с крестьянами. Подумайте, что произойдет, когда родственники узнают, что правительство вдруг разместило их кузена Педро и его семью из четырнадцати голов в новостройке. Я повторяю, голов, потому что они наверняка притащат с собой всю свою домашнюю живность, весь скот. Вы знаете, сколько "голов" набежит завтра же? Нет, так мы только обострим проблему. - Что ж, - пожал я плечами, - если такой подход лишь усложнит положение, я попытаюсь найти паллиатив. Отравить людям жизнь нетрудно. Я могу выкорчевать их рынок, и они вынуждены будут ходить от двери к двери, чтобы распродать своих кур или зелень. Я могу построить на месте их хибар что-то новое, чистое. Но ведь люди эти обречены, черт побери! Новые невзгоды, которые надо сносить, как, скажем, засуху или голод, лягут на их плечи. Самое большее, на что вы можете надеяться, - сделать их существование настолько невыносимым, что они снова вернутся в свои деревни. Но если там, в деревне, одновременно с их приходом не будет предпринято что-то, что улучшит их положение, они тут же потянутся обратно. И так будет повторяться снова и снова. - Да, конечно, Хаклют... Но, откровенно говоря, нас вполне удовлетворили бы и полумеры, - сказал Энжерс и подмигнул мне. - Мы занимаемся и другими аспектами проблемы, но это - долгосрочная программа. Я имею в виду ооновских специалистов, которые знакомят сельское население с основами санитарии и гигиены, учат уходу за грудными детьми. Есть и группы из Вадоса, в них вошли энтузиасты, подвизающиеся на ниве народного просвещения. Они стремятся ликвидировать неграмотность. Еще одно поколение - и местные жители могут считаться уже достаточно цивилизованными. Мы же, граждане Вадоса, затратившие столько пота и крови при его создании, выступаем против того, чтобы темный, необразованный люд испортил и изгадил то, что стоило нам громадных усилий. Я счел лучшим не развивать эту тему дальше. - Мое дело предупредить вас. - Я повернулся и пошел к машине. - Думаю, вы познакомили меня со всем необходимым. Остальное я, видимо, смогу почерпнуть из справочников, а также карты города. Следующую неделю я хотел бы иметь свободной. Я не могу пока с точностью сказать, чем буду заниматься, вероятнее всего, простаивать на перекрестке, ездить по городу на монорельсе. - Да-да, берите инициативу в свои руки, - помедлив, согласился Энжерс. Я постарался скрыть улыбку. Как большинство людей с техническим образованием, он привык заниматься конкретными вещами. Поэтому, когда мы уже приближались к центру, я постарался подробнее расспросить его о деталях. - Давайте еще раз разберемся с рынком, от которого вы хотите избавиться, - сказал я. - Насколько я понял, одна из причин появления рынка после завершения строительства города состоит в том, что жители бараков усвоили манеру уличных торговцев. Дополнительный фактор, способствующий его дальнейшему процветанию, - недостаточно интенсивное движение на прилегающих улицах. Следовательно, надо разработать такой транспортный поток, функциональность которого устроила бы население. Тогда люди сами поймут, что рынок является помехой, препятствующей линейному движению транспорта. Полгода трений - и все возрастающая заинтересованность жителей в устранении рынка заставит муниципалитет заняться юридической стороной вопроса, и при поддержке общественности проблема будет разрешена. Энжерс кивал, с деланным восхищением глядя на меня. - Удивляюсь, как абстрактные факторы, которыми оперирует специалист по транспорту, анализируя ситуацию, могут приводить к таким результатам, - воскликнул он. - Все зависит от подхода. Мы подвержены влиянию многих факторов, часто этого не сознавая. В некоторых случаях давление может определять наше поведение и поступки в той мере, какая не соответствует его значению. Суть проблемы здесь в следующем: новый сквозной транспортный поток должен как-то влиться в главную магистраль в районе рынка. В раздумье смотрел я в окно машины. Мы пересекли Пласа-дель-Эст и ехали мимо величественного собора. У входа стояла многодетная крестьянская семья. Задрав головы, люди глядели на сияющий на солнце крест над куполом. Могли ли они поверить, что в этом благородном храме обитает тот же всевышний, что и в крохотной глиняной церквушке в их деревне? Дом, домашний очаг - вот главная беда Вадоса. Во всяком случае, главная проблема. Двадцать тысяч человек не могли считать город своим родным домом, хотя и жили в нем. Просто город не признал их, в собственной стране они жили как чужеземцы. - Где вас лучше высадить? - спросил Энжерс. - Где-нибудь поблизости. - Значит, на следующей неделе мы вас вообще не увидим? - Я буду появляться у вас по утрам, чтобы осведомиться о новостях и уточнить вопросы, которые могут возникнуть. Не беспокойтесь обо мне. Я со всем справлюсь сам. Энжерс кивнул, глядя мимо меня. - Когда именно вы будете приходить? - После того, вероятно, как закончится утренний час пик. Я хотел бы иметь исчерпывающее представление о характере и интенсивности движения транспорта в центре в разное время дня. Энжерс вздохнул. - Хорошо. Держите нас в курсе. Пока. Я пожал ему руку и вышел из машины. Затем я медленно побрел назад к подземному переходу, который находился под основной транспортной развязкой. Мне хотелось побыть одному. Для самостоятельной работы надо было совершенствовать свой испанский. - Потом мне необходимо было разобраться в отношении к проблеме рядовых жителей города. Купив экземпляр "Либертад", я устроился в баре. Еще во Флориде я купил карманный словарик, правда, я не нашел в нем всех слов, которые искал, но с газетой справился. Крупный заголовок привлек мое внимание - упоминалось имя Марио Герреро, председателя гражданской партии Вадоса. Из статьи я выяснил, что некто Мигель Домингес обратился в суд с жалобой на шофера Герреро, который пренебрегает правилами уличного движения, подстрекаемый хозяином машины. Тут же был и снимок Герреро возле большого лимузина, который я видел возле Дворца правосудия. Корреспондент утверждал, что все это результат гнусного заговора народной партии, приверженцем которой является Домингес, с целью дискредитации председателя оппозиционной партии, что жалоба будет опротестована его другом и коллегой Андресом Люкасом и грязь с честного имени Герреро несомненно будет смыта. Я хотел узнать, что пишет по тому же поводу независимая "Тьемпо", но оказалось, что финансовые дела ее так плохи, что вечернего выпуска не бывает. "Либертад", естественно, получала государственную дотацию. На следующее утро я встал рано, чтобы проследить за транспортным потоком в момент открытия магазинов и начала работы учреждений. Рабочий день о Вадосе обычно длился с восьми тридцати до двенадцати часов, затем с четырнадцати до семнадцати тридцати. Около половины десятого я вновь возвратился в отель, чтобы позавтракать и просмотреть "Тьемпо". Как и следовало ожидать, независимая газета освещала происшедшее под иным углом. Согласно "Тьемпо", Герреро приказал своему водителю ехать на детей, игравших на улице в мяч. Мигель Домингес, известный своей склонностью к общественно полезной деятельности, был свидетелем происшедшего и, не побоявшись задеть интересы сильных мира сего, которые могут истолковать его поступок как политический трюк, исполнил свой гражданский долг. Я мысленно обругал политиканов и стал просматривать газету дальше. И вдруг увидел сообщение, касавшееся непосредственно меня. Упоминалась даже моя фамилия вместе с не очень лестными отзывами в мой адрес. Речь шла о городских трущобах. Имя автора статьи, Фелипе Мендосы, я явно где-то уже слышал. Объяснение этому я нашел в подписи под его фотографией. Это был известный местный писатель, произведения которого издавались в переводах за пределами страны. Я видел его книги, но ни одной из них так и не прочел. Критики называли его латиноамериканским Фолкнером. По его мнению, я - не более чем наемный лакей правительства тиранов, цель которых - лишить людей крова. Но со мной он обошелся довольно сносно. Весь свой гнев он обрушил на Сейксаса и сотрудников финансового управления. По утверждению Мендосы, вместо того чтобы заботиться о переселении людей в новые дома, Сейксас убедил президента занять выгодную лично ему позицию, поскольку являлся акционером фирмы по строительству дорог, которая в результате этих махинаций наверняка получит огромные прибыли. Я невольно подумал о том, что законы Агуасуля, наказывающие за клевету, судя по всему, весьма мягки. После завтрака я направился в транспортное управление. У Энжерса я застал бледного светловолосого молодого человека в роговых очках. Говорил он слегка заикаясь. Энжерс, прервав беседу, представил мне своего собеседника - мистера Колдуэлла, служащего городского отдела здравоохранения. - Я только что узнал интересные новости. Колдуэлл, не повторите ли вы свой рассказ мистеру Хаклюту? Я сел и приготовился внимательно слушать. Колдуэлл нервно откашлялся, смерил меня быстрым взглядом и, глядя в стену, заговорил тихим, монотонным голосом. - Это произошло вчера после обеда. Я с-совершал свой обычный обход т-трущоб Сигейраса. В течение многих лет мы пытаемся п-принудить его к улучшению условий жизни там, в подземелье. Мне к-кажется, я был у него почти одновременно с вами. Увидев меня, он с-сказал, что собирается выдвинуть обвинение п-против мистера Энжерса, который хочет с-снести его т-трущобы. - Он снова ссылался на свои гражданские права? - прервал Энжерс. Колдуэлл кивнул. Энжерс повернулся ко мне. - Услышав об этом от Колдуэлла, я почувствовал настоятельную необходимость просить вас, если возможно, сосредоточить свое внимание прежде всего на данном объекте. Естественно, мы ни в коей мере не хотим оказывать на вас давление, но сами понимаете, с чем мне приходится иметь дело... - Надеюсь, вы также понимаете, с чем имею дело я, - сухо парировал я. - Вы просили меня отбросить личные соображения. Я же считаю, что лучше, если я и в дальнейшем буду их придерживаться. Вы выделили мне средства и обрисовали круг проблем, нуждающихся в разрешении, руководствуясь тем, что я лучше, чем кто-либо другой, могу оценить обстановку. К тому же не думаю, что жернова правосудия вращаются здесь быстрее, чем в других странах, пройдет несколько месяцев, пока иск Сигейраса будет удовлетворен. Энжерс выглядел недовольным. - Не так все просто, - сказал он. - Жернова правосудия, как вы их называете, в Вадосе в отличие от других частей страны вращаются довольно быстро. Один из принципов, которому неукоснительно следует Диас, - немедленный разбор как уголовных, так и гражданских судебных дел. Следует учесть и его изначальное недоверие к нам, гражданам иностранного происхождения. Он опасается, как бы не оказались урезанными в правах местные жители. Вообще-то говоря, прекрасно, когда дела не залеживаются. Министром юстиции Диас назначил своего единомышленника - молодого человека по фамилии Гонсалес. Всякое дело между гражданином иностранного происхождения и местным жителем слушается безотлагательно. - Энжерс нервно вертел в руках скоросшиватель. - У меня постепенно складывается неприятное ощущение, что мне не открыли всей правды, - сказал я. - Какова юридическая сторона дела Сигейраса? - Признаюсь, положение тут довольно запутанное. Однако я попытаюсь изложить вам его предысторию. Энжерс откинулся в кресле, избегая, как и Колдуэлл, смотреть мне в глаза. - Когда построили город, нам, гражданам иностранного происхождения, наряду с местными жителями, особо отличившимися в период его создания, предоставили дополнительные льготы в виде гарантированной работы с твердым окладом, права на аренду незастроенной территории и ряд других преимуществ. Срок действия льгот установлен на пятьдесят лет, практически пожизненно. Причем если гражданские права распространяются и на наследников, то льготы по наследству не передаются. Сигейрас же использует участок под центральной монорельсовой станцией, не выходя за пределы предоставленных ему льгот. Его право на аренду юридически неприкосновенно. У нас есть одна-единственная возможность: муниципалитет оставил за собой право на осуществление мероприятий по дальнейшему благоустройству города. И в компетенции властей - лишить собственности арендатора, возместив ему денежный ущерб. Вот мы и попытаемся отобрать у Сигейраса его владения, воспользовавшись данной оговоркой. Колдуэлл слушал Энжерса со все возрастающим вниманием. Наконец он не выдержал, и его словно прорвало: - Мы должны прогнать его! Общее мнение, что это н-необходимо! Немыслимые антисанитарные условия! Я поднялся. - Послушайте! Я повторяю в последний раз. Вы дали мне заказ, и я постараюсь выполнить его. Нет необходимости постоянно объяснять мне, что трущобы - позор для Сьюдад-де-Вадоса. Я и сам это вижу. Попытайтесь набраться терпения и не мешайте мне заниматься делом. Выйдя из транспортного управления, я услышал рев полицейских сирен, и мимо меня в сопровождении эскорта мотоциклистов в черных мундирах промчалась открытая машина. Ошибиться было трудно: на заднем сиденье, откинувшись, сидел президент. Рядом с ним я заметил красивую смуглолицую молодую женщину, вероятно, его вторую жену. Я слышал, что его первая супруга умерла вскоре после основания Сьюдад-де-Вадоса. Президент выглядел гораздо старше, чем на фотографии в аэропорту. Несомненно, он по-прежнему пользовался популярностью. Все, кто находился на площади, бросив свои дела, бурно приветствовали его, а дети и подростки с криками устремились за машиной. Президент реагировал на восторг толпы вялым помахиванием руки, а спутница его, лучезарно улыбаясь, посылала поцелуи детям. Машина остановилась возле муниципалитета. Как только Вадос вошел в здание, его супруга что-то сказала шоферу, и кортеж двинулся в сторону торгового центра. Я продолжил свой путь. Конечно, Энжерсу не понравился конец нашего разговора, да и намеченные мною на ближайшие дни мероприятия, узнай он о них, тоже едва ли пришлись бы ему по душе. Я задумал в ближайшее время как можно больше побродить с фотоаппаратом по местам, требующим расчистки и перепланировки. Несмотря на настоятельную просьбу Энжерса, основное внимание я решил сконцентрировать на том, что считал для себя главным: на уличном базаре и прилегающем к нему районе трущоб. Муравейник Сигейраса непосредственно не был связан с транспортной проблемой. Коль скоро так много людей хотели его устранения, как утверждал Колдуэлл, его можно было выкорчевать под любым предлогом. А вот снос рынка требовал продуманного решения. Я приехал во вторник, была пятница. Району рынка следовало посвятить хотя бы дня три, как раз конец и начало рабочей недели, чтобы побывать на базаре в самые оживленные часы торговли и в период затишья. В воскресенье рынок не работал, и я решил проследить за потоком автомашин, выезжающих утром за город и возвращающихся вечером обратно. В остальные дни я бродил по базару и близлежащим улицам, тщательно фиксируя как объем движения транспорта, так и количество пассажиров в разное время, прикидывая, сколько человек следует именно этим маршрутом и кто бывает здесь исключительно из-за рынка. Кроме того, я подсчитал, сколько народу побывало бы здесь, не будь опасного соседства рынка и прилегающих к нему трущоб. Отношение общественности могло многое определить в данном вопросе. Стоило только вовремя воспользоваться растущим недовольством, осторожно и осмотрительно раздувая истерию, и, улучив момент, без особого сопротивления удалось бы раз и навсегда покончить с рынком. Я принадлежу к числу тех счастливых людей, которым дано испытывать радость от повседневного труда. В самой плывущей по улице толпе, в этом потоке человеческих лиц можно различить многообразие людского бытия. Нужно только уметь видеть. Мне удавалось ликвидировать заторы автотранспорта в мусульманских городах, неминуемо возникавшие по пять раз на дню, когда муэдзины призывали верующих к молитве. Мне принадлежало техническое решение проекта набережной Ганга в том месте, где ежегодно скапливается одновременно более миллиона людей. Проект обеспечивал нормальное движение транспорта в столь сложных условиях. И сейчас меня не в меньшей мере увлекла головоломка с лабиринтами Вадоса. В понедельник после обеда я подвел предварительные итоги. Я шел медленно, останавливаясь у прилавков, снова и снова прикидывая, сколько людей забегает сюда после работы, чтобы сделать необходимые покупки. Вдруг я услышал явно ко мне обращенный грубый голос: - Эй, сеньор! Оглянувшись, я увидел двух плохо одетых стариков, склонившихся над шахматной доской, установленной на перевернутой картонной коробке. У белых вместо короля красовалось горлышко разбитой бутылки. Неподалеку от них на сломанном стуле, прислонившись к стене, сидел толстый мужчина в белом костюме, буквально мокром от пота. Шляпа бросала тень на его одутловатое лицо. В одной руке он держал бутылку с сомнительного цвета жидкостью, из которой торчала соломинка, в другой - замусоленную сигару. Он кивнул мне, и я подошел поближе. Мужчина что-то быстро сказал по-испански. Я вынужден был попросить его повторить сказанное. - Да ладно уж, - воскликнул он, к моему великому удивлению, с типично нью-йоркским произношением. - Я сразу раскусил, что вы не из тех чванливых испанских отпрысков. Турист? Я кивнул, решив сыграть эту роль. - Хотите выпить? - спросил он и, прежде чем я успел ему что-либо ответить, рявкнул в сторону: - Пепе! Я перевел взгляд туда же и увидел, что стою возле какой-то паршивой забегаловки, примостившейся возле входа в дом. О ее назначении свидетельствовала намалеванная на стене надпись. - Что будете пить? - спросил толстяк. - Что-нибудь со льдом, - сказал я как типичный турист, вытирая лицо платком. Толстяк засопел. - В такой дыре приличного не сыщешь! Будь у них холодильник, они его живо приспособили бы, чтобы печь тамалес [лепешки из кукурузной муки с мясом и специями]. Между прочим, электроэнергию здесь отключили еще месяц назад. Выбирайте между пивом и вот этой бурдой, - он потряс своей бутылкой. - Лучше, пожалуй, баночное пиво. Хоть есть уверенность, что туда не попало никакой дряни. На пороге появился хилый угрюмого вида мужчина и выжидательно вытер руки о фартук или край рубахи, торчавшей у него поверх брюк. - Пива! - грубо крикнул толстяк по-испански. - Садитесь, - обратился он ко мне и указал на складной стул, приставленный к стене. - Я не случайно окликнул вас. Мне показалось, я уже видел вас здесь. - Вполне возможно, - подтвердил я, с сомнением рассматривая предложенный стул. Я был уверен, что сам вижу толстяка в первый раз. - Мне кажется, вы здесь торчите подолгу. Можно спросить почему? Это э... э как-то необычно для туриста. - Одна знакомая просила меня привезти ей настоящее индейское ребосос [яркая женская шаль]. - Я лихорадочно соображал. - Мне хочется приобрести что-то особенно красивое и добротное, но ничего подходящего я не могу найти. - И не найдете никогда! - толстяк сплюнул в сточную канаву. - Тряпье, что здесь продается, и гроша ломаного не стоит. Остановитесь на обратном пути на пару часов в Мехико. Вот там вы наверняка найдете то, что надо. А здесь люди и для себя-то не в состоянии сделать что-нибудь приличное. Они и ткать-то разучились. Да и шерсть, что есть в продаже, и красится плохо, и пряжа из нее неровная. Грош этому всему цена. - Значит, я зря тратил время, - сказал я. Маленький угрюмый человек принес пиво. Я стал потихоньку потягивать из банки. - Правда, здесь иногда бывают неплохие товары, к тому же дешевле, чем где-либо еще в городе. Но рынок хотят закрыть. Слышали? - Нет. Почему? - постарался изобразить удивление я. - Разве жители не хотят иметь настоящий крестьянский рынок в национальном индейском стиле? Могу представить себе и интерес туристов. - Чепуха. Вадос - самый современный город мира. Именно поэтому туристы сюда и едут. А старое барахло они могут найти где угодно. Здесь они хотят увидеть не то, что было позавчера, а то, что будет послезавтра. Что, не так разве? К тому же зловонье тут тоже на любителя. В самом деле, запах пригорелого прогорклого масла, жареной фасоли и гниющих фруктов мешался с запахом пота и испражнений, наполняя все вокруг едва выносимым смрадом. - На что же, скажите мне, должны жить тогда эти бедняги, если рынок закроют? Прозябать в дыре у Сигейраса? Такого туристам не показывают. Слышали об этом? - Под станцией монорельса? Он смерил меня изучающим взглядом. - Для туриста вы слишком глазастый. Но там, внизу, ручаюсь, вы еще не были. Я кивнул. - Так я и думал. В транспортном управлении сидит одна гадина по фамилии Энжерс. Он только и дерет глотку, чтоб снесли рынок, бараки и все прочее. Он и алчная свинья Сейксас - оба хотят здесь поживиться, - толстяк подкреплял свои слова взмахами полупустой бутылки. - Я такой же гражданин, как и Энжерс. И у меня, как и у него, есть свои интересы. Но эти несчастные ничего не имеют здесь, на своей проклятой родине. Сказав это, он приложился к горлышку бутылки, потом размахнулся и запустил ею в дряблую дыню, которая валялась в сточной канаве. - Может, выпьете еще пива? Я угощаю, - предложил я. - В следующий раз, если нам доведется встретиться здесь снова, - с трудом поднимаясь, ответил он. - С меня хватит. Надо подумать, как проучить Энжерса. Есть еще в этой стране то, что именуется правосудием. На адвоката я, наверно, мало похож? - Да, в самом деле, - согласился я, искренне удивленный. - И адвокат я неплохой, к тому же не того пошиба, что подонок Андрес Люкас с его клиентурой. Я специально зашел выпить именно сюда, чтобы настроиться на завтрашнюю речь в суде. Сигейрас подал иск на мерзавцев из транспортного управления, и я буду защищать его интересы. Моя фамилия Браун, но все меня зовут здесь Толстяком. Да мне плевать на это. Я толстокожий. Он уставился на меня с хитрым видом. - Спасибо за пиво, - поблагодарил я, вставая, и подумал, стоит ли сказать ему, что мы с ним здесь еще встретимся. - Да не за что, все в порядке, Хаклют. Против вас лично я ничего не имею. Паршивая работенка. Энжерсу я бы пива не предложил. Только не обвиняйте меня, если ваш заказ сорвется раньше, чем вы приступите к его выполнению. Несколько секунд я стоял как вкопанный. - Откуда вы меня знаете? - Один из мальчишек Сигейраса видел вас здесь в пятницу и субботу. Меня эти дни тут не было, как не будет и завтра. Если захотите угостить меня, приходите в суд. До встречи! Он исчез в темном проходе бара, но, видно, тут же вернулся. Едва я успел отойти, как снова услышал его голос: - Должен предупредить вас. Эти двуличные, продажные подонки там в верхах не выплатят вам и цента, пока не добьются того, чего хотят. Остерегайтесь! И он снова исчез. В глубоком раздумье побрел я вниз по улице. 6 Три предыдущих вечера я провел на основных городских перекрестках. Судя по всему, интенсивность движения здесь не внушала тревоги. Основной объем вечерних перевозок падал на транзитный поток грузовых автомашин и такси, курсировавших по всему городу. К часу ночи движение замирало. Исключение, пожалуй, составлял лишь район ночных ресторанов и баров вокруг Пласа-дель-Оэсте. Конечно, по вечерам люди ездили в гости, посещали театры, ходили в кино, что сказывалось на неравномерности загрузки транспорта, но не создавало серьезных помех. Я решил закончить работу пораньше и в половине седьмого вернулся в отель. Вечер был теплый. На балюстраде на открытом воздухе под широким зеленым навесом за столиками сидело множество народу. Дамы в вечерних туалетах блистали драгоценностями. Близость к зданию оперы делала "Отель-дель-Принсип" особенно удобным, чтобы перед спектаклем выпить там в баре аперитив. А сегодня, похоже, ожидалась премьера. Я поднялся по ступеням и стал оглядываться в поисках места, как вдруг услышал обращенный ко мне спокойный приглушенный голос: - Сеньор Хаклют! Я обернулся и увидел Марию Посадор. Она сидела спиной ко входу, поэтому я ее не заметил. С нею за столиком с хмурым видом сидел смуглолицый мужчина. Я уже где-то видел его, но не мог сразу вспомнить, где именно. Я подошел к ним и поздоровался. Она подала знак официанту. - Вы ведь выпьете с нами что-нибудь? - спросила сеньора Посадор, улыбнувшись. - После сегодняшней жары не грех утолить жажду. Присаживайтесь за наш столик. Я не мог отказать ей, несмотря на назойливый совет Энжерса держаться подальше от этой женщины, и занял место рядом с ее собеседником, который, глядя в пространство, никак не прореагировал на мое появление. Рядом с элегантной сеньорой Посадор он выглядел особенно неопрятно: руки с коротко остриженными запущенными ногтями, пестрая рубашка и несвежие белые брюки, туфли на босу ногу. - Позвольте представить вам Сэма Фрэнсиса, сеньор Хаклют, - сказала сеньора Посадор подчеркнуто официально. - Вам, если помните, довелось слышать его на прошлой неделе на Пласа-дель-Сур. Сэм, это специалист по транспорту, которого пригласили в наш город. Выражение лица Сэма Фрэнсиса не изменилось. Я заставил себя улыбнуться, хотя присутствие этого человека вызывало у меня недоумение. Интересно, что может делать здесь, среди людей, которых он объявил своими смертельными врагами, "правая рука" Хуана Тесоля? Официант в мгновение ока вернулся с моим заказом. Едва успел я сделать первый глоток, как Сэм Фрэнсис отбросил сигарету и, не скрывая раздражения, обратился к сеньоре Посадор. - Мария, черт возьми, что тебе тут вообще надо? Дела и так из рук вон плохи, а ты еще тратишь время на пустые разговоры, - кивнул он в мою сторону. - Почему ты не хочешь дать деньги Хуану Тесолю, чтобы он уплатил штраф? Он говорил с акцентом, и я с трудом понимал его речь. - Мне показалось, сеньора Хаклюта мучит жажда. Ведь я не ошиблась? - светским тоном произнесла сеньора Посадор и посмотрела на меня. Я понял, что до меня они о чем-то спорили. - Мне действительно хотелось пить, - заметил я. - Благодарю за приглашение. Сеньора Посадор улыбнулась и, открыв сумочку, достала из нее плоский золотой портсигар. Она предложила закурить мне, а затем протянула портсигар Фрэнсису, но тот с отвращением отвел его от себя. - Я должна вам все объяснить, - сказала она, закуривая. - Мы с Сэмом разошлись во мнениях. Я утверждаю, что от непредубежденного специалиста, каким являетесь вы, вполне можно ожидать решения, которое удовлетворило бы нас всех, независимо от наших личных интересов. Я припоминаю ваши слова о том, что местные дела и проблемы вас не волнуют. Сэм же... Вид Фрэнсиса лучше всяких слов говорил о его отношении к моей деятельности. - Я очень обрадовалась, увидев вас сегодня здесь, так как лучше всего от вас самого услышать, что вы думаете по этому поводу. Мои собеседники так пристально смотрели на меня, что я почувствовал себя словно под микроскопом. - Должен признаться, - произнес я с раздумьем, - что мне не все еще ясно. Подписывая контракт, я понятия не имел, что проект волнует здесь столь многих и рождает такие бурные страсти. Меня пригласили, чтобы решить техническую проблему. Речь шла исключительно об устранении помех в движении городского транспорта. Это моя профессия. Если я установлю, что меня хотят использовать для искоренения социальной проблемы, а, между прочим, за время, проведенное у вас, я четко понял, что природа вещей здесь именно такова, то я буду вынужден сказать моим заказчикам, что всякая предпринятая полумера пойдет не на пользу дела, а еще больше обострит ситуацию. Фрэнсис повернулся в мою сторону, его руки, лежавшие на краю стола, были сжаты в кулаки. - Что ж, будем надеяться на твердое слово мужчины. Ведь вы - специалист, и хочется верить, что говорите честно и серьезно. У нас и без того проблем и сложностей сейчас хватает. Он откинулся в кресле, хмуро глядя на меня. Сеньора Посадор коснулась его руки. - Я нахожу твои слова вполне разумными, Сэм. Позвольте, сеньор Хаклют, предложить тост за благоприятное решение вопроса, которое удовлетворило бы все заинтересованные стороны. Тут мое внимание привлек уже знакомый мне большой черный лимузин, который остановился возле тротуара. Из него вышли миловидная дама в вечернем платье с большим декольте и бриллиантовой диадемой в волосах и поджарый респектабельного вида господин, в котором я сразу же узнал Марио Герреро - председателя гражданской партии Вадоса. Сэм пристально следил за прибывшей парой, которая направилась в отель. Герреро вялым, равнодушным взглядом окинул окружающих, но, заметив Сэма, внезапно остановился и обратился к нему по-испански. За последнюю неделю мой слух к этому языку настолько обострился, что в последовавшей словесной дуэли я понял каждое слово. - О, сеньор Фрэнсис! Добрый вечер! - воскликнул Герреро. - Кто бы мог подумать, что вас можно встретить здесь! Понравится ли вашим сторонникам в деревне ваш пробуждающийся вкус к шикарной жизни? Сэм парировал мгновенно: - Возможно, они сочтут, что я заслуживаю этого в большей мере, чем вы! Его испанский звучал не менее отшлифованно, чем у Герреро. Как по мановению волшебной палочки, вокруг тут же собралась толпа любопытных и среди них мужчина, вооруженный фотоаппаратом. Взгляд Герреро задержался на этом человеке, и он затаенно улыбнулся. Дама, сопровождавшая Герреро, дернула его за рукав, но он не обратил на это внимания. - Откуда фоторепортер? Не из "Тьемпо" ли? - Конечно, нет! "Тьемпо" не заполняет свои колонки групповыми портретами бездельников. - Неужели? - живо обернулся Герреро. - У меня сложилось иное впечатление. В каждом номере непременно увидишь вашу фотографию. Я заметил, что мужчина с фотоаппаратом усмехнулся, поняв вдруг, что здесь замышлялось. - Не сомневаюсь, что те из ваших сторонников, кто достаточно образован, чтобы при случае почитать "Либертад", с интересом полюбуются тем, как вы здесь развлекаетесь, - сказал Герреро, изобразив на лице приветливую улыбку, когда фотограф щелкнул затвором. Что и говорить, фотография, где "правая рука" вождя народной партии дружелюбно беседует с главой оппозиционной партии - к тому же в столь фешенебельной обстановке, - не могла не нанести урона репутации Сэма Фрэнсиса. Герреро, очевидно, был весьма ловким политиканом. Однако Мария Посадор разгадала его намерения. Она резко встала из-за стола. Вспышка фотоаппарата осветила ее спину, загородившую Сэма Фрэнсиса. Герреро не сумел удержать на лице улыбку - он был явно раздосадован. - Думается, Сэм, мы не вправе дольше задерживать сеньора Герреро, - сказал Мария Посадор спокойно, но твердо. - Его ждут более неотложные дела. Взгляд сеньоры Посадор задержался на спутнице Герреро: сказанное можно было отнести только к ней. Затем они с Фрэнсисом стали пробираться сквозь толпу. Герреро молча смотрел им вслед, потом вперил пристальный взгляд в меня и, уступая настойчивой просьбе своей спутницы, направился в бар. Я допил вино и вошел в отель. Черт возьми, что за человек была на самом деле Мария Посадор? Я подошел к портье за ключом. - Сеньор Хаклют! - окликнул меня посыльный. - Вас спрашивала какая-то сеньора. "Не иначе как я начинаю пользоваться успехом у дам", - подумал я в надежде, что она уже ушла. Но я ошибся. В холле меня ждала стройная седая женщина средних лет в очках с зеленой оправой. Золотой шариковой ручкой она небрежно помешивала лед в стакане. В кресле рядом развалился бритоголовый молодой человек с перебитой переносицей. Он рассеянно рисовал в блокноте какие-то абстрактные фигурки. - Сеньор Хаклют, - произнес посыльный и удалился. Дама с поспешностью отодвинула свой бокал, одарив меня восторженной улыбкой, и протянула мне руку. - Сеньор Хаклют, - пролепетала она. - Я так рада, что нам все-таки удалось повидать вас. Присаживайтесь, пожалуйста. - Мой ассистент Риоко. Меня зовут Изабелла Кортес. Я - с телевидения. Я присел. Риоко с шумом захлопнул блокнот и отложил в сторону карандаш. - Надеюсь, - любезно сказал я, - вам не слишком долго пришлось меня ждать? - Мы пришли минут десять назад, - она взмахнула холеной рукой, на которой блеснуло кольцо с крупным изумрудом. - У нас к вам большая просьба. Я попытался всем своим видом изобразить, внимание. - Я главный редактор программы "Актуальные события дня" на радио и на телевидении, - объяснила сеньора Кортес. - Ежедневно мы показываем передачу о жизни Вадоса, о приезжающих к нам интересных людях и, конечно, передаем выпуск последних известий. Сеньор Риоко подготовил для сегодняшнего вечера передачу о новых сооружениях, предусмотренных планом городской застройки. Мы весьма сожалеем, что не могли встретиться с вами раньше, но... Она взглянула на своего спутника, который одернул пиджак и наклонился вперед. - Можно было и самому додуматься, конечно, - сказал он не без фамильярности. - ...Но на мысль эту натолкнул нас Энжерс из транспортного управления. Сегодня утром мы брали у него интервью, и он порекомендовал связаться с вами, потому что вы единственный, кто знает, как надо поступать. И мы кинулись на розыски. Решили - самое надежное раскинуть свои сети здесь и, как только вы появитесь, утащить вас в студию. Мне показалось, что сеньор Риоко изучал английский не иначе как где-нибудь в окрестностях Луизианы, а потом приправил его трафаретным набором голливудских словечек. Он взглянул на часы. - Передача начинается через... через час с четвертью, в двадцать ноль пять. Не возражаете прокатиться с нами и сказать телезрителям пару слов? - Мы так надеемся, что вы согласитесь, - заискивающе пролепетала сеньора Кортес. - Не вижу причин для отказа. Дайте мне только время привести себя в порядок, и я к вашим услугам. - Прекрасно! - воскликнул Риоко. Он удовлетворенно откинулся в кресле, приготовившись к ожиданию. Тщательно бреясь в номере, я все время думал о том, какие еще дела, о которых я и не подозревал, могли твориться за моей спиной и как могло произойти, что до недавнего времени я ничего не заметил. Неужели мое мнение настолько важно, что ко мне срочно примчались главный редактор и ответственный за передачу? Если Энжерс задумал подключить меня к телевизионной программе, то, вероятно, мысль эта осенила его не сегодня утром. Но куда больше меня волновало, откуда сеньора Кортес могла знать, что я так рано появлюсь в гостинице. Ведь все предыдущие вечера я задерживался допоздна. Счастливое ли это совпадение или хорошо поставленная информация? Можно было, конечно, предположить, что и сеньора Кортес и я одновременно вошли в отель. Но логика подсказывала мне, что кто-то сообщил о времени моего прихода. Это означало, что слежка велась за мной с самого начала. А значит - мне не доверяли. А может, наоборот, меня охраняли? Я остановился, внезапно почувствовав, как холодок пробежал по спине. Впервые я отчетливо представил себе, что могу стать мишенью, поскольку вокруг проекта бушевали неподдельные страсти. 7 Здание центра теле- и радиовещания возвышалось над городом - оно было возведено на горе. В роскошном автомобиле мы поднимались вверх по дороге, минуя многочисленные повороты. За рулем сидела девушка в темно-зеленом костюме. Вечерний Сьюдад-де-Вадос расстилался внизу, словно расшитый алмазами ковер. - Самая прекрасная городская панорама, какую мне когда-либо доводилось видеть, - сказал я сеньоре Кортес. - Да, наш город очень красив, - подтвердила она, улыбнувшись. - И мне хочется верить, сеньор, что вы поможете нам сохранить его красоту. Риоко, сидевший рядом с девушкой-водителем, раскатисто рассмеялся, хотелось думать собственным мыслям, а не словам сеньоры Кортес. Как и многое в Вадосе, здание телестудии впечатляло своими размерами. Мы остановились у ярко освещенного центрального входа. Погода стояла теплая, и двери были широко раскрыты. Дежурный в форме такого же цвета, что и у нашей девушки-водителя, с поспешной готовностью распахнул дверцу машины и помог нам выйти. В вестибюле с деловым видом сновало множество людей. Некоторые из них кланялись сеньоре Кортес. Со скучающим видом прогуливались актеры и комментаторы, грим отличал их от остальных сотрудников и технических служащих. Какой-то мужчина вел перед собой трех аккуратно подстриженных пуделей с голубыми бантами. Выделялась фигура небритого юноши, бережно прижимавшего к себе трубу. Пронеслась стайка высоких, стройных девушек. Судя по осанке, они были из балетной труппы. В общем, атмосфера не отличалась от любой из телестудий мира. Миновав вестибюль, мы прошли прямо к лифтам. Сеньора Кортес нажала на кнопку и, притопывая ногой от нетерпения, наблюдала за световым табло: "три", "два" и наконец "один". Как только лифт остановился, она тут же ринулась в кабину и с изумлением отпрянула назад. Из лифта вышел епископ в парадном одеянии. По-отечески кивнув нам, он с достоинством двинулся к выходу, сопровождаемый многочисленной свитой духовных лиц более низкого сана. В вестибюле сразу стало значительно тише. Прежде чем войти в лифт, я еще раз оглянулся и увидел, как один из танцоров приблизился к епископу и, опустившись на колени, поцеловал перстень на его руке. Риоко заметил мое удивление и тихо хихикнул. - Наш высокочтимый епископ Крус. Каждую неделю он приходит сюда и читает... читает, как это у вас говорят? Лекцию? - Проповедь, - поправил я. Он кивнул. - Да, точно. Проповедь. Но в таком пышном одеянии я вижу его здесь впервые. Он снова захихикал. - В первый момент мне показалось, что перед нами какой-то герой театрализованного представления. Мы поднялись на последний этаж. В коридоре коренастый лысеющий мужчина, заметив моих сопровождающих, строгим голосом окликнул их по-испански. - Где вы были, Изабелла? Вы ведь знаете, что в вечерней программе мы не можем допустить никаких ляпсусов. Какое право вы имели исчезнуть, прихватив с собой еще и Риоко? Он театрально воздел руки к небу и воскликнул: - Невообразимый хаос, невообразимый! Слегка побледнев, сеньора Кортес объяснила ему, где она была и с какой целью. - Сходи в студию к Энрико, - добавила она, обращаясь к Риоко. - Не думаю, что там могло произойти что-то особенное. Но спокойствия ради будет лучше, если ты проверишь, все ли там в порядке. Риоко кивнул и скрылся за дверью. Объяснения сеньоры Кортес, вероятно, успокоили мужчину, и он с отсутствующим взглядом почти машинально пожал мне руку. - Думаю, мне самому следовало бы позаботиться о всех деталях этой передачи, - сказал он каким-то подавленным голосом. - Изабелла, проследите, пожалуйста, чтобы все прошло, как можно лучше. Он повернулся и пошел дальше по коридору. С явным облегчением сеньора Кортес вновь обратилась ко мне. - Прошу вас, следуйте за мной. Я покажу вам студию, из которой мы будем вести нашу передачу. Многое, конечно, уже сделано в записи, но интервью с вами пойдет прямо в эфир. Сюда, пожалуйста! Мы вошли в помещение, осторожно переступая через кабели на полу. Техники и операторы настраивали камеры. Наконец мы нашли пристанище, укрывшись в нише рядом со стеклянной кабиной ответственного за передачу. Как только Риоко оказался в студии, его облик и манера держаться мгновенно изменились. Это уже был собранный мужчина, решительно и деловито отдававший распоряжения. - Франсиско, - обратилась сеньора Кортес к молодому человеку с приветливым выражением