих ваятелей идеал красоты. Богиня Афина вдруг оказалась передо мной во плоти, теплая и полная жизни. И тут же удила железной хватки Сетха обуздали мои чувства. Любовь и ненависть, страх и надежда - все было погребено под вечным льдом. - Аня... - только и сумел проронить я. - Как ты себя чувствуешь? - Она шагнула ко мне. - Нормально. Намного лучше, чем... прежде. Она заглянула на самое дно моих глаз, и я заметил в ее собственных серебристо-серых глазах тревожный вопрос. - Какое сейчас время? - поинтересовался я. - Утро, - мимолетно улыбнувшись, ответила она. - Нет, я хочу сказать - какой год? Какая эра? - Это эра, в которую ты создан, Орион. - Золотым. - По-настоящему его зовут Атоном. - Так египтяне называли своего солнечного бога. - Сам знаешь, в самомнении ему не откажешь, - наморщила она лоб. - Я был создан, - медленно проговорил я, - чтобы охотиться за Ариманом. - Да, вначале. Атон обнаружил, что ты полезен и в других делах. - Он безумен, знаешь ли. Золотой - Атон. - Орион, мы не бываем безумны. - Улыбка Ани угасла. - Мы слишком совершенны для этого. - Вы ведь не настоящие люди, правда? - Мы те, кем стали люди. Мы потомки человечества. - Но это тело, в котором ты мне являешься... Это иллюзия, так ведь? Она сделала последний шаг, преодолев разделявшее нас расстояние, и поднесла ладонь к моей щеке. Ее прикосновение было полно трепетной жизни. - Мое тело состоит точно из таких же атомов и молекул, как твое, Орион. В моих жилах течет кровь. Все, как у обычной женщины. - А есть ли еще люди? Существуют ли еще настоящие мужчины и женщины? - Да, конечно. Некоторые даже живут здесь, на Земле. - Расскажи! - возбужденно выдохнул я, понукаемый волей Сетха, затаившейся в моем сознании. Своим голосом, своими словами я взмолился: - Я хочу знать все-все, что касается тебя! Рассказ Ани занял пару недель. Мы странствовали в энергетическом коконе, скользившем над морем, едва касаясь верхушек волн. Среди волн резвились сотни дельфинов, величественные исполины-киты пели в глубинах свои пугающе прекрасные песни. Мы проплывали по прохладным чащам, словно летевшие по воле ветра призраки. По лесам грациозно разгуливали олени - настолько ручные, что можно было их погладить. Мы взмывали над вершинами гор, зелеными лугами и щедрыми степями, окруженные силовым полем - невидимым, но защищавшим от любых опасностей. Стоило нам проголодаться, и блюда появлялись прямо из воздуха - вкусные, будто только из печи. Видел я и крохотные деревеньки. На черепичных крышах сверкали панели солнечных батарей, а жившие под этими крышами обыкновенные люди возделывали поля и ухаживали за скотом. Нигде я не видел ни следа дорог или каких-либо повозок. Изрядная часть мира оставалась незаселенной, пребывая в первозданной чистоте, радовавшей глаз зеленью, буйством красок диких цветов и девственно-голубыми небесами. Остались даже болота, где встречались и крокодилы, и черепахи, и лягушки. Однажды я заметил силуэт тираннозавра, высившегося над кипарисами, но Аня развеяла мой инстинктивный страх. - Весь этот район изолирован силовым экраном. Оттуда даже муха не вылетит. Я снова жил бок о бок с любимой женщиной, не расставаясь с ней ни днем, ни ночью. Но мы ни разу не притронулись друг к другу, даже не поцеловались. Потому что были не одни. Я знал, что Сетх затаился во мне. Аня, по-моему, тоже это ощутила. И все-таки показывала, каким стал мир во времена творцов. Я даже и не думал, что Земля может быть настолько прекрасной, истинным оплотом жизни, прибежищем мирного покоя и изобилия, уравновешенной экологии, поддерживаемой за счет энергии Солнца под контролем потомков человечества - творцов. Идеальный мир; слишком идеальный для меня. Все здесь было на своем месте. Погода всегда оставалась солнечной и тихой. Дожди шли лишь по ночам, но и тогда нас защищал силовой купол. Даже насекомые не беспокоили нас. У меня вдруг возникло ощущение, что мы движемся через обширный искусственный парк, а все живое в нем - машины, управляемые творцами. - Нет, все вокруг настоящее и естественное, - сказала Аня как-то вечером, когда мы лежали бок о бок, глядя на звезды. Орион находился на своем обычном месте; Большая Медведица и остальные созвездия выглядели привычно. Мы забрались в будущее не настолько далеко, чтобы небосвод неузнаваемо изменился. Зато багровый Шеол бесследно пропал. Я ощущал тревогу Сетха и наслаждался ею. - Поворотным пунктом в истории человечества, - объясняла Аня, - стали события, разыгравшиеся за пятьдесят тысяч лет до нынешней эры. Ученые нашли пути управления генетическим материалом, скрытым в самом сердце каждой живой клетки. Спустя миллиарды лет естественного отбора человечество целенаправленно взяло в руки контроль не только за наследственностью, но и за генетическим усовершенствованием каждого растения и животного Земли. Вокруг допустимости генетической инженерии разыгрались жаркие, отчаянные баталии. Разумеется, не обошлось без ошибок и бедствий. Почти столетие планету сотрясали Биовойны. - Но шаг был сделан, раз и навсегда, - продолжала Аня. - Как только наши предки научились управлять генами и видоизменять их, вычеркнуть знания из памяти было уже невозможно. Слепая естественная эволюция уступила место целенаправленной и управляемой. Того, для чего природе требовались миллионы лет, люди добивались за поколение. Срок человеческой жизни увеличивался скачками. Два века. Пять столетий. Тысячелетия. Практически бессмертие. Человечество вышло в космос - сначала в Солнечную систему, затем, минуя газовые гиганты, устремилось к звездам в исполинских кораблях, где размещались тысячи мужчин, женщин и детей, посвятивших жизнь поискам новой земли. - Кое-кто видоизменил свой облик, чтобы жить в условиях, смертельных для обыкновенных людей, - рассказывала Аня. - Другие решили остаться на борту своих кораблей, сделавшихся для них родиной. Но каков бы ни был их выбор, все звездоплаватели сталкивались с одним и тем же вопросом: люди ли они? Хотят ли оставаться людьми? Жесткая радиация космических пространств и чуждое окружение новых миров вызывали у них неуправляемые мутации. Они нуждались в мериле, "стандартном образце" нормального земного генотипа, с которым могли бы сравнить себя и принять окончательное решение. Они нуждались в связи с Землей. Тем временем на Земле упорные исследователи поколение за поколением подбирались к самой сути природы живого. Стремясь к истинному бессмертию, и никак не менее, они взяли в руки бразды правления собственной эволюцией и положили начало ряду мутаций, которые в конце концов привели к появлению существ, способных по своей воле осуществлять взаимопреобразование вещества и энергии, превращая свои тела в сферы чистого света, питавшиеся лучистой энергией звезд. - Творцы, - подсказал я. Аня склонила голову, но возразила: - Еще не творцы, Орион, поскольку мы ничего не сотворили. Мы лишь стали конечным итогом исканий, начатых, пожалуй, еще первыми людьми, осознавшими, что смерть неизбежна. Они так и не стали истинно бессмертными. Их можно убить. У меня сложилось впечатление, что они даже убивали друг друга на самом деле, только давным-давно в прошлом. Но все-таки они фактически бессмертны. Их жизнь может длиться вечно - до тех пор, пока существует источник энергии. Для подобных созданий время не имеет значения. Но бессмертные потомки любознательных приматов, имевшие в своем распоряжении целую вечность, считали время брошенным им в лицо вызовом. - Мы научились манипулировать временем, - продолжала Аня. - Для нас транслировать себя в прошлое и в будущее ничуть не труднее, чем пройти по лугу. И тогда они,